Из переписки недавних деятелей, Анненков Павел Васильевич, Год: 1892

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Изъ переписки недавнихъ дятелей.

(Матеріалы для исторіи русскаго общества).

Нсколько многословныя и подчасъ однообразныя письма Н. Пл. Огарева интересны, однакожъ, въ томъ отношеніи, что даютъ послдовательную исторію развитія идей, занимавшихъ его кружокъ до половины сороковыхъ годовъ. Они представляютъ словно общій контуръ, на которомъ удобно могутъ быть расположены подробности, заключающіяся въ другихъ документахъ того же рода, иногда еще боле мелкія, а иногда покрупне. Такого рода документы предлагаются теперь читателямъ въ настоящихъ письмахъ, принадлежащихъ разнымъ лицамъ разной степени извстности: Н. А. Полевому, М. А. Бакунину, Ив. М. Галахову, Ив. Ив. Панаеву, М. Языкову и В. В. Анненкову, В. П. Боткину, Н. Я. Кетчеру и, наконецъ, В. Гр. Блинскому. Письма эти даютъ весьма разнообразный матеріалъ: біографическій, бытовой, но больше всего историко-литературный.
Такого рода документы съ трудомъ помаются классификаціи. Мы старались, однакожь, по возможности не разрушая хронологической послдовательности, расположить предлагаемыя письма въ извстномъ логическомъ порядк.
Письмо Н. А. Полеваго отъ 1836 г., тогда ‘заслуженнаго’ литераторамъ молодому, еще только ‘подававшему надежды’, рисуетъ общія черты тогдашняго положенія литераторовъ. Письма М. А. Бакунина и Ив. М. Галахова (1840—1846) указываютъ на т нравственные интересы, которые влекли тогда образованныхъ русскихъ людей за границу, съ которыми они тамъ жили душевно. Письма Ив. Ив. Панаева, М. Языкова и П. В. Анненкова даютъ черты, подчасъ довольно отрицательнаго характера, для характеристики жизни досужихъ и состоятельныхъ лицъ изъ числа ‘идеалистовъ’ 40-хъ годовъ. Письма В. П. Боткина представляютъ матеріалъ для характеристики душевной жизни этихъ идеалистовъ при столкновеніи съ дйствительностію, въ то же время, письма этого въ свое время значительнаго писателя касаются и общихъ вопросовъ, идейныхъ и литературныхъ. Подобно тому и письма Н. Я. Кетчера то касаются явленій психологіи тогдашнихъ идеалистовъ, нсколько болзненной, представляя иногда протестъ противъ нихъ, то прямо вводятъ насъ въ тогдашнюю литературную жизнь. В. Гр. Блинскій въ письмахъ своихъ говоритъ, повидимому, о себ только и о своихъ длахъ, но вся его индивидуальная жизнь такъ срослась съ литературой, что каждое письмо его даетъ страницу изъ исторіи русской литературы или, по крайней мр, русской журналистики.

Письмо Н. Ал. Полеваго къ А. И. Герцену.

(1836 г.).

Милостивый государь
Александръ Ивановичъ!

Зная, какъ всегда любилъ и уважалъ васъ, вы поврите искренности словъ моихъ, когда я скажу, что я сердечно обрадовался, получивъ письмо ваше. Добрая всть эта была подаркомъ для меня. Слава Богу, что вы уцлли, что вы не упади духомъ, что вы продолжаете занятія ваши, что можно иногда перекликнуться съ вами. Бодрствуйте, любезнйшій Александръ Ивановичъ! Время — драгоцнное лкарство на все. Будемъ опять вмст, будемъ опять философствовать съ тою же безкорыстною любовью къ человчеству, съ какою философствовали нкогда. Напередъ всего вы простите меня и не причтите мн въ вину долговременное медленіе мое отвчать на увдомленіе ваше. Причиною была полуожиданная, полунечаянная поздка моя въ Петербургъ, отнявшая у меня почти мсяцъ, а потомъ тьма мелкихъ заботъ и нездоровье мое по возвращеніи. Не поврите, сколько различныхъ досадъ и непріятностей перенесъ я съ тхъ поръ, какъ мы не видались, моральныхъ и физическихъ. Москва такъ надода мн, что, можетъ быть, я ршусь совершенно оставить ее, по крайней мр, ныншнее лто, съ іюня мсяца, я проживу въ Петербург. Если ужь надобно, неволя велитъ мн продолжать мою дятельность, то надобно продолжать ее въ Петербург, который, какъ молодой красавецъ, ростетъ и величится на счетъ Москвы, старющей и дряхлющей во всхъ отношеніяхъ. Но что въ будущемъ — вдомо только Богу, и пока я въ Москв, прошу васъ писать ко мн, когда вздумаете и что вздумаете. Мн пріятно сдлаться и посредникомъ вашимъ съ журналами и публикою, если вы хотите входить въ какія-нибудь съ ними сношенія. Статью вашу о Гофман я получилъ. Мн кажется, вы судите о немъ хорошо и врно, но, если вы хотите дать публичность этой стать, то примите мой дружескій совтъ: ее надобно исправить въ слог, весьма небрежномъ, и необходимо прежде цензуры исключить нкоторыя выраженія. Кром того, что безъ этихъ поправокъ статья можетъ навлечь на васъ непріятности,положимъ, хоть журнальныя, спрашиваю: къ чему эти выраженія? Дло — въ дл, а не въ нихъ. Если вы доврите мн, я охотно приму на себя обязанность продержать надъ статьею вашею политическо-литературную корректуру и потомъ отдать ее въ какой угодно журналъ. Безъ вашего позволенія приступить ни къ чему не смю, и, право, не совтую безъ поправокъ посылать другому. Врьте, что я желаю вамъ всякаго добра, какъ родному, увренный, притомъ, что настоящее положеніе ваше продолжиться долго не можетъ, если вы будете сколько возможно осторожне во всхъ отношеніяхъ. Врно, что вы можете быть въ состояніи оскорбленнаго и раздраженнаго человка, но кто изъ насъ переходилъ путь жизни безъ горя и безъ страданій? Слава Богу, если они постигаютъ насъ жизненнымъ опытомъ въ юности. А какъ измняются потомъ въ глазахъ нашихъ взгляды и отношенія на все насъ окружающее,— великій Боже! Я самъ испыталъ и испытываю все это, а мн только еще сорокъ лтъ. Разстояніе между нпніями и понятіями 20-ти и 40-ка лтняго человка длитъ бездна. Братецъ вашъ разсказывалъ мн, что вы принялись за географію, за статистику — дло доброе! Жаль, что по исторической части сторона ваша безплодная. О ней можно сказать одно: жили, а кто жилъ и зачмъ жили,— Богъ всть. Впрочемъ, если бы что открылось любопытное, пожалуйста сообщите мн. Русская исторія сдлалась моею страстью. Я охотно готовъ сообщить вамъ исторической пыли, сколько хотите. Исторія теперь и кстати. Кажется, что вся литература наша сбивается на заднія числа. Адресъ ной теперь: въ Москв, подъ Новинскимъ, въ Кудрин, въ приход Девяти Мучениковъ, въ дом Сафонова. Буду ждать писемъ вашихъ и въ ожиданіи всегда сохраняю къ вамъ чувства совершеннаго почтенія и преданности, съ какими былъ и есмь.

Вашъ усердный и преданный
Н. Полевой.

26 февраля 1830 г.
Москва.

Письма М. А. Бакунина къ А. И. Герцену.

(1840 г.).

Въ письмахъ Огарева и въ примчаніяхъ къ нимъ не одинъ разъ была рчь о М. А. Бакунин и его отношеніяхъ къ важнйшимъ членамъ извстнаго кружка. Около 1840 г. отношенія эти очень охладли. Въ втогь именно моментъ Бакунинъ выхалъ за границу. Первое изъ печатаемыхъ дальше писемъ Бакунина въ Герцену показываетъ, при какихъ условіяхъ состоялась эта поздка, а второе — какъ Бакунинъ сталъ исполнять составленную имъ программу самообразованія въ этой поздк. Посл этого письма въ Дневник Герцена встрчаются упоминанія о дальнйшихъ письмахъ Бакунина и о его статьяхъ на нмецкомъ и французскомъ языкахъ, которыя стали вызывать у Герцена и друзей его симпатичные отзывы о Бакунин, но другихъ писемъ Бакунина изъ этой эпохи не имется въ нашей коллекціи.

20 апрля 1840 г., Тверь.

Любезный Герценъ! Пріхавъ сюда, я нашелъ въ отц моемъ согласіе на мой отъздъ въ Берлинъ и готовность помочь мн деньгами. Но такъ какъ дла его, вслдствіе неурожая и мелководія, находятся въ маленькомъ разстройств, то онъ и не можетъ мн дать теперь ничего другаго, кром общанія. Онъ говоритъ, что если дла его поправятся, то онъ согласенъ давать мн по 1,500 рублей въ годъ, но это если такъ неопредленно, что если бы мои надежды были основаны единственно только на немъ, то легко бы могло случиться, что он растаяли бы ‘яко воскъ отъ лица опія’. Можетъ быть, что, со всею готовностью помочь мн, онъ будетъ давать ма не боле 1,000 или даже 500 рублей въ годъ, а потому, милый Герценъ, для того, чтобы дать поздк моей въ Берлинъ твердую и незыблемую основу, я долженъ обратиться къ теб. Если ты и друзья твои можете дать т 5,000 рублей, о которыхъ ты мн говорилъ, то это меня совершенно обезпечитъ. Имя ихъ въ виду, я могу смло хать и, въ случа нужды, ограничивъ свои расходы и путешествіе свое только однимъ Берлиномъ, прожить безъ всякихъ другихъ средствъ въ Берлин въ продолженіе трехъ лтъ. Все же остальное, что я получу отъ отца или пріобрту собственными трудами, будетъ употреблено мною на расширеніе моего путешественнаго плана, а, слдовательно, и моего образованія. Я жду духовнаго перерожденія и крещенія отъ этого путешествія, я чувствую въ себ такъ много сильной и глубокой возможности, и еще такъ мало осуществилъ, что каждая лишняя копйка для меня будетъ важна, какъ новое средство къ достиженію моей цли. И потому я прошу тебя и друзей твоихъ, если вамъ это только возможно, дать мн теперь 2,000 рублей, а въ продолженіе двухъ остальныхъ лтъ присылайте мн по 1,500 руб. въ годъ такъ, какъ ты говорилъ мн въ Москв.
Что же касается 2,000 рублей, то чмъ скоре вы мн ихъ доставите, тмъ будетъ лучше, потому что я ни минуты медлить не стану.
Я не могу назначить опредленнаго срока для уплаты этихъ денегъ, до вы можете быть уврены, что при первой малйшей возможности я поспшу заплатить ихъ. Во всякомъ случа, наслдство, которое я получу отъ отца, и образованіе, которое я пріобрту за границей, дадутъ мн врное средство въ исполненію этой священной обязанности, въ случа же моей смерти, братья за меня заплатятъ. Впрочемъ, по всмъ вроятностямъ, я проживу еще долго,— во-первыхъ, потому, что было бы глупо умереть, ничего не сдлавъ путнаго, а, во-вторыхъ, потому, что я совсмъ не намренъ умирать.
Ты видишь, Герценъ, что я обращаюсь къ теб прямо и просто, безъ всякихъ околичностей и отложивъ въ сторону вс 52 китайскія церемоніи. Я длаю это потому, что я беру у васъ деньги де для удовлетворенія какихъ-нибудь глупыхъ и пустыхъ фантазій, до для достиженія человческой и единственной цли моей жизни. Кром этого, хоть наше знакомство началось и недавно, но мн нужно было не иного времени для того, чтобъ полюбить тебя отъ души, и для того, чтобъ сознать, что въ нашихъ духовныхъ и задушевныхъ направленіяхъ есть много общаго, и что я могу обратиться къ теб, не боясь недоразумній.
Я де буду говорить теб о своей благодарности, но, доврь мн, и никогда не позабуду, что ты и друзья твои, почти не зная меня и не проникнувъ въ глубину души моей, поврили въ дйствительность и святость моего внутренняго стремленія, я никогда не позабуду, что, давъ мн средства хать за границу, вы, можетъ быть, спасли меня отъ ужаснйшаго несчастья, отъ постепеннаго опошленія. Поврьте, что я всми силами буду стараться оправдать вашу довренность и что я употреблю вс заключающіяся во мн средства для того, чтобъ стать живымъ, дйствительно духовнымъ человкомъ, полезнымъ не только для себя одного, но и отечеству, и всмъ окружающимъ меня людямъ. Да, я надюсь, что современемъ вы меня лучше узнаете и что тогда вы примете меня въ тснйшій кружокъ своихъ друзей. Покамстъ же, Герценъ, прощай. Отвчай мн, пожалуйста, скоро, потому что мн хотлось бы какъ можно скоре уничтожить всякую неопредленность въ длахъ своихъ.
Посылаю теб съ братьями Tagebuch eines Kindes (Bettina). Пожалуйста, только никому не отдавай этой книги, потому что сестра была бы въ отчаяніи, если бы она затерялась.
Получивъ твой отвтъ, я окончательно обо всемъ переговорю съ отцомъ и отправлюсь къ вамъ на другой же день.
Прощай.

Твой М. Бакунинъ.

Кажется, что дла Боткина пойдутъ хорошо. Сегодня мн предстоитъ конференція объ этомъ предмет {Сообщеніе относится къ любовной исторіи Боткина и одной родственницы Бакунина. О страсти Бакунина къ посредничеству въ такихъ длахъ, напоминающей черту въ Рудин, было говорено раньше.}.

——

1840 г. 11 (23) октября, Берлинъ.

Любезный Герценъ! Ты, вроятно, уже получилъ книги, посланныя мною теб съ г-мъ Черняевымъ, и удивился, что посл такого долгаго молчанія я сопроводилъ ихъ весьма коротенькою записочкой. На это были своего рода причины, о которыхъ я теперь распространяться не буду. Сначала я написалъ теб большое письмо, но потомъ замнилъ его тою маленькою записочкой, которую ты врно уже имлъ удовольствіе получить.
Я надялся, что до отъзда Черняева выйдетъ логика Вердера и хотлъ послать ее теб, но она, въ несчастью, еще не вышла и ты долженъ довольствоваться первою частью вновь изданной энциклопедіи, съ Вердеромъ я уже познакомился, на вакаціяхъ онъ ухалъ изъ Берлина, но на-дняхъ долженъ возвратиться, какъ только прідетъ, я немедленно начну брать у него уроки, какой онъ славный человкъ, Герценъ! Духъ, знаніе стало въ немъ плотію, въ немъ такъ иного Gemthlichkeit, которая, противуполагая себя разумному содержанію духа, выдаетъ себя за истину,— не той, которая болзненно противуполагается свободному теченію духа, но той, которая вытекаетъ изъ живаго, свободнаго единства знанія и жизни,— той, которая обнаруживаетъ, что знаніе человка — не мертвая буква, но плодъ религіознаго, внутренняго стремленія. Я надюсь сблизиться съ нимъ и ожидаю отъ него много пользы какъ въ интеллектуальномъ, такъ и въ нравственномъ отношеніи. Если будетъ возможность выслать теб его логику, то я непремнно ею воспользуюсь.
Надюсь, что Наталья Александровна не вознегодовала на меня за смлость, съ которою я, безъ всякаго позволенія, поднесъ ей книгу не моего сочиненія, но сочиненія Шефера,— я ршился на эту дерзость въ уврености, что сі книга доставитъ ей много наслажденія, Шеферъ написалъ по одному стихотворенію на вс 365 дней, которые, какъ вамъ извстно, составляютъ (исключая високосный годъ) цлый годъ, разумется, что въ такомъ множеств должно быть много пустыхъ стихотвореній, но за то и очень много глубокихъ вещей. Наталья Александровна, прочтите, пожалуйста, стихотвореніе на 20 декабря, въ немъ высказано все, что только можно пожелать глубокой, святой женщин, и потому примите его за выраженіе моихъ желаній вамъ!
Вы врно захочете знать, какъ я провелъ эти три мсяца. Большая часть времени была посвящена заботамъ. Сестра, о которой я теб уже говорилъ, здсь съ сыномъ, и, къ тому же, больная, такъ что въ продолженіе нкотораго времени я боялся даже за ея жизнь, теперь ей нсколько лучше, но все еще весьма слаба, бдная, она вынесла такъ много страданій, такъ много вншнихъ и внутреннихъ отрицаній въ своей жизни, что я удивлялся еще крпости ея организма: одна смерть Станкевича, котораго мы вс такъ горячо любили, должна была сильно потрясти ее, а что, Герценъ, вотъ и Станкевича нтъ, единственный человкъ, одно непосредственное присутствіе котораго заставляетъ врить въ идею,— этотъ человкъ оставилъ насъ, его смерть еще боле убдила меня въ необходимости безсмертія индивидуальнаго духа. Штраусъ и Вердеръ также врятъ въ безсмертіе, я не усплъ еще много говорить объ этомъ предмет съ Вердеромъ и потому не знаю еще, есть ли эта вра результатъ его философскаго знанія, или нтъ.
Несмотря на великія и многосложныя заботы, я усплъ, однако, нсколько оглядться и приняться за дло. Логику прочелъ до Quantitt, и что я прочелъ, кажется мн теперь такъ ясно, что я могу это передать ребенку. Теперь я чувствую, что узнаю все, что мн нужно, и потому покоенъ.
Черезъ 6 дней начнутся лекціи, я буду слушать:
1) Werder. 1. Logik. 2. Geschichte der neuen Philosophie.
2) Hotho. 1. Aesthetik.
3) Vatke. 2. Menschenwerdung Gottes.
4) Курскъ физики.
5) Фехтованіе и верховая зда.
А дома буду заниматься, кром этого, новйшею исторіей.
Берлинъ городъ хорошій, музыка отличная, жизнь дешевая, театръ очень порядочный, въ кондитерскихъ журналовъ много и я ихъ читаю вс подрядъ, — однимъ словомъ, все хорошо, очень хорошо.
Нмцы ужасные филистры, еслибъ 10-я часть ихъ богатаго духовнаго сознанія перешла въ жизнь, то они были бы прекрасные люди, но до сихъ поръ, увы, пресмшной народъ, вотъ теб дв надписи, прочитанныя мною на домахъ во время послднихъ празднествъ.
На одной нарисованъ прусскій орелъ, а подъ нимъ портной гладитъ, подъ портнымъ же написано:
Unter deinen Flgeln
Kann ich ruhig bgeln.
А на другомъ транспарант:
Es lebe hoch das Knigspaar
Und wenn es mglich ist Zwei tausend Jahr.
Doch wenn es auch unmglich scheint
So ist es doch recht gut gemeint.
А на третьемъ:
Ein preussisch Herz, ein gutes Bier
Was wollen sie noch mehr von mir.
И много другихъ разныхъ остротъ.
Что длаешь ты? Чмъ занимаешься? Вришь ли или сомнваешься?— я думаю, что и то, и другое вмст, это общее состояніе духа. Прізжай скорй сюда, наука разршитъ вс сомннія или, по крайней мр, покажетъ путь, на которомъ они должны разршаться. Напиши мн, пожалуйста, о вашемъ житьбыть, я слышалъ, что Огаревъ сбирается въ Берлинъ,— правда ли это и гд онъ теперь? Гд Сатинъ, что Кетчеръ? При случа поклонись имъ отъ меня. Что русская журналистика, — что доказываетъ Блинскій и чему врятъ Языковъ и Панаевъ?
Не вышло ли чего-нибудь новаго изъ сочиненій Пушкина, Гоголя и Лермонтова?
Пожми, пожалуйста, руку Ветлицкому, другой разъ я ему напишу. Скажи ему, чтобы онъ написалъ мн письмо, не ожидая моего. Не сбирается ли онъ на Кавказъ и посщаетъ ли университетъ?

Прощай, милый Герценъ.
Отъ души твой
М. Бакунинъ.

Мой адресъ: М-r Mendelsohn et Comp Berlin, pour remettre М. Bakounine.
Напечатана ли 2-я половина моей статьи, и если напечатана, нравится ли она публик и теб въ особенности?

Изъ писемъ Ив. Мих. Галахова къ А. И. Герцену.

(1810 — 1840).

Передъ нами нсколько писемъ Ив. М. Галахова и сестры его къ Н. А. и А. И. Герценымъ, изъ-за границы, отъ 1840 до 1847 г. Нкоторыя изъ нихъ писаны по-французски (къ Н. А—н), другія, по-русски. Письма эти больше говорятъ о личныхъ длахъ и чувствахъ, очень теплыхъ къ семейству Герценовъ, въ одномъ находимъ замчаніе о впечатлніи литературныхъ произведеній Герцена на далекаго пріятеля: ‘Гд ты? что ты? Эти дни питаюсь твоими письмами объ исторіи философіи, увлекательными для меня по любви къ предмету и къ автору. На одной изъ воодушевленныхъ страницъ о возрожденіи наукъ чувство быстро перебросилось къ вамъ, и я оставилъ тетрадь, чтобы поздороваться съ тобою, любезный другъ’ (1846 г., авг. 23, Бонердъ на Рейн). Одно письмо (изъ Венеціи, отъ 20 сент. 1845 г.) посвящено коммиссіи продажи картинъ принадлежавшихъ Галахову, между которыми была и картина Айвазовскаго.
Мы приведемъ здсь значительныя выдержки изъ одного письма, въ которомъ видно отношеніе Галахова въ Герцену и кружку, а также его соображенія о западномъ славянств, показывающія, что интересъ къ нему не былъ и въ 40-е годы монополіей спеціальныхъ московскихъ славянофиловъ.

Тунъ, 24 августа н. ст., 45.

Любезный другъ! Несмотря на боле чмъ годъ молчанія, ршаюсь написать къ теб, а то, пожалуй, наконецъ, вы упрекнете меня въ легкосердечіи, а мн въ голову заберется мысль, что вы станете сомнваться въ постоянств искренней моей къ вамъ пріязни. А могу ли я измниться и позабыть васъ, когда въ Москв боле и ближе всего было съ вами, гд присутствіе доброй и той Натальи Александровны бросало лучшій и единственный свтъ и теплоту на одинокую мою жизнь и гд съ тобой, Г., въ откровенности и во взаимномъ довріи провели мы вмст много не дурныхъ вечеровъ?. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я опять уду въ Италію, въ Римъ, и состояніе моего здоровья, и сестра меня манятъ еще на югъ. Но нердко мыслію и душой переношусь я въ Россію, въ Москву, для нихъ завидую всему хорошему, какое нахожу за границей, туда остальными мечтами ухожу въ упованія народныя и личныя отъ всего неудовлетворительнаго въ собственной и общественной жизни. Весной я заглянулъ въ славянскую землю, въ Кроацію. Въ Загреб (Аграм) познакомился съ Гаемъ и другими дйствующими и недйствующими лицами, узналъ кое-что объ ихъ распряхъ и домогательствахъ, въ лицахъ, пріемахъ, нравахъ много родственнаго съ русскими, народность между ними пробуждается довольно жарко и симпатія въ славянамъ и къ русскимъ въ (томъ) числ, а, можетъ быть, и въ особенности, замтна. Ихъ языкъ, иллирійскій, изъ всхъ славянскихъ къ нашему самый близкій и очень благозвученъ. Съ любопытствомъ бы остался доле въ Кроаціи и похалъ бы въ Черногорію, Далмацію и Сербію, если бы силы и обстоятельства позволили. Изученіе славянскихъ народовъ и сближеніе съ ними, особенно съ южными, почти обязательны для русскихъ. Объ Европ вы все знаете, а подробности и анекдоты, какіе узнаете отъ возвращающихся отсюда, услышите отъ О., С., Саз… {Огарева, Сатина, Сазонова.}. Мене знаемъ мы про домашнее: что длается въ Москв, у васъ, съ вами и вами? Т же ли кружки, лица, понятія и врованія на поприщ и въ борьб?Кто куда подвинулся, отъ чего отсталъ и кто боле отсталъ отъ пристрастій и совладлъ съ дйствительностью хоть въ ум? Знать объ этомъ было бы мн очень интересно, потому что мсто, люди, обстоятельства — знакомые. Но особенно желаю узнать отъ тебя, какъ живете вы, Гр., Бет., Боршъ и т. д.

Письма И. И. Панаева, М. Языкова и П. В. Анненкова къ А. И. Герцену и Н. Пл. Огареву.

(1843—1845).

Панаевъ и Анненковъ не принадлежали къ собственно товарищескому тсному кружку, а считались только допущенными къ нему посторонними членами. Извстно, что оба они оставили по себ воспоминанія о главнйшихъ членахъ кружка. Воспоминанія Панаева недавно были дополнены записками г-жи Головачевой. Нижеслдующія письма опредляютъ роль обоихъ мемуаристовъ по отношенію къ кружку. М. Языковъ игралъ роль, близкую къ роли Панаева.
1843 г., домъ Фредерикса, на Литейной, за Вшивою биржей, противъ Владимірской.
24 ноября, 1 1/4 ночи. Мы сидимъ съ Языковымъ у Кетчера. Выпили 1 3/4 бутылки шампанскаго за здоровье твое, Огарева и Натальи Александровны (дай Богъ вамъ здоровья!). За Грановскаго здоровье также выпьемъ. Пожалуйста, Герценъ, кланяйся ему отъ меня, да скажи ему, что я очень хорошій человкъ (жаль, что онъ меня мало знаетъ). Орландо Фуріозо женатъ и упивается семейнымъ счастіемъ. Супруга взяла его въ руки. Хорошо ли это, или дурно, предоставляю разсудить вамъ {Кажется, это говорятся о Кетчер. Исторія женитьбъ разсказана въ Посмертныхъ сочиненіяхъ Герцена.}.
Вы люди умные и изучили нмецкую философію, а мы питаемся Леру, Жоржъ Сандъ и другими.
Герценъ, прізжай въ Петербургъ. Твое отсутствіе очень ощутительно. Вамъ, господа, извстно, что я пишу прекрасныя повсти. До все это лто я велъ жизнь гнусную и пилъ съ гусарами к потому написалъ дв крошечныя статейки, такъ, ничего, понятныя только для Петербурга. Для васъ же постараюсь написать въ продолженіе ныншняго года повсть удивительную, подъ именемъ: Родственники.

——

Герценъ! Зачмъ тебя здсь нтъ? Здсь великая артистка Віардо… и великій артистъ Языковъ {Примчаніе въ оригинал: ‘Хотя мы отъ Віардо и таемъ, но надежду питаемъ, что не совсмъ растаемъ. М. Я. (Рукою Кетчера): ‘Написавши это, Языковъ растаявъ совершенно, но не отъ Віардо, а отъ сей вирши’ (напомнимъ, что Кетчеръ съ 1843 но 1846 г. провелъ въ Петербург).}. Онъ такъ вретъ, что изъ рукъ вонъ.

——

Анненковъ отличный человкъ, онъ не нашъ братъ, философъ, а человкъ съ здравымъ смысломъ.

——

Цлую всхъ васъ. Пьянъ и дальше писать не могу. Цлую Сашу.

Твой Панаевъ.

Друзья мои, Герценъ и Грановскій! Пользуюсь случаемъ ничего не написать къ вамъ, зане пусто нахожусь {Примчаніе: Маленькая погршность, зане гршенъ винною полнотой (рукою Кетчера).}. Сегодня рожденіе Огарева — поздравляю васъ. Кетчеръ отличный чиновникъ и его присутствіе меня радуетъ, мы живемъ съ нимъ рядомъ, такъ что васъ соединяетъ одинъ порогъ, то-есть вино. Свидтельствую почтеніе супругамъ вашимъ.

М. Я.

(Опять рукою Панаева). Сидли до исхода 3-го часа ночи. Говорили все о предметахъ очень серьезныхъ. Ахъ, господа, напрасно васъ не было въ одну ночь здсь въ Петербург! Господа сидли у меня до 2 часовъ. Языковъ за ужиномъ выпилъ 1/2 стакана краснаго ординарнаго вина и, воспламенвъ имъ, пожелалъ шампанскаго. Мы вс отправились въ трактиръ къ Блею (подлйшій нмецкій трактиръ) и пили тамъ всю ночь. Языковъ былъ удивителенъ.
Неправда ли, что въ Анненков есть что-то Давыдовское, Фигнеровское или вообще партизанское? Кланяйтесь Погодину, Каткову и Шевыреву {Любопытное сопоставленіе именъ, показывающее, что Катковъ уже въ то время считался выбывшимъ изъ кружка.}.

Изъ письма М. Языкова къ Огареву.

…Сначала я мараюсь.
Вотъ теб нсколько стиховъ Лермонтова.
Нтъ, не тебя такъ пылко я люблю и т. д.
Другое:
Выхожу одинъ я на дорогу и т. д.
Боткинъ просилъ меня по заказу съострить: теб извстно, что я вступаю въ законный бракъ и провожу все лто въ деревн и надюсь, что будетъ много жито, т.-е. не въ амбар, а въ груди.
Анекдотъ изъ Отечественныхъ Записокъ: одинъ господинъ приглашаетъ другаго къ себ на сватьбу, тотъ отвчаетъ, что пріду, но въ твоей сватьб, видя твердо, не вижу добра.

Твой другъ Кинеровичъ.

Сильно люблю тебя и желаю видть.

——

Судя по намеку въ напечатанномъ въ прошломъ году въ Русской Мысли коллективномъ письм московскихъ пріятелей, эти строки Языкова писаны были въ конц апрля 1843 г., а потому вышеприведенныя писанія Панаева и Языкова писаны были вскор посл свадьбы послдняго.

Достоуважаемый и многоуважаемый Герценъ!

На-дняхъ получите вы 10 изображеній ничтожнйшаго изъ смертныхъ, т.-е. меня. Сильно памятуя партіяльность вашу къ моей персон, обращаюсь къ вамъ съ покорнйшею просьбой принять для своего семейства два экземпляра, а остальные раздать пріятелямъ нашимъ. Совтую при семъ случа поступать осторожно, а именно сперва спросить: а какъ теб нажегся Анненковъ?— и воли пріятель отвтъ: пустой человкъ!— портретъ запрятать подальше. Боли же окажетъ: да такъ себ, то тотчасъ же вручить подарокъ. Во всякомъ случа, прошу непремнно надлить этимъ ликомъ Кетчера, Корша и Грановскаго. Есть у меня поползновеніе навязать его и дамамъ, но вы сперва стороной узнайте: не существуетъ ли какого-либо непреодолимаго отвращенія у нихъ, а тамъ уже какъ знаете. Вообще въ этомъ деликатномъ дл я совершенно полагаюсь на ваше благоразуміе. Обязуюсь быть столько же деликатнымъ въ той коммиссіи, которую вы мн дали насчетъ пріиска гувернера. Я записалъ адресъ Фролова и какъ-нибудь вмст, можетъ быть, и найдемъ порядочнаго человка въ Землиц, гд ихъ теперь и съ газомъ не легко встртить. Письмо къ Сазонову, порученное мн Натальей Александровной, безпрестанно у меня въ глазахъ и все какъ будто спрашиваетъ: да что же ты не дешь? Жду перваго снга, да еще первыхъ денегъ. Скажите Ботчеру, что я брату его по гробъ благодаренъ за исполненіе моихъ просьбъ, скорое и успшное, и чтобъ онъ ему это непремнно написалъ. Можетъ прибавить отъ себя, что выраженіе по гробъ происходитъ отъ незнанія Терапіи Неймана. Скоро ли она выйдетъ?
Вы къ намъ прислали Панаева, обуяннаго духомъ гнва на петербургскіе трактиры и на здшній способъ пропитанія. Однакожъ, какъ человкъ мягкой натуры, онъ начинаетъ привыкать къ гнилымъ нашимъ рыбамъ, а съ появленіемъ свжихъ устрицъ, надемся, я совсмъ примириться съ городомъ, которому онъ совершенно принадлежитъ. Вы, вроятно, знаете, что Краевскій обязалъ Сологуба поставить три повсти и въ контракт упомянулъ, что только разстройство умственныхъ способностей впредь освободитъ его сіятельство отъ принятой обязанности. Вотъ даръ предвиденія! Языковъ собирается во второй разъ быть отцомъ, и, кажется, этимъ только и занятъ. Горбуновъ работаетъ много и хорошо, что свидтельствуетъ превосходная отдлка моего портрета. Для будущей жизни онъ не знаетъ что избрать — Сибирь или Италію и колеблется между этими двумя странами весьма наивно и простодушно. Спекулятивный философъ нашъ Некрасовъ крпко занятъ политипажами къ Альманаху и Скалозубу, и статьи для нихъ собираетъ тамъ, гд ихъ никто не ожидалъ — примръ Достоевскій. Французскій писатель Тургеневъ (а вдь переводъ Гоголя хорошъ) пріхалъ изъ Парижа съ строгимъ воззрніемъ на жизнь и учитъ насъ, какъ вести и держать себя, за что мы ему и благодарны. Блинскій кашляетъ, гуляетъ по Невскому съ женой и продолжаетъ составлять единственное наслажденіе моихъ вечеровъ. Вотъ и вс мы. Подвигаясь къ концу письма, я все боюсь забыть сказать вамъ, что я всхъ васъ много люблю и уважаю. Напишите мн, добрый Герце въ, одну строчку по адресу: въ Конногвардейскія казармы, Павлу Васильевичу имркъ, о лекціяхъ Грановскаго и обо всемъ, что найдете удобнымъ. Предполагаю, что Изученіе природы теперь должно кончиться и что вы свободны, а, впрочемъ, вдь, вамъ на это не надобно времени. Adieu.

П. Анненковъ.

С.-П.
Ноябрь (1845).

(Продолженіе слдуетъ).

‘Русская Мысль’, кн.VII, 1892

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека