Из общественной и литературной хроники Запада, Булгаков Федор Ильич, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 26 минут(ы)

Изъ общественной и литературной хроники Запада.

Журналистика ведетъ во всему.— Баронеты и рыцари пера въ Англіи.— Журналистъ Брюнетьеръ — членъ французской академіи.— Его система критики.— Законъ эволюціи въ примненіи въ французской критик.— Реакція противъ научной критики.— Различное пониманіе критики.— Миссія критики по Брюнетьеру.— Искусство — одна изъ формъ религіи.— По поводу памятника Теофрасту Ренодо.— Его филантропическая дятельность.— Первая французская газета.— Первый журналистъ — благодтель человчества.— Вна, какъ мсторожденіе журналистики.— Назначеніе и власть газеты.— Безъ прессы жить невозможно.— Первые начатки журналистики.— Страсть къ новостямъ въ XVI и XVII вв.— Наемные репортеры прошлаго.— Рукописныя газеты.— Печатные бюллетени.— Первыя ежедневныя газеты.— Статистика журналистики на земномъ шар.— О выбор лучшихъ книгъ.— Составленіе идеальной библіотеки по плебисциту публики.— Результаты голосованія ‘Revue bleue’ о 25 лучшихъ книгахъ.— Жюль Леметръ о предпочтительности тхъ или другихъ книгъ.— Золотыя мечты сливокъ человчества объ идеальномъ человк.— Пессимизмъ Модели и оптимизмъ Мантегаццы.— Повальное пародированіе изреченія ‘здоровый духъ въ здоровомъ человк’.— Необходимость великодушія для идеальнаго человчества.— Ребячества знаменитостей въ сужденіяхъ о людскомъ совершенств.— Романическая исторія преступника Рустана и его самоубійство.

Вильмесанъ, основатель ‘Figaro’, сказалъ нкогда, что ‘журналистика ведетъ ко всему, лишь бы уйти изъ нея’. Теперь это подтверждается тми почестями и отличіями, какими офиціально жалуются журналисты въ Европ. Въ Англіи, напр., журналистика ведетъ въ очень многому, уходишь ли изъ нея или остаешься въ ея рядахъ. Въ ныншнемъ Гладстоновскомъ кабинет есть такой членъ, который прямо изъ-за письменнаго стола журналиста попалъ въ министры. Это статсъсевретарь по ирландскимъ дламъ Джонъ Морлей. Изъ тхъ же, которые не пожелали бросить журналистику, многіе въ Англіи повышены на поприщ общественныхъ ранговъ. Еще надняхъ, по случаю тезоименитства королевы, нсколько журналистовъ сдланы баронетами и рыцарями (knights). Титулъ баронета наслдственный. Поэтому онъ пригоденъ только людямъ боле состоятельнымъ. Необладающіе достаткомъ получаютъ титулъ рыцарей, который не переходитъ въ потомство, хотя онъ древнйшій изъ всхъ англійскихъ дворянскихъ титуловъ, ибо санъ Альфредъ Великій возводилъ своего сына въ рыцари, какъ и теперь это длается: королева фактически ударяетъ мечемъ жалуемаго ею достоинствомъ рыцаря. Но въ обыденномъ употребленіи между баронетами и рыцарями нтъ различія: т и другіе одинаково именуются ‘пэрами’, а жены ихъ ‘лэди’.

* * *

Во Франціи журналисты допускаются даже къ ‘безсмертію’, т. е. попадаютъ въ члены французской академіи, что считается тамъ наивысшимъ литературнымъ отличіемъ. Недавно такой чести удостоился журналистъ Брюнетьеръ — критикъ ‘Reme des deux mondes’. Этотъ 44-лтній критикъ усплъ уже выработать свою систему анализированія литературныхъ произведеній, которая состоитъ въ примненіи Спенсеровой теоріи эволюціи въ исторіи литературы, о чемъ даетъ полное понятіе его собраніе лекцій въ ‘cole normale’ въ сборник подъ заглавіемъ ‘L’volution des genres littraires’. Правда, критика есть скоре искусство, чмъ какая либо особая наука. Всякая наука берется предсказывать. Астрономъ, напр., уметъ напередъ разсчитать, какія перемны должны произойти въ свтилахъ небесныхъ, а критикъ не можетъ извлечь изъ состоянія прошлаго и настоящаго литературы ни малйшихъ догадокъ насчетъ будущихъ перемнъ вкуса. Но, съ другой стороны, историкъ искусства устанавливаетъ общій законъ эволюціи, который можно прослдить, положимъ, въ исторіи музыки отъ народной псни до Вагнеровской оперы, или въ исторіи романа, отъ восточнаго баснословія до крайняго разнообразія современныхъ романовъ, иногда такъ врно отражающихъ многосторонніе горизонты жизни.

Тмъ легче наблюдаешь эти послдовательныя превращенія, когда изучаешь каждый въ отдльности родъ литературы и прослживаешь его особое развитіе. Брюнетьеръ не только намтилъ себ методъ, но и показалъ его примненіе въ своихъ публичныхъ бесдахъ объ ‘Эволюціи французскаго театра’, въ своихъ чтеніяхъ объ ‘Эволюціи лирической поэзіи въ XIX вк’. Рядъ статей его на эту тему напечатанъ въ послднихъ NoNo ‘Revue bleue’. Этотъ методъ требуетъ сравнительнаго изученія литературъ.

Исторія французской критики показываетъ, что и къ ней приложимъ тотъ же законъ эволюціи. У Монтэня и Байля критика остается еще неопредленной, кидающейся въ эрудицію, біографіи писателей и въ анекдотичность. Ла-Гарпъ судитъ о всемъ по классическимъ теоріямъ объ абсолютно прекрасномъ. Поле французской критики расширяется лишь отъ знакомства съ иностранными литературами — у г-жи де-Сталь, Шатобріана, Бильмана. Сентъ-Бёвъ заимствуетъ пріемы своей критики изъ естествознанія, возсоздаетъ личности въ мельчайшихъ подробностяхъ, опредляетъ отношенія между индивидуальностью творчества, произведеніемъ автора и окружающими его обстоятельствами. По Тану, все это замнилось ‘средой’, а исторія литературы представляется однимъ изъ самыхъ важныхъ документовъ для познанія психологіи народа.

Нововведеніе Брюнетьера состоитъ въ томъ, что онъ изучаетъ въ литературномъ творчеств преимущественно вліяніе момента. Величайшій геній есть не только продуктъ своего народа и своего времени, какъ это утверждается по Тэновсвой теоріи ‘расы’ и ‘среды’, онъ есть также продуктъ накопленной суммы мыслей и произведеній, ему предшествовавшихъ. Вліяніе предшествовавшаго творчества на любое поколніе писателей значительно. Они проявляютъ свою оригинальность, они нердко ищутъ путей противоположныхъ тмъ, по какимъ шли съ успхомъ ихъ непосредственные предшественники, но это самое исканіе новаго опредляется творчествомъ предшественниковъ. ‘Въ каждый моментъ своей продолжительности,— говоритъ Огюстъ Контъ,— человчество складывается боле изъ мертвыхъ, чмъ изъ живыхъ’. Мы какъ бы прикованы къ мысли о покойникахъ, также какъ мы — узники темперамента, переданнаго намъ предками. Это вліяніе прошлаго — по замчанію Бурдо,— можно сравнить съ вліяніемъ наслдственности въ біологіи. Такимъ образомъ Брюнетьеръ примняетъ къ развитію литературныхъ произведеній теорію не только Спенсера, но и Дарвина. Измненія литературныхъ жанровъ, по его мннію, совершаются подобно измненіямъ животныхъ видовъ, путемъ наслдственности, разнообразія, естественнаго подбора, борьбы за существованіе, долговчности боле приспособившагося въ жизни. Вотъ сколько дарвиновскихъ формулъ! Конечно, ихъ надо понимать только въ смысл чисто метафорическомъ.

Кстати отмтить, что такое строгое примненіе научныхъ пріемовъ даже терминовъ въ литературнымъ произведеніямъ возбуждаетъ уже своего рода реакцію. Противъ пользованія научными методами вн области чистой науки горячо протестуетъ Анжеллье въ предисловіи въ пространному этюду о Роберт Бёрнс. По мннію Анжеллье, совершенно напрасно тратить трудъ на попытки объяснить таинственное бытіе генія. ‘Пора вернуть вещамъ ихъ обширную сложность, ихъ необъяснимую запутанность и ихъ кажущіяся противорчія. Другой французскій сторонникъ эстетической критики и ярый противникъ научной критики, Дрозъ, въ своей брошюр ‘La Critique littraire et la Science’ готовъ даже воспретить самое употребленіе техническихъ терминовъ, которыхъ Лейбницъ совтовалъ избгать, какъ ‘ехиднъ или бшеныхъ собакъ’. Дрозъ желалъ бы вычеркнуть изъ словаря честныхъ людей всякіе термины вплоть до слова ‘психологъ’, и уже по этому примру можно судить о непримиримости этого эстетика. Короче сказать, такіе критики, какъ Анжеллье и Дрозъ, суетности сужденій предпочитаютъ способность чувствовать и любить. Съ произведеніями искусства случается тоже, что съ любовью: какъ скоро начинаешь ихъ сравнивать, такъ и превращается восхищеніе ими.

Вообще критика въ новйшія времена понимается весьма различно. Бурже анализируетъ впечатлніе, производимое даннымъ сочиненіемъ на его чувствительность. Фагэ въ мысляхъ писателя старается выдлить внутреннюю логику. Анатоль Франсъ передаетъ читателю о ‘приключеніяхъ своей души среди шедевровъ’. Жюль Леметръ въ современныхъ пьесахъ отыскиваетъ отраженіе подвижнаго образа новйшаго измнчиваго общества. Для Вогюэ всякая книга служитъ поводомъ въ возвышеннымъ размышленіямъ.

Критика Брюнетьера вполн гармонируетъ съ его призваніемъ. Онъ историкъ и діалектикъ, любитъ обобщенія и широкія перспективы. Онъ ратуетъ противъ индивидуализма и интеллектуальнаго эпикурейства. Онъ пытается доказать, что критика обязана судить. Подъ этимъ разумются не безапелляціонныя сужденія, а умнье, по замчанію Сентъ-Бёва, ‘находить относительное въ каждой вещи’. Она обязана классифицировать произведенія не по правиламъ слишкомъ узкимъ, а какъ желалъ Тэнъ — по ихъ благотворному характеру. Наконецъ, Брюнетьеръ, увлекаясь исторіей, составилъ себ весьма высокое понятіе о важности изученія французской литературы. Миссія историка и критика, по его мннію, заключается въ безпрерывномъ охраненіи и возобновленіи ‘культа шедевровъ, которые суть общія сокровища расы, свидтельствующія, изъ вка въ вкъ, послдующимъ поколніямъ о древности, величіи и прочности отечества’. Тогда какъ интересы, врованія, идеи, раздляютъ людей другъ отъ друга, искусство связываетъ ихъ между собой. ‘По мр того, какъ религіи, кажется, теряютъ почву, остается одно только искусство, чтобъ служить противовсомъ демократическимъ и утилитарнымъ тенденціямъ нашихъ современныхъ цивилизацій, чтобъ поддерживать между нами симпатію и нравственную возвышенность’. Такимъ образомъ выходитъ, что искусство, вслдствіе эволюціи отдлившееся отъ религіи, въ свою очередь стремится, въ своихъ возвышеннйшихъ проявленіяхъ, сдлаться одной изъ формъ религіи.

* * *

Настоящимъ торжествомъ для журналистики явилось чествованіе памяти отца французской журналистики Теофраста Ренодо, которому въ Париж только что открыта статуя. Этотъ первый журналистъ былъ человкъ весьма замчательный. Уроженецъ Луденя (1575 г.), онъ, по окончаніи медицинскаго факультета въ Монпелье, совершилъ поздки въ Италію, Голландію и, кажется, еще въ Англію. Затмъ онъ въ Париж изучалъ химію. Въ столиц Франціи его поразила нищета, попадавшаяся ему на каждомъ шагу. Толпы нищихъ изъ бывшихъ солдатъ требовали милостыни съ оружіемъ въ рукахъ. Htel-Dieu, гд дти умирали у грудей голодныхъ матерей, была переполнена больными, погибавшими отъ тифа. Тогда-то у Ренодо и зародилась мысль о необходимости избавить несчастныхъ отъ нищеты при помощи труда. Между тмъ Ренодо изъ Парижа переселился въ свой родной городъ. Тамъ онъ скоро пріобрлъ извстность, какъ врачъ, но не переставалъ работать надъ своимъ самообразованіемъ. Тамъ же близко узналъ его Ришелье, впослдствіи знаменитый кардиналъ — государственный человкъ. Посл смерти Генриха IV Ренодо въ 1610 г. былъ приглашенъ ко двору. Уже въ 1611 г. ему дана была королевская грамота, предоставлявшая ему право примнять на дл все, что онъ считалъ нужнымъ для блага бдняковъ, найденышей и больныхъ. Но на дл филантропъ встртилъ для себя большое препятствіе въ злой вол парижскаго полицейскаго префекта и потому снова вернулся на родину, гд продолжалъ заниматься врачебной практикой.

Прошло 14 лтъ и только тогда онъ могъ осуществить свои благотворительныя идеи. Ришелье въ это время достигъ высшаго могущества и по одному его слову устранялись всякія препятствія филантропическимъ стремленіямъ своего протеже. Для избавленія себя отъ массы нищихъ французское правительство досел не имло иного средства, помимо того, что скитальцевъ запирали въ особые дома, гд заставляли ихъ исполнять тяжкія работы. Бдняки бунтовали, да притомъ не обрталось и денегъ на содержаніе подобныхъ заведеній. Такимъ образомъ нищіе опять получили себ полную свободу. Ренодо ршилъ открыть контору, въ которой всмъ несчастнымъ за три су, а совершеннымъ бднякамъ безплатно, давались бы указанія, гд найти работу. Дло здсь пошло успшно. И Ренодо задумалъ начать изданіе газеты. Въ ней должны были печататься иностранныя извстія, королевскія распоряженія и трактаты, заключавшіеся съ иноземными государствами.

Кардиналъ Ришелье сразу понялъ, какое значеніе могла имть для него такая періодическая публикація при содйствіи лица, поддерживающаго его политику. 30-го мая 1631 г. Людовикъ XIII пожаловалъ Ренодо ‘привилегію на составленіе, печатаніе и продажу новостей, извстій и повствованій о томъ, что происходило и происходитъ внутри и вн королевства’. Въ тотъ же день появился и первый нумеръ этой ‘Газеты’ (Gazette). Газета Ренодо выходила еженедльно и состояла изъ 4-хъ страницъ. Въ 1632 г. Ренодо прибавилъ въ ней еще 4 страницы, подъ заглавіемъ ‘Новости’. Нумеръ стоилъ одинъ су. Тутъ уже Ренодо не довольствовался исключительно сообщеніемъ однхъ новостей. Онъ велъ и полемику съ завистниками, нападавшими на его юное предпріятіе. ‘Gazette’ въ политическомъ отношеніи находилась подъ непосредственнымъ вліяніемъ Ришелье и въ ней сотрудничалъ самъ Людовикъ XIII.

Успхъ Ренодо былъ блистательный. Это дало ему возможность учредить свои благотворительныя консультаціи для бдныхъ больныхъ (‘Consultations charitables pour les pauvres malades’). Сперва по вторникамъ, а потомъ каждодневно, въ его бюро собирались 15 врачей, друзей Ренодо. къ нимъ являлись больные. Въ случа сложности болзни врачи совщались и совмстно ршали вопросъ о леченіи. Присутствовавшіе аптекаря доставляли различныя лекарства. Были тутъ и хирурги на случай операцій. Изъ больныхъ т, кто былъ съ достаткомъ, могли, по желанію, класть свою лепту въ поставленный тутъ же ящикъ. Это шло на покупку лекарствъ для бдныхъ. Изъ этихъ добровольныхъ даяній бдняки нердко вмст съ лекарствами получали и небольшія денежныя пособія. Ренодо изъ личныхъ доходовъ вкладывалъ въ это дло по 2.000 франковъ въ годъ. Врачи, сотрудники его, посщали бдныхъ и на дому, по назначенію Ренодо. Мало по малу парижскій медицинскій факультетъ проникся ненавистью къ смлому новатору. Ренодо стали называть обманщикомъ и предостерегали отъ его средствъ. На сторон новатора былъ Людовикъ XIII и Ришелье, а парижскій факультетъ опирался на парламентъ. Борьба эта длилась долго и велась съ большимъ ожесточеніемъ. Посл смерти его обоихъ покровителей консультаціи пришлось закрыть. Но ‘Gazette’ Ренодо осталась. Она уже настолько отвчала потребностямъ правительства, что прекратить ее не ршались, особливо наканун фронды, и не дерзали поручить редактированіе ея кому либо другому, кром Ренодо.

Впрочемъ, Ренодо былъ слишкомъ гордъ, чтобъ жаловаться на неблагодарность. Онъ и не думалъ мстить своимъ врагамъ. Онъ удалился въ уединеніе и занимался исключительно редакціей своей газеты, отклоняя отъ себя всякое новое приглашеніе ко двору. Разбитый параличемъ онъ редактировалъ свою газету еще за два дня до своей кончины. Онъ, который имлъ столько случаевъ обогатиться, умеръ бднякомъ.

И такъ первый журналистъ былъ благодтелемъ человчества и его услуги проявлялись въ различныхъ областяхъ. Контора справокъ о работахъ, ломбарды, безплатная врачебная помощь бднымъ и многія другія общеполезныя учрежденія обязаны ему своимъ происхожденіемъ. Потомство теперь заявило ему благодарность, и на цвточномъ рынк въ Париж, какъ разъ въ томъ мст, гд нкогда находились его конторы, воздвигнутъ памятникъ, увковчившій имя великаго филантропа-журналиста XVII вка.

* * *

Однако, напрасно было-бы думать, что журналистика зародилась во Франціи. Честь этого изобртенія давно уже оспаривалась семью городами — Антверпеномъ, Страсбургомъ, Франкфуртомъ-на-Майн, Фульдомъ, Гильдесгеймомъ, Эрфуртомъ и Штетиномъ. А теперь явилась еще новая претензія. Ценкеръ, издавшій ‘Beschichte der Wiener Journalistik’ (два тома: первый — до 1848 г., второй — въ періодъ 1848 г.), доказываетъ, что въ данномъ случа первенство принадлежитъ Вн. Тамъ первая регулярная газета возникла въ 1615 или 1616 г., тогда какъ въ Фульд такая газета явилась лишь въ 1618 г., въ Эрфурт — въ 1620 г., въ Антверпен — 1621 г., въ Англіи — 1622 г., въ Голландіи — 1626 г. Но Ценкеръ, какъ исторіографъ вполн добросовстный, спшитъ прибавить, что эти первыя газеты далеко не имли того значенія, какое выпало на долю знаменитой еженедльной французской ‘Gazette’, и что Австрія не имла своего Ренодо. Этотъ энергичный человкъ понималъ, что истинный журналистъ не удовольствуется опубликованіемъ извстій полезныхъ для коммерціи или занимательныхъ для любопытствующихъ. У него должны быть помыслы высшаго порядка и стремленіе сдлаться своего рода особой въ государств, оказывать обществу и государству цнныя услуги своимъ вліяніемъ на общественное мнніе.

Какъ свидтельствуетъ Ценкеръ, уже въ свои младенческіе годы журналистика являлась цннымъ культурнымъ средствомъ, ‘создавая на обширныя дали духовную близость, умственное родство и отсюда духовное единство, которое безусловно необходимо для великихъ дяній’. Этимъ замчаніемъ превосходно опредляется назначеніе газеты, ея великая власть. Кто изъ читающаго люда не дивился подчасъ, держа въ рукахъ нумеръ газеты, что вотъ въ ту самую минуту, когда онъ пробгалъ газетный листъ, длали тоже тысячи другихъ читателей, интересуясь одними и тми-же мыслями или фактами? Назначеніе газеты — создать ‘духовную близость’ между тысячами людей, отдленныхъ другъ отъ друга значительнымъ разстояніемъ.

Власть эта признавалась самыми могущественными людьми. Наполеонъ I сильно скорблъ о томъ, что онъ, который смирилъ всю Европу, ничего не могъ подлать противъ ‘Times’а’. Признаніе этой силы сказывалось и въ томъ, что журналистику несчетное число разъ считали отвтственной за всякія напасти и бды. Въ новйшія времена этотъ клеветническій спортъ поубавился значительно. Разв только тупыя головы равныхъ утаптывателей мостовыхъ не перестаютъ позорить прессу. Каждый-же здравомыслящій человкъ считается теперь съ значеніемъ прессы и порицаетъ только ея уродовъ, какіе есть везд, въ бюрократіи и въ парламентахъ. Остается несомнннымъ, что пресса сама по себ ни хороша, ни худа, но, какъ воздухъ и огонь, есть особый элементъ, который при извстныхъ обстоятельствахъ можетъ дйствовать разрушительно и безъ котораго, однако, жить невозможно.

* * *

Но какъ-же зародилась и развивалась эта бумажная власть? Зачатки журналистики, какъ въ Англіи, такъ и въ Голландіи, какъ въ Вн, такъ и въ Париж всюду были одинаковы. Повсюду она нарождалась изъ рукописныхъ новостей и изъ печатныхъ реляцій, появлявшихся по случаю какихъ-нибудь важныхъ событій и притомъ въ неопредленные сроки. Во вс времена и во всхъ странахъ человкъ былъ любопытенъ до нескромности и постоянно стремился къ тому, какъ-бы обмануть свою скуку. Но въ средніе вка не было почты, это римское изобртеніе утратилось. Приходилось довольствоваться устными разсказами, переносившимися странствующими пвцами, представлявшими собою живыя газеты. Ихъ была масса въ Германіи. Какъ выражается Ценкеръ, отъ Рейна до Одера и отъ Балтійскаго моря до Дуная переходили они изъ селенія въ селеніе, повствуя передъ восхищенными и внимательными слушателями о томъ, сколькихъ противниковъ вышибъ изъ сдла такой-то рыцарь, какой пышный турниръ устроилъ такой-то герцогъ, сколько колдуній и евреевъ сожжено было недавно.

Но съ наступленіемъ новыхъ временъ, съ возобновленіемъ почты, съ изобртеніемъ книгопечатанія, съ возрожденіемъ наукъ и искусствъ, съ развитіемъ торговыхъ сношеній, со времени великихъ путешествій, съ цлью изслдованій, со времени Реформаціи и вызванныхъ ею волненій во всей Европ — область предметовъ, возбуждающихъ человческое любопытство, необычайно расширилась. Въ конц XVI вка и въ начал XVII в. страсть въ новостямъ дошла до маніи. Во всхъ Европейскихъ столицахъ существовали господа, которые ставили себ въ заслугу, если имъ удавалось пронюхать тайные помыслы государей, или въ точности разузнать цифру казны и арміи грансиньора. Изъ маніи страсть къ новостямъ превратилась въ прибыльное ремесло. Вельможи нанимали себ развдчиковъ (это тогдашніе репортеры), на обязанности которыхъ лежало сообщать имъ слухи дня, закоулочныя сплетни, назидательные или скандальные анекдоты, ходившіе по городу. Они держали такихъ развдчиковъ, какъ держали метръ д’отеля, кучера. Оплачивали ихъ по истин скудно. Изъ приходо-расходной книги герцога Мазарини видно, что онъ платилъ Портайлю по 10 ливровъ въ мсяцъ ‘за новости, доставлявшіяся имъ еженедльно по приказанію монсиньора’. Монсиньоръ, безъ сомннія, получалъ ихъ въ изобиліи за свои деньги. Въ нкоторыхъ кружкахъ составлялись списки собранныхъ новостей. Съ этихъ списковъ снимались копіи, распространявшіяся во множеств экземпляровъ. Вскор эта потаенная торговля была урегулирована. При каждомъ кружк составилось свое редакціонное бюро, явились свои провинціальные корреспонденты и платные абоненты. Такимъ образомъ, отъ рукописныхъ новостей до газеты оставался всего одинъ шагъ. Груша назрла и на долю француза Ренодо достался лишь трудъ сорвать ее.

Рукописныя газеты, наполненныя сплетнями, злословіемъ, посвящали своихъ абонентовъ въ придворныя интриги, мелочные факты, въ закулисную сторону политики и заальковную жизнь. Интересовавшіеся подробностями великихъ событій находили ихъ въ печатныхъ отчетахъ, именовавшихся въ Германіи ‘Neue Zeitungen’ и продолжавшихъ усиленно распространяться въ теченіе всего XVI вка. Важныя открытія, придворныя празднества, военныя приключенія, военныя событія, казни, процессы колдуновъ и колдуній, метеоры и кометы — таковы были разнообразные сюжеты, трактовавшіеся въ проз или въ стихахъ этими журналистами.

Если врить Ценкеру, первые печатные отчеты появились въ Вн, и это неудивительно. Вна, какъ императорская столица, была центромъ Европейской политики. Сюда съзжались государи и принцы, и задавали тутъ себ грнадіозныя празднества. Сверхъ того, здсь же раньше другихъ странъ явились представители по искусству книгопечатанія, пользовавшіеся большой извстностью, да и почта австрійская не уступала почт наиболе передовыхъ странъ. Начиная съ XVI вка въ Вн установилась отправка курьеровъ въ опредленные дни въ Грацъ, Линцъ и другіе города, асъ 1516 года заведены были регулярныя сношенія съ Брюсселемъ.

Самый старинный изъ сохранившихся такихъ отчетовъ относится къ 1488 году. Это бюллетень, предназначавшійся для успокоенія народа на счетъ здоровья эрцгерцога Максимиліана, находившагося тогда узникомъ въ Брюгг. Другой бюллетень 1493 года повствуетъ о погребеніи императора Фридриха III.

Впрочемъ, хроникеры интересовались не только императорами и государями, золочеными ихъ каретами или побдами и пораженіями Оттоманской Имперіи. Они разсказывали также о голод, о появленіи косматыхъ и вщихъ небесныхъ свтилъ, о чудесномъ размноженіи ехиднъ и ящерицъ, о приключеніяхъ и преступленіяхъ, объ исторіи одной женщины, проданной мужемъ разбойникамъ, а также одной молодой служанки, продававшейся діаволу на шесть лтъ и которая въ одинъ прекрасный день исчезла въ облак пыли на глазахъ изумленныхъ зрителей. Часто одинъ и тотъ же летучій листокъ заключалъ въ себ нсколько разсказовъ. Изъ него узнавали, наприм., что въ нкоторомъ Венгерскомъ город одна женщина разршилась ребенкомъ съ тремя головами, тремя руками и тремя ногами, а также, что турки принуждали христіанскихъ своихъ плнниковъ поклоняться кошк, повшенной на крест. Первоначально всякій имлъ право печатать бюллетени и разсказы. Впослдствіи это право стало привилегіей, монополіей, жаловавшейся извстнымъ издателямъ, представлявшимъ гарантіи правительству. Эти издатели вскор ршили печатать свои бюллетени въ опредленные дни, когда отправлялась почта. Съ тхъ поръ въ Вн явились печатныя періодическія газеты. Около 1620 года таковыхъ тамъ было три. Не мудрствуя лукаво, ихъ окрестили именемъ ‘Ordentlichen Post-zeitungen’, ‘Ordinari Zeitungen’, ‘Ordentlichen Zeitungen’. Что же касается до рукописныхъ газетъ, то, несмотря на воздвигнутое на нихъ гоненіе, он существовали еще очень долго, сохраняя за собою прелесть запретнаго плода. Написать можно многое, чего не напечатаютъ, а на контрабанду всегда большой спросъ.

Журналистика имла повсюду не только общія начала, но ту же самую исторію, одинаковую или почти одинаковую судьбу. Повсюду развивалась она постепенно, съ соблюденіемъ пропорціональной зависимости между спросомъ и предложеніемъ. Съ теченіемъ времени еженедльныя газеты стали появляться дважды въ недлю. Первая ежедневная газета появилась въ Лондон 11-го марта 1702 года. Во Франціи первая ежедневная газета вышла въ 1777 году. Называлась она ‘Journal de Paris’. О ней тогда же говорилось: ‘Ежедневная газета настолько привилась во вкусамъ французовъ и парижской жизни, что иначе не завтракали, какъ имя ее около чашки шоколада или кофе со сливками’. Въ однхъ раньше, въ другихъ позже, но во всхъ странахъ явилась своя большая и малая пресса, свои юмористическія журналы, свои политическія, литературныя, богословскія, научныя вдомости, свои офиціальные органы. Счастливыя нововведенія весьма скоро находили подражателей изъ конца въ конецъ Европы.

* * *

Въ настоящее время періодическихъ изданій наземномъ шар насчитывается боле 35.000, причемъ на Европу приходится до 20.000.

Въ Германіи выходитъ боле 5.500 періодическихъ изданій, въ томъ числ 800 ежедневныхъ. Изъ всей этой громадной массы, среди которой имются изданія религіозныя, педагогическія, научныя, по части путешествій, охоты, ремеслъ, наибольшаго вниманія, безъ сомннія, заслуживаютъ научные и литературные сборники. Въ нихъ именно во всю ширь развертывается глубокій и философскій нмецкій умъ. На ихъ страницахъ нарождаются на свтъ Божій самыя необычайныя научныя и религіозныя идеи, самыя смлыя теоріи, самыя замысловатыя системы, равно какъ и самыя неожиданныя доктрины по всмъ отраслямъ человческихъ знаній. Въ каждомъ сколько-нибудь значительномъ нмецкомъ город существуютъ газеты, пользующіяся большимъ распространеніемъ.

Затмъ слдуетъ Англія, въ которой 4.000 періодическихъ изданій, въ томъ числ 800 ежедневныхъ. Изъ нихъ ‘Telegraph’ печатается въ 250.000 экземплярахъ, ‘Standard’ — 242.000, ‘Daily News’ — до 160.000, ‘Times’ — до ста тысячъ.

Во Франціи приблизительно столько-же повременныхъ изданій. Изъ нихъ 1.586 выходитъ въ Париж и 2.506 — въ провинціи. Еженедльныхъ 360.

Италія занимаетъ четвертое мсто. Тамъ 1.400 повременныхъ изданій: 200 печатается въ Рим, 140 — въ Милан, 120 — въ Неапол, 94 — въ Турин, 79 — во Флоренціи. Еженедльныхъ насчитывается 160.

Въ Австро-Венгріи выходитъ 1.200 періодическихъ изданій, въ томъ числ 150 ежедневныхъ. Наиболе любопытное изъ изъ нихъ — это ‘Acta comparationis litterarum umyersarum’ — встникъ сравнительной литературы. Это изданіе иметъ сотрудниковъ всюду и вс языки міра здсь находятъ себ мсто.

Въ Испаніи около 850 періодическихъ изданій, изъ нихъ треть — политическихъ. Въ большинств случаевъ они не имютъ подписчиковъ, а распространяются отдльными номерами. Въ исторіи испанской прессы интересенъ тотъ фактъ, что разнощиками первыхъ ея образчиковъ были слпцы. Газеты, называвшіяся тогда ‘Relaciones’,— выходили въ неопредленные сроки и нердко облекались въ форму романсовъ, распвавшихся и продававшихся этими слпцами по улицамъ.

Въ Россіи до 800 періодическихъ изданій, изъ которыхъ 200 выходятъ въ Петербург и 75 въ Москв.

Въ Греціи въ каждомъ пооад имется одно или боле періодическихъ изданій. Въ однхъ Аинахъ 54 ежедн. газеты.

Въ Швейцаріи 450 періодическихъ изданій. Изъ нихъ нкоторыя пользуются большимъ значеніемъ. Любопытная подробность — на вс эти изданія можно абонироваться, сразу заплативъ приблизительно около 3.000 франковъ.

Въ Бельгіи и Голландіи выходитъ приблизительно одинаковое количество періодическихъ изданій, а именно — около 300 въ каждой стран.

Въ Швеціи, Норвегіи и Португаліи пресса не пользуется особымъ значеніемъ, хотя въ двухъ первыхъ странахъ она свободна.

Даже въ Турціи существуетъ журналистика. Въ одной столиц Оттоманской имперіи насчитывается около 50 періодическихъ изданій, на турецкомъ, французскомъ, англійскомъ, армянскомъ и греческомъ языкахъ.

Въ Азіи не мене 3.000 періодическихъ изданій, но большинство ихъ выходитъ въ Японіи и въ Англійской Индіи.

Изъ всхъ странъ свта только Африка, по части прессы, оказывается наиболе обездоленной. Тамъ имется не боле 200 періодическихъ изданій, въ томъ числ около 30 приходится на Египетъ. Остальныя издаются въ различныхъ африканскихъ колоніяхъ Европейцевъ.

Но за то Америка — настоящее царство прессы и журналистики. Въ однихъ Соединенныхъ Штатахъ 12.500 изданій, въ томъ числ боле 1.000 ежедневныхъ. Первая американская газета вышла въ Бостон въ 1704 году, подъ названіемъ ‘Boston News’. До 1800 г. она пользовалась малымъ распространеніемъ. Въ то время тамъ было всего 200 періодическихъ изданій. Но съ начала XIX столтія пресса Соединенныхъ Штатовъ пошла впередъ быстрыми шагами. Дйствительно, въ 1840 году насчитывали уже 1.630 періодическихъ изданій, а въ 1860 г. число ихъ возросло до 4.000. Съ тхъ поръ цифра эта боле чмъ утроилась. Сверхъ того, въ Соединенныхъ Штатахъ существуетъ до 120 изданій, издаваемыхъ и редактируемыхъ неграми.

Въ Канад имется до ста періодическихъ изданій, въ Аргентинской республик — 60.

Въ Австраліи насчитывается до 700, почти вс на англійскомъ язык.

По языкамъ первое мсто занимаетъ англійскій, на немъ печатается 16.500 періодическихъ изданій. Затмъ слдуютъ нмецкій (7.800 изданій), французскій (6.850) и испанскій (1.600).

* * *

Иного рода средствомъ духовнаго общенія служатъ книги. Это наши лучшіе друзья, не покидающіе насъ въ дни несчастья и не стсняющіе при благополучіи. Но друзей подобаетъ выбирать не зря, и выборъ книгъ, особенно такихъ, которыя всегда доставляли бы собой пріятное общество,— операція деликатная, которую приходится производить съ головой спокойной, мало по малу, по зрломъ размышленіи и сравненіи. Короче сказать, это не легкая вещь. Библіотека средняго уровня никогда не удовлетворитъ всхъ. Географу нужны книги географическія, врачу — медицинскія, читатель-итальянецъ будетъ имть въ своей библіотек итальянскія книги, которыя останутся невдомыми или, по меньшей мр, мало интересными для читателя-англичанина, и наоборотъ. Въ данномъ случа боле, чмъ гд либо, личный вкусъ измнчивъ до безконечности. Есть люди, которые всегда, предпочтутъ ‘Донъ-Кихота’ или ‘Тысячу и одну ночь’ твореніямъ Маккіавели, Гиббона, Маколея. Но извстное число образованныхъ людей непремнно предпочтетъ ‘Донъ-Кихоту’ Маколея. Для однихъ комедіи занимательне романовъ, для другихъ путешествія интересне сочиненій моралистовъ и философовъ.

Но при этомъ кажущемся разнообразіи есть нкоторое всмъ общее достояніе. Есть небольшое число образцовыхъ книгъ, которыя каждый долженъ знать и хорошо знать, любить и очень любить. Врачъ и археологъ, нмецъ и французъ, молодая женщина и старикъ, дипломатъ и военный, вс они найдутъ источникъ наслажденія или назидательности въ сочиненіяхъ Мольера и Шекспира, Гомера и Сервантеса, т. е. въ тхъ шедеврахъ, которые стоятъ выше всякой разнокалиберности людей и пригодны ‘среднему человку’.

Такую-то идеальную библіотеку, основу всякой библіотеки, пытались составить не разъ, а въ послднее время въ Англіи, Италіи, Германіи и Франціи въ тхъ же видахъ было организовано своего рода голосованіе. Въ Англіи Джонъ Лебокъ пожелалъ, чтобъ публика назвала сто книгъ наилучшихъ, по ея мннію. По примру англійскаго писателя, изложившаго результаты своихъ изысканій на этотъ счетъ въ книг ‘The Pleasure of Life’ (въ глав ‘The choice of Books’), одинъ берлинскій издатель напечаталъ брошюру съ мнніями разнихъ извстностей о ‘лучшихъ книгахъ всхъ временъ и литературъ’ (‘Die besten Bcher aller Zeiten und Literaturen’). Въ Италіи также издана любопытная книга ‘Fra I Libri’, съ предисловіемъ проф. Тамбурини, Гвичіарди и Сарло въ ней собрали 214 мнній о пяти лучшихъ литературныхъ книгахъ, какія могли бы людямъ всегда доставлять удовольствіе или утшеніе даже при лишеніи ихъ сообщества съ другими людьми. Тутъ голоса поданы въ пользу 60 авторовъ иностран. ныхъ и 40 итальянскихъ, за французскихъ писателей — 53, за нмецкихъ — 41, за англійскихъ — 35, за американскихъ и русскихъ — по 12. Но преимущество все таки отдается авторамъ XIX столтія передъ писателями иныхъ временъ. Въ Париж ‘Revue bleue’ произвелъ голосованіе о 25 лучшихъ книгахъ и получилъ 764 списка такихъ книгъ. Самое большое число голосовъ досталось Виктору Гюго (616), посл идутъ:

Мольеръ (563), Шекспиръ (476), Расинъ (475), Лафонтенъ (426), Мюссе (426), Корнель (400), Гете (393), Вольтеръ (388), Паскаль (373), Ланартинъ (352), Гомеръ (346), Ветхій и Новый Завтъ (331), Монтэнь (300), Сервантесъ (288), Мишле (282), Бальзакъ (256), Дантъ (246), Ренанъ (246), Лабрюберъ (245), Флоберъ (240), Босюэтъ (239), Раблэ (237), Додэ (214), Виргилій (207), Зола (194), Руссо (190), Тэнъ (188), Подражаніе Христу (168), Пьеръ Лоти (168), Горацій (164), Тацитъ (147), Софоклъ (143), Сюлли Прюдонъ (136), Левъ Толстой (130), Ла-Рошфуко (130), Жоржъ-Зандъ (121), Александръ Дюма отецъ (111), Лукрецій (110), Дарвинъ (110), Шатобріанъ (108), Мопассанъ (106), Диккенсъ (105), Бомарше (105), Монтескье (105), Лесажъ (99), Эсхилъ (97), Бурже (95), Лабишъ (91), Альфредъ де-Винье (89).

* * *

По поводу всхъ этихъ литературныхъ голосованій остроумно высказался Жюль Леметръ, когда ему предложили назвать 20 книгъ, которыхъ хватило бы на духовное услажденіе жизни человка. Онъ составилъ такой списокъ: 1) Библія, 2) Гомеръ, 3) Эсхилъ, 4) Виргилій, 5) Тацитъ, 6) ‘Подражаніе Христу’, 7) 1 томъ Шекспира,

Донъ-Кихотъ, 9) Раблэ, 10) Монтень, 11) 1 томъ Мольера, 12) 1 томъ Расина, 13) ‘Мысли’ Паскаля, 14) ‘Этика’ Спинозы, 15) ‘Contes’ Вольтера, 16) 1 томъ стихотвореній Ламартина, 17) 1 томъ стихотвореній Виктора Гюго, 18) 1 томъ пьесъ Альфреда де-Мюссе, 19) 1 томъ Мишле и 20) 1 томъ Ренана. Но, перечитавъ этотъ списокъ, Леметръ замтилъ, что это не ‘искренній’ списокъ. ‘Совершенно безотчетно,— пишетъ онъ,— я составилъ его не для себя только, но и для публики, и выразилъ здсь скоре условныя предпочтенія, нежели личныя симпатіи. А между тмъ вопросъ заключался въ выбор не 20-ти наилучше написанныхъ книгъ, а такихъ, съ которыми пріятно было бы провести остатокъ дней’.

И дйствительно, положа руку на сердце, можно сказать, что вовсе не испытываешь желанія часто читать Библію, Гомера, Эсхила и т. п. Стало быть, первые 10 нумеровъ слдовало бы вычеркнуть и замнить ихъ такими книгами, которыя дйствительно читаешь и которыми поддерживается вся интеллектуальная и моральная сущность этого писателя. ‘Я бы,— прибавляетъ Леметръ,— помстилъ тутъ Сентъ-Бёва и Тэна, ‘Мысли’ Марка Аврелія, немножко изъ Канта, изъ Шопенгауера, томъ Сюлли Прюдона, стихотворенія Гейне, романъ Бальзака ‘Madame Bovary’ и ‘L’Education sentimentale’ (Флобера), романъ Зола, романъ Додэ, нсколько разсказовъ Мопассана, ‘Le Crime d’Amour’ Бурже, нсколько комедій Мельяка и Мариво. Но уже это составитъ около 20 томовъ. Поэтому приходится вычеркнуть изъ приведеннаго списка и вторую половину его, оставивъ разв Расина и Ренана. ‘Пожалуйста не примите меня за умъ, лишенный серьезности,— спшитъ добавить остроумный критикъ.— Невидимому я предпочитаю только современныхъ писателей, а въ дйствительности я берегу при себ и старыхъ писателей, потому что наши лучшія книги, самыя усладительныя и рдчайшія — именно т, которыя содержатъ и резюмируютъ всю человческую культуру, всю сумму ощущеній, чувствъ и мыслей, собранныхъ въ книгахъ со времени Гомера, и потому что книги современниковъ происходятъ отъ книгъ прошлаго и составляютъ ихъ наивысшій расцвтъ. По стоитъ ли ломать себ голову изъ-за 20 книгъ, которыя я предпочитаю сегодня? Буду ли я предпочитать ихъ и черезъ 20 лтъ? Впрочемъ, я и теперь предпочитаю гораздо боле 20 книгъ’.

Вотъ какъ стснителенъ вопросъ о выбор книгъ идеальной библіотеки!

* * *

Впрочемъ, теперь мечтаютъ не только объ идеальной библіотек, но и объ идеальномъ человк. Два года тому газета ‘New-York Herald’ циркулярно поставила вопросъ избраннымъ людямъ и знаменитостямъ всего свта: ‘какія наисущественнйшія качества могли-бы сдлать человка совершеннымъ?’ Отвтъ на этотъ вопросъ долженъ былъ ограничиваться всего 250 словами.

Профессоръ Нью-Іоркскаго университета Уоллесъ Вудъ собралъ эти золотыя мечты сливокъ человчества объ идеальномъ человк подъ заглавіемъ ‘Ideals of life. Human perfection. How to attain, а symposium on the coming man’. Отсюда, стало быть, можно узнать не только объ идеалахъ жизни и о средствахъ достигнуть совершенства, но и о сущности весьма любопытнаго существа, о невдомомъ человк будущаго.

Прежде всего надо сказать, что, за исключеніемъ американскихъ и англійскихъ, ученымъ другихъ странъ отведено въ этой книг скромное мсто. Быть можетъ, ихъ напугали эти 250 словъ, поставленныя преградой плодовитому лиризму ихъ мечтаній. Или же, быть можетъ, причина этого кроется въ иде этой самой ярмарки мечтаній, не особенно одобряемой европейцами. Какъ бы то ни было, книжка Вуда служитъ почти исключительнымъ пріютомъ для знаменитостей Америки и Англіи. Есть тамъ нсколько итальянцевъ и французовъ, да и т приведены, по всей вроятности, лишь затмъ, чтобы ярче оттнить тонкія красоты мечтаній брата Іонафана и Джона Буля. Однако, посмотримъ, какъ мечтаютъ о людскомъ совершенств представители сливокъ человчества.

Существенное условіе, чтобы сдлаться идеальнымъ человкомъ — хорошее пищевареніе и больше ничего, такъ говоритъ благородный лордъ Рандольфъ Черчилль. И, словно предвидя всеобщій возгласъ негодованія, какое вызоветъ подобное завреніе, англійскій государственный человкъ прибавляетъ: ‘я иного и не знаю’.

Д. Стэнгли Галль, почтенный ректоръ ‘Clark University’, развиваетъ собственно ту-же мысль, только нсколько подробне: хорошо сть, хорошо пить, хорошо спать, а затмъ почаще брать ванну и побольше двигаться. Впрочемъ, онъ пополняетъ свою мысль, замчая, что, на ряду съ хорошимъ пищевареніемъ, намъ также необходима и религія, которая именно и поможетъ намъ обойтись безъ того, чего намъ недостаетъ, и перенести горести жизни, въ случа он насъ постигнутъ.

Копъ, профессоръ Пенсильванскаго университета, полагаетъ, что совершенный человкъ, идеальный человкъ долженъ будетъ всить 160 фунтовъ и имть нервный темпераментъ. Что касается производительныхъ силъ, то он должны достигнуть верха совершенства…

Но вотъ и мннія философовъ и мыслителей.

У Модсли сорвалось признаніе жестокаго и безотраднаго пессимизма. Совершенный человкъ, идеальный человкъ самъ въ себ носитъ жгучее противорчіе. Хотлось бы представить его себ сильнымъ, какъ Геркулесъ, прекраснымъ, какъ Аполлонъ, и проворнымъ, какъ Меркурій. При этомъ упускается изъ виду, что каждое изъ названныхъ качествъ развивается въ ущербъ другимъ и что между ними существуетъ родъ несовмстимости. Тоже самое повторится въ моральной области, въ области идей. Созерцательный, философскій, глубокій умъ никогда не будетъ способенъ на отважныя предпріятія и всегда будетъ ниже своихъ современниковъ въ задачахъ, касающихся практической жизни. Тотъ, кому удастся изощрить свой артистическій, моральный умъ до безпредльности, неизбжно утратитъ свою возмужалость и кончитъ такой же чувствительностью, какая свойственна женщинамъ. Человкъ долженъ остаться несовершеннымъ, ибо, въ томъ вид, каковъ онъ теперь, онъ составляетъ часть соціальнаго организма, совершенство котораго составляется изъ всхъ человческихъ несовершенствъ.

Сэръ Джонъ Лебокъ ограничился по этому поводу приведеніемъ ряда общихъ мстъ. Требуется-де трезвая голова, теплое сердце, крпкое тло, здравый умъ. Вотъ и все, ни больше, ни меньше!

По мннію Мантегацца, человчество, достойное названія идеальнаго, должно избавиться отъ болзней, страданій, войнъ, ненависти. Какія-же требованія предъявляются къ идеальному человку? Страдать исключительно ради ближняго своего, любить всего одну женщину, производить maximum труда, напрягая вс свои силы для своего счастья и для счастья своего ближняго. Онъ долженъ созерцать лишь прекрасное и высокое и умирать, убаюкиваемый сладкой надеждой, что сыновья его будутъ лучше его, а внуки еще лучше сыновей.

Но подобный оптимизмъ страннымъ образомъ перемшивается тутъ же съ преувеличеннымъ пессимизмомъ. Великій нью-іоркскій раввинъ Готтейль идетъ по стопамъ Модсли. По его мннію, философія своимъ дуновеніемъ на человческую жизнь погасила въ немъ самое лучшее — религіозную вру. Нравственность сбита съ пути и поставлена втупикъ. Что же такое идеальный человкъ? А идеальнымъ человкомъ былъ бы я самъ,— лукаво замчаетъ великій раввинъ,— если бы я исцлился отъ всхъ моихъ недостатковъ, я самъ былъ бы этимъ идеальнымъ человкомъ, еслибы могъ развить въ себ все доброе, вложенное въ меня. И религія этого идеальнаго человка, конечно, была бы моею, тмъ боле, что я не знаю лучшей… Впрочемъ, не сказалъ ли одинъ персидскій ученый: ‘Кто позналъ Бога, тотъ безмолвствуетъ’, а Готтейль слдуетъ его примру, во всякомъ случа, сказавъ больше, чмъ слдовало.

Ф. Г. Фарраръ, почтенный архидіаконъ, подъ видомъ утшенія, даетъ нсколько совтовъ насчетъ гигіеническаго и религіознаго строя жизни. Идеальнымъ будетъ тотъ человкъ, который будетъ умть сохранять крпкое здоровье, который съуметъ быть честнымъ и цломудреннымъ, мозги котораго будутъ представлять собой складъ знаній, а въ воображеніи будутъ носиться одни только прекрасные и чистые образы. Идеальнымъ будетъ, наконецъ, тотъ, совсть котораго всегда будетъ въ согласіи съ Богомъ и которому ни въ чемъ нельзя будетъ упрекнуть себя по отношенію къ своему ближнему.

Религіозная нотка, повидимому, преобладаетъ въ американскихъ заявленіяхъ. Вс эти пророки напускаютъ на себя важный видъ и увлекаются мистицизмомъ, достойнымъ избранниковъ неба.

Миссъ Вилльярдъ съ пафосомъ восклицаетъ: ‘Только Царствіе Божіе на земл можетъ ниспослать свыше всяческое благополучіе на родъ людской’. Когда духъ Божій снова вселится въ наши тла, тогда люди обратятся въ ангеловъ, достойныхъ мечтаній… идеальной миссъ!

Приходится, однако, скромно признаться, что это великое собраніе ученыхъ и избранныхъ умовъ ничему насъ не научило. Самые возвышенные идеалы, какими они насъ угощаютъ, были гораздо опредленне высказаны нсколько тысячелтій тому назадъ. Mens sana in corpore sana — вотъ къ чему сводятся вс ихъ догадки и наставленія. И только у одного Гавелока Эллиса хватило духа открыто въ томъ признаться. Для него вся философія идеальнаго человка сводится въ здоровой душ въ здоровомъ тл, а два десятка другихъ мыслителей ходятъ все вокругъ да около этого афоризма, силясь перевернуть его на новый ладъ.

* * *

Вс эти остроумные умы, повидимому, и не подозрваютъ, что гораздо легче превозносить величіе этого наставленія, нежели осуществить его на дл. Здоровое тло не всегда достигается при самой образцовой вол съ нашей стороны. Подчасъ это лишь даръ, или, если вы предпочитаете,— большое бремя, унаслдованное отъ другого поколнія. Притомъ же, мы получаемъ свое тло отъ предшествующихъ поколній, духъ нашъ точно также подвергается вліяніямъ прошлаго и настоящаго. Мы наслдуемъ болзненныя идеи и болзненные организмы, и принуждены принимать ихъ безъ права, даваемаго наслднику, платить только т долги, которые не превышаютъ стоимости наслдства. А такъ какъ, согласно утвержденіямъ науки, мы наслдуемъ больше дурного, чмъ хорошаго, значитъ, болзни и всевозможныя слабости скопляются на нашей спин, и будущія поколнія тщетно будутъ мечтать о здоровой душ въ здоровомъ тл…

Однако, вернемся въ пророкамъ.

Джонъ Баскомъ, профессоръ философіи въ Массачусеттской коллегіи, полагаетъ, что идеалъ человка кроется въ согласованіи его умственныхъ способностей съ физическими его силами. Подобная гармонія должна отразиться на будущемъ обществ, которое будетъ состоять исключительно изъ людей, озабоченныхъ достиженіемъ этого идеала.

Знаменитый Стэнли утверждаетъ то-же самое, только онъ пускается при этомъ въ длинныя разглагольствованія. У совершеннаго человчества будутъ дв формы: моральная и физическая. Необходимо развивать элементы каждой изъ нихъ, т. е. съ одной стороны мужество, искренность, любовь къ правд и т. п., а съ другой — физическое здоровье. Его идеалъ человка сводится въ исчезновенію эгоистическихъ чувствъ.

Профессоръ докторъ Пепперъ въ восторженныхъ выраженіяхъ говоритъ, что слдуетъ внушить молодежи ‘сущность идеала’, сладость жертвы и значеніе высокихъ принциповъ. Миссъ Споффортъ подпваетъ въ тонъ Стэнли и видитъ наше будущее въ исчезновеніи эгоизма. По мннію миссъ Говардъ человчество достигнетъ совершенства въ великодушіи. Только бы оно не погубило себя имъ!

Очевидно, великодушіе серьезно угрожаетъ человчеству, и вс знатныя и благородныя миссъ Соединенныхъ Штатовъ и Великобританіи пророчатъ его послднему.

Среди этого потока женской сантиментальнасти приведемъ еще мнніе г-жи Клемансъ Ройе. Ея profession de foi представляетъ сплошной восторженный гимнъ въ честь человческаго разума. Идеальный человкъ — это тотъ, который прежде всего ищетъ правды, воля котораго всегда будетъ согласна съ разумомъ, внушена и порождена наукой.

Замтка Шарля Бернара отличается большей игривостью. Онъ вритъ въ будущее и вполн убжденъ, что человкъ будущаго будетъ меньше работать, веселе жить, натура его будетъ артистичне, онъ будетъ мене мелочнымъ лавочникомъ и дльцомъ, чмъ въ настоящее время.

Въ заключеніе приведемъ замчаніе Жерома Аллена, директора педагогической школы въ Нью-Іорк. Съ невозмутимой серьезностью объявляетъ онъ, что человкъ будущаго будетъ внушать мальчикамъ длаться… мужчинами, а двочкамъ становиться… женщинами.

Такимъ образомъ, всему предстоитъ обстоять вполн благополучно. Родъ людской будетъ продолжать свое существованіе боле чмъ регулярно. Педагогія спасетъ его отъ пропасти, куда онъ стремится. Мальчики обратятся въ мужчинъ, а двочки — въ женщинъ! Да, въ сущности, не сводится-ли и философія всхъ этихъ остроумныхъ догадокъ къ утвержденію ученаго педагога? Бдняга! Онъ хотлъ блеснуть такой-же глубиной, какъ и другіе, а между тмъ, по вол случая, оказался безподобенъ и правдивъ.

Вотъ теперь, помимо своего желанія, онъ и попалъ въ критики, и принужденъ нсколькими шутовскими своими словами бичевать вс ребячества, которыя вылзаютъ изъ всхъ большихъ и малыхъ оконъ, какія открываются передъ нами на невдомое и отдаленное будущее…

* * *

Гд Рустанъ? Куда исчезъ герой сенсаціоннаго преступленія, занимавшаго всю Европу? Этотъ вопросъ сталъ европейскимъ. Газеты подробно описывали наружность искомаго преступника, сообщали пикантныя подробности насчетъ его карьеры. Читатели посвящали этимъ описаніямъ больше вниманія, чмъ политическимъ извстіямъ газетъ. Дамы упивались разсказами о похожденіяхъ ‘героя’ преступленій. Послдній представлялся имъ необыкновенно красивымъ и интереснымъ мужчиной.

То тамъ, то сямъ Рустанъ появлялся на нсколько часовъ. Агенты тайной полиціи охотились за нимъ съ трогательнымъ усердіемъ. Они могли составить цлый музей изъ сувенировъ о перездахъ неуловимаго. Но самъ онъ успвалъ скрываться отъ своихъ преслдователей. Разыскивались пріятели Рустана, чтобъ найти нити, по которымъ можно было прослдить за нимъ. Но у Рустана не было пріятелей.

У него была только единственная пріятельница.

Они встртились другъ съ другомъ въ лучшіе дни на тхъ высотахъ или точне на тхъ низменностяхъ жизненнаго пути, когда порокъ скрашивается драгоцнными туалетами, игрой шампанскаго и увядающими цвтами. Великодушный авантюристъ платилъ за любовь маленькой авантюристки. Онъ не чаялъ, что у Каролы есть сердце. Она сама того не подозрвала тогда. Въ ея глазахъ чувство могло только мшать ея профессіи. Если ей жертвовалось состояніе, утрата котораго равносильна была раззоренію всей семьи, она принимала это какъ должную дань красот, т. е. ей, которая сама жертвовала собой, изучая будуарный коммунизмъ. Руководимая такими именно чувствами, не отталкивала она руку Рустана, пока эта рука продолжала еще черпать золото пригоршнями.

Затмъ явилось административное распоряженіе о задержаніи его. Рустанъ былъ бденъ, какъ и она. Интересенъ и презираемъ — какъ и она. И вотъ тогда заговорило ея сердце, голоса котораго она не слыхала раньше. Отъ Рустана ей нечего было боле получать, не на что надяться. Онъ былъ изгнанъ изъ общества порядочныхъ людей такъ-же, какъ и она, его имя, подобно ея имени, было окружено ореоломъ позорной славы. И вотъ теперь она сознала, что предана ему тломъ и душой, что ей съ нимъ не разстаться.

У него ничего не оставалось кром этой любви, которую онъ нкогда покупалъ и которая теперь, въ вид доброхотнаго дара, воплотила въ себ все лучшее въ его существованіи. Міръ представлялся ему полчищемъ враговъ-преслдователей, жизнь его — травлей безъ передышки. Изъ всхъ людей онъ могъ довриться единственному существу, ненависти котораго ему нечего было опасаться. Такимъ образомъ, эта любовь, возникшая въ грязи, оказалась для изгнанника послдней опорой. За эту опору уцпился Рустанъ. Онъ готовъ былъ довриться, быть преданнымъ той женщин, которая открыла ему свое сердце лишь въ дни бдъ. Отъ Каролы у него не было тайнъ. Ей онъ доврилъ свою судьбу. Несмотря на безпрестанныя увертки его отъ преслдователей, она всегда знала о новомъ избранномъ имъ убжищ. Словно объятый ковами какихъ-то таинственныхъ чаръ, сообщалъ онъ ей о всхъ своихъ планахъ, какое-нибудь необдуманное слово Каролы, неосторожное обращеніе съ присылаемыми имъ письмами, могло поршить съ его судьбой, даже помимо какого-либо умышленнаго предательства. Несмотря на то, онъ надялся на проницательность своей любовницы и врилъ въ нее, какъ ребенокъ.

Съ своей стороны, въ этомъ довріи, какого она удостоишь хоть разъ въ своей жизни, Карола видла драгоцнное благо. Всми силами своего разумнія заботилась она о неприкосновенности своего друга. Всхъ являвшихся къ ней съ цлью выманить у нея тайну его мстопребыванія она направляла на ложную дорогу. Сойдясь съ Рустаномъ на нсколько часовъ посл долгихъ недль разлуки, она успла только передать ему, какъ отлично она справлялась съ своей задачей, какъ тонко обдумывала все для него,— насколько она заслуживала то довріе, какимъ онъ дарилъ ее…

* * *

Любовники снова были разлучены на сотни миль.

Карола ‘лицедйствовала’ въ одномъ лтнемъ театр въ южной Франціи. Рустанъ утшался въ Нью-Іорк при чтеніи газетныхъ сообщеній, изъ которыхъ узнавалъ, что его ищутъ только въ Румыніи. Въ новомъ своемъ пребываніи Карола явилась львицей дня. Но скромныя артистическія ея способности были почти ни причемъ въ этихъ тріумфахъ. Оваціи, оказывавшіяся ей въ провинціальныхъ городкахъ, она могла приписывать единственно своей красот, личной своей привлекательности. Самой громкой рекламой для маленькой субретки былъ слухъ, что между Каролой и ‘знаменитымъ’ Рустаномъ существовали тайныя сношенія. Пикантность этого слуха въ глазахъ добрыхъ недалекихъ буржуа окружала появленіе Каролы соблазнительнымъ ореоломъ. Преклонялись не передъ сомнительнымъ талантомъ, не передъ истинной красотой,— нтъ, дивились на это необыкновенное существо, судьба котораго связана была съ судьбой великаго бродяги. Каролу радовало такое рдкое поклоненіе.

Она отлично умла разговаривать, ужиная посл спектаклей съ неуклюже-развязными провинціальными франтами, и была счастлива, наблюдая, какъ толпа этихъ придурковатыхъ поклонниковъ искусно сводила разговоръ на Рустана. Въ данномъ cлуча сценическій эфектъ удавался ей какъ нельзя лучше, когда она искреннйшимъ тономъ выкрикивала вопросъ, что это за таинственный Рустанъ, имя котораго она слышитъ впервые, причемъ зубоскалы, конечно, были всегда на ея сторон.

Но однообразный репертуаръ этихъ собесдованій какъ-то разъ оживился. Участники пирушекъ съ ней разсказывали про гипнотическіе эксперименты. Одинъ молодой чиновникъ маленькаго городка ухватился за эту тему.

Онъ уврялъ, что можетъ самой нжной женщин,— если только она окажется воспріимчивымъ медіумомъ,— сообщить силу — любого мужчину однимъ рукопожатіемъ поставить передъ нею на колни. Онъ обратился къ Карол съ просьбой сдлать опытъ. Тщеславіе Каролы было крайне польщено при мысли, что она еще разъ въ новой поз сосредоточитъ на себ вниманіе всей компаніи.

Она согласилась на его просьбу.

Въ теченіе десяти минутъ находилась она въ состояніи полнаго безволія.

И въ этомъ-то состояніи прошептала она человку, поработившему ее своей вол, отвтъ на тотъ ршительный вопросъ, съ которымъ онъ обратился къ ней въ одномъ изъ угловъ салона…

Тайна мстопребыванія Рустана была выдана…

Изъ свидтелей опыта никто не слыхалъ мимолетнаго разговора. Приведенная снова въ сознаніе, Карола узнала только одно, что въ ней наблюдались вс проявленія силы, какія всегда поражаютъ зрителей, что это была прелестная картина, когда, поманивъ пальцемъ, она заставила мэра даннаго городка — мускулистаго малаго и врага женщинъ — пасть передъ ней въ положеніи молящагося ребенка.

Черезъ часъ тайна, выданная субреткой, была передана по телеграфу въ столицу, а затмъ и за море.

* * *

Рустанъ почти ежедневно получалъ письма отъ Каролы. Въ этотъ день онъ также собирался предпринять прогулку по улицамъ милліоннаго города и зайти въ ближайшее почтовое отдленіе, чтобы спросить, нтъ-ли всточки отъ любезной издалека. Сходя съ лстницы отеля, онъ сошелъ сперва въ читальню, въ эти часы остававшуюся еще безъ постителей, и заглянулъ въ европейскія газеты.

Черезъ тонкую стнку онъ услышалъ разговоръ, который происходилъ въ контор, помщавшейся рядомъ съ читальней, между владльцемъ отеля и двумя незнакомцами:

‘— Я, тмъ не мене, не могу этому поврить…

‘— Мы наврное знаемъ, что онъ тутъ живетъ. Конечно, онъ носитъ чужое имя. Прочтите еще разъ описаніе личности Рустана. Оно ‘должно’ относиться къ одному изъ вашихъ жильцовъ. Позовите кого-нибудь изъ вашихъ людей — ну, хоть портье, который ежедневно видитъ всхъ постояльцевъ по нскольку разъ…

‘ — Извольте, если вы этого желаете. Только это будетъ напрасный трудъ.

‘— Наврное, нтъ. Телеграфный кабель изъ Парижа принесъ намъ извстіе, ясно говорящее о тождественности…’

За три мсяца Рустанъ пережилъ не мало моментовъ, требовавшихъ крайняго напряженія безумной его смлости и присутствія духа. Пятиминутный срокъ, и какое-нибудь смлое ршеніе могло еще спасти его.

И на этотъ разъ судьба его не совсмъ еще была ршена. Никто не видлъ, какъ онъ вошелъ въ читальню. Переговоры съ отельнымъ персоналомъ могли еще дать ему четверть часа времени… Ринуться въ уличную сумятицу мірового города было еще возможно, если только другіе полицейскіе не оберегали входныхъ дверей отеля.

Но въ голов Рустана не было мста для этихъ плановъ и надеждъ. Мышленіе человка, умвшаго до этой минуты съ невозмутимымъ челомъ преодолвать всякую опасность, ослабло. Слова ‘Телеграфный кабель изъ Парижа’ разстроили мыслительную способность его мозга. Свобода утратила для него свою прелесть. Онъ испытывалъ лишь жгучую боль отъ сознанія, что ‘она’, единственная, которой одъ доврился изъ всхъ людей, выдала его. Онъ не хотлъ этому врить. Но вдь только одна Карола знала, гд онъ нашелъ убжище за послднія дв недли…

Драгоцнныя минуты уходили, а между тмъ Рустанъ снова и снова въ воображеніи возвращался къ тому блаженному часу, когда, при послдней встрч съ любимой женщиной, въ то время, когда она прильнула къ его груди,— онъ прошепталъ ей слова:

‘— Съ 1 до 20 мая я буду въ Нью-Іорк, отель ***…’

Сносить презрніе цлаго міра показалось дломъ легкимъ для преступника, котораго преслдователи его вытравили изъ Европы и загнали за океанъ, но мысль, что единственная, которую онъ подобралъ изъ грязи и которой отдалъ свою любовь, какъ добрый, врный человкъ,— что эта единственная позорно принесла его въ жертву, быть можетъ, изъ-за денегъ,— эта мысль подкосила его окончательно.

Послднее чувство, которое онъ могъ испытывать наравн съ другими честными людьми,— было попрано ногами… послднія узы, привязывавшія его въ жизни,— порваны.

И звукъ выстрла привлекъ сыскную полицію къ трупу ‘знаменитаго’ преступника.

. Б.

‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 7, 1893

OCR Бычков М. Н.

Изъ общественной и литературной хроники Запада.

Читайте также: