Из переписки с В. Г. Короленко, Горнфельд Аркадий Георгиевич, Год: 1920 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

А. Г. ГОРНФЕЛЬД — КОРОЛЕНКО

Петроград, Баскова ул., 9. 12.VI.918

Дорогой Владимир Галактионович,

на вопросы, возбужденные в Вашем письме от 16/29.V, отвечаю в том порядке, в каком Вы их ставите. — Думаю, что банкротства журнала опасаться нет оснований. Кредиторов у нас нет, — кроме подписчиков, а подписчики очень хорошо знают, каково положение книжного дела, подписываются, понимая, что двенадцати книжек не получат, и ни один из них не жалуется на то, что мы стали из ежемесячного журнала трехмесячником. Конечно, та фантастика, в которой мы пребываем, не дает никаких оснований для суждения о будущем, но я думаю, что мы, если не уцелеем, то имени своего позором не покроем. Ответственность за финансовую сторону лежит, конечно, на всех пайщиках, и о желании Вашем, чтобы она даже номинально не представлялась единоличной, я пишу в Москву. Там плотно основались наши — два редактора² и два хроникера (Петрищев и Чекин³, сменивший Русанова), — делают газету и, подозреваю, мечтают и журнал перетащить в Первопрестольную⁴. Я бы этого очень не хотел, но общеубедительных доводов у меня нет.

Печатаю вторую книжку журнала (апрель—июнь), типография тянет невероятно (и непонятно, потому что теперь ведь недостатка в наборщиках нет), но почти половина набрана и я жду материала для второго отдела от москвичей⁵.

Рукопись Сергеева⁶ у нас, но печатать ее придется лишь в начале будущего года. Нам ведь надо кончить роман Борецкой (вторая половина, исправленная Вами, у нас)⁷ и необходимо для будущности журнала начать со следующей] книжки Вашу ‘Историю моего современника’⁸, а всего за этот год мы, верно, дадим подписчику книжки 4—5. Принятая Вами ‘Нитка жемчуга’⁹ набирается, ‘Тарновщина’¹⁰ ждет очереди. Принятого материала больше нет, но есть предложения. Быть может, беллетрист Окунев¹¹, уезжающий на днях в Одессу, пришлет Вам свою повесть ‘Усадьбы’, мне она кажется приемлемой, но радости не возбуждает никакой: сплошная подделка под нечто настоящее и новое. Но сделано пристойно.

О Крюкове¹² знаю только то, что он печатается в ‘Русских ведомостях’ (ныне ‘Свобода России’). Русанов, говорят, за границей. Я видел его на чествовании ‘Русск[ого] богатства’¹³ и едва поздоровался с ним. Очень уж скверно было то, что он писал прошлой весной (17 г.)¹⁴. Пусть он ‘искренен’ и по-своему честен, но если и невменяемый человек зарезал мою мать, я не могу его видеть без отвращения.

Очень плоха Лидия Валериановна¹⁵ — вся распухла не то от почек, не то от недоедания, ей дали тысячу рублей, жалование она взяла за июль, но всего этого мало, когда хлеба нет (эти два дня совсем не дали), картофель 3 р. фунт и т. д.

Я подрабатывал в газетах, вошел в ‘День’¹⁶ заведующим критическим отделом, но газету закрыли за день до появления моего — уже сданного и набранного — отдела.

До свидания, сердечный поклон Вашим. Спасибо за неделовые новости.

Ваш А. Горнфельд

¹ Опубликовано в кн.: Письма В. Г. Короленко к А. Г. Горнфельду. С. 157-158.

² Пешехонов и Мякотин.

¹ Публицист Алексей Петрович Чекин с ноября 1917 года вел в ‘Русском богатстве’ отделы ‘Иностранная летопись’ и ‘Политическая летопись’.

⁴ Замысел не был осуществлен.

⁵ В публицистическом отделе строенной книжки ‘Русского богатства’ (1918, No 4-6) напечатаны статьи Мякотина ‘Распалась ли Россия?’ и Петрищева ‘Хроника внутренней жизни’, посвященные ‘российской революционной руине’.

‘О рукописи Николая Ивановича Сергеева (1852—1932) ‘Воспоминания из жизни людей 70-х годов’ есть запись в редакторской книге Короленко от 6 июня 1917 года с пометой ‘Принято’. В ‘Русском богатстве’ воспоминания не успели появиться из-за принудительного закрытия журнала.

⁷ О романе Полины Иосифовны Борецкой-Бергфельд ‘Их жизнь’ есть запись в редакторской книге Короленко как о ‘приемлемой’ вещи и упоминание о ‘неблагоприятном отзыве Горнфельда’ (РГБ. Ф. 135. Разд. I. Карт. 22. Ед. хр. 1334. Л. 176). 29 августа Короленко писал Горнфельду: ‘Если Вы найдете, что нужна существенная редакция, — я готов это сделать. Но считаю, что можно принять и в таком виде. По-моему, есть тут какая-то своеобразная правда’ (Письма В. Г. Короленко к А. Г. Горнфельду. С. 144). В ‘Русском богатстве’ роман печатался под псевдонимом Н. Вихровский (1918, No 1—6).

⁸В последней, строенной, книжке ‘Русского богатства’ (1918, No 4-6) было объявлено, что в следующей книжке будет напечатано продолжение ‘Истории моего современника’ Короленко. В архиве Горнфельда сохранилась верстка этой части (‘Студенческие годы’), набранная для невышедшего No 7-9 (РГАЛИ. Ф. 155. Оп. 1. Ед. хр. 638. Лл. 25-49).

⁹ Рассказ А. Высоцкого ‘Нитка жемчуга’ (Русское богатство, 1918. No4-6).

¹⁰ Повесть Александра Ивановича Семикина ‘Тарновщина (История одной карьеры)’ ‘после разговоров с автором’ и редактуры Короленко была принята в мае 1916, но в ‘Русском богатстве’ не появлялась (РГБ. Ф. 135. Разд. I. Карт. 22. Ед. хр. 1334. Лл. 127 и 130об.).

¹¹ Яков Маркович Окунев (наст, фамилия Окунь, 1882—1932) — прозаик.

¹² Федор Дмитриевич Крюков (1870—1920) — прозаик, постоянный автор, а с 1912 года член редакции ‘Русского богатства’, помощник Короленко по беллетристическому отделу, в июле 1917 года уехал на Дон, в родную станицу Глазуновскую.

¹³ Юбилей состоялся 1 февраля 1918 года — почетный председатель собрания В. Фигнер. В редакционном отчете ‘Двадцатипятилетие ‘Русского богатства» (Русское богатство. 1918. No 1-3. С. 339— 359) приведены более сотни приветствий от организаций, союзов, партий (кроме большевиков), заключенных в Петропавловской крепости членов Временного правительства и Учредительного собрания, отдельных лиц и групп читателей. В приветствии от Литературного фонда (С. Венгеров, Н. Кареев, Ф. Батюшков) говорилось: ‘В дни народолюбия ложного отрадно отметить народничество подлинное. В дни социализма фальсифицированного важно напомнить о социализме настоящем. В дни демагогии бесстыдной особенно ценен демократизм, никому не угождающий и сильный только внутренней правдой. В этом признании подлинности лозунгов ‘Русского богатства’ общий смысл сегодняшнего чествования…’ (там же. С. 347). Короленко послал 30 января 1918 года телеграмму и приветственное письмо, последнее было помещено в редакционном отчете о юбилее: ‘С гордостью думаю, что в нашей дружеской журнальной семье, собравшейся вокруг Н. К. Михайловского, всегда жила вера, которая стояла выше и коренилась глубже временной смены партийных и классовых взглядов, восходя к высшим началам вечной правды. Михайловский умел схватить основной жизненный нерв интеллигенции, определив ее право на самостоятельную роль и великое ее значение в общественной жизни — в сжатой формуле, противуполагавшей идеалы идолам. Теперь об этом приходится вспоминать особенно часто, когда одностороннее классовое идолопоклонство грозит затемнить лучшие стремления русской интеллигенции к правде, социальной справедливости, к разуму и истинной свободе…’ (там же. С. 340).

¹⁴ Николай Сергеевич Русанов (1859—1939) — участник народовольческого движения, постоянный сотрудник ‘Русского богатства’ с 1895 года, член редакции — с 1912 года. После Февральской революции примкнул в левым эсерам, состоял в редакции газеты ‘Дело народа’, где в своих статьях призывал ‘победоносную революцию’ продвинуться ‘возможно дальше по пути социализма’, вопреки опасениям ‘благонамеренной печати’ и ‘людей порядка и государственной мудрости’, ‘сторонников Милюкова’ (Дело народа. 17, 21, 23 марта, 18, 23 апреля).

¹⁵ Л. В. Кострова умерла 29 июля 1918 года.

¹⁶ Петербургская либерально-демократическая газета, выходящая с 1912 года.

КОРОЛЕНКО — А. Г. ГОРНФЕЛЬДУ

22 января 1919, [Полтава]

Дорогой мой Аркадий Георгиевич.

Наконец встретилась оказия, и я могу написать Вам хоть несколько слов, после очень долгого промежутка. С давних пор не имею никаких сведений о ‘Р[усском] богатстве’¹. Татьяна Ал[ександровна]² привезла мне корректуру моего ‘Современника’. Получили ли Вы уже вторую часть, которую я давно послал через ред[акцию] ‘Киевской мысли’, и напечатана ли она?³ Появилась ли третья книга журнала, а также четвертая? Идет ли подписка на 1919 год или, как мне говорили, журнал вовсе прекратился, и что тогда делаете Вы и товарищи по редакции и конторе? — Все это для меня существенные и даже мучительные вопросы, на которые, ради Бога, постарайтесь ответить с г-м Хейфецом, который передаст Вам это письмо и вскоре опять отправится к нам.

Теперь мы в положении ‘занятого города’. Несколько дней назад к нам вступили большевики. Перед этим были ‘петлюровцы-винниченковцы’ (‘украинская республика’), сменившие ‘гетманцев’ и немцев. Те в свою очередь вытеснили в свое время большевиков. Каждая смена почти неизменно сопровождается большими или меньшими безобразиями и насилиями над мирными жителями. Последняя пока в этом смысле еще резко не сказалась, но… Бог знает, что будет. Мне пришлось выступать против разных эксцессов… Немцы выслали было моего зятя, которого вернула германская революция. Все так перемещалось, что трудно что-нибудь отличить и, присматриваясь к среднему типу участника в междоусобной брани, я вижу, что тут преобладает некультурный русский человек, без твердых убеждений и веры. Петлюровец бьет гетманца, но может быть недавно сам был гетманцем. Тоже и относительно многих большевиков, и кроме того — в обилии вкраплен всюду ‘уголовный человек’, опасный для всякого дела. Отчасти по своему темпераменту, отчасти по болезни я не могу активно участвовать в какой бы то ни было партийной борьбе и неважно разбираюсь в ‘течениях’. Знаю, что ‘добровольцы’, стоящие за ‘единую’, — творили такие же безобразия, как и украинцы. С другой стороны, и у большевиков, и у петлюровцев порой удавалось затронуть человеческие струны. Все это определило мою позицию: среди этой свалки я остаюсь нейтральным и стараюсь только ослабить жестокости. Если при сем случае и мне как-нибудь ‘попадет на орехи’, то по крайней мере знаешь, что стоишь за что-то небольшое, но несомненное и бесспорное. Я серьезно думаю, что среди всех этих течений уже просыпается сознание, что все блуждают во тьме и что пора подумать о человечности. И может быть (скоро или нескоро) из ручейков, разрозненных и слабых, образуется поток, который зальет все. А пока мне кажется, что несколько человек противуположных направлений дышат воздухом и смотрят на солнце отчасти благодаря и моему вмешательству. Что же, для больного старика и это что-нибудь значит.

С Пешехоновым и Мякотиным давно не виделся. Оба они в Одессе. Когда Пешехонов был у меня⁴, — мои не сразу его узнали, так постарел и осунулся. Оба барахтаются в ‘течениях’ и жалуются, что трудно в них найти то, какое нужно. Сколько еще времени это продлится?

Теперь о деле. По-видимому, сейчас большевики у нас укрепились (хотя, конечно, кто знает!). Одним из последствий этого явится, вероятно, возможность сношений с вами, петербуржцами. В виду этого сажусь усиленно за продолжение ‘Современника’ и скоро, вероятно, пошлю часть на случай, если ‘Р. Бог.’ существует (о чем подробно напишите). Ох, трудно теперь заглядывать в это ‘далекое прошлое’, которое перекрыто слишком уж ярким недавним. Но, как бы то ни было, недели через три надеюсь послать клок, который можно будет напечатать, если ‘Р. Бог.’ имеет в виду выходить в этом году.

Напишите мне, как Ваши личные дела и как дела журнала? Свели ли концы с концами за прошлый год? Какие надежды на этот? Как справляетесь с работой, кто помогает и держится ли какое-нибудь ядрышко ‘Р. Богатства’ или вместе со всей независимой (несоветской) печатью журнал пока прекратился? Ради Бога, напишите обо всем, о чем успеете. Я спешно набрасываю эти строки, в виду того, что скоро придут за письмом. А Вы напишите заранее, чтобы когда явится г-н Хейфец, письмо было готово, полное и обстоятельное.

Крепко обнимаю Вас, дорогой Арк. Георгиевич. Передайте привет Редькам⁵, Мокиевскому⁶ и всем товарищам по работе. Придется ли когда увидеться и при каких обстоятельствах?

Любящий Вас

Вл. Короленко

Письмо Ал[ександра] Меф[одиевича] я в свое время получил⁷, но ответить не успел. Теперь может быть и будет возможно. А пока очень его благодарю и обнимаю.

Кто остался у нас в конторе?

¹ Из-за плохой работы почты Короленко еще не получил открытки Горнфельда с извещением: ‘Журнала нет, разрешение на его выход отобрано в августе, бумагу отобрали в октябре, уплативши по тогдашней цене, теперь она втрое выше, помещение конторы реквизировано с частью мебели’ (РГБ. Ф. 135. Разд. II. Карт. 21. Ед. хр. 38. Л. 19, в почтовом штемпеле читается только число ’22’, помета Короленко: ‘1918’, по смыслу это ноябрь или декабрь).

² Т. А. Богданович.

³ См. примеч. 8 к письму Горнфельда Короленко от 12 июня 1918 года.

⁴ Пешехонов был в Полтаве 16—19 сентября 1918 года (по нов. ст.).

⁵ Супруги Редько Александр Мефодиевич (1866—1933), по профессии инженер, и Евгения Исааковна (1869—1955) — вели в ‘Русском богатстве’ литературную критику, подписываясь совместным именем — А. Е. Редько.

⁶ Павел Васильевич Мокиевский (1856—1927) — публицист, постоянный сотрудник ‘Русского богатства’ с 1895 года, по профессии врач.

⁷13 августа 1918 года А. Редько писал, в связи с 65-летием Короленко и 40-летием его литературной деятельности, что слово ‘поздравляю’ ложится ‘тяжелым камнем’ на душу во времена, когда ‘все вокруг превратилось в издевательскую гримасу над тем, что было так дорого в каждой строке, выходившей из-под Вашего пера’ (РГБ. Ф. 135. Разд. II. Карт. 32. Ед. хр. 52. Лл. 1-4).

А. Г. ГОРНФЕЛЬД — КОРОЛЕНКО

С. Петербург, 21/8.II.1919 г.

Дорогой Владимир Галактионович,

отвечаю на письмо Ваше, написанное 20 января¹, я, получил его почтой из Москвы, жду появления г. Хейфеца, а если в течение ближайших дней не дождусь, то отправлю это письмо по почте. Вижу, что Вы очень мало осведомлены о наших печальных делах. Еще осенью, когда мы приступили к печатанию 3-й книжки и были набраны первые три листа (‘История современника’), Комиссариат печати отобрал разрешение и потребовал нового ходатайства о возобновлении такового. Это возобновление не было дано почти никому — кроме, например, Миролюбова, который при этом обязался исключить из своего журнала политический отдел². В декабре официальная газета ‘Северная Коммуна’, основываясь на том, что журнал наш не печатается, отобрала у нас бумагу. Я пробовал ссылаться на то, что журнал не воспрещен, что во время временной приостановки мы будем печатать сборники для удовлетворения подписчиков, но мне ответили, что если я буду упорствовать, то бумагу конфискуют, теперь же предлагают за нее деньги. Тогда я разрешил типографии ‘Слово’, державшей бумагу в запасе для нас, продать ее по рыночной цене, теперь эта цена почти утроилась… Но этим не кончились наши злоключения: был реквизирован дом, где помещается наша контора, нас выселили, причем значительную часть имущества (пишущие машины, часть мебели и т. д.) не позволили вывезти. Солдат, принесший приказ о выселении, начал с того, что увидев на столе конторские весы, сказал: ‘А, это нам годится’ и унес их с собой, протесты не помогли, а оставленную квартиру топили нашими книгами шесть дней. Мы наняли две комнаты на Литейном и перевезли туда остатки нашего имущества, архив³, конт[орские] книги и т. п. Тяжело приступать к полной ликвидации дела, но, чего доброго, придется. Пока мы с Александр Мефод[иевичем] решили так: конторский персонал (три человека) получает содержание за первые три месяца года, а затем — для наблюдения за имуществом и на случай возобновления работ — остается только О. А. Крылова⁴, она же составит и окончательный отчет. Жалование всему прочему персоналу, конечно, прекращено с нового года. Подписчики, вероятно, останутся нашими кредиторами надолго, но в виду таких forces mageures ни один, вероятно, жаловаться не станет. Одно время я предлагал напечатать в виде книжки ‘Ист[орию] современника’ и разослать им, но теперь за отсутствием бумаги и национализацией типографии ‘Слово’ это невозможно.

Я живу тяжело, в тоске и тревоге, ничего не пишу. Несмотря на то, что питаюсь кониной и мечтаю о вобле, бюджет мой доходит до 3 тысяч в месяц. Некоторую работу я имею в театральном ведомстве, которое поручило мне заведование инсценировкой социальных романов и библиографией, кроме того я уступил несколько моих старых переводов казенному ‘Издательству всемирной литературы’. Все это позволяет мне в ближайшие месяцы сводить концы с концами, да и в дальнейшем, я думаю, не денежные заботы будут стоять для меня на первом плане, а всякие другие. Пока что я сыт и в квартире моей — что здесь великая редкость — вполне тепло. Но наш дом уже взят для нужд красноармейцев и для меня ясно: если я в течение лета не сумею уехать отсюда, то пропаду в числе многих⁵. Самое тяжелое в моем бытии то, что его равновесие на волоске, я слаб, одинок и беспомощен, и только необыкновенной удачей — отчасти и спросом на мою работу, но только отчасти — объясняю то, что уцелел до сих пор⁸.

Все наши, поименованные Вами, сердечно благодарят за память и кланяются Вам. Тяжело и им, особенно П. В. Мокиевскому, но все работают усердно: прислуги-то ведь ни у кого из них уж нет. От души приветствую Ваших и хочу надеяться, что мы еще увидимся.

Ваш А. Г.

Написано на бланке уже не выходящего ‘Русского богатства’, помета Короленко: ‘NB’.

¹ Горнфельд отвечает на письмо Короленко от 22 января 1919 года.

² Речь идет о ‘Ежемесячном журнале’ демократического деятеля Виктора Сергеевича Миролюбова (1860—1939), выходившем в Петрограде с 1914 по 1918 год, его возобновление при большевиках не состоялось.

³ 12/25 апреля 1920 года Горнфельд писал Короленко: ‘На днях я вошел в сношение с Академией Наук, боясь за судьбу архива Н. К. Михайловского (переданного в наше пользование и принадлежащего его сыну), я предложил Академии (собственно ‘Пушкинскому Дому’) приютить архив у себя. Они согласились, и скоро мы начнем его переносить туда. Что делать с нашими бумагами и нашим, хоть и умаленным, имуществом, не знаю. Рассчитывать на объединение редакции в обозримом будущем едва ли возможно?’ (РГБ. Ф. 132. Разд. II. Карт. 21. Ед. хр. 38. Л. 26). Архив Н. К. Михайловского поступил в Пушкинский Дом 18 мая 1920 года (см. письмо Н. Котляревского А. Горнфельду — РГАЛИ. Ф. 155. Оп. 1. Ед. хр. 344. Л. 3). После смерти Короленко, когда надежда на воскрешение ‘Русского богатства’ окончательно рухнула, Горнфельд сдал в Пушкинский Дом и основную часть редакционного архива.

¹ Ольга Алексеевна Крылова — бухгалтер ‘Русского богатства’ с 1905 года.

³ Горнфельд жил на Бассейной (Некрасова) ул., д. 58, кв. 26 до своей смерти в 1941 году.

⁶ В ответе от 13 марта 1919 года Короленко предложил устроить Горнфельду ‘более или менее удобный переезд до Полтавы &lt,…&gt, На первое время, разумеется, можно остановиться у меня, в моем кабинете, пожили бы в тесноте, да не в обиде’ (Письма В. Г. Короленко к А. Г. Горнфельду. С. 169).

ИЗ ПИСЬМА А. Г. ГОРНФЕЛЬДА — КОРОЛЕНКО

Спб. 25.VII.1920

Живу по-прежнему, временами обостряется тоска, являются новые поводы для тревоги, потом опять тупеешь и продолжаешь строчить что-то такое о влиянии ‘Вертера’ на современников или о психологии супружеской жизни в ‘Сродстве душ’. Дело видите ли в том, что российскому обывателю теперь, по соображению повелевающих, необходимо научное издание сочинений Гете, и я — один из благосклонно призванных дать ему это изысканное блюдо. Мне смертельно хочется писать, писать так, чтобы меня на другой день читали мои читатели, во мне вспыхивают темы, формулы, образы, вспыхивают — и умирают. И когда я читаю в Вашем письме о надеждах Алекс[ея] Вас[ильевича] на возобновление журнала (я уже слышал об этом и даже о его соответственном письме к Ленину — слышал и не верил¹), но меня эта кифомокиевщина² не умиляет, а раздражает. Собственно в другом я бы этому умилился, но когда этот умный, практичный, ясный и хороший человек так слеп в оценке положения, то я уже не могу удержаться и от раздражения. Меньше чем кто-нибудь я ждал и хотел гибели нынешнего строя от какого-нибудь толчка, иноземного или генеральского, но как не видеть, что самая задача устроения жизни в этой форме, в этом плане — совершенно безнадежна. Говорят о саботаже со стороны интеллигенции и т. п. Но это не саботаж, не политический акт, а естественное движение творческой личности, которая в этих условиях не может и не сможет проявить себя, не может работать производительно, созидательно, а будет с вялостью раба ковырять постылую ненужность, к которой ее приставили. И хотя почта стала лучше и в спальном вагоне, чистом и покойном, можно проехать в 18 часов в Москву, все же жизнь не налаживается и не может наладиться, и снятие проклятой блокады только подчеркнет эту невозможность. Простите, как видите и я в числе прочих стал политиком, но посмотрите на это не как на политику, а как на лирику. Мне лучше, чем Вам, — я хоть об осужденных не должен хлопотать³ и ничего о них непосредственно не знаю.

Короленко ответил 1 сентября 1920 года: ‘Да, скучно писателю без печати, — я Вас понимаю &lt,…&gt, при нынешней свободе печатного слова приходится писать в таком жанре, с которым я до сих пор знаком не был: приходится писать докладные записки по начальству. Что станешь делать, когда порой от этого зависит жизнь людей’ (Странник. 1991. Вып. 2. С. 66).

¹ 16 июля 1920 года Короленко писал Горнфельду о Пешехонове: ‘…у него есть идея (весьма фантастическая) возобновить ‘Русск. Бог’. Мое сердце, разумеется, откликается на нее, но без всякой веры в ее осуществимость’ (Письма В. Г. Короленко к А. Г. Горнфельду. С. 186). Обращение Пешехонова к Ленину не сохранилось, ответа на него не последовало, но вплоть до закрытия изд. ‘Задруга’ и высылки Пешехонова и Мякотиназа границу в 1922 году в числе ‘неблагонадежной интеллигенции’ ‘русские богачи’ не оставляли мысли о возобновлении журнала.

² Кифа Мокиевич — персонаж ‘Мертвых душ’ Гоголя: ‘существование его было обращено более в умозрительную сторону’.

³ Последнее ходатайство в ЧК о помиловании осужденного Короленко подал за девять дней до своей смерти.

Читайте также: