Из материалов для биографии Александра Ивановича Герцена, Курута В. С., Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 45 минут(ы)

Изъ матеріаловъ для біографіи Александра Ивановича Герцена.

Мн шелъ десятый годъ, когда Александръ Ивановичъ Герценъ, въ 1847 году, навсегда оставилъ Россію, тмъ не мене, я довольно живо помню его самого, жену его Наталью Александровну и двухъ сыновей, помню также его отца, Ивана Алексевича Яковлева, мать Луизу Ивановну и часто бывавшихъ у Герцена друзей его, Николая Платоновича Огарева и Тимоея Николаевича Грановскаго. Старшій сынъ Герцена, Александръ,— крестникъ моей матери, года на полтора моложе меня,— былъ необыкновенно умный, живой мальчикъ, развитой не по лтамъ и часто пускавшійся въ сужденія, несвойственныя его возрасту. Мы иногда играли съ нимъ. Не знаю, помнитъ ли онъ, а мн особенно живо вспоминается одна наша ссора, загорвшаяся по поводу такихъ сужденій. Наслушавшись отъ отца и его друзей восторженныхъ похвалъ свободолюбивой Франціи и ея политической жизни, восьмилтній Саша началъ однажды пресерьезно доказывать мн ея неизмримое превосходство передъ Россіей и споръ нашъ кончился ссорой и даже легкою потасовкой. Живо врзалась мн также въ память наружность втораго сына Герцена — Николая, прелестнаго, къ сожалнію, глухонмаго ребенка, лтъ четырехъ {Онъ родился 30 декабря 1848 г., какъ видно изъ письма, Герцена къ Витбергу отъ 7 января 1844 г., напечатанномъ въ запискахъ Т. П. Пассекъ, Изъ дальнихъ лтъ, т. II, стр, 179.}, блокураго, съ большими, задумчивыми голубыми глазами, очень похожаго на свою мать.

Онъ былъ любимцемъ бабушки Луизы Ивановны, почти не отходилъ отъ нея и съ ней же впослдствіи утонулъ въ Средиземномъ мор. Какъ живой, встаетъ въ моей памяти отецъ Герцена — довольно высокій, сухой старикъ, всегда больной, одтый въ халатъ, съ ермолкой на голов, безвыходно сидвшій въ своей огромной спальной, которую онъ сдлалъ себ изъ большой гостиной. Я немножко боялся его, несмотря на то, что онъ всегда былъ ласковъ и, повидимому, любилъ дтей. Саша постоянно за бгалъ къ дду, а за нимъ, хотя и не охотно, входилъ къ нему и я. Къ. этимъ дтскимъ впечатлніямъ присоединяются разсказы о Герцен моей матери и нкоторыя личныя воспоминанія о немъ изъ боле поздняго времени.

Наталья Александровна очень любила мою мать и называла ее не иначе, какъ ‘мамаша’, а себя — ея ‘дочерью по душ’. Сближеніе Герцена съ нашимъ семействомъ произошло въ то время, когда онъ, переведенный изъ Вятки во Владиміръ, числился въ канцеляріи моего отца, служившаго тогда Владимірскимъ гражданскимъ губернаторомъ. Въ теченіе двухъ лтъ слишкомъ (съ 1838 по 1840 г.) онъ бывалъ у насъ почти ежедневно и давалъ уроки моимъ двумъ сестрамъ. Со времени оставленія имъ Владиміра до того, когда сперва онъ (съ конца 1842 г.), а потомъ и мы (съ начала 1845 года) сдлались постоянными жителями Москвы, Герценъ и его жена находились въ переписк съ моею матерью.

Часть этихъ писемъ сохранилась, это обстоятельство, а также надежда на содйствіе нкоторыхъ лицъ, близкихъ покойному Александру Ивановичу, подали мн мысль собрать и издать нкоторые матеріалы для его біографіи и этимъ вызвать, можетъ быть, обнародованіе другихъ матеріаловъ и писемъ, касающихся жизни и дятельности этого публициста. Но такъ какъ собраніе возможно-полнаго матеріала потребуетъ не мало времени, а, между тмъ’ изъ имющихся у меня писемъ Александра Ивановича и Натальи Александровны Герценыхъ тридцать шесть относятся къ періоду съ августа 1839 года по январь 1842 года, то я ршаюсь предложить пока вниманію- читателей настоящій отрывокъ изъ предполагаемаго мной къ изданію біографическаго матеріала. Конечно, письма Герцена и его жены къ моей матери носятъ чисто семейный характеръ и не заключаютъ въ себ почти никакихъ указаній ни на его литературную дятельность, ни на связи его съ другими замчательными дятелями той эпохи, но, съ одной стороны, он выясняютъ нкоторыя біографическія подробности, съ другой — не лишены интереса сами по себ: письма Александра Ивановича, какъ обращики его. эпистолярнаго слога и игриваго остроумія, письма Натальи Александровны, какъ прекрасная характеристика той полной прелести, тихой семейной жизни, которою они за это время наслаждались, и той безконечной привязанности къ дтямъ, которою дышетъ каждая ея строчка. Большая часть писемъ писана ими обоими, только иногда писала — одна Наталья Александровна, нердка — одинъ Александръ Ивановичъ. Его письма и даже приписки я привожу почти цликомъ,— изъ писемъ его жены длаю боле или мене пространныя извлеченія.

Получивъ разршеніе жить въ столицахъ, Герценъ воспользовался имъ и во второй половин августа 1839 года, оставаясь еще на служб во Владимір, пріхалъ съ женой въ Москву. Въ своихъ запискахъ Герценъ говоритъ, что оставилъ Владиміръ въ начал 1339 года, но, очевидно, ошибается. Вларміръ онъ оставилъ окончательно весной 1840 года, а первый разъ постилъ на довольно продолжительное время Москву осенью 1839 года. Въ іюн и іюл послдняго года онъ былъ еще во Владимір и 13 іюня у него тамъ родился первый ребенокъ — сынъ Александръ’, а о томъ, что онъ и жена его въ первый разъ пріхали въ Москву 23 августа 1839 года, свидтельствуетъ письмо ихъ отъ 26 числа этого мсяца. Вотъ это письмо:

‘Милостивая Государыня
Юлія еодоровна!

‘Вотъ уже мы и пользуемся вашимъ позволеніемъ писать и пишемъ изъ Москвы, куда довольно благополучно пріхали въ середу {29 августа 1889 года было въ субботу, слдовательно, среда была 28.} вечеромъ въ 7 часовъ. Малютка было занемогъ, но, кажется, ему гораздо лучше, Наташа перенесла дорогу очень хорошо. Я еще не оглядлся, еще не понимаю себя въ Москв и потому ничего не могу сказать о себ, слишкомъ много чувствъ и воспоминаній, и мыслей, и знакомыхъ лицъ, и знакомыхъ улицъ, и пыли, и колокольнаго звона, и новостей, и все это въ ужасномъ безпорядк сыплется въ голову, а у меня голова гораздо не такъ помстительна, какъ у общаго знакомаго нашего — слона, котораго я еще разъ имлъ удовольствіе видть въ Ундолахъ {Незадолго до отъзда Герцена изъ Владиміра туда приводили громаднаго слона. Ундолъ — деревня по дорог изъ Владиміра въ Москву, между Владиміромъ и гор. Покровомъ.}.

‘А главное, что все то вмст такъ сухо, скучно и такъ перемнилось въ 5 лтъ, что мн подчасъ становится грустно по нашей пустой улиц, въ начал которой М. И. Алякринскій {Инспекторъ Владимірской врачебной управы.}, а въ конц ничего нтъ, грустно по Владиміру, т.-е. хотлось бы идти къ вамъ — такого искренна то привта намъ здсь нтъ, гд же взять? Можетъ, въ Петровскомъ, ну, тамъ я еще не былъ, а говорятъ, что все туда вызжаетъ дышать пылью.

‘Истинно, Юлія еодоровна, здсь мы со всякимъ днемъ ясне, свтле понимаемъ вашу дружбу, ваше вниманіе, вы избаловали насъ. О, дай Богъ, чтобы съ января и вы перехали въ Москву!

‘Впрочемъ, дурное впечатлніе пройдетъ, большіе города, это — большія поэмы, надобно вчитаться, чтобъ постигнуть поэзію Данта, такъ и Москва — поэма немного водянистая, съ большими маржами, съ проблами, но лишь только приживемся, поймемъ поэму въ 40 квадратныхъ верстъ.

‘Батюшку я засталъ довольно здоровымъ, онъ усердно кланяется и свидтельствуетъ свое почтеніе вамъ и Ивану Емануйловичу {Иванъ Эммануиловичъ Курута — мой отецъ.}, повторяя, что до гроба будетъ считать себя облагодтельствованнымъ Иваномъ Емануйловичемъ. Присоедините къ этому и отъ меня подтвержденіе тхъ чувствъ преданности, въ которыхъ, я думаю, Иванъ Емануйловичъ и не сомнвается.

‘Общанное мною относительно Прасковьи Петровны {Прасковья Петровна Медвдева, которую Александръ Ивановичъ зналъ еще въ Вятк.} начинаетъ сбываться, нсколько добрыхъ знакомыхъ общались достать ей мсто, но я къ ней тогда напишу, когда наврное узнаю.

‘Пріхала ли Софья еодоровна {Софья едоровна Каппель — старшая, незамужняя сестра моей матери.}? Сдлайте одолженіе свидтельствуйте ей мое почтеніе, также Евгеніи Ивановн, Ольг Ивановн {Евгенія Ивановна Палеологъ и Ольга Ивановна, впослдствіи вышедшая за С. М. Ліонъ — мои старшія сестры.}, а ученицамъ {Мои сестры — Клавдія Ивановна (умершая еще въ 1847 г.) и Людмила Ивановна.} учительскій поклонъ. Засимъ позвольте мн замолчать, но не прежде, какъ повторивши (и, притомъ, не перомъ, а сердцемъ, всемъ сердцемъ) т чувства искренняго уваженія, съ которыми и т. д.

‘А. Герценъ’.

Москва, 1839 г., августа 26.

На томъ же лист (большаго формата) пишетъ и Наталья Александровна:

‘Вотъ какъ мы далеко отъ васъ, безцнная maman! Собираться въ Москву весело было, а разставаться съ вами грустно, я бы ужъ готова была и воротиться. На дорог Саша былъ хорошъ, а пріхавши сюда занемогъ и два дня я была не своя, теперь, слава Богу, ему лучше, несмотря на то, я далека отъ того, чтобъ такъ жаловаться на Москву, какъ Александръ,— нтъ, я възжала съ восхищеніемъ и до сихъ поръ не насмотрюсь на нее, онъ, кажется, сердитъ на нее за меня, потому что минуты нтъ для отдыха… Вы меня простите, ch&egrave,re maman, что еще до сихъ поръ я не исполнила вашу коммиссію, ей-Богу, некогда было, къ слдующей почт непремнно постараюсь приготовить, вмст съ шерстями вы получите портретъ слона, онъ сдлалъ такое впечатлніе на меня, что я не могла выдержать, чтобъ не нарисовать его портретъ.

‘На этотъ разъ письмо мое коротко и пусто, я еще не образумилась, безпрерывно новые предметы, новыя лица, минуты нтъ свободной, и теперь я встала чмъ-свтъ для того, чтобъ написать вамъ нсколько строкъ, недаромъ я не люблю разсянную жизнь,— она лишаетъ истинныхъ, душевныхъ удовольствій и даритъ за нихъ пустыми, сухими.

‘Прощайте, ангелъ мой, мамашенька, обнимаю васъ, цлую и т. д.

‘Ваша Наташа’.

Въ слдующемъ письм отъ 31 августа Наталья Александровна благодаритъ мать за первое полученное отъ нея письмо, извщаетъ, что по ея совту обращалась къ доктору Рихтеру и что онъ не нашелъ въ. ея болзни ничего опаснаго.

‘Такъ хочется все и обо всхъ знать,— говоритъ она въ этомъ письм,— слетать хоть на минутку во Владиміръ, взглянуть на васъ. Хорошо здсь, хорошо и такъ, я не привыкла къ разсянной жизни, мн секунды не даютъ остаться одной…’

За письмомъ Натальи Александровны вскор слдовали изъ Москвы еще три письма: отъ 6, 12 и 14 сентября.

Москва, 6 сентября 1889 г.

‘Милостивая государыня
‘Юлія еодоровна!

‘Нтъ, благодарить за ваше второе письмо лучше я не буду, потому что не умю высказать всего, а одну долю мало. Начну просто съ повствованія о нашемъ жить-быть въ град Москв. Наташа почти здорова, ‘маленькая собаца’ {Такъ называлъ маленькаго Сашу Герцена сынъ старшей сестры моей Е. И. Палеологъ, жившей въ 1889 г. во Владимір, онъ старше на 1 годъ и 9 мс. перваго сына Герцена.} тоже здорова, слдственно у меня на душ весело и досужно присматриваться и вглядываться въ Москву. Важнйшее, что я здсь узналъ, состоитъ въ томъ, что модные духи называются paccioni и пахнутъ алоемъ, что Жуковскій получилъ аренду и деньги впередъ за 25 лтъ, что Блекшмидтъ длаетъ чудесную мебель ( propos я общалъ Ольг Ивановн заказать ему табуретъ къ фортепіано, но не заказалъ, потому что онъ меньше 250 руб. не беретъ), что князь С. М. Голицынъ намренъ дать балъ, а митрополитъ сказать рчь на закладк храма. Мн кажется, что все это знать скучно, вотъ какова Москва, даже Жуковскій въ ея разсказахъ является не поэтомъ, а арендаторомъ. Москва только по костюму похожа на Европу, я ршительно недоволенъ ею въ ныншній пріздъ. Одна изъ самыхъ замчательныхъ статей для меня былъ нашъ старый, забытый каменный, домъ. Я бродилъ по пустымъ комнатамъ его и сердце билось: въ этотъ домъ я перехалъ ребенкомъ (въ 1824 г.) и прожилъ 9 лтъ. Тутъ рорлась первая мысль, первый восторгъ, тутъ душа распустилась изъ почки, тутъ я былъ юнъ, неопытенъ, чистъ, свжъ. Я всматривался въ стны: черты карандашемъ остались, разныя нарзки, какъ было 10 лтъ-тому назадъ, и будто я 1839 года тотъ юноша 1829? Я pater familias, я титулярный совтникъ, я, не можетъ быть!

Примривая прежнія комнатки къ душ, вижу, сколько душа перемнилась, къ лучшему ли?— можетъ, къ изящнйшему ли?— не знаю. Однако, очень глупо занимать собою.

‘Днемъ десять разъ, по крайней мр, бываемъ мы во Владимір, т.-е. у васъ. Я всегда былъ очень недоволенъ, что человкъ ограниченъ пространствомъ, ну, какъ это можно снести такое притсненіе? Хотлъ сегодня вечеромъ быть у васъ — нельзя, отчего?— оттого, что люди не умютъ побдить версты. Но это придетъ, я врую, что откроютъ средства здить изъ Москвы завтракать къ Tortoni въ Парижъ, обдать — въ Лондонъ и посл на концертъ въ римскую консерваторію — одними сутками! Есть же въ Москв церковь, построенная въ 24 часа — ‘Иліи обыденнаго’. А видитъ Богъ, я сейчасъ бросилъ бы Москву съ готовящеюся иллюминаціей ея и явился бы съ Наташей къ вамъ и слъ бы возл пялецъ, въ которыхъ, я думаю, распустилось много и много цвтовъ посл нашего отъзда, и отдохнулъ бы не отъ устали, а отъ треска, шума и хлопотливаго бездлья. Въ конц сентября я думаю это совершить о чью, до тхъ поръ позвольте письменно засвидтельствовать вамъ и т. д.

‘Александръ Герценъ’.

‘P. S. Государь пріхалъ 3 и пробудетъ до 15. Закладка будетъ 8 или 9 {Закладка храма Спасителя.}. Дло Прасковьи Петровны (которое какъ гангрена терзало меня) приводится къ концу. М-me Жарнье ршается ее взять съ дтьми’.

Въ томъ же письм Наталья Александровна пишетъ:

‘Здравствуйте, мой ангелъ мамашенька!

‘Второе письмо ваше второй разъ заставило навернуться слезамъ благодарности на глазахъ, слезамъ умиленія и истиннаго, полнаго, неограниченнаго счастья. О, дай Богъ, чтобы посл новаго года и вы переселились въ Москву,— безъ васъ скучно здсь. Я еще ршительно не была нигд и нтъ желанія, но Александръ непремнно хочетъ свозить меня въ театръ. Вчера Саш привили оспу, теперь онъ блажитъ и потому я не могу писать,— мысли и руки не повинуются мн… Благословите вашего крестника… Прощайте’ и т. д.

Какъ это, такъ и большинство послдующихъ писемъ Натальи Александровны рисуютъ ее домосдкой, всецло преданной своему ребенку и семь, не любящей свтскихъ удовольствій и, несмотря на свою молодость, нахорщей полное удовлетвореніе въ тихой семейной жизни.

12 сентября 1739 г. Герценъ пишетъ:

‘Милостивая Государыня
‘Юлія еодоровна!

‘Получили мы послднее письмо ваше съ тмъ же восторгомъ и радостью, съ тою же благодарностью, какъ и предыдущія. Много видлъ я здсь, живу разсянно, а бдная Наташа такъ вполн посвятила себя Саш, что не учавствуетъ ни въ чемъ. 10 сентября была закладка: похороны Витберговой славы, колыбель извстности Тона. Шествіе весьма было торжественно: духовенство, гвардія, посланники и тысячи народа на крышахъ, на заборахъ, въ окнахъ, самая рама — Замоскворчье бъ своими церквами, хижинами и огромными зданіями длала еще торжественне картину. Видлъ я и Сильфиду, маленькое, воздушное, граціозное творенье, tre papilionne — Санковскую. Мила, очень мила! Видлъ я Паскевича, онъ гораздо выше Банковской и безъ крылушекъ, за то съ цлою системой звздъ Видлъ принца Лейхтенбергскаго, а отъ принца до его полка — одинъ шагъ. Лишь только я запечаталъ и отослалъ къ вамъ мое прошлое письмо, явился къ намъ Христофоръ Павловичъ {Христофоръ Павловичъ Палеологъ — мужъ моей сестры Евгеніи Ивановны, служившій въ то время въ лейхтенбергскомъ гусарскомъ полку.}. Съ искреннимъ восхищеніемъ приняли мы его, онъ представился намъ репрезентантомъ всхъ васъ. Скоро вы увидите его, ей-Богу, мн грустно но Владиміру, быть можетъ, я скоре пріду, нежели вы думаете.

‘Середь писанія я былъ прерванъ, во-первыхъ, Христофоромъ Павловичемъ, который былъ такъ добръ, что раздлилъ нашъ обдъ сегодня, и, во-вторыхъ, Егоромъ Ивановичемъ {На что здсь намекаетъ Александръ Ивановичъ — не знаю.}, который сообщилъ мн, что въ контор уже получены бумаги отъ Ивана Емануйловича обо мн. Опять долженъ ‘я благодарить, опять знакъ того драгоцннаго для насъ вниманія, которое согрло нашу Владимірскую жизнь и останется однимъ изъ самыхъ лучшихъ воспоминаній въ нашей жизни. Прошу васъ передать эти чувства Ивану Емануйловичу.

‘Вс наши свидтельствуютъ и т. д.

‘Александръ Герценъ’.

Владиміръ *,

1889 г., сент. 11.

‘* Сейчасъ увидлъ ошибку. Видите ли, какъ Владиміръ безпрестанно у меня въ голов?’

Изъ письма на томъ же лист Натальи Александровны видно, что въ -это время они думали уже объ обратномъ перезд во Владиміръ.

‘Скоро писать не нужно будетъ,— говоритъ она,— мы уже думаемъ о возвращеніи во Владиміръ, нова вы тамъ, онъ много перевшиваетъ Москву’. ‘Бдный мой Саша въ жестокомъ насморк’,— увдомляетъ она въ конц письма, какъ и всегда поглощенная заботами о своемъ ребенк.

Письмо отъ 14 сентября — шутливое посланіе, которое Герценъ вручилъ для доставленія нкоему Лихареву, хлопотавшему о полученіи должности врача во Владимір:

‘Милостивая Государыня
‘Юлія еодоровна!

‘Вотъ какое было положеніе Веньямина Франклина, жившаго посланникомъ въ Париж: каждое утро являлось къ нему множество особъ, просившихъ рекомендательныя письма къ Вашингтону,— особы, хотвшія par anticipation assaier la rpnblique. Что длать? Не дать письма — совстно передъ просителемъ, дать — совстно передъ собою. Какъ же быть? Неужели человкъ, выдумавшій громоотводы, не найдется? Онъ и нашелся, сталъ всмъ давать рекомендательныя письма такого содержанія:

‘May dea General!

‘Le porteur de cett&egrave, lettre m’est parfaitement inconnu, or il n’y a pas cause de le croire mauvais — je vous le recommende donc… etc. {‘Любезный генералъ! Податель этого письма мн совершенно неизвстенъ, слдовательно, нтъ основаній предполагать, что онъ дурной человкъ, а потому я вамъ его и рекомендую’…и т.д.}.

‘То же случилось со мной, когда я пріхалъ въ старый свтъ, какъ Франклинъ, а именно — меня познакомили съ г. Лхйревымъ, который желаетъ получить убійственное мсто (лкаря) во Владимір, несмотря на то, что его зовутъ едоромъ Григорьевичемъ. Этотъ едоръ Григорьевичъ проситъ неотступно способствовать его погребальнымъ видамъ и говоритъ, что онъ честный и бдный человкъ, вслдствіе чего я ему посовтовалъ, во-первыхъ, какъ можно боле натирать виски оподельдокомъ, принимать мятныя капли бутылками {Здсь, повидимому, Александръ Ивановичъ намекаетъ на моренковскій оподельдокъ и мятныя капли, привилегіей на продажу которыхъ пользовался инспекторъ Владимірской врачебной управы Алякринскій, усыновленный изобртателемъ этихъ предметовъ, Моренковымъ, будущій начальникъ Лихарева.} и, во-вторыхъ, молиться Діонисію Ареопагиту. Наконецъ, ршился даже дать ему это письмо для доставленія вамъ, зная ангельскую доброту, съ которой вы готовы протянуть руку помощи каждому просящему, и зная это по собственному опыту.

‘Простите меня!…’

Въ конц письма Герценъ прибавляетъ:

‘Огаревъ здсь. Москва расцвла.

‘Въ заключеніе прошу свидтельствовать мое почтеніе Ивану Емануйловичу, Софь еодоровн и всмъ. Ей-Богу, мы васъ очень, очень любимъ и уважаемъ. Наташа, вроятно, будетъ писать сама, да и мужу въ жениныхъ длахъ не идетъ въ доносчики.

‘До гроба уважающій А. Герценъ’.

Того же числа Наталья Александровна пишетъ:

‘Вотъ, неоцнимая maman, Александръ мн и строчки не далъ написать, а самъ наполнилъ все письмо пустяками, право, мн совстно за него, но я убждена въ вашемъ снисхожденіи.

‘Слава Богу, Александръ помирился съ Москвой. Пріздъ друга усладилъ все. А я до сихъ поръ не вижу ничего, кром дтской, Марья Львовна {Марья Львовна Огарева — жена Н. П. Огарева.} нездорова я не можетъ бывать у меня, а я не могу оставлять моего Сашу и навщать ее, къ тому же, хлопоты искать нянюшку (съ прежней мы принуждены были разстаться), изъ десяти не было ни одной, которая бы удовлетворяла моимъ желаніямъ, день и ночь я неразлучна съ моимъ Сашей, оспа идетъ какъ надо,— дай-то Богъ, чтобъ благополучно окончилась: насъ застала стужа съ невставленными окнами. А’ Александра, напротивъ, вовсе не вижу…

‘Вся ваша Н. Герценъ’.

Въ запискахъ своихъ Герценъ говоритъ, что В. {Этою буквой Герценъ обозначаетъ друга своего Николая Платоновича Огарева.} пріхалъ за нсколько мсяцевъ прежде него въ Москву. Это, повидимому, противорчитъ только что приведенному письму отъ 14 сентября, но Огаревъ вернулся изъ ссылки въ Москву дйствительно ране перваго прізда туда Герценыхъ и, вроятно, только временно узжалъ изъ Москвы, куда затмъ возвратился въ сентябр 1839 года.

Въ письм отъ 20 сентября Н. А. Герценъ пишетъ:

‘Другъ мой мамашенька!

‘Я еще не отвчала на, послднее ваше письмо, да врю, врю, что вы съ удовольствіемъ получаете наши письма, врю, потому что он полны не пустыми словами, а истинными чувствами. Милосердому Богу казалось мало счастія, пославши намъ другъ друга, Онъ послалъ намъ васъ… право, говорить много не умю и не стану… Новаго я вамъ ничего не нахожу сказать,— дале десяти шаговъ отъ своего крыльца я не была нигд. къ счастію, Огаревы наняли близко насъ, а то бы я не имла возможности и Марію видть часто. Грозный мой повелитель Мерзулекъ держитъ меня въ большомъ повиновеніи. Я было оставила мсто Александру, но у него ужасно разболлась голова и онъ не можетъ писать. И я заключу мое письмо душевнымъ почтеніемъ и т. д.

‘Вся ваша Н. Герценъ’.

Въ письм безъ числа, писанномъ между 21 и 25 сентября, Наталья Александровна поздравляетъ мою мать съ именинами моего отца (26 сент.), а Александръ Ивановичъ приписываетъ только одну строчку:

‘Мн даже для поздравленія не оставлено мста’.

Не могу отказать себ въ удовольствіи привести изъ этого письма нсколько строкъ, интересныхъ по заключающейся въ нихъ наивной черт характера Натальи Александровны:

‘… Ахъ, мамашенька! теперь я съ повинною головой къ вамъ,— grce! grce!… Александра не было дома, когда человкъ Елизаветы’ Павловны {Елизавета Павловна Безобразова — жена тогдашняго предсдателя Владимірской Удльной конторы и мать писателя В. П. Безобразова.} принесъ ваше письмо,— я, по обыкновенію, чрезвычайно обрадовалась, сказала ‘благодари’ и распечатала письмо,— ‘ахъ’, но ужъ человка не было и я не успла спросить квартиры Елизаветы Павловны. Можете вообразить, какъ это меня мучаетъ, но Александръ утшаетъ меня, говоря, что есть средство отыскать ихъ, не знаю, что-то будетъ ныншній день?

‘Александра не было дома’… а будь онъ дома, конечно, этого не случилось бы.

‘Уже въ этомъ письм она говоритъ: ‘Пора проститься съ вами, душечка мамашенька, увидимся скоро, тогда наговоримся’, изъ письма же ея отъ 28 сентября 1839 года видно, что она и Александръ Ивановичъ собирались оставить въ этомъ мсяц Москву. Говоря о томъ, какую тревогу причиняютъ ей страданія ея малютки, она пишетъ: ‘…Болзнь его задержала насъ въ Москв, 26 мы совсмъ было собрались въ путь. Мой бдный Саша такъ хвораетъ, пресильный насморкъ и жаръ, по цлой ночи я не сплю, Здсь Капацинскаго {Докторъ во Владимір.} нтъ и разлучить насъ не кому, онъ со мной въ одной комнат. Иные увряютъ, что ужъ у него ржутся зубки, чтобъ ни было, невыносимо видть страданія малютки, минутами онъ веселъ, обыкновенно вскрикиваетъ во сн и посл долго не утшенъ, не знаю, чмъ все это кончится… но Господь милосердъ, я врую въ Его благость!’

1 октября 1839 года Герцены были уже опять во Владимір, какъ видно изъ письма Александра Ивановича отъ этого числа къ Витбергу, напечатанному въ Воспоминаніяхъ Т. П. Пассекъ {Т. II, стр. 169.}, а изъ сохранившагося у меня, письма Герцена отъ 29 сентября 1839 г. къ моей тетк, жившей въ это время во Владимір, видно, что они выхали изъ Москвы 30 числа этого мсяца. Въ письм этомъ онъ Говоритъ: ‘Вотъ мой обозъ, состоящій изъ сундука, трехъ ящиковъ, одного повара, одной прачки и троихъ дтей. Сдлайте милость, препроводите ихъ на мою квартиру, которую я вовсе не знаю. Я сейчасъ же посылаю письмо по экстръ-почт, а самъ ду завтра. Можетъ, увидимся прежде письма этого’. И такъ, на этотъ разъ Герцены пробыли въ Москв только пять недль. Но это не помшало Александру Ивановичу возобновить прежнія и сдлать новыя знакомства. Поселившись съ женой въ отдланномъ для нихъ Иваномъ Алексевичемъ маленькомъ дом, находившемся въ связи съ тмъ, въ которомъ онъ жидъ самъ, Герценъ принималъ друзей своихъ поздно вечеромъ, такъ какъ до 9 часовъ долженъ былъ оставаться у отца. ‘Принимать друзей, безъ которыхъ онъ не могъ жить, чуть не украдкой, урывками было для него пыткой,— говоритъ Т. А. Астракова въ своихъ запискахъ.— Невидимому, старикъ не любилъ и ни во что не ставилъ товарищей сына. Александръ покорялся вод отца не изъ одного разсчета,— онъ цнилъ въ старик умъ, любовь къ себ и къ своему маленькому сыну, несмотря на то, что все это у Ивана Алексевича выражалось по-своему’ {Т. А. Астракова, жена учителя математики Николая Ивановича Астракова, одного изъ друзей Герцена, была близкою участницей жизни Герценыхъ почти съ самаго прізда ихъ во Владиміръ до отъзда за границу. T. II, стр. 106.}. Дружба его къ Огареву заставляетъ Герцена отчасти преувеличивать значеніе послдняго въ кругу московской интеллигентной молодежи, когда онъ говоритъ, что Огаревъ въ 1839 году занялъ такое же центральное мсто, какое занималъ въ немъ до отъзда своего за границу Станкевичъ. По его мягкая, любящая натура, дтски-увлекающаяся и многосторонняя, дйствительно, привлекала къ нему многихъ. Знакомые поглощали у него много времени, онъ страдалъ отъ этого иногда, но дверей своихъ не запиралъ, а встрчалъ каждаго своею кроткою улыбкой. Многіе находили въ этомъ большую слабость, но за это онъ пріобрталъ любовь не только близкихъ людей, но и постороннихъ. Служить связью цлаго круга людей составляетъ не малую заслугу, особенно въ такомъ разобщенномъ обществ, какъ русское общество того времени. Самъ Герценъ признаетъ благотворное вліяніе на него дружбы Огарева.

Въ кругу Огарева на первомъ план стояли друзья Станкевича и во глав ихъ Блинскій и Бакунинъ. Въ друзьямъ его и Герцена принадлежали также Сатинъ, Боткинъ, Бетчеръ, Батковъ, Галаховъ и другіе. Съ Вадимомъ Пассекомъ, женатымъ на родственниц Герцена, Татьян Петровн Кучиной, Герценъ хотя и оставался въ товарищески-дружескихъ отношеніяхъ, но, несмотря на это, какъ бы уклонялся отъ него вслдствіе сочувствія Пассека идеямъ славянофиловъ и своимъ вліяніемъ отклонилъ отъ него и Огарева.

Станкевичъ сдлался центромъ кружка еще во время своего студенчества, вліяніемъ своимъ на товарищей и тмъ поклоненіемъ, которымъ они его окружали, онъ былъ обязанъ своей чрезвычайно симпатичной, поэтически-нжной и до крайности чувствительной натур и тому сантиментальному настроенію, которое составляло принадлежность тогдашней университетской молодежи. Уже по окончаніи курса Станкевичъ приступилъ къ изученію философіи Шеллинга (1835 г.), отъ котораго тотчасъ перешелъ къ послдовательному и глубокому изученію всхъ германскихъ философовъ, начиная съ Банта и кончая Гегелемъ. Его примръ увлекъ большой кругъ друзей, изъ которыхъ многіе составили себ потомъ имя въ наук и литератур. До ареста Герцена и Огарева въ 1834 году, между кругомъ Станкевича и ихъ кружкомъ {Въ кружку этому, кром Герцена и Огарева, принадлежали: Сатинъ, Вадимъ Пассекъ, Сазоновъ, Кетчеръ, Савинъ, Носковъ, Іохтинь и другіе. Молодые люди, его составлявшіе, увлекались идеями Фурье и Сенъ-Симона и мечтали о преобразованіи всего общественнаго строя.} не было большой симпатіи. Членамъ перваго не нравились почти исключительно политическое направленіе и сочувствіе къ свободолюбивымъ идеямъ французовъ Герцена и его друзей, послдніе упрекали кругъ Станкевича въ политическомъ инрфферентизм, исключительно умозрительномъ направленіи и преувеличенномъ поклоненіи нмцамъ. Связующимъ звеномъ между обоими кружками былъ въ то время T. Н. Грановскій съ своею мягкою, примиряющею натурой, но когда Герценъ пріхалъ въ Москву, его тамъ не было, онъ слушалъ въ это время лекціи въ Берлин. Станкевичъ еще въ 1837 году ухалъ за границу и 27-ми лтъ потухалъ въ Италіи на берегахъ Lago di Como. Посл его отъзда началось крайнее увлеченіе его друзей философіей Гегеля. Они приняли Герцена радушно, но относились къ нему нсколько свысока, считая его отставшимъ отъ ихъ современнаго философскаго развитія, и требовали отъ него безусловнаго принятія Гегелевой феноменологіи и логики, и, притомъ, по ихъ толкованію. Ихъ наивно-книжное отношеніе къ жизни, презрніе къ французской литератур и всему французскому, отвращеніе ко всему, что относилось къ политик, не могли не встртить энергическаго протеста со стороны человка съ такою живою и трезвою натурой, какъ Герценъ. Особенно сильно возмущало его возведенное московскими гегеліанцами въ основной принципъ изреченіе ихъ учителя: все, что дйствительно, то разумно, и что разумно, то дйствительно. Изреченію этому они придавали значеніе безусловной законности существующихъ порядковъ. Блинскій былъ тогда самымъ страстнымъ представителемъ этихъ воззрній: глубоко вруя въ ихъ непреложность, онъ открыто проповдывалъ индійскій квіэтизмъ и теоретическое изученіе, вмсто борьбы. Его не страшили ни логическія послдствія такихъ взглядовъ, ни мннія другихъ, потому что онъ былъ вполн искрененъ, совсть его была чиста. Столкновеніе его съ Герценомъ было неизбжно, благодаря ихъ размолвк, кругъ сталъ распадаться. Блинскій, раздраженный и недовольный, около 20 октября ухалъ въ Петербургъ, гд отдалъ въ Отечественныя Записки свою извстную рецензію на книгу . Глинки Очерки Бородинскаго сраженія. Въ стать этой, названной Бородинская годовщина, какъ извстно, Блинскій дошелъ до геркулесовыхъ столбовъ въ логическомъ развитіи идеи о разумности всего дйствительнаго. Герценъ посл этого прервалъ съ нимъ всякія сношенія. Михаилъ Бакунинъ, которому Блинскій читалъ свою статью еще въ рукописи и который (по свидтельству Блинскаго {Воспоминанія о Блинскомъ И. И. Панаева.}) пришелъ отъ нея въ восторгъ, хотя еще спорилъ за него, но сталъ призадумываться, а послдній упрекалъ его въ слабости, въ уступкахъ и дошелъ до такихъ преувеличенныхъ крайностей, что испугалъ своихъ собственныхъ пріятелей и почитателей. Въ это время Герценъ нашелъ нужнымъ серьезно заняться Гегелемъ. Освоившись съ его языкомъ и овладвъ его философскимъ методомъ, онъ, къ уриленію своему, нашелъ, что Гегель гораздо ближе къ его воззрніямъ, нежели въ воззрніямъ московскихъ послдователей Гегеля. Такимъ образомъ, въ 1839 году Герценымъ былъ сдланъ первый шагъ на пути возникновенія между русскими послдователями Гегеля такъ называемой лвой стороны, приходившей къ совершенно инымъ выводамъ изъ ученія нмецкаго философа, чмъ т, которые привели Блинскаго къ идеямъ, высказаннымъ имъ въ Бородинской годовщин. Но самъ Герценъ, раздлявшій еще въ 1839 году христіанскій мистицизмъ Витберга, не долго оставался въ ихъ рядахъ и уже въ 1841 году, какъ видно изъ его записокъ, перешелъ къ еще боле радикальнымъ воззрніямъ. Метафизика и мистицизмъ были ему несвойственны и не могли надолго овладть его духомъ. Тмъ не мене, было время, когда Герценъ, по собственному сознанію, увлеченный примромъ молодыхъ московскихъ философовъ, писалъ такимъ же, какъ они, условнымъ, мало понятнымъ языкомъ, который извстный математикъ и астрономъ Перевощиковъ назвалъ птичьимъ.

Въ декабр 1839 г., какъ видно изъ письма его отъ 16 декабря этого года, Герценъ здилъ въ Петербургъ безъ семьи и, проздомъ туда, дня четыре провелъ въ Москв и въ это время помирился съ М. Л. Огаревой, размолвка съ которой Герцена мучительно дйствовала на ея мужа.

Отправляя его въ Петербургъ хлопотать по длу {Иванъ Алексевичъ, желая передать сыну имніе, отправилъ его въ Петербургъ, хлопотать въ герольдіи объ утвержденія его въ чин, который давалъ ему право на владніе населеннымъ имніемъ.}, отецъ Герцена предупреждалъ его, чтобъ онъ былъ крайне остороженъ, боялся всхъ, начиная отъ кондукторовъ въ дилижанс и кончая его знакомыми, къ которымъ онъ далъ ему письма, и чтобъ никому не доврялся.

Герценъ не долго оставался въ Петербург, въ три недли покончивъ съ дломъ, которое поручилъ ему устроить въ герольдіи отецъ, и, представившись графу Строганову {Сергй Григорьевичъ Строгановъ былъ въ то время министромъ внутрен. длъ.}, общавшему опредлить его въ свою канцелярію къ новому (1840) году, вернулся во Владиміръ, гд оставалась его семья. Изъ Петербурга онъ написалъ моей матери только одно письмо отъ 16 декабря:

‘Милостивая государыня
‘Юлія еодоровна!

‘Хотя и не предвидится возможность, чтобы мое письмо пришло къ 20, но позвольте мн имть честь пріобщить и мое поздравленіе съ днемъ вашего рожденія, оно будетъ поздно, но, вдь, жаворонки, прилетающіе посл 9 марта, не худшіе, особенно ежели ихъ сравнить съ печеными на, постномъ масл. Дай Богъ одного вознагражденія за ту небесную доброту, съ которой вы встртили насъ, странниковъ и скитальцевъ.

‘Я въ Петербург. Досел одно зданіе привело меня въ восторгъ, это — Зимній дворецъ, дивно-чудное зданіе, можетъ, одни Palazzi въ Венеціи и Эскуріалъ могутъ стать съ нимъ на одну доску, самый безпорядокъ этихъ, пристроекъ, дополненій, разнохарактерность частей,— все придаетъ ему то широкое, многообразное изящество, которое находимъ мы въ трагедіяхъ Шекспира. Я непремнно куплю дагеротипный видъ его, но это не легко: солнце здсь живетъ бонтонно, встаетъ въ десятомъ часу и такое блдное, торопливое, какъ вс петербургскіе жители, что его не поймаешь въ дагерротипъ. Здсь раскупили вс картинки, привезенныя изъ Парижа, въ самомъ дл, удивительная врность рисунка и отдлки, ежели привезутъ еще, я попрошу позволенія прислать одну или дв вамъ для образца.

‘Въ Ольг Александровн {Ольга Александровна Жеребцова.} я поду завтра и тотчасъ напишу Ивану Емануйловичу, папенька меня тоже снабдилъ письмомъ къ ней.

‘Вотъ ужъ одиннадцатый день, какъ я не имю всти объ Наташ, и отъ этого мн грустно, и шпицъ адмиралтейства, который передъ самыми окнами моими, меня не утшаетъ. Мн что-то страшны и даль отъ Владиміра, и одиночество въ этой огромной масс людей, должно быть, я скоро отсюда уду. Я здсь не дома,— въ дилижанс я какъ-то привыкъ жить, а здсь нтъ.

‘Въ заключеніе позвольте мн попросить васъ передать мое усерднйшее поздравленіе Евгеніи Ивановн съ 24 декабремъ, я думаю, приду самъ поздравить въ 12 часовъ и для этого надну фракъ и блыя перчатки, сидя дома въ Htel de Londre No 4.

‘Прелестный голосъ Ольги Ивановны здсь извстенъ, меня спрашивалъ генералъ Боровинъ, имлъ ли я во Владимір случай слышать Ольгу Ивановну?

‘Позвольте утрудить васъ просьбой засвидтельствовать мое глубочайшее почтеніе и т. д.

‘А. Герценъ’.

1839 г., декабря 16.

С.-Петербургъ.

Въ начал 1840 года была получена во Владимір бумага по поводу перевода Герцена на службу въ канцелярію министра внутреннихъ длъ.

Въ март этого года Александръ Ивановичъ окончательно оставилъ Владиміръ и, пробывъ въ Москв около двухъ мсяцевъ, 10 мая выхалъ оттуда на жительство въ Петербургъ.

Въ письм изъ Москвы отъ 28 марта Наталья Александровна жалуется, что едва отдохнула отъ дороги и все еще въ хлопотахъ, изъ чего можно заключить, что перездъ ихъ изъ Владиміра въ Москву совершился не ране половины этого мсяца. Описывая свое житье въ Москв, она говоритъ: ‘До 10 часовъ утра мы дома, а тутъ папенька встаетъ и присылаетъ за Шушкой, онъ цлый день тамъ сидитъ подл него на диван, Маменька его няньчитъ, покупаютъ ему игрушки, балуютъ ужаснымъ образомъ, онъ посл дороги поумнлъ ужасно, начиная съ ддушки, знаетъ всхъ и гостей, звенитъ колокольчикомъ и говоритъ: ‘динь, динъ, динь’, началъ ползать и до сихъ поръ не насмотрится на папенькиныхъ собакъ, няню я отпустила и днемъ въ ней нтъ никакой нужды, а ночь я ухаживаю за нимъ одна.

‘Сколько удовольствія доставили вы Александру вашимъ прощальнымъ подаркомъ: головка Рафаэля виситъ въ его кабинет, онъ не можетъ на нее довольно налюбоваться и по нскольку разъ въ день мы приходимъ смотрть ее’.

Въ приписк къ этому письму Александръ Ивановичъ, благодаря мою мать за полученное отъ нея письмо, говоритъ: ‘оно насъ возвратило на цлый вечеръ во Владиміръ, мы вспоминали васъ, нашу тихую, тихую жизнь. Ба этотъ разъ я боле доволенъ Москвою, нежели въ прошлыя поздки, можетъ, оттого, что я смотрю на нее взоромъ разстающагося.

‘Я получилъ изъ Петербурга подтвержденія, что дло за канцеляріей,— министръ подписалъ журналъ 29 февраля. Но и это не дурно, дольше въ Москв’.

Во время этого непродолжительнаго своего прибыванія въ Москв Герценъ встртился съ Грановскимъ, вернувшимся изъ-за границы и занявшимъ въ Московскомъ университет каедру исторіи. ‘Впослдствіи, когда въ 1842 году Герценъ перехалъ изъ Новгорода въ Москву, они такъ тсно сблизились, что стали видться почти ежедневно.

До отъзда Герценыхъ въ Петербургъ, моею матерью получено отъ нихъ еще четыре письма.

‘Душечка, милая мамашенька!

‘Ваше письмо и какое длинное, и какое прекрасное! Благодарю, благодарю васъ за наслажденье, которое оно принесло мн. Какъ жаль мн. душку Володичку, я воображаю, какъ вы, мой ангелъ, встревожились. Не рзвись, Володичка, не шали, милый дружочекъ, опять ушибешься, огорчишь папеньку, маменьку и тетенька будетъ плавать, Саша мой тебя обнимаетъ, онъ никогда не рзвится.

‘Меня весьма утшило вниманіе Ивана Емануйловича къ Сарнецкому, этотъ человкъ истинно достоинъ улучшенія своей участи, на васъ хе я надюсь, какъ на друга всего страждущаго.

‘Вотъ и свтлый праздникъ приближается, я не могу жалть о томъ, что мы проведемъ его здсь, въ кругу добрыхъ родныхъ, съ которыми долго, долго не увидимся, а истинно грустно, что поздравленіе наше, прежде нежели достигнетъ до васъ, должно пропутешествовать столько верстъ, но что кругъ родныхъ много не полонъ, но Богъ милостивъ, можетъ быть, мы скоро увидимся, что даль раздляющая насъ — уменьшится. Право, въ иную минуту сдлается такъ грустно, захочется такъ взглянуть на васъ, и прошедшее такъ живо, живо въ воображеніи… иду на лстницу… Фиделичка лаетъ, а Володя почиваетъ, боишься дохнуть, вотъ вы, моя мамаша, другъ мой милый, съ вашею ангельскою улыбкой, съ вашимъ вчнотеплымъ, материнскимъ привтомъ… вотъ и добрая моя тетенька, моя наставница и учительница… право, сердце такъ забьется и полетлъ бы къ вамъ! Будутъ ли съ вами Палеологъ на праздникахъ? Скажите имъ нашъ искренній, сердечный поклонъ. Маленькая собаца цлуетъ милаго Поличку.

‘Гимназію вашу намъ очень жаль,— Владиміръ и безъ опустошенія былъ весьма не богатъ зданьями. Я же особенно новаго не имю ничего Намъ сказать, большею частью сижу дома, или, лучше сказать, перехожу изъ дома въ домъ, однако, была разъ въ концерт, Vieuxtems играетъ превосходно и многіе утверждаютъ, что лучше Серве, котораго мн не удалось слышать. Была на базар, видла много хорошаго, между прочимъ, точеную игрушку въ тысячу рублей. Такъ какъ васъ интересуетъ каждая бездлица, касающаяся насъ, то скажу вамъ и то, что папенька далъ намъ полтораста тысячъ, только съ тмъ, чтобъ капиталъ не трогать. Пора окончить, я слишкомъ распространилась… Александра я почти не вижу здсь, не живетъ вовсе дома, сдлалъ много новаго знакомства…’

16 апрля 1840 г.

Письмо Александра Ивановича, безъ числа, относящееся, какъ видно изъ его содержанія, къ концу апрля 1840 г., заключаетъ въ себ поздравленіе съ днемъ рожденія моего отца (4 мая) и ограничивается неполною страничкой: ‘Я въ хлопотахъ, дла и бездлья много, то и другое отнимаетъ у меня часовъ, право, 28 въ сутки, потому позвольте мн ограничиться этими немногими строками’,— такъ кончаетъ его онъ. Въ томъ же письм Наталья Александровна, между прочимъ, пишетъ: ‘Послдніе деньки доживаемъ здсь — грустно, особенно смотря на папеньку, онъ цлые часы, дни проводитъ съ Шушкой и никто его не можетъ разсмшить и занять, какъ онъ, право, въ иныя минуты мн приходитъ въ голову: что, еслибъ его оставить у него?…’

Письмо Натальи Александровны отъ 1 мая не заключаетъ въ себ ничего особенно интереснаго,— видно, что она вся поглощена безконечною любовью къ своему малютк, о которомъ пишетъ разныя подробности: ‘Мой маленькій Саша цлуетъ ваши ручки, съ каждымъ днемъ въ немъ является что-нибудь новенькое,— теперь онъ проворно ползаетъ у ддушки на полу и пресмшно припрыгиваетъ, точно лягушечка, лепечетъ иного словъ, всхъ знаетъ’. ‘Ежели бы вы не были матерью,— прибавляетъ она,— я не стада бы описывать вамъ такъ подробно, но вы знаете, что такое родительское чувство — и простите меня’.

Замтно также, что близкій отъздъ въ Петербургъ какъ будто пугаетъ ее. ‘Мамашенька, душенька, грустно думать, что мы еще дале будемъ отъ васъ,— восклицаетъ она,— и когда увидимся?… И гд?.. И какъ? Не забудьте, мой ангелъ, написать письмо Евреиновой, я буду находить отраду, въ разлук съ вами, съ такою близкою вамъ особой.

‘А васъ, моя милая тетенька {Такъ называетъ Наталья Александровна сестру моей матери, Софью едоровну Каппель.}, позвольте обнять и расцловать крпко, крпко… Что вы, моя душечка, здоровы ли, что подлываете, врите ли, какъ все хочется знать о васъ, ну, даже что Фиделичка, Карочка? Дружочекъ мой, утшьте когда-нибудь словечкомъ вашу племянницу…’

Наконецъ, четвертое и послднее письмо изъ Москвы (отъ 9 мая) писано наканун ихъ отъзда.

‘Вспомнили ли вы, милостивая государыня Юлія еодоровна, сегодня объ насъ {9 мая 1838 г.— день свадьбы Герценыхъ.}? Два года тому назадъ вечеромъ сказалъ вамъ Модзолевскій {Кажется, чиновникъ особыхъ порученій Владимірскаго губернатора.}, что Герценъ женился. Годъ тому назадъ вы вспомнили розой этотъ день.

‘Мы встали въ шестомъ часу и похали въ Симоновъ монастырь. Тамъ прощались съ Москвой, которая стелется вся подъ колокольней, и вспоминали прошлые два 9 мая. Вечеромъ были близкіе сердцу друзья. Конечно, этотъ день долженъ я боле праздновать, нежели безсмысленный день именинъ. День полнаго духовнаго возрожденія, начало гармонической жизни и блаженства, которому конца не видать.

‘Мы демъ завтра. Прощайте, пожелайте счастливаго пути намъ…’ Въ конц приписка: ’10-го, когда вы получите это письмо, мы будемъ за 400 верстъ отъ васъ, когда-то увидимся?

‘Душевно преданный. А. Герценъ’.

На оборот той же странички письмо Натальи Александровны начинается такими теплыми, задушевными словами:

10 мая.

‘Прощайте, мой ангелъ мамаша, демъ, демъ… благословите насъ, не забывайте насъ, мы любимъ васъ, много любимъ. Вчера я посмотрла на тотъ букетъ, который вы прислали прошлаго года, и прочла ту записку. Да хранитъ всхъ васъ Господь’.

В. И. Курута.

(Окончаніе слдуетъ).

‘Русская Мысль’, кн.V, 1889

**Изъ матеріаловъ для біографіи Александра Ивановича Герцена *).**

*) Русская Мысль, кн. V.

II.

По прибытіи въ Петербургъ, Герценъ поступилъ на службу въ канцелярію министра внутреннихъ длъ, въ которой былъ причисленъ безъ опредленной должности. Въ приписк къ письму жены отъ 20 мая 1840 г., помченной 22-мъ мая, онъ говоритъ:

‘Д былъ, милостивая государыня Юлія еодоровна, у г-жи Евреиновой, но она нездорова и я не видалъ ее, а потому поду на-дняхъ опять. Ивану Емануйловичу доношу, что министръ меня принялъ хорошо, званія никакого у меня нтъ, просто причисленъ, а чиновникомъ особыхъ порученій — сдлать общаютъ. Ф.-Поль весьма благосклоненъ.

‘Вчера мы здили въ лодк до взморья, чтобъ тоже сказать: ‘и я плавалъ по широкому морю’, а моря надлежащимъ образомъ не видали за лсомъ мачтъ и парусовъ, надобно будетъ хать въ Кронштадтъ, чтобы поближе познакомиться съ водою…

‘А что мое фортепіано? И что Похвисневы? {Похвисневъ — Владимірскій вице-губернаторъ, а Прасковья Николаевна — его дочь, отличная піанистка.} (filiation des ides: отъ фортепіано до Прасковьи Николаевны одинъ шагъ!). Сарнецкому позвольте черезъ васъ послать поклонъ’.

С.-Петербургъ, 1840 г., мая 20.

‘Милый, неоцненный другъ maman!

‘Вотъ мы и въ Петербург! Мн поперемнно, смотря по погод, длается то грустно, то весело. Какъ проглянетъ солнышко, мы, какъ узники изъ тюрьмы, бжимъ съ Александромъ на воздухъ, на волю… Много новыхъ ощущеній сладкихъ и пріятныхъ наполняютъ душу. При възд тсно и душно стало мн отъ высокихъ стнъ Петербурга, но Зимній дворецъ, Нева, катанье въ лодк и на корабл примирили меня совершенно съ здшнимъ городомъ, мн хочется здсь жить, но не всегда. Путешествіе наше совершалось очень благополучно, вс мы вели себя превосходно, чего я особенно отъ себя никакъ не ожидала, Саша утшалъ насъ всю дорогу. Теперь живемъ пока въ трактир у Демута, тснота и дороговизна, сегодня перезжаемъ къ сестр {Анна Александровна Орлова — сестра Натальи Александровны Герценъ.}, пока найдется хорошая, годовая квартира. Болзнь Александра — мотовство — усилилась здсь еще боле, онъ уже усплъ потратить на меня около тысячи рублей. Кром сестры, я ни у кого не бываю, какъ устроимся, я постараюсь воспользоваться знакомствомъ Александры Григорьевны {А. Г. Евреинова.}, теперь Александръ похалъ къ ней съ вашимъ письмомъ. Ахъ, мамаша, когда же мы дождемся васъ сюда? Я сойду съ ума тогда отъ радости. Далеко, далеко нашъ милый Владиміръ… но, вдь, и сердце видитъ далеко, о, я ясно вижу васъ, моя душечка, и все, все, что мило во Владимір. Напишите мн поскорй, мамаша, смертельно хочется имть всточку объ васъ. Крестникъ вашъ цлуетъ ваши ручки и обнимаетъ братца…

‘Всею душой любящая васъ Н. Герценъ’.

На первой страниц этого письма сдлана поперекъ приписка: ‘Мама ша, здсь Витбергъ, вы можете себ представить, что для насъ его присутствіе?’

Само собою разумется, что служба въ министерств не могла нравиться Герцену,— онъ служилъ по необходимости и, какъ самъ сознается въ своихъ запискахъ, всячески лынялъ отъ дла. Непрестанное писаніе, которымъ по нскольку часовъ въ день занимались чиновники канцеляріи, наводило на него нестерпимую скуку. Ему поручили, какъ человку, свободно владвшему перомъ, составленіе общаго отчета по министерству изъ частныхъ губернскихъ. Но и этого отчета Герцену не пришлось написать.

По прізд въ Петербургъ, Герценъ не шелъ къ Блинскому, ссора ихъ была очень прискорбна Огареву, который понималъ, что нелпое воззрніе у Блинскаго было временнымъ и, притомъ, совершенно искреннимъ и безкорыстнымъ заблужденіемъ. Понималъ это, конечно, и Герценъ, но не ршался сдлать первый шагъ къ примиренію. Обоими письмами Огаревъ натянулъ, наконецъ, между ними свиданіе. Ихъ встрча сначала была холодна, но когда въ разговор Герценъ помянулъ статью о ‘бородинской годовщин’, Блинскій вскочилъ съ своего мста и, вспыхнувъ въ лиц, сказалъ: ‘Ну, слава Богу, договорились же, а то я съ моимъ глупымъ нравомъ не зналъ, какъ начать… Ваша взяла: три-четыре мсяца въ Петербург меня лучше убдили, нежели вс доводы. Забудемте этотъ вздоръ. Довольно вамъ сказать, что на-дняхъ я обдалъ у одного знакомаго, тамъ былъ инженерный офицеръ, хозяинъ спросилъ его, хочетъ ли онъ со Мной познакомиться? ‘Это авторъ статьи ‘о бородинской годовщин’?— спросилъ его на ухо офицеръ.— ‘Да’.— ‘Нтъ, покорно благодарю’,— сухо отвтилъ онъ. Я слышалъ все и не могъ вытерпть,— я горячо пожалъ руку офицера и сказалъ ему: ‘Вы — благородный человкъ, я васъ уважаю’. Чего же вамъ больше?’

Съ этой минуты и до конца жизни Блинскаго дружескія отношенія между нимъ и Герценомъ не прекращались. Вокругъ нихъ образовался избранный кругъ мыслящихъ людей. Вращаясь преимущественно въ кругу молодыхъ писателей и ученыхъ, Герценъ, однако, долго не ршался ничего печатать. 1840-й и начало 1841-го года были и для него, какъ для Блинскаго, годами умственнаго броженія и жгучихъ сомнній, но въ то время, какъ Блинскій принужденъ былъ жить перомъ, Герценъ имлъ возможность не торопиться печатнымъ выраженіемъ своихъ еще не установившихся взглядовъ. къ тому же, въ первые мсяцы пребыванія своего въ Петербург у него уходило много времени на устройство обстановки и на прогулки по Петербургу и его окрестностямъ. Только въ декабрьской книжки Отечественныхъ Записокъ 1840 г. появилось начало его первой статьи подъ заглавіемъ: Записки одного молодаго человка, подписанной псевдонимомъ ‘Искандеръ’ и помченной 1838 годомъ.

Записки эти представляютъ его автобіографію за первыя двадцать пять лтъ его жизни.

Наконецъ, Герценъ усплъ устроиться въ Петербург съ нкоторымъ комфортомъ. Изъ письма Натальи Александровны отъ 11 іюня 1840 года видно, что изъ гостиницы Демута они перехали сначала къ ея сестр, потомъ, посл боле чмъ двухнедльныхъ поисковъ, наняли квартиру на углу Гороховой и Морской за 2,500 руб. Мебель и вс домашнія принадлежности имъ пришлось купить. Пожаловавшись на хлопоты и расходы, она прибавляетъ: ‘Но, несмотря на это, хорошъ Петербургъ, хороша его Нева! Для отдыха мы ходимъ гулять, катаемся на лодк, разъ здили на взморье — за Лисій носъ, поздно вечеромъ тамъ съ нами были приключенія: наша маленькая лодочка стала на мель, гребецъ сбивался съ дороги и мы возвратились домой въ 12-мъ часу, вечеръ былъ чудный, небо ясно я что за прелесть картина: кругомъ берега исчезли, впереди синется море, блютъ паруса и лсъ мачтъ движется, направо — солнце, яркое, пышное, опускается въ воду и тамъ другое солнце, такое же пышное, ему на встрчу… Незабвенный вечеръ: въ первый разъ я видла море! Много, много новыхъ ощущеній для души. Картина Брюлова {Послдній день Помпеи.} (она въ академіи,— Эрмитажъ передлываютъ) — долго стояли мы передъ ней, наконецъ, кажется, громъ и весь этотъ шумъ и трескъ слышны, кажется, насъ самихъ сейчасъ ожидаетъ гибель и смерть. Была я въ лютеранской церкви, тамъ Распятіе Брюлова, дивное произведеніе, тишина и благоговніе, а звуки органа поразили меня. Въ нашей церкви душа не поднимается такъ высоко, не забудешь такъ все земное, какъ тамъ…

‘О, Боже мой, какъ часто и съ какимъ наслажденіемъ я воскрешаю прошедшее, полное вами… Милый, милый Владиміръ, да будетъ надъ тобой благословеніе Божіе!

‘Сейчасъ бы побжала по этой лсенк вверхъ, расцловала бы васъ всхъ, ной дорогіе, и Ивана Емануйловича разцловала бы. Мамаша, другъ ной, умоляю васъ, напишите поскоре.

‘Саша цлуетъ ваши ручки. Я продолжаю еще кормитъ его, съ этими перездами возможности не было перестать, только еще теперь у него идутъ вторые зубы. А вспомнитъ ли завтра моя милая тетенька {Старшая сестра моей матеря С. . Каппель была при рожденіи Ал. Ал. Герценъ 13 іюня 1839 года.}, что она въ первый разъ увидла Сашу? Да, вотъ жизнь: тогда мы были во Владимір, а вы — въ Петербург.

‘Александръ былъ два раза у Александры Григорьевны, но она не приняла его, нездорова, потому и я не смла хать къ ней.

‘Прощайте, maman! Же забывайте же свою дочку, она васъ любитъ много, истинно…

‘Мы были въ театр, слышали Фенеллу и Роберта, я оба раза думала объ Ольг Ивановн и жалла, что нтъ ея съ нами’.

Того же числа пишетъ Александръ Ивановичъ:

‘Болтливость моей жены заставила меня приняться за другой листокъ, чтобы повторить вамъ, милостивая государыня Юлія еодоровна, давно извстную преданность нашу. Отъздъ нашъ удвоилъ это чувство, набросивъ на вс воспоминанія Владимірской жизни неуловимую прелесть, которая принадлежитъ всему милому въ прошедшемъ. Ежели сравнить прошлогодній іюнь и ныншній, то разница огромна. Гд тихій Владиміръ съ своею скромненькою Клязьмой, съ своими помороженными вишнями? Онъ исчезъ, и изъ него сдлалась въ памяти прелестная рамка, въ которой намъ виднются ваши черты и вы сами, т.-е. не ор черты лица, какъ на портрет, а черты души. Вмсто Владиміра, Петербургъ, городъ шестиэтажныхъ домовъ, шестимачтовыхъ кораблей, мельница, въ которой толкутъ страсти, деньги, подчасъ воду, но, главное, безпрестанно толкутъ, съ шумомъ, трескомъ. Что сказалъ бы Соломонъ, который, спокойно сидя въ Іерусалим, находилъ, что тамъ ‘суета-суетствій и всяческая суета’? Домъ, въ которомъ мы живемъ, отъ души петербургскій домъ,— во-первыхъ, шестиэтажный, во-вторыхъ, въ немъ нтъ секунды, когда бы не пилили бы, не звонили бы въ колокольчикъ, не играли бы на гитар и проч. Жильцовъ малымъ чмъ меньше, нежели въ Ноевомъ ковчег, да и составъ похожъ, т.-е. нсколько человкъ и потомъ отъ каждаго рода птицъ, рыбъ, животныхъ — пара. Въ числу людей я присчитываю m-me Allan {Извстная французская актриса.}, нашу ближайшую сосдку.

‘Я увренъ, что въ годъ мн Петербургъ такъ надостъ, что я буду проситься въ Судогду или куда угодно, только вонъ отсюда, хорошіе тротуары никакъ не удовлетворяютъ всхъ потребностей души. Когда-то сбудутся мои мечты о путешествіи?… Вотъ оно, море: можетъ, зоветъ, пароходъ ждетъ, кажется, только насъ, куря свою огромную сигару отъ Петербурга до Любека.

‘Haben sie warten gelernt?’ — говаривала мн m-me Proveau {Елизавета Ивановна Прово — первая воспитательница А. И. Герцена.}.— ‘Ja, ja, liebe Lisaweta Iwanowna, aber doch nicht ganz aus gelernt, bliebstehen am 4 Capitel’, а эта 4 глава, подъ заглавіемъ: ‘man will was man kan?’

‘Получили ли вы наше первое письмо? Я теперь вспомнилъ, что оно было послано съ Лонъ-Лакимъ изъ трактира Демута.

‘Въ заключеніе прошу васъ переданное глубочайшее почтеніе Ивану Емануйловичу. По служб еще ничего нтъ дурнаго, что не мшаетъ никакъ и тому, что нтъ ничего и хорошаго. Подождемъ, да посмотримъ, что будетъ.

‘Усерднйшее почтеніе Софіи еодоровн, посл завтра рожденіе Сашки, этотъ день невольно приведетъ на память все то дружеское вниманіе, вс одолженія, которыми въ это время насъ наградила такъ щедро Софья еодоровна.

‘Ольг Ивановн и моимъ ученицамъ тоже прошу меня напомнить. Гд Евгенія Ивановна? ‘Маленькая собаца’ кланяется вамъ.

— ‘Однако, большая собаца должна честь знать.

‘Душевно преданный вамъ А. Герценъ’.

‘P.S. Совсмъ забылъ написать очень интересное панданъ къ ‘аллегоріи’ и ‘филадельфіи’ {Во Владимір жилъ старикъ Ляпуновъ съ семействомъ, имвшій страсть къ употребленію французскихъ словъ, не зная этого языка. Такъ, однажды онъ разсказывалъ, что ходилъ но своей ‘аллегоріи’ (т.-е. галлере) и увидалъ на улиц ‘филадельфію’, что должно было означать драку двухъ пьяныхъ мужиковъ.}. Наши люди, видя статую Барклая и Кутузова, замтили, ‘что и въ Петербург есть Мининъ и Пожарскій, только стоятъ врозь’.

Изъ этого письма, а также изъ слдующаго письма Натальи Александровны, съ припиской Александра Ивановича отъ 21 и 22 іюня 1840 года, видно, что, несмотря на развлеченія и эстетическія наслажденія, представляемыя Петербургомъ, тамошняя жизнь была имъ не по сердцу, и что Герценъ тогда уже мечталъ о путешествіи за границу.

Посл выраженія сожалнія по поводу болзни моей матери, Наталья Александровна пишетъ отъ 21 іюня: ‘Зачмъ же вы насъ заставляете плакать надъ каждымъ письмомъ вашимъ? Да, право, мы еще не можемъ все привыкнуть къ тому взиманію, которымъ вы дарите насъ. Воспоминаніе ваше 9 мая {День свадьбы Герценыхъ.} тронуло насъ до глубины души! Да благословитъ васъ Богъ, мамаша!

‘Сколько вопросовъ надлали вы мн, душечка моя! Начну съ самаго ближайшаго моему сердцу.

‘Саша длаетъ зубки и уже боле недли все хвораетъ немножко. Няня у него есть, и прекрасная, бывши въ Москв, мы взяли ее только для того, чтобы проводить насъ до Петербурга, думая искать здсь иностранку, не она вышла такъ хороша, такъ Саша полюбилъ ее, что мы оставили ее на годъ,— простая русская двушка. Онъ начинаетъ самъ вставать на ножки, держась за стулъ, и говоритъ по-своему почти все…

‘Къ Евреиновой черезъ часъ ду, дурная погода. Сашина болзнь и вс хлопоты до сихъ поръ не позволяли мн исполнить свои желанія. Но, наконецъ, слава Богу, мы немножко устроились. Я жду съ нетерпніемъ того времени, когда наша жизнь польется опять тихо, стройно…

‘Въ прошломъ письм, кажется, я описала вамъ довольно подробно о себ, посл того мы были еще въ домик Петра Перваго. Боже мой, сколько думъ и думъ является на этомъ мст!…

‘Теперь мы часто пользуемся посщеніями Витберга, но скоро онъ оставляетъ Петербургъ, чтобы переселиться сюда совсмъ. Повторю и повторю опять: хорошъ Петербургъ, хорошо пожить въ немъ, но не всегда здсь оставаться,— все-таки, климатъ для меня — одно изъ важнйшихъ условій’.

Въ этомъ мст рукой Александра Ивановича сдлана въ скобкахъ приписка: ‘да и кром климата есть многое’.

‘Вы спрашиваете о Катеньк {Екатерина Александровна — младшая сестра Наталіи Александровна, вышедшая впослдствіи за профессора Кіевскаго университета Силина.}: она пока осталась въ Москв, но скоро переселится сюда,— сестра Орлова желаетъ ее имть у себя’.

22 іюня.

‘Вчера не удалось мн продолжать. Наконецъ, я видла милую, почтенную Александру Григорьевну. Еслибъ я не боялась обезпокоить ее, осталась бы на цлый день у нея,— такъ хотлось мн поговорить съ ней о васъ, милая maman, она васъ такъ любитъ, такъ понимаетъ васъ. Дружочекъ мой, я съ большимъ наслажденіемъ провела у нея цлый часъ.

‘Она нашла въ выраженіи моего лица что-то общее съ вами, боле комплимента она не могла мн сдлать. Прощайте, голубчикъ мой, обнимаю васъ’.

Къ этому письму Александръ Ивановичъ прибавляетъ слдующія строки:

‘Весьма иного благодарю васъ, милостивая государыня Юлія еодоровна, за трудъ вашъ или боле за скуку, которую вы имли при продаж моего скромнаго фортепіано. Деньги потрудитесь прислать сюда, адресъ я послалъ въ прошедшемъ письм {Письма этого не сохранилось.}: на углу Гороховой и Морской, домъ Дерхе, кв. No 21. Я имю самыя врныя свднія, что во Владиміръ послано въ март изъ Вятки письмо на мое имя. Нельзя ли вамъ сдлать, мн огромное одолженіе, приказавши кому-нибудь выправить по карт, куда оно длось?…

‘Ивану Емануйловичу и Софь еодоровн мое глубочайшее почтеніе’, равно всмъ вашимъ

‘Душевно преданный А. Герценъ’.

Въ письм отъ 14 августа Наталья Александровна описываетъ болзнь Саши и ту тревогу, которую они изъ-за нея вынесли.

‘Кажется, мы вс трое страдали ровно, бдный Александръ такъ похудлъ въ это время, что на него жалко было смотрть, и мы почти три недли не выходили изъ комнаты, было нсколько дней, въ которые мы ожидали непремнно близкаго конца страданіямъ малютки, но, слава Богу, теперь онъ начинаетъ оправляться, мученія наши сначала были увеличены. Докторомъ къ намъ здилъ Adam, гомеопатъ, и больному безпрестанно становилось хуже, но Деппъ спасъ его’.

Въ томъ же письм Наталья Александровна говоритъ о своемъ посщеніи Александры Григорьевны Евреиновой и выражается о ней такъ: ‘Я съ наслажденіемъ провела съ нею часа два, она истинная отрада въ разлук съ вами, я полюбила ее искренно, какъ жаль, что такая даль раздляетъ насъ.

Вотъ приписка къ этому письму Александра Ивановича:

‘Я думаю, милостивая государыня, Юлія еодоровна, что Софья еодоровна съ досадой услышитъ, что гомеопатія чуть-чуть не лишила насъ Саши и что аллопатія ршительно тутъ восторжествовала надъ гомеопатизмомъ {С. . Каппель была горячею сторонницей гомеопатическаго леченія.}. Что длать, истина впередъ всего. Здсь начинается холодная осень, взамнъ мокрой осени, что довольно скучно. Петербургъ — городъ стнъ и улицъ, осмотрвши его разъ, останется, можетъ, одна Нева, а остальное надостъ.

‘Служба моя идетъ обыкновеннымъ, прескучнымъ образомъ. Новостей здсь много, о томъ, что Араратъ въ половину провалился, вы, врно, слышали, но за то, врно, не знаете, что третьяго дня здсь на Волховомъ пол при артиллерійскихъ опытахъ убитъ генералъ Ботай, ранены генералы Берхманъ и Моллеръ и нсколько рядовыхъ…’

Въ письм отъ 3 сентября Наталья Александровна, между прочимъ, говорить: ‘Наконецъ, побывавши въ Петергоф, въ Парголов, нагулявшись до сыта, мы сли дома и забываемъ, что мы въ Петербург: опять тихая, уединенная, трудолюбивая жизнь… А Петербургъ въ ожиданіи невсты Наслдника хлопочетъ, суетится, приготовляетъ удивительную иллюминацію’.

Осенью 1840 года Герценъ получилъ чинъ коллежскаго асессора, какъ видно изъ приписки его къ письму жены отъ 19 октября. Увдомляя объ этомъ въ своемъ всегдашнемъ шутливомъ тон, онъ пишетъ:

‘Мн пріятно, милостивая государыня Юлія еодоровна, быть встникомъ веселой новости для подчиненныхъ Ивана Емануйловича, а именно: оба Томасовы {Одинъ изъ Томасовыхъ былъ правителемъ канцеляріи Владимірскаго губернатора.} произведены и, конечно, въ ускореніи дла должны сказать мн спасибо. И я — Божіею, Ивана Емануйловичиной и сенатской милостью — асессоръ. Для меня чинъ этотъ важенъ… Мы не успли писать съ Павломъ Сергевичемъ {П. С. Кожинъ былъ въ то время Владимірскимъ вице-губернаторомъ и поститъ Герцена въ Петербург.}, онъ едва мелькнулъ у насъ и ухалъ… Вспоминаетъ ли Людмила Ивановна наши уроки {Людмила Ивановна, моя сестра, вышедшая впослдствіи за М. И. Шульгина, въ письм ко мн такъ отзывается объ урокахъ Герцена: ‘Онъ училъ меня древней исторія и литератур и такъ интересно и хорошо занимался этимъ, что я ни прежде, ни посл ни съ кмъ не училась такъ охотно и съ пользой’.}?

‘Истинно уважающій васъ А. Герценъ’.

Въ томъ же письм Наталья Александровна говорить: ‘Я очень сожалю, что мн не только не удалось разспросить о васъ Павла Сергевича, но даже и видть его, онъ былъ у насъ рано утромъ, а такъ какъ я занимаю теперь и должность нянюшки, то и не успла выйти къ нему. Вотъ какъ мудрено за деньги найти то, чего бы мы желали въ нян! Сколько времени мучились съ перемнными, наконецъ, я ршилась, возможно, исполнять все самой. Теперь не вижу какъ время проходитъ, не успваю даже исполнять другихъ обязанностей’.

Письмо отъ 26 ноября, написанное на половину Натальей Александровной, на половину Александромъ Ивановичемъ, интересно вдвойн. Въ немъ находятся свднія о первой стать Герцена, напечатанной въ послдней книжк Отечественныхъ Записокъ 1840 года, и сообщаются петербургскіе толки объ убійств, совершенномъ будочникомъ у Синяго моста, — толки, по поводу которыхъ на Герцена обрушилась серьезная невзгода.

Относительно статьи Герцена пишетъ его жена: ‘Вы спрашивали о занятіяхъ Александра: Лициній {Отрывокъ изъ этого неоконченнаго произведенія, въ дух религіознаго мистицизма, напечатанъ въ запискахъ Т. И. Пассекъ Изъ дальнихъ лтъ, т. II, стр. 71—86.} его такъ и остался неоконченнымъ, въ Отечественныхъ Запискахъ скоро будетъ статья, знакомая вамъ, отрывокъ изъ О себ {Статья появилась, подъ заглавіемъ Записки одного молодою человка, въ декабрьской книжк Отечественныхъ Записокъ 1840 года, слдующій затмъ отрывокъ, подъ заглавіемъ Еще изъ записокъ одного молодого человка, былъ напечатанъ въ августовской книжк Отечественныхъ Записокъ 1841 г.}, мн страшно жаль, что въ печати она потеряетъ много {Повидимому, изъ статьи дйствительно пришлось выпустить нсколько страницъ, авторъ говорилъ, что ихъ выдрала изъ тетради ‘молодаго человка’ черная quasi-датская собака.}.

‘Благодарю васъ, душечка моя, что вспомнили моихъ племянниковъ, мы прелестно провели этотъ день: у Саши были маленькіе гости, въ числ ихъ и Битберговы дти, изъ Москвы ему прислали много подарковъ. Глядя на этихъ крошекъ, расположившихся на полу, я думала о Володичк и Палеологахъ,— зачмъ ихъ нтъ тутъ? Когда же придетъ то время, какъ мы опять будемъ вмст?’

Письмо Александра Ивановича привожу цликомъ:

‘Скоро настанетъ и январь, милостивая государыня Юлія еодоровна, а носился слухъ, что въ январ Иванъ Емануйловичъ будетъ здсь. Съ какимъ истиннымъ удовольствіемъ увидимъ мы васъ здсь, среди этого непривтнаго, отталкивающаго общества 1 Нтъ, я остаюсь москвичъ — au fon de l’me и тамъ скучно, но здсь скучне.

‘Паста здсь и весьма недовольна пріемомъ, я слышалъ ее — это не бархатное пніе, какъ вы выражались, а крикъ уязвленной львицы. Ужасный голосъ — Богъ знаетъ, граціи столько ли, сколько силъ. Я слышалъ извстную Гейнефетеръ въ Норм, на casta diva вспомнилъ Ольгу Ивановну. Жду теперь Донъ-Жуана, въ которомъ, говорятъ, будутъ участвовать, сверхъ Гейнефетеръ, Гюмберъ (теноръ) и другіе. Ферзингъ здшній истинно отличный пвецъ. Я еще Донъ-Жуана не слыхалъ никогда. Теперь кричатъ о бенефис Талыми, который будетъ на-дняхъ. На прошлой недл кричали о томъ, что будочникъ у Синяго моста зарзалъ и ограбилъ какого-то купца и, пойманный, повинился, что это уже пятое душегубство въ этой будк. Ботъ наши новости. Засимъ снова и снова отъ души свидтельствую мое глубокое почтеніе и т. д.

‘Покорнйшій слуга А. Герценъ’.

‘P. S. Не знаю, какъ благодарить васъ за вашу память о такихъ бездлицахъ, какъ 23 ноября’ {День именинъ Александра Ивановича.}.

Сообщеніе въ письм къ отцу своему тхъ же толковъ объ убійствахъ въ полицейской будк, съ добавленіемъ словъ: ‘по этому вы можете судить, какова здсь полиція’, подняло цлую бурю. Письмо это было вскрыто на почт и едва не привело Герцена опять въ Вятку. Приведу здсь еще одно письмо его, безъ обозначенія мсяца и числа, написанное, повидимому, въ начал декабря 1840 г. {Это можно заключить изъ того, что часть письма, писанная Натальей Александровной, заключаетъ въ себ поздравленіе моей матери со днемъ ей рожденія 20 декабря.}, до катастрофы, вызванной письмомъ о будочник:

‘Одно изъ самыхъ полныхъ, самыхъ святыхъ наслажденій въ жизни людей, это — мысль, что пространство не длитъ людей и что время не въ силахъ своею гумиластиковою лапой стереть память о прекрасныхъ мгновеніяхъ. Мы забываемъ только то, къ чему совершенно равнодушны, чего не любимъ. Чего не любимъ, то будто не существуетъ. Напротивъ, то, что человкъ любитъ, почитаетъ — то вчно съ нимъ, въ немъ. Такъ и вы часто бываете съ нами и мы тогда нсколько юнемъ, возвращаемся къ нашимъ прекраснымъ Fierwochen и благословляемъ тысячу разъ встрчу съ вами.

‘Посл того, какъ я не имлъ чести васъ видть, я, въ самомъ дл, состарился, я ежедневно проживаю лтъ пять и увренъ, что если вы встртите меня черезъ годъ, то спросите: ‘Кто этотъ старичокъ? Не смотритель ли Владимірской библіотеки, который вчно удитъ рыбу?’ Да, я буду похожъ на него.

‘Но я неизлечимый болтунъ: взялъ перо, чтобы принести вамъ и Ивану Емануйловичу усердныя и искреннія поздравленія, и этого именно не сдлалъ’…

Вотъ выдержка изъ письма Натальи Александровны отъ 18 декабря 1840 года:

‘На-дняхъ я была у почтенной Александры Григорьевны и простилась уже съ нею надолго. Можетъ быть, въ конц января число вашихъ внучатъ прибавится. Вс праздники я просижу дома, да, видно, мн и никогда не суждено вкусить удовольствій шумной, разсянной жизни, и Богъ съ ней: въ замну ихъ дано столько истиннаго счастья. Да, милая мамаша, конечно, теперь меня лелять и ходить такъ некому, какъ, бывало, вы, tout passe avec le temps, впрочемъ, я совершенно здорова.

‘Крестникъ вашъ приводитъ въ удивленіе всхъ своими разговорами и понятіемъ, скоро ли-то вы увидите его?’

Въ этомъ же письм Александръ Ивановичъ вскользь упоминаетъ о постигшей его невзгод:

‘Позвольте и мн, милостивая государыня Юлія еодоровна, поздравить васъ съ милостью, полученною Иваномъ Емануйловичемъ {5 декабря отецъ мой получилъ чинъ тайнаго совтника.}, и ему передать и мое поздравленіе, и усердное желаніе скораго перемщенія. Ольг Александровн {Жеребцова.} передали все, что вы изволите писать, я и Наташа бываемъ у нея довольно часто. Вы, вроятно, услышите отъ нашихъ не совсмъ радостную всть объ насъ. Провидніе знаетъ, какими путями оно ведетъ.

‘Поздравляю васъ и съ новымъ годомъ. Чудеса! Въ прошлый новый годъ, т.-е. 1 января 1840 г., я пріхалъ изъ Петербурга въ нашъ мирный Владиміръ и впереди предстояло такъ много ‘и мсяцъ съ правой стороны’ свтилъ. Вотъ опять новый годъ — ‘и мсяцъ съ лвой стороны’…

‘Въ заключеніе я попрошу васъ передать Ольг Ивановн мое почтеніе и сказать Софіи еодоровн, что чмъ ближе подходитъ время для Наташи, тмъ чаще вспоминаемъ мы всю безсчетность ея одолженій.

‘Душевно преданный А. Герценъ’.

19 декабря 1840 года.

С.-Петербургъ.

Второе письмо отъ 17 января:

‘Милая моя, неоцненная maman, послднее ваше письмо мы получили, я виновата, что долго не писала къ вамъ. Добрая моя мамаша, мы читали и перечитывали ваши строки. Какое счастье видть къ себ такое живое, истинное участіе, какое счастье встртить родную, близкую душу въ такой душ, какъ ваша!

‘Не суждено намъ было видться съ вами въ Петербург, — не забудьте проздомъ завернуть въ тотъ уголокъ Новгорода, гд васъ встртитъ безпредльная любовь и истинное уваженіе.

‘Мы вс здоровы. Крестникъ вашъ развивается съ необыкновенною’ быстротой, онъ иного разъ цлуетъ ваши ручки и братца своего обнимаетъ.

‘Я буду васъ просить, милая мамаша, быть воспріемницей будущаго малютки, я врую, что черезъ таинство крещенія будетъ имть вліяніе на младенца ваша добродтель. Я еще не знаю врно время пришествія новаго жителя, также и нашего переселенія въ Новгородъ.

‘Будьте здоровы вы и вс близкіе вашему сердцу, благословеніе Божіе да будетъ надъ всми вами!

‘Ваша Н. Герценъ’.

А вотъ что въ томъ же письм пишетъ самъ Александръ Ивановичъ:

‘Мн очень хотлось въ Одессу, самый новый городъ въ Россіи, а меня перевели въ Новгородъ, самый старый городъ. Судьба не перестала тшиться мною, дай Богъ, чтобы въ тундрахъ новгородскихъ я нашелъ долю того привта, какъ въ миломъ Владимір, и ежели Владиміръ радъ, что мы его поминаемъ съ любовью, онъ долженъ Золотыми воротами своими поклониться вамъ, милостивая государыня Юлія еодоровна.

‘Что будетъ, то будетъ, я употреблю вс силы не заживаться въ Новгород, хочется въ Тверь, тамъ нкогда расцвталъ Дмитрій Небаба {Небаба, учитель физики владимірской гимназіи, былъ большой чудакъ, жившій во Владимір одновременно съ Герценомъ и окончившій жизнь самоубійствомъ. Находя, что одному жить неудобно и дорого, онъ женился на молодой и милой двушк и имлъ отъ нея ребенка, но вскор по его рожденіи убдился, что съ женой и ребенкомъ жизнь еще дороже, и лишилъ себя жизни.}, а какъ расцвлъ — изволите сами знать.

‘Признаюсь, нсколько я усталъ отъ кочевой жизни, но я безропотно вручаю вншнее моей жизни судьб, внутреннее — дло независимое отъ нея.

‘Засвидтельствуйте мое почтеніе Ивану Емануйловичу… ахъ, ежели бы лопасть опять подъ его начальство, а, можетъ, это и возможно, ежели Ивану Емануйловичу, вмсто сенаторскихъ креселъ, дадутъ нсколько губерній.

‘Напомните обо мн Софіи еодоровн и всмъ членамъ вашего семейства.

‘Истинно преданный вамъ А. Герценъ’.

‘Просьба, съ которою Наташа обращается къ вамъ, такъ глубоко вы шла изъ нашей души, что намъ кажется не можетъ даже иначе быть, чта х малютка будетъ не въ малютку, ежели не вы, Юлія еодоровна, сдлаете намъ милость и новый знакъ вашего расположенія. Впрочемъ, позвольте объ этомъ написать къ вамъ особое письмо въ начал февраля’.

Слдующее письмо написано отъ 8 марта:

‘Милостивая государыня Юлія еодоровна!

‘Мы такъ смутно и безпокойно провели послднее время, что я даже хорошенько не помню, когда именно я писалъ вамъ. Обстоятельства оправдываютъ меня въ молчаніи посл послдняго письма. Малютка Ваня,— черезъ три дня посл того, какъ былъ окрещенъ отъ вашего имени,— скончался. Мн нечего разсказывать вамъ, что происходило въ душ отъ удара, такъ безумно, внезапно отнявшаго новую свтлую надежду. Наташа, слабая еще и въ постели, была сильно потрясена кончиной, и мы въ дв недли прожили два тяжелыхъ года, отъ которыхъ останутся горькія воспоминанія на душ и морщины на тл. Вскор посл кончины его получили ваше письмо, исполненное той любви и того участія, которыя грли насъ два года, и мы горячо благодаримъ васъ за письмо.

‘Я еще здсь. Вроятно, до конца апрля не выду: здоровье Наташи далеко не въ томъ положеніи, чтобы рисковать вешнимъ путемъ подъ 59 градусомъ сверной широты. Je suis dans les bonnes grces du C-te Stroganoff и увренъ, что онъ не поторопить меня.

‘Одна жертва тяжелаго времени есть.

‘Меня назначаютъ совтникомъ губернскаго правленія, это почти также идетъ вмст, какъ Небаба и финалъ, о которомъ вы пишете {Самоубійство Небабы.}. И это лучшее изъ возможнаго.

‘Передайте мое глубочайшее почтеніе и т. д.

‘А. Герценъ’.

8 марта 1841 г.

С.-Петербургъ.

Въ томъ же письм приписываетъ Наталья Александровна:

‘Александръ сказалъ вамъ все, безцнный другъ мамаша! Давно хотлось мн писать къ вамъ, но плохо поправляюсь и глаза такъ слабы… да, все сказалъ Александръ… мн только крестикъ остался на память, тяжело, мамаша, вы знаете.. Поцлуйте за меня ангела Володичку, здоровъ ли онъ? О, сохрани его Богъ! Напишите мн, мамаша. Я буду писать вамъ много, только посл. Да хранитъ васъ всхъ сила небесная! Мое душевное почтеніе всему семейству вашему. Какъ пусто, какъ много недостаетъ, вдь, онъ не недлю жилъ, 9 мсяцевъ, — 9 мсяцевъ съ нимъ вмст росли попеченія, любовь, куда же все это дть теперь?… Посл, мамаша, я буду писать вамъ…’

За послднее время, проведенное Герценомъ въ Петербург до отъзда въ Новгородъ, я имю еще два письма — отъ 16 мая и 16 іюня 1841 г. Въ первомъ письм Наталья Александровна пишетъ:

‘Часто, часто душа переносится въ прежнюю, тихую, безоблачную жизнь Владиміра, часто бесдуетъ съ вами, съ тхъ поръ мы не встрчали еще такого существа. Какъ вы утшили меня, голубчикъ мой, поздравленіемъ съ 9-мъ мая, вы вспомнили этотъ день,— у меня навернулись слезы, когда я читала: три года!… Пусть вся жизнь протечетъ такъ свтло, такъ хорошо! Мы еще не знаемъ, когда оставимъ Петербургъ, утвержденіе въ совтники еще не получено, а прежде хать, говорятъ, не нужно. Подчасъ бываетъ скучно и грустно отъ этихъ нежданныхъ путешествій, но часто забывается вншнее и живешь любовью, счастьемъ. Меня огорчаетъ мой Саша: ему скоро два года, а онъ еще не ходить, на ручкахъ и ножкахъ маленькіе признаки англійской болзни, доктора увряютъ, что это ничего не значитъ и скоро пройдетъ. Странно: кажется, нельзя быть внимательнымъ въ содержаніи ребенка,— откуда же эта болзнь?… Ольга Александровна теперь въ Москв, я ходила къ ней прощаться и нарочно сказала поклонъ отъ Ивана Емануйловича, она подтвердила еще надежду на исполненіе его желанія (дло уже въ ходу). Готовясь оставить Петербургъ, я пустилась въ роскоши, слышала Росси {Знаменитая пвица, урожденная Зонтагъ. Была замужемъ за Росси, итальянскимъ посланникомъ при русскомъ двор.}, нечего и говорить о ея пніи, бываемъ часто въ театр, въ Эрмитаж, и еще нигд не бываю…’

‘И такъ, вы вспомнили, милостивая государыня Юлія еодоровна, 9 мая,— пишетъ Герценъ.— Для этого надобно имть высокую душу: чтобъ вспомнить день, счастливый для другаго, принять истинное участіе въ блаженств чьемъ-нибудь — несравненно выше, нежели сострадать несчастью. Обыкновенно мы откликаемся на стонъ, но остаемся нмы къ счастью. Да благословитъ же васъ Богъ за вашу высокочеловческую симпатію. Между прочимъ, самая возможность такой симпатіи есть благословеніе Его.

‘Дло, извстное вамъ, теперь у министра юстиціи, куда оно отослано съ согласія Государя, и посему, во всякомъ случа, можно надяться на скорый успхъ.

‘Въ начал іюня мы оставимъ Петербургъ, опять скитаться, опять кругъ занятій, чуждый мн, чужіе люди. Но нтъ такихъ непріятныхъ, даже темныхъ положеній, въ которыя бы подчасъ не прорзывался солнечный лучъ…

‘Вамъ преданный отъ всей души А. Герценъ’.

6 іюня Наталья Александровна извщаетъ, что ‘предписанія все еще нтъ’ {О назначеніи Герцена въ совтники губернскаго правленія въ Новгород.}, и продолжаетъ: ‘Третьяго дня пріхала Ольга Александровна, сегодня я буду у нея,— вотъ удивительное соединеніе ума съ добротою!

‘Вы можете представить, какъ бы хотлось намъ въ Москву, тмъ боле, что и вы теперь тамъ. Саша мой все еще не ходитъ, однако же, ножки его стали покрпче и онъ можетъ приступать на нихъ, и это уже насъ радуетъ, впрочемъ, онъ чрезвычайно живъ и здоровъ. Вы можете увидть его рожицу у папеньки: мы посылаемъ ему его портретъ, разительно похожій’.

‘Дней черезъ десять, думаемъ мы, милостивая государыня Юлія еодоровна,— прибавляетъ Александръ Ивановичъ,— оставить Петербургъ, и врядъ буду ли я въ Москв или Петербург въ 1841 г. Вчера видлся я съ Ольгой Александровной: она, пріхавши сюда, прислала за мной, сказывала, что видлась съ Иваномъ Емануйловичемъ’ и пр.

‘Я нсколько разъ встрчала здсь Шамбелана {Шамбеланомъ Герценъ называлъ, кажется, владимірскаго помщика Акрянинова.}, онъ какъ-то и здсь нашелъ средство драматически и поразительно одться: носитъ картузъ суконный и пальто изъ картузной матеріи, что придаетъ ему видъ ежели не m-eur Сталь, то m-eur Besoumny…

‘Ивана Емануйловича душевно благодарю за приписку’.

Въ Новгород Герцену не суждено было встртить такого теплаго привта, какъ во Владимір. Передъ отъздомъ его изъ Петербурга графъ Строгановъ сказалъ ему, что новгородскій военный губернаторъ Зуровъвъ Петербург, и совтовалъ ему създить къ нему. Онъ показался Герцену довольно простымъ и добродушнымъ генераломъ, обще-армейской наружности, но, пріхавши въ Новгородъ, Герценъ вскор убдился, что всякое сближеніе съ его новымъ начальникомъ для него невозможно. Между ними установились холодныя, почти непріязненныя отношенія. Несмотря на это, Александру Ивановичу еще въ начал сентября 1841 г. удалось побывать въ Москв,— конечно, не безъ вдома Зурова.

Изъ письма Натальи Александровны изъ Новгорода отъ 27 іюля видно, что они тогда уже думали о поздк въ Москву: ‘Нтъ,-не хочетъ судьба, чтобы мы увидлись,— пишетъ она.— Намъ пишутъ, что вы дете изъ Москвы 18 августа, а мы ране конца этого мсяца или начала сентября не можемъ быть въ Москв, а еслибъ вы знали, моя душечка, какъ бы хотлось, какъ бы хотлось! Не встрчали такого привта, да и не встртимъ,— я уврена. Вотъ здсь ужь мы три недли, а я не могу ршиться начать знакомство,— кажется, еслибъ можно, прожила бы все время такъ, мы же нашли прекрасную квартиру, на берегу Волхова, съ большимъ садомъ, въ уединеніи, ни прохода, ни прозда нтъ мимо насъ, точно деревня, только жаль, что пользоваться всмъ этимъ нельзя: почти мсяцъ здсь безпрерывные проливные дожди. Вы давно не давали о себ всточки, что ваши больные, что сами вы — не разлюбили ли вы насъ, мамашенька? Ахъ, нтъ, любите насъ, не забывайте, искренне и полне отголоска не можетъ быть, какой въ нашихъ сердцахъ… Саша мой поправляется, и я надюсь, что съ помощью чистаго воздуха скоро не будетъ и слдовъ его болзни. Теперь меня занимаетъ боле моральная сторона его воспитанія и я трепещу, думая, что уже и теперешнее будетъ имть вліяніе на его будущность. Читали ли вы Эмиля Руссо? Какъ думаете о его метод? Не возможно же, чтобы у великаго человка было все нелпо: иное невозможно физически исполнить, иные совты спасительны, я читаю его и въ иномъ слдую ему,— мн страшно на себя принять всю отвтственность’.

Послднія строки особенно интересны, какъ бросающія нкоторый свтъ на тогдашніе взгляды Герцена и его жены на воспитаніе.

Слдующее письмо, отъ 22 сентября 1841 года, уже изъ Москвы:

‘Милый, неоцненный другъ мамаша!

‘Сколько я виновата передъ вами и сколько вы снисходительны… но вотъ уже мы здсь дв недля, а все еще не успли опомниться. Я хотла писать къ вамъ и получаю отъ васъ письмо, за которое цлую васъ, дружочекъ мой,— въ немъ столько теплаго, роднаго. Вы хотите знать подробности о нашемъ путешествіи. Это было первое, исполненное происшествій, насъ опрокинули, и ночью мы должны были идти до гостиницы пшкомъ въ ужасную стужу, темноту и грязь, но это не имло никакихъ дурныхъ послдствій, кром того, что мы ночевали не дома, а въ черной грязи. Потомъ на дилижанс у насъ разрзали кожу и вынули многое, но не все, говорятъ, что это нердко случается по этой дорог. О Новгород что вамъ сказать? О служб Александра я ужь ничего не скажу, если вы только имете понятіе о должности совтника, то знаете, каково ему, я по необходимости сдлала знакомства и вижу, что не надо убгать отъ людей, всегда между ними можно встртить хорошихъ и добрыхъ, но я не надюсь никогда и нигд встртить то, что встртила во Владимір. Вы спрашиваете о надеждахъ насчетъ будущей службы Александра. Во всякомъ случа, въ Новгород мы будемъ недолго, то лто хотлось бы провести въ деревн… Не знаю наврное, много ли мы пробудемъ здсь, только уже недолго. Александръ все не совершенно здоровъ…’

Въ небольшой приписк Александра Ивановича къ этому письму находятся слдующія строки:

‘Мы ужасно часто вспоминаемъ Владиміръ. Ежели бы можно было много предвидть, я не лишился бы такого начальника, какъ Иванъ Емануйловичъ’.

Тяжела и непріятна была Александру Ивановичу служба въ Новгород. Положеніе его въ качеств совтника губернскаго правленія было не только непріятно, но даже опасно. Каждый совтникъ отвчалъ за свое отдленіе и длилъ отвтственность за вс остальныя. Читать бумаги по всмъ отдленіямъ было ршительно невозможно, надобно было подписывать на вру, т.-е. довряя тому изъ совтниковъ, по отдленію котораго была бумага. Между тмъ, сослуживцы Герцена были чиновники стараго закала. Получая 1,200 руб. ассигн. въ годъ и не имя, кром службы, другихъ средствъ къ существованію, они жили взятками. Убдившись, что Герценъ взятокъ не беретъ, они стали смотрть на него какъ на опаснаго свидтеля, предостерегали и берегли другъ друга отъ него. Герценъ искалъ поддержки въ столоначальникахъ своего отдленія, старался привязать ихъ къ себ учтивымъ обращеніемъ, помогалъ имъ деньгами и достигъ только того, что они перестали его слушаться и стали въ пьяномъ вид приходить на службу. По своему отдленію, стало быть, приходилось тоже быть насторож.

Сначала Герцену было поручено IV отдленіе, въ которомъ были сосредоточены всякія денежныя, въ томъ числ и откупныя дла, но онъ вскор, съ согласія совтника II отдленія и губернатора, помнялся съ первымъ отдленіями и получилъ въ свое завдываніе дла о злоупотребленіяхъ помщичьей власти, о раскольникахъ, фальшивыхъ монетчикахъ я лицахъ, находящихся подъ полицейскимъ надзоромъ.

Въ теченіе полугодичной своей службы Александръ Ивановичъ имлъ случай освободить горничную, которую держала у себя одна барыня, не имя на нее никакихъ документовъ, и отдать въ опекунское управленіе имніе одного отставнаго моряка, а его самого подъ надзоръ полиціи за разныя неистовства, которыя онъ творилъ надъ своими дворовыми и крестьянами. Дло это долго лежало подъ спудомъ и морякъ былъ вполн увренъ, что оно уже кончено, узнавъ, кто былъ виновникомъ его неблагопріятнаго, на отношенію къ нему, исхода, онъ собирался подкупить бурлаковъ и сдлать, засаду, но ‘непривычный къ сухопутнымъ кампаніямъ,— говоритъ Герценъ,— мирно скрылся въ какой-то уздный городъ’.

28 ноября 1841 г. Наталья Александровна пишетъ опять изъ Новгорода:

‘Милый, неоцненный другъ maman!

‘Давича получила ваше письмо. Я не могу выразить, сколько оно принесло намъ радости, только дай Богъ, чтобы это исполнилось! Истинно, минута свиданія съ вами будетъ исполнена для насъ счастья, только мн. хотлось бы знать подробне, какъ и съ кмъ вы подете,— во всякомъ, случа, вы будете столь добры, что подарите намъ хоть нсколько часовъ… Я уже воображаю себ все такъ живо и восхищаюсь… Боже мой, это будутъ истинно блаженные часы! Найти насъ очень легко, на берегу Волхова, да, впрочемъ, вы знаете адресъ… Я не знаю, что же прибавить? Саша здоровъ, рзвъ и большой болтунъ, право, еслибъ онъ продолжалъ, свое развитіе такъ, какъ началъ, то изъ него долженъ бы былъ выйти геній, но, къ сожалнію, большею частью бываетъ наоборотъ, пусть будетъ, что Богу угодно, только я трепещу при каждомъ прикосновеніи къ его душ, врно ли направленіе и какой будетъ слдъ? Мн все что-то плохо здоровится, послдній несчастный случай {Смерть втораго сына.} разливаетъ какую-то мрачность на ожидаемый и я, несмотря на все прекрасное, которымъ такъ полно настоящее моей жизни, не могу разсять невольной грусти, а, можетъ быть, это и предчувствія, если вы, подете въ феврал, милая мамаша, вы не откажетесь породниться съ нами въ третій разъ? Вы спрашиваете, съ кмъ мы познакомились. Образъ здшней жизни нашей весьма сходенъ съ Владимірской (да, вроятно, и везд будетъ одинаковъ), нкоторыя знакомства сдланы по необходимости, объ нихъ нечего и говорить, но вотъ недавно,— и я очень сожалю, что этого не случилось ране,— мы познакомились съ Филипповичемъ, это — люди, поставленные образованіемъ и чувствами много выше другихъ, одна эта встрча выкупаетъ для меня много новгородскаго холода и пустоты, а потомъ сосдъ нашъ Рейхель,— неоцненный человкъ,— художникъ, юноша въ 50 лтъ, неограниченной доброты, путешествовавшій лтъ 20 и неистощимый въ разсказахъ, съ большимъ образованіемъ и познаніями, онъ посщаетъ васъ почти ежедневно и для бднаго Александра это истинный кладъ… Не знаю, успетъ ли Александръ письменно принести вамъ и всему семейству почтеніе,— пока поручилъ мн передать оное, онъ, бдный, мучается отъ своей службы, и когда этому будетъ конецъ?… Саша обнимаетъ своего крестнаго братца.

‘Преданная всею душой N. Герценъ’.

Въ письм своемъ Наталья Александровна упоминаетъ, какъ о единственныхъ симпатичныхъ людяхъ, съ которыми имъ удалось познакомиться въ Новгород, о Рейхел и Филипповичахъ {Хотя она и говоритъ: ‘мы познакомились съ Филипповичемъ’, но вслдъ затмъ прибавляетъ: ‘это — люди, поставленные образованіемъ’ и т. д.}, не о послднихъ ли говорить Герценъ въ своихъ запискахъ, разсказывая, какъ споръ съ дамой излечилъ его отъ увлеченія метафизическими и діалектическими построеніями?

Мсяца два спустя вернувшійся изъ поздки за границу Н. П. Огаревъ былъ проздомъ въ Новгород и привезъ Герцену Wesen des Christenthums Фейербаха. Прочтеніе этой книги окончательно укрпило Герцена въ его новыхъ убжденіяхъ и онъ тогда же началъ рядъ статей своихъ О диллетантизм въ наук.

Въ декабр 1841 года Герценыхъ опять постигло несчастіе: родившаяся у нихъ 22 декабря дочь черезъ двое сутокъ умерла.

‘Неоцненный другъ мамаша,— пишетъ Наталья Александровна отъ 13 января 1842 года,— тороплюсь писать къ вамъ, несмотря на то, что силы мои едва это позволяютъ. Чувствовало ли ваше сердце, что происходило съ нами это время?… Я ожидала умноженія семейства своего въ феврал и ошиблась двумя мсяцами, вдругъ неожиданно 22 декабря Богъ далъ намъ дочку,— Боже мой, до сихъ поръ сама не врю тому, что говорю… безмрна была наша радость, намъ такъ хотлось дочь, но Богу не угодно было продлить эту радость: черезъ двое сутокъ Онъ взялъ ее назадъ… Не скажу боле ни слова объ этомъ, тяжело, слишкомъ тяжело, сама я поправляюсь. Какая пустота!…

‘Вы пишете, милая maman, что не получали до сего времени отъ насъ писемъ, куда же они двались? Я писала вамъ два, одно предлинное въ начал декабря, другимъ поздравляла васъ съ днемъ вашего рожденія и съ праздниками, — жаль, если пропали’. Въ скобкахъ рукой Александра Ивановича написано: ‘посл. 17 декабря’!

‘И меня поразила кончина Ивана Петровича {Модзолевскаго, бывшаго у нихъ шаферомъ.}. Боже мой! какъ грустно! Куда ни оглянись, едва радость просвчиваетъ сквозь мракъ и тучи — жаль его, — вотъ и воспоминаніе 9 мая смшалось съ грустнымъ воспоминаніемъ,— вотъ жизнь… и въ нашемъ сердц съ тхъ поръ ужь вырыты дв могилки… глубоки и больны удары заступа… но да будетъ Его воля!…

‘Устала, другъ мой, прощайте’.

‘Мало могу я прибавить, милостивая государыня Юлія еодоровна,— говоритъ въ томъ же письм Александръ Ивановичъ,— кром повторенія словъ Гамлета: ‘несчастія рдко ходятъ въ одиночку, а всегда толпою’. И, между тмъ, донол человкъ живъ, онъ все надется, все чего-то ждетъ отъ будущаго. Послднее время было для насъ нелегко.

‘Неужели въ феврал мы увидимъ васъ? Дай Богъ! Какъ искренно хочется мн лично высказать еще разъ благодарность и уваженіе Ивану Ежануйловичу и вамъ. Пока длаю это письменно и остаюсь покорный слуга

‘А. Герценъ’.

Однако, служба въ Новгород становилась для Герцена съ каждымъ днемъ тяжеле и нестерпиме. Онъ искалъ предлога, какъ бы отдлаться отъ нея.

Разъ въ холодное, зимнее утро, пріхавъ въ правленіе, онъ увидлъ въ передней лтъ тридцати крестьянку, которая бросилась передъ нимъ на колни и, обливаясь слезами, просила его заступиться. Баринъ ея, Мусинъ-Пушкинъ, ссылалъ ее съ мужемъ на поселеніе, а, между тмъ, ихъ сынъ, лтъ 10, оставался, и она умоляла дозволить ей взять съ собой мальчика. Пока она разсказывала ему, въ чемъ дло, вошелъ военный губернаторъ, Герценъ указалъ ей на него и передалъ губернатору ея просьбу. Послдній объяснилъ ей, что дти старше десяти лтъ оставляются у помщика. Мать продолжала просить, ему было скучно, женщина, рыдая, цплялась за его ноги, и онъ сказалъ, грубо отталкивая ее отъ себя: ‘Да что ты за дура такая? Вдь, по-русски теб говорятъ, что я ничего не могу сдлать, что же ты пристаешь?’ Посл этого онъ пошелъ твердымъ и ршительнымъ шагомъ въ уголъ, гд ставилъ саблю.

Эта сцена такъ потрясла Герцена, что онъ немедленно вышелъ изъ правленія, ухалъ домой и въ тотъ же день подалъ рапортъ о болзни, а затмъ и просьбу объ отставк ‘по болзни’. Отставку онъ получилъ и получилъ даже чинъ надворнаго совтника, но графъ Бенкендорфъ, вмст съ тмъ, сообщилъ новгородскому губернатору, что въздъ въ столицы ему воспрещенъ и что для жительства ему назначенъ Новгородъ.

Тмъ временемъ Н. П. Огаревъ принялся энергически хлопотать въ Петербург, чтобы Герцену было разршено перехать въ Москву. Герценъ мало врилъ въ успхъ такого ходатайства. Однако же, Огареву удалось все устроить. 1 іюля 1842 года Императрица, пользуясь семейнымъ праздникомъ, просила Государя разршить Герцену жить въ Москв, взявъ во вниманіе болзнь его жены и ея желаніе перехать туда. Государь согласился и черезъ три дня Наталья Александровна получила отъ графа Бенкендорфа письмо, въ которомъ онъ сообщалъ, что, вслдствіе предстательства Государыни Императрицы, ея мужу разршено сопровождать ее въ Москву.

Несмотря на разршеніе Герцену жить въ Москв, полицейскій надзоръ не былъ съ него снять и продолжался вплоть до отъзда его за границу въ 1847 году.

Само собою разумется, что онъ поспшилъ оставить Новгородъ и перехалъ въ Москву. Время его перезда въ столицу мн въ точности неизвстно, такъ какъ писемъ за это время къ моей матери разыскать же удалось, хотя переписка ихъ несомннно продолжалась, потому что есть у меня письмо боле поздняго времени — отъ 12 сентября 1843 г. изъ Москвы. Въ запискахъ Т. П. Пассекъ есть письмо Герцена къ А. Л. Витбергу, помченное 16 іюля 1842 г., изъ Новгорода {Изъ дальнихъ лтъ, т. II, стр. 178.}. Изъ письма этого видно, что онъ сбирался выхать въ Москву въ слдующее воскресенье или понедльникъ, т.-е. 12 или 13 іюля.

Въ Москв ждалъ Герцена кругъ друзей, изъ которыхъ нкоторые занимали каедры въ университет, другіе писали въ журналахъ, занимались исторіей и пр. На этотъ разъ его приняли горяче и радушне, нежели два года тому назадъ.

‘Такого круга людей талантливыхъ, развитыхъ, многостороннихъ и чистыхъ,— говоритъ Герценъ,— я не встрчалъ потомъ нигд, ни на высшихъ вершинахъ политическаго міра, ни на послднихъ маковкахъ литературнаго и артистическаго’ {Ib., т. II, стр. 816.}. ‘Нашъ небольшой кружокъ,— прибавляетъ онъ,— собирался часто то у того, то у другаго, чаще всего у меня. Рядомъ съ болтовней, шуткой, ужиномъ и виномъ, шелъ самый дятельный, самый быстрый обмнъ мыслей, новостей и знаній, каждый передавалъ прочтенное и узнанное, споры обобщали взглядъ и выработанное каждымъ длалось достояніемъ всхъ. Ни въ одной области вднія, ни въ одной литератур, ни въ одномъ искусств не было значительнаго явленія, которое не попалось бы кому-нибудь изъ насъ и не было бы тотчасъ сообщено всмъ’ {Ib., т. II, стр. 816.}.

Въ этомъ сочувственномъ кругу замчательныя литературныя дарованія Герцена разцвли и дали т замчательныя произведенія {Письма объ изученіи природы, Диллетантизмъ въ наук, романъ Кто виноватъ, повсть Сорока-Воровка, Записки доктора Крупова, Капризы и Раздумье, Объ историческомъ развитіи чести.}, которыя еще до отъзда его за границу поставили его въ ряду нашихъ лучшихъ писателей.

В. И. Курута.

‘Русская Мысль’, кн.VI, 1889

Изъ матеріаловъ для біографіи Александра Ивановича Герцена.

Изъ матеріаловъ для біографіи Александра Ивановича Герцена *).

Читайте также:

**Изъ матеріаловъ для біографіи Александра Ивановича Герцена *).**