Из литературного наследия Апухтина, Быков Петр Васильевич, Год: 1918 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

Изъ литературнаго наслдія Апухтина
Стихотворенія, впервые появляющіяся въ печати.
(Къ 25-й годовщин смерти поэта).

Очеркъ П. В. Быкова.

‘Вверху одна горитъ звзда’… Кто не знаетъ этого и другихъ стихотвореній юноши Лермонтова, въ которыхъ онъ воспвалъ ‘черноокую красавицу’ Екатерину Александровну Сушкову, вдохновлявшую его и, благодаря ея загадочному роману съ нимъ, получившую извстность. Имя Лермонтова, въ его юношескіе годы, тсно связано съ именемъ Сушковой, оставившей посл себя записки, являющіяся довольно цннымъ матеріаломъ для біографіи Лермонтова. Еще при его жизни она вышла замужъ за А. В. Хвостова. Пятидесятые годы прошлаго вка застаютъ Екатерину Александровну въ Петербург. И вотъ въ это время ей пришлось сыграть нкоторую роль, иную, конечно, и въ жизни другого поэта. А какую именно, видно изъ его экспромпта, посвященнаго Е. А. Хвостовой:

Добры къ поэтамъ молодымъ,

Вы каждымъ опытомъ моимъ

Велли мн длиться съ вами,

Но я боюсь… Иной поэтъ,

Чудеснымъ пламенемъ согртъ,

Васъ плъ могучими стихами.

Вы были молоды тогда,

Для вдохновеннаго труда

Ему любовь была награда.

Вы отцвли — поэтъ угасъ,

Но онъ поклялся помнить васъ

‘И въ небесахъ и въ мукахъ ада’…

Л врю клятв роковой,

Я вамъ дрожащею рукой

Пишу свои стихотворенья

И, какъ несмлый ученикъ,

У васъ, хотя бъ на этотъ мигъ,

Прошу его благословеньи.

Этого благословенія Лермонтова просилъ Алексй Николаевичъ Апухтинъ. Рано обнаружилъ онъ блестящія способности и умственное развитіе, пристрастившись къ чтенію, къ стихамъ въ особенности, и обнаруживъ необычайную память, которою отличался до конца жизни. Въ восемь-девять лтъ съ увлеченіемъ декламировалъ онъ шедевры пушкинской и лермонтовской поэзіи. И рано проснулся въ немъ его собственный поэтическій даръ, которому ни домашніе ни даже мать Апухтина, изумлявшаяся почти феноменальнымъ способностямъ пламенно любимаго сына-баловня, не придавали особеннаго значенія… Но вотъ въ 1852 году онъ былъ отвезенъ въ Петербургъ и отданъ въ приготовительный классъ Училища Правовднія, гд, мимоходомъ сказать, поступленію его въ седьмой низшій классъ уже предшествовала слава ‘будущаго Пушкина’, такъ какъ начальство училища да и воспитанники его сразу обратили вниманіе на удивительно одареннаго, многообщавшаго ребенка.

‘Въ воображеніи ихъ,— разсказываетъ одинъ изъ біографовъ поэта, знавшій его въ самой ранней молодости,— въ особенности питомцевъ училища, соперничавшихъ во всемъ съ Александровскимъ Лицеемъ, до высокихъ воротниковъ и широчайшихъ обшлаговъ на рукавахъ мундировъ включительно, ‘витала затаенная надежда предвосхитить старые лавры лицея. У лицея, дескать, былъ Пушкинъ, а у насъ будетъ Апухтинъ!’ Съ поступленіемъ въ училище онъ началъ все чаще посщать домъ Хвостовыхъ, гд, все еще жившей воспоминаніями о Лермонтов Екатерин Александровн декламировалъ его стихотворенія, а на ряду съ ними и свои собственныя попытки творчества. Чуткая къ красот женщина довольно скоро угадала въ своемъ гост, блокуромъ, голубоглазомъ правовд, несомннное присутствіе искры Божіей, всячески поощряла его талантъ и собственноручно вносила въ заведенную для этого тетрадь его стихотворенія въ строгомъ хронологическомъ порядк.

На заглавномъ листк тетради красовалось: ‘Собраніе стихотвореній Алекся Николаевича Апухтина. Часть первая. 1852—1857. С.-Петербургъ. Екатерина Хвостова’,— и первымъ, внесеннымъ въ эту тетрадь, произведеніемъ двнадцатилтняго поэта (онъ родился 15-го ноября 1841 г.), помченнымъ 27 августомъ 1852 г., былъ ‘Романсъ’, навянный не то Дельвигомъ, не то Мерзляковымъ. По странной случайности ‘Романсъ’ звучитъ именно тмъ тономъ, въ которомъ написана большая часть стихотвореній Апухтина,— звучитъ тихой грустью, безропотностью:

Что мн длать одинокому?

Только все грустить

Да по милой по сторонушк

Горьки слезы лить.

Цлый вкъ мн лишь кручиниться

Данъ удлъ судьбой.

Подопру я, ставъ у дерева,

Голову рукой.

Посмотрю на небо тихое,

Слезы вдругъ полью

И родную, заунывную

Псню заною:

Понеситесь, втры буйные,

Но доламъ, горамъ,

Погуляйте вы, родимые,

По златымъ полямъ.

Принесите вы мн всточку

Изъ родной страны

И напомните несчастному

Про былые дни.

Стану, стану я у дерева,

Буду, буду вамъ внимать,

И слова, слова завтныя

Стану повторять…

О, страна, страна родимая!

И люблю тебя,

И къ теб стремится думою

Вся душа моя…

И я, бдный, призадумаюсь,

Какъ теперь мн жить

Да но милой по сторонушк

Горьки слезы лить.

То же настроеніе преобладаетъ и въ послдующихъ стихотвореніяхъ. Мысль его усиленно работаетъ и останавливается надъ многими житейскими и жизненными вопросами, и стихъ его становится ясне, опредленне, строже, красиве. ‘Эпитафія’, ‘Жалоба поэта’, ‘Къ генію’, ‘Къ родин’, ‘Жизнь’, ‘Молитва русская’ — вотъ темы дальнйшихъ его поэтическихъ опытовъ. Четырнадцати лтъ онъ уже пытается откликаться на вопросы дня, политическіе и общественные, пишетъ ‘на возстаніе грековъ’, по поводу Крымской кампаніи, передаетъ свои ‘мысли въ домик Петра Великаго’, въ пятнадцать лтъ, слдя за спорами о славянофилахъ, онъ строчитъ стихотворное длинное посланіе ‘къ Хомякову’, гд дерзко гласитъ:

Въ ум ли ты, славянофиловъ

Микроскопическій царекъ,

Глава неистовыхъ зоиловъ,

Москвы непризнанный пророкъ?..

Тетрадь Е. А. Хвостовой наполняется все больше, число стихотвореній доходить до ста, и очень многія изъ нихъ впослдствіи попадаютъ въ посмертныя изданія сочиненій Апухтина, а пока, до его выпуска, расходятся въ рукописныхъ многочисленныхъ экземплярахъ среди знакомыхъ и друзей семьи поэта, среди родныхъ и знакомыхъ его товарищей-правовдовъ. Нкоторыя изъ этихъ юношескихъ стихотвореній получаютъ одобреніе Фета и Тютчева. Тургеневу попалось апухтинское стихотвореніе, не попавшее и донын въ печать, подъ заглавіемъ ‘Божій міръ’, и творецъ ‘Дворянскаго гнзда’ написалъ Хвостовой и матери Апухтина, ‘что въ этой вещи, хотя и далеко не совершенной, уже чувствуется присутствіе священнаго огонька, и что нужно беречь талантъ автора’. Апухтинъ поставилъ крестикъ передъ этимъ стихотвореніемъ въ тетради Хвостовой, предполагая включить его въ одно изъ изданій собранія своихъ произведеній. Вотъ оно:

Какъ на Божій міръ, премудрый и прекрасный,

Я взгляну прилежной думой безпристрастной,

Точно, будто тщетно плача и тоскуя,

У дороги пыльной въ знойный день стою я…

Тянется дорога полосою длинной,

Тянется до моря… Все на ной пустынно!

Нтъ кругомъ деревьевъ, лишь одн кривыя

Тянутся печально вхи верстовыя,

И по той дорог вдаль неутомимо

Идутъ пшеходы мимо все да мимо.

Что у нихъ за лица? Съ невеселой думой

Смотрятъ исподлобья злобно и угрюмо,

Т безъ рукъ, другіе глухи, а иные

Идутъ, спотыкаясь, точно какъ слпые,

Тсно имъ всмъ вмст, а никто не можетъ

Своротить съ дороги — всхъ перетревожитъ.

Разв, что телга пробжитъ норою.

Блдныхъ труповъ рядъ оставя за собою:

Мрутъ они… Телга бдняковъ сдавила,—

Что жъ! Вдь не впервые слабыхъ давить сила.

И телг тоже вдь не меньше горя:

Только поскорй бы добжать до моря…

И опять все смолкнетъ… И все мимо, мимо

Идутъ пшеходы вдаль неутомимо,

Идутъ безъ ночлега, идутъ въ полдень знойный,

Съ пылью поднимая гулъ шаговъ нестройный…

…Гд жъ конецъ дороги? За верстой послдней,

Омывая берегъ у скалы сосдней.

Подъ лучами солнца, въ блеск съ небомъ споря

Плещется и бьется золотое море.

Водъ его не видя, шуму ихъ не внемля,

Бдные ступаютъ прямо, какъ на землю…

Воды, разступаясь, путниковъ, какъ братья

Тихо принимаютъ въ мертвыя объятья,—

И они все такъ же злобно и угрюмо

Исчезаютъ въ мор безъ слда и шума…

Говорятъ, что въ мор, въ этой бездн чудной

Взыщется сторицей путь ихъ многотрудный,

Что за каждый шагъ ихъ по дорог пыльной

Тамъ вознагражденье пышно и обильно!

Говорятъ… А море въ красот небесной

Также намъ незримо, также неизвстно,—

И мы видимъ только вхи верстовыя —

Прожитые даромъ годы молодые,

Да другъ друга видимъ,— пшеходовъ темныхъ,

Тружениковъ вчныхъ, странниковъ бездомныхъ…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Видимъ жизнь пустую, путь прямой и дальный,

Пыльную дорогу — Божій міръ печальный…

Стихотвореніе иметъ дату 15 ноября 1856 года, т.-е. когда поэту исполнилось ровно шестнадцать лтъ. На его неб уже блуждали тучки — разочарованіе въ людяхъ, думы о тщет жизни, играли тутъ роль и неудачи въ юношескихъ увлеченіяхъ, въ чувствахъ. Понемногу, однако, онъ втягивается въ свтскую жизнь, бываетъ на балахъ, ищетъ идеала и вчно полонъ тоской любви… Поэту уже семнадцать лтъ, когда юный пылъ, естественно, ищетъ выхода. И вотъ разсказываегь, что, ‘подъ бременемъ душевной пустоты’, онъ долго изнемогалъ отъ сомннья,— и передъ нимъ явилось нежданное и чудное виднье.

Вслдъ затмъ въ тетради Хвостовой читаемъ:

Напрасно въ часъ печали непонятной

Я говорю порой,

Что разлюбилъ навкъ и безвозвратно

Несчастный призракъ свой.

Что скоро все пройдетъ, какъ сновиднье,

Но отчего жъ пока

Меня томятъ и прежнее волненье

И робость, и тоска?

Зачмъ везд, одной мечтой томимый,

Я слышу въ шум дня,

Какъ тотъ же ликъ живой, неотразимый,

Преслдуетъ меня?

Настанетъ ночь. Едва въ мечтаньяхъ странныхъ

Начну я засыпать,

Надъ міромъ грезъ и образовъ туманныхъ

Онъ носится опять!

Проснусь ли я, припомню ль сонъ мятежный,—

Онъ тутъ: глаза блестятъ,

Такимъ огнемъ, такою лаской нжной

Горитъ могучій взглядъ…

Онъ шепчетъ мн: ‘Забудь твои сомннья!’

Я слышу звуки словъ —

И весь дрожу,— и снова вс мученья

Переносить готовъ.

Переводнымъ стихотвореніемъ ‘Серенада Шуберта’ заключается первая часть тетради Е. А. Хвостовой, и затмъ слдуетъ вторая часть, гд собраны отзвуки лиры Апухтина за остальное время пребыванія его въ училищ, съ 1857 по 1859 годъ. Въ нихъ уже мы встрчаемся съ настоящими апухтнскими стихотвореніями, боле или мене яркими образцами характерной музы поэта, изящной во всхъ отношеніяхъ, искренней, сердечной, своеобразной. Справедливость требуетъ сказать, что подобные образцы встрчаются и среди многихъ стихотвореній первой части тетради, относящихся къ 1857 году и вошедшихъ въ сборникъ произведеній Апухтина, увидвшій свтъ еще при жизни поэта. До излишней придирчивости строгій къ себ, онъ, не слушая увщаній друзей, не включилъ въ сборникъ нсколько очень недурныхъ вещей. Считаемъ не лишнимъ привести изъ нихъ хотя бы ‘Успокоеніе’, навянное одной смертью и полное настроенія:

Я видлъ трупъ ея безгласный!

Я на темнвшія черты

Слды минувшей красоты,

Смотрлъ и долго и напрасно!

Л съ поля говоръ долеталъ,

Народъ толпился въ длинной зал,

Дьячокъ, крестясь, псалтирь читалъ,

У гроба женщины рыдали,

И съ блднымъ отблескомъ свчи

Къ окн сливаясь незамтно

Кругомъ вечерніе лучи

Ложились мягко и привтно.

И я, смущенный, въ садъ побрелъ…

(Тоска и страхъ меня томили),

Но садъ все такъ же мирно цвлъ,

Густыя липы т же были,

Все такъ же синяго пруда

Струи блестли въ мягкой дали,

Все такъ же птицы иногда

Надъ темной рощей распвали.

И втеръ, тихо пролетвъ,

Скользилъ по елямъ заостреннымъ,

Звенящій иволги напвъ

Сливая съ плачемъ отдаленнымъ…

Изъ того же періода приведемъ еще стихотвореніе нсколько символическаго характера, по странной случайности подходящее къ теперешнему моменту. Оно называется ‘Разсвтъ’ и написано въ начал 1858 года, такъ сказать, на рубеж умственнаго движенія шестидесятыхъ годовъ, которое коснулось и юнаго поэта

Видали вы разсвта часъ

За ночью темной и ненастной?

Давно ужъ буря пронеслась,

Давно ужъ смолкнулъ гулъ ужасный,

Но все кругомъ еще хранитъ

Тяжелый слдъ грозы нестройной,

Все ждетъ чего-то и молчитъ…

Все дышитъ мыслью безпокойной.

Но вотъ у тучи роковой

Вдругъ прояснился уголъ блый,

Вотъ за далекою горой

Съ востока что-то заалло,

Вонъ тамъ, повыше, брызнулъ свтъ…

Онъ вновь исчезнетъ ли за тучей,

Иль станетъ, славный и могучій,

Среди небесъ?.. Отвта нтъ…

Но звукъ пастушеской свирли

Ужъ слышенъ въ тишин полей, —

И воздухъ кажется теплй,

И пташки раннія запли…

Туманы, сдвинувшись сперва,

Несутся, втромъ вдаль гонимы…

Теперь таковъ нашъ край родимый,

Теперь Россія такова!..

Тетрадь Е. А. Хвостовой заканчивается маемъ 1850 года, когда Апухтинъ кончаетъ Училище Правовднія и поступаетъ на службу. Съ этимъ годомъ связано его выступленіе въ литератур. Тургеневъ выбираетъ нсколько стихотвореній девятнадцатилтняго поэта изъ тетради Хвостовой и вновь написанныя и отдастъ ихъ къ ‘Современникъ’. Апухтинъ знакомится съ Некрасовымъ, Полонскимъ, Щербиной, Майковымъ, Достоевскимъ. Тогдашніе представители литературы проявляли большую чуткость и встр&#1123,чали радушно каждый новый талантъ. Единогласно было признано, что, съ появленіемъ Апухтина въ печати, взошла новая поэтическая звзда… Къ 1859 году относится нсколько неизданныхъ стихотвореніи поэта, нигд не напечатанныхъ, забытыхъ имъ въ тетради Хвостовой, или застрявшихъ у его пріятелей, у товарищей по училищу. Вотъ одинъ изъ отголосковъ его свтской жизни этого періода:

Мы на сцен играли съ тобой

И такъ нжно тогда цловались,

Что мн фарсы комедіи той

Мн возвышенной драмой качались.

И въ веселый прощанія часъ

Мн почудились дикіе стоны,

Будто обнялъ въ послдній я разъ

Холодющій трупъ Дездемоны…

Позабыть неискусный актеръ,

Поцлуи давно отзвучали…

Но я горько томлюся съ тхъ поръ

Въ безысходной и странной печали,

И горитъ и волнуется кровь,

На устахъ пламенютъ лобзанья…

Но комедія ль эта любовь?

Не комедія ль эти страданья?.*

Надо сказать, что, ведя свтскую жизнь, часто отдавая ей слишкомъ обильную дань, Апухтинъ не только не удовлетворился ею, но, напротивъ, горько сознавалъ всю ея пустоту, тяготился ею. И нердко его страданія вызывались такой жизнью. Вслдъ за приведеннымъ стихотвореніемъ онъ, огорченный, пишетъ:

Какое горе ждетъ меня?

Что мн зловщій сонь пророчить?

Какого тягостнаго дни

Судьба еще добиться хочетъ?

Я такъ любилъ, я столько словъ

Таилъ во тьм ночей безгласныхъ,

Я столько молча перенесъ

Обидь тяжелыхъ и напрасныхъ,

Я такъ измученъ, уязвленъ,

Проникнутъ весь тоскою знойной

Что, какъ бы страшенъ ни быль сонь,—

Я дней грядущихъ жду спокойно.

Не такъ ли въ схватк, боевой

Герой израненный ложится

И, чуя смерть надъ головой,

О жизни гаснущей томится,—

Но вражьихъ пуль ужъ не боится,

Заслыша визгъ ихъ надъ собой?..

Выливались у него въ этотъ періодъ и полныя ироніи и яркаго хотя и безобиднаго, юмора стихи, въ род, слдующихъ, обращенныхъ къ русской гетер. Стихи такъ и озаглавлены:

Въ изящной Греціи гетеры молодыя

Съ толпою мудрецовъ сидли до зари,

Гипотезы судили міровыя

И розами внчали алтари.

Тотъ вкъ давно прошелъ… Къ богамъ исчезла вра,

Чудесный міръ забытъ… А ты, моя гетера…

Твой нравъ веселый і,е таковъ:

Къ лицу теб твоя пастушеская шляпа,—

И изо всхъ языческихъ боговъ

Ты любишь одного Пріапа…

Нкоторыя стихотворенія Апухтина перваго періода его литературной дятельности носятъ слдъ эпохи шестидесятыхъ годовъ и несомнннаго вліянія Некрасова, совтами котораго одно время онъ пользовался, но съ которымъ вскор затмъ разошелся. Таково стихотвореніе ‘Въ полдень’, также не попавшее ни въ одно изъ изданій сочиненій Апухтина, изящное по форм:

Какъ стелется по втру рожь золотая

Широкой волной,

Какъ пыль поднимается, путь застилая

Густою стной.

Какъ грудь моя ноеть тоской безымянной,

Мученьемъ былымъ…

О, если бы встртить мн друга нежданно —

И плакать бы съ нимъ!

Но горькія слезы я лью только съ вами,

Пустыя поля…

Сама ты горька и залита слезами,

Родная земля!

Еще больше замтно некрасовское вліяніе въ нигд не напечатанныхъ уцлвшихъ отрывкахъ изъ большой поэмы ‘Село Колотовка’. Апухтинъ писалъ ее урывками, но до конца не довелъ. а написанное бросилъ. Отрывки нашлись въ тетради врнаго и преданнаго друга поэта, Георгія Павловича Карпова, столь же цнной, какъ тетрадь Хвостовой. Въ стихотвореніи, ему посвященномъ, Апухтинъ говоритъ:

Настойчиво, прилежно, терпливо.

Порой таинственно, какъ тать,

Плоды моей фантазіи лнивой

Ты въ эту вписывалъ тетрадь…

Въ ней начало поэмы ‘Село Колотовка’ заключаетъ въ себ четыре главы первую, вторую, начало третьей и седьмую: обозначены еще главы четвертая, пятая и шестая, но вмсто текста стоятъ лишь точки. Беремъ вторую главу, какъ наиболе яркую и характерную:

Огонекъ въ полусгнившей избенк

Посреди потемнвшихъ іюлей,

Да плетень обветшалый въ сторонк,

Да несносные столы грачей,—

Что вы мн такъ нежданно предстали

Въ этотъ часъ одинокій, ночной,

Что вы сердце привычное сжали

Безысходною старой тоской?

Еле дышать усталые кони,

Жметъ колеса сыпучій песокъ,—

Словно жду я какой-то печали,

Словно путь мой тяжелъ и далекъ!

Огонекъ въ полусгнившей избенк.

Ты мн кажешься плачемъ больнымъ

По родимой моей по сторонк,

По бездольнымъ по братьямъ моимъ…

И зачмъ я такъ жадно тоскую,

И зачмъ мн дорога тяжка,

Видно, вълася въ землю родную

Ты, родная кручина-тоска.

Тобой вспахана наша землица,

Тобой строены хата и домъ,

Тебя съ рожью усталая жница

Подрзаетъ тяжелымъ серпомъ,

Ты всю жизнь на дорог сидишь,

Вмст съ заступомъ роешь могилу,—

Изъ могилы упрекомъ глядишь.

Съ молокомъ ты играешь въ ребенк,

Съ поцлуемь ты къ юнош льнешь…

Огонекъ въ полусгнившей избенк,

Старыхъ ранъ не буди, не тревожь!

Большое литературное наслдіе Апухтина далеко еще не все сдлалось достояніемъ читателя, и мы рады, что могли подлиться съ нимъ частью этого наслдія поэта, взятою нами изъ выходящаго къ непродолжительномъ времени ‘Собранія сочиненій А. И. Апухтина’, въ двухъ томахъ.

‘Нива’, NoNo 1—2, 1918

Изъ литературнаго наслдія АпухтинаСтихотворенія, впервые появляющіяся въ печати.(Къ 25-й годовщин смерти поэта).

Читайте также:

Изъ литературнаго наслдія Апухтина
Стихотворенія, впервые появляющіяся въ печати.
(Къ 25-й годовщин смерти поэта).