Из литературной переписки Кавелина, Кавелин Константин Дмитриевич, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 44 минут(ы)

Изъ литературной переписки Кавелина.

(1847—1884 гг.).

Въ бумагахъ К. Д. Кавелина сохранилось не мало писемъ къ нему русскихъ ученыхъ и литераторовъ почти на сорокъ лтъ, съ исхода 40-хъ до половины 80-хъ годовъ, начиная Блинскимъ и кончая современными намъ литературными дятелями. Съ сожалнію, писемъ самого Кавелина къ литераторамъ и ученымъ нашлось въ его бумагахъ весьма немного: онъ рдко писалъ свои письма на-черно и только нкоторыя изъ таковыхъ и уцлли. Въ этомъ случа составляютъ исключеніе одиннадцать писемъ Кавелина къ Герцену и Огареву, сохранившіяся въ бумагахъ А. И. Герцена и сообщенныя намъ въ копіяхъ. Въ настоящее время печатаются: эти одиннадцать писемъ Кавелина къ Герцену, Огареву, два его письма къ кн. Васильчикову и Кошелеву и сорокъ девять писемъ къ Кавелину слдующихъ восемнадцати писателей: Блинскаго, Калачова, Аанасьева, Герцена, Леонтьева, Бабста, Еаченовскаго, Утина, Самарина, Тургенева, Добролюбова, Вал. Корша, гр. Еорфа, Чистякова, Гончарова, кн. Васильчикова, Еошелева и Салтыкова (Щедрина). Печатаемою перепиской далеко не исчерпываются литературныя отношенія Кавелина, тмъ не мене, она сообщаетъ нсколько любопытныхъ данныхъ для изученія какъ умственнаго и нравственнаго развитія Кавелина, такъ и его литературныхъ корреспондентовъ, а потому иметъ значеніе матеріала и для біографіи Кавелина, и вообще для исторіи умственнаго движенія въ Россіи въ XII в.

Переписка Кавелина съ Герценомъ и Огаревымъ особенно интересна, потому что состоитъ, главнымъ образомъ, изъ писемъ самого Кавелина, въ которыхъ сохранилось много драгоцнныхъ чертъ для его характеристики, какъ человка и писателя. То взаимодйствіе сердца и ума, что составляло отличительную черту его духовной природы, выражается рельефно въ этихъ письмахъ: въ нихъ чувство согрваетъ мысль Кавелина, которая, въ свою очередь, просвтляется чувствомъ. Другая характерная черта въ письмахъ Кавелина къ Герцену, это — философско-идеалистическое, синтетическое міросозерцаніе, которымъ отличались вс русскіе люда сороковыхъ годовъ и которое, при вышеуказанныхъ свойствахъ Кавелина, является у него особенно цльнымъ и симпатичнымъ. Письма къ Бавелину, принадлежащія перу столь разнообразныхъ по складу ума и направленію писателей, прежде всего, замчательны тмъ, что большинство литературныхъ корреспондентовъ Кавелина относится къ нему въ высшей степени задушевно, считая его близкимъ себ человкомъ, что можно объяснить рдкою организаціей духовной природы Кавелина. Отзывчивый на все высокое и благородное, онъ былъ всецло преданъ всмъ свтлымъ мыслямъ и честнымъ побужденіямъ, отъ кого бы они ни исходили, и этимъ-то привлекалъ къ себ людей самыхъ противуположныхъ убжденій. Его ‘многогранная’ душа, какъ мтко выразился одинъ изъ его некрологистовъ, находила родственные себ элементы и въ рзкомъ критицизм Блинскаго, и въ увлеченіяхъ первыхъ славянофиловъ, и въ отрицательномъ идеализм Герцена, и въ спеціальныхъ юридическихъ работахъ гр. Корфа. Но, вмст съ тмъ, Кавелинъ былъ чуждъ эклектизма. Постоянно сохраняя умственную и нравственную независимость, онъ былъ не только стоекъ, но упоренъ въ своихъ воззрніяхъ, которыми не поступался ни для кого и ни для чего. Изъ-за нихъ онъ разошелся съ Герценомъ, съ которымъ связывала его въ теченіе долгихъ лтъ самая тсная дружба, передъ умственнымъ талантомъ котораго онъ просто благоговлъ.

Остановимся на нкоторыхъ изъ помщаемыхъ ниже писемъ и посмотримъ, какія черты умственнаго и нравственнаго образа Кавелина передаютъ они.

Письма Блинскаго вводятъ насъ въ кругъ вопросовъ, волновавшихъ ‘людей 40-хъ годовъ’: начало антагонизма между западниками и славянофилами, толки о Гогол и объ основанной имъ, называвшейся тогда ‘натуральной школ’, обобщающая постановка русскихъ историческихъ вопросовъ для уясненія тогдашней нашей современности — вотъ темы переписки Блинскаго съ Кавелинымъ. Въ письмахъ Блинскаго видны воззрнія на эти вопросы Кавелина и особенно ярко выражается независимое, свободное отношеніе его къ русскимъ литературнымъ партіямъ,— свойство, которое онъ сохранилъ до конца жизни. Особенно характерно отношеніе Кавелина къ Самарину, этому сильному борцу славянофильскаго лагеря, только что выступавшему въ 40-хъ годахъ ни литературное поприще, несогласіе съ нимъ въ вопросахъ отвлеченныхъ, историко-философскихъ, не мшало Кавелину еще въ то время, въ разгаръ распри между славянофилами и западниками, печатно заявить полное уваженіе къ ‘го личнымъ достоинствамъ, что такъ разсердило Блинскаго. Дальнйшія отношенія Кавелина къ Самарину видны изъ письма къ нему послдняго въ 1859 г. Стойкость Кавелина въ обязательствахъ, добровольно имъ на себя принятыхъ, также рельефно выступаетъ въ письмахъ Блинскаго, Кавелинъ, несмотря на убжденія Блинскаго, котораго лично онъ глубоко уважалъ и горячо любилъ, продолжаетъ сотрудничать въ Отечественныхъ Запискахъ Краевскаго, къ которымъ, при основанія Современника въ 1847 г., Блинскій относился крайне враждебно. Къ той же пор 40-хъ годовъ восходитъ и начало сближенія Кавелина съ Грановскимъ, память котораго онъ чтилъ глубоко. Доказательствомъ тому служитъ письмо Кавелина къ Кошелеву отъ 1858 г., помщаемое въ переписк его съ нимъ.

Письма Калачова и Аанасьева знакомятъ насъ съ научными вопросами, занимавшими Кавелина въ конц 40-хъ и въ начал 50-хъ годовъ, и съ его ученымъ безпристрастіемъ, а письма Кавелина къ Герцену и Огареву 1857—1859 гг., а также и письма къ Кавелину Леонтьева и Бабста, живо переносятъ читателя въ кипучую эпоху второй половины 50-хъ годовъ, когда Россія, съ врой и надеждой на все лучшее, выступала на путь реформъ и новой общественной и умственной жизни. Кавелинъ является въ этой переписк на высшей точк своей общественной роли. Онъ, посл десятилтняго перерыва, снова на университетской каедр (въ Петербургскомъ университет), онъ преподаватель Наслдники престола, онъ является убжденнымъ сторонникомъ гласности и свободы печати, даже высказывается за заграничный русскій органъ, но въ умренномъ направленіи (въ письм его къ Герцену 1857 г.), онъ иметъ значеніе въ вліятельныхъ петербургскихъ сферахъ и къ нему обращаются за содйствіемъ Катцрвъ и Леонтьевъ, редакторы въ то время новаго и прогрессивнаго журнала. Радушно исполняетъ онъ ихъ порученія, но не поступается въ своихъ воззрніяхъ на русскую общину ради Каткова и Леонтьева и, вслдствіе разногласій съ ними по этому вопросу, разрываетъ свои отношенія съ Русскимъ Встникомъ.

Письма Тургенева, 70-хъ и 80-хъ годовъ, доказываютъ близкія отношенія его къ Кавелину и то высокое значеніе, какое придавалъ великій художникъ русскаго слова мнніямъ Кавелина о своихъ произведеніяхъ.

Письма Добролюбова ясно представляютъ то различіе, которое является въ воззрніяхъ людей 40-хъ и 60-хъ годовъ: диссонансомъ звучитъ иронія Добролюбова среди патетическаго тона другихъ корреспондентовъ Кавелина. Переписка Кавелина съ Герценомъ 1862—1863 іт., наоборотъ, свидтельствуетъ, что люди одного поколнія, расходясь даже въ воззрніяхъ, все-таки, чувствуютъ и сознаютъ общую имъ почву развитія, общій имъ душевный строй.

Письма Корша служатъ добавленіемъ жъ письмамъ Леонтьева и, вмст съ письмами даровитаго харьковскаго профессора Каченовскаго, сообщаютъ много интересныхъ чертъ для изученія міросозерцанія Кавелина въ 60-хъ, 70-хъ и 80-хъ годахъ. Начиная съ 60-хъ годовъ у Кавелина образовывается самостоятельное воззрніе на внутреннія русскія дла и на отношенія Россіи къ Европ. Твердо вруя, что освобожденіе крестьянъ создастъ прочную почву для благосостоянія русскаго народа, онъ видитъ въ крестьянств основу всей русской общественности и съ большимъ недовріемъ относится къ ‘западнымъ порядкамъ’ и ихъ приложенію къ русской жизни.

Письма ин. Васильчикова и Кошелева вводятъ насъ въ эту же послднюю пору жизни Кавелина. Изъ нихъ мы видимъ, нагъ онъ въ 70-хъ годахъ трудится надъ излюбленнымъ вопросомъ всей своей жизни,— вопросомъ о благосостояніи крестьянъ,— и какъ незадолго до смерти, несмотря на тяжкія разочарованія, все-таки, продолжаетъ сохранять вру въ лучшую будущность Русской земли. Письма Салтыкова 1884 г. также весьма характерны. Они доказываютъ, что Кавелинъ до конца жизни оставался неизмнно вренъ своему основному принципу: уваженію къ свобод литературнаго слова, даже когда оно исходитъ изъ лагеря не солидарнаго съ его воззрніями.

Печатаемая литературная переписка Кавелина расположена строго-хронологически по порядку его корреспондентовъ. Для уясненія текста писемъ, они сопровождаются подстрочными примчаніями и, иром того, письмамъ каждаго литератора предпосылаются указанія на его отношенія къ Кавелину, на основаніи не только помщаемыхъ ниже писемъ, но и другихъ источниковъ.

Д. Корсаковъ.

Казань,

8 декабря 1891 г.

I.
В. Г. Блинскій.

(Р. 30 мая 1810, ум. 28 мая 1848 г.).

Начало отношеній Кавелина къ Блинскому восходитъ къ 1834 году, когда Блинскій, только что выступавшій на журнальное поприще, давалъ уроки русскаго языка, исторіи и географіи пятнадцатилтнему К. Д. Кавелину, подготовляя его въ Московскій университетъ. Уроки Блинскаго, хорошо памятные Кавелину, имли громадное значеніе для его послдующаго умственнаго развитія, но не въ смысл передачи знанія и установки правильнаго метода преподаванія (Блинскій, по словамъ Кавелина, былъ плохой педагогъ), а какъ импульсъ вообще для умственной дятельности. Блинскій возбуждалъ даровитый и дятельный умъ Кавелина и расширялъ его кругозоръ. Собственно сближеніе Блинскаго съ Кавелинымъ произошло девять лтъ спустя, въ 1843 году, когда Кавелинъ поступилъ на службу въ Петербург въ министерство юстиціи, а Блинскій былъ главнымъ дятелемъ въ Отечественныхъ Запискахъ Враевскаго, завдуя тамъ отдломъ критики. Въ своихъ неизданныхъ Воспоминаніяхъ о Блинскомъ (писанныхъ въ феврал 1874 г.) К. Д. Кавелинъ сообщаетъ любопытныя подробности какъ о преподаваніи ему Блинскимъ, такъ и о послдующихъ своихъ отношеніяхъ къ нему. Эти подробности были приведены уже А. II. Пыпинымъ въ его біографіи Блинскаго {См. отд. изд. этой біографіи, Спб. 1876 г., т. I, стр. 140—442, г. II, стр. 302—210, 218—219.} и мной въ ‘матеріалахъ’ для біографіи К. Д. Кавелина {В. Евр. 1886 г., іюнь, стр. 446—447, 464—456, 488—491.}, а потому здсь я позволю себ припомнить изъ воспоминаній Кавелина только общую характеристику вліянія на него Блинскаго въ 1843 году. Это вліяніе, по удостовренію Кавелина, было громадно и опредлялось не столько умомъ и талантомъ Блинскаго, сколько богатствомъ и цльностью основъ его нравственной природы. Поэтому, несмотря на все различіе между Кавелинымъ и Блинскимъ въ склад ума и характера, весьма понятны и то ‘чарующее дйствіе’, которое производилъ въ то время Блинскій на Кавелина, и та благодарная память, которую онъ сохранилъ о немъ до конца своей жизни. Воспоминанія о Блинскомъ Кавелинъ заканчивается слдующими знаменательными словами: ‘Образъ его я ношу въ своей голов, въ своемъ сердц, какъ святыню’.

Для объясненія писемъ Блинскаго къ Кавелину необходимо припомнить слдующія обстоятельства изъ жизни того и другаго, относящіяся къ 1844—1847 годамъ.

Въ 1844 г. Кавелиyъ занялъ въ Московскомъ университет мсто адъюнктъ-профессора по исторіи русскаго права, а съ 1845 г. явился усерднымъ сотрудникомъ Отечественныхъ Записокъ, издаваемыхъ Краевскимъ, но направляемыхъ Блинскимъ и его московскими и петербургскими яоузьями, къ числу которыхъ принадлежалъ и Кавелинъ.

Въ 1846 г. Блинскій разошелся съ редакторомъ Отечественныхъ Записокъ и, увлеченный успхомъ двухъ сборниковъ: Физіологіи Петербурга и Петербургскаго Сборника, изданныхъ въ 1845—1846 гг. Некрасовымъ, задумалъ самъ издать подобный же сборникъ. По обширности матеріала, предназначавшагося для этого сборника, онъ предполагалъ назвать его Левіааномъ. За сотрудничествомъ онъ обратился къ своимъ московскимъ друзьямъ, кружку Герцена и Грановскаго, причемъ Кавелинъ послалъ ему введеніе въ свой курсъ по исторіи русскаго права, читанный въ Московском университет въ 1844—45 академическомъ году {Подробности относительно Левіаана и сотрудничества въ немъ Кавелина см. въ письмахъ Блинскаго къ Герцену, въ Русской Мысли 1891 г., кн. I.}.

Мысль объ изданіи сборника не осуществилась, хотя вс московскіе и петербургскіе друзья Блинскаго откликнулись на его призывъ и доставили ему свои статьи. Лтомъ 1846 г. явилось предположеніе, вмсто сборника, основать въ Петербург большой учено-литературный журналъ подъ редакціей Блинскаго. Съ этою цлью И. И. Панаевъ пріобрлъ у П. А. Плетнева право на изданіе Современника, журнала, начатаго Пушкинымъ и издававшагося въ то время Плетневымъ весьма неаккуратно. Блинскій съ радостною мыслью о будущемъ журнал похалъ на югъ Россіи и на Кавказъ, чтобы поправить свое все боле и боле разстраивавшееся здоровье. Возвратившись въ Петербургъ осенью 1846 г., онъ, къ удивленію своему, увидалъ, что во глав? изданія на ряду съ Панаевымъ сталъ не онъ, а Некрасовъ. Тмъ не мене, статьи, предназначенныя для Левіаана. были помщены въ начавшемъ выходить съ 1 января 1847 г. Современник, который соединилъ въ себ вс лучшія русскія литературныя силы.

Въ первой книжк Современника на 1847 г. отдлъ наукъ открывался статьей К. Д. Кавелина Взглядъ на юридическій бытъ древней Россіи. Эта статья, подъ которой стоитъ подпись ‘Москва, 23 февраля 1846 г.’, есть та самая статья, о которой упоминается выше и которая составляетъ переработку введенія Кавелина въ его курсъ исторіи русскаго права, читанный въ Московскомъ университет {17 февраля 1847 г. Блинскій писалъ Боткину: ‘Тургеневъ хочетъ перевести нмцамъ статью Кавелина Юридическій бытъ до Петра В. Скажи ему (Кавелину) это, какъ и то, что помщеніемъ своихъ статей на книгу Погодина въ Отеч. Зап. онъ растерзалъ мое сердце и усилилъ мои немощи’. См. біографію Блинскаго А. Н. Пыпина, т. II. стр. 187.}.

Эта статья Кавелина при своемъ появленій не замедлила вызвать возраженія со стороны славянофиловъ. Въ первой книжк Москвитянина, вышедшей въ 1847 г. лишь въ іюл мсяц, появилась статья Погодина о трудахъ по русской исторіи нсколькихъ молодыхъ ученыхъ, бывшихъ его слушателей, и, между прочими, Кавелина, а во второй книжк за 1847 годъ того же журнала, вышедшей въ сентябр, была напечатана талантливая, но очень рзкая и парадоксальная статья Ю. . Самарина, одного изъ самыхъ младшихъ членовъ славянофильскаго кружка, скрывшаго свое настоящее имя подъ тремя буквами М. З. Л. Статья Самарина подвергала строгой критик литературныя и ученыя воззрніи обновленнаго Современника, касаясь преимущественно статьи Кавелина, и своими крайностями вызвала полемику не только въ Современник, но и на страницахъ помстившаго ее Москвитянина {Блинскій и Кавелинъ отвчали Ю. . Самарину въ Современник 1847 г. (см. Соч. Блинскаго, т. XI, стр. 195—268, и Соч. Кавелина, т. I, стр. 380—414). Въ 3-й книжк Москвитянина за тотъ же годъ, появившейся въ конц года, была напечатана по поводу статьи Самарина замтка, за подписью Н. Л—скій, отдающая предпочтеніе, по убдительности доводовъ, стать Кавелина передъ возраженіями Самарина.}.

Еще до возникновенія этой полемики, а именно въ начал мая 1847 года, Блинскій, уже совсмъ больной, похалъ за границу. Онъ вернулся въ Петербургъ только осенью, въ конц сентября или въ начал октября. Недовольный тмъ, что Современникъ не отвоевалъ окончательно сотрудниковъ у Краевскаго, и раздраженный плохимъ состояніемъ своего здоровья и своими отношеніями къ Некрасову, Блинскій писалъ московскимъ друзьямъ, въ особенности В. П. Боткину, съ которымъ былъ ближе всхъ, длинныя письма, упрекая ихъ въ нерадніи къ Современнику. Вотъ что говоритъ Кавелинъ о письмахъ къ нему за это время Блинскаго въ своихъ Воспоминаніяхъ о немъ. Передавъ уже приведенное выше о новой редакціи Современника, Кавелинъ продолжаетъ:

‘Что Панаевъ сталъ редакторомъ Современника, это было еще понятно,— онъ далъ деньги. По какимъ образомъ Некрасовъ, тогда мало извстный и не имвшій ни гроша, сдлался тоже редакторомъ, а Блинскій, изъ-за котораго мы были готовы оставить Отечественныя Записки, оказался наемникомъ на жалованьи,— этого фокуса мы не могли понять, негодовали… Барышническія рекламы этого журнала (Современника) намъ очень не нравились. Стали доходить до насъ дурные слухи. Блинскій похвалилъ Деревню Григоровича, Некрасовъ выразилъ ему неудовольствіе за то, что онъ похвалилъ въ его (Некрасова) журнал повсть, о которой онъ (Некрасовъ) отзывался дурно. Все это сильно насъ огорчало. Мн не было никакой охоты сближаться съ новою редакціей и порвать связи съ Краевскимъ, къ чему насъ очень подзадоривали. Разницы въ редакціи не было, въ сущности, никакой. Посреди всего этого я получилъ очень дружеское письмо отъ Блинскаго, который съ нжностью упрекалъ меня за то, что я ничего не даю въ новый журналъ, предназначенный для выраженія мнній и стремленій нашего кружка… Любя Блинскаго безмрно, я не стерпть и высказалъ ему все, что у меня было на душ, я написалъ, что поддерживать его журналъ былъ бы радъ радостью, но не журналъ Некрасова, что… тонъ новой редакціи мн не нравится, что это т же Отечественныя Записки въ другой обложк и проч. Въ отвтъ на это получилъ огромное письмо Блинскаго, листахъ на четырехъ, въ которомъ онъ ругалъ меня на вс корки, какъ только онъ одинъ умть ругаться… Смыслъ ругательствъ былъ тотъ, что я — мальчишка, прекраснодушествующій москвичъ, дрянной мечтатель и т. д. Въ конц, однако, Блинскій прибавить, что ругней облегчилъ себ душу и что только тогда и бываетъ доволенъ, когда во время писанья его бьетъ лихорадка. Смыслъ ругательствъ Блинскаго я понялъ вполн и, конечно, ни одну минуту не былъ на нихъ въ претензіи. Въ нихъ Блинскій заглушилъ то, что чувствовать самъ. Справедливость того, что я ему писалъ,— вотъ что приводило его въ ярость, но сознаться въ этомъ ему было тяжело. Понявъ, въ чемъ дло, я ршился молчать и не разстраивать его больше. Черезъ нсколько времени получаю отъ него другое письмо, нжное, кроткое, дружеское, съ вопросомъ, отчего я молчу, неужели разсердился? Замтя въ конц о моихъ сомнніяхъ относительно его отношеній къ Современнику и къ Некрасову, Блинскій какъ будто нехотя прибавлять, что я правъ. Это признаніе было мн очень дорого лично, оно, къ несчастію, подтверждало то, что мы уже обстоятельно знали чрезъ В. П. Боткина, здившаго въ Петербургъ’.

Я издаю два уцлвшихъ письма Блинскаго. Первое найдено въ бумагахъ В. Д. Кавелина, а второе печатается съ разршенія К. Т. Солдатенкова, которому оно было передано лично самимъ Кавелинымъ. Изъ обоихъ этихъ писемъ приведены лишь небольшія выдержки въ біографіи Блинскаго, написанной А. Н. Пыпинынъ {См. отд. изд. этой біографія, Спб., 1876 г., т. II, стр. 304—308, 316—320.}, въ цльномъ же вид они до ихъ поръ еще не были напечатаны.

Первое изъ нихъ, наполненное упреками Кавелину на участіе въ Отечественныхъ Запискахъ, посвящено, главнымъ образомъ, стать Блянскаго, по поводу Выбранныхъ мстъ изъ переписки съ друзьями Гоголя, вышедшихъ въ 1847 г. и, какъ извстно, играющихъ важную роль въ исторіи взаимныхъ пререканій между западниками и славянофилами. Мистически-фанатическая религіозность и реакціонныя воззрнія Гоголя, доведшія его до. отреченія отъ своихъ прежнихъ художественныхъ твореній и выраженныя въ этой книг, поразили его поклонниковъ, изъ числа которыхъ самымъ горячимъ былъ Блинскій, и, наоборотъ, привели въ умиленіе Погодина и сотрудниковъ Москвитянина. Будучи человкомъ увлеченія и крайностей, Блинскій перешелъ изъ прежняго восторженнаго поклонника Гоголя въ рзкаго порицателя его новаго направленія. Во время пребыванія Блинскаго за границей, Гоголь написалъ ему письмо со поводу его критики Переписки съ друзьями {Статья Блинскаго по поводу Выбранныхъ мстъ изъ переписки съ друзьями Гоголя помщена въ отдл критики и библіографіи февральской книжки Современника за 1847 г. (Соч. Блинскаго, т. XII, стр. 80—103).}, и Блинскій отвчалъ Гоголю извстнымъ письмомъ отъ 15 іюля 1847 г. изъ Зальцбурга. Это письмо, въ которомъ Блинскій, съ свойственными ему искренностью и запальчивостью, напалъ на Гоголя за его послднюю книгу, повело къ взаимному раздраженію какъ западниковъ, такъ и славянофиловъ, разобщивъ ихъ окончательно на два враждебные лагеря {Письмо Гоголя къ Блинскому, отвтъ ему Блинскаго и второе письмо Гоголя напечатано въ І-й кн. Полярной Звзды на 1856 г., см. 2 изд. этой книги (1868 г.), (стр. 63—78).}. Кавелинъ не могъ сочувствовать реакціонному направленію Гоголя и, посл письма къ нему Блинскаго, всми своими симпатіями сталъ на сторону Блинскаго, хотя не раздлялъ всецло его воззрній вообще и увлеченій Гоголемъ за лучшія его произведенія прежняго времени въ частности. Въ первомъ письм своемъ Блинскій относится къ Кавелину нсколько свысока, какъ старшій къ младшему, какъ бывшій наставникъ къ своему талантливому ученику.

Совсмъ инымъ тономъ звучитъ письмо второе. Въ немъ Блинскій нетолько называетъ Кавелина своимъ ‘ученымъ другомъ’, не только признаетъ справедливость его воззрній на новую редакцію Современника, но съ сожалніемъ вспоминаетъ одно изъ своихъ писемъ къ В. П. Боткину, въ которомъ позволилъ себ ‘неумстную и неловкую’ выходку, оскорбившую Кавелина и Грановскаго. Возвращаясь снова къ вопросу о Гогол и о натуральной школ, Блинскій соглашается во всемъ съ Кавелинымъ, желая его уврить, что тотъ его не понялъ должнымъ образомъ. Въ одномъ только продолжаетъ упорствовать Блинскій — это въ своемъ воззрніи на славянофиловъ и въ частности на Ю. . Самарина.

Спб, 1847 г. ноября 22.

Сейчасъ только получилъ и разобралъ съ большимъ трудомъ ваше, писанное небывалыми до васъ на свт гіероглифами {Въ 40-хъ и 50-хъ годахъ Кавелинъ писалъ дйствительно очень неразборчиво, а въ 60-хъ и 70-хъ годахъ, напротивъ, онъ выработалъ себ весьма четкій и красивый почеркъ.}, письмо, милый мой Кавелинъ, и сейчасъ отвчаю на него. Что вы лтомъ ничего не длали для Современника, за это никто изъ насъ и не думалъ сердиться на васъ. Вы — какъ сотрудникъ, соучастникъ, а не работникъ, не поденщикъ, обязанный не имть ни лни, ни отдыха, ни другихъ длъ, боле для васъ важныхъ. И вы напрасно извиняетесь, потому что никто васъ и не обвинялъ. Вотъ что вы губите насъ, помогая… Краевскому, это намъ больно, но объ этомъ посл. Отзывъ вашъ о моей стать {Рчь идетъ объ упоминаемой выше стать Блинскаго по поводу Выбранныхъ мстъ изъ переписки съ друзьями Гоголя.} тронулъ меня глубоко, хотя, въ то же время, и посмшилъ своею преувеличенностью. Статья моя дйствительно не дурна, особенно въ томъ вид, какъ написана (а не какъ напечатана), но далеко не такъ хороша, какъ вы ее находите. Не называю васъ за это на мальчишкою (изо всхъ моихъ друзей и пріятелей, этимъ именемъ я называю только Тургенева), ни рыцаремъ. Дло просто: вы меня любите, а, между тмъ, сочли за человка, который заживо умеръ и отъ котораго больше нечего было ожидать. И такое мнніе съ вашей стороны не было ни несправедливо, ни опрометчиво: оно основывалось на фактахъ моей прошлогодней дятельности для Современника. Дло прошлое: а я и самъ халъ за границу съ. тяжелымъ и грустнымъ убжденіемъ, что поприще мое кончилось,что я сдлалъ все, что дано было мн сдлать, что я измочалился, выписался, выболтался и сталъ похожъ на выжатый и вымоченный въ чаю лимонъ. Каково мн было такъ думать, можете посудить сами: тутъ дло шло не объ одномъ самолюбіи, но и о голодной смерти съ семействомъ. И надежда возвратилась мн съ этою статьей. Не удивительно, что она всмъ вамъ показалась лучше, чмъ есть, особенно вамъ, по молодости и темпераменту боле другихъ наклонному къ увлеченію. Спасибо вамъ. Ваше сравненіе моей статьи съ Пушкина и Лермонтова послдними сочиненіями и еще съ послдними распоряженіями кого-то, чье имя я не разобралъ въ вашихъ гіероглифахъ,— это сравненіе дышетъ увлеченіемъ и вызываетъ улыбку на уста. Такъ! Но есть преувеличенія, лжи и ошибки, которыя иногда дороже намъ врныхъ и строгихъ опредленій разума, это т, которыя исходятъ изъ любви: видишь ихъ несостоятельность, а чувствуешь себя человчески тепло и хорошо. Еще разъ спасибо вамъ, милый мой Кавелинъ. Кстати о стать. Я уже писалъ въ Боткину, что она искажена цензурою варварски и — что всего обидне — совершенно произвольно. Вотъ вамъ два примра. Я говорю о себ, что, опираясь на инстинктъ истины, имлъ на общественное мнніе больше вліянія, чмъ многіе изъ моихъ дйствительно ученыхъ противниковъ: подчеркнутыя ‘лова не пропущены, а для нихъ-то и вся фраза составлена. Я мтилъ на ученыхъ ословъ — Надеждина и Шевырева. Самаринъ говоритъ, что согласіе князя съ вечемъ было идеаломъ новогородскаго правленія. Я возразилъ ему на это, что и теперь, въ конституціонныхъ государствахъ, согласіе короля съ палатою есть осуществленіе идеала ихъ государственнаго устройства: гд же особенность новогородскаго правленія? Это вычеркнуто. Цлое мсто о Мицкевич и о томъ, что Европа и не думаетъ о славянофилахъ, тоже вычеркнуто. Отъ этихъ помарокъ статья лишилась своей ровноты и внутренней діалектической полноты. Ну, да чортъ съ ней! Мн объ этомъ и вспоминать — ножъ во-стрый! Скажу кстати, что и вамъ угрожаетъ такая же участь. Въ засданіи географическаго общества Панаевъ столкнулся съ маленькимъ, черненькимъ. . . . . . . . . . . Поповымъ {Александръ Николаевичъ Поповъ — товарищъ по университету К. Д. Кавелина, защитившій въ 1842 г. съ большимъ успхомъ диссертацію на магистра уголовнаго права, о Русской Правд (Русская Правда въ отношеніи къ уголовному праву. Москва, 1841 г., 121 стр. in-8^o),— принадлежалъ къ направленію славянофильскому и, по соперничеству съ Кавелинымъ еще на студенческой скамь, билъ съ нимъ въ недружелюбныхъ отношеніяхъ. Впослдствіи А. Н. Поповъ сдлался извстенъ учеными трудами по славистик, русской исторіи и исторіи русскаго права и, состоя на служб во II отд. Собственной Его Императорскаго Величества канцеляріи, принималъ дятельное участіе въ редакціоныхъ коммиссіяхъ по освобожденію крестьянъ. А. Н. Поповъ ум. 16 ноября 1877 г.}. Я читалъ отвтъ Самарину. ‘Что-жь мудренаго, когда онъ напечатанъ’.— ‘Нтъ, вторую статью Кавелина {Отвтъ К. Д. Кавелина Самарину на его разборъ статьи Кавелина о Юридическомъ быт древней Россіи.}’.— ‘Какъ-же это?’ — ‘Мн показывалъ Срезневскій (цензоръ) {Изм. Ив. Срезневскій — извстный славистъ, профессоръ Петербургскаго университета и академикъ (р. 1812 г., ум. 9 февр. 1880 г.). Въ то время профессора университета исполняли цензорскія обязанности.}, и я уговорилъ его кое-что смягчить’.— ‘Видите ли, сколько у насъ цензоровъ и какіе….. славянофилы’.

Насчетъ вашего несогласія со мною касательно Гоголя и натуральной школы я вполн съ вами согласенъ, да и прежде думалъ такимъ же образомъ. Вы, юный другъ мой, не поняли моей статьи, потому что не сообразили, для кого и для чего она писана. Дло въ томъ, что писана она не для васъ, а для враговъ Гоголя и натуральной школы, въ защиту отъ ихъ фискальскихъ обвиненій. Поэтому, я счелъ за нужное сдлать уступки, на которыя внутренно и на думалъ соглашаться, и кое-что изложилъ въ такомъ вид, какъ мало иметъ общаго съ моими убжденіями касательно этого предмета. Напримръ, все, что вы говорите о различіи натуральной школы отъ Гоголя, по-моему совершенно справедливо, но сказать это печатно я не ршусь: это значило бы наводить волковъ на овчарню, вмсто того, чтобы отводить ихъ отъ нея. А. они и такъ напали на слдъ, и только ждутъ, чтобы мы проговорились. Вы, юный другъ мой, хорошій ученый, но плохой политикъ, какъ слдуетъ быть истому москвичу. Поврьте, что, въ моихъ глазахъ, г. Самаринъ не лучше г. Булгарина, по его отношенію къ натуральной школ, а съ этими господами надобно быть осторожному.

Вы обвиняете меня въ славянофильств. Это не совсмъ неосновательно, но только и въ этомъ отношеніи я съ вами едва ли расхожусь. Какъ и вы, я люблю русскаго человка и врю великой будущности Россіи, но, какъ и вы, я ничего не строю на основаніи этой любви и этой вры, не употребляю ихъ какъ неопровержимыя доказательства. Вы же пустили въ ходъ идею развитія личнаго начала, какъ содержаніе исторіи русскаго народа {Рчь идетъ о стать Кавелина Взглядъ на юридическій бытъ древней Россіи.}. Намъ съ вами жить не долго, а Россіи — вка, можетъ быть, тысячелтія. Намъ хочется поскоре, а ей торопиться нечего. Личность у насъ еще только наклевывается, и оттого гоголевскіе типы — пока самые врные русскіе типы. Это понятно и просто, какъ 2X2=4. но какъ бы мы ни были нетерпливы, и какъ бы ни казалось намъ все медленно идущимъ, а, вдь, оно идетъ страшно быстро. Екатерининская эпоха представляется намъ уже въ миической перспектив, не стариною, а почти древностью. Помните ли вы то время, когда я, не зная исторіи, посвящалъ васъ въ тайны этой науки? Сравните ка то, о чемъ мы тогда съ вами толковали, съ тмъ, о чемъ мы теперь толкуемъ, и придется воскликнуть: ‘свжо преданіе, а врится съ трудомъ!’ Терпть не могу я восторженныхъ патріотовъ, вызжающихъ вчно на междометіяхъ или на квасу да каш, ожесточенные скептики для меня въ 1,000 разъ лучше, ибо ненависть иногда бываетъ только особенною формой любви, но, признаюсь, жалки и непріятны мн спокойные скептики, абстрактные человки, безпачпортные бродяги въ человчеств. Какъ бы ни увряли они себя, что живутъ интересами той или другой, по ихъ мннію, представляющей человчество стран,— не врю я ихъ интересамъ. Любовь часто ошибается, видя въ любимомъ предмет то, чего въ немъ нтъ,— правда, но иногда только любовь же и открываетъ въ немъ то прекрасное или великое, которое недоступно наблюденію и уму. Петръ Великій имлъ бы больше, чмъ кто-нибудь, правъ презирать Россію, но онъ —

Не презиралъ страны родной:

Онъ зналъ ея предназначенье.

На этомъ и основывалась возможность успха его реформы. Для меня Петръ — моя философія, моя религія, мое откровеніе во всемъ, что касается Россіи. Это примръ для великихъ и малыхъ, которые хотятъ что-нибудь длать, быть чмъ-нибудь полезными. Безъ непосредственнаго элемента все гнило, абстрактно и безжизненно, также какъ при одной непосредственности все дико и нелпо. Но что-жь я разоврался? Вдь, вы и сами то же думаете, или, по крайней мр, чувствуете, можетъ быть, наперекоръ тому, что думаете.

Ну-съ, теперь о житейскихъ длахъ. Во первыхъ, вы не дали мн отвта на мой вопросъ: хотите ли вы, по примру прошлаго года, составить обзоръ литературной дятельности за 1847 годъ по части русской исторіи? {Въ стать Блинскаго Взглядъ на русскую литературу 1846 г., въ I книг Современника за 1847 г., вставленъ обзоръ литературы во русской исторіи, принадлежащій Кавелину (см. Сочиненія Блинскаго, т. XI, стр. 68, и Сочиненія Кавелина, т. II, стр. 292—315).} Знаю, какъ скучно писать нсколько разъ объ одномъ и томъ же, а потому и не настаиваю. Но, вдь, это можно сдлать покороче, лишь бы видно было, что говорить человкъ, знакомый съ дломъ. Какъ вы думаете? Если согласитесь, то не откладывайте вдаль, и, во всякомъ случа, не замедлите прислать мн ваше да или нтъ. Милютина зовутъ Владиміромъ Александровичемъ {Блинскій ошибается: Милютина звали Владиміромъ Алексевичемъ (ум. 1855 г.), это меньшой братъ бывшаго военнаго министра графа Д. А. Милютина и дятели по освобожденію крестьянъ и вндренію русскаго элемента въ Царств Польскомъ Н. А. Милютина,— профессоръ Петербургскаго университета, секретарь географическаго общества и авторъ весьма талантливыхъ монографій по экономическимъ вопросамъ.}. Его адресъ: на Владимірской, въ дом Фридрихса, квартира No 54.

Насчетъ вашего зловреднаго и опаснаго для Современника участія въ Отечественныхъ Запискахъ отвчу всмъ вамъ заразъ. Я очень жалю, что потерялъ напрасно трудъ и время на длинное письмо въ Боткину и безъ пользы оскорбилъ людей, которыхъ люблю и уважаю {Выдержки изъ этого письма къ В. П. Боткину см. въ біографіи Блинскаго, написанной г. Пыпинымъ. См. отд. изд., т. II, стр. 302— 304. Почти цликомъ письмо это напечатано въ С.-Петерб. Вдом. 1869 г., NoNo 187—188.}. Дло вотъ въ чемъ: вы общали статьи Краевскому потому, что, во-1-хъ, не видли въ этомъ вреда для Современника, во-2-хъ, потому, что два журнала съ одинаково-хорошимъ направленіемъ лучше одного. Это ваше мнніе, и вы совершенно правы. Что касается насъ, мы думаемъ иначе. По вашему убжденію, журналъ, издаваемый (Краевскимъ)…. не можетъ имть никакого направленія, ни хорошаго, ни дурнаго, а если Отечественныя Записки досел имютъ направленіе, и еще хорошее, это потому, что он еще не успли простыть отъ жаркой топки, вы знаете кмъ сдланной, а потомъ еще отъ разныхъ случайностей, изъ которыхъ главная — участіе Дудышкина {Степ. Сем. Дудышкинъ (р. 25 декабря 1820 г., ум. 16 сент. 1866 г.) участвовалъ въ Отеч. Зап. съ 1847 г., главнымъ образомъ, по отдлу критики, а съ 1859 г. до смерти своей былъ ихъ редакторомъ вмст съ А. А. Краевскимъ. Въ 1848 г. Дудишкинъ помстилъ въ Современник статью о княз Антіох Кантемир. О Дудышкин см. очеркъ А. В. Старчевскаго: Одинъ изъ забытыхъ журналистовъ. Историч. Встн. 1886 г., т. XXIII, стр. 360—387.}. Но уже, несмотря на то, противорчій, путаницы, промаховъ — довольно, погодите немного — то ли еще будетъ, несмотря на ваше участіе. Вспомяните мое слово, если въ будущемъ году не появится тамъ такихъ статей и мнній, которыя лучше всхъ моихъ доводовъ охладятъ ваше участіе къ этому журналу. Дале, мы убждены, что у насъ два журнала съ одинаковымъ направленіемъ существовать не могутъ: одинъ долженъ жить на счетъ другаго или оба чахнуть. Если, несмотря на вашу помощь Отечественнымъ Запискамъ, подписка на Современникъ окажется хорошею, это будетъ несомнннымъ признакомъ паденія Отечественныхъ Записокъ. Но мы, благодаря вамъ, ожидаемъ противнаго. Тогда я въ особенности буду имть причины быть вамъ благодарнымъ. Вотъ наше мнніе. Вы стоите на своемъ, мы — на своемъ. Ссориться, стало быть, не изъ чего. Пиша мое письмо, я ожидалъ отъ васъ всякаго отвта, кром того, какой вы дали. Еслибъ я это предвидлъ, вмсто яростнаго и длиннаго письма, написалъ бы вамъ три, четыре спокойныхъ строки. И потому, я беру назадъ мое письмо и раскаиваюсь передъ вами въ его написаніи.

Что же касается статьи Аанасьева {А. Н. Аанасьевъ — этнографъ и библіографъ, слушатель К. Д. Кавелина въ Московскомъ университет. Въ Современник 1847 г., кн. V и VII, помщена, по рекомендаціи Кавелина, его диссертація на факультетскую тему: Государственное хозяйство при Петр Великомъ. Объ Аанасьев см. подробности ниже, при его письм къ К. Д. Кавелину.}, вы, милый мой Кавелинъ, вовсе не такъ, какъ бы слдовало, меня поняли. Это мсто моего письма, взятое отдльно, дйствительно для васъ оскорбительно, а мн мало длаетъ чести. Если вы взглянете на него съ главной точки зрнія всею письма, вы увидите, что тутъ для васъ ничего нтъ обиднаго. Исключительное участіе москвичей въ Современник мы понимали какъ главную силу нашего журнала и, основываясь на ней, начали дйствовать широко и размашисто, въ надежд будущихъ благъ. Оттого первый годъ принесъ убытокъ. Знай мы заране, что вы поддержите Краевскаго въ тяжелую для насъ годину, мы повели бы дло иначе, поскромне, т.-е. платили бы хорошія деньги только немногимъ, а всмъ остальнымъ поумренне, тогда расходъ не превзошелъ бы прихода. Я совершенно согласенъ съ вами насчетъ достоинствъ статьи Аанасьева, но боле какъ статьи ученой, нежели журнальной. Считая васъ исключительно нашими сотрудниками, мы и не думали видть въ 150 р. за листъ непомрно большой цны за эту статью, но теперь — другое дло: теперь мы имемъ причины горько жалть и о томъ, что, вмсто общанныхъ 250 листовъ, дали 400, а, вдь, это сдлано не по вашему же совту. Поняли ли вы теперь смыслъ моихъ словъ по поводу статьи Аанасьева? Если нтъ, то вашу руку, извините меня, и забудемъ объ этомъ такъ, какъ будто бы я вовсе не писалъ, а вы не читали моего письма.

Что касается статей Фролова {Н. Г. Фроловъ (р. 1812 г., ум. 15 янв. 1855 г.) былъ другомъ Грановскаго, сблизившись съ нимъ въ 1837 г. въ Берлин, гд слушалъ лекціи знаменитаго географа Риттера, а также курсы исторіи, философіи, права и естественныхъ наукъ, изучая преимущественно творенія Александра Гумбольдта. Возвратившись въ Россію, Фроловъ поселился въ Москв и спеціально занялся географіей. Съ 1852 г. онъ издавалъ здсь сборникъ подъ названіемъ Магазинъ землевднія и путешествій (всего вышло 4 тома). О Фролов см. статью Грановскаго во 2 том Собранія его сочин. и въ біографіи Грановскаго А. В. Станкевича, стр. 74—76.}, еще прежде этой исторіи, лишь только я пріхалъ и узналъ о его безконечномъ Гумбольдт, какъ содрогнулся и сказалъ Некрасову: это зачмъ вы печатаете?— ‘Да что-жь такое, онъ хорошъ съ Грановскимъ, почему-жь не напечатать?’ — отвчалъ мн Некрасовъ. Фроловъ человкъ умный, но умъ его пораженъ хроническою болзнью — не то насморкомъ, не то запоромъ. Такіе сотрудники — гибель для журнала. Но я, все-таки, не понимаю, чмъ я обидлъ Грановскаго, сказавши ему, что изъ желанія сдлать ему пріятное мы сдлали то, чтобы онъ на насъ вовсе не надялся, еслибъ мы этого не сдлали, тмъ боле, что онъ насъ и не просилъ объ этомъ. Впрочемъ, чортъ знаетъ, можетъ быть, я какъ-нибудь неуклюже выразился, въ такомъ случа, опять прошу извинить меня и дружески забыть все это.

Къ В. П. Боткину я не пишу по причин слуховъ о его скоромъ прибытіи въ Питеръ: боюсь, что мое письмо его не застанетъ въ Москв.

Вамъ, милый мой юноша, понравилось то, что Самаринъ говоритъ о народ: перечтите-ка да переведите эти фразы на простыя понятія, такъ и увидите, что это цликомъ взятыя у французскихъ соціалистовъ и плохо понятыя понятія о народ, абстрактно примненныя къ нашему народу. Еслибъ объ этомъ можно было писать, не рискуя впасть въ тон доноса, я бы потшился надъ нимъ за эту страницу. Повсть Антонъ — прекрасна, хотя и не божественна, какъ вы говорите. Читать ее — пытка: точно присутствуешь при экзекуціи {Антонъ-горемыка, повсть Д. В. Григоровича, помщ. въ Современник 1847 г., т. VI, кн. 11.}.

Позвольте побранить васъ за неаккуратность. Вашею статьей (второю) о книг Соловьева {Это рядъ критическихъ статей Кавелина о книг С. М. Соловьева: Исторія отношеній между русскими князьями Рюрикова рода. Первая статья была помщена въ Современник 1847 г., кн. VIII, вторая, о которой идетъ рчь, въ декабр. книг того же года, а третья въ майской книг Современника за 1848 г.} вы поставили насъ въ затруднительное положеніе: 12 No долженъ раздуться чудовищно. Если бы вы недлями-двумя раньше увдомили, что пришлете такую-то статью, такого-то (приблизительно) размра, тогда изъ отдла ‘Словесности’ была бы выкинута комедія. Охъ, вы, москвичи, вчно полнитесь во время сказать нужное словцо!

Тютчевъ {H. Н. Тютчевъ, вмст съ которымъ жилъ Кавелинъ въ Петербург въ 1848 г. Блинскій ставилъ высоко достоинства Тютчева, который, не будучи самъ литераторомъ, находился въ близкихъ отношеніяхъ съ выдающимися представителями русской литературы 40-хъ и 60-хъ годовъ. Тютчевъ служилъ по удльному вдомству и до конца своей жизни (ум. 15 дек. 1878 г.) былъ близокъ и друженъ съ Кавелинымъ.} вамъ кланяется, а я крпко жму руку и остаюсь вашимъ

В. Блинскимъ.

Спб., 7 декабря 1847 г.

Что съ вами дется, милый мой Кавелинъ? Прислали вы мн письмо въ тетрадь, вызвали на разные вопросы, я отвчалъ, какъ могъ, ждалъ скораго отвта, а его нтъ, какъ нтъ. Ужь не больны ли вы, или ваша жена? Или вамъ не до писемъ по случаю отставки Строганова? Это я считаю очень возможнымъ. Я человкъ посторонній Московскому университету, а всть объ отставк Строганова {Графъ С. Г. Строгановъ (р. 1794—1882 г.) — попечитель Московскаго университета съ 1835 по 1847 г. На его мсто былъ назначенъ Д. П. Голохвастовъ.} огорчила меня даже помимо моихъ отношеній къ вамъ, Грановскому, Коршу. Это событіе, прискорбное для всхъ друзей общаго блага и просвщенія въ Россіи. О васъ, господа, я и не говорю: все это время не было дня, чтобъ я не думалъ объ этомъ, и это думанье вовсе не веселое и не легкое. Соколъ съ мста, ворона на мсто. Тяжело и грустно! Чортъ возьми, иной разъ, право, длается легко и весело отъ мысли, что жизнь — фантасмагорія, что какъ мы ни волнуемся, а придетъ же время, когда и кости наши обратятся въ пыль.

И будетъ спать въ земл безгласно

То сердце, гд кипла кровь,

Гд такъ безумно, такъ напрасно

Съ враждой боролася любовь.

Статья ваша противъ Самарина жива и дльна, какъ все, что вы пишете, но я крайне недоволенъ ею съ одной стороны. Этотъ ‘баричъ третировалъ насъ съ вами du haut de sa grandeur, какъ мальчишекъ, вы возражали ему, стоя передъ нимъ на колняхъ. Ваше заключительное слово было то, что онъ — даровитый человкъ. Что Самаринъ человкъ умный, противъ этого я ни слова, хотя его умъ парадоксальный и безплодный, что Самарина нельзя никакъ назвать бездарнымъ человкомъ, и съ этимъ я совершенно согласенъ. Но не быть бездарнымъ и быть даровитымъ-это вовсе не одно и то же. Это, впрочемъ, общій всхъ насъ недостатокъ — легкость въ производств въ геніи и таланты. Причина этому — молодость нашего образованія и нашей литературы, мы еще не приглядлись къ геніямъ и талантамъ. Если человкъ написалъ статью или дв такъ, что въ этихъ статьяхъ видно умнье владть языкомъ и боле или мене прилично и ловко выражать свои мысли, каковы бы он ни были, мы ужь и разваемъ ротъ отъ удивленія и кричимъ: талантъ, талантъ, огромный талантъ! Пора бы, кажется, намъ разстаться съ этою, немножко дтскою, привычкой и быть поскупе на хвалебные эпитеты. Какъ ни молода наша литература, а ужь сколько фактовъ успла она намъ дать для нашего возмужанія! Я помню, что такое были эти люди: Языковъ, Марлинскій, Баратынскій, Подолинскій, Брамбеусъ, Бенедиктовъ. Толковали уже не о томъ, таланты ли они, а не геніи ли? И гд же они теперь, гд ихъ слава, кто говоритъ о нихъ, кто помнитъ? Не обратились ли они въ какія-то темныя преданія? А, между тмъ, вс они дйствительно были люди не только не бездарные, но и съ талантами. Это доказываетъ, что и талантъ, самъ по себ, еще не Богъ знаетъ что. А Загоскинъ и Лажечниковъ? Даже Булгаринъ въ свое время? Да это были колоссы родосскіе въ наше время и длили славу съ Пушкинымъ. Вся Русь о нихъ знала, за ихъ романы платили десятками тысячъ. С. Т. Аксаковъ и H. С. Степановъ отвалила за Рославлева 40,000 руб. ас., не получили, правда, ни копйки барыша, но свои деньги и издержки на печатаніе воротили, несмотря на то, что романъ продавался 20 р. ас. экземпляръ. А теперь? Даже Юрій Милославскій печатается только для бывшихъ читателей романовъ Алекс. Анимовича Орлова. И такъ, если? и талантъ такъ дешевъ (а Загоскинъ и Лажечниковъ люди съ талантомъ), то что же намъ падать ницъ передъ тмъ, что только бездарность? Г. Самаринъ въ два года высидлъ дв статьи. Первая книжка Современника вышла перваго января, а статья на нее явилась въ сентябр. Стало быть, авторъ обтесывалъ и отчеканивалъ ее, по крайней мр, пять мсяцевъ. Было время придать ей ума и таланта! Вы скажете, у кого нтъ ни ума, ни таланта, тому досугъ и работа не дадутъ ихъ. Это не совсмъ такъ. Я вамъ прочту иную живую и горячую, но съ плеча написанную статью мою, она вамъ понравится, можетъ быть, приведетъ васъ въ восторгъ. Подайте мн время обработать эту импровизацію — вы не узнаете ее: живость и теплота въ ней останутся, а силы ума и таланта прибавится на 20 процентовъ. Иногда сгоряча напишешь глупость — и не замтишь, станешь потомъ читать въ печати — и покраснешь до ушей, да потомъ дня три ходишь самъ не свой. Имя время, не просмотришь этой глупости. Когда пишешь сгоряча и къ спху, о чемъ надо говорить, по логическому развитію мысли, сперва, о томъ говоришь посл, и, наоборотъ, о чемъ надо сказать вскользь,глядишь, расползется въ существенную часть статьи, а иная существенная часть выходитъ замткою propos, а сколько водяныхъ мстъ, вялыхъ фразъ, реторики, болтовни, и все это поневол, по неимнію времени добиться до яснаго изложенія собственной мысли. Дайте время, и все будетъ какъ надо. Знаете ли, какія лучшія мои статьи? Вы ихъ не знаете — это т, которыя не только не напечаны, а никогда не были и написаны и которыя я слагалъ въ голов моей во время поздокъ, гуляній,— словомъ, въ нерабочее мое время, когда ничто извн не понуждало меня приняться за работу. Боже мой! сколько яркихъ неожиданныхъ мыслей, сколько страницъ живыхъ, страстныхъ, огненныхъ! И многое, что особенно хорошо въ моихъ печатныхъ статьяхъ, большею частью удержанные въ памяти и ослабленные урывки изъ этихъ на свобод слагавшихся въ праздной голов статей. Я не обольщенъ моимъ талантомъ (скажу вамъ кстати, благо ужь разболтался, увлекшись, по обыкновенію, отступленіемъ), я знаю, что моя сила не въ талант, а въ страсти, въ субъективномъ характер моей натуры, въ томъ, что моя статья и я — всегда нчто нераздльное. Но опять-таки я не скажу о себ, чтобъ я былъ только не бездарный человкъ и чтобы у меня не было положительнаго таланта: безъ таланта невозможно объектировать ни своей мысли, ни своего чувства, я хочу только сказать, что я нисколько не ослпленъ объемомъ моего таланта, ибо знаю, что это далеко не Богъ знаетъ что. Вотъ, наприм., Некрасовъ — это талантъ, да еще какой! Я помню, кажется, въ 42 или 43 году онъ написалъ въ Отечественныхъ Запискахъ разборъ какого-то булгаринскаго издлія съ такою злостью, ядовитостью, съ такимъ мастерствомъ, что читать наслажденье и удивленье, а, между тмъ, онъ тогда же говорилъ, что не питаетъ къ Булгарину никакого непріязненнаго чувства. Разумется, его теперешнія стихотворенія тмъ выше, что онъ, при своемъ замчательномъ талант, внесъ въ нихъ и мысль сознательную, и лучшую часть самого себя. А вотъ и еще примръ, еще боле поразительный, замчательнаго таланта, какъ таланта ZZ. Еслибъ вы увидли этого добраго, но пустйшаго малаго, вашему удивленію не было бы конца. Но я заболтался и сбился,— отступленія всегда точки преткновенія для меня. Поворачиваю круто къ прежней матеріи. Въ чемъ увидли вы даровитость Самарина? Въ томъ, что онъ пишетъ не такъ, какъ Студитскій или Брантъ? Но, вдь, это дураки, а онъ уменъ. Вспомните, что онъ человкъ съ познаніями, съ многостороннимъ образованіемъ, говоритъ на нсколькихъ иностранныхъ языкахъ, читалъ на нихъ все лучшее, да не забудьте при этомъ, что онъ свтскій человкъ. Что-жь удивительнаго, что онъ уметъ написать статью такъ же порядочно (comme il faut), какъ уметъ порядочно держать себя въ обществ? Оставляя въ сторон его убжденія, въ стать его нтъ ничего пошлаго, глупаго, дикаго, въ отношеніи къ форм, все какъ слдуетъ, но гд же въ ней проблески особеннаго таланта, вспышки ума и мысли? Надо быть слишкомъ предубжденнымъ въ пользу такого (?), чтобы видть въ немъ что-нибудь другое, кром человка сухаго, черстваго, съ умомъ парадоксальнымъ, больше возбужденнымъ к развитымъ, нежели природнымъ, человка холоднаго, самолюбиваго, завистливаго, иногда блестящаго по причин злости, но всегда мелкаго и посредственнаго. Можетъ быть, я ошибаюсь и онъ современенъ докажетъ, что у него есть талантъ, тогда я первый признаю его, но пока, воля ваша, спшить не вижу нужды. Вы имли случай раздавить его, вамъ это было легче сдлать, чмъ мн. Дло въ томъ, что въ своихъ фантазіяхъ онъ опирается на источники русской исторіи, тутъ я насъ. Мн онъ сказалъ объ Ипатьевской лтописи, а я не знаю и о существованіи ея, вы — другое дло, вы ее читали и изучали, и ею же его и могли бить. Вы это и сдлали, но съ такимъ уваженіемъ къ нему, что иной читатель можетъ подумать, будто вамъ и Богъ всть какъ тяжело бороться съ такимъ могучимъ противникомъ и что вы хотите задобрить его, чтобъ онъ ужь больше не подвергалъ васъ случайностямъ и опасностямъ такой трудной борьбы. А вмсто этого, вамъ слдовало бы подавить его вжливою ироніей, презрительною насмшкой. Вы же такъ способны и ловки на это. Надо вамъ сказать, что вашу статейку на Погодина, въ смси Современника {Въ 8 кн. Современника 1847 г., т. IV, въ отд. Смси (стр. 114—125) къ современныхъ замткахъ помщено Возрожденіе Москвитянина. Что такое статья Погодина о трудахъ и. Бычкова, Бляева, Попова, Калачова, Кавелина и Соловьева по части русской исторіи? Эта замтка по поводу разбора Погодинымъ трудовъ всхъ названныхъ ученыхъ, помщеннаго въ 1 кн. Москвитянина за 1847 г., написана Кавелинымъ, но напечатана безъ его подписи и не вошла въ собраніе его сочиненій, изданное Солдатенковымъ. К. Д. Кавелинъ весьма остроумно отражаетъ въ ней нападки на него со стороны Погодина за его статью О юридическомъ быт древней Россіи.}, я прочелъ, видно, въ недобрый часъ, что ли, я то не прочелъ, а какъ-то просмотрлъ, перелистывая словно во сн. Но недавно, отъ нечего длать, посл обда, перечитывая то и другое въ смси, добрался я и до вашей статейки и — проглотилъ ее, перечелъ два раза. Это не просто зло, c’est mordant. И чмъ эта злость добродушне и спокойне, тмъ востре ея щучьи зубы. Какъ все ловко, мтко, какъ съ начала до конца ровно выдержанъ тонъ! Этого я, признаться, и не ожидалъ отъ васъ, ученый другъ мой. Ваша статья, несмотря на ея содержаніе я тяжесть многихъ доводовъ, вышла истинно-фельетонная — родъ сочиненій, который такъ рдко дается русскимъ литераторамъ, не говоря уже об ученыхъ. Что, если бы вы такъ же выскли Самарина, какъ Погодина! А церемониться съ славянофилами нечего. Я не знаю Киревскихъ, но, судя по разсказамъ Грановскаго и Герцена, это фанатики, полупомшанные (особенно Иванъ), но люди благородные и честные, я хорошо знаю лично К. С. Аксакова: это человкъ, въ которомъ благородство — инстинктъ натуры, я мало знаю брата его И. С. и не знаю, до какой степени онъ славянофилъ, но не сомнваюсь въ его личномъ благородств. За исключеніемъ этихъ людей, вс остальные славянофилы, знакомые т лично или только по сочиненіямъ …… страшные и на все готовые, или, по крайней мр, пошлецы. Г. Самаринъ не лучше другихъ, отъ его статьи несетъ мерзостью. Эти господа чувствуютъ свое безсиліе, свою слабость и хотятъ замнить ихъ дерзостью, наглостью и ругательнымъ тономъ. Въ ихъ рядахъ нтъ ни одного человка съ талантомъ. Ихъ журналъ, Москвитянинъ, читаемый только собственными сотрудниками, и Московскій Сборникъ — изданіе для охотниковъ. А журналы ихъ противниковъ расходятся тысячами, ихъ читаютъ, о нихъ говорятъ, ихъ мннія въ ходу. Да что объ этомъ толковать много! Катать ихъ…..! И Богъ вамъ судья, что отпустили живымъ одного изъ нихъ, имя его подъ пятою своей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Теперь я хочу въ послдній разъ и серьезно поговорить съ вами о дл вашего сотрудничества въ Отечественныхъ Запискахъ. Я на это и не яду отъ васъ отвта, ибо эти строки не вопросъ, а окончательное объясненіе недоразумнія. Мн досадно, что я написалъ по тому поводу столько же глупое, сколько и длинное письмо къ Боткину. А досадно потому, что вижу теперь, что письмо мое было холостымъ выстрломъ въ воздухъ и, вмсто того, чтобы попасть въ васъ съ Грановскимъ, никуда не попало, и я остался въ дуракахъ. А все потому, что вы не хотли быть со мною откровеннымъ, за что я, впрочемъ, на васъ не сержусь, потому что источникъ этой неоткровенности — деликатность, въ увренности, что убдить меня нельзя, вы не хотли попусту тревожить меня тмъ, что, казалось вамъ, можетъ дйствовать на меня непріятно. Дло въ томъ, что разговоръ съ Д. М. Щепкинымъ {Сынъ Мих. Сем. Щепкина, Дмитрій Мих. Щепкинъ (р. 20 сент. 1817 ум. 12 дек. 1867 г.), принадлежавшій также къ кружку Грановскаго и Герцена и находившійся въ дружескихъ отношеніяхъ съ Кавелинымъ.} раскрылъ мн глаза. Какъ ни деликатно и ни мягко намекнулъ онъ мн о дл, я понялъ все. Позвольте же мн на этотъ счетъ объясниться съ вами прямо, откровенно. Вы давали и прежде статьи Краевскому, теперь дали общаніе участвовать на будущій годъ въ его журнал. Вы это сдлали не потому, что (какъ я думалъ) творили не вдая что, а какъ люди, дйствующіе сознательно. Хоть въ письм вашемъ и Грановскаго главная и истинная причина обойдена вовсе, но вы отвчали мн твердо, какъ люди, поступившіе по убжденію. Одно это должно бы мн открыть глаза, но я только усумнился, да тутъ же и подавилъ свое сомнніе. И такъ, дло вотъ въ чемъ: вы остаетесь при томъ дурномъ мнніи о Некрасов, при той недоврчивости къ нему, о которой вы писали мн великимъ постомъ ныншняго года. Я, съ моей стороны, вполн сознавай несправедливость и неделикатность поступка со мною Некрасова, тмъ не мене, не вижу въ немъ дурнаго человка. Это потому, что я знаю его, знаю давно и хорошо и знаю вс circonstances attnuantes его поступка со иною, прямой его источникъ. Вы предполагаете возможнымъ, что при паденіи Отечественныхъ Записокъ Современникъ будетъ ими, а Некрасовъ вполн замнитъ Краевскаго. Я глубоко убжденъ, что вы ошибаетесь. Но, къ несчастію, вы правы въ отношеніи къ самимъ себ, потому что онъ далъ вамъ, поступкомъ со мною, поводъ и основаніе такъ думать о немъ. На вс мои доводы въ его защиту вы вправ сказать мн: пусть вы его знаете хорошо, да мы то не знаемъ, а судимъ по факту. Я, любезный Кавелинъ, пишу къ вамъ это не для того, чтобы поднимать старыя дрязги, даже не изъ желанія, какъ говорится, помочь длу, но только для того, чтобы показать и доказать вамъ, что я вовсе не такой человкъ, которому что войдетъ въ голову, такъ гвоздемъ не выколотишь, который не уметъ влзть ни на минуту въ чужую кожу и посмотрть на дло глазами людей, которые это дло видятъ иначе, и съ которымъ, слдовательно, необходимы умолчанія, обходы и т. п. Мн эта исторія обошлась дорого. Если я ее, болзнь и потерю ребенка выдержалъ прошлою осенью, зимою и весною, это доказываетъ, что, несмотря на мою слабость, я физически живущъ страшно. Вы мн поврите, если я вамъ скажу, что посягательство на мои личные, матеріальные интересы слишкомъ мало на меня дйствовало, и то въ начал только исторіи, и что я страдалъ больше за него. Я долженъ вамъ дознаться, что до сихъ поръ я чувствую, что мн съ нимъ не такъ тепло и легко, какъ было до этой исторіи. Вообще, по причин ея, все начало Современника какое-то неблагодатное, что-то нетвердое и шаткое видлось въ самыхъ успхахъ его, чуялось, что не таковы бы еще были его успхи, еслибъ раздленіе и охлажденіе и’ проникли туда, гд все зависло отъ единодушія и общаго одушевленія. Въ первой уже книжк Отечественныхъ Записокъ была ваша статья, это продолжалось и потомъ, а это было куда нехорошо для новаго журнала! Я признаюсь, у меня недоставало духа взглянуть на дло прямо. Да и то сказать: болнъ, близокъ въ смерти, безъ средствъ, я долженъ былъ, волею или неволею, ухватиться за Современникъ, какъ за надежду и за спасеніе. Вотъ вамъ моя исповдь, посл которой вы должны вполн понять меня въ отношеніи къ извстному вопросу. Больше объ этомъ чтобъ не было и рчи. Покажите это мое письмо (или только эти строки) только Грановскому, такъ какъ это дло больше всхъ касается только васъ двоихъ, да и письмо мое къ Боткину писалось преимущественно объ васъ и для васъ двоихъ. Я о немъ очень жалю, что написалъ его, особенно о той выходк, которая оскорбила васъ, признаюсь, она была неумстна и неловка. Я опять-таки повторяю, что вы ее не совсмъ такъ поняли, но я вижу, что иначе понять вамъ было бы мудрено. Забудьте ее, я прошу объ этомъ васъ и Грановскаго именемъ тхъ симпатій и убжденій, которыя соединяютъ насъ, а доказать мн, что вы забыли ее, вы можете только тмъ, что опять возьметесь хлопотать въ томъ же дух насчетъ извстныхъ статей. Самый разсчетъ запрещаетъ теперь намъ хотя малйшее ограниченіе въ расходахъ, напротивъ, требуетъ еще большей готовности на большія издержки, несмотря на то, что и ныншній годъ можетъ принести опять убытки.

Принимаясь за это письмо, я перечелъ снова ваше, и хочу, ужъ заразъ, еще кое-что сказать по его поводу, въ дополненіе моего прежняго отвта. Вы спрашиваете: ‘Представляетъ ли современная русская жизнь такую другую сторону, которая, будучи художественно воспроизведена, представила бы намъ положительную сторону нашей народной физіономіи?’ — и видите съ моей стороны уступку славянофиламъ въ утвердительномъ моемъ отвт. Но, несмотря на него, я и не думалъ съ ними соглашаться, по причинамъ, изложеннымъ въ вашемъ письм я съ которыми я всегда былъ вполн согласенъ. Но поймите, что, въ отношеніи къ этому вопросу, въ печати необходимо или обходить его, или ршать утвердительно. Но этотъ вопросъ многими поставляется проще, т.-е. многіе, не видя въ сочиненіяхъ Гоголя и натуральной школы такъ называемыхъ ‘благородныхъ лицъ’, а все плутовъ или плутишекъ, приписываютъ это будто бы оскорбительному понятію о Россіи, что въ ней-де честныхъ, благородныхъ и, вмст съ тмъ, умныхъ людей быть не можетъ. Это обвиненіе нелпое, и его-то старался я и буду стараться отстранять. Что хорошіе люди есть везд, объ этомъ и говорить нечего, что ихъ на Руси, по сущности народа русскаго, должно быть гораздо больше, нежели какъ думаютъ сами славянофилы (т.-е. истинно-хорошихъ людей, а не мелодраматическихъ героевъ), и что, наконецъ, Русь есть по преимуществу страна крайностей и чудныхъ, странныхъ, непонятныхъ исключеній,— все это для меня аксіома, какъ 2X2=4. Но вотъ горе-то: литература, все-таки, не можетъ пользоваться этими хорошими людьми, не впадая въ идеализацію, въ реторику и мелодраму, т.-е. не можетъ представлять ихъ художественно такими, какъ они есть на самомъ дл, по той простой причин, что ихъ тогда не пропуститъ цензурная таможня. А почему? Потому именно, что въ нихъ человческое въ прямомъ противорчіи съ тою общественною средой, въ которой они живутъ. Мало того, хорошій человкъ на Руси можетъ быть иногда героемъ добра, въ полномъ смысл слова, но это не мшаетъ ему быть съ другихъ сторонъ гоголевскимъ лицомъ: честенъ и правдивъ, готовъ за правду на пытку, на колесо, но невжда, колотитъ жену, варваръ съ дтьми и т. д. Это потому, что все хорошее въ немъ есть даръ природы, есть чисто-человческое, которымъ онъ нисколько не обязанъ ни воспитанію, ни преданію,— словомъ, сред, въ которой родился, живетъ и долженъ умереть, потому, наконецъ, что подъ нимъ нтъ terrain, а какъ вы говорите справедливо — не пловучее море, а огромное стекло. Вотъ, наприм., честный секретарь узднаго суда. Писатель реторической школы, сообразивъ его гражданскіе и юридическіе подвиги, кончитъ тмъ, что за его добродтель онъ получаетъ большой чинъ и длается губернаторомъ, а тамъ и сенаторомъ. Это цензура пропуститъ со всею охотой, какими негодяями ни былъ бы обставленъ этотъ идеальный герой повсти, ибо онъ одинъ выкупаетъ съ лихвою наши общественные недостатки. Но писатель натуральной школы, для котораго все(го) дороже истина, подъ конецъ повсти представитъ, что героя опутали со всхъ сторонъ и запутали, засудили, отршили съ безчестіемъ отъ мста, которое онъ портилъ, и пустили съ семьею по міру, если не сослали въ Сибирь, а общество наградило его за добродтель справедливости и неподкупности эпитетами безпокойнаго человка, ябедника, разбойника и пр. и пр. Изобразитъ ли писатель реторической школы доблестнаго губернатора, онъ представитъ удивительную картину преобразованной кореннымъ образомъ и доведенной до послднихъ крайностей благоденствія губерніи. Натуралистъ же представитъ, что этотъ дйствительно благонамренный, умный, знающій, благородный и талантливый губернаторъ видитъ, наконецъ, съ удивленіемъ и ужасомъ, что не исправилъ дла, а только еще больше испортилъ его, и что, покоряясь невидимой сил вещей, онъ долженъ себя считать счастливымъ, что по своему крупному чину, вмст съ породой и богатствомъ, онъ не могъ покончить точь-въ-точь какъ вышеупомянутый секретарь узднаго суда. Кто-жь будетъ пропускать такія по всти? Во всякомъ обществ есть солидарность, въ нашемъ страшная, она основывается на пословиц: съ волками надо выть поволчьи. Теперь вы видите ясно, какъ я понимаю этотъ вопросъ и почему ршаю его не такъ, какъ бы слдовало.

И такъ, вы видите, что я вполн и во всемъ согласенъ съ вами. Найдутся, впрочемъ, и несогласія, но не въ мысляхъ, а въ оттнкахъ мыслей, о чемъ писать скучно. Говоря, что Гоголь изображаетъ не пошлецовъ, а человка вообще, я имю въ виду отстоять отъ его враговъ сущность его художественнаго таланта. Съ этой стороны и вы не совсмъ правы, видя въ немъ только комика. Его Бульба и разныя отдльныя черты, разсянныя въ его сочиненіяхъ, доказываютъ, что онъ столько же трагикъ, сколько и комикъ, но что отдльно тмъ или другимъ онъ рдко бываетъ въ отдльномъ произведеніи, но чаще всего слитно тмъ и другимъ. Комизмъ — слово узкое для выраженія гоголевскаго таланта. У него и комизмъ-то выше того, что мы привыкли называть комизмомъ. Что касается добродтелей Собакевича и Коробочки, вы опять не поняли моей цли, а я совершенно съ вами согласенъ. У насъ вс думаютъ, что если кто, сидя въ театр, отъ души гнушается лицами въ Ревизор, тотъ уже не иметъ ничего общаго съ ними, и я хотлъ замтить, съ одной стороны, что самые лучшіе изъ насъ не чужды недостатковъ этихъ чудищъ, а съ другой, что эти чудища — не людоды же. А вы правы, что собственно въ нихъ нтъ ни пороковъ, ни добродтелей. Ботъ почему заране чувствую тоску при мысля, что мн надо будетъ писать о Гогол, можетъ быть, на одну статью, чтобы сказать о немъ мое послднее слово: надо будетъ говорить многое не такъ, какъ думаешь. Въ этомъ отношеніи писать о Лермонтов гораздо легче. Что между Гоголемъ и натуральною школой цлая бездна, но, все-таки, она идетъ отъ него, онъ отецъ ея, онъ не только далъ ей форму, но и указалъ на содержаніе. Послднимъ она воспользовалась не лучше его (куда ей въ этомъ бороться съ нимъ!), а только сознательне. Что онъ дйствовалъ безсознательно,— это очевидно, но Коршъ больше чмъ правъ, говоря, что вс геніи такъ дйствуютъ. Я отъ этой мысли года три назадъ съ ума сходилъ, а теперь она для меня аксіома, безъ исключеній. Петръ Великій — не исключеніе. Онъ былъ домостроитель, хозяинъ государства, на все смотрлъ съ утилитарной точки зрнія. Онъ хотлъ сдлать изъ Россіи нчто врод Голландіи и построилъ было Петербургъ-Амстердамъ. Но то ли только вышло или должно выйти изъ его реформы? Геній — инстинктъ, а потому и откровеніе г броситъ въ міръ мысль и оплодотворитъ ею его будущее, самъ не зная, что сдлалъ, и думая сдлать совсмъ не то! Сознательно дйствуетъ талантъ, но за то онъ кастратъ, безплоденъ, своего ничего не родитъ, но за то лелетъ, ростить и крпитъ дтей генія. Посмотрите на Жоржъ-Сандъ въ тхъ ея романахъ, гд рисуетъ она свой идеалъ общества: читая ихъ, думаешь читать переписку Гоголя. но довольно объ этомъ.

Статья ваша о Соловьев дльна, и я читалъ ее съ наслажденіемъ. У васъ везд мысль, и всегда одна и та же, отъ этого въ самыхъ сухихъ матеріяхъ вы живы и литературны. Продолжайте ваше дло. Кстати: вамъ врно будетъ досадно, что статья ваша не вся напечатана въ 12 No. Что длать, сами виноваты {Рчь идетъ объ упомянутой выше стать Кавелина по поводу книги Соловьева: Объ отношеніи князей Рюрикова рода.} Но объ этомъ я много говорилъ Ботвину. Что это длается съ Погодинымъ? Что за слухи? Ничего не понимаю. Онъ с….., но уменъ, очень уменъ, даже безъ сравненія съ славянофилами, которые умомъ вс очень богаты. А, впрочемъ, чмъ онъ умне, тмъ отвратительне, потому что лицемръ.

Отвчайте мн ради Аллаха, что вы думаете насчетъ моего предложенія — обозрть вкратц литературную дятельность по части русской исторіи за ныншній годъ? Не стсняйте себя ни малйше, если не имете времени или даже просто охоты. Обойтись безъ этого можно, скажу просто, что объ этомъ въ Современник отдавались постоянные и подробные отчеты — и дло съ концомъ. Только увдомьте, чтобъ я уже зналъ чего держаться. Да забылъ я въ письм къ Ботвину спросить: на старой ли квартир (въ Доброй Слободк) живетъ Галаховъ {А. Д. Галаховъ — составитель хрестоматій и авторъ цлаго ряда капитальныхъ монографій по исторіи русской литературы и курса исторіи русской словесности. Въ то время онъ былъ ревностнымъ сотрудникомъ Отеч. Запис.}, я писалъ къ нему туда со вложеніемъ письма къ Кудрявцеву {Профессоръ всеобщей исторіи въ Московскомъ университет, преемникъ по каедр Грановскаго, въ то время только что возвратившійся изъ-за границы.} и отвта не получилъ. Прощайте.

Вашъ В. Блинскій.

II.
H. В. Калачовъ.

(Р. 26 мая 1819 г., ум. 35 окт. 1885 г.).

Ученая дятельность академика и сенатора H. В. Калачова хорошо извстна и памятна всмъ спеціалистамъ по русской исторіи и исторіи русскаго права, особенно за послднее время, когда она исключительно была посвящена русской археографіи к организаціи изученія этой отрасли источниковднія русской исторіи. Основаніе и первоначальное устройство въ Москв новаго архива министерства юстиціи, превосходящаго многія изъ лучшихъ архивныхъ помщеній въ Западной Европ, учрежденіе въ Петербург, въ январ 1878 г., археологическаго института и вслдъ затмъ насажденіе въ провинціяхъ ученыхъ архивныхъ коммиссій и при нихъ историческихъ архивовъ,— таковы несомннныя заслуги Н.В. Калачова на поприщ изученія русской исторіи.

Въ 1840 г. Н. В. Калачовъ окончилъ курсъ въ Московскомъ университет кандидатомъ правъ, въ 1843 г. выдержалъ тамъ же магистерскій экзаменъ, а въ 1846 г. защитилъ диссертацію о Русской Правд. К. Д. Кавелинъ былъ главнымъ оппонентомъ на диспут Калачова и представилъ въ факультетъ весьма лестный отзывъ о его диссертаціи, который въ томъ же году былъ напечатанъ въ Отечественныхъ Запискахъ въ вид рецензіи {Сочиненія Кавелина, т. II, стр. 98—110.}.

По характеру ума к образу мыслей, Калачовъ былъ діаметрально-противуположенъ Кавелину. Калачовъ не имлъ того философски-синтетическаго склада мысли, какимъ по попреимуществу отличался Кавелинъ, онъ тщательно изслдовалъ источники и факты древне-русской жизни и избгалъ обобщеній и теоретическихъ построеній въ исторіи, а по общественно-политическимъ воззрніямъ боле склонялся къ направленію славянофильскому и былъ усерднымъ вкладчикомъ въ Москвитянин, съ которымъ полемизировалъ Кавелинъ. Тмъ не мене, Кавелинъ высоко ставилъ ученыя достоинства Калачова и когда, по семейнымъ неладамъ съ профессоромъ Крыловымъ, вынужденъ былъ оставить въ 1848 г. службу въ Московскомъ университет, то указалъ на Калачова, какъ на достойнаго себ преемянка по каедр исторіи русскаго права.

Калачовъ профессорствовалъ въ Московскомъ университет четыре гола, до 1852 г. Къ этимъ-то годамъ и относятся его письма къ Кавелину, печатаемыя ниже. Въ 1848 г. H. В. Калачовъ задумалъ издавать въ Москв ученый сборникъ: Архивъ историко-юридическихъ свдній, относящихся до Россіи. Первая книга Архива вышла въ феврал 1850 г., вторая, въ двухъ частяхъ, въ 1854—1855 г., а послдняя, третья, въ 1861 г. Въ первой книг Архива помщена небольшая замтка К. Д. Кавелина: Нсколько словъ о примтахъ, а по выход этой книги Кавелинъ помстилъ въ Отеч. Зап. большую на нее рецензію {Сочиненія Кавелина, т. III, стр. 178—202.}. Въ этой рецензіи онъ съ увлеченіемъ привтствуетъ изданіе H. В. Калачова, на справедливости называя его ‘капитальнымъ пріобртеніемъ для русской исторической литературы’ и заявляя, что ‘имя издателя’, его знанія, его историческіе труды заране (еще при первомъ слух о замысл г. Калачова) ручались уже за достоинство и интересъ Сборника.

——

26 декабря 1849 г. (Москва).

Любезнйшій Константинъ Дмитріевичъ!

Ваше письмо, въ отвтъ на мое объ издаваемомъ мною Сборник, меня, признаюсь откровенно, и обрадовало, и опечалило. Я не могъ не порадоваться вашему теплому участію къ замышленному мною длу и готовности содйствовать ему вашими собственными трудами, но всего боле порадовался я вашей настоящей дятельности въ географическомъ обществ, о которой мы, москвичи, уже нсколько мсяцевъ какъ слышимъ и которой, разумется, вполн сочувствуютъ вс, кто только васъ знаетъ {О дятельности К. Д. Кавелина въ географическомъ обществ, въ которомъ онъ преслдовалъ дв цли: ученою — историко-географическую и практическую — знакомство съ бытомъ крпостныхъ крестьянъ для подготовленія ихъ освобожденія, я уже имлъ случа говорить на страницахъ Русск. Стар. въ предисловіи къ тремъ неизданнымъ монографіямъ Кавелина по крестьянскому вопросу (см. Русск. Стар. 1887 г., т. LIII, стр. 437—439).}. Но я упалъ духомъ, какъ прочиталъ ваше письмо до конца, пришелъ къ мысли, что, можетъ быть, недостатокъ времени не позволитъ вамъ участвовать въ первой книжк Архива. Еслибъ вы знали, какъ мн дорого это участіе, какъ много я его цню, и не только я, но вс, занимающіеся наукой, то, врно, посвятили бы мн денекъ-другой, чтобы составить хотя маленькую статейку въ доказательство, что и вы сочувствуете моему изданію, а эта какъ нельзя боле важно для успха моего Сборника въ публик. Охотно поэтому откладываю ожиданіе отъ васъ статьи еще на дв недли, т.-е. до 12 генваря 1850 г. и даже, пожалуй, еще сверхъ того дня на два, на три. Для того же, чтобы вы не представляли себ несбыточнымъ выступить въ моемъ Архив съ цлымъ изслдованіемъ, я вамъ замчу, что честь помстить въ немъ такое ваше изслдованіе (еслибъ вы на это согласились) я предоставляю себ на вторую книжку, теперь, кром того, что недостатокъ времени не позволитъ этого сдлать, я не могъ бы напечатать большой статьи и по недостатку мста. Касательно же выбора, я долженъ вамъ замтить, что всякая ваша статья, какого бы рода она ни была, можетъ, вслдствіе новаго составленнаго мною отдла (о которомъ я вамъ прежде не писалъ), получить мсто въ моемъ Архив. Этотъ отдлъ будетъ нчто врод журнальной смси, подъ названіемъ: Замчанія, указанія и новости, касающіяся до объясненія древняго быта Россіи. Помстятся здсь на первый разъ статьи: Аанасьева — о домовомъ, Буслаева — о громовник, Бляева — объ одномъ Сборник, Заблина — объ одномъ хронограф, Филимонова — о древней въ Россіи портретной живописи, моя — замтка о сошномъ письм и проч. Изъ этого вы видите, что почти все (если вспомните еще отдлъ, назначаемый для Словаря), что бы вамъ ни вздумалось написать, можетъ взойти въ мой Сборникъ. Если же я прежде не писалъ къ вамъ объ этомъ, то потому только, что я затваю многое, а удается не все, слдовательно, вы могли бы до сихъ поръ (когда дло почти уже сдлано) принять это за мечту. Вы знаете, какъ давно я уже мечтаю объ изданіи такого Сборника, лтомъ, бывши въ деревц, я къ вамъ писалъ объ немъ съ надеждой, но только теперь могу говорить объ этомъ, какъ о предпріятіи почти уже совершенно исполненномъ. Этимъ я и отдаюсь теперь въ ваши руки, и надюсь, что вы осчастливите мой Сборникъ вашимъ вкладомъ или, какъ вы называете, ‘скромною лептой’.

Передайте мою глубокую благодарность Владиміру Алексевичу Милютину. Съ радостью готовъ принять его указатель къ Библіотек для Чтенія, котораго составленіе я еще не поручалъ никому. Во 2-й книжк Сборника онъ можетъ быть помщенъ,— въ первомъ том нтъ боле мста, потому что указатель Свернаго Архива и книгъ 1848 г. занимаетъ до 8 листовъ.

Теперь насчетъ Каченовскаго {Кавелинъ высоко ставилъ ученыя заслуги извстнаго профессора и ректора Московскаго университета М. Т. Каченовскаго (р. 1775 г., ум. 1842 г.), основателя такъ называемой скептической школы въ русской исторіи. Кавелинъ указалъ на ученыя заслуги Каченовскаго въ своей рецензіи на Изслдованія, замчанія и лекціи Погодина (Сочиненія Кавелина, т. III, стр. 151—158, 190—196), чмъ задлъ особенно за живое Погодина, враждовавшаго, какъ извстно, противъ скептической школа. Изъ настоящаго письма H. В. Калачова видно, что Кавелинъ думалъ заняться подробнымъ изслдованіемъ дятельности Каченовскаго.}. На насъ лежитъ священный долгъ отдать ему должную честь. Въ Москв къ нему еще слишкомъ холодны, въ послднемъ засданіи общ. ист. и древн. я было заговорилъ объ его біографіи,— никто не отозвался. Благо вамъ, что вы можете соединить отчетъ объ его дятельности съ критическою статьей на его послдній трудъ, я увренъ, вы отдадите ему все слдующее и вашимъ словамъ публика, конечно, повритъ побольше, чмъ всякому другому. Вотъ почему я бы радъ былъ служить вамъ всмъ, чмъ могу, но, къ сожалнію, объ Каченовскомъ у меня очень мало библіографическихъ свдній. Пошлю сегодня же къ Перевлсскому {Петръ Мироновичъ Перевлсскій (ум. 8 сент. 1866 г.), извстный авторъ русской и церковно-славянской грамматики и издатель избранныхъ сочиненій русскихъ авторовъ, былъ знатокомъ русской библіографіи.}, который собираетъ матеріалы біографій: если онъ доставитъ мн что-нибудь особенное, тотчасъ же вамъ перешлю. Пока же вотъ все, что могу сказать.

Возьмите Роспись россійскимъ книгамъ Смирдина. Тамъ въ указател авторовъ вы найдете ссылку едва ли не на вс боле замчательныя изданія Каченовскаго. Потомъ, чтобы познакомиться полне съ его взглядомъ на исторію, переберите вс статьи по русской исторіи, напечатанныя въ Ученыхъ Запискахъ Московскаго университета. Он написаны почти исключительно подъ его вліяніемъ, какъ сознается самъ Каченовскій и даже въ указаніяхъ подъ этими статьями. Наконецъ, издававшійся въ послдне время Каченовскимъ Встник Европы въ 1808 г. и въ 1811 г. до 1830 г. укажетъ вамъ на вс его мысли, убжденія и, сверхъ того, познакомитъ васъ съ его журнальною дятельностью, его статьями по этой части и разными предпріятіями. Къ сожалнію, указатель на его статьи, помщенныя въ Встник Европы, у меня не оконченъ, а то я бы вамъ его доставилъ {Указатель къ Встнику Европы (1802—1830 гг.), выходившему съ 1816 по 1830 г. включительно подъ редакціей Каченовскаго, составленъ М. П. Полуденскимъ лишь въ конц 1850-хъ годовъ и напечатанъ въ Чтеніяхъ моск. общ. ист. и др. рос. за 1860 годъ (отд. изд. Москва, 1861 г.).}. Если дло не къ спху, можетъ быть, я еще буду въ состояніи служить вамъ. Другія замтки и отчасти касающіяся до служебной дятельности Каченовскаго вы найдете въ Трудахъ моск. общ. ист. и древн. (особенно въ лтописяхъ) и въ Москвитянин (если не ошибаюсь) за 1842 г., гд напечатана біографія его, составленная И. И. Давыдовымъ, и извстія о немъ Погодина {Біографія Каченовскаго, написанная И. И. Давыдовымъ, помщена не въ Москвитянин, а въ Рчахъ и отчет о состояніи Московск. университета за 1842 г. Некрологъ Каченовскаго, написанный Погодинымъ, помщенъ въ Москвитянин 1842 г., No V, стр. 208—210.}. Знаю я тоже изъ личныхъ отзывовъ многихъ знакомыхъ Каченовскаго, что онъ отличался чрезвычайною честностью, благородствомъ души и прямотою, литературными трудами и службой нажилъ себ въ Москв домъ тысячъ въ 5 сер.— едва ли не все имущество, оставленное имъ, кром книгъ, дтямъ, былъ женатъ на нмк, имлъ 2 сына и одну дочь, уже взрослыхъ, и отличался строгимъ финальнымъ исполненіемъ обязанностей. Въ семейной жизни былъ кротокъ и добродушенъ и любилъ лтомъ съ пріятелями бесдовать въ саду, который находился при его дом.

Прощайте пока, любезный и почтенный Константинъ Дмитріевичъ. Крпко на васъ надюсь и остаюсь весь вашъ

Н. Калачовъ.

Заняться перечнемъ всхъ статей Каченовскаго и статей, написанныхъ подъ его вліяніемъ, мн теперь самому до 10 генваря ршительно некогда,— я теперь связанъ вполн программой лекцій, которую начинаю только сегодня. Если же хотите, чтобы я составилъ вамъ этотъ перечень, то повремените хоть до 15 генваря 1850 г. Тогда я буду немного посвободне и съ удовольствіемъ исполню ваше желаніе.

——

1860 г. апрля 1 (Москва).

Любезнйшій Константинъ Дмитріевичъ!

По прізд изъ Петербурга я не благодарилъ васъ письменно за вашъ радушный пріемъ и расположеніе ко мн, но, признаюсь, не считалъ это неумнымъ, ибо надюсь, что и безъ того вы знаете, какъ я васъ глубоко уважаю, люблю и какъ многимъ я вамъ постоянно обязанъ.

Вчера былъ, наконецъ, диспутъ Павлова {П. В. Павловъ, въ настоящее время орд. проф. по каедр исторіи теоріи искусствъ въ Кіевскомъ университет, пріобрлъ въ 1845 г. степень магистра греческой словесности въ Петербургскомъ университет, а 31 марта 1850 г. защитилъ въ Московскомъ университет на степень доктора историческихъ наукъ диссертацію Объ историческомъ значеніи царствованія Бориса Годунова (1-е изд. Москва, 1849 г., 2-е — Спб., 1863 г.). Съ 1847 по 1859 г. включительно П. В. Павловъ занималъ въ Кіевскомъ университет каедру русской исторіи.}. Онъ, какъ и слдовало ожидать, несмотря на удивительную скромность Павлову, былъ, все-таки, блестящій. Но что смутило Павлова — это то, что Соловьевъ, очень долго нападая въ его диссертаціи на мелочи, не сказалъ ему ни одного лестнаго слова, никакого привтствія, боясь, какъ онъ выразился посл, хвалить самого себя. Онъ въ самомъ дл, кажется, убжденъ, что если что-нибудь и есть у Павлова дльнаго, то только то, что можно найти и въ его сочиненіяхъ, на которыхъ, между прочимъ, Павловъ-основывался. Бодянскій {О. М. Бодянскій (р. 1808 г., ум. 1877 г.), извстный профессоръ славянскихъ нарчій въ Моск. университет, одинъ изъ основателей на Руси науки славяновднія и знатокъ славянской и русской исторіи, бывшій редакторомъ Чтеній моск. общ. ист. и др. росс. въ теченіе почти 30 лтъ.} и я почли долгомъ сказать посл этого, что Павловъ пошелъ дальше своихъ предшественниковъ, указавъ на новый стороны въ жизни русскаго народа, которыя до сихъ поръ или не были предметомъ особыхъ изслдованій, или оставлены были безъ вниманія. Павлова очень огорчило невниманіе къ нему Соловьева, тмъ боле, что Соловьевъ хочетъ писать рецензію {Рецензіи этой, кажется, не появлялось. По крайней мр, ея нтъ къ списк сочиненій, приложенномъ къ Сочиненіямъ С. М. Соловьева, изданнымъ въ Спб. въ 1842 г. Въ Современник 1850 г. была помщена рецензія на книгу Павлова безъ подписи имени автора. Не писана ли она С. М. Соловьевымъ?}, и въ этой рецензіи, какъ думаетъ Павловъ, опять будетъ нападать на мелочи, оставляя безъ обсужденія то, чмъ онъ особенно дорожитъ, т.-е. взглядъ Павлова на междуцарствіе и послдующую эпоху до Петра В.

Вотъ почему, я думаю, было бы полезно обратить вамъ ваше вниманіе на диссертацію Павлова, написавъ объ ней рецензію съ свойственнымъ вамъ безпристрастіемъ и умньемъ отдавать каждому должное {Кавелинъ помстилъ въ Отеч. Зап. 1850 г. весьма лестную для П. В. Павлова рецензію на его книгу, привтствуя молодаго ученаго за его несомннный историческій талантъ и вполн научные пріемы изслдованія, причемъ не замедлилъ еще разъ задть Погодина по поводу напечатанной имъ рецензіи на книгу Павлова въ No 8 Москвитянина за 1850 г. (см. Сочиненія Кавелина, т. III, стр. 247—276).}. Его бы это очень утшило, а для науки такая рецензія ваша была бы, безъ сомннія, огромною услугой. Я думаю сказать также нсколько словъ о книг Павлова въ Москвитянин, если Погодинъ приметъ мою рецензію {Рецензіи H. В. Калачова не появлялось въ Москвитянин. Въ этомъ журнал была лишь напечатана рецензія Погодина, о которой сказано выше.}.

Вотъ уже другая недля, какъ я занимаюсь выписками для васъ матеріаловъ для статьи о Качеповскомъ. Я почти уже отдлалъ Ученыя Записки Моск. унив. и на-дняхъ вышлю вамъ эти извлеченія. Если вы ими будете довольны (а извлечено-таки довольно), я постараюсь отдлать поскоре и остальныя изданія, гд встрчаются или статьи Каченовскаго, или статьи, возбужденныя его скептическимъ направленіемъ.

Въ Москв Максимовичъ {М. А. Максимовичъ (р. 1804 г., ум. 1873 г.), высоко-даровитый ученый въ областяхъ естествознанія, языкознанія, русской исторіи, словесности и этнографіи, профессоръ Московскаго и ректоръ Кіевскаго университетовъ, издалъ въ Москв въ 1850 году третью книгу своего учено-литературнаго сборника Кіевлянинъ, первыя дв книги котораго вышли въ Кіев въ 1840 и 1841 гг.} издаетъ 3-й томъ своего Кіевлянина. Статей у него собрано много, и нкоторыя любопытныя. Это будетъ, кажется, нчто врод моего Архива. Между прочимъ, статья Соловьева о правительственныхъ распоряженіяхъ Ольги. Я. общалъ статью о смердахъ, только не знаю, поспетъ ли она. Не знаете ли вы какихъ особыхъ источниковъ, которые бы сюда относились, т.-е. прямо или косвенно указывали на значеніе смердовъ (кром Русской Правды и лтописей)?

Прощайте пока. Мое глубое почтеніе Антонин едоровн {Жена К. Д. Кавелина.}, поклонъ Егунову {А. Н. Егуновъ, слушатель Кавелина, впослдствіи авторъ ученыхъ статей по русской статистик и исторіи русской торговли и промышленности. Его студенческая работа по исторіи древнйшей русской торговли была напечатана, по всей вроятности, благодаря посредничеству Кавелина, въ Современник 1848 г., т. X, стр. 113—146, т. XI, стр. 1—38, 87—134.} и поцлуй вашему Мит {Сынъ Кавелина.}.

Весь вашъ Н. Калачовъ.

Вчера былъ у меня Побдоносцевъ (Константинъ Петровичъ). Мы много объ васъ говорили, онъ очень васъ любитъ и уважаетъ.

Я не усплъ отправить этого письма въ тотъ день, когда написалъ его. Посл того я видлся съ Соловьевымъ и онъ сказалъ мн, что точно пишетъ рецензію въ Отеч. Зап. и въ ней сдлаетъ о Павлов вообще хорошій отзывъ, но въ чемъ будетъ состоять этотъ отзывъ, не сказалъ. На всякій случай я считаю нужнымъ прибавить это вамъ для свднія.

III.
А. Н. Аанасьевъ.

(Р. 21 іюля 1826, ум. 23 сент. 1871 г.)

Кандидатъ правъ Московскаго университета, Аанасьевъ еще на студенческой скамь началъ заниматься изученіемъ религіознаго, домашняго и общественнаго быта русскаго народа. Хотя въ его этнографическихъ трудахъ ученый спеціалистъ и найдетъ въ настоящее время неизбжные слды диллетантизма и чрезмрнаго увлеченія западно-европейскими авторитетами, тмъ не мене, 3 тома его Поэтическихъ воззрніи славянъ на природу (Москва, 1865—1869 гг.), сборникъ и переработка его журнальныхъ статей по славяно-русской миологіи и послднее изданіе Народныхъ русскихъ сказокъ (4 тома. Москва, 1873 г.) долго еще будутъ представлять не только важное пособіе, но и необходимый источникъ при изученіи русскаго народнаго быта и религіозно-миическихъ врованій славяно-русскихъ племенъ.

А. Н. Аанасьевъ былъ слушателемъ Кавелина и Калачова въ Московскомъ университет и подъ вліяніемъ ихъ обоихъ предался изученію русскаго народнаго быта (онъ окончилъ курсъ въ 1849 г.). Въ интересныхъ воспоминаніяхъ своихъ о Московскомъ университет {Русск. Стар. 1885 г., т. LI, стр. 357— 394.} Аанасьевъ живо передаетъ то впечатлніе, которое производилъ на него Кавелинъ. ‘Я съ нимъ познакомлся еще студентомъ (на 3-мъ курс),— говорилъ Аанасьевъ, съ тхъ же поръ, полюбилъ его отъ души. Нашихъ дружескихъ отношеній и взаимнаго уваженія нисколько не поколебали т литературные споры, въ которыхъ каждый изъ насъ горячо стоялъ за свое убжденіе. Когда печаталась моя статья Вдунъ и Вдьма {Напечатана въ альманах Комета, изданномъ H. М. Щепкинымъ въ Москв въ 1851 году, статья Кавелина по поводу этой статьи Аанасьева въ Сочиненіяхъ Кавелина, т. IV, стр. 231—246.}, Кавелинъ, уже служившій въ С.-Петербург, прізжалъ оттуда въ Москву. Мы видлись и сообща ршились спорить откровенно и прямо, не женируясь нашими дружескими отношеніями’.

Печатаемое письмо Аанасьева къ Кавелину касается именно этихъ споровъ и относится къ первымъ шагамъ Аанасьева на поприщ русской миографіи. Возраженія Аанасьеву Кавелина, на которыя находятся указанія въ этомъ письм, подробно развиты имъ въ рецензіи на статью Аанасьева, помщенную въ 1 кн. Архива H. В. Калачова {Сочиненія Кавелина, т. III, стр. 173—220.}.

——

Москва, 1860 г., августа 4.

Любезный Константинъ Дмитріевичъ, благодарю васъ за письмо, которое заставило меня подумать довольно. Откровенность съ какою вы выразили свои мннія, для меня дорога, я ея и ожидалъ, а не комплиментовъ. И потому еще разъ и отъ души благодарю васъ. Письмо ваше я прочелъ недавно, былъ въ Воронежской губерніи {А. И. Аанасьевъ былъ родомъ изъ Воронежской губерніи.}, гд встртилъ нсколько порядочныхъ людей изъ разныхъ университетовъ, но жизнь тамъ прескучная. H. В. Каляева уже два мсяца не видалъ, онъ ухалъ, кажется, въ саратовскую деревню — и мы здсь его ждемъ — не дождемся.

Ваши мысли о миологіи, высказанныя въ письм, дйствительно имютъ въ себ много простоты и естественности, по мн. кажется, что это при первомъ взгляд. Взявши факты въ ихъ совокупности, иной разъ невольно сдлаешь другое умозаключеніе.

Во-1-хъ, за систему г. Соловьева я нисколько не стою и, какъ вы, можетъ быть, догадываетесь, нисколько ей не сочувствую. Но я не врю и той систем, которая будетъ построена на томъ положеніи, что никакой системы не было. Я не гонюсь за искуственною и развитою системой и никогда не построю высокоразвитаго славянскаго быта, когда его не было,— нтъ, отъ такой ошибки я далекъ. Младенчество народа и его религіи въ это отдаленное время я вполн признаю, но думаю, что и въ это время могла быть система врованіяхъ, хотя самъ народъ ее и не подозрвалъ,— система простая, условливаемая явленіями вншней природы, въ которой есть свой строгій порядокъ, и, притомъ, порядокъ, доступный даже дитяти. Несовмстимость тепла и холода, свта и тьмы, связь этихъ явленій съ годовымъ движеніемъ солнца и съ развитіемъ или замираніемъ жизни,— все это доступно первоначальному человку въ естественномъ порядк, даваемомъ природою, а этотъ порядокъ и долженъ былъ невольно перейти въ врованія и дать имъ систематичность.

Bo-2-хъ, вы правы, что естественне представлять умершаго подобнымъ живому человку, но неужели первоначальный человкъ не видлъ, какъ по смерти разрушается тло и, слдовательно, мертвый лишается своего прежняго образа, какъ скоро его оставляетъ прежняя движущая сила жизни? Сначала трупъ представляетъ вполн того же человка, какимъ онъ былъ живой, но нтъ въ немъ ни теплоты, ни свта въ глазахъ, нтъ той силы, которая его двигала и которая улетла изъ него въ вид огня (по преданіямъ). Везд силой жизни есть огонь, свтъ. Вотъ почему фосфорическіе огоньки могильные не вызвали врованія славянъ въ огненную душу (слово душа понимаю здсь вовсе не въ христіанскомъ смысл, а какъ силу двигавшую, оживотворявшую прежде трупъ), а только подтвердили наглядно то врованіе славянина, которое вытекло изъ общаго обожанія свта и тепла, какъ источниковъ жизни. Потомъ трупъ разрушается — и это видлъ первоначальный человкъ и боялся мертвецовъ, потому что представлялъ ихъ въ безобразной форм. Когда русалки и какимъ образовъ создались — это вопросъ, и вопросъ трудный, но не забывайте, что ихъ также представляютъ огоньками (цитаты не ставлю,— искать долго,— но это такъ), вспомните, что въ память мертвецовъ жгли солому, а русалокъ называютъ соломенный духъ (бухъ, бухъ,— соломенный духъ, меня мати породила и проч.). Дале, водяной недаромъ иметъ столько аналогическаго съ домовымъ, и еще боле — недаромъ онъ называется по всмъ поврьямъ начальникомъ, управляющимъ русалками. Слдовательно, и имя ддушки здсь требуетъ большаго вниманія. Во всякомъ случа, вопросъ этотъ страшно трудный, но думаю, что представленіе силы, одушевлявшей трупъ, въ вид огня, нисколько не искусственно и не противорчитъ младенческому взгляду народа.

Наконецъ, въ-3-хъ, не могу не врить лтописи объ олицетвореніяхъ божествъ въ человческіе образы. Конечно, религія славянская только было начала переходить на эту степень развитія, какъ и пала, но важно и то, что она начинала. Оставлять ее на низкой ступени развитія я не вижу никакой нужды и никакого права, она и безъ того не далеко развита. Зачмъ отнимать у нея то, что есть?

Прощайте, если бы поговорить съ вами не на письм! Когда мы увидимся съ вами? Благодарю васъ отъ души за память.

Любящій васъ отъ души Александръ Аанасьевъ.

P. S. Егунову передайте мой поклонъ, а равно и вашей жен.

‘Русская Мысль’, кн.I, 1892

Изъ литературной переписки Кавелина.

I.В. Г. Блинскій.

II.H. В. Калачовъ.

III.А. Н. Аанасьевъ.

Читайте также:

I.
В. Г. Блинскій.

II.
H. В. Калачовъ.

III.
А. Н. Аанасьевъ.