Из ‘Освобожденного Иерусалима’, Тассо Торквато, Год: 1568

 
 ТАССО ИЗ 'ОСВОБОЖДЕННОГО ИЕРУСАЛИМА' А. Ф. Мерзляков. Стихотворения. Л. 1958. Большая серия библиотеки поэта. Подготовка текста Ю. М. Лотмана 'Im Werden Verlag. Некоммерческое электронное издание. Мюнхен. 2005 http://imwerden.de ПЕСНЬ ТРЕТИЯ Уже предвестник дня, овлаженный росою, Повеял легкий ветр над утренней горою. Аврора восстает с румяных облаков, Унизан розами превыспренних садов, Златой ее венец полнеба озаряет. Уже по стану клик отрадный пробегает, В доспехах воины, ударил трубный гром, И с шумом разлилось веселие кругом. Вождь мудрый властию, любви единой сродной, Питает, правит пыл отваги благородной. О, гневный ратей жар! Удобнее стократ Сдержать стремленье волн в кипящий Сциллы ад, Удобней стать против бореев, устремленных С утеса Аппенин на гибель флотов тленных. Готфред - правитель бурь: он гласом, взором он Дает их быстроте устройство и закон. Не стопы их несут, их крыла увлекают, Крылатые сердца полет их упреждают, Казалось, их следов не слышит мать-земля. Но солнце мещет взор на бледные поля: Зарделась _o_крестность, огнем его палима, И загорелися главы Ерусалима. Се ты, Ерусалим! - вкруг тысячи гремят, Се ты, Ерусалим! - приветствуем стократ! Так смелые пловцы, игралище волнений, Для славы льстивыя далеких откровений, При блеске чуждых звезд, в незнаемых морях, Блуждают жертвы зол, - вдруг в жаждущих очах Родимая земля над пеной волн синеет, Всё ближе, всё ясней, и сердце их светлеет, Забыто горе, труд, к ней руки, к ней привет: Как будто не было ни бурь для них, ни бед!.. Но радость первого на божий град воззренья Сменилась трепетом немым благоговенья. Прискорбной думою томятся души их, Не смеют глаз вознесть к укрепам стен святых, Всяк мнил: се, бренное предвечного селенье! - Здесь умер, здесь принял земное погребенье, - Здесь, гробу покорясь, гроб смертный победил И ризу тела он бессмертьем обновил!.. Взор слезный, тихий глас, прерывные рыданья, И вздохи тяжкие, и теплые взыванья - Всё вкупе: радость, грусть и умиленный страх, Слияся в гул един, носилися в рядах. Так бурный ропщет ветр в глуби дубравы скромной: Деревьев слышен скрип и говор листьев томный, Так волны ярые, меж скал или брегов, Дробясь, возносят вой и стон до облаков. Все ратники - вождей примеру подражают: Необувенные путь тихий продолжают, И злато, и сребро, нарядов пышный вид Отринут: очи он смиренных тяготит, Их шлемы лишены приборов искрометных, И в перьях не горят верхи их разноцветных, Но паче вредное блистание сердец, Вы, гордость и тщета, забыты вы вконец!.. С слезами кротости и самоотверженья Они в себе винят холодность умиленья. 'Так, здесь, спаситель мой! - гласит герой, стеня, - Так здесь излита кровь святая за меня! И я, бесчувственный, к следам твоим касаюсь! И я в источник слез еще не превращаюсь! И сердце льдяное не тает от скорбей! Согрейся, хладна грудь! терзайся, рвись, болей! Преступная душа! теперь ли мне изменишь? Ты вечностию слез минут сих не заменишь!' Так веры выспренней крушилися сыны. Меж тем неверных страж, с бойничной вышины, Чрез горы и поля простря свое вниманье, Зрит дали мглистыя крутое волнованье, То заревом оно, то пламенным столпом, То тучею грозит, стремящей бурный гром, Еще мгновение - и мраки расступились, Брони горящие и всадники открылись. 'О небо! - возопил, - отколь, с каких степей Сей праха черный вихрь - сей рдяный вихрь огней? - Отколь сия гроза? - К оружию! на стены! К защите, граждане, покоем обольщенны! К защите! - брань зовет! - несется супостат! Уж близок. - Стонет гул - равнины вкруг дрожат! Как разливаются полки его волнами! - К оружию, скорей! - Несметные пред нами!..' Восколебался град! И старец, и младой, Бессильная толпа, недружная с войной, И жены, чуждые убийственной науки, Подъемлют к алтарям трепещущие руки, В доспехах ратники, воспитанны в боях, В доспехах селянин могущий стать в рядах, Волнуются вкруг стен, стоят - вратам опора, Всё движет Аладин, всё плод его надзора! Раздав веления, потребные вождям, Султан, исполнен дум, в бойницу входит сам, Которая, восстав между двумя вратами, Казалось, царствует над долом и горами, Отсель он видит, где опаснейшая брань, Где нужен ум его иль опытная длань. Эрминия одна его сопровождала. Когда наследный град Антиохия пала, Она, прелестная, оставив дом отцов, В царе сем обрела и друга, и покров. Клоринда между тем летит на поле боев, С ней многие текут, одна впреди всех воев. Аргант, таясь в глуши засады, был готов Приять и поразить нахлынувших врагов. Неустрашимая, стоя перед рядами, Дух ратников крепит и взором, и словами: 'Теперь, теперь, друзья, мы подвигом благим Надежду первую Востока утвердим!' Рекла - и видит сонм противных отдаленный, Стяжаньем добычи обычным увлеченный: Отважные текли в стан радостный тогда, Гоня перед собой богатые стада. Бестрепетная к ним, обстала вкруг ловитвы. Гордон, их вождь, дает знак гибельныя битвы. Герой великих сил, но слабый перед ней. Удар - и роет прах он тяжестью своей, Несчастный пал в очах двух полчищей враждебных, Срацины в откликах веселых и хвалебных Являют свой восторг, их суетный совет Сию победу чтит предвестием побед. Клоринда грозная смятенных в сонм влетает, Ее рука сто рук могучих заменяет, Сподвижники вослед стезей кровавых сеч, Которые отверз ее ужасный меч, Врубаются, женут, добычу их уводят, И верные, стеснясь, среди мечей отходят Шагами тихими на высоту холмов, Там стали, укрепясь. К ним помощь от шатров: Как ветр порывистый, крутя пески сыпучи, Как огнь падет из недр громоносящей тучи, Танкред, Готфредовы веления прияв, Танкред спешит с полком, копье свое подъяв!.. Огромное копье, игра руки дебелой, Приятный, стройный стан, решимый вид и смелый Пленили взор царя: не сводит он очей И чтит его одним из избранных вождей. Потом, склоняся к той, которой трепет страстный Давно уже сказал, кто витязь сей опасный, - 'Царевна! - он гласит, - ты зрела франков рать, Ты можешь их вождей и в шлемах познавать! Поведай мне, кто сей, столь быстрый, столь красивый, Играющий копьем с улыбкой горделивой?' Изрек. Ответом вздох и слезы лишь одне! Стремится стон сокрыть в сердечной глубине, Но влажный взоров блеск, но персей волнованье Являют тайное души ее страданье. Прелестная молчит, вздыхает, плачет вновь, Наружною враждой прикрыв свою любовь. 'Увы! - гласила так, - его давно я знаю... Меж тысячей его я сердцем угадаю. Он кровью наших сил долины упоил, Он рвы глубокие телами завалил, Все травы, чары все науки ухищренной Не могут врачевать им раны нанесенной. Опасен он сердцам!.. Ах! витязь сей, Танкред, Боюсь, чтоб не погиб... чтоб лютый меч... нет! нет! Я в плен бы увлещи жестокого желала!.. Чтоб видела его и сердце бы питала Той местью сладостной, для коей я жива!' Вещала - тяжкий вздох прервал ее слова... 'Все, все они, - рек царь, - найдут иль плен, иль гробы...' (Слепой! он страсть любви порывами чтил злобы!) Клоринда между тем, склоняся на луке, К Танкреду понеслась, - копье в ее руке. Стеклись, ударили в забрала шлемов медных - И копья! их летят в обломках искрометных. Часть выи девственной была обнажена. Еще удар... о, страх! - связь шлема сорвана... Он снят... на сталь волна златых власов упала. В грозящем ратнике красавица предстала. Ланиты в пламени... горит враждою взгляд. Взгляд милый в гневный час! - что ж был бы в час отрад, С улыбкою любви? Танкред ожесточенный! Где мысль твоя? Где взор? Ужели, ослепленный, Еще ты не познал прелестных сих очей? Вот радость! вот тоска! мечта души твоей! Ах! в сердце у тебя сие изображенье, Спроси его: оно рассеет заблужденье! - Ты зрел ее, ключа пустынного в струях Омывшую с чела почтенный браней прах! - Ты зришь сей шлем, сей щит, сии ланиты нежны - Сей призрак дум твоих бесценный, безнадежный!.. Он видит наконец... смущен, недвижим, нем! - Она, сокрыв главу, против него с мечем. Он вспять, она за ним, женет, - бежит несчастный, На жертвы новые стремит булат ужасный. Но грозная к его привязана следам, 'Постой, сразись!' - гласит, и вдруг к его стопам Повергнула двоих, две мщению препоны. Разимый не разит, не хощет обороны, Взор быстрый не к мечу, к сим взорам прилеплен, В которых страсти бог устроил вечный плен. 'Ах! что твоя рука? - герой в себе вещает, - Удар булата вмиг бесплодно погибает, Но стрелы прелестей не тщетны, не умрут, Сквозь медную броню в сердца они идут!..' Решился наконец - и мыслить не дерзая О нежности ее, - решился, умирая, Излить он таинство несчастное пред ней, Чтобы узнала всё, что он ей не злодей, Что пленник, раб ее, трепещущий, смиренный: 'О ты, которой гнев, судьбою воспаленный, Являет, что тебе здесь в тысячах врагов Врагом лишь только я... оставь ряды полков! Отделимся... наш долг - верней познать друг друга, Изведаем себя вне буйственного круга'. - Приемлет договор. - С блистающим мечем, Забыв, что влас ее не осеняет шлем, Жестокая летит, за ней Танкред унылый, Преступник, пред своей открытою могилой. И битва началась. - 'Помедли! - он речет, - До брани совершим мы брани сей завет'. Остановилася. - Любовь, тоска, томленье В страдальческую грудь вливают дерзновенье. 'Коль мира утвердить не хочешь ты со мной, Внемли завет, - изрек отчаянный герой, - Вот сердце: исторгай, рази его по воле, Оно не может жить, когда не может боле Жить токмо для тебя: оно твое давно. Теперь сверши удар: мне гибнуть суждено! - Воззри: вот здесь мой меч. Кидаю шлем, забрало... Вот грудь открытая... что медлишь? или мало? Иль помощь для тебя - или мой нужен плен? Воззри: срываю я броню свою с рамен... Карай, жестокая!..' - Еще Танкред несчастный Стремился изражать любви мученья страстной, Как вдруг неверных сонм свирепостью реки Нахлынул с воплем к ним. Смешалися полки, Кипят... и варвары теперь не устояли, Иль хитрость, или страх к твердыням их погнали. Един из христиан - бездушный враг красы, - Зря юной всадницы волнуемы власы, К ней гибелью спешит, приближился, над жертвой Заносит с тылу меч, к нему - Танкред полмертвый. 'Постой!' - вскричал, летит, не удержим ничем, Удар ничтожного отбил своим мечем. Но поскользнул булат - дымится легка рана, С власами русыми смешалась кровь багряна, И капли редкие на выю к ней падут. Таков художника испытанного труд: Рубина нежный огнь на золоте пылает. Танкред неистовый, как лев в лесах, рыкает, К врагу презренному направил свой полет. Но ратник вспять пошел. Танкред за ним вослед, Как вышнего перун, гроза неизбежима. Клоринда, зря сие, безмолвна, недвижима, Не знала, что начать, не верила очам, Потом с толпой своих пустилась ко стенам. Но часто на бегу претящею являлась, И отступала вдруг, и вдруг остановлялась, Бежит, преследует, окружена, и нет! Не хочет уступить, не хочет и побед! Таков является в ристалищах оградных Вол ярый среди псов, горячей крови жадных, Уставит ли рога - рассеялись дождем, Бежит - и все за ним, и все впилися в нем. Бесстрашная главу щитом приосеняет, Удар удару вслед бесплодно погибает. Так мавр, стремясь назад, умеет на играх Остановлять меча враждебного размах. Уже гонимые, гонящие в злой сече, Все вкупе, утекли под самый град далече, - Внезапно страшный вопль раздался по странам: Неверных полчища, подобяся волнам, Разлились из засад и долы наводнили, Мгновенно христиан срацины окружили, Те с тылу, те с боков, и сам Аргант с полком, Как смерть, отчаянных предстал перед лицом. Черкес неистовый, в огне и бурях хладный, Исходит из рядов, как волк из нырищ гладный. Се! - всадник пылких лет, отвагою влеком, Одним ударом пал, - пал купно и с конем. Уже вкруг грозного лежали трупов горы, Не насытимые горят убийством взоры, Копье его летит отломками на прах. Он поднял тяжкий меч - противным новый страх! Клоринда с ним делит лавр чести и искусства. Уже Арделион, без образа, без чувства, Лежит седый герой, но доблий в сединах! Подпору старости он зрел в двоих сынах. Напрасно!.. старший сын Алкандр, ее рукою Жестоко поражен, не мог закрыть собою Родительской груди, а Полиферн младой Едва и сам избег от смерти роковой!.. Меж тем Танкред, в пылу отмщения слепого, Напрасно мнил постичь врага Клоринды злого: Быстрейший конь его от казни уносил. Герой, остановясь, взор к спутникам склонил: Уже, влекомые отвагою безумной, Пределы перешли и гибнут в сече шумной, Объятые врагом, - коню бразды дает, Летит - и кто за ним? - всей рати крепость, цвет, Дудона с знаменем Дудона ополченье! - Ренальд, смиритель битв, красавиц восхищенье, Ренальд напереди. - Не столь порывист гром! Уже Эрминия, познав его шелом, На коем изражен орел быстропарящий, Познав сей стройный стан, сей вид, врагам грозящий, - 'Вот, вот, - гласит царю, - отважнейший из всех! В сей длани положен судьбиной битв успех, Нет равного ему в искусстве ратных прений, Соперник не рожден. Он, отрок, - бог сражений! Когда бы франков рать сочесть в себе могла Еще подобных шесть: о, море бед и зла!.. Во узах христиан владыки б восстенали, И Полдня и Зари народы бы познали Со трепетом его законов новый свет, И хитрый Нил, в горах сокрывший свой хребет, Склонился б влажною к снопам его главою. - Его зовут Ренальд... одной своей рукою Скорее мaхин всех, он стены потрясет. А сей, которого отликой злачный цвет На сребряной броне, - Дудон его названье. И слава прадедов, и дел его сиянье Со всеми первыми сравнять его могли, Лета ему права начальства принесли. Другой - окрест его... как черный дуб великий, Жернанд, отважный брат норвежского владыки, В нем сердце гордости тщетой напоено, Блестящих дел его позорное пятно! Сии два витязя - союз четы примерной! Во сребряных бронях, супруг с супругой верной! Гилдиппа! Одоард! влюбленных образец И храбростью в боях и нежностью сердец!' Рекла. - В сей страшный час свирепой буря брани Расколыхалася! - стеснились с дланьми длани - И льется кровь рекой. - Танкред с Ренальдом там, Где ратники густей, где меч отпор мечам, За ними вслед Дудон с дружиною громовой, Кружится, сеет смерть на ниве он лавровой. Аргант, и сам Аргант Ренальдовой рукой Стеснен и поражен, смерть видит пред собой - Едва подъемлется... погиб бы дерзновенный! Но вдруг Ренальдов конь, в порывах закруженный, На землю грянулся со всадником своим, Стеснившись, рыцари приникли в помощь к ним. Тогда язычники, смятенны ярым страхом, Помчались, тыл закрыв позора дымным прахом. Аргант с Клориндою стояли, как оплот, Как гордая скала противу бурных вод. Текут последние и бьются в отступленье, Усилий христиан преграда и томленье! - За ними, рояся, как пчелы за стеной, Безбедно варвары побег скрывают свой. Дудон обманчивым успехам предается, По трупам, весь в крови, неистовый несется, Всё рубит всех разит, как летнюю траву. Единым взмахом снял Тигранову главу, Алзара не спасли крепчайшей меди латы, Расшибен сильного Корбана шлем пернатый, Тот в выю поражен, другой в состав плеча, Там вышла сквозь лицо, здесь в перси сталь меча. И ты, о Амурат! пал мощною рукою, Мегмед и Альманзор, с томительной борьбою, Извергли злобный дух, дух, преданный мечтам! Аргант, Аргант здесь был небезопасен сам. Кружится великан, в движениях сомненный, То близ свирепствует, то реет отдаленный, Нетерпеливою волнуется душей, И се, - летит, напал - нечаемый злодей - И меч в ребро вождя открытое вонзают: В кровавом паре жизнь из раны истекает, И очи томные, объяты смертной тьмой, Сковал железный сон и тягостный покой. Трикраты он отверзть глаза свои стремится, Чтоб милым светом дня в последний насладиться, Трикраты, опершись на локоть, встать хотел, Трикраты упадал... вдруг взор оцепенел, Закрылись вежды... смерть оледенила члены, Немеют, влагою холодной орошенны! Неистовый Аргант, еще ненасытим, Чрез бледный труп протек к убийствиям иным, Свирепой радостью кипят кровавы взгляды, Хохочет - и, склонясь на галльские отряды, 'Сей меч, - гласит, - мне дар от вашего царя, Еще дымится он, весь кровию горя, Поведайте ему, как я употребляю Сей ратный дар его. - Он будет весел, знаю! - Скажите, в сем мече дороже мне стократ Доброта прочная, чем блещущий наряд! - Скажите, что он сам то скоро испытает. Что медлит? иль меня во стане ожидает? Приду! недолго ждать! его недолог страх!' - Изрек, героев сонм вскипел при сих словах, Стеснились, гордостью безумной оскорбленны, Летят против него, как вихрь воспламененный... Летят... но где борец?.. С толпами увлечен, Он спесь свою сокрыл в тени охранных стен. Как буря с гор валит, дыша мертвящим хладом, Посыпались со стен каменья грозным градом, Как туча снежная в свистящей быстроте, Секутся, реются тьмы стрел на высоте, Убийственная мгла над ратью отягчилась. Лиется смерть вокруг, и - храбрость изумилась, Недвижны верные... и полчища срацин Безбедно входят в град... Но се, Бертольдов сын! Течет, вращая месть в губительной деснице Дудона падшего свирепому убийце, 'Чего вы ждете здесь? - почто стоять? - вперед! (Со громом бурных слов оружий гром ревет.) Или не слышите к вам крови вопиющей? - Иль отрицаетесь от чести, вас зовущей? Как! - Мщенью нашему преграда может быть, - Ваш гнев, ваш правый гнев твердыня преградит! Нет! нет! будь сталь она, будь крепче адаманта, Будь сложена из гор, не защитит Арганта! Найдем его везде. - Смерть, смерть ему удел!.. На приступ, воины!' - и первый полетел, И храбрые за ним кипящими волнами. Уже осыпан шлем несчетными стрелами, И камней облака упали на него. Он, отрясая шлем, не видит ничего. - Высокое чело, как небо пред грозою, Нахмуряся, страшит решительной борьбою, Ланиты гневные то бледны, то горят, И сердца в глубине трепещет смутный град. Мужают витязи... срацины цепенеют, Их руки на мечах, бездейственны, хладеют. Был час решительный!.. Но мудрый Сегиер От имени вождя к героям речь простер, Исполнен твердости решимой, непреложной, Претит отваге он сердец неосторожной: 'Вспять, храбрые! - не здесь, не здесь для вас чреда! - От вашей доблести не здесь мы ждем плода!' - Вещает так Готфред. - Ренальд остановился, Безмолвный, трепетал, покорный, он ярился. Как бурная волна, стесненная средь скал, Он уступил... но гнев в глазах его блистал. Невольно вспять текут Христовах чад дружины - И смотрят с ужасом на отступ их срацины... Тогда последнюю приемлет, честь Дудон: Шум, клики ратных бурь смешили плач и стон. Унылые друзья, сложив щитами длани, Почтенный, милый труп выносят с поля брани. Готфред, на высоте горы уединен, В то время озирал твердыни градских стен. Сей град на двух холмах основан укрепленных, Неравной высоты, друг к другу обращенных, Меж ними посреде глубокий дол лежит, Столицу древнюю он наполы делит. С трех стран к ней тягостно и страшно приближенье, От северной едва приметно возвышенье, - Сия для чуждых сил открытая страна Стеной высокою и рвом защищена. Внутрь града хитрыми устроены руками Хранилища для вод, даруемых дождями, Каналы и пруды, и стоки струй живых, Окрестность вся в песках безжизненных, пустых, Вкруг наго, сухо всё, нет рек, ключей отрадных, Не осеняет в зной деревьев тень прохладных, Не улыбается ни злак, ни блеск цветов! И странник, удалясь сто стадий от валов, Сретает древний бор, духoв гееннских сени, Обитель мрачную коварств и обольщений! Блаженный Иордан с Ливановых высот Катит струи своих священно-славных вод, От запада валы Средьземной бездны воют, Кипя, в песках брегов седую ярость кроют, На севере Бетиль, склоненный пред тельцом, И с бледным Самарит неверия челом, Меж ними Вифлеем, туманом покровенный, Смиренна колыбель зиждителя вселенной. Так мудрый ратей вождь провидящим умом Измеривал сей град и твердость стен кругом, И выгоды страны, и местоположенья, И перстом указал, где полю быть сраженья, Где слабая страна, где приступа венец... Эрминия его узрела наконец. 'Се он! - гласит, царю, - сей муж под багряницей, С величием в очах, с простертою десницей, Которой, кажется, уставы подает, Осанист, благ лицом... сей дивный муж, Готфред, Судьбами вышнего рожденный для короны. Он знает и вождя, и ратника законы, Меж всеми первый он в советах и в боях, Везде герой велик, везде противным страх. Единый лишь Раймонд с ним мудростию равный, Один Танкред, Ренальд толико ж в битвах славны'. 'Дух витязя сего мне с давних лет знаком, - Ответствовал Султан. - Когда я был послом Египта - при дворе галлийском знаменитом, Тогда на зрелище игр доблестных открытом Я видел, как копьем он тягостным владел. Тогда он отрок был, пух легкий чуть одел Ланиты светлые, но взор, слова, движенья Являли выспренность его предназначенья. Тогда я провещал, что будет, он герой... Нерадостный пророк!' - Покрытые слезой Здесь очи Аладин смущенный потупляет, Но вскоре, укрепясь: 'Вещай мне, - продолжает, - Кто сей, столь дружный с ним, грядущий о стране, В багряной мантии? - Черты лица одне, Один и тот же взгляд... Он ниже токмо станом'. 'То Бодуин, - рекла царевна пред тираном, - Не образом одним, делами брат и друг'. - 'А сей, которому внимает ратный круг, По левую страну, советодатель сильный?' - 'Раймонд. - Уже хвалы я пред тобой обильны Рекла его уму, хитрейшему в полках: В нем опыт возмужал и поседел в боях! Искусный соплетать врагу сокрыты ковы, Творит он из засад леса себе лавровы'. - 'А сей, на коем шлем во злате, как заря?' - 'Вильгельм! то, доблий сын британского царя. С ним Гвелф, гроза врагов, сподвижник храбрым равный, Породой, знатностью и саном достославный, Высока, крепка грудь, широки рамена - Вот признаки его. Он воинства стена. Но злейшего не зрю меж нами супостата, В ком трона моего и племени утрата!.. О рода моего убийца и укор! Где ты, о Боемонт, скрываешь свой позор?..' Так царь беседовал с Эрминией унылой. Меж тем Готфред, ума зиждительного силой Окрестность обозрев, нисходит в сонм друзей. Он ведал: труден путь нагорною стезей - Там: должно брань вести с природою угрюмой, И к северным вратам склонился ратной думой. В долине против них устроил стан он свой, Простерши рати цепь до башни угловой. Так, третью токмо часть укреп Святого града Держала в трепетном борении осада, Но весь объем его кривых, обширных стен Не мог быть ратию Христовой обложен. В замену вождь обрел пособия другие, Дабы пресечь пути для помощи чужия: Он занял все места, известные вратам, Нет выхода из врат, нет входа ко вратам. Окопы, рвы кругом одели стан священный - Оплотом дерзости внезапно устремленной. Свершив сии труды великие, Готфред К герою, бранный путь скончавшему, течет. В сумр_a_ке скромного величия глубоком Поставлен на одре торжественно высоком Дудона чтимый прах. - Друзей его собор Стоял, склонив к нему от слез померкший взор. Пришествием вождя и стон, и плач удвоен, Явился к ним Готфред ни мрачен, ни спокоен, Пыл горести в душе могущей подавлен, Терзаемый тоской, но ею не сражен, На тело устремив недвижимые очи, Безмолвствовал герой, как призрак в мраке ночи. 'Не слезы и не плач, - вещает наконец, - Ты должен восприять от преданных сердец, Почивший для земли, для неба пробужденный, От праха смертного к бессмертью воскриленный! - Ты славой озарил победный путь креста, Ты жил и умер ты, как избранный Христа! Окончены труды и мужества, и веры, Оставлены друзьям великие примеры. Блаженная душа! спокой твой грозный взгляд! Нет брани, нет врагов в обители отрад. Блаженствуй и ликуй!.. Нам слезы, нам рыданья! Не твой, но жребий наш достоин состраданья! В тебе утратили мы часть себя самих! В тебе лишились мы сил собственных своих! Но если то, что мир здесь смертью называет, Земныя помощи друзей твоих лишает, Отныне, восклонясь перед отцем благим, Ты помощь вышнюю испросишь в горе им! Ты, смертный, следуя и долгу, и закону, Орудья тленные нам ставил в оборону... Бессмертный... ах! позволь надеждой льститься сей - Пред нами потечешь незримой ты стезей, Архистратиг небес, ты верных пред полками Всегубящими днесь оденешься громами... О горний дух! Внуши молитвенный обет, Скажи, устрой наш путь, будь вестник нам побед! И если, славою правдивою венчанны, Мы подвиг совершим и клятвы, нами данны, Тогда тебе, герой, мы жертвы принесем, Тогда твои хвалы во храмах воспоем!' Вещал - и се, спустясь, царица темнокрыла Последний гасит луч небесного светила. Сон сладкий усыпил скорбь томную в сердцах, И не горит слеза страдальца на очах. Но вождь не предвкушал сна сладостей отрадных, Он ведал: трудно град пленить без мaхин ратных, Искал окрест лесов, строеньем их опешил И, всё распорядя, немного опочил. Но с Фебом восстает для должности печальной, За колесницею грядет он погребальной. От стана невдали, утеса при стопах Унылый кипарис вместил Дудона прах, И пальма гордая вкруг ветви расширяет, В тени ее герой по бурях почивает. Спустили черный гроб, омытый током слез, Синклит на небеса мольбы свои вознес, На ветвях в памятник - трофеи вкруг богаты: Повешены мечи, доспехи, шлемы, латы, Которые Дудон, сириян, персов страх, Доселе приобрел в счастливейших боях. Близ древа щит его с геройским одеяньем, И дска о нем гласит правдивым надписаньем: 'Здесь в мире спит Дудон... Пришлец, остановись, Пред прахом сильного смиренно преклонись!' Исполнив тако долг, печали посвященный, Друг веры и любви стал паки вождь военный. Под кровом избранной дружины из полков, Он древосеков шлет в глубокий мрак лесов. К дубраве страшной сей, сокрытой за горами, Сириянин привел их тайными стезями. Там грозные росли махины против стен, Там хитрый ум творил Солиме верный плен. Кипящие в трудах друг друга упреждают, Дубравы мрачные от их секир стенают, Там эхо дикое от первых мира дней Впервые слышит, стук, впервые зрит людей. Под ярым острием багряного булата Падет высокий клен и сосна кудревата, И пальма стройная и томный кипарис, С гедерой соплетясь, скончался нежный тис. Пустыни дикия старейшины почтенны, Огромный древний дуб и кедр превознесенный, Необоримые для бурей и веков, Лежат в сырой траве без ветвей и листов. Там ратники, стеснясь, деревья тянут роем, Железна гнется ось, скрыпят колеса с воем, Рабочих крик и стон, стук млатов, звон мечей Женут из дебрей птиц и из пещер зверей. <1810>