Из далекого прошлого, Шелгунова Людмила Петровна, Год: 1901

Мемуары
Время на прочтение: 247 минут(ы)
Скачать в PDF

Л. П. ШЕЛГУНОВА.

ИЗЪ ДАЛЕКАГО ПРОШЛАГО.

ПЕРЕПИСКА H. В. ШЕЛГУНОВА СЪ ЖЕНОЙ

ПЕТЕРБУРГЪ.
1901.

Изъ далекаго прошлаго.

Вс воспоминанія ранняго дтства представляются мн въ вид отдльныхъ картинъ. Такъ, домъ нашъ въ Перми, гд я родилась и пробыла до трехъ лтъ, рисуется мн отдльною картиною. Я помню гостиную только потому, что по вечерамъ, подсвъ къ окну я смотрла на темную неосвщенную улицу, и мн представлялось, что посреди нея идутъ волки. Затмъ въ памяти осталась дорога въ вид тарантаса, гд насъ сидло очень много, и Москва съ площадями, полными народа, и множество священниковъ, которыхъ я страшно боялась. Вроятно, взрослые говорили при насъ, дтяхъ, о положеніи духовенства, потому что первое мое столкновеніе съ цензурой произошло изъ-за сохранившагося у меня въ памяти эпизода со священниками въ Москв. Будучи въ младшемъ класс пансіона и описывая на заданную тему Москву, я написала, что тамъ для молебствій нанимаютъ священниковъ, которые могутъ служить ихъ только на тощахъ. Я описала картину, съ необыкновенной ясностью представлявшуюся мн, а именно: нсколько священниковъ въ полинялыхъ подрясникахъ съ туго заплетенными косичками торгуются на счетъ платы за обдни и молебны, и, не сходясь въ цн, говорятъ ‘не дашь, такъ откушу’. И они подносили калачъ ко рту, желая этимъ положить конецъ торгу, такъ какъ обдню можно служить только на тощахъ. Учителемъ русскаго языка у насъ былъ Обертъ, служившій впослдствіи цензоромъ, и вотъ всмъ были возвращены тетрадки съ сочиненіями, кром меня. Обертъ пришелъ нсколькими минутами ране назначеннаго часа и я тотчасъ же была приглашена въ комнату начальницы. На стол я увидала свою тетрадь, перечеркнутую краснымъ карандашомъ, и тутъ мое начальство начало меня убждать, что писать этого не слдовало. Но довольно трудно убдить пятнадцатилтнюю двочку, что нельзя разсказывать того, что она видла своими собственными глазами, вмст съ сотнею другихъ людей. Я твердила только, что это правда и что это я сама видла.
Изъ Москвы я перенеслась на Васильевскій Островъ въ Петербургъ, въ квартиру съ бабушкой и прабабушкой Шелгуновой, которая вскор и умерла. Прабабушка Ирина Дмитріевна Шелгунова была старуха довольно высокая, съ морщинистымъ лицомъ. Она осталась въ моей памяти въ плать коричневаго цвта. Слово коричневый никогда не употреблялось ни прабабушкой, ни бабушкой. Он опредляли цвта всегда какой нибудь вещью и говорили: кофейный, шоколадный, оливковый, серизовый, бирюзовый и т. п. На коричневое или кофейное платье съ гладкимъ лифомъ надвалась косынка шелковая или тюлевая, а на голову чепецъ съ оборками и лентами. Чепцы прабабушки были значительно скромне чепцовъ бабушки съ густыми кружевными оборками вокругъ лица. Чепцы эти шились дома, и я съ наслажденіемъ смотрла, какъ на бутылку, обшитую холстомъ нашивались кружева и рюшь, и затмъ бутылка эта мылась въ умывальной чашк въ густо набитомъ мыл. Мои голыя рученки всегда участвовали въ этомъ мыть. Вымытыя на бутылк рюшь и кружева снимались и въ полувысохшемъ вид гладились. Безконечное количество рюша цлой горой клалось на столъ, и по вечерамъ бабушка длала изъ этого рюша оборки, называвшіяся фрезами, и- такими то фрезами обшивались ворота у платьевъ. Прабабушка здила за пенсіей на ту сторону сама. Она надвала свое кофейное платье, темный салопъ съ небольшимъ капюшончикомъ и черный стеганый капоръ, изъ подъ котораго кругомъ лица виднлась блая оборочка. Я не помню, чтобы она брала свой шелковый, табачнаго цвта, ридикюль, обыкновенно висвшій на стул у окна, но, одвшись, она выходила изъ комнаты, держа въ рук сложенный носовой платокъ и въ немъ какую то бумагу.
Возвращаясь, однажды, изъ казначейства, прабабушка увидала, что Исакіевскій мостъ, — стоявшій прежде между Исакіевскимъ соборомъ и первымъ Кадетскимъ корпусомъ,— хотятъ разводить. Остаться на той сторон, гд, сколько мн помнится, даже не было близкихъ знакомыхъ, показалось прабабушк ужаснымъ. Она почти бгомъ побжала по мосту, но половинки моста уже начали расходиться, и, когда прабабушка прибжала на середину, то посреди моста было аршинное разстояніе. Удержать старуху старались только крикомъ. Не слушая никого, она прыгнула и, очутившись по другую сторону моста, т. е. на своемъ родномъ Васильевскомъ Остров, остановилась, перекрестилась и пошла дальше. Все, кажется, прошло благополучно, но не совсмъ. Въ этотъ вечеръ никто за круглымъ столомъ не сидлъ, въ комнату прабабушки носили что-то горячее, насъ точно забыли, потому что побжали за священникомъ. Въ такія минуты забытыя дти обыкновенно чувствуютъ, что въ дом что-то не ладно, и мы трое — у меня было два старшихъ брата — прижавшись сидли гд-то въ углу. Потомъ насъ повели въ комнату прабабушки, и тамъ священникъ что-то читалъ и мы крестились. Утромъ прабабушка лежала на стол.
Образъ прабабушки соединяется въ моемъ воспоминаніи съ образами двухъ, трехъ кадетъ, которыхъ я страшно боялась. Слова: ‘Позови Колю Шелгунова пить чай’, приводили меня въ трепетъ. Я не помню вслдствіе чего кадетъ Шелгуновъ возбуждалъ во мн такой страхъ, но знаю только, что я его очень боялась.
Другой кадетъ морскаго училища Кадьянъ остался у меня въ памяти, потому что онъ сълъ сразу сто домашнихъ сухарей, только что испеченныхъ. Сухари были поданы на столъ, и когда бабушка, вышедшая за чмъ-то, вернулась, то на дн сухарницы она увидала только одинъ сухарь и стала спрашивать: куда двались сухари? Бдный Кадьянъ страшно покраснлъ и молчалъ. Сцену эту прекратила моя мать, вроятно, догадавшаяся въ чемъ дло, и сказала: ‘ихъ съли, вотъ и все’.
Похороны прабабушки я тоже помню и въ особенности помню, что на нихъ изъ Смольнаго монастыря привезли мою тетку Анну Егоровну. Я глазъ не спускала съ блдной смолянки и съ классной дамы, которая ни на шагъ не отходила отъ нея. Капоръ и салопъ смолянки и тогда представлялись мн какимъ-то уродствомъ.
Смерть прабабушки Шелгуновой оставила въ квартиродну лишнюю комнату, и въ эту комнату перехала старинная знакомая бабушки Лизавета Ивановна Шахова, фрейлина въ отставк. Вставала эта фрейлина очень поздно, и въ то время, какъ горничная чесала ее передъ большимъ зеркаломъ, я садилась рядомъ съ ней на стулъ, и, болтая ногами, жадно слушала разсказы размалеванной руины. Волосъ на голов у нея было уже очень мало, но, не смотря на то, что Шахова была двица, она носила чепецъ изъ кружевъ и лентъ. Многочисленныя же морщины свои она замазывала блилами, на которыхъ выводила брови, и затмъ на щеки накладывала два розовыхъ пятна, точь въ точь, какъ было у моей куклы. Разсказывала она мн о своей жизни во дворц, и дворецъ мн представлялся таинственнымъ замкомъ со страшнымъ государемъ. При которомъ изъ государей Шахова была фрейлиной — я не знаю, потому что, разсказывая, она всегда говорила просто о государ. Главную роль играли большіе корридоры, куда за нею выбгалъ государь, и ‘ахъ! ахъ! ахъ!’ вздыхала она, закатывая глаза и затмъ томно потупляя ихъ. Бабушка съ презрніемъ говорила:— Нашла кому хвастаться! пятнадцатилтней двочк. Бабушка и мужъ ея бригадиръ на столько боялись дворцовой жизни, что не дали разршенія матери моей, получившей въ Смольномъ первый шифръ, поступить въ фрейлины, какъ любимиц Императрицы Маріи еодоровны.
Посл смерти прабабушки, дочь ея Аграфена Ивановна, мать нашей матери, взялась за воспитаніе моихъ братьевъ и меня.
Аграфена Ивановна Афанасьева была вдовою полковника командира артиллерійской бригады, котораго она никогда иначе не называла какъ бригадиромъ. Бабушка была очень хороша собою и очень представительна. Она съ утра одвалась въ корсетъ и одвалась всегда очень мило. Строгое и нравственное воспитаніе — было ея конькомъ. Старшую дочь свою она выскла за то, что та, будучи десяти лтъ, при нсколькихъ офицерахъ, громко выразила за обдомъ свое мнніе о двухъ мухахъ. Посл этого происшествія изъ дому были изгнаны вс животныя мужскаго рода. Оставшись вдовою, бабушка получила казенное мсто въ Александровскомъ корпус, гд и воспитывался ея племянникъ Шелгуновъ.
Первые мои уроки чтенія у бабушки были ужасны. Не смотря на все мое прилежаніе и стараніе, грамота мн не давалась. Я не понимала, чего отъ меня хотли. Бабушка осталась мною очень недовольна, и, связавъ розгу, положила ее на зеленое сукно ломбернаго стола, за которымъ я училась.
— Не будешь понимать, такъ я выску,— сказала она.
Посл такого общанія я совсмъ поглупла и все думала о несправедливости бабушки, которая не цнитъ моего старанія. Во время урока съ розгой, въ комнату вошла моя мать.
Мать моя была очень умная женщина. Въ Перми знакомство съ сосланными туда Герценомъ и Оболенскимъ заставило ее много заниматься и читать, и она была дйствительно передовой женщиной, до семидесяти лтъ сохранившей свжесть взглядовъ и сочувствіе всему молодому. Какъ-то Тургеневъ говорилъ мн, что онъ не понимаетъ молодости, но увренъ, что она права, такъ и мать моя не всегда понимала молодежь, но всегда оправдывала ее.
Увидавъ розгу, лежавшую передо мною, мать моя тотчасъ же спросила, что это значитъ? Я слушала начавшійся между матерью и дочерью педагогическій споръ и поняла только послднюю фразу своей матери:
— Если не понимаетъ, значитъ, учить стали слишкомъ рано.
Я была отпущена бгать и кром того слышала, какъ мать просила бабушку не счь ея дтей.
Должно быть, это говорилось только обо мн, потому что вскор произошло у насъ такое событіе. Второй братъ мой, мальчикъ лтъ восьми, все вертлся около бабушкинаго коммода и нсколько разъ взлзалъ на него, при чемъ ложился животомъ на коммодъ, и мн снизу видны были только его поднятыя вверхъ ноги въ блыхъ чулкахъ и башмакахъ. Въ этотъ день бабушка ждала къ обду гостей, и на коммод стояло большое блюдо съ пирожнымъ.
Вскор мы узнали, зачмъ Саша лазилъ на комодъ. Предполагая, что если онъ състъ одно ц&#1123,лое пирожное, то преступленіе его сейчасъ же будетъ открыто, онъ распорядился гораздо благоразумне и отъ каждаго пирожнаго отгрызъ по кусочку.
Слдствіе было произведено, бабушка высказала приговоръ: выскъ, — и бднаго шалуна повели на расправу. Посреди комнаты была поставлена маленькая скамеечка, и на нее положили брата, спустивъ штанишки. Я въ ужас прижалась къ стн и, по приказанію бабушки, смотрла на казнь преступника. Бабушка уже взяла розгу изъ рукъ крпостной двушки Домны, какъ вдругъ явилась избавительница въ лиц отвратительной рыжей собаченки, Бижутки. Увидавъ, что хозяйка ея занесла руку съ розгами надъ, мальчикомъ, который, всегда съ нею игралъ и ласкалъ ее, Бижутка съ быстротой молніи прыгнула на преступника и, растянувшись на немъ, съ визгомъ приняла ударъ розгами. Бабушка своихъ дтей не любила такъ, какъ она любила Бижутку. Руки у нея опустились. Она начала гнать собаку, но собака на нее огрызалась. Это страшно огорчило бабушку. Въ конц концовъ собака таки отстояла Сашу, и экзекуція не совершилась.
Это было мое послднее знакомство съ розгами. Съ тхъ поръ у насъ въ дом о розгахъ не говорили. Но бабушка, до конца дней своихъ осталась врна своей систем воспитанія, и, пріхавъ черезъ много лтъ, въ Петербургъ и узнавъ, что я написала повсть, она вскричала:
— Это въ шестнадцать-то лтъ! Высчь ее надо, больше ничего!
Должно быть, это на меня подйствовало. Я повсть сожгла и бросила писать лтъ на пятнадцать, двадцать.
Бабушка всего лучше сохранилась въ моей памяти съ своими разсказами въ зимніе вечера.
Вечеромъ посл чая съ круглаго стола убиралась скатерть и на диванъ съ выпуклой спинкой краснаго дерева, и съ твердымъ сидньемъ, обитымъ жесткой, колючей волосяной матеріей чернаго цвта садилась бабушка, полная, свжая, румяная, въ круглыхъ очкахъ съ толстой оправой, и работала что нибудь на рукахъ — днемъ же она всегда вышивала въ пяльцахъ. Передъ нею ставилась сальная свча въ мдномъ подсвчник, а поодаль другая сальная свча въ такомъ же подсвчник и между свчами жестяной выкрашенный лоточекъ со щипцами, которыми снимали нагаръ, со свчей. Въ гостиной же у насъ стояли восковыя свчи въ серебряныхъ подсвчникахъ. Тамъ, впрочемъ, на преддиванномъ стол стояла даже лампа, высокая, какъ каланча. По одну сторону бабушки сидла всегда ея крпостная двка Домна, рябая и круглолицая. Волосы у нея гладко заплетались въ дв косы и завязывались кругомъ головы. Домну я всегда помню въ голубомъ полосатомъ тиковомъ плать и съ короткими рукавами въ вид буфъ. Она была рукодльницей и сидла всегда за вышиваньемъ. По другую сторону сидла ходившая за нами, дтьми, двушка Оленька, которая до смерти своей прожила въ нашей семь. Оленька занималась починкою нашихъ костюмовъ. Тутъ же сидла кухарка, тоже за работой, но личность кухарки совсмъ стерлась изъ моей памяти. Затмъ сидли мы трое. Себя я помню всегда въ ситцевомъ плать съ коротенькими рукавчиками въ вид буфъ, съ аспидной доской. На доск рисовался обыкновенно домъ и труба, изъ которой идетъ дымъ. Дымъ длался пальцемъ и съ каждымъ новымъ рисункомъ онъ увеличивался, наконецъ рисунокъ совершенно исчезалъ и вся доска покрывалась сплошными блыми штрихами грифелемъ. На штрихи эти плевалось, и затмъ губкой, тряпкой, а иногда и пальцами выводились фантастическіе узоры, рельефно выдляющіеся по мр высыханія доски. Эти штуки можно было безнаказанно производить только тогда, когда бабушка съ жаромъ разсказывала какой нибудь эпизодъ изъ прошлаго, но лишь только разсказъ прекращался, то она окидывала столъ глазами, смотря поверхъ очковъ, и меня тотчасъ же выводили изъ-за стола, со словами: ‘пачкунья!’ и мыли. Для того, чтобы пройти въ другую комнату, со стола бралась свчка, такъ какъ вс остальныя комнаты стояли неосвщенными. Вымытая пачкунья возвращалась на свое мсто и снова принималась рисовать домъ съ трубой.
Гости принимались тутъ же, но кухарка при появленіи гостей уходила, вс же другіе оставались на мстахъ.. Въ одинъ изъ такихъ вечеровъ къ намъ пришелъ морякъ Огильви, сдлавшій кругосвтное плаваніе. Онъ цлый вечеръ разсказывалъ о виднныхъ Имъ чудесахъ, и, между прочимъ, о томъ, что въ Ріо-Жанейро флотскихъ офицеровъ принималъ бразильскій императоръ Донъ-Педро, страдавшій слоновою болзнью. Онъ разсказывалъ, что колни у него не сгибались, и принявъ ихъ, онъ слъ и, какъ деревянная кукла, вытянулъ ноги впередъ. Дале мы уже ничего не слушали, а поочередно вышли въ другую комнату, чтобы раскачавшись, ссть и вытянуть ноги, какъ Донъ-Педро.
Любимыми темами для разсказовъ бабушки были разсказы о проказахъ ея брата Васеньки, отца Николая Васильевича Шелгунова. Братъ этотъ оставилъ по себ въ семь цлыя легенды. Онъ былъ, какъ говорили, очень уменъ, написалъ какую-то книгу и сдлалъ самъ скрипку. Когда у него родился сынъ Николай, нашъ будущій извстный писатель, онъ былъ такъ доволенъ, что пригласилъ оркестръ музыкантовъ, т грянули тушъ и такъ перепугали родильницу, что та чуть было не умерла. Эти разсказы, конечно, не интересовали насъ такъ, какъ представлявшаяся намъ картина братца Васеньки, который купилъ себ гадкую, шершавую лошадь, велли, протопить баню, вымылъ лошадь въ бан и сдлалъ изъ нея прекраснаго, блестящаго коня, котораго выучилъ ходить по лстниц и постоянно приводилъ къ себ въ комнату. У братца Васеньки была широкая натура и посл получки денегъ онъ тотчасъ же нанималъ оркестръ и самъ имъ дирижировалъ.
Два другихъ брата бабушки были моряками, и ухали въ Америку, гд ихъ кто-то видлъ много лтъ спустя. Какъ теперь зачастую приходится слышать фразу: ‘вотъ когда я выиграю двсти тысячъ, то сдлаю то-то… ‘ такъ у насъ въ семь говорилось: ‘вотъ когда изъ Америки получится наслдство, и т. д.’ и бабушка, нердко, сидя на предсдательскомъ мст, за круглымъ столомъ, вслухъ мечтала объ американскихъ милліонахъ.
Бабушка разсказывала очень много о наводненіи, бывшемъ въ 1824 году, и разсказывала съ необыкновеннымъ жаромъ. Въ эти вечера мн представлялось, что вдоль нашей одиннадцатой линіи бжитъ потокъ, по нему дутъ лодки и братецъ Васенька спасаетъ какого-то священника изъ окна, что было въ дйствительности. До сихъ поръ это наводненіе представляется мн съ такою ясностью, точно я сама его видла.
Посл смерти прабабушки ея разсказы о прошломъ тоже тали появляться на сцену. Говорилось много объ отечественной войн, но, къ сожалнію, я совершенно забыла вс подробности, вроятно, потому, что у меня въ характер ничего не было воинственнаго. Но за то разсказы объ император Павл заставляли мое дтское воображеніе тотчасъ же переноситься въ описываемую обстановку, и играя въ куклы, я заставляла ихъ встрчаться съ императоромъ Павломъ, вылзать изъ экипажа и, несмотря ни на какую грязь, становиться на колни.
— Какже, бабушка, платье-то,— любопытствовала я черезъ нсколько дней спустя посл разсказа:— вдь грязью платье выпачкается?
Бабушка объяснила, что нарядныя дамы могли становиться на колни, на подножку кареты, то-есть попросту присдать на подножку.
Тогда, да и во время моего дтства, кареты были высокія, пузатыя, и изъ дверецъ отбрасывалась подножка, которая развертывалась, какъ лента, и образовывала ступени три, четыре.
При дом, въ которомъ мы жили въ одиннадцатой линіи, былъ садъ. Этотъ садъ казался мн громаднымъ, съ тнистыми аллеями и съ таинственными украшеніями. Лтъ черезъ двадцать я изъ любопытства зашла въ этотъ самый садъ, и даже удивилась, какъ онъ незначителенъ и непривлекателенъ. Таинственныя тропинки совсмъ были незамтны, а бесдки далеко не походили на замки, какими они прежде казались. Много лтъ провела я въ этомъ саду. Въ этомъ же саду я познакомилась и очень сдружилась съ двочкой Настей, племянницей того моряка, что разсказывалъ о Бразильскомъ император. Это была маленькая смуглая двочка, вся въ веснушкахъ, но прехорошенькая. Мать ея была вдова, очень состоятельная. Мы съ Настей были большими друзьями, и я себя зачастую помню у ней въ дтской, за столомъ. Об мы любили нанизывать бисеръ и длать колечки. Этотъ мой садовой другъ остался моимъ другомъ и потомъ, и хотя мы лтъ тридцать не видались, но гд только можно, я всегда стараюсь наводить справки о Наст. Другіе же садовые товарищи постоянно смнялись и почти вс вылетли у меня изъ памяти.
Изъ Перми насъ съ матерью привезъ отецъ, служившій тамъ совтникомъ губернскаго правленія, и самъ ухала, обратно. Имя при квартир такой садъ, мать на дачу не здила, но сколько мн помнится, въ садъ она тоже не ходила, зато безпрестанно длала экскурсіи за городъ.
Она забирала прислугу и отправлялась за грибами на острова: Петровскій, Елагинъ и Крестовскій. Нсколько разъ въ лто брали на острова и насъ. На Крестовскій островъ я ходить не любила, потому что тамъ нельзя было сдлать шагу, чтобы не наступить на лягушекъ. Мы располагались на берегу Невы или взморья и раскладывали свои пожитки. Разжиганье самовара представляло для насъ хлопотливое и любопытное дло. Огонь добывался кремнемъ и огнивомъ, искрой отъ котораго зажигался трутъ, а къ труту прикладывалась сренка. Сренки давно уже вышли изъ употребленія. Это были щепки въ палецъ шириною и въ четверть длиною, заостренныя въ вид пики, съ кончикомъ, обмазаннымъ срой. Кончикъ-то сренокъ и вспыхивалъ отъ горящаго трута. На двор можно было видть каждое утро чухну, съ вязанками сренокъ на плечахъ, выкрикивавшаго свой товаръ. И вотъ такая горящая растопка вкладывалась въ трубу самовара, и самоваръ ставился. Конечно, на возвратномъ пути, приходилось тащить не только грибы, но волочить и усталыхъ дтей, и потому гд-нибудь на Тучковомъ мосту брался первый же извозчикъ, и меня на него сажали съ кмъ нибудь изъ большихъ. Я до сихъ поръ не могу безъ ужаса вспомнить о зд на тогдашнихъ извозчикахъ. Посадятъ, бывало, на дрожки, называвшіяся гитарами или колиберами, и съ нихъ каждую минуту рискуешь скатиться. Эти колиберы были такого рода: отъ козелъ шло сиднье, какъ на бговыхъ дрожкахъ, до маленькой, но довольно высокой спинки. На такое сиднье садились двое: одинъ, свсивъ ноги, на подножку, съ одной стороны, а другой, съ другой. Представьте положеніе двочки, у которой ноги до подножки не доставали. Да и потомъ, когда я выросла и ноги до подножки доставали, то я находила зду на дрожкахъ да крайности неудобной, потому что подножки были обыкновенно скользкія и покатыя. Мужчины садились на такія дрожки верхомъ, какъ на лошадь, лицомъ къ затылку извозчика. Однажды, возвращаясь съ пикника, мы хали съ матерью, мать сидла къ спинк дрожекъ и держала одной рукой корзинку съ грибами, а другой меня и зонтикъ. На коленахъ у извозчика стояла другая корзинка съ грибами. Спустившись съ Тучкова моста, извозчикъ по неловкости не могъ во-время остановить лошадь, хотя видлъ, что какіе-то экипажи неслись какъ на пожаръ. Это было поздно вечеромъ, но было еще свтло. Я помню моментъ, какъ у моего лица очутилась морда лошади и дышло, и мать съ крикомъ выпустила меня, чтобы защититься зонтикомъ. Я тотчасъ же стала съзжать и, конечно, упала бы на мостовую подъ ноги лошадей, но какими-то судьбами извозчикъ прохалъ въ такое мсто, что покатость мостовой пришлась на сторону матери, и я не успла совсмъ съхать. Извозчикъ остановился, остановилась и. коляска, и мы услыхали, какъ хавшее лицо сильно бранило кучера за неосторожную зду,
— Это Великій Князь,— сказалъ извозчикъ.
— Да, отвчала мать.
Моментъ моего критическаго положенія казался мн часомъ, и долго, долго, припоминая его, я дрожала отъ страха.
Мать моя еще въ т времена, т. е. въ конц тридцатыхъ годовъ говорила о правахъ женщинъ и о необходимости женскаго труда. Она была прекрасная музыкантша, и пріхавъ въ Петербургъ, стала брать уроки музыки у Гензельта и уроки генерал-баса еще у кого-то. Гензельтъ здилъ къ намъ и, окончивъ урокъ, садился за рояль и игралъ, игралъ безъ конца. Однажды онъ игралъ такъ хорошо, что ходившая по зал мать вошла къ намъ въ комнату, гд мы сидли вс вокругъ стола за работой и, зарыдавъ, упала на полъ. Вс мы вскочили съ своихъ мстъ, на сцену появился ковшикъ съ водой, а Гензельтъ продолжалъ играть. Наконецъ кто-то догадался побжать къ нему и просить его перестать играть. Я помню очень хорошо, какъ онъ вбжалъ къ намъ въ комнату и остановился въ дверяхъ. Онъ съ ужасомъ смотрлъ на мать, безъ чувствъ лежавшую на полу.,
— Comment? C’est mon jeu qui а fait cela? сказалъ онъ.
— Oui, oui, monsieur Henselt! отвчала ему бабушка.
Не знаю, долго ли мать моя училась у Гензельта, но окончивъ она сама захотла давать уроки. Редакторъ С.-Петербургскихъ Вдомостей, Амилій Николаевичъ Очкинъ, былъ знакомъ съ матерью и напечаталъ маленькую статейку, вроятно, въ вид объявленія, что ученица Гензельта желаетъ давать уроки музыки. Уроки явились и мать начала пріобртать средства.
Очкины жили то же на Васильевскомъ Остров, въ зданіи Академіи Наукъ, въ казенной квартир, на самомъ верху. Такъ какъ у нихъ были дти, то и меня брали туда. Я всхъ ихъ отлично помню, а голосъ Амилія Николаевича поражалъ меня и тогда. По своей мелодичности это былъ голосъ замчательный. Лтомъ они жили гд-то на дач, куда я съ матерью здила на извозчик и гд мы оставались ночевать. Я была еще тогда настолько мала, что бгала по дивану, и за мной гонялся Иванъ Карловичъ Гебгардъ. Самъ Очкинъ, маленькій рябоватый господинъ въ золотыхъ очкахъ, хотя съ нами, дтьми, и не игралъ, но мы его нисколько не боялись. Онъ выходилъ изъ кабинета очень рдко, и только по субботамъ, когда у нихъ собирались гости, дверь въ его кабинетъ не была закрыта. Разговоръ онъ велъ по преимуществу на французскомъ язык. Въ т времена французскій языкъ былъ въ большомъ употребленіи, и мать такъ боялась, что мы не будемъ его знать, что братьевъ моихъ она отдала жить въ французское семейство Шевалье, гд ихъ готовили въ гимназію.
Такъ какъ матери моей удалась профессія музыкантши, то она стала пробуждать и во мн любовь къ музык и для того часто брала меня въ оперу. Въ т времена въ Петербург была нмецкая труппа съ знаменитой примадонной Генефетеръ. Я помню, что Бетховенская опера, Фиделіо, произвела на меня очень сильное впечатлніе. Мы съ матерью спали въ той комнат, гд жила прежде прабабушка, и по вечерамъ, когда Оля, уложивши меня, уходила спать, а матери еще не бывало дома, я стаскивала съ кроватки тюфякъ на полъ, а сама задрапировывалась въ простыню и начинала пть аріи изъ ‘Фиделіо’. Особенно часто повторялось мною то мсто, гд Леонора, сидя на краю могилы, поетъ и падаетъ, и я, взявъ, высокую ноту падала на тюфякъ.
Какъ я уже сказала, знакомство мое съ Настей не прекращалось, и вотъ въ свтлый и лтній вечеръ Оля повела меня на улицу къ сосднему дому смотрть невсту: это мать Настина выходила замужъ за Масальскаго, автора ‘Стрльцовъ’. Моя мать была съ нею очень дружна и, одвшись очень нарядно, отправилась къ невст, мы же съ Олей встали у подъзда, подъ балкономъ. Вдругъ съ балкона меня окликнула Настя и тотчасъ же объявила, что мама уже надваетъ чулки. Она страшно суетилась, безпрестанно убгала въ комнаты и, выбгая на балконъ, кричала мн какую принадлежность костюма надваетъ ея мама. Должно быть, она перечислила вс принадлежности, потому что публика много надъ этимъ хохотала.
Съ этого времени возникло наше знакомство и тсная дружба съ домомъ Масальскихъ.
Вслдъ за появленіемъ новыхъ знакомыхъ пріхалъ изъ Перми отецъ, а бабушка взяла изъ Смольнаго монастыря дочь. Въ нашей квартир произошло полное перемщеніе. Шахова ухала. Внизу подъ нами были взяты дв комнаты и кухня, въ этой квартир помстились бабушка съ младшей дочерью, и мы туда ходили обдать. Появленіе смолянки, тетки и институтки изъ патріотическаго института, Надежды Васильевны Шелгуновой, ршило мою судьбу. Я знаю, что тетка Анна Егоровна плакала, что ее заставляли раздваться при собак, говоря, что это стыдно, на улиц при вид мужика вскрикивала и пряталась за тмъ лицомъ, съ которымъ шла, и находила, что слово быкъ — слово неприличное, а надо говорить, что: ‘вотъ, идетъ говядина’. Вмст съ этимъ мать застала двухъ институтокъ въ зал, у окна, въ страшно горячемъ разговор. Анна Егоровна, сверкая глазами, грозила убить Надежду Васильевну, если та подойдетъ къ окну и покажется молодому человку, жившему напротивъ насъ.
— Какія дуры! вскричала моя мать и затмъ твердо заявила, что дочь свою ни за что не отдастъ въ закрытое заведеніе.
Теща очень скоро не ужилась съ зятемъ, и посл одной очень крупной ссоры, бабушка перехала съ тетей Анной Егоровной на отдльную квартиру, и я ходила къ нимъ каждый день учиться грамот, которую я стала хорошо понимать. Въ музык я длала большіе успхи и семи лтъ играла въ четыре руки на вечер у Очкиныхъ. Я помню очень хорошо, что мн было семь лтъ, потому что мальчики острили по этому случаю такимъ образомъ:
— Сколько теб лтъ? спрашивалъ старшій Очкинъ.
— Семь, скромно отвчала я.
— Ну, такъ я тебя съмъ, громко кричалъ онъ, бросаясь на меня, и я съ испугу всякій разъ отскакивала.
Въ это время мать взяла для меня маленькую француженку, мн ровесницу, Корнелію, и она жила у насъ для разговора.
Тетя Анна Егоровна очень скоро сдлалась невстой и вышла замужъ. День ея свадьбы сохранился въ моей памяти. Я очень хорошо помню, какъ одвалась моя мать и невста, которой башмаки надвалъ одинъ изъ моихъ братьевъ.
На моей матери было свтлое зелено-срое платье и беретъ, съ котораго я не спускала глазъ. Беретъ былъ сдланъ изъ чернаго бархата, въ вид маленькой тирольской шляпы съ розаномъ, а на розан сверкала капля росы, которая казалось мн леденцомъ и возбуждала желаніе откусить ее.
Когда молодые пріхали отъ внца, то на диван сидла извстная въ то время дама-благотворительница, Татьяна Борисовна Потемкина, и рядомъ съ нею очень блдная и поразительно красивая двушка, которую звали султаншей. Это была дочь какого-то султана, жившая у Потемкиной. Блдность ея объясняли несчастной любовью. Она, какъ говорили, была влюблена въ кого-то при двор, но отецъ сказалъ ей, что проклянетъ ее, если она выйдетъ замужъ за христіанина.
Мужъ моей тетки красавецъ мужчина, лужскій помщикъ, оказался не совсмъ хорошимъ мужемъ. Гд-то на вечер онъ выпилъ и, похавъ домой съ молодой женой, въ пылу ревности сталъ ее душить хвостами, которые тогда носили, а потомъ приказалъ кучеру хать подъ мостъ, чтобы утопить ее въ проруби. Но кучеръ, зная своего барина, не только на это не согласился, а высадивъ собиравшагося вытащить барыню изъ саней, ударилъ по лошадямъ и увезъ молодую въ городъ, прямо на Васильевскій Островъ къ бабушк.
Тетка прожила у матери не долго. Бабушка не принимала ни самого виновнаго, ни писемъ отъ него, но вотъ разъ вечеромъ она куда-то ушла, а тетка сла давать мн урокъ музыки, вдругъ дверь отворилась и въ комнату вошелъ извергъ-мужъ. Я такъ и замерла на своемъ мст, а тетка не только не испугалась, но тотчасъ же ушла съ нимъ въ другую комнату. Я слышала, какъ тамъ плакали и мужъ и жена, и затмъ тетя вышла и просила меня передать бабушк, что она ухала съ мужемъ.
Восьми лтъ меня отдали въ пансіонъ къ старой англичанк, мадамъ Лововъ. Пансіонъ нашъ помщался въ одиннадцатой линіи Васильевскаго Острова, въ двухъ-этажномъ каменномъ дом. Меня привели туда съ утра, и начальница мадамъ Лововъ, ходившая въ такомъ точно чепц, какъ моя бабушка, но только съ двумя пучками сдыхъ локоновъ надъ висками, взяла меня за руку и сдала маленькой румяной курносой двочк. Пока она меня вела черезъ гостиную, я замтила, что на ней было надто блое платье. Въ другомъ плать я ее никогда и не видала. Это маленькая двочка, лтъ девяти, Мари Бентонъ, была въ тотъ день дежурная и повела меня внизъ накрывать на столъ. Тамъ она, спросивъ, какъ меня зовутъ, предложила мн такой вопросъ: хочешь быть моимъ другомъ? Я, конечно, изъявила свое согласіе, но скоро увидала, что быть другомъ значило -быть въ безусловномъ распоряженіи маленькой Бентонъ, и поэтому дружба наша очень скоро прекратилась. Внизу было рядомъ пять большихъ комнатъ, кругомъ уставленныхъ совершенно одинаковыми красными шкапами. Такихъ шкаповъ въ этихъ комнатахъ было нсколько десятковъ. Они на ночь отворялись, и изъ нихъ опускались кровати, а посреди комнаты стояли столы, обдали мы только въ трехъ первыхъ дортуарахъ, въ четвертомъ иногда занимался маленькій классъ, а въ пятомъ помщались больныя двочки, у которыхъ не было родителей. Многіе предметы мы проходили на французскомъ язык, такъ, напримръ, мы учили по-французски священную исторію, древнюю, среднюю исторію по Ламефлери. Учили по-французски и ботанику и географію и многое другое, и мудрено ли, что, выходя изъ пансіона мы вс говорили по-французски. Было у насъ всего четыре класса, и въ слдующій классъ переводились двочки тогда, когда он могли переходить, а не въ опредленные сроки. Только въ старшемъ класс мы серьезно стали заниматься русскимъ языкомъ. Насъ было девяносто двочекъ. Половина изъ нихъ были пансіонерками, а другая половина уходила домой въ восемь часовъ. Впослдствіи, когда мадамъ Лововъ умерла, явилось двочекъ десять, уходившихъ домой обдать. Я была полупансіонеркой и уходила по вечерамъ домой.
Дни танцклассовъ мы считали самыми веселыми днями въ недл. Посл обда, когда со столовъ все было убрано, являлись горничныя съ корзинками, въ которыхъ, вмст съ нарядными платьями, и обязательными кисейными передничками, непремнно лежали какія нибудь лакомства. Сумбуръ въ дортуарахъ былъ невообразимый. Въ теченіе полутора часа вс двочки бывали готовы и одтыя ходили по зал. Ровно въ три часа являлся нашъ учитель танцевъ Эбергардъ, толстый красный старикъ, съ вьющимися сдыми волосами, во фрак, черныхъ чулкахъ, доходившихъ ему до колнъ, и въ башмакахъ съ пряжками. Вмст съ нимъ являлся печальнаго вида, высокій старикъ, плохо выбритый, со скрипкою въ рукахъ и проходилъ въ уголъ. Эбергардъ выражалъ свое неудовольствіе щипками. Вс это знали, но никогда никто не жаловался.
Строгость относительно разныхъ шашней у насъ была пуританская. Напротивъ насъ находился Патріотическій институтъ, а рядомъ Морской корпусъ. Съ наступленіемъ хорошихъ весеннихъ вечеровъ, на тротуар, передъ Патріотическимъ институтомъ начинали прохаживаться морскіе офицеры, а институтки высовывались изъ оконъ и переговаривались съ ними. Мы страшно возмущались этимъ и никогда не подходили къ окну, хотя наши гувернантки не длали намъ ни малйшихъ замчаній. Точно также обожаніе учителей у насъ вовсе не было въ мод.
Года черезъ два посл моего вступленія въ пансіонъ, туда же была отдана и старшая дочь Очкиныхъ, Мари. Хотя родители наши и были не только знакомы, но и дружны, мы съ Мари были только въ хорошихъ отношеніяхъ, а подружилась я очень съ Маркеловой, нын Каррикъ, съ которой дружна и по сейчасъ. Въ какія только пренія, разсужденія и мечтанія мы не пускались съ нею, шагая взадъ и впередъ по большой прихожей, куда могли выходить только ученицы старшаго класса.
Не смотря на очень высокую плату, кормили насъ очень плохо, тмъ не мене вс кушанья казались мн необыкновенно вкусными. Я такъ часто, будучи уже замужемъ, говорила о прелестяхъ кваснаго киселя, что мать моя приказала мн сдлать квасной кисель, и онъ показался мн отвратительнымъ. Надо думать, что не мене отвратительна былаи манная каша, сваренная на вод и подаваемая съ сахаромъ, корицей и синеватымъ молокомъ.
Не смотря на это въ пансіон царилъ все-таки хорошій духъ, потому что, насколько мн помнится, наказаній у насъ никакихъ не было, а учились мы хорошо. За Законъ Божій отмтокъ у насъ совсмъ не ставилось, но не знать урока у батюшки Раевскаго, считалось не только позоромъ, но даже преступленіемъ. Уроки Закона Божія производили на меня страшное впечатлніе. Дома я никогда ничего не слыхала о религіи. Отецъ былъ лютеранннъ, а мать никогда не ходила въ церковь и о вр мало говорила. Сомннія не могли не вкрадываться въ мою душу, потому что споры Николая Васильевича (Шелгунова), съ моей матерью, уже вышедшаго въ офицеры и ходившаго къ намъ, мн приходилось невольно слушать. Когда я въ первый разъ услыхала выраженное мнніе о Христ, какъ о великомъ человк, я горько плакала и промучилась всю ночь. И съ этой минуты дума моя раздвоилась. Посл каждаго класса батюшки Раевскаго, я выходила съ пылающимъ лицомъ и съ негодованіемъ на себя за то, что я смла сомнваться. Никому же говорила я о той борьб, которая происходила въ моей душ и мучилась одна.
Масальскій, женившись на матери моего друга Насти, вскор заложилъ деревни жены моему отцу и на эти деньги купилъ журналъ ‘Сынъ Отечества’. ‘Сынъ Отечества’ былъ въ то время толстымъ журналомъ, и редакція его помщалась на Аптекарскомъ остров у Карповскаго моста. Домикъ Масальскихъ, кажется, существуетъ до сихъ поръ, но только тогда онъ стоялъ особнякомъ, и хотя внизу выходило на улицу всего три окна, а наверху было только одно венеціанское окно съ балкономъ, но домъ тянулся по двору и вовсе не былъ маленькимъ. За очень большимъ дворомъ шелъ чудный старинный садъ съ двумя бесдками, въ одной изъ которыхъ каждое лто жилъ кто-нибудь изъ родственниковъ, а другая служила танцовальной залой, когда собирались гости. За этимъ садомъ шелъ еще фруктовый садъ, заборъ отъ котораго выходилъ на Песочную улицу.
Семейство Константина Петровича Масальскаго было громадное и крайне нервное. Одинъ братъ его воображалъ себя герцогомъ Лейхтенбергскимъ, но жилъ не въ больниц, а дома. Онъ потомъ выздоровлъ, и мы, дти, слышали странный разсказъ о его выздоровленіи. Онъ убжалъ изъ дому и, вернувшись черезъ три дня, оказался здоровымъ. Гд онъ былъ, что онъ длалъ — никто не зналъ, да и не спрашивалъ, такъ какъ докторъ предупредилъ, что напоминанье о томъ, что съ нимъ было, могло вредно подйствовать на него. Одна изъ сестеръ тоже была больна чмъ-то страннымъ. Она боялась 1-го августа и именно того момента, когда зажигались въ первый разъ фонаря, и дйствительно умерла въ это число, когда зажигались въ первый разъ фонари. Въ дом у нихъ было еще нсколько нервныхъ больныхъ, страдавшихъ нервными болзнями самаго страннаго свойства. Намъ, двочкамъ, эти болзни рисовались въ какомъ-то романическомъ свт, а въ сущности это были, какъ я теперь понимаю, простые, самые прозаическіе душевно-больные.
Самъ редакторъ жилъ какимъ-то особнякомъ на верху, гд былъ его кабинетъ, спальня и библіотека. Эти комнаты находились такъ далеко отъ другихъ комнатъ верхняго этажа, что представлялись особымъ государствомъ. Проводя въ этой семь все свободное время и вс праздники, въ продолженіе многихъ лтъ, я раза два, три бывала въ спальн и въ кабинет, въ то время какъ я зачастую ходила въ библіотеку за книгами. Эти три комнаты составляли одинъ лагерь въ семь, а другой находился внизу, гд жила сестра редактора, при которой жили его дти, сынъ и дочь отъ первой жены. Обдъ накрывался на длинномъ стол, за которымъ никогда не обдало мене пятнадцати, двадцати человкъ. Константинъ Петровичъ являлся обыкновенно къ третьему блюду и лъ уже холодный супъ. Жена его, мать Насти, почти никогда не сходила внизъ обдать, потому что почти постоянно была больна. Она была блдная, черноглазая женщина, говорившая очень тихо и постоянно молившаяся. Она видла виднія религіознаго характера и говорила только о религіи. Домашнее хозяйство и воспитаніе дтей было предоставлено тет Маш. Посл обда Константинъ Петровичъ иногда садился за фортепіано и фантазировалъ. Онъ фантазировалъ прелестно, по нскольку часовъ сряду, и забывалъ тутъ все. Онъ всегда ненормально увлекался чмъ нибудь, и въ такихъ случаяхъ совершенно забывалъ о дл.
Масальскіе, живя на широкую ногу, держали массу прислуги и все хозяйство велось по-помщичьи.
Кто участвовалъ въ журнал, мы, дти, совсмъ не знали, и не интересовались. Я помню только князя Кропоткина, который въ продолженіе многихъ лтъ, на вопросъ: ‘Что вы теперь пишете?’ отвчалъ вчно одно и то же слово: ‘Балладу’. Онъ произносилъ букву я очень странно, и мы прозвали его балладой. Да, кром того, тамъ бывалъ постоянно журнальный работникъ Любенскій. Попавъ изъ семинаріи въ домъ, гд было столько дамъ, онъ началъ одваться по мод и принимать видъ свтскаго человка. Придя на одну изъ средъ — среды были назначенные дни — онъ оказался завитымъ въ вид барана, и когда сестра Масальскаго сказала ему:
— Боже мой! какой вы франтъ!
Онъ очень важно отвчалъ:
— Comme a toujours!
Посл этого за нимъ осталось прозвище Комсатужура.
Надо думать, что Комсатужуръ былъ единственно опорой журнала, потому что намъ никогда не приходилось видть другихъ журналистовъ. Но добрымъ знакомымъ въ семь онъ не былъ.
У Масальскихъ, кром своей семьи, жили еще дв воспитанницы, значительно старше насъ, двочекъ. Старшая воспитанница, бывало, сидитъ въ зал на стул, и вдругъ начинаетъ пріятно улыбаться, затмъ встаетъ, поднимаетъ руку, томно склоняетъ голову и несется по зал въ вихр вальса съ воображаемымъ кавалеромъ. Она производила много странныхъ движеній, какъ, напримръ, разъ она отворила дверь въ гостиную, и, остановившись въ смущеніи, отвсила низкій реверансъ. Въ гостиной, между прочимъ, никого не было, въ чемъ я тотчасъ же убдилась, войдя туда.
Когда мн минуло двнадцать лтъ, у меня сдлалась скарлатина, посл которой я такъ плохо поправлялась, что на время была взята изъ пансіона и отправлена на Карловку, чтобы учиться съ дтьми Масальскихъ.
Въ то время говорили очень много о магнетизм и о магнетизер Пашков, который производилъ чудеса. Одна изъ дочерей Масальскаго заболла удивительной болзнью. Посл судорожнаго припадка она впадала въ безпамятство, и затмъ вскакивала и начинала бсноваться. Мы, другія двочки,— у Масальскихъ была масса родныхъ — присутствовали тутъ же и прыгали и скакали вмст съ нею, совершенно забывая, что съ ея стороны это сдлалось совсмъ не естественно. Зала, при этомъ, бывала ярко освщена, и я зачастую съ нетерпніемъ ждала, скоро ли начнется припадокъ и мы начнемъ танцовать? Такая странная болзнь, конечно, называлась нервною болзнью, и потому ее вздумали лечить тоже страннымъ способомъ. Кто-то отправился къ Пашкову съ вещью больной, прося его спросить у кого-нибудь изъ магнетизируемыхъ имъ особъ: какимъ средствомъ надо лечить эту болзнь? Полученный отвтъ не удовлетворилъ никого. Пашковъ прислалъ сказать: чтобы убили голубя и дали принять больной дв капли его крови. Онъ и самъ прізжалъ магнетизировать, но съ двочкой тотчасъ же начинался припадокъ.
Когда отецъ мой вернулся въ Петербургъ изъ Перми, Масальскій заложилъ ему имніе жены въ Шлиссельбургскомъ узд, о чемъ я уже говорила выше, и мы вмсто дачи похали въ свою будущую деревню. Мы похали туда въ первый разъ въ 1844 году и перездъ этотъ далеко не походилъ на перездъ ныншняго времени. Въ Петербург мы наняли лодку, подъ навсомъ которой намъ устроили мсто для спанья. Лодка на половину была набита какимъ то товаромъ, и между этимъ-то товаромъ поставили наши вещи и устроили нчто въ род дивана и стола въ той сторон, которая выходила къ кормовой кают, отданной тоже въ наше распоряженіе. На воздух сидть мы могли только между навсомъ и кормовой каютой. Такимъ образомъ мы помстились въ эту лодку подъ Невскимъ, куда пріхали въ объемистой, четырехмстной карет, набитой нами и подушками. Изъ подъ Невскаго мы на веслахъ переправились на Охтенскую часть Невы, и тамъ, высадивъ лошадь, стоявшую у насъ на носу, двинулись бечевой. Верстъ черезъ двадцать, лодка остановилась, для отдыха лошади, и шестьдесятъ верстъ до Шлиссельбурга мы хали почти двое сутокъ, такъ какъ ночью, конечно, лодка не шла. У устья Невы лошадь снова ставилась на носъ, мы пошли на веслахъ, и черезъ шлюзы вошли въ Ладожскій каналъ. Сто верстъ мы сдлали въ трое сутокъ. Въ то время не находили это ужаснымъ. На берегъ мы вышли въ полночь, и пока посылали въ деревню за подводами, солнце уже высоко поднялось, и въ жаркій полдень мы на телг въхали въ лсъ по узкой лсной дорог.
Теперь, глядя на наши жиденькіе лсочки, остается только вспоминать то утро, когда мы хали между громаднйшими соснами, распространявшими кругомъ смолистый запахъ, и жужжаніе мухъ и пчелъ. Маленькая деревня съ довольно хорошими избами, крытыми соломой, представляла нчто въ род покинутаго селенья. На единственной улиц не было ни одной живой души.
Обитатели деревни Подолъ никогда отъ роду не видывали господъ и со страху вс попрятались. Домъ или, какъ тогда говорили, барскія хоромы, хотя и были выстроены, но въ нихъ никто не живалъ. Черезъ часъ въ людскую стали набираться бабы, въ самыхъ яркихъ костюмахъ, съ платками на голов, подвязанными подъ подбородкомъ и съ острымъ уголкомъ наверху, сложеннымъ въ род носика бумажнаго птушка. Когда мать вышла въ людскую, къ ней первая подошла жена старосты и съ поклономъ подала чашку съ голубымъ узоромъ, въ которой лежало приглаженное масло и кругомъ яйца. Вс остальныя бабы поднесли точно также масло, сметану, творогъ, яйца, и всхъ ихъ потомъ одаривали.
Я съ первыхъ же дней очень подружилась съ старымъ ополченцомъ двнадцатаго года, который былъ раненъ подъ Данцигомъ, и постоянно ужинала у него въ изб съ нимъ и съ его старухой.
Съ этого лта мы постоянно здили въ эту деревню, впослдствіи доставшуюся отцу, мсяца на три, на четыре, а зимою продолжали жить на Васильевскомъ остров.
Четырнадцатилтней двочкой я перешла въ старшій классъ и воображала себя большой. Не понимаю, какимъ образомъ я могла переходить изъ класса въ классъ, да еще въ добавокъ считаться хорошей ученицей? Мн думается, что я тогда ровно ничего не знала, хотя и перешла въ старшій классъ. Разъ какъ-то въ субботу вечеромъ, вернувшись откуда-то съ братомъ домой, мать встртила насъ такой фразой:
— А у насъ Коля Шелгуновъ.
Надо сказать, что когда Шелгуновъ вышелъ въ офицеры, то я бояться его перестала, и, напротивъ того, мы съ братьями всегда ликовали, когда Николай Васильевичъ приходилъ къ намъ. Съ отъздомъ бабушки, ухавшей въ Лугу къ дочери Анны Егоровны, онъ бывалъ у насъ очень рдко, но посщенія его отличались разными фокусами, шалостями и шумными забавами. Услыхавъ, что Николай Васильевичъ у насъ, мы опрометью бросились въ залъ, и я вдругъ остановилась въ смущеніи. Я была уже въ длинномъ плать, и H. В., вмсто шумныхъ объятій и поцлуевъ, только сказалъ:
— Да, Люденька, совсмъ большая!
Съ этого дня Шелгуновъ сталъ къ намъ ходить, сначала каждую недлю, а потомъ ужъ и каждый день. Я вышла изъ пансіона и серіезно занималась музыкой.
Я встртила въ своемъ старшемъ брат, студент С.-Петерб. университета, протестъ противъ моихъ упражненій. Къ нему ходилъ ежедневно его товарищъ Григорій Петровичъ Данилевскій, чтобы вмст съ нимъ заниматься. Я, въ это же время, садилась играть, и была уврена, что черезъ часъ въ дверяхъ залы появится Гр. Петр. и начнетъ со мною говорить. Братъ выходилъ изъ себя и заявилъ свою претензію отцу. Отецъ принялъ сторону брата, и мн позволялось играть только по прошествіи трехъ часовъ занятій молодыхъ людей. И занятія, и бесды мои съ Данилевскимъ прекратились довольно странно. Онъ вдругъ пересталъ ходить, и братъ, думая, что онъ захворалъ, пошелъ къ нему справиться. Данилевскій оказался арестованнымъ и посаженнымъ въ крпость. Вс знавшіе Данилевскаго недоумвали, потому что никогда никто никакого вольнодумства въ немъ не замчалъ. Спустя нсколько мсяцевъ, дло объяснилось. Онъ былъ арестованъ по ошибк вмсто другого Данилевскаго, потомъ сосланнаго.
Къ Масальскимъ мы продолжали здить, на этотъ разъ уже съ Шелгуновыми. Мать моя сотрудничала въ ‘Сын Отечества’, и первая статья Николая Васильевича была помщена тамъ же. Шелгуновъ очень любилъ философскіе разговоры и говорилъ такъ запутанно, что подруги мои нердко просили меня затять какой-нибудь споръ, чтобы имъ послушать.
Мать не вмшивалась въ наши разговоры, какъ не вмшивалась и въ т книги, которыя я читала то указанію H. В. Она была твердо уврена, что я выйду за него замужъ, и говорила:
— Онъ воспитываетъ себ жену, и мн мшаться не для чего.
Я же страшно желала сдлаться умной, и когда мн Николай Васильевичъ принесъ философію Надеждина, то я принимала эту книгу, какъ какую-нибудь микстуру. Читала и ничего не понимала и опять перечитывала, заставляя мысль вернуться къ непонятнымъ мн мстамъ. Когда я видла въ конц концовъ, что не понимаю, я успокоивала себя надеждой, что такая гимнастика ума все-таки должна принести мн пользу.
По выход изъ пансіона мы похали въ деревню. Это было въ самомъ начал мая. Съ нами похалъ Шелгуновъ и пробылъ у насъ нсколько дней. Эта поздка ршила нашу судьбу, и посл этого я стала получать письма, которыя перечитывала ежедневно по нскольку разъ. Изъ четырехъ писемъ, полученныхъ въ это лто, два письма были моими любимыми и потому пришли въ особенно ветхое состояніе, находясь постоянно въ карман.

Май, 1848 г.

‘Отчего такъ трудно написать къ вамъ письмо? Принимаюсь уже за четвертое: два письма разорвалъ, усладительное написать не смю, не имю на то права, жесткое не могу, а между тмъ мн хочется сказать вамъ: одинъ Богъ на неб, одинъ дядя на земл, который уметъ любить такъ свою племянницу, какъ я.
‘Ухавъ отъ васъ, я готовъ былъ 10 разъ воротиться, чтобы провести хоть 1/10 минуты, но, къ счастью или несчастью (право, не знаю), я этого не сдлалъ по общей слабости всхъ мужчинъ, щеголяющихъ воображаемою твердостью характера, на пароход, когда возвращеніе въ деревню сдлалось невозможнымъ для меня дломъ, я чувствовалъ, что могъ бы заплакать, — такъ не хотлось мн съ вами разстаться. Желая какъ-нибудь размыкать свое горе, я убжалъ въ каюту и, сложивъ шинель въ вид подушки, легъ на своемъ старомъ мст,— кажется, я тогда думалъ, я мечталъ о чемъ-то. Простившись съ вами, я простился и со своимъ счастьемъ, нашли тучи громовыя и втеръ началъ дуть съ свера, мн было холодно, страшно холодно, отогрлся уже дома, если бы вы видли, какъ встртили меня радостно, какъ старались исполнить, даже предугадать мои желанія — теперь я убжденъ, что есть на свт люди, которые любятъ меня.
‘Однако, письмо мое похоже нсколько на дурную музыку въ минорномъ тон,— надобно улыбнуться.
‘Изъ Петербурга я выхалъ въ почтовой карет, такое путешествіе нсколько удобне поздки въ телг,— по крайней мр, не рискуешь откусить себ языкъ, что при тряской дорог очень удобно,— и ночью не потеряешь фуражку’.
Я длаю выписку изъ второго письма, потому что здсь выраженъ взглядъ покойнаго Шелгунова на женщину. Не слдуетъ забывать, что это писалось боле пятидесяти лтъ тому назадъ.
‘…Женщины по общей ихъ слабости ищутъ обыкновенно въ человк наружныхъ достоинствъ, имъ непремнно нужно, чтобы мужчина былъ хорошъ собою, ловокъ и умлъ бы танцовать,— а если этихъ достоинствъ мужчина не иметъ, то, смотря на него, женщина обыкновенно длаетъ кислую гримасу, произноситъ ‘фи’… и отворачивается. Но правы ли женщины?… разумется, что нтъ. Вамъ вроятно еще не случалось подмчать за женщинами, которыя любили на своемъ вку и для удовлетворенія этой страсти жертвовали своими обязанностями и преступали даже законы супружества,— если имете возможность — понаблюдайте и вы удостовритесь, что ни одна изъ нихъ не оправдываетъ себя въ душ и боится оглянуться на прошедшее. Но отчего это?— Оттого только, что он ошиблись въ разсчетахъ своего сердца, обманулись въ своихъ ожиданіяхъ и вмсто человка нашли въ предмет своей любви только одну заманчивую наружность,— женщина не ищетъ въ мужчин души, и въ этомъ ихъ всегдашняя ошибка.— Можетъ быть, въ этомъ не совсмъ правы и мужчины, но поврьте, что вина мужчинъ есть слдствіе вины женщинъ.— Только молодые люди еще уважаютъ вполн женщинъ и видятъ въ нихъ все прекрасное и высокое, видятъ въ нихъ существа, говорящія душ, люди среднихъ лтъ смотрятъ на эти вещи уже иначе, положительность беретъ въ нихъ перевсъ надъ духовной стороной, и оттого женщина для нихъ не боле, какъ кусокъ мяса, большаго или меньшаго вса и объема.— Такой взглядъ является въ мужчин потому, что разсудокъ его большею частью направленъ къ положительной цли, понимаетъ хорошо обязанность человка, и поврьте, что какъ бы человкъ въ глубин души ни былъ черенъ, онъ всегда назоветъ подлецомъ человка, который поступаетъ дурно, и если не говоритъ ему этого въ глаза, то въ душ всегда гнушается гадкаго, грязнаго, низкаго.
‘Двица или женщина, забывъ свои обязанности и предавшись вполн на волю человка, ею любимаго, никогда не возбудитъ въ немъ уваженія къ себ, — удовлетворять своимъ страстямъ не значитъ еще любить, и потому мужчина, избранный женщиной, большей частью не любитъ ее и въ душ непремнно смется надъ ней, — и онъ правъ. (женщины учатся, по принятой у насъ метод, только языкамъ, французской кадрили или другимъ смшнымъ танцамъ и музык,— о нравственномъ воспитаніи ихъ никто не заботится, что же удивительнаго, что он выходятъ большею частью какими-то куклами съ уродливыми таліями и увренностью въ свое воображаемое высокое назначеніе, способность любить и съ другими претензіями, въ которыхъ нтъ ни куска здраваго смысла.
‘Полюбивъ мужчину и забывъ для этого свои обязанности, она нарушила законъ своей совсти, нарушила свое слово, и слдовательно она п….— а кто уважяетъ людей, длающихъ гадости и играющихъ своимъ словомъ?— никто,— въ этомъ-то и причина, почему женщины находятъ,— когда любовь еще остынетъ,— любимаго ими прежде мужчинъ недостойными своихъ жертвъ и раскаиваются, къ несчастію, слишкомъ уже поздно — въ своихъ проступкахъ женщина до замужества можетъ влюбляться, сколько ей угодно,— но должна однако владть собою, и даже сказавъ ‘люблю’, не позволять себ большаго. Вышедъ же замужъ, она должна только помнить, что она жена — мать,— а объ остальномъ мір можетъ даже совсмъ и не думать. Что скажете вы, мой другъ, рай моей жизни, на мою философію?.. Въ отвт своемъ на это письмо вы врно отвтите что-нибудь. Я не позволилъ бы себ писать такого письма, если бы не былъ увренъ, что, начавъ жить, вы предложили себ вопросъ, ‘къ чему дана жизнь человку?’ и постарались разршить его по возможности. Человкъ существо духовно-разумное и потому онъ долженъ понимать свое назначеніе…’ у’
Изъ слдующаго письма я длаю выписку для характеристики Шелгунова, такъ какъ-то, что писалъ двадцатитрехлтній юноша, могъ бы написать и старецъ Шелгуновъ.
‘Не знаю, вс ли люди созданы такъ глупо, какъ я,— представьте:— мн необходимо нужно имть подл себя человка, котораго я люблю, если же это невозможно, то изъ
Окружающихъ меня людей я избираю одного, на котораго обращаю всю свою нжность,— теперь подъ моимъ покровительствомъ находится одинъ изъ офицеровъ моей партіи, юноша съ прекрасными способностями души и сердца, жаль только, кто нравственное направленіе его не совсмъ врно,— впрочемъ, все это можетъ измниться,— все будетъ зависть отъ общества, въ которое онъ попадетъ. Мало того, что я исполняю вс его желанія, но даже въ вид сюрпризовъ покупаю ему иногда пряники или другія лакомства’.
Да, Шелгуновъ всю жизнь увлекался кмъ нибудь и скоро разочаровывался.
Во времена крпостничества среднее сословіе было боле обезпечено, и двушкамъ не приходилось бгать по урокамъ и бояться за завтрашній день. Я- не помню, чтобы въ разговорахъ, какіе велись между знакомыми, проглядывала боязнь остаться безъ работы и оказаться чуть ли не на улиц. Страшнаго призрака необезпеченности тогда точно не чувствовалось, и люди, живя на чужіе труды, имли много свободнаго времени. Большинство барышень писало свои дневники. Не скажу, чтобы эти дневники не приносили своей доли пользы людямъ, способнымъ анализировать себя. Пишетъ, пишетъ человкъ ежедневно, что онъ длаетъ и думаетъ, да наконецъ невольно увидитъ, если онъ думаетъ все о пустякахъ, а длаетъ все глупости.
Я тоже писала дневникъ и прятала его очень тщательно, такъ какъ въ этомъ дневник я раскрывала свою душу.
Когда къ зим вс съхались въ Петербургъ, къ намъ явился Шелгуновъ и сталъ бывать часто. Отецъ у меня былъ строгій, суровый нмецъ, и мы вс поголовно его боялись. Будь онъ домосдомъ, мы были бы совсмъ несчастны, но онъ любилъ вистъ и преферансъ. До обда онъ сидлъ въ департамент, посл обда ложился спать, а вечеромъ уходилъ куда-нибудь играть въ карты и возвращался часа въ два, въ три. Шелгуновъ вмст съ нами боялся старика, и по вечерамъ, поднимая руку къ звонку нашей двери, онъ задавалъ себ только одинъ тревожный вопросъ: ‘А что, если Петръ Ивановичъ дома?’ Мать мою онъ не боялся, хотя зачастую негодовалъ на нее за то, что она напоминала ему, что онъ мн дядя и боле ничего. Къ Масальскимъ здить онъ не любилъ и откровенно написалъ мн, почему не любитъ. ‘Я не могу бытъ,— писалъ онъ,— у тхъ людей, которые не видятъ во мн человка, которые полагаютъ, что человкъ можетъ быть человкомъ вполн только съ 40 лтъ, или съ чина коллежскаго совтника и сортируютъ людей по чинамъ и лтамъ. Будьте уврены, что человкъ, понимающій вещи такимъ образомъ — только далекое подобіе человка, а не человкъ. Дурачье — они думаютъ, что старость заслуга человку,— какъ будто бы они не знаютъ, что старыхъ ословъ много на свт, но ихъ никто не цнитъ. Масальскій, Калашниковъ и вашъ папенька не уважаютъ меня, какъ молодого человка, а я не уважаю ихъ, потому что не вижу въ нихъ людей,— не вижу въ нихъ разумности и не считаю ихъ выше себя за то, что они родились раньше меня на сорокъ лтъ. Вотъ причина, почему я не хочу быть у Масальскихъ’.
Моя няня, Оля, которая зорко слдила за Николаемъ. Васильевичемъ, разъ утромъ пришла къ моей матери и ехидно спросила:
— А разв Людинька у насъ невста?
— Нтъ.
— Такъ отчего же Николай Васильевичъ цлуетъ у нея руки?
Этотъ доносъ, какъ я называла это сообщеніе тогда, произвелъ объясненіе, вслдствіе котораго H. В. заявилъ, что ходить къ намъ въ качеств дяди онъ не желаетъ и написалъ мн слдующее, далеко не сдержанное письмо:
‘Благородство, чистота поступковъ, правда и желаніе добра ближнимъ должны быть основаніемъ дйствій человческихъ, кто поступаетъ иначе, тотъ не иметъ права на уваженіе и не сметъ претендовать на умъ и доброту… Причины посщеній моихъ въ послдніе три года дома вашего папеньки были для всхъ ясны, извстныя причины даютъ извстные результаты, — ваша маменька должна была знать это, и, разумется, она знала, къ чему приведетъ меня знакомство съ вами. Вчерашній поступокъ ея со мною ниже всякой критики, относительно меня онъ черенъ по злости дйствія, а относительно васъ онъ замчателенъ по безразсудству дйствій. Ваша маменька видла, что я люблю васъ, но, кажется, она не умла понять, что любовь чистая, основанная на благородств чувствованія и уваженіи любимаго существа, приводитъ человка къ мысли о необходимости соединенія съ нимъ союзомъ, боле твердымъ родственнаго знакомства.
‘Если по природной безпечности своего характера, по глубокому эгоизму своему и по непривычк разсуждать и глядть впередъ нсколько дале своего носа и сегодняшняго дня, Евгенія Егоровна не хотла и не умла понять этихъ вещей, то по обязанности матери она должна была понять ихъ и своевременно принять мры, которыя разорвали бы наше знакомство и не завлекли бы меня такъ далеко. Евгенія Егоровна увряетъ цлый свтъ, что въ ней много материнскаго чувства, но, ради Святого Николая, скажите, гд это чувство относительно васъ? Не въ желаніи ли нарядить васъ какъ куклу, выставленную напоказъ звающей и глупой толпы въ окн игрушечной лавки? Не въ хитро-радостной-ли улыбк и глупо-животномъ самодовольств при взгляд на толпу дурандасовъ, окружающую васъ и восхищающуюся вашими тлесными достоинствами безъ способности понять вашу прекрасную душу, ваше прекрасное сердце? Наконецъ, не въ заботливости ли о вашемъ будущемъ, для котораго Евгенія Егоровна не сдлаетъ и полушага. Гд же это чувство, скажите? Можетъ быть, въ тхъ высокихъ нравственныхъ правилахъ, которыя, какъ результатъ опытности Е. Е., не годятся ровно ни для кого и должны остаться тайной Е. Е., потому что за подобныя истины, сказанныя вслухъ, закидываютъ грязью, забрасываютъ каменьями. Нтъ, Людинька, не въ подобныхъ вещахъ проявляется материнское чувство. Прежде всего оно должно излиться въ нравственномъ образованіи своихъ дтей, въ раскрытіи имъ міра души и возбужденія въ нихъ сознанія о необходимости жить умомъ, душою и сердцемъ на основаніи закона благородныхъ чистыхъ побужденій и нравственныхъ человческихъ правилъ.
‘Вы помните, вроятно, слова вашей маменьки на мой вопросъ: ‘могу ли я посщать вашъ домъ?’ на основаніи того закона, который я чувствую глубоко и который въ настоящее время составляетъ цль моей жизни. Вы знаете, что я могу быть у васъ, я могъ быть вашимъ дядей четыре года назадъ, но теперь быть имъ не могу, или я вашъ женихъ (на условіи обезпеченія васъ на случай моей смерти или нежеланія вашего жить со мною), или я никто, человкъ вовсе незнакомый, иначе поступить не могу. Мы съ вами должны разстаться, вы это сами понимаете. Прощайте, Ллодинька, не забудьте, что во всхъ дйствіяхъ своихъ человкъ долженъ предлагать себ вопросъ: ‘къ чему это, добро это или зло, подло или благородно я буду дйствовать, поступая такимъ образомъ?’ Я предложилъ себ этотъ вопросъ вчера, обдумалъ свои дйствія сегодня утромъ и ршилъ, что я долженъ поступить такимъ образомъ. Прощайте, Людинька, еще разъ, дай Богъ, чтобы мы встртились еще когда-нибудь въ жизни, а теперь мн не суждено видть васъ,— я вамъ чужой, даже незнакомый, потому что-не могу быть у васъ, на тхъ условіяхъ, на которыхъ хотлъ бы быть у васъ. Прощайте, Людинька, прощайте. Въ душ вашъ другъ, а для людей и для приличія вашъ покорный слуга’.
Они съ матерью пришли къ какому-то соглашенію, и хотя мать моя встала на нашу сторону, но бесды наши глазъ на глазъ прекратились, и мы поршили ежедневно писать другъ другу и по вечерамъ обмниваться написаннымъ. Весь журналъ Шелгунова у меня сохранился.
Вотъ выписки изъ него:

7-го апрля.

Я читалъ сейчасъ отрывки ‘Герой нашего времени’. Не знаю, почему-то мн кажется, что я имю много общаго съ Печоринымъ. Я не золъ, но могу длать злое, хотя и жалю потомъ объ этомъ. Я не способенъ огорчать человка умышленно, но если я задтъ имъ, то хочу выместить свое неудовольствіе и не врю въ дйствительность сдланнаго огорченія, пока не увижу слезъ или страданія на лиц. Потомъ у меня является всегда раскаяніе, мн жаль, и я готовъ загладить свою вину. Я говорю объ отношеніяхъ своихъ къ женщинамъ — мужчинъ огорчать не стоитъ, потому что нисколько не льститъ самолюбію быть увреннымъ въ подобномъ прав превосходства надъ ними. »Коммунисты хотятъ равенства между мужчиной и женщиной, они, врно, никогда не любили, они вполовину— мужчины, потому что не понимаютъ наслажденія власти. Идея равенства была чужда Творцу міра. Изъ двухъ людей, любящихъ другъ друга, одинъ всегда сильне, другого, и въ такомъ случа сильнйшимъ лучше всегда, быть мужчин, чмъ женщин. — Да, я думаю, что и сами женщины отказались бы отъ права власти, потому что он потеряли бы право плнять и заставлять себя любить любовью страсти, выигравъ взамнъ ея какое-то почтеніе и покорность. Что можетъ быть смшне покорности и смиренія предъ властью, когда покорность — мужчина, а власть — женщина?
Я не читалъ того, что написалъ предъ этимъ, но знаю, что вы увидите не того меня, котораго привыкли видть, я всегда какъ будто бы смирялся предъ вами, но меня всегда возмущала мысль, что я могу быть подъ властью, быть можетъ, потому что я избалованъ, потому что я до сихъ поръ не былъ подъ властью, и мн повиновались большею частью, я же рдко былъ покоренъ.
Власть, а какъ часто власть смиряется предъ покорностью, какъ часто мужчина отдается вполн женщин, и самъ не замчая того. Любовь — единственная сила, которая можетъ управлять всмъ, можетъ срывать горы, уничтожать вс преграды, уничтожить даже счастье человка^ Какъ сильна женщина въ самой своей слабости, и чего желать ей боле, какой нужно ей еще власти? Глупцы мужчины, проповдывающіе равенство, дуры женщины, слушающія ихъ,— въ власти равенства, котораго он добиваются, он найдутъ свое безсиліе и потеряютъ силу, которою владютъ теперь, принявъ малиновую фольгу за огонь. Женщина сильне его, потому что слабе его,
Знаете мою заднюю мысль?.. Я боялся, что, обнаруживая свои слабости предъ вами, я даю вамъ возможность со мной дйствовать. Къ несчастью, женщины созданы такъ или избалованы жизнью, но только выполненіе своихъ желаній, оправдывающія всякія средства, даже маленькія подлости,— для нихъ законъ ихъ жизни, отъ котораго он не умютъ и не хотятъ отказаться. Ни одна женщина въ мір не умла еще владть, господствовать надъ своими желаніями и страстями и для нихъ незнакомо торжество побды надъ собою. Людинька, законъ жизни — не личная прихоть, а истина, которую мало кто изъ людей понимаетъ, а особенно женщины. Вс хлопочатъ о своихъ цляхъ, но никто не думаетъ о степени ихъ разумности и справедливости.
Отчего человкъ самъ создаетъ себ несчастіе? Отчего онъ не хочетъ понять, что тихая жизнь сердцемъ, основанная на увренности, основаніе жизни, ищетъ какихъ-то порывовъ. Неужели онъ длаетъ это для того, чтобы не понимать впослдствіи горькое чувство раскаянія? Жаль, право, объ этомъ хлопотать не стоитъ. Тихую, спокойную жизнь поэты называютъ прозой, но неужели они не умютъ понять, что и въ тишин есть поэзія,— правда, не всеразрушающая, но что же до этого? Впрочемъ, у всякаго свой взглядъ на вещи.
Если сказать женщин, что она прекрасна и пуста, я увренъ, что подобная похвала польститъ ей гораздо боле, чмъ увренность, что она не пуста и не прекрасна. Въ ряду разумныхъ созданій женщина мене всхъ понимаетъ, что она можетъ быть разумна, что она можетъ быть человкомъ, она полагаетъ, что создана только для того, чтобы плнять своими наружными достоинствами, и не любитъ, когда восхищаются ея душевными богатствами, полагая, что эти восторги отнимаютъ много отъ ея наружности. Впрочемъ, я не знаю, къ чему пишу объ этомъ — степень неразумности женщины всегда остается прямо пропорціональной восторгамъ дураковъ ея красот. Отчего женщины, возстающія такъ сильно противъ матеріализма, не умютъ понять, что похвалы ихъ красот ни больше, ни меньше, какъ безсознательная тенденція мужчинъ къ сенсуальности? Женщины считаютъ себя высоко-духовными существами и не умютъ понять, что он поклоняются только тлу.

8-го апрля.

Какъ много на свт людей, которые счастливы, когда подл нихъ сидитъ женщина, женщина по тлу, а не по духу или душ. Женщины не понимаютъ своего униженія и довольны производимымъ ими впечатлніемъ. Нтъ, я не такъ смотрю на женщину, я хочу уважать ее и потому мн нужно, чтобы подл меня сидло существо разумное, мыслящее, чувствующее и прекрасное. Я объясню вамъ, почему мн пришла эта мысль, если вы захотите знать это….

9-го апрля.

Сейчасъ я пришелъ изъ департамента, дорогой мн попался Далматовъ, онъ идетъ къ вамъ. Думая о немъ, я по закону человческой мысли перешелъ къ своимъ отношеніямъ къ нему и вспомнилъ о его дтской замашк трунить надъ людьми, которые гораздо больше его и передумали, и перечувствовали. Люди часто употребляютъ многія слова, не понимая ихъ смысла, напр.: ‘дуракъ’ — слово вполн обыкновенное, даже на язык дурака, но согласились ли люди въ значеніи этого слова — нтъ, каждый толкуетъ его по своему. Мн кажется, что дуракомъ должно называть того человка, который видитъ человка въ самомъ себ только и не понимаетъ, что и другіе могутъ быть тоже людьми, и не понимаетъ, что человкъ — человкъ. Что онъ долженъ быть существомъ мыслящимъ, чувствующимъ, понимающимъ человческія страданія, человческія радости и заслуживаетъ уваженія только въ томъ случа, когда уметъ уважать другихъ.

10-го апрля.

Неужели я не врю многому оттого, что у меня есть кусокъ ума (Людинька, вдь это не самоувренность, это мн такъ кажется) въ голов, отчего же есть на свт счастливцы, которые врятъ всему?

18-го апрля.

Я скажу вамъ, что думаю о поцлуяхъ: большинство людей стремятся къ тлеснымъ наслажденіямъ, въ эти минуты человкъ забываетъ свою духовность, забываетъ все, а потому эти минуты называются минутами счастья, но есть еще минуты, — минуты высшаго наслажденія, когда не чувство тлесности управляетъ нашими дйствіями, но чувство безкорыстное, чувство высокой, чистой любви, дружбы. Поцлуи перваго чувства хороши, но они часто оставляютъ за собою чувство разочарованія, но если поцлуй будетъ результатомъ второго чувства, то легко длается на душ человка и нтъ въ сердц его другого ощущенія, кром прекрасной, высокой радости, радости безотчетной и чистой, которая оставляетъ по себ вчное, пріятное воспоминаніе. Причину этихъ двухъ противуположныхъ результатовъ вы понимаете, въ первомъ случа дйствуетъ матеріализмъ, во второмъ — духовность. Я могу быть матеріалистомъ, я это знаю, но не хочу быть имъ относительно васъ, мн кажется, я оскорбляю тогда мое чувство, я оскорбляю васъ.

19-го апрля.

Во мн страннымъ образомъ длится человкъ, — я не могу согласить духовнаго съ тлеснымъ и оттого во мн два отдльныхъ человка. Относительно васъ во мн почти всегда дйствуетъ духовный человкъ — рдко матеріальность и въ послднемъ случа я не бываю доволенъ собою, съ другими же женщинами, разумется, исключая самыхъ молоденькихъ и пожилыхъ женщинъ, въ которыхъ я не вижу человка, а представляется мн нчто среднее между неразумнымъ и разумнымъ существомъ, я чистый матеріалистъ, я не врю въ духовность этихъ женщинъ, не врю (кром весьма рдкихъ исключеній) въ возможность духовныхъ отношеній съ ними. Впрочемъ, и сами женщины такого же о себ мннія,— он думаютъ нравиться только одною наружностью, а о голов и сердц своемъ нисколько не заботятся.

20-го апрля.

Людинька, заключимте условіе: разсуждая о недостаткахъ людей и причинахъ разныхъ несовершенствъ и самыхъ несовершенствахъ нашихъ, т. е. не собственно нашихъ семейныхъ отношеніяхъ, замчая дурное, будемъ взглядывать внутрь себя и справедливо примняя хорошее и дурное и устраняя самолюбіе, будемъ уврены, что мы желаемъ другъ другу добра.

21-го апрля.

Вы говорите, что если я браню женщинъ, то ‘вс ихъ недостатки приписываю вамъ’, это, Людинька, справедливо, но не вполн. Не уважая женщинъ за ихъ тупыя и смшныя стороны, за ихъ неразумность, я не хотлъ бы видть въ васъ что-нибудь подобное, потому что, разсуждая о женщинахъ, я часто, или, лучше сказать, почти всегда, обращаюсь къ вамъ, говоря какъ бы уврительно о недостаткахъ женщинъ и приписывая ихъ вамъ, но внутри меня нтъ увренности въ вашемъ дурномъ, а только сомннія въ вашемъ хорошемъ, мн хочется услышать отъ васъ самихъ, что вы чужды недостатка, о которомъ мы говорили, а вы не хотли никогда уврить меня въ этомъ.

28-го апрля.

Знаете, что намъ нужно теперь сдлать? Намъ нужно узнать короче другъ друга, и, уважая другъ друга за хорошее, на недостатки будемъ смотрть, какъ на странности и особенности характера извиняемыя. Я не буду уже боле раздражаться, мой другъ, да я уже и не могу теперь боле, потому что всякая моя досада на васъ не имла никогда основанія,— въ этомъ я убжденъ теперь потому, что думалъ дорогой о причинахъ своей раздражительности. Странно, отчего это убжденіе и даже мысль о немъ не приходила мн въ голову въ Петербург? Теперь я признаюсь, что былъ постоянно виноватъ передъ вами’.
Въ эту зиму я получила первую большую работу, переводную. Я пишу первую большую работу, потому что ране перевела какую-то біографію Данте и получила за нее 7 руб. Эти 7 руб. предназначались мною на ложу въ итальянской опер. А деньги за переводъ романа Ж. Занда Франсуа Найденышъ, я, вроятно, отдала матери. Родители мои были люди обезпеченные, и отецъ меня такъ баловалъ, что цны деньгамъ я совсмъ не знала, и у меня въ завод не было кошелька. Когда я вышла изъ пансіона, мать моя особенно заботилась, чтобы я занималась, музыкой, и постоянно говорила:
— Когда-нибудь, можетъ быть, придется ею хлбъ добывать.
Не разъ пришлось мн въ жизни вспомнить ея слова.
Когда Шелгуновъ ухалъ въ Самару, гд получилъ прочное мсто, письма его стала мн приносить его мать, а я ловко получала ихъ даже въ присутствіи свидтелей. Изъ Самары Б. В. написалъ отцу и просилъ моей руки.
День полученія письма былъ страшно тяжелымъ. Я была позвана въ кабинетъ отца, и тотъ мн сказалъ о письм и прибавилъ, что не можетъ дать своего согласія. Я этого ожидала, хотя причинъ отказа, на мой взглядъ, не было никакихъ, и у себя въ комнат приготовила отвтъ.
— Это все равно,— сказала я.
— Какъ все равно!— воскликнулъ отецъ.
— Да, потому что если меня за H. В. не отдадутъ, то я и такъ уйду.
Должно быть, я была страшно блдна, потому что отецъ не закричалъ и не вспылилъ. А я, проговоривъ приготовленную мною фразу, ушла изъ его кабинета и легла къ себ на диванъ.
Я помню, какъ мать ходила въ кабинетъ, горячо о чемъ-то говорила, и въ этотъ же день отецъ прислалъ мн написанный имъ удовлетворительный отвтъ Николаю Васильевичу.
Когда вопросъ о брак былъ ршенъ и въ Синодъ было подано прошеніе о дозволеніи внчаться кровнымъ роднымъ, то мы ухали въ Выборгъ шить приданое.
Въ Выборгъ товары шли изъ-за границы безпошлинно, и потому въ т времена многіе нашивали тамъ блье и наряды и везли въ Россію, какъ вещи, уже бывшія въ употребленіи. Въ Выборг мн было очень весело. Да и можетъ ли быть гд-нибудь скучно здоровой семнадцатилтней двушк?
Николай Васильевичъ и въ этотъ годъ продолжалъ писать мн письма въ вид дневника. Считаю не лишнимъ помстить тутъ нсколько изъ его писемъ:

Самара. 27-го іюля.

Людинька! вамъ извстны мои нкоторые недостатки, которые я сознаю въ себ, вамъ извстно, что явластолюбивъ, гордъ и не люблю быть вторымъ тамъ, гд я могу быть первымъ.
Вы говорите, что я не великодушенъ, выслушайте меня: я не великодушенъ съ сильными, не уступлю равному бойцу и буду драться съ нимъ на смерть до тхъ поръ, пока онъ не положитъ оружія, я первый не положу его никогда, но съ слабымъ я не тотъ. Вы видли это на себ, дерзости и непріятности я говорилъ вамъ всегда до тхъ поръ, пока я видлъ, что вы боретесь со мною. Желчь кипла во мн до тхъ поръ, пока я не видалъ, что огорчилъ васъ дйствительно, а тогда сожалніе и раскаяніе смняли во мн досаду, я готовъ былъ просить у васъ прощеніе, разв я обижалъ когда-нибудь слабаго? разв я начиналъ войну съ тмъ, кто не могъ поднять противъ меня руки? Нтъ, я не уступалъ никогда никому, кто шелъ на меня непріязненно, будь это хоть слабый, и не переставалъ бить его до тхъ поръ, пока онъ не сознавалъ, что слабе меня. Золъ и невеликодушенъ только тотъ, кто обижаетъ лежачаго врага, мужчины всегда считались и будутъ считаться существами великодушными, но этого достоинства, точно такъ же, какъ способности разсуждать и видть вещи немного дальше настоящаго времени, никто никогда не приписывалъ и не припишетъ женщинамъ.

Самара. 2-го сентября.

…Читая вашъ дневникъ, гд вы говорите, чего требуете отъ своего мужа, я чувствовалъ, что мое сердце сжалось, и я испугался за себя. Людинька, вы хотите, чтобы мужъ былъ въ зависимости отъ жены, и тогда только видите возможность равенства. Но я хотлъ бы спросить у васъ, что бы понимаете подъ словомъ равенство? Равенство матеріальное всегда было между супругами, т. е. Жена пользовалась одинаковыми правами за обдомъ, чаемъ, въ удобствахъ жизни, и хозяйств съ своимъ мужемъ и даже была больше его, потому что мужья дятъ обыкновенно то, что велятъ приготовить для нихъ жены, равенства же духовнаго я ршительно не понимаю. Если жена командуетъ мужемъ и служитъ ему во всемъ руководителемъ, то у такого мужа нтъ на плечахъ головы, а если и есть голова, то въ этой голов пусто, какъ въ пустомъ горшк, если мужчина отдался во власть женщины, въ его сердц нтъ води и характера, а мужчина безъ характера и воли не мужчина, а женщина. Вотъ какимъ образомъ я понимаю мужчину: мужчина долженъ быть уменъ, добръ, кротокъ, благоразуменъ, разсудителенъ, съ характеромъ, волей (не упрямствомъ) и великодушенъ. Женщина тоже должна имть т же достоинства, но они будутъ въ ней всегда въ слабйшей степени, если женщина видитъ, что она умне и выше характеромъ своего мужа, она не будетъ любить его, потому что не станетъ уважать своего мужа. Да и скажите мн, что за мужчина, который слабе женщины, и возможно ли счастье тамъ, гд женщина глава семейства. Мн смшна женщина, когда она беретъ на себя ту власть, которую не думалъ давать ей Богъ, и жалокъ мужчина, если онъ въ рукахъ своей жены. Въ семейной жизни мужъ и жена равны по правамъ своимъ, и правъ изъ нихъ тотъ, кто говоритъ дло, спору о справедливости требованій съ чьей-либо стороны быть не можетъ, когда супруги умны и разсудительны и знаютъ, что можно требовать другъ отъ друга. Какъ мужъ, я подчиняюсь своей жен въ- дл сердца, потому что мое сердце крпче сердца женщины, но какъ мужчина я буду жить своей головой, а не головой жены. Мое понятіе о равенств держится вотъ на какомъ убжденіи: мужчина умне женщины и выше ея характеромъ, слдовательно, эта часть должна быть въ управленіи мужа, женщина выше мужчины своимъ сердцемъ, и потому женщина должна быть главою длъ сердца. Въ супружеской жизни великодушіе и любовь мужа къ жен самыя важныя обстоятельства, и они возможны только тогда, когда мужъ чувствуетъ свое превосходство надъ женою, передайте эту власть женщин — и мужчина, сознающій себя, будетъ стыдиться за свое ничтожество и не станетъ никогда любитъ жену.
Знаете ли что, Людинька, прошу васъ только не сердитесь на меня, идея равенства привилась вамъ, вроятно, отъ маменьки, но не вытекаетъ изъ требованій вашего сердца, разберите этотъ предметъ построже, и вы увидите, что въ природ нтъ равенства. Возьмите двухъ людей, которые не знали никогда другъ друга, поставьте ихъ рядомъ посл двухъ словъ, сказанныхъ однимъ и другимъ, одинъ непремнно подчинится другому. Равенство супружеское, которое я проповдую, должно заключаться въ томъ, чтобы сильнйшій не смлъ сказать: ‘я требую’, не смлъ показывать своего превосходства и не думалъ бы важничать своею силой. Жизнь супруговъ должна быть основана на товариществ, въ которомъ равенство есть первое основаніе благоденствія. Понимая, что я мужъ, я подчиняюсь своей жен, я буду длать только то, что захочетъ моя жена, я убжденъ, что добрая любящая, нжная жена всегда больше своего мужа, потому что на ея сторон сердце. Въ дл подчиненія выйдетъ то, что вы хотите, но основаніемъ подчиненія будетъ не ваша идея. Вы хотите, чтобы мужъ подчинялся жен по закону равенства и по убжденію, что жена лучше съуметъ управлять супружескимъ счастьемъ, а я подчиняюсь своей жен, какъ существо, сознающее свою силу и крпость, которое отказывается отъ этихъ правъ, потому что хочетъ находиться подъ вліяніемъ любви. По вашему выходитъ, что женщина глава, потому что она сильне, по моему же потому только, что она слабе. Вотъ мысль, которую я хотлъ передать вамъ. Я отдаю вамъ власть не по сознанію своего безсилія, а по великодушію…

Самара. 2 октября.

…Я непохожъ на всхъ мужчинъ, я ищу въ брак не той стороны супружескихъ радостей и счастья новобрачныхъ, которыхъ ищутъ вс мужчины въ женщинахъ, мн нужно не это, и жена, по моему мннію, создана не для того, чтобы быть только красивой формой, а чтобы быть врной помощницей мужу во всхъ его дйствіяхъ, готовой переносить съ нимъ безъ ропота все дурное и несчастное этой жизни. Правда, я не вижу еще въ васъ (простите меня за мое откровенное мнніе, я хотлъ бы, чтобы и вы были со мной такъ же откровенны) такого собесдника, какъ Евгенія Егоровна, съ которой я любилъ такъ спорить и горячиться, но знаю, что черезъ 2 или мене года (мене, гораздо мене, посл замужества женщины развиваются вдругъ, имъ открывается ясно начало почти всхъ дйствій человческихъ) вы будете такимъ же собесдникомъ. Супружескія обязанности, налагаемыя Богомъ и закономъ людей на супруговъ, меня пугаютъ, я слишкомъ уважаю невинность и двственную чистоту и полагаю, что первое сближеніе супруговъ, которое, по моему физическому и нравственному устройству, никогда не можетъ меня лишить сознанія и отуманить совершенно мою голову, испугаетъ меня, мн кажется, что это сближеніе, требуемое законами божескими и человческими, оскорбитъ нкоторымъ образомъ женщину не въ ея собственныхъ понятіяхъ, а во взгляд на нее мужчины, который видитъ въ ней не женщину-человка, а женщину-ангела, матеріальное сближеніе прямо говоритъ: это женщина — плоть, а не женщина — духъ, а я ищу духа, а не плоти. Что длать мн? Какъ согласить свое понятіе съ законами? А между тмъ, не забудьте борьбу духа и плоти, которую мн придется испытывать постоянно. Не надобно быть пророкомъ, чтобы угадать, что плоть восторжествуетъ надъ духомъ, и тогда… что тогда?? и тогда нужно понимать непремнно, что связь супруговъ выражается хотя и въ матеріальномъ ихъ сближеніи, положенномъ Богомъ, однако, духовность начало, причина и вина всего: нужно помнить, что не духъ живетъ для плоти, а плоть для духа, и сближеніе совершается не для ихъ лица, а для выполненія закона божескаго, слдовательно, для цли боле высшей, чмъ обыкновенное безсознательное сближеніе многихъ людей и всхъ животныхъ. чЧюдинька, уя не извиняюсь передъ вами за сегодняшній журналъ, потому что я пишу къ вамъ не какъ къ Людиньк двственниц, а какъ къ Людиньк — жен. Вамъ должны быть извстны мои взгляды на бракъ, цль котораго заключается въ высокой обязанности человка — произвести себ подобнаго и сдлать его достойнымъ имени человка, существа духовно-разумнаго.

13-го октября.

…Думалъ о женщинахъ, почему женщины не любятъ, когда имъ говорятъ о женскомъ матеріализм и подчиненности ихъ мужчин? Потому что самолюбіе ихъ не хочетъ этого. Эта же самая причина, при нкоторой слабости, головного мозга женщинъ, не позволяетъ имъ видть, что женщина значитъ гораздо больше мужчины, что въ видимой слабости женщинъ и заключается ихъ сила, да, наконецъ, въ сердц женщины столько высокихъ достоинствъ, которыя никогда не были, да и не будутъ въ сердц мужчины. Только женщина можетъ любить съ самоотверженіемъ и безъ эгоизма и разсчетовъ ума и только женщина можетъ быть матерью. Мужчины не умютъ любить всмъ существомъ своимъ, потому что сердце мужчины никогда не заглушитъ его ума и разсудка.
Наконецъ, материнская любовь — это глубокое, полное святое чувство знакомо слабо мужчинамъ. Неужели женщинамъ мало этихъ исключительныхъ достоинствъ, мало ихъ правъ, какъ женщинъ, что он хотятъ присвоить себ права мужчинъ?…

14-го октября.

…Надъ этимъ мстомъ смюсь уже въ четвертый разъ: ‘Ахъ, H. В., научите меня думать, но умно думать, я хочу развить свой умъ непремнно, хочу и добьюсь до этого’. Вамъ для этого ничего не нужно длать, оставьте свой умъ въ поко — онъ развитъ. Вы будете умне цлой Самары, я не знаю здшнихъ дамъ и двицъ, но видлъ ихъ всхъ и утвердительно говорю, что имъ не быть тмъ никогда, что вы теперь, не забудьте, что вамъ 17 лтъ, а что наши двицы въ 17 лтъ? Пхе,— какъ говорятъ турки,— и больше ничего, не заставляйте себя думать и размышлять, но думайте о томъ, что думается, и какого ума хотите вы еще?.. Да скажите мн, что такое умъ? и что значитъ развить его?— понять себя какъ человка и другихъ также, а вмст съ тмъ отношенія свои къ человку, человчеству и природ. Вполн понять этого никто не можетъ, потому что это понятіе заходитъ за предлъ человческой мудрости…

15-го октября.

…Выслушайте меня: я ставлю женщину вообще, такъ сказать, среднее число женщинъ, далеко ниже мужчинъ. Я не вижу, да и не могу видть въ нихъ ни здраваго разсудка, ни правилъ, ни просвщенія, ни понятій, которыя возвышаютъ мужчину на степень существа духовно-разумнаго, нравственнаго и отвтственнаго, а женщину длаютъ прекраснымъ, высокимъ существомъ, которому мужчина долженъ поклоняться.
Я началъ бранить женщинъ съ тхъ поръ, когда полюбилъ васъ. Причина моего неудовольствія на женщинъ была сначала безсознательная, но потомъ я понялъ ее. Полюбивъ васъ, я увидалъ, что жизнь человка можетъ общать много высокаго и прекраснаго, если сердцу будетъ пища и когда сердце не ошибется въ выбор своемъ и не раскается въ немъ. Но когда сердце не можетъ имть причины къ раскаянію? Когда оно найдетъ себ врнаго друга, способнаго понимать и уважать его, и его чувствованія, и благородныя побужденія, и когда этотъ другъ будетъ вренъ и постояненъ. По большинству женщинъ, которое я видлъ, я увидлъ, что женщина хотя и можетъ чувствовать, однако, этотъ жаръ похожъ на жаръ желзной печки, которая скоро накалится и скоро простынетъ, — я увидлъ, что женщины ищутъ въ жизни не истины и правды и сознанія своего значенія и тхъ высокихъ правилъ, которыя природа вложила въ сердце человка, а удовлетворенія пустыхъ мелочныхъ прихотей сердца, не способнаго чувствовать и сознавать ни причинъ гордости человка (благородства), ни причинъ его униженія (подлости). Я увидлъ, что средняя цифра женщинъ не умютъ отличить добра отъ зла, все происходитъ въ нихъ безсознательно, рядомъ съ свтлою мыслью стоитъ глупость, съ благороднымъ чувствомъ — подлость, съ любовью — мстительность, злость и коварство, съ постоянствомъ — втренность и тщеславіе. Какъ ни ройтесь въ этомъ хаос, вы рдко вытащите что-нибудь хорошее, если же и вытащите, то впечатлніе добра изгладится тотчасъ же десятью грязными сторонами подобнаго сердца.
Полюбивъ, я понялъ, чего требуетъ мое сердце, и я боялся за свое будущее. Вотъ причины моихъ постоянныхъ нападокъ на женщинъ. Я не хотлъ видть въ женщин, которую люблю, тхъ сторонъ сердца и ума, которыя вы найдете безпрестанно, потому что он между женщинами не рдкость. Я хотлъ найти въ васъ способность любить врно, истинно, способность понять необходимость правды въ каждой мысли, въ каждомъ дйствіи человка,— способность сознанія всхъ своихъ поступковъ и проступковъ и важность, и глубину нравственныхъ правилъ, которыя въ жизни женщины выражаются въ цломудріи физическомъ и нравственномъ, въ строгомъ соблюденіи правилъ супружеской врности, тоже тломъ, мыслью и чувствомъ и въ способности понять важность брака и отношенія свои къ мужу. Наконецъ, способность подчинить себя тмъ обстоятельствамъ жизни, которыя достались вамъ въ удлъ, и умнье переносить безъ ропота все дурное и хорошее какъ физической жизни, такъ и въ отношеніи къ мужу, безъ нарушенія правилъ супружеской врности и благородства. Главное, я искалъ врности, врности, врности и истины во всемъ: въ мысли, въ дл, въ глаза и за глаза. Въ тхъ женщинахъ, которыхъ я знавалъ, не было ни врности, ни истины, и неужели, Людинька, вы можете сказать, что большинство женщинъ такого рода и съ тми правилами, которыхъ я требую? Нтъ, тысячу разъ нтъ: я видлъ много женщинъ, смотрлъ на нихъ строго, какъ мужчина, и почти въ каждой изъ нихъ (исключая старшей дочери Гурьевой) нашелъ глупую страсть нравиться безъ причины, тщеславіе и недостатокъ нравственныхъ правилъ.
Теперь выслушайте мое оправданіе и тогда судите меня.
Я любилъ васъ и искалъ вашей любви, мн нужно было найти въ васъ то, чего требовало мое сердце, мн хотлось, чтобы ваше сердце было полно тхъ истинъ и правилъ, которыя, по моему мннію, должны быть въ женскомъ сердц. Я зналъ васъ, когда вы были еще въ пансіон, въ васъ была втренность и кокетство съ примсью женскаго тщеславія, при этихъ данныхъ я не могъ допускать въ васъ истины и врности, чего именно мн нужно было, и я сталъ говорить противъ женщинъ, началъ выставлять ихъ дурныя стороны и дйствовалъ безсознательно, не съ мыслью передать вамъ правила своего воззрнія на женщинъ, а изъ боязни найти въ васъ общіе женскіе недостатки. Особенно вооружался я противъ женщинъ въ прошедшую зиму, когда любовь моя получила положительный характеръ и сердце требовало союза.
Любя васъ, я врилъ вамъ, я видлъ также, что вы далеки отъ тхъ женщинъ, которыхъ я не люблю, и боязнь за свое будущее оставила меня…
Теперь я уже не врагъ женщинъ, вы мой примиритель съ ними, чрезъ ваши правила, вашу врность и истину я гляжу на остальныхъ женщинъ и не раздражаюсь ихъ дурными сторонами. Вдь я говорилъ противъ женщинъ только потому, что боялся найти въ васъ то, чего не хотло мое сердце…
Одного я только не понимаю: отчего вамъ было непріятно, когда я говорилъ противъ женщинъ? Неужели вы принимали мои слова на себя? Вдь вы исключительная женщина, вы такая отличная, Людинька, пожалуйста, если впредь мн случится какъ-нибудь говорить дурное о женщинахъ, слушайте объ этомъ такъ же хладнокровно, какъ о недостаткахъ мужчинъ. Если мульчи въ бранятъ, мн длается смшно и только, но я никогда не связываю себя съ общими недостатками, не потому, чтобы ихъ не было во мн, но потому, что я убжденъ, что въ сердц моемъ есть благородство и нтъ связи съ подлостями многихъ мужчинъ…

27-го февраля.

Еще новая черта моего характера: мн надодаютъ скоро вс, я кидаюсь обыкновенно горячо, готовъ за человка, который мн понравился, положить свою душу, но когда пройдетъ первый пылъ, и я начну смотрть хладнокровне на предметъ, который такъ поразилъ меня, я вижу, что это не то, что я ищу, голова моя недовольна тою пищей, которую ей предлагаютъ, и сердцу не достаетъ тоже чего-то, и охладваю. Это было со мной на вку уже нсколько разъ, было и въ Самар, Гедеонова и Путиловы не удовлетворили меня, и я остался недоволенъ ими. Я набросился теперь на одного молодого человка (Пекарскій), но и здсь я уже предвижу разочарованіе. Объясните мн эту особенность моего характера, кто виноватъ: люди или я? И неужели для меня нужна исключительность, напримръ, нчто въ род ‘пищи боговъ’. Разсмотрите этотъ предметъ и напишите свое мнніе, но не забудьте.

28-го февраля.

Знаете что? Пуститесь въ литературу, вдь въ этомъ можетъ быть кусокъ хлба, хоть небольшой, вдь у насъ и аппетитъ будетъ небольшой, да? Право пуститесь, мы можемъ писать, я знаю это, потому что знаю и себя и васъ…
Ровно черезъ годъ посл отъзда H. В. въ Самару мы были обвнчаны въ Выборг и похали въ своемъ тарантас въ Самару.
Пріхавъ въ Нижній, Николай Васильевичъ поршилъ хать до Самары водой. Нанята была вмст съ какимъ-то чиновникомъ большая не крытая лодка, отправлявшимся въ Томскъ съ громаднымъ семействомъ. Въ эту лодку поставили наши два тарантаса и, взявъ нсколько пассажировъ-мужиковъ, которые за проздъ должны были работать, мы тронулись въ путь. Плыли мы то на веслахъ, то подъ парусомъ посреди широкой и пустой рки. По берегамъ шли лодки бичевой и тянули ихъ на лямк бурлаки, тянули, обливаясь потомъ и едва передвигая ноги. Суда лямкою шли молча, и только кормчій покрикивалъ иногда: ‘ прибавь шагу, ребята!’ Большія же лодки, плывшія на веслахъ, шли съ псней ‘эй, ухнемъ’. Эта псня на пустой громадной рк, съ пустыми берегами, далеко неслась по вод. Я замчала и во время нашей поздки и потомъ, что при звукахъ этой унылой, утомленной псни смолкалъ разговоръ.
Такимъ образомъ мы плыли день и ночь, изрдка встрчая лодки и большія суда. Во время поздки мы встртили дв коноводныя, машины, тянувшія хлбные караваны. Мн ничего подобнаго не приводилось видть и потому я внимательно смотрла на это удивительное сооруженіе. Это — громадное судно, на палуб котораго устроены горизонтально лежащія спицы громаднаго колеса и каждую такую спицу тянетъ лошадь, вертясь кругомъ оси, на которую навертывался канатъ, привязанный къ якорю, заведенному впередъ. Когда канатъ завертывался весь, лошадей отпрягали, канатъ развертывали, клали на лодку вмст съ якоремъ и завозили впередъ, гд снова бросали его въ воду. Вотъ такая-то машина и исполняла роль ныншнихъ буксирныхъ пароходовъ.
Во время нашей поздки въ Самару по Волг, случилось въ нашемъ плавучемъ мір только два происшествія, оставшихся у меня въ памяти. Въ какомъ-то большомъ сел Николай Васильевичъ вышелъ за провизіей и въ его отсутствіе произошла размолвка на лодк между хозяиномъ и пассажиромъ-чиновникомъ. На нашу лодку просились шесть мужиковъ, которые въ случа нужды брались работать, но вмст съ тмъ предлагали хозяину плату. Чиновникъ только и говорилъ:
— И безъ того много мужичья на лодк.
Посл этого спора явился Николай Васильевичъ, къ которому хозяинъ и обратился съ жалобой, прибавляя:
— Вдь это рабочій народъ, они въ случа чего на рукахъ поднимутъ нашу лодку.
Услыхавъ это, Николай Васильевичъ распорядился просто.
— Бери, сказалъ онъ,— и отчаливай!
Съ этого момента хозяинъ пересталъ обращаться къ чиновнику, а обращался къ офицеру, который слушалъ по крайней мр резоны.
Не дозжая Симбирска за день, мы остановились, и тутъ нашъ хозяинъ встртилъ земляка или свояка съ пустымъ судномъ, гораздо большимъ и лучшимъ, чмъ наше, и прицпившись къ его боку, пошелъ рядомъ съ нимъ. То судно шло на парус и мы плыли очень скоро. Погода стояла ясная и знойная. Въ Симбирск я вышла на берегъ и мы съ Николаемъ Васильевичемъ пошли въ гостинницу пообдать. Когда мы поднимались на гору, стали надвигаться тучи, а когда возвращались изъ гостинницы обратно на судно, то уже начали падать крупныя капли дождя. Придя въ лодку, я просто ужаснулась! Волга и небо точно слились въ одну свинцовую тучу, разрываемую яркой молніей. Хозяинъ сталъ торопиться отправкой. Хотя грома и молніи я не боялась, но удары начались такіе страшные, что душа у меня заныла.
Чиновникъ и вся семья его умоляли хозяина переждать бурю, но онъ говорилъ, что судно его земляка полетитъ стрлой по этому втру. Я стала тоже просить, но не хозяина, а Николая Васильевича. Въ это время грянулъ громъ съ такою силой, что вс перекрестились. Николай Васильевичъ сталъ меня успокаивать и убждать въ безопасности, но это было безполезно: я разрыдалась. Ничего не оставалось длать, какъ только исполнить мою просьбу. Николай Васильевичъ приказалъ отцпить нашу лодку отъ судна и мы остались. Судно вышло сейчасъ же и понеслось, а я не могла никакъ успокоиться и дорыдалась до того, что заснула въ тарантас. Проснулась я отъ качки. Мы шли посреди Волги, которая все еще волновалась отъ бури, хотя втеръ и утихъ, небо было ясно, и мы шли на веслахъ. Въ Симбирск дошелъ до насъ слухъ, что въ Самар былъ страшный пожаръ. Въ первой же большой деревн посл Симбирска, въ которой мы остановились, слухъ этотъ подтвердился въ боле грандіозной форм. Тутъ уже говорили, что Самара сгорла вся. Здсь же мы увидали и судно, съ которымъ должны были нестись по вихрю, и узнали, что въ него ударила молнія и убила трехъ человкъ. Я ужасно гордилась, что мои слезы спасли насъ.
Отъ Симбирска до Самары мы хали съ тревожнымъ чувствомъ и передъ Самарой уже знали, что тотъ кварталъ, въ которомъ была квартира Николая Васильевича, сгорлъ.
Наконецъ, судно наше причалило къ городу, еще мстами дымившемуся. Это была громадная черная площадь съ торчавшими кое-гд изразцовыми печами. Изъ нашей квартиры, какъ намъ разсказывалъ бывшій на берегу кучеръ Николая Васильевича, былъ наложенъ цлый возъ мебели, но лошадь не двинулась съ мста, и потому ее выпрягли, привязали во двор, а кучеръ съ мальчикомъ свезли возъ на берегъ и оставили тамъ. Когда кучеръ вернулся за лошадью, то увидлъ весь домъ въ пламени и спасти ее было уже невозможно, оставленныя на берегу вещи тоже воспламенились отъ искры и сгорли! Пожаръ этотъ былъ чмъ-то ужаснымъ. Поднявшійся страшный втеръ разносилъ горящія головни на далекія разстоянія и дома мгновенно вспыхивали. Въ одной улиц не успли спастись даже пожарные и вс погибли въ пламени вмст съ трубой. Жители цлыми толпами бжали къ рк Самар и стремительно погружались въ нее, спасаясь отъ огня. Несчастнымъ и тамъ не всегда приходилось укрыться. Вдоль берега рки тянулись настроенные хлбные амбары, которые не замедлили загорться, и пламя быстро перешло на суда, неуспвшія заблаговременно выбраться въ Волгу, къ несчастью, вс почти суда были нагружены смолою, которая ярко горла и превратила рку въ настоящій адъ. Пожаръ пощадилъ одну только часть города, расположенный на его пути садъ поставилъ ему непреодолимую преграду и защитилъ собою постройки.
На первое время насъ пріютилъ начальникъ Николая Васильевича, снабдивъ насъ комнатою, хотя и безъ меблировки, но мы и этому были рады. Впрочемъ, Николаю Васильевичу приходилось плохо: его сильно трепала лихорадка, которую онъ получилъ еще въ Москв.
Въ Самар лихорадка усилилась, и Николаи Васильевичъ, благодаря отсутствію въ квартир какой бы то ни было мебели, принужденъ былъ устроиться на полу, подославъ подъ себя одну шинель. Съ нимъ скоро сдлался сильный жаръ и онъ впалъ въ безпамятство. Единственнымъ нашимъ знакомымъ, принявшимъ живое участіе въ Никола Васильевич, былъ Пекарскій, который привезъ доктора Гамбурцева и посодйствовалъ къ пріисканію квартиры съ мебелью, куда мы не замедлили перебраться. Лихорадка страшно подкосила здоровье Николая Васильевича и долго была памятна ему.
Изъ всхъ вещей, уцлвшихъ посл пожара, какимъ-то чудомъ сохранился мой рояль Вирта, его, передъ отъздомъ за мною, Николай Васильевичъ далъ аптекарю, скрипку же и корнетъ-а-пистонъ онъ передалъ Пекарскому. Аккуратный нмецъ-аптекарь позаботился спасти чужую вещь, бросивъ всю аптеку, онъ съ своими помощниками вытащилъ рояль — и только! Скрипка и корнетъ, разумется, сгорли у Пекарскаго.
Прежде всего я познакомилась съ Пекарскимъ, прежнимъ сожителемъ Николая Васильевича. Петръ Петровичъ Пекарскій, впослдствіи академикъ, былъ, должно быть, ровесникомъ Шелгунова и совсмъ молодымъ, высокимъ, красивымъ блондиномъ. Въ пустую комнату, куда мы поселились, въ первый же день перенесли рояль, и Пекарскій былъ очень доволенъ, что жена его пріятеля могла чмъ нибудь отличиться въ уздномъ обществ.
Перезъ улицу, напротивъ насъ жилъ начальникъ Пекарскаго, и Петръ Петровичъ просилъ меня въ извстный часъ съиграть что нибудь блестящее. Вечеромъ Пекарскій пришелъ сіяющій, разсказывая, что эффектъ, произведенный венгерскимъ маршемъ Листа, былъ именно такой, какой онъ желалъ произвести.
Дома въ Самар стали расти, какъ грибы, тмъ боле, что въ воздух носился смутный слухъ о переименованіи Самары изъ узднаго города въ губернскій, я перехавъ на квартиру съ хозяйской мебелью, мы отправились съ визитами къ мстнымъ дамамъ. Отъ этихъ визитовъ у меня особенно сохранилась въ памяти только одна дама, которая заставила насъ ждать минутъ десять въ гостиной и затмъ вышла въ ярко-синемъ шелковомъ плать, изъ-подъ котораго внизу виднлся предательскій срый ситцевый капотъ.
Денегъ у насъ было такъ мало, что мы должны были соблюдать экономію во всемъ, но это нисколько не мшало намъ веселиться и вызжать тмъ боле, что о нарядахъ моихъ заботилась моя мать, и мн ни разу не пришлось отказаться отъ вызда за неимніемъ туалетовъ. Характеръ нарядовъ въ то время былъ далеко не такой разорительный, какъ нынче. Платья изъ муслинъ-ванера съ приколотымъ на голову цвткомъ было безусловно достаточно для молодой дамы, не говоря уже о двицахъ. Хотя въ то же время жены помщиковъ рядились тамъ страшно, соперничая другъ передъ другомъ. Даже тогда мн это казалось ужасно глупымъ, и глядя на какую нибудь даму въ сотенныхъ кружевныхъ оборкахъ, подобранныхъ брилліантовыми цвтами, я нисколько не завидовала и въ своемъ простенькомъ плать веселилась отъ души. Никакіе благотворительные концерты и спектакли не обходились безъ насъ съ Николаемъ Васильевичемъ. Одна изъ парадныхъ дамъ города, отправлявшая въ Петербургъ стирать блье, взявъ свою падчерицу изъ института, конечно, страстно пожелала сбыть ее съ рукъ. Окинувъ взоромъ общество, она усмотрла маленькую квартиру лснаго ревизора, какъ ежедневный притонъ всей мстной молодежи. Молодежь собиралась, разсуждала, спорила, кричала, горячилась и, закусивъ самымъ скромнымъ кускомъ, расходилась. Парадная дама, имвшая терпніе по три, по четыре раза въ день мнять туалеты, пріхала ко мн, увезла къ себ и являлась ежедневно или для того, чтобы покататься, или для того, чтобы пригласить къ себ. Разсчетъ былъ вренъ. Вмст съ нами являлась вся компанія, и дочь въ тотъ же годъ вышла замужъ за одного изъ нашихъ habitu.
Мы съ Николаемъ Васильевичемъ остались прежними идеалистами: выходили изъ своихъ комнатъ вполн одтыми и продолжали говорить другъ другу вы. Въ уздъ Николай Васильевичъ никогда не здилъ безъ меня, и единственный разъ, когда ему пришлось хать на слдствіе, онъ писалъ мн ежедневно.
До нашей женитьбы, мы оба постоянно читали, но живя въ Самар, я не помню, чтобы у насъ въ квартир водились какія нибудь книги. Когда Николай Васильевичъ узжалъ въ Управленіе, я садилась за рояль и играла, а затмъ узжала въ небольшой деревянный домъ, гд въ мезонин жилъ старенькій, старенькій старичекъ на пенсіи, вмст съ своей женой и двумя дочерьми. Я здила къ нимъ почти каждый день, и старуха учила меня искусству перешивать платья и шить новыя. Вс мои легкія платья были сшиты мною въ небольшой комнатк мезонина. А въ то время, какъ мы работали, старшая дочь Ворониныхъ читала намъ вслухъ журналы. Въ какой восторгъ мы приходили отъ Теккерея! А къ Диккенсу я тогда почувствовала такое боготвореніе, что именами изъ его романовъ называла всхъ животныхъ, которыхъ заводила.
Лтомъ мы очень много здили съ Николаемъ Васильевичемъ въ томъ самомъ тарантас, въ которомъ пріхали изъ Петербурга. Не могу сказать, чтобы поздки по Киргизскимъ степямъ казались мн привлекательными. Зной обыкновенно утомлялъ Николая Васильевича такъ, что онъ лежалъ въ тарантас плашмя, а я постоянно высовывалась и смотрла: скоро ли станція? Долго не могла я поврить въ миражи, и всегда съ восторгомъ кричала: — а вотъ и прудъ!.. а вотъ и деревня! Но затмъ видъ незамтно колебался и принималъ нсколько другую форму, а я въ душ негодовала на зной и на степь.
Въ первую же зиму, какъ мы пріхали, Самара изъ узднаго города была превращена въ губернскій. Открытіе губерніи осталось у меня въ памяти связаннымъ съ сенаторомъ Переверзевымъ, который посл обда въ дворянскомъ собраніи спустился съ крыльца и, свъ на снгъ, крикнулъ:. ‘Пошелъ’. Никакая умная рчь на торжественномъ обд, никакія геніальныя мысли не доставили бы ему такой популярности, какъ это послднее обстоятельство. Онъ сразу сталъ своимъ, близкимъ человкомъ всмъ узднымъ чиновникамъ. Къ открытію губерніи пріхалъ губернаторъ Волховскій съ добродушнйшей въ мір женщиной — женой и съ молоденькой дочкой.
Конечно, лсной ревизоръ, штабсъ-капитанъ, живущій только на свое скромное жалованье и жена его остались бы совсмъ незамченными, но восемнадцатилтняя живая дама, которая могла выйти на эстраду и сыграть концертъ Мендельсона, и лсной ревизоръ, который тоже могъ выйти на эстраду и сыграть концертъ на корнет, не могли остаться незамченными, и потому мстная аристократія искала ихъ знакомства.
Изъ лтнихъ поздокъ по узду, у меня осталась въ памяти поздка въ Новоузенскъ, гд братъ младшей Ворониной, Вры Захаровны, былъ судьей, и потому Врочка, какъ мы ее звали, похала съ нами. Безконечная дорога въ Новоузенскъ тянулась по голымъ степямъ. Рдкія станціи не давали намъ отраднаго отдыха, это были глинобитныя мазанки, кругомъ которыхъ не торчало ни кустика, а распространялась только какая-то мгла съ запахомъ гари отъ кизяка, которымъ топили печи. Между Самарой, Николаевомъ и Новоузенскомъ была одна только станція, въ которой росло нсколько деревьевъ. Эти деревья такъ заинтересовали Николая Васильевича, что онъ вмст съ нами отправился смотрть, какимъ образомъ они тутъ выросли. Посреди деревни протекалъ ручей и по берегамъ его росли высокія и хорошія ивы или ракиты. Крестьяне гордились этими деревьями и ухаживали за ними, какъ за цвтами. Теперь, черезъ сорокъ слишкомъ лтъ на этой станціи, можетъ быть, уже цлая роща.
Можно-ли было представить себ что-нибудь ужасне и уныле Новоузенска? Въ город было всего два деревянныхъ дома, а все остальное состояло изъ глинобитныхъ мазанокъ. Представьте себ сорокаградусный жаръ и ни единого деревца, подъ которымъ можно было бы укрыться. Днемъ мы не ршались, конечно, выходить изъ дому. Если на свер жизнь отравляютъ комары, то въ степяхъ еще боле отравляютъ жизнь блохи: это что-то невозможное и въ городахъ немыслимое. Стоитъ только лечь, чтобы миріады черныхъ точекъ появились на тл. Мы съ Врочкой Ворониной укладывались то въ комнат, то, убгая отъ духоты, отправлялись спать въ тарантасъ. По утру намъ подавали разрзанный пополамъ арбузъ и ложки. Арбузы составляютъ пріятное развлеченіе въ дорог по степямъ. Издали видишь бахчи съ шалашемъ. Подъзжаешь къ шалашу, и къ тарантасу обыкновенно подходитъ старичекъ и, получивъ нсколько копекъ, наваливаютъ цлую груду арбузовъ, которые, падая, звенятъ о дно тарантаса. Эти теплые арбузы все-таки не такъ вкусны, какъ т, что подавали намъ въ Новоузенск. Дня черезъ два мы познакомились съу мстной аристократіей. Это показалась намъ чмъ-то невозможнымъ. Читающимъ кое-что печатное тамъ оказался только одинъ докторъ, единственный врачъ на громадное пространство. Братъ Врочки не совтовалъ намъ ходить около его дома, чтобы не рисковать встртиться съ нимъ, такъ какъ купаться онъ ходилъ для большаго удобства въ костюм Адама. Въ город это было всмъ извстно, но никто противъ этого не протестовалъ.
Докторъ считался чудакомъ и больше ничмъ, а если не чудакомъ, то душевно-больнымъ
Какъ я подумаю теперь, что это была за жизнь для только что кончившаго курсъ врача! Можно было начать пить, но онъ не спился, а легко могъ съ-ума сойти. Больницы, которою онъ бы занялся, не было, практики почти никакой. Ну кто въ такомъ город, какъ Новоузенскъ могъ обратиться къ доктору? Это была невообразимая дичь, въ которой жили настоящіе дикари и жили только животной жизнью. Любопытне всего, что въ такомъ город чиновники не интересуются ничмъ. Вдь жены ихъ могли бы заняться чмъ нибудь, ну, хоть бы развели садикъ, огородъ, завели животныхъ. Ничего этого не было. Чиновницы тянулись за губернскими дамами, какъ губернскія дамы тянулись за столичными, и старались подражать имъ въ нарядахъ и въ манерахъ.
Когда Самара стала губернскимъ городомъ, то, конечно, нахало множество новыхъ чиновниковъ, и пріхалъ губернскій лсничій, непосредственный начальникъ Ник. Вас. осафъ Васильевичъ Хитрово былъ прелестнйшій и преумнйшій старикъ, и къ намъ относился, какъ родной, называя насъ всегда дточками. Въ Самар онъ пробылъ только года два и затмъ былъ переведенъ въ Петербургъ, куда тотчасъ же постарался перетащить H. В.’
Проводы наши случайно вышли не только торжественные, но и какіе то азіатскіе. Жена управляющаго удльной конторой, задавшись цлью выдать свою дочь замужъ, устроила такъ, что мужъ ея похалъ но дламъ по той дорог, по которой мы должны были хать въ Петербургъ. Она похала съ нимъ. И вотъ мы двинулись изъ Самары въ такомъ порядк: управляющій халъ впереди въ тарантас съ Николаемъ Васильевичемъ, затмъ въ дормез хала его жена со мной и со своей падчерицей, блдной институткой, и съ нами молодой человкъ, котораго ловили въ женихи и поймали, затмъ халъ тарантасъ съ важнымъ губернскимъ чиномъ и наконецъ нашъ тарантасъ съ прислугой. Къ вечеру мы пріхали въ большое татарское селеніе удльныхъ крестьянъ, и когда выхали и стемнло, то подл каждаго экипажа появилось по два татарина съ горящими факелами. Татары гикали, лошади несли вскачь, и за полверсты до дома помощника управляющаго, гд мы должны были остановиться, Николай Васильевичъ для большаго гвалта досталъ свою трубу и затрубилъ.
У этого помощника съ очень красивой женой мы пробыли три дня. Эта красивая жена тянулась за женой начальника, и весь домъ принялъ особый тонъ. Къ обду, позднему для провинціи, вс на англійскій манеръ переодвались, но только этотъ англійскій обычай вовсе не согласовался съ русскимъ обдомъ изъ щей, баранины и т. д.
Въ Москв мы снова остановились у Гримме уже женатаго и уже не такого простого, какимъ онъ былъ прежде.
На этотъ разъ изъ Москвы мы похали по желзной дорог. Правильные позда еще не ходили, но мы какъ-то попали и, на сколько мн помнится, даже даромъ…..
Пріхавъ въ Петербургъ, мы наняли крошечную квартиру въ Большой Конюшенной, и пока Николай Васильевичъ устраивался, я похала въ Выборгъ, гд жили въ то время мои родители. Поздка эта послужила мн на пользу въ томъ отношеній, что мн были нашиты новыя платья. Въ Выборг въ это время давался концертъ съ благотворительною цлью, въ которомъ участвовала моя мать и мой братъ, и за одно и я приняла въ немъ участіе. Концертъ этотъ повліялъ на мою судьбу въ томъ отношеніи, что меня проекта пть, а я не ршалась, потому что пла самоучкой. Вернувшись въ Петербургъ, я отправилась къ Шауберлейхнеръ и поступила въ число ея ученицъ: Николай Васильевичъ, конечно, отыскалъ Пекарскаго. Съ этой осени началась наша рабочая жизнь, для Николая Васильевича кончившаяся съ его смертью, а для меня продолжающаяся до сихъ поръ. На гробъ Николая Васильевича былъ положенъ внокъ съ чрезвычайно врной надписью: ‘Умершему со знаменемъ въ рукахъ,: …
Въ эту зиму у насъ почти не было знакомыхъ, к такъ какъ мы жили рядомъ съ моими двоюродными братьями и сестрою Нордштремъ, то и видлись постоянно съ нимц. Къ лту Николай Васильевичъ былъ назначенъ на работы въ Шлиссельбургскій уздъ, и мы перехали въ маленькую деревеньку среди лса, которая называлась Городкомъ. Тамъ мы наняли избу, и въ одну изъ ея половинъ помстился Пекарскій, пріхавшій къ намъ гостить на лто. Пекарскій писалъ тогда свой первый трудъ и писалъ очень прилежно. Жизнь мы вели премилую. Утромъ вставали довольно рано и втроемъ уходили версты за дв въ лсъ или на берегъ очень живописнаго озера съ раскинутыми на немъ островами и тамъ располагались на трав и варили на спирту кофе, для котораго все бывало уложено въ корзинку.
Во время этихъ утреннихъ пикниковъ намъ въ первый разъ пришлось видть, какъ крестьяне отправлялись на барщину. Расположившись однажды около дороги, мы издали услыхали топотъ, и пришли въ полное недоумніе, что это значитъ, топотъ между тмъ, все приближался, и, наконецъ, изъ лсу показалась телга, запряженная парою лошадей, и за нею толпа мужиковъ въ чистыхъ блыхъ рубашкахъ. Это халъ бурмистръ помщика — Борщова на барщину, и хотя пристяжная въ его телг шла вскачь, но крестьяне — барщинники не отставали отъ своего бурмистра и подъ страхомъ наказанія не смли отстать. Спустя нкоторое время показались и бабы, но т уже шли, а не бжали. Отъ нихъ-то мы и узнали, что мужиковъ ихъ всегда гоняютъ на барщину бгомъ.
Пекарскаго это зрлище привело въ совершенное негодованіе, и онъ говорилъ, что внуки наши, читая о такомъ варварств, врно будутъ только дивиться.
Это лто мы провели очень мирно, тихо и вс много работали: мужчины писали статьи, а я занималась музыкой и пніемъ.
Къ осени мы перехали въ Петербургъ, гд уже взяли квартиру попросторне и одну комнату отдали Пекарскому, Съ этой зимы у насъ начали появляться музыканты.
Когда я еще была двушкою, мы съ матерью и Н. Б. были членами Симфоническаго общества, собиравшагося у Пвческаго моста въ зал Пвческой капеллы. Тамъ играли члены, и входить можно было только по членскимъ билетамъ. Играли тамъ только серьезныя классическія вещи по субботамъ вечеромъ, а по утрамъ въ воскресенье давались въ Университет музыкальныя утра тоже съ классической музыкой. Мы бывали и тутъ и тамъ.
Когда мы пріхали изъ Самары, то Симфоническаго Общества уже не существовало, а въ Университет любители продолжали собираться и играть. Я взяла членскій билетъ и, пріхавъ, заняла тоже самое мсто, которое занимала нсколько лтъ тому назадъ. Гертвигъ, уже въ штатскомъ плать, а не въ сертук съ синимъ воротникомъ, игралъ по прежнему на скрипк. Увидавъ меня, онъ положилъ свою скрипку, и когда симфонія была доиграна, то подошелъ ко мн. Съ этого времени Гертвигъ сталъ нашимъ добрымъ знакомымъ и, желая доставить намъ удовольствіе, прежде всего познакомилъ насъ съ віолончелистомъ Зейфертомъ. Сначала у насъ составилось тріо, потомъ квартетъ и квинтетъ, и мы, не выходя изъ дому, наслаждались прекрасной музыкой.
Пекарскій же познакомился черезъ Нордштрема съ Плетневымъ и постоянно мечталъ о литературныхъ знакомствахъ. Однажды, услыхавъ отъ меня, что я скучаю съ музыкантами, онъ предложилъ мн похать съ нимъ въ маскарадъ въ Благородное собраніе, которое находилось тогда на Литейной въ дом, пріобртенномъ теперь Удльнымъ вдомствомъ.
— Ну, что же я буду тамъ длать?
— Интриговать, и я вамъ скажу, кого.
Пекарскій разсказалъ мн, что изъ его роднаго города, Уфы, пріхалъ въ Петербургъ его знакомый Михайловъ, беллетристъ, сотрудникъ ‘Современника’ и ‘Отечественныхъ Записокъ’, и что его можно интриговать.
Посл долгаго совщанія, на которое былъ приглашенъ и H. В., было поршено, что я напишу Михайлову записочку на французскомъ язык, въ которой попрошу его пріхать въ Благородное Собраніе и ждать меня въ красной гостиной. Узнать меня онъ могъ по слову ‘Уфа’, которое я ему скажу.
Въ назначенный день я одлась въ домино и маску и въ сопровожденіи H. В. и Пекарскаго отправилась на Литейную. Вышли мы вс порознь, Пекарскій подошелъ къ Михайлову и сталъ съ нимъ говорить, чтобы показать мн, что это и есть тотъ человкъ, котораго надо интриговать.
Пекарскій отошелъ и сталъ въ дверяхъ, а Михайловъ слъ на кресло. Это былъ небольшаго роста господинъ, страшно худой, блдный и замчательно некрасивый, но элегантный. Я подошла и сказала ‘Уфа’, и затмъ, взявъ его подъ руку, стала говорить, какъ рада встртить стараго знакомаго, спрашивала о здоровь его родныхъ, знакомыхъ, припоминала встрчи, разсказывала, гд кто живетъ въ Уф. Однимъ словомъ, я говорила все то, что узнала отъ Пекарскаго. Михайловъ терялся въ догадкахъ и перебиралъ всхъ уфимскихъ барышень и дамъ. Почувствовавъ, наконецъ, что весь мой запасъ свдній о немъ изсякъ, я подвела его къ прежнему мсту и сказала, что если онъ будетъ слдить за мною и не согласится сидть на одномъ мст въ продолженіе получаса, то онъ меня больше не увидитъ. Михайловъ на все согласился, и мы благополучно ухали.
На слдующій день часовъ въ шесть къ Пекарскому кто-то пришелъ, и затмъ Пекарскій опрометью прибжалъ ко мн и сказалъ:
— Это пришелъ Михайловъ, онъ будетъ говорить о васъ. Встаньте въ гостиной за драпировку за моей двери, а я дверь оставлю пріотворенной.
Михайловъ, не подозрвая, что его вчерашняя маска слушаетъ его, началъ разсказывать, какъ онъ заинтригованъ какой-то маской и что пришелъ къ Пекарскому, какъ къ уфимцу, чтобы онъ помогъ ему отгадать, кто бы это могъ быть.
— Вдь она и васъ знаетъ, продолжалъ онъ,— она бывала у вашихъ въ Уф, ясное дло, что она оттуда.
Мы и потомъ удивлялись, какъ Михайловъ не обратилъ въ этотъ вечеръ вниманіе на неистовый хохотъ Петра Петровича, вообще большого хохотуна, но тутъ уже хохотавшаго до неприличія.
Къ слдующему маскараду въ Благородномъ Собраніи, Пекарскій собралъ мн еще кое-какія свднія о Михайлов, и я съ новой энергіей могла говорить. Въ эту зиму я его интриговала три раза, а затмъ мы познакомились съ нимъ на балу въ Благородномъ Собраніи.
Пекарскій приходилъ въ эту зиму въ восторгъ отъ Ольги Сократовны Чернышевской и хотлъ непремнно насъ познакомить. Мы встртились на балу, гд былъ и Михайловъ, который оказался кумомъ Чернышевской. Такимъ образомъ знакомство и состоялось.
Въ т времена маскарады въ Дворянскомъ Собраніи были такимъ мстомъ, куда не гнушались здить и самыя тонкія аристократки. Императоръ Николай очень любилъ маскарады, и его зачастую можно было видть разговаривавшимъ съ маской. Въ маскарад къ Государю могли подходить вс, кто хотлъ, и подъ маской преимущество отдавалось, конечно, умной женщин.
Безобразіемъ Михайлова особенно возмущался мой большой другъ Николай Фердинандовичъ или Федосевичъ Дамичъ, нашъ постоянный поститель. Потомъ Дамичъ съ нимъ сошелся и пересталъ его находить безобразнымъ, какъ и мы вс, такъ какъ остроумне, привлекательне и интересне М. ничего быть не могло. Мои родители были очень близки съ Дамичами, и когда я была маленькая, Николай постоянно занималъ меня.,, А ‘.
Въ то время это былъ офицеръ, живущій на свое жалованье и потомъ получившій небольшой капиталъ посл своей матери. Затмъ онъ получилъ мсто въ Тифлис, гд онъ — если не ошибаюсь — завдывалъ швальнями.
Николай Васильевичъ Шелгуновъ встртилъ его въ Пятигорск или въ Кисловодск, и онъ говорилъ ему, что желалъ бы завщать свои деньги литературному фонду.
Мой способъ интриговать очень понравился М—ву, и онъ разсказалъ мн о семейной жизни и обстановк Александра Васильевича Дружинина, автора ‘Поленьки Саксъ’, котораго я интриговала въ продолженіе нсколькихъ маскарадовъ.
М. жилъ съ Полонскимъ и былъ съ нимъ очень друженъ. У меня остался въ памяти вечеръ, въ который мы съ H. В. были приглашены въ холостую комнату пріятелей. Во время чая, горничная пришла сказать М., что его спрашиваетъ молодой человкъ Курочкинъ. М. тотчасъ же вышелъ къ нему и, вернувшись, разсказывалъ, что этотъ Курочкинъ недлю тому назадъ приносилъ свои переводы Беранже, которые оказались очень хорошими. Тутъ въ первый разъ мы услыхали о Василь Степанович Курочкин, который впослдствіи сдлался такимъ извстнымъ переводчикомъ Беранже.
Въ Петербург въ это время, т. е. въ 1855—56 г., были дв дамы, любительницы литературы. Одна изъ нихъ графиня Толстая, а другая — Марья едоровна Щтакеншнейдеръ, жена придворнаго архитектора. Эти об дамы собирали въ своихъ салонахъ не только выдающихся литераторовъ, но и вообще всхъ людей, чмъ-нибудь прославившихся. Яковъ Петровичъ былъ близкій человкъ въ этомъ дом, и на слдующій же годъ пожелалъ познакомить и насъ.
— Друзья Якова Петровича и мои друзья, сказала Марья едоровна, и такимъ образомъ наше знакомство началось.
Жили Штакеншнейдеры тогда въ Милліонной въ собственномъ дом, и квартира у нихъ была роскошная съ Помпейской залой и зимнимъ садомъ. Тамъ бывали, кром Полонскаго и Михайлова, Аполлонъ Николаевичъ Майковъ, Бенедиктовъ, Мей и Щербина. Не знаю, по какому случаю тамъ устроился благотворительный спектакль, въ которомъ принимали участіе и мы.
Мои маскарадные знакомые: Дружининъ, Тургеневъ и Г. настоятельно желали познакомиться со мною гд-нибудь и увидать, что за дама болтаетъ съ ними подъ маской. Я прямо назначила свиданье въ ближайшую субботу у Штакеншнейдеровъ.
Способъ мой интриговать тоже такъ нравился Тургеневу, что онъ просилъ меня не только заинтриговать, но и непремнно завертть молодаго писателя графа Л. Н. Толстого. Какъ стоялъ за годъ передъ этимъ въ дверяхъ Пекарскій, такъ на этотъ разъ въ дверяхъ залы дворянскаго собранія стоялъ Тургеневъ, а я сидла на диван съ графомъ и разговаривала съ нимъ. Но все мое искусство говорить, вся моя болтовня не привели ни къ чему. Я не могла заинтересовать своего собесдника и очень скоро вернулась къ Тургеневу и сказала ему, что чары мои безсильны, что это какой-то волченокъ.
Долго посл этого Тургеневъ называлъ Толстого волченкомъ.
— Да, позволь, маска, возражалъ Тургеневъ,— я вдь съ нею не знакомъ.
— Это ужъ не малое дло, отвчала я, — тамъ всегда бываетъ Полонскій.
И вотъ, въ назначенную субботу, когда мы вс сидли вокругъ стола у углового дивана, лакей подошелъ къ Якову Петровичу и вызвалъ его въ прихожую. Яковъ Петровичъ уже зналъ въ чемъ дло и, взглянувъ на меня, пошелъ. Въ этотъ вечеръ ему пришлось представить троихъ видныхъ литераторовъ, и добродушная Марья едоровна была на седьмомъ неб отъ восторга, что на ея фиксъ собираются такія знаменитости. Она и не подозрвала, что въ дом у нея назначено свиданіе.
Такъ какъ сцена была у Штакеншнейдеровъ на лицо, то явилось предположеніе устроить еще одинъ благотворительный спектакль, и Тургеневъ, Дружининъ и Г. предложили пьесу подъ названіемъ ‘Школа Гостепріимства’ съ одной женской ролью. Эта пьеса долго хранилась у меня, но кто-то взялъ ее, и, врядъ ли она теперь существуетъ, въ особенности, если у Г. не сохранился оригиналъ.
Цна мстамъ на этотъ спектакль была назначена очень высокая, но вс мста были разобраны, и пьеса имла успхъ, тмъ боле, что въ ней изображались кое-какіе литераторы, и даже парикмахеръ былъ посланъ въ залъ, чтобы посмотрть хорошенько на Ивана Ивановича Панаева и сдлать актеру точно такое же лицо съ бородкой и положить на лобъ такой-же локонъ. Въ пьес фигурировалъ генералъ со звздой, котораго въ конц пьесы валятъ на солому и, при крикахъ: ‘бей генерала’, бьютъ. По окончаніи спектакля вс были очень довольны и, въ особенности, хозяйка.
Дня черезъ два оказалось, что на другой день къ Штакеншнейдеру пріхалъ Г. и сталъ извиняться за конецъ пьесы, будто бы обидвшій сидвшихъ въ первомъ ряду генераловъ.
— Какъ? когда? что такое? въ недоумніи спрашивалъ архитекторъ.
Хотя изъ домашнихъ никто ничего не замтилъ, но хозяинъ, на всякій случай, веллъ снять сцену и навсегда прекратить спектакли. Мы были крайне огорчены этимъ и продолжали бывать у нихъ только на ихъ субботнихъ фиксахъ, а они бывали у насъ на музыкальныхъ средахъ.
На одномъ изъ танцовальныхъ вечеровъ у М. ., посл того, какъ я болтала разныя глупости съ Майковымъ, ко мн подошелъ М. и говоритъ:
— А Майковъ сказалъ мн сейчасъ экспромтъ на васъ, но только лично вамъ онъ не осмливается передать его.
Довольно было сказать это, чтобы задть женское любопытство. Я пристала къ М., чтобы онъ передалъ мн этотъ экспромтъ, а я въ настоящее время, какъ старуха, могу передать его питателямъ въ доказательство того, что и бабушки когда-то были молоды и нравились. Вотъ экспромту Майкова:
‘Такъ роскошны ваши плечи,
Во взорахъ много такъ огня,
Ваши втренныя рчи
Раздражаютъ такъ меня,
Что со всякою моралью
Кончивъ счеты, какъ нахалъ,
Охватилъ бы васъ за талью
И на смерть зацловалъ.’
Это была зима 1855/56 года, я въ эту зиму мн подарили альбомъ, въ который я стала собирать автографы. Первый автографъ былъ данъ мн Аполлономъ Николаевичемъ Майковымъ. Вотъ онъ:
‘Однообразье бальныхъ залъ
Не разъ вашъ смхъ воодушевленный
Передо мной оживлялъ.
Среди толпы пустой и сонной
Невольно я стремился къ вамъ,
Какъ къ свжей роз, приплетенной
Въ внк къ искусственнымъ цвтамъ.’
А. Майковъ.
1856. 6 февр.
Затмъ отъ другихъ писателей я получила стихотворенія:

Перепутье.

‘Труденъ былъ путь мой. Холодная мгла
Не разступалась кругомъ,
Съ свера туча за тучею шла
Съ крупнымъ и частымъ дождемъ…
Капалъ онъ съ мокрыхъ одеждъ и волосъ,
Жутко мн было идти:
Много суровыхъ я вытерплъ грозъ,
Больше ихъ ждалъ впереди.
Липкую грязь отряхнуть бы мн съ ногъ,
И отъ ходьбы отдохнуть!…
Вдругъ мн въ сторонк блеснулъ огонекъ…
Дрогнула радостью грудь…
Боже, какимъ перепутьемъ меня,
Странника, Ты наградилъ!
Боже, какого дождался я дня!
Сколько прибавилось силъ!’
М.
1856. 11 февр.
‘Что ждетъ меня — внецъ лавровый
Или страдальческій внецъ?!
Каковъ бы ни былъ мой конецъ —
Я въ жизнь иду, на все готовый.
Каковъ бы ни былъ мой конецъ:—
Благослови мою дорогу!
Ты моему молилась богу,
Я былъ боговъ твоихъ пвецъ.
Ты моему молилась богу,
Когда и сердце и дла
Ты на алтарь любви несла —
Была врна любви залогу.
Я былъ боговъ твоихъ пвецъ,
Когда я плъ ума свободу,
Неискаженную природу
И слезы избранныхъ сердецъ’.
&nbsp, Я. Полонскій
1856. 3 марта.
‘Воплощенное веселье,
Радость въ образ живомъ,
Упоительное зелье,
жизнь въ отлив огневомъ,
Кипятокъ души игривой,
Искры мыслей въ мор грезъ,
Рзвый блескъ слезы шутливой, и не въ шутхсу смхъ до слезъ,
Легкой псни вольный голосъ,
Умъ съ мечтами заодно,
Дума съ хмлемъ, цвтъ и колосъ,
И коронка, и зерно…’
&nbsp, В. Бенедиктовъ.
1857. 30 апрля.
Въ зиму 1856 г. H. В. предложили мсто въ Лисинскомъ учебномъ лсничеств, и онъ взялъ его на условіи, что ему дадутъ возможность създить за границу. Мы оба сдлались точно сумасшедшіе.
Въ то время я часто хворала вслдствіи паденія съ дрожекъ и хворала такъ, что зачастую отъ боли не могла пошевелиться. Докторъ, чтобы предупредить такіе припадки, далъ капли.
Мста въ почтовой карет приходилось брать недли за дв. Въ утро отъзда я вдругъ начинаю чувствовать боль. H. В. приходитъ въ ужасъ, потому что два мста въ карет до Ковно стоили не дешево, да и кром того, что плата за нихъ должна была пропасть, отъздъ пришлось бы отложить на неопредленное время.
До отъзда оставалось два часа, и вотъ H. В. вынимаетъ изъ мшка капли и, накапавъ, даетъ мн принять. Боли начинаютъ стихать, мы уже одваемся, чтобы хать въ Большую Морскую (домъ, нын занимаемый Министромъ Внутреннихъ Длъ), гд находилась контора почтовыхъ каретъ, какъ вдругъ я лишаюсь чувствъ. H. В. тащитъ меня къ форточк, суетится, кричитъ, а время, между тмъ, идетъ. Придя въ себя, я потребовала, чтобы меня одли и везли въ контору.
Въ контору собрались родные провожать насъ, и посл новаго обморока, двоюродный братъ мой, докторъ Нордштремъ, посмотрлъ мн на зрачки и говоритъ:
— Ей дурно, потому что она отравлена.
Какъ? чмъ? что такое? закричали вс тетушки и сестрицы.
— Да ужъ не я ли ее отравилъ, проговорилъ H. В. и тутъ же разсказалъ, что съ испугу налилъ мн безсчетное количество капель.
Рецептъ былъ осмотрнъ, тутъ же явилась бутылка молока, и П. В. получилъ предписаніе на каждой станціи отпаивать меня молокомъ.
Этотъ вечеръ и эта ночь были страшно мучительны, такъ какъ обмороки и тошнота продолжались до утра, но къ утру я заснула и совсмъ поправилась.
Такъ какъ я пишу свои личныя воспоминанія, то могу прибгать къ журналу, который вела въ ту пору.

Сталюпень, 12/24 марта.

Наконецъ мы въ Пруссіи. Съ нами дутъ (въ наружныхъ мстахъ) два нмца: молодой человкъ изъ прусскаго посольства — Шиллеръ, и частный курьеръ Каррасъ, который привезъ въ Петербургъ изъ Америки путешественника.
Изъ Ковно мы похали на перекладной. Характеръ дороги измнился, лишь только мы въхали въ Царство Польское. Экипажи оказались дышловыми, а ямщики — въ зеленыхъ длинныхъ, ливреяхъ съ капюшонами въ фуражкахъ съ пришпиленнымъ изображеніемъ маленькой трубы. На толстомъ шнурк черезъ плечо висла труба, а въ рукахъ ямщикъ держалъ бичъ. Встрчнымъ онъ не кричалъ, а трубилъ имъ, а намъ наигрывалъ иногда мазурки. Вечеромъ, по случаю Святой, насъ не могли пропустить черезъ границу, и мы принуждены были остановиться ночевать въ Вержболов. Насъ привезли въ кондитерскую, гд жидовскій запахъ, частью напоминающій іодъ, такъ и обдалъ насъ. Намъ съ H. В. дали отдльную комнату, мрачную и страшную, но я была такъ утомлена, что сейчасъ же заснула. Спутники же наши, Шиллеръ и Каррасъ, устроились на стульяхъ въ самой кондитерской. Имъ было жутко и страшно, и они цлую ночь не выпускали изъ рукъ по ножу, такъ какъ евреи всю ночь шептались, и кто-нибудь изъ нихъ безпрестанно входилъ въ эту комнату. Если спутники наши боялись, что ихъ обкрадутъ, то, кажется, и евреи боялись того-же самаго, потому что они все заперли, а что нельзя было запереть — вынесли. Крысы и мыши прыгали въ этой кондитерской и по окнамъ, и по стульямъ, и по столамъ.
Въ Сталюпень, первый прусскій городъ, мы пріхали въ 9 часовъ и тотчасъ же спросили себ бутылку краснаго вина и поздравили другъ друга съ пріздомъ. Стны гостинницы оказались увшанными портретами членовъ русской Царской фамиліи. Какъ въ этомъ маленькомъ городишк все чисто, мило, свтло. Въ то время, какъ мы завтракали, къ намъ, подошла какая-то родственница почтмейстера и обратилась къ Каррасу:
— Прошлый разъ, когда вы прозжали тутъ съ американцемъ, мсяцъ тому назадъ, вы забыли перчатки — вотъ он.
— Да здравствуетъ прусская честность! вскричалъ Каррасъ.
Но увы! черезъ нсколько лтъ мы съ H. В. не могли бы сказать того же самаго. Прозжая тутъ же, но уже по желзной дорог, мы лишились самовара, который у насъ вынули въ багаж изъ закрытаго ящика. Начальникъ станціи посовтовалъ намъ сдлать заявленіе. Совтъ его мы исполнили, но самовара не получили.
Въ Кенигсбергъ мы похали въ высокой четырехмстной желтой карет. Въ карету было впряжено четыре лошади, по дв въ рядъ, но на передней пар форейтора не было. Кучеръ въ ботфортахъ, въ высокой шляп, съ бичемъ и трубой.

Берлинъ, 26-го марта.

Въ Берлинъ мы пріхали уже рано утромъ по желзной дорог, и онъ показался намъ съ хозяйственной стороны.. Торговки несли припасы на рынокъ или торговцы везли ихъ въ телжкахъ, запряженныхъ собаками.
Не мало удивила меня запряженная двумя собаками въ дышло телжка, въ которой стояли жестяные кувшины съ молокомъ, а подл шла молочница въ зеленомъ плать, въ черной мантиль и въ черной шляп.
Въ Берлин мы осмотрли вс достопримчательности, и въ памяти у меня сохранился только карликъ, адмиралъ Томъ Пусъ. Такого карлика, по величин и соразмрности формъ, должно быть и не бывало съ тхъ поръ.
Изъ Берлина мы прохали въ саксонскую деревушку Вермсдорфъ. Но право эта деревня лучше любого русскаго узднаго города. Вс улицы шоссированы, а передъ каждымъ домомъ — садикъ, обнесенный живой изгородью. Въ гостиниц мы наняли прехорошенькую комнату, на стн которой висли портреты масляной краской хозяина и хозяйки. Хозяинъ изображенъ съ письмомъ въ рукахъ, а хозяйка нарисована сидящею на кончик дивана, и какъ-будто ей ужасно узко платье или сзади колетъ булавка. Въ правой рук она держитъ розу.
Здсь въ гостинниц оказался залъ собранія здшняго общества.
— По вторникамъ здсь бываютъ балы, сказала мн горничная.
— Что же платятъ за входъ? спросила я.
— Платятъ за ужинъ десять зильбергрошей и подаютъ картофель, бифштексъ, кофе, дессертъ и сыръ.
Человкъ такъ созданъ, что не можетъ не сравнивать того, что видитъ. Такъ и мы не могли не сравнивать деревни въ Саксоніи, въ сторон отъ желзнодорожной линіи, съ деревней въ Новоузенскомъ узд, гд мы вступили въ разговоръ съ бабой, и должны были согласиться, что это вовсе не человкъ.
Хозяинъ нашъ, узнавъ, что мы желали бы посмотрть на балъ у него въ гостиниц, сообщилъ объ этомъ старшин клуба, и въ назначенный день пришелъ за нами въ восемь часовъ и повелъ насъ въ залъ. Въ зал былъ уже накрытъ столъ, и вс сидли за столомъ. H. И: посадили подл какого-то молодого человка, а меня — подл пустого стула. Ужинъ начался съ супа, и въ продолженіе всего ужина музыкантъ игралъ на фортепіано. Недалеко отъ меня сидла старуха, у которой я въ то утро покупала тесемки. Она была въ чепц и черной мантильк.
По окончаніи ужина на другомъ конц стола кто-то позвонилъ ножемъ по рюмк, и ораторъ громко сказалъ, что билліардъ сокращалъ скуку длинныхъ зимнихъ вечеровъ, и потому въ честь его слдуетъ выпить тостъ.
— Го! го! го! закричала вся зала.
Оказалось, что вечеръ этотъ давался на деньги, которыя платили игроки за пользованіе билліардомъ.
Вслдъ затмъ около насъ тоже постучали о стаканъ и предложили тостъ за насъ, какъ за рдкихъ гостей. Вс крикнули го! го! го! и начали съ нами чокаться. Тосты предлагались и прозой, и стихами, и ужинъ закончился тмъ, что вс присутствующіе пропли: ‘Wo ist des Deutschen Vaterland?’ Столы убрали, посреди залы поставили рояль, и подъ звуки его начались танцы. Часа, черезъ два явилась старуха съ лейкой и стала поливать полъ для того, ‘чтобы не было пыли, потому что пыль портитъ платья’.
Изъ Вермсдорфа мы създили на нсколько дней въ Лейпцигъ, гд случайно познакомились съ ученикомъ Лейпцигской консерваторіи, который посовтовалъ намъ отправиться въ театръ, гд давалась опера Мендельсона: ‘Сонъ въ лтнюю ночь’. Оперу эту ставилъ въ Лейпциг самъ Мендельсонъ, и въ годовщину ея постановки съзжаются т же музыканты и даютъ въ память композитора эту оперу. Мы пришли отъ оперы въ полный восторгъ, и какъ тогда, такъ и теперь я жалю, что ее не даютъ въ Петербург.
Изъ Лейпцига мы вернулись въ свою скромную деревню, Вермсдорфъ. Жили мы въ ней, потому что тамъ было лсничество, въ которомъ Николай Васильевичъ могъ пріобрсти нкоторыя свднія. Неподалеку отъ деревни стоялъ замокъ Губертусбургъ и въ немъ находился исправительный домъ для женщинъ. По заведенію проводить насъ вызвался пасторъ. Въ исправительномъ дом три класса, и для отличія женщины одты въ разныя формы. Если женщина попадалась нсколько разъ въ исправительное заведеніе, то ей на рукавъ нашивалось столько желтыхъ нашивокъ, сколько разъ она попадалась. Работы раздавались, смотря по вин. Съ минуты вступленія въ домъ виновной запрещалось говорить, за ослушаніе взыскивалось очень строго. Первое наказаніе заключалось въ надваніи на одну ногу кандаловъ, съ прицпленной къ нимъ двадцатифунтовой деревяшкой, второе наказаніе называется Engearest. Это крошечная клтка, но полъ, стны и стулъ все зубчатые. Вмсто платья надваются штаны и куртка, которые запираются замкомъ для того, чтобы нельзя было ихъ снять и подложить подъ себя. Третье наказаніе — такая же зубчатая комната, но зубцы большихъ размровъ. Об комнаты совершенно темныя, четвертое — простой арестъ, въ которомъ арестантка работаетъ: пятое — спать въ особой комнат. Мы вошли къ одной арестованной и застали ее за работой. Она длала парикъ. При нашемъ вход она, вспыхнувъ, встала и опустила глаза. Какъ печь въ ея комнат, такъ и постель ея, въ вид ящика, были обиты. Пасторъ объяснилъ намъ, что эта двушка страдала падучею болзнью. Лицо этой прелестной двушки долго не выходило у меня изъ головы. У нея былъ такой невинный голубиный взглядъ, что невольно думалось — моглали такая двушка быть преступницей? Почемъ знать, можетъ быть, теперь эту двушку стали бы лчить, а не наказывать?
Въ ма мсяц я отправилась въ Эмсъ лчиться и тотчасъ же познакомилась тамъ съ баронессой Притвицъ. Дама эта была не глупе большинства богатыхъ русскихъ дамъ, разъзжающихъ по водамъ. Но знакомство съ нею имло большое вліяніе не только на мою жизнь, но и на жизнь Николая Васильевича. При баронесс находился докторъ Ловцовъ, который, познакомившись со мною, прежде всего сталъ спрашивать: что я читаю? Читала я романы. Сергй Павловичъ остался этимъ недоволенъ и далъ мн ‘Былое и Думы’ Герцена. Въ продолженіе шести недль курса, я прочла все, что было издано изъ сочиненій Герцена,’ когда Николай Васильевичъ пріхалъ за мною, я познакомила его съ Ловцовымъ, и вскор Николай Васильевичъ сдлался такимъ же поклонникомъ Герцена, какъ и я.
Въ это же самое время въ Эмс брала ванны Татаринова, пріхавшая съ мужемъ, бывшимъ потомъ генералъ-контролеромъ. Какъ меня просвщалъ въ чтеніи Ловцовъ, такъ и мн очень хотлось развивать ее, тмъ боле, что она выказывала мн большое расположеніе. Я посовтовала ей для начала читать романы Жоржъ Занда.
Перечитывая свой дневникъ, я нахожу въ немъ такое замчаніе: ‘Отчего это въ богатыхъ людяхъ чаще’ встрчается пустота, чмъ въ бдныхъ. Напримръ, m-me Притвицъ волнуется отъ страха, что кто нибудь изъ дамъ перебьетъ у нея фризера, а между тмъ она пріхала лниться, да и кром того Эмсъ окруженъ горами и лсами, смотря на которые какъ-то забываешь о пустякахъ. Я здсь живу двойственной жизнью. У ключа столько суетности, что я тотчасъ же заражаюсь ею. Всякая хочетъ одться лучше другой, и я только о томъ и думаю, чтобы уврить себя, что это глупо, а между тмъ я все таки женщина и мн хочется нарядиться. Придя же къ себ въ комнату, я отворяю окна, смотрю на зелень, на горы и мн длается какъ, то грустно, но легко. Уходя съ ключа, я думаю: ‘ахъ, какъ тутъ пусто!’, а отходя отъ окна, я говорю: ‘ахъ, какъ тутъ хорошо!’
Николай Васильевичъ въ это время здилъ по своимъ лснымъ дламъ и писалъ мн очень часто. Онъ сильно скучалъ, что и видно изъ его писемъ, изъ которыхъ привожу нкоторыя выдержки.

27 мая 1856 г.

Сегодня второй день, что я не обдаю и пью по утрамъ и вечерамъ кофе. Какъ пойдетъ дло дальше — не знаю, но мн хотлось бы выдержать мсяцъ, если только не захвораю.

29 мая.

Сегодня я гулялъ утромъ до кофе и обошелъ весь городъ кругомъ въ полчаса, это я говорю вамъ, не прибавляя ничего неправды, потомъ въ другіе полчаса я искрестилъ городъ но разнымъ направленіямъ вдоль и поперекъ. При этомъ размечтался вотъ но какому случаю. Я хотлъ купить вамъ какую-нибудь бездлушку, но ничего не нашелъ, такая дрянь магазины, что стыдно,— въ Самар гораздо лучше. А что же М., вдь и ему нужно, я такъ люблю его… тутъ пошли мечты дальше… Наконецъ, пріздъ въ Петербургъ, встрча съ М., поцлуи — и я заплакалъ. Право такъ,— просто среди улицы — даже стало стыдно, и я засмялся самъ надъ собою. Знаете что? вдь путешествіе вещь очень скучная, оно можетъ быть только тогда хорошо, когда странствуешь съ тми, кого любишь, а одинъ, какъ я теперь, просто тоска.

Ольденбургъ, 30 мая.

Ольденбургъ совершенно патріархальный городъ. Люди живутъ очень скромно, извозчиковъ нтъ — вс ходятъ пшкомъ. Но что значитъ любовь въ родин!— Сынъ содержателя гостиницы, въ которой я стою, никакъ не вритъ, что можетъ быть городъ лучше Ольденбурга. Вчера онъ уврялъ меня, что въ город есть замчательный замокъ, очень старый и древній. Пошли мы сегодня туда, и я точно увидлъ замокъ, былъ внутри, прошелъ вс комнаты и увидлъ какую-то странную смсь новаго съ старымъ и не нашелъ ничего, стоющаго вниманія. Древности — это всего десять разныхъ вещицъ, между которыми есть одинъ самопалъ, одни дрянные часы — вотъ и все. Въ этомъ замк жилъ покойный Великій Герцогъ, и вс вещи лежатъ въ такомъ порядк, какъ лежали при немъ. Замчательно, однако, съ какимъ благоговніемъ смотрятъ нмцы на своихъ королей — точно на боговъ,— это я уже замчалъ во многихъ мстахъ, замтилъ и здсь изъ словъ провожавшихъ меня лицъ.

31 мая.

Я измнилъ свой образъ жизни и въ Ольденбург постоянно обдалъ, — нельзя такому важному лицу, которому Негелейнъ длаетъ визиты и котораго онъ возитъ по окрестностямъ, не обдать,— да и къ тому же я чувствую себя гораздо здорове, когда помъ и выпью пива. Не смотря на это, я все надюсь сдлать экономію, это мн нужно, и когда при свиданіи съ вами я объясню причину, надюсь, вы бранить меня не станете.

Гарцбургъ, 4 іюня.

Вамъ не знакома болзнь — тоска по родин? Мн тоже она не знакома, но я могу имть о ней вполн ясно представленіе изъ другой болзни, которой я страдаю теперь, это тоска по Людиньк. Я не шучу, я просто боленъ, еще когда я въ лсу занятъ культурами — все легче, но какъ только дома и особенно одинъ — просто бда — ничего не хочется длать и ужасно скучно. Не смотря на это, я замчаю, что полню съ каждымъ днемъ все боле и боле, должно быть, моя болзнь иметъ въ основаніи тотъ же законъ, какъ болзнь одного знакомаго Щелкова,— когда онъ былъ влюбленъ, то лъ за десятерыхъ, s

5 іюня.

Вчера я длалъ туръ по лсу, до обда путешествовалъ съ однимъ господиномъ, потомъ въ лсу насъ встртилъ другой — все это было устроено заране,— и мы отправились дальше. Въ два часа мы пришли къ этому другому. Это Ревиръ ферстеръ Кобу съ. Подобнаго гостепріимства еще не встрчалъ въ Германіи. Жена Кобуса, очень здоровая и немолодая баба, прислуживала сама за столомъ. Первое было нчто въ род нашей тюри, это тертый ржаной хлбъ, блое пиво, немного вина и очень много сахару. Я насилу сълъ одну тарелку, но пришлось състь еще, потому что хозяева просили, и я изъ любезности лъ до тошноты, второе блюдо — блины съ брусникой, третье — хлбъ съ масломъ, наконецъ сушеныя яблоки и кофе. Очаровательная хозяйка, чтобы полакомить гостя, купила какое-то кольцо изъ тста, въ род заварного, напоила меня до тошноты кофіемъ, и этого мало, — когда не больше чмъ черезъ часъ я пошелъ въ лсъ, чтобы добраться до дому, а для этого нужно было пройти 7 верстъ,— то она притащила еще бутерброды. Истинно порусски, ничего подобнаго я не встрчалъ до сихъ поръ и былъ совершенно доволенъ такими славными нмцами.

Госларъ, 6 іюня.

Со мной случаются странныя вещи: то мн очень скучно, то я готовъ хохотать и смяться. Въ такія счастливыя минуты я обыкновенно разговариваю съ вами.
Не будетъ ли лучше, если вы напишете тоже письмо къ Хитрово? Мн такъ хочется хать во Францію, что моя поздка за границу безъ поздки въ Парижъ будетъ имть для меня только половину цны. А какъ вы знаете, если чего очень желаешь, то боишься, что желаніе не исполнится, поэтому я очень боюсь и какъ-то слабо надюсь, что къ 1-му іюля Хитрово вышлетъ деньги во Франкфуртъ.— А если еще на бду откажутъ въ преміи? Вотъ ужъ это будетъ тоска. Впрочемъ, давно извстно, что я глупъ и создаю препятствія, гд ихъ нтъ.

Герцбергъ, 7 іюня.

Сижу я въ настоящее время на маленькомъ диван, въ очень маленькой комнат и въ самомъ верхнемъ этаж гостинницы, передо мною въ красномъ деревянномъ подсвчник стоитъ сальная свча. Эта обстановка, не смотря на свою печальную наружность, очень мн нравится, ибо представляетъ въ пріятной перспектив небольшой счетъ. У меня, какъ вы уже замтили, главный вопросъ — дешевизна, и пріятныя улыбки кельнеровъ, швейцаровъ и комиссіонеровъ, гостинницъ перваго класса очень не нравятся, потому что за эти пріятныя улыбки надо платить.
Кром этого мн очень не нравится, что я тороплюсь, я не усплъ даже написать къ Хитрово и поэтому боюсь, что къ 1-му іюля новаго стиля, у насъ не будетъ денегъ для поздки во Францію, а черезъ это мы потеряемъ и лтнее время и лишнія деньги’.
Посл Эмса мы ухали въ C.-Морицъ на желзныя воды, тогда только что открытыя, такъ что мы съ Татариновыми были первые русскіе, постившіе эти воды. М-me Татаринова очень ко мн привязалась, но по секрету сообщила ма, что Уйужъ недоволенъ ея дружбою со мной: потому, что я посовтовала ей читать Жоржа Занда.
Посл этого мн уже не удалось ей посовтовать читать
Герцена, потому что мужъ не оставлялъ ее со мною, глазъ на глазъ. Посл же разныхъ споровъ съ H. В., онъ говорилъ жен, что мы опасные мечтатели. Такъ знакомство* наше и прекратилось: Но, должно быть, опасные мечтатели засли въ душу молодой свтской и даже придворной дамы. Много лтъ спустя, Гербель разсказывалъ мн., что былъ на какомъ-то великосвтскомъ раут, и тамъ, разговаривая, съ m-me Татариновой, упомянулъ нашу фамилію и былъ очень удивленъ, съ какимъ волненіемъ и нжностью она. разспрашивала у него обо мн.
— И мн показалось, прибавилъ Гербель,— что воспоминаніе о знакомств съ вами она лелетъ какъ какую-то далекую чудную мечту.
Ловцовъ намъ далъ адресъ въ отель въ Париж, но прежде чмъ хать въ Парижъ, мы изъ С.-Морица прохали въ Швейцарію. Тогда путешествіе по Швейцаріи было дйствительно интересно, потому что желзныхъ дорогъ не было, и здили въ дилижансахъ или ходили пшкомъ.
Писать о Швейцаріи здсь не приходится, и въ памяти у меня особенно остался только соборъ въ Фрибург, куда вечеромъ за небольшую плату пускали слушать органъ. Въ церкви было такъ темно, что я чуть не наткнулась на что-то врод гроба, и мн стало страшно. Тишина была мертвая, и при звукахъ органа мн сталъ понятенъ фанатизмъ католиковъ. Не смотря на плохую игру органиста, удовольствіе получилось большое.
Въздъ во Францію вызвалъ въ насъ новое и странное ощущеніе. Мы хали въ почтовой карет, и часовъ въ одиннадцать ночи насъ привезли въ какія-то ворота и заперли ихъ за нами. Передъ лошадьми ворота тоже были заперты, а по бокамъ кареты съ обихъ сторонъ шли площадки, освщенныя двумя фонарями. По правую руку стояло существо мрачное, въ наполеоновскомъ плащ, въ его шляп и съ булавою. Тутъ же стояло нсколько солдатъ. Все это было такъ мрачно, что на сердце невольно налегала какая-то тяжесть. Дверца кареты отворилась, и одинъ изъ солдатъ закричалъ самымъ грубымъ голосомъ:
— La douane — sortez, s’il vous plait!
Всмъ чиновникамъ страшно хотлось спать и потому они были довольцо милостивы и не очень рылись.
Въ Париж мы прохали прямо въ rue de la Michaudi&egrave,re, htel Moli&egrave,re, хозяйка, mademoiselle Максимъ, отставная актриса съ небольшой сцены, говорила съ трагическими жестами обо всмъ. Указывая намъ на мебель въ комнат, она воскликнула, какъ! Сэръ Бернаръ, поднявъ руки:
— N’est ce pas… c’est sublime!
Сожитель ея, m-n Fauvety, редакторъ очень серьезнаго журнала ‘Revue philosophique et religieuse’, какъ человкъ занятой и серьезный, находился въ подчиненіи у Максимъ, и много возился Съ птицами, которыхъ самъ чистилъ. Кром того, у этой четы была масса собакъ и кошекъ.
У нихъ мы познакомились съ m-me Jenuy d’Hricourt, docteur en mdcine, очень некрасивой, толстой, маленькой женщиной, у которой я была на вечер и познакомилась со многими французскими писателями того времени.
М-me d’Hricourt была рьяной противницей Прудона и горячей защитницей женщинъ. Женскій вопросъ въ Россіи очень интересовалъ ее, и она съ любопытствомъ обо всемъ назспрашивала. Вотъ что она писала мн, между прочимъ, 10 авг. 1856 г.
‘Tous les vices et tous les malheurs gnraux et particuliers sont le rsultat de l’infriorisation de la femme dans l’tat, la cit, la famille, l’ducation. Les femmes, danscet tat de compression, prennent tous les vices de l’esclavage, et comme elles sont les premi&egrave,res institutrices des hommes, les influencent et les dirigent occultement toute leur vie, le caract&egrave,re masculin se trouve abaiss, les grandes aspirations, s’teignent. Si donc nous voulons manciper les hommes et l’humanit, il faut que les femmes soient libres, claires, livres leur propre gnie pour qu’il sache et puisse se rlveiv
Que les femmes de tous les pays se donnent la main…’ и т. д.
Этотъ мсяцъ, проведенный въ Париж, совершенноодурманилъ меня. Я дошла до того, что бредила эшафотомъ. Теперь это отъ меня такъ далеко, что я могу спокойно вспоминать и оправдывать одну русскую даму, которая, поговоривъ со мною, сказала мн полу-шутя, полу-серьезно:. ‘отъ васъ каторгой пахнетъ!’ Тогда я пришла отъ этого въ совершенное негодованіе, но теперь, черезъ 40 слишкомъ лтъ, я вижу, какъ многіе были нравы.
Изъ-за границы мы прохали прямо въ Лисинское учебное лсничество, гд попали въ омутъ дрязгъ, сплетенъ и служебныхъ непріятностей. H. В. тамъ не взлюбили, и мн, конечно, старались длать во всемъ непріятности. Напримръ, директоръ Лисина накричалъ на мою прислугу, что будто она выливаетъ помои изъ окна кухни. Я приглашена была на дворъ, чтобы взглянуть на это безобразіе. Настолько я была благоразумна, что не спорила съ директоромъ, хотя всякому было ясно до очевидности, что въ теченіе одной зимы, когда были вставлены окна, нельзя было выпачкать стну, тмъ боле, что подъ окнами всхъ кухонь были такія-же грязныя полосы. Затмъ, вс служащіе выписывали журналы, но мн никогда не доставалось ни единаго номера, и не будь тамъ милаго и добраго доктора Матвева, нашего большаго пріятеля, который бралъ книги для себя и передавалъ мн, меня бы тамъ совсмъ съли.
Съ наступленіемъ весны H. В. началъ ходить съ молодыми лсными кондукторами въ лсъ на практическія занятія и возвращался всегда не только утомленнымъ, но и возмущеннымъ. А возмущало его вотъ что. Казенная лисинская дача была вырублена воровскимъ образомъ, и не тронутымъ лсъ оставался только по окраинамъ. Во время же ревизіи столбы съ вырубленныхъ участковъ переносились на невырубленные, и ревизоръ, такимъ образомъ, бывалъ обманутъ.
— Да въ вдь здсь въ лсу всякій дуракъ выучится воровать, говорилъ Н. В.
Вдругъ ни съ того ни съ сего директоръ присылаетъ мн новый журналъ и спрашиваетъ, какой журналъ я желаю имть. Я пришла въ полное недоумніе, которое тотчасъ же и сообщила доктору. Мы вмст подумали, но не пришли ни къ какому заключенію. Черезъ нкоторое время докторъ приходитъ и говоритъ, что H. В. прочатъ на какое-то новое мсто въ Петербург. Я же молчала объ этомъ, потому что уже получила слдующія письма:
‘Вс эти командировки и служебныя треволненія до того отучили меня отъ Лисина, что я, не считая себя лисинскимъ жителемъ и убжденный въ перевод, самъ не зная куда, жду него то — и не дождусь. Неловкость такого положенія тмъ боле непріятна, что хотлось бы упрочиться въ Питер и все читать, читать, читать и покупать книги. Люденька, вдь мы устроимъ библіотеку, а? и хорошую? Голубушка, прощайте, я здоровъ, мъ, сплю хорошо’.
H. В. захалъ за мной и мы съ нимъ прохали въ Новгородъ, гд я и пробыла нсколько дней, а затмъ ухала обратно въ Лисино.
Вотъ что писалъ мн H. В. о своей поздк съ Муравьевымъ.

Новая деревня, 5 іюня.

Я теперь ршительно отрзался отъ Лисина и тамъ былъ бы не въ состояніи работать.
Не говорите обо всемъ этомъ никому ни слова.
Могу сообщить вамъ и интриги противъ меня. У Арнольда былъ Мальгинъ, и когда Арнольдъ сказалъ ему, что Министръ хочетъ взять съ собою свободнаго офицера, то Мальгинъ отвтилъ:— я свободенъ и, пожалуй, похалъ бы. А когда Арнольдъ сказалъ, что иметъ ввиду меня, то Мальгинъ, съ видомъ участія, замтилъ ‘напрасно Шелгунова — онъ двуличный’. Здсь, я думаю, просто выразилось желаніе Мальгина съинтриговать и хать вмсто меня (въ чемъ я, впрочемъ, сомнваюсь, т. е. въ своей поздк).
Вмсто меня будетъ командированъ въ Лисино на лто Холщевниковъ, — вотъ вамъ маленькое развлеченіе. Это баринъ съ толкомъ, но онъ немного фанфаронитъ и лнивъ. Пожалуйста, повліяйте на него, чтобы изъ него могъ выйти полезный человкъ и гражданинъ, жаль, когда подобныя натуры не приносятъ той пользы, какую-бы могли приносить.
Сегодня на радостяхъ купилъ для васъ подарки, именно: Слово о полку Игорев, Мея, Пыпина, Очеркъ литературной исторіи старинныхъ повстей и сказокъ русскихъ, Горе отъ ума, Шиллера, изданіе Гербеля. Будете ли довольны — не знаю. Купилъ еще книжицу, но не скажу какую, отгадайте.
Этимъ извстіемъ кончаю свое письмо. Прощайте, голубчикъ. Какъ бы сдлать, чтобы вы не скучали въ этомъ поганомъ Лисин? Я думаю пріхать къ вамъ въ понедльникъ во всякомъ случа,— при поздк съ Муравьевымъ,— чтобы проститься съ вами и взять вещи, а въ случа непоздки — для лтнихъ работъ. Кажется, берегъ недалеко и можно уже мечтать жить будущей зимой въ Питер съ приличнымъ содержаніемъ и имть въ мсяцъ за расходами на квартиру еще 100 рублей на хозяйство. Прощайте, голубушка, еще разъ, для меня весело жизнь улыбается, и я живу, жаль только, что вы какъ пень среди долины’.
H. В. захалъ за мной, и мы съ нимъ прохали въ Новгородъ, гд я и пробыла нсколько дней, а затмъ ухала въ Лисино.
Вотъ что писалъ мн H. В. о своей поздк съ Муравьевымъ:

Новгородъ, 4 іюля.

Завтра въ 9 часовъ утра я вызжаю въ Тверь. Сначала на пароход, потомъ по чугунк.
Какъ вы добрались домой? пріхалъ ли М.? Можетъ быть я забгу къ нему въ Москв. Я занятъ теперь собираніемъ свдній — теперь кончилъ.
Хотлъ писать путевыя впечатлнія, можетъ быть, впослдствіи будетъ время, а теперь недостаетъ. Увренъ, что для васъ подобныя записки будутъ интересне моего настоящаго, казеннаго письма,— и думаю, что въ Твери найду для этого время. Теперь прощайте. Не забудьте же написать мн письмо въ Москву, отправьте 10-го, адресуя чрезъ Московскую Палату Государственныхъ Имуществъ, а въ конц припишите въ Москв. Не сердитесь за послднее замчаніе, вдь случалось ошибаться въ подобномъ род.
Я начинаю влюбляться въ Гине, или сначала.
Я говорю Гине: ‘Гине, я напишу жен, что начинаю влюбляться въ тебя, и что ты ей кланяешься?’ — а онъ мн отвтилъ: ‘и очень’. Къ чему относится это ‘и очень’, къ моей-ли любви или къ поклону вамъ, спросите Гине сами. Онъ мн не отвчаетъ, потому что сочиняетъ рапортъ къ Министру.

Москва, 25 іюля.

Надобно быть чиновникомъ при Муравьев, чтобы понять, что значитъ работать свыше сидж: Бываетъ, что длается въ голов такой жаръ, налегаетъ такой туманъ, что кажется, такъ вотъ и свалишься, — а ничего, работаешь. Я дохожу до убжденія, что все это дичь, и Месли придется всегда работать такимъ образомъ, не имя времени, ни жить жизнью человка, ни читать, то мое почтеніе, г. Муравьевъ, будьте здоровы и ищите себ другую машину.
Сейчасъ ду въ Рязань, лошади на двор, смазываютъ тарантасъ.
Пишу урывкомъ, тороплюсь, ибо вчера Муравьевъ, прощаясь со мной, сказалъ: ‘вы дете завтра раненько’. Можетъ быть, онъ думалъ, что я полечу въ 4 часа утра, но ошибся, ибо теперь 8,— а я еще не мылся, не уложился и нишу настоящее письмо въ такомъ костюм, въ какомъ бываютъ мужчины всегда утромъ, только что вставъ съ постели.
Пишите мн въ Тамбовъ. Ваше письмо уже должно быть отправлено.
Радуюсь за васъ — вы не должны теперь скучать, но мало радуюсь за себя, ибо знакомлюсь не съ Россіей и лсами, а съ управляющими палатами и губернскими лсничими.

Тамбовъ, 2 августа.

Проектъ писать интересныя письма съ моей стороны невыполнимъ и вотъ почему: вчера я легъ въ 12 часовъ, а теперь 6 утра, и я пишу уже и сейчасъ же отправляюсь бъ Палату. Такъ работаю каждый день, случается, что сплю 4 часа. Молодость помогаетъ, но бываетъ, что изнемогаю.
Не знаю: глупъ, уменъ, красивъ, безобразенъ, толковъ или нетолковъ я, — но Муравьевъ благоволитъ ко мн настолько, сколько можно отъ него ожидать. Мн говорили даже, что онъ меня хвалилъ. Изъ Рязани я халъ съ нимъ, не только въ одномъ экипаж, а въ одномъ позд.
Полагаю, что наше предположеніе, ожиданіе или надежда осуществится, впрочемъ, посл Новгорода объ этомъ не было рчи, а мн начинать говорить или спрашивать не приходится.
Я здоровъ, но хочется спать и боюсь отупть.
Для чтенія нтъ ни секунды.

Пенза, 5 августа.

Писать вамъ, что я заработался до боли въ мозжечк, не зачмъ,— скучно, а боле интереснаго нтъ ничего. Чистая машина,— такъ можно поглупть, а это скверно.
Сегодня Пензенское дворянство даетъ Муравьеву обдъ, я тоже въ числ гостей. Впрочемъ, это все дичь и только отнимаетъ время, а пость, какъ вамъ извстно, я нынче не люблю.
…Ничего не читаю, а пишу только ревизіи, страшная дичь и тоска,— главное, что имешь дло съ дураками, хорошіе люди рдки.
Знаете что: Русь нравится больше, когда далеко отъ нея, а когда въ ней, а особенно въ середин, дичь, дичь, дичь, застой и тупость. Ей Богу, страшно.
А другое — не сообразишь съ деньгами. Я думалъ расходовать не боле 3 рублей въ день, а выходитъ значительно боле. Боюсь, что не достанетъ, и зарвусь въ ваши деньги, кажется, такъ и будетъ.

Саратовъ, 5 августа.

Пишу къ вамъ въ очень нехорошемъ состояніи духа. Самое скверное — зачмъ нтъ у насъ ни гроша. Не служилъ бы ни минуты. Муравьевъ мн не нравится сегодня до того, что я готовъ выйти въ отставку сію же минуту. Писать, почему все это такъ — не стоитъ, дло въ томъ, что нехорошій человкъ этотъ баринъ и сомнваюсь, выйдетъ ли толкъ изъ новаго управленія. Нужно широкое сердце, а этого-то у насъ и нтъ.
Саратовъ мн напомнилъ Самару, — та же пыль, та же жара, въ физіономіи домовъ то же общее, какъ это жилось въ такой дичи? А между тмъ — жилось и нравилось, и глупость людская принималась за человческое.
Мн кажется, что самое несчастное существо есть мыслящій чиновникъ: онъ страдаетъ вдвойн — и за жизнь, т. е. тупость общую, и за тупость высшихъ лицъ, на долю которыхъ досталось управлять людьми и строить ихъ благоденствіе.
При скверномъ вообще положеніи русскаго человка въ Россіи самый счастливый тотъ, кто не служитъ, а за нимъ тотъ, кто работаетъ для науки. Посмотрю, что будетъ дальше, и можетъ быть стану проситься въ Лсной Институтъ. Уживусь ли и тамъ? и отчего я не бываю нигд доволенъ? или это хорошая или дурная черта? или, можетъ-быть, я боленъ? Правда, я измученъ безсонными ночами, безпрерывной работой и здой, и спина моя плохо гнется. Дло въ томъ, что мн не хочется никого видть, ни съ кмъ говорить — все это какія-то льдины, существа въ образ людей, но не люди. Чиновныя машины, эполеты и званія на ходуляхъ. Тоска. Въ свит Муравьева только одинъ человкъ съ сердцемъ — Лазаревскій, но и съ тмъ говорить некогда. Бдный затруднился и тоже не спитъ.
Отчего это мн хорошо только съ вами? нтъ, не съ одними вами, и съ М., и съ Евгеній Егоровной, и съ Гримме, и съ Гине, и съ Яроцкимъ. А съ остальными все какъ-то неловко, и голову сжимаетъ, и коробитъ сердце — однимъ словомъ, я не въ своей тарелк.
И сегодня не хорошо. Тломъ я здоровъ, за исключеніемъ спины, которая гнется не совсмъ свободно, это отъ излишняго сиднія, а духомъ почти позавчерашнему. Не то скучно,— не разберешь. Или оттого, что въ город много пыли и жару. Какое было счастливое лто 1856 г. Неужели оно не повторится?
Всматриваясь въ Саратовъ и припоминая Самару, я ни за что въ мір не соглашусь служить въ провинціи — или въ Петербург, гд хоть рдки, но есть хорошіе люди, или гд-нибудь на хутор въ Малороссіи. Тамъ, среди зелени, на листомъ воздух, работая въ саду и огород съ двумя хорошими людьми, и кровь поуходится.
Жаль, что своихъ денегъ нтъ, а пенсіона ждать долго, да и то много ли достанется, — какихъ-нибудь 900 рублей, Да, не хорошо настоящее, но не розово и будущее. Однимъ словомъ — свинство.
Что у васъ въ Лисин? читаете, гуляете? а я не имю даже времени писать письма. Неужели, если состоится нашъ переводъ, будетъ то же, — я вовсе не намренъ превратиться въ чиновную машину. Прежде не было времени читать литературное, теперь недостаетъ читать и свое — лсное. Не браните,, что пишу дичь. Пусто и въ голов, и въ сердц.
Еще вопросъ: неужели необходимо, чтобы человкъ былъ иногда нечеловкомъ? Посмотрите на губернатора или министра, когда онъ принимаетъ просителей или подчиненныхъ — человкъ это? нтъ. А отчего нтъ? или это длается для толпы, въ которой не хотятъ видть ничего человческаго, да и такъ ли? А если быть человкомъ, неужели пойдетъ хуже? Говорятъ, что драпировки и ходули не должны существовать въ XIX вк. Я думаю тоже.
Такое разсужденіе веду потому, что если я буду губернаторомъ, то прежде всего я постараюсь быть человкомъ. До сихъ поръ я никогда не драпировался, полагаю, что сохранюсь. Не смйтесь надъ моимъ губернаторствомъ — мн хотлось бы быть такой важной особой для того, чтобы доказать ныншнимъ губернаторамъ, что у нихъ нтъ толку именно потому, что они забыли, что губернаторъ тоже человкъ. А нечеловку можетъ ли быть понятно человческое? понятна-ли жизнь? Я думаю, что отъ непониманія этого у насъ именно и существуетъ такъ много разныхъ свинствъ и пакостей.

Нижній-Новгородъ, 2 сентября.

Вы для меня все, все, все, больше всхъ лсоводствъ, технологій, таксацій и всхъ знатныхъ и сильныхъ сего міра.
… Что будетъ съ нами — не знаю. Муравьевъ глядитъ на меня доврчиво и тепло, между тмъ не думаю, чтобы онъ сдлалъ какое-нибудь распоряженіе раньше прізда въ Петербургъ. Въ Москв мы будетъ къ 10, а къ 20 сентября надюсь пріхать въ Лисино’.
Вскор H. В. получилъ приказаніе хать дальше, но не прямо въ Владиміръ, а верстъ на сто дальше, и какъ фамилія Шелгуновыхъ всегда отличалась безденежьемъ, каковая участь гнететъ ее и въ настоящее время, то Николай Васильевичъ, не имя средствъ купить что-нибудь теплое, немного смущается этой излишней поздкой, ибо ночи стоятъ очень холодныя. ‘Впрочемъ, куплю себ валенки’.
Во время поздки H. В. съ Муравьевымъ ко мн въ Лисино пріхалъ М. и страшно захворалъ тифомъ съ какимъ-то страшнымъ осложненіемъ. Милйшій докторъ вс ночи проводилъ у насъ. Недли черезъ дв посл начала болзни, увидавъ какое-то осложненіе, онъ сказалъ мн, что не надется на себя и подетъ въ Петербургъ, чтобы посовтоваться кое съ кмъ, и привезетъ съ собою доктора. На слдующій день онъ вернулся съ своимъ товарищемъ, Николаемъ Степановичемъ Курочкинымъ.
Братъ же доктора Курочкина, Василій Степановичъ, переводчикъ Беранже, настолько близко познакомился съ нами, что прізжалъ къ намъ гостить на Рождество. Сойдя въ Тосно съ позда, онъ сталъ нанимать въ Лисино лошадь, и къ нему подошелъ какой-то лицеистъ въ трехъуголк, который, какъ попутчикъ, предложилъ ему хать вмст. Морозъ былъ сильный, и на полдорог лицеистъ сталъ мерзнуть и уши у него поблли, какъ бумага. Курочкинъ выскочилъ изъ саней, набралъ снга и сталъ натирать уши юнош. Въ Лисино они въхали, погоняя лошадь, и тутъ вышли у одного и того же крыльца, и только, когда докторъ развязалъ уши лицеисту, то Курочкинъ узналъ, что это мой братъ, Евгеній Петровичъ Михаэлисъ, а братъ узналъ, что онъ халъ съ переводчикомъ Беранже.
Докторъ Курочкинъ пробылъ у насъ день и затмъ ухалъ. Онъ былъ такой же брюнетъ, какъ и братъ его, и сходство между ними особенно замтно было въ голос и въ не совсмъ чистомъ произношеніи словъ.
М. прохворалъ очень долго и долго боролся со смертью. Когда онъ началъ поправляться, то пускался даже на воровство, чтобы получить лишній крендель. Пойманный однажды мною у буфета, онъ не въ шутку на меня разсердился.
Осенью мы перехали въ Петербургъ, такъ какъ H. В. получилъ мсто начальника отдленія, и М. поселился съ нами. Въ эту зиму мы бывали довольно часто у Надежды Дмитріевны Хвощинской, остановившейся у какой то своей родственницы. Тамъ часто бывалъ поэтъ Щербина, маленькій, довольно расплывшійся человкъ, съ красивымъ вызывающимъ лицомъ: Родственница Хвощинской, великосвтская дама, ходила на заднихъ лапкахъ передъ Щербиной, который, очевидно, былъ очень доволенъ этимъ поклоненіемъ. Я какъ теперь помню, какъ разъ Щербина, войдя въ гостиную, заявилъ, что онъ выносить не можетъ запаха цвтовъ, и хозяйка и весь штатъ ея бросились выносить жардиньерки съ гіацинтами и другими цвтами. Суматоха была такая, что со стороны можно было подумать, что явились артельщики перевозить жильцовъ на другую квартиру. Щербина былъ человкъ желчный и никого не оставлялъ въ поко сбоями эпиграммами. Я уврена, что у кого-нибудь он сохранились и когда-нибудь выползутъ на свтъ.
Гербель въ это время началъ собирать переводы для изданія Шиллера и безпрестанно здилъ къ М., который и переводилъ ему и длалъ указанія. Гербель былъ тогда лейбъ-уланомъ и когда прізжалъ къ намъ въ парадной форм, мы имъ любовались, какъ картиной. Это былъ высокій, стройный мужчина съ пепельно-блокурыми волосами и необыкновенно красивый. Потомъ, выйдя въ отставку, онъ растолстлъ обрюзгъ и потерялъ свою красоту. Это былъ очень добродушный и хотя простоватый человкъ, но себя онъ никогда не забывалъ. Ему очень нравилась одна изъ моихъ пріятельницъ, очень умная и талантливая двушка, и когда я ему говорила:
— Если она вамъ такъ нравится, то почему же вы на ней не женитесь?
Онъ отвчалъ мн, что никогда не женится на двушк съ прошлымъ.
М., видя, какъ намъ хотлось войти въ литературный кружокъ, пригласилъ къ намъ Писемскаго, слава котораго тогда сильно гремла. Кром Писемскаго собрались къ намъ наши обычные гости, и вотъ за ужиномъ я превратилась вся въ слухъ и глазъ не спускала съ выдающагося, талантливаго писателя, а писатель, между тмъ, пилъ водку рюмку за рюмкой и заговорилъ самымъ простонароднымъ языкомъ, нарочно выдляя такія слова, какъ мщанка, которыя онъ произносилъ ‘мшанка’, и т. д. Однимъ словомъ, онъ напился такъ, что началъ рыгать. Мн сдлалось больно и обидно, и я встала со своего стула, отошла къ дверямъ гостиной и встала въ дверяхъ. Ко мн подошли М. и Павелъ Васильевичъ Анненковъ.
Павелъ Васильевичъ былъ совсмъ сконфуженъ.
— Отъ лица всей литературы намъ нужно просить прощенья у Людмилы Петровны за сегодняшній вечеръ, сказалъ Анненковъ, обращаясь въ М.
— Это надо было предвидть, отвчалъ М.
— Молодая восторженная женщина хотла видть автора тхъ вещей, которыя ей нравились въ печати, и что же она увидала? продолжалъ Анненковъ.
И тутъ же кто-то разсказалъ, что Писемскій напился у Тургенева и, тыкая горящей папироской въ рзьбу дорогого кресла, говорилъ:
— А вотъ ему, не заводи сторублевыхъ креселъ.
Тургеневъ такъ смущался присутствіемъ такого пьянаго человка, что очень обрадовался, когда тотъ собрался уходить и пошелъ провожать его въ прихожую, гд Писемскій никакъ не могъ попасть ногой въ калошу. Писемскій сейчасъ же смекнулъ, что тотъ хотлъ поскоре избавиться отъ него и тутъ же въ прихожей сталъ язвительно надъ нимъ издваться. Онъ самъ разсказывалъ всмъ это происшествіе, и впослдствіи мн самой привелось слышать его разсказъ.
Писемскій въ то время былъ уже толстымъ и обрюзглымъ и имлъ весьма неряшливый видъ. Онъ былъ женатъ на Свиньиной, и жена его въ литературныхъ кружкахъ называлась святой женщиной за ея снисходительное отношеніе къ мужу, которому она извиняла его страсть къ вину и поклонялась, какъ даровитому писателю.
У М. бывалъ ‘Мей и, конечно, приходилъ на нашу половину. Мн особенно памятенъ одинъ день, когда онъ пришелъ во время нашего обда, и какъ мы ни упрашивали его ссть съ нами, онъ ни за что не хотлъ и стоялъ въ дверяхъ. Мн показалось, что онъ смотрлъ на насъ какъ-то особенно странно. Посл обда онъ тотчасъ-же увелъ М., и оказалось, что онъ приходилъ просить у него И р., говоря, что сегодня не на что было сдлать обда.
Мей былъ женатъ, и, кром того, у него жила сестра жены. Нужда не отходила отъ ихъ дверей, можетъ быть потому, что Мей любилъ выпить, но выпившій онъ не походилъ на Писемскаго, а старался сохранить свой лицейскій лоскъ. Онъ написалъ мн стихотвореніе, потомъ просилъ у меня его обратно, но я не отдала.
Вотъ оно:

Загадка.

‘Развязные, вполн живые разговоры,
Язвительный намекъ и шуточка подъ часъ,
Блестящіе, какъ сталь отпущенная, взоры,
И мягкій голосъ Вашъ смущаютъ бдныхъ насъ.
Но угадайте, что поистин у Васъ
Очаровательно и сердце обольщаетъ?
Въ раздумь Вы?.. такъ я шепну Вамъ на ушко:
Кто знаетъ вкусъ мой, тмъ и угадать легко,
А кто не знаетъ, пусть посмотритъ: угадаетъ…’

10-е декабря 1857 г.

Майковъ очень часто бывалъ у М., и вс свои стихотворенія читалъ ему, какъ читалъ и Полонскій, о чемъ сохранилось у меня письмо. Тургеневъ же ухалъ за границу, и, какъ говорили, навсегда. Это всхъ очень огорчало. А. Н. Майковъ написалъ ему письмо, и они съ М. дали мн его переписать, говоря: ‘Когда будете писать свои воспоминанія, то письмо это вамъ пригодится’. Они были правы. Я нахожу его въ высшей степени характернымъ для освщенія настроенія того времени. Вотъ оно: 5-е декабря 1857 г.
‘Милый дорогой Иванъ Сергевичъ! Если ужъ я не могу побдить въ себ желанія написать вамъ это письмо, можетъ быть, не имя на то никакого права, то ужъ это одно показываетъ, что дло, о которомъ я буду говорить вамъ, въ высшей степени важно. Я не могу не сокрушаться сердцемъ, слыша разныя извстія о васъ, слыша, какъ Вы упали духомъ, какъ Вы усомнились въ Вашемъ призваніи и талант, какъ Вы съ сожалніемъ смотря на яко бы неудавшуюся свою дятельность, безъ цли влачите Ваши дни посреди чуждыхъ Вамъ краевъ… Иванъ Сергевичъ! напустить на себя такую дурь — гршно! Вы — чистйшее, благороднйшее и даровитйшее явленіе въ нашемъ литературномъ кружк, Вы, который долженъ сознавать и чувствовать благотворное Вліяніе свое на этотъ кружокъ — Вы отъ него отвращаетесь! Наше общество вообще молодо и незрло, оно и вншнихъ формъ разумной жизни себ не выработало, тоже самое отражается и въ литературномъ мір: вдь Вы должны (и длали это) ему давать тонъ, вырабатывать для него формы, облагораживать и связывать его своею чудною душою. Да если бы у Васъ и не было вовсе таланта, то ужъ эта душа, любящая и чистая, постоянно пребывая въ этомъ кружк, на то дана Вамъ, чтобы сталкиваясь съ нею, мы вс становились лучше, учились бы какъ быть, какъ встрчать событія большія и мелкія, словомъ, эта душа должна бы сглаживать неровности и шероховатости наши, цивилизовать насъ. А къ кому обратиться за совтомъ? Кто приметъ чужое дло за свое и скажетъ любящее слово ободренія при упадк духа, кто кротко остановитъ на ложномъ уклоненіи? Иванъ Сергевичъ! Ваша душа есть сама по себ талантъ, и если ужъ Вы сами посвятили ее извстному кружку, то ужъ онъ иметъ на нее право, онъ сметъ требовать ее къ себ, онъ не можетъ терпть, чтобы она скиталась, безпріютная и праздная въ Божьемъ мір, безъ дла, безъ пользы, безъ исхода любви, ее наполняющей.
‘Подумайте, въ какое время мы живемъ! Старое борется съ новымъ. Новое само по себ представляетъ хаосъ, въ которомъ искры свта мелькаютъ и не собрались еще въ одинъ фокусъ. Чтобы засіять солнцемъ, надобно усиліе многихъ головъ и лучшихъ умовъ нашего поколнія* чтобы каждый и перомъ и словомъ содйствовалъ появленію свта, сближеніемъ отвлеченныхъ идей и страстныхъ желаній съ дйствительностью и возможными законными формами. И Вы, на котораго всякій гимназистъ указалъ бы въ этомъ случа,— Вы позорно хандрите на какомъ нибудь Корсо и оставляете насъ, пигмеевъ, барахтаться съ своими умишками, чтобы подвинуть хоть на шагъ благое дло. Теперь въ ходу дло о пересмотр цензурнаго устава, составился комитетъ для этого и меня туда всунули. Я не уклоняюсь, потому что знаю, что и это счастье, что хоть одинъ я подамъ голосъ, какъ сынъ новаго времени, но меня бситъ, что это я, что не лучшій меня, не законнйшій представитель занимаетъ мое мсто. Положимъ, что я назначенъ какъ чиновникъ Министерства Народнаго Просвщенія, и положимъ, что еще не подымешь у насъ на то, чтобы для составленія этого устава призвали также и литераторовъ,— Вы все-таки своими связями, словомъ, авторитетомъ могли бы подготовить умы прочихъ членовъ для дйствія въ такомъ-то дух. Конечно, вс наши товарищи будутъ въ это время ходить и къ Щербачову, и къ Вяземскому, но вс ли могутъ съ такимъ жаромъ выразить общую мысль? Нтъ, опять-таки грхъ Вамъ спокойно распивать скверный шоколадъ въ Кафе-Греко, или на минуту знакомиться съ тысячами англичанъ, французовъ, итальянцевъ и нмцевъ, до которыхъ Вамъ нтъ никакого дла! И что можетъ быть у васъ съ ними общаго? О, заблужденіе! Я понимаю, что Вы должны тамъ чувствовать себя больнымъ — больнымъ оттого, что вокругъ Васъ нтъ сферы сочувствія, нтъ любви, Вамъ нтъ значенія, нтъ общихъ стремленій, которыя бы связывали и хватали горячо за сердце!.. Вспомните, что тяжелые годы Вы проводили здсь, вмст со всми страдали, и чуть первыя волны свта появились и еще не слились даже въ одинъ лучъ — Вы ушли подъ чужое солнце, да оно васъ не гретъ, да и не согретъ! Наконецъ, въ самомъ Вашемъ разочарованіи насчетъ таланта неужели не чувствуете Вы этой Немезиды! Да кто и что скажетъ Вамъ объ этомъ талант? надъ чмъ тамъ выразится Ваша сила? Ужъ не французскіе ли переводы Вашихъ сочиненій покажутъ иностранцамъ, что и кто Вы. Для нихъ Вы curiosit littraire и больше ничего. Да, я не могу иначе объяснить Вашего постояннаго упадка духа, я, который на себ испытывалъ всю прелесть и грацію Вашей музы, не говоря уже и о томъ, что грудь ее наполняетъ. Батюшка Иванъ Сергевичъ! ручки Ваши цлую, плачу, пиша эти строки, бросьте все въ Европ, бгите къ намъ скоре, Вы Антей, сынъ родной земли, скоре ступите пятою своею на родную, и прежнія силы и молодость, съ прибавкою еще возмужалаго ума, опять пробгутъ живительной струей въ вашей душ, бросьте все тамъ! возвращайтесь сюда. Здсь строится, нужны работники — а главнаго артельщика и нтъ!…
‘Ну, кажется, я излилъ свою душу вполн. Охъ, тяжело мн бываетъ на это ршиться. Жизнь сдлала меня робкимъ. Много разъ оскорбленный въ чистйшихъ моихъ убжденіяхъ (къ сожалнію часто ошибочныхъ), я какъ-то боюсь теперь выходить изъ себя, но не уклоняюсь отъ мечты все-таки принести пользу по мр силъ и не извиняюсь передъ Вами, что осмлился Вамъ докучать моимъ письмомъ. Нтъ, что я говорилъ, то правда, и я не каюсь въ томъ, хоть бы Вы и обругали меня, не каюсь, потому что люблю Васъ, а любить не страстно я не умю. Авось либо — до скораго свиданія. Преданный Ап. Майковъ. ‘
Вс мы съ большимъ нетерпніемъ ждали отвта на это письмо. И отвтъ пришелъ, но я его даже не помню. Знаю только, что на слдующій годъ у меня въ гостиной у камина сидлъ Тургеневъ, и гувернантка моей сестры, очень восторженная особа, проходила нсколько разъ мимо, чтобы посмотрть на автора романовъ, которыми она зачитывалась, и не могла разсмотрть его, потому что Тургеневъ находился въ такомъ подавленномъ состояніи, что сидлъ, закрывъ лицо рукою.
Я помню очень хорошо, какъ онъ высказывалъ свое недовольство русской литературой и говорилъ, что даже редакція ‘Современника’ представляетъ изъ себя какое-то гаерство.
Н. В. между тмъ, будучи начальникомъ отдленія, проводилъ въ департамент цлыя утра до поздняго обда, затмъ занимался, какъ редакторъ газеты ‘Лсоводства я Охоты’, да еще кром того зачастую, когда вс мы ложились спать, то часа въ три вдругъ раздавался звонокъ, и оказывалось, что Муравьевъ, очень мало спавшій, требовалъ къ себ H. В. для разъясненія какого-нибудь вопроса. Такая жизнь не могла не разстроить нервовъ Шелгунова, и онъ настолько сталъ хворать, что, не чувствуя никакой особенной болзни, нердко по цлымъ днямъ лежалъ въ кабинет на диван. Результатомъ его болзни была наша вторая поздка за границу.
За границу мы похали съ H. В. вмст, но я ухала на воды въ Крейцнахъ, а онъ прохалъ на воды въ Франценсбадъ. Въ эту поздку мы встртились въ Берлин съ Гербелемъ и Колбасинымъ, напечатавшимъ какую-то повсть. Увлекающійся Тургеневъ страшно носился съ этимъ Колбасинымъ — еще молодымъ человкомъ — и предсказывалъ, что изъ него выйдетъ геніальный человкъ. Тургеневъ всегда и горячо привтствовалъ начинающихъ писателей.
Мы прохали съ Колбасинымъ и Гербелемъ въ Дрезденъ и Лейпцигъ и затмъ вс разъхались по разнымъ мстамъ.
Въ то время, какъ я лчилась въ Крейцнах, H. В. писалъ мн письма. Привожу кое-что изъ сохранившагося у меня.

Франценсбадъ 21 іюня 1858 г.

Мн кажется, что въ дл я гораздо умне, чмъ въ слов. Помните ли, какъ я важничалъ въ Лейпциг? кончилось, однако, тмъ, что по прізд въ Франценсбадъ я слъ тотчасъ же писать къ Вамъ, ибо чувствую необходимость поговорить съ Вами. Бракъ объясняютъ привычкой, но въ моихъ отношеніяхъ къ Вамъ есть нчто боле привычки, есть истинное чувство, которое я высказываю за глаза — нжными именами, а въ глаза или козлиными восторгами и прыжками, или непріятностями, которыя я такъ часто длаю Вамъ.
Съ Колбасинымъ я дохалъ до Plauen’а и тамъ сдалъ его кондуктору, который общалъ препроводить его и его вещи до Швейнфурта. Думаю, что кондукторъ исполнитъ все это честно, тмъ боле, что иметъ въ виду получить на водку.
Колбасину хотлось бы хать въ компаніи съ такими хорошими людьми, какъ Вы, Гербель, М., онъ и я въ Лондонъ. Мн кажется, это можно уладить — нужно списаться, увдомьте, когда Вы дете на морскія воды, куда и насколько, тогда мы можемъ съхаться и плыть вс вмст въ Лондонъ. Я буду писать Колбасину въ Киссингенъ.
На двор слякоть и дождь, напоминающіе Петербургъ. Я пилъ сегодня воду, встртилъ много русскихъ, думаю, что русскіе, потому что только австрійская аристократія и русскіе генералы и дамы могутъ держать себя такъ глупо.

26 іюня.

Я, кажется, писалъ Вамъ о своемъ план: посл курса, до поздки во Францію, захать къ вамъ на день. Не знаю будете ли Вы рады, но я буду въ восторг.
Знаете ли что? у меня слабы глаза, я не могу читать, особенно эти поганыя нмецкія каракули. Вдь надобно же было ухитриться выдумать такой рябой шрифтъ!

27 іюня.

Мн кажется, что я длалъ большую глупость, пивши въ 1856 г. разныя воды — не он ли меня разслабили. Говорятъ, это возможно, особенно отъ желзныхъ.
Если Вы не имете понятія, что значитъ золотая неволя, то можете получить полное понятіе объ этомъ въ Франценсбад. Нападаетъ родъ тупости.
За границей ясне всего неравенство образованія нашего средняго, такъ называемаго образованнаго сословія. Вотъ отчего, вроятно, порядочные русскіе не любятъ сходиться съ незнакомыми имъ соотечественниками.
Познакомился съ Савурскимъ, о которомъ говорилъ мн Ловцовъ. Ловцовъ теперь въ Швейцаріи, посл онъ подетъ во Францію и затмъ въ Крейцнахъ. Вотъ отчего Вы не видите его въ настоящее время на водахъ.

17 іюля.

Сегодня, посл торфяной ванны мн пришла въ голову слдующая умная мысль: дичь думать объ экономіи, когда дло идетъ о здоровь. Написалъ и усомнился: ну, а гд взять, если негд?.. Разв недостатокъ денегъ не есть одна изъ главнйшихъ причинъ, что человкъ принужденъ иногда страдать и длать не то, чего бы ему хотлось?..
Господи, какую дичь горожу, это все оттого, что сегодня скверная погода, а въ такіе дни я хандрю.
Къ Колбасину я написалъ весьма глупое письмо, потому что умнаго не умлъ.
Да напишите М., чтобы въ случа передачи квартиры онъ бы выслалъ Вамъ деньги, или взялъ ихъ съ собой, или отдалъ маменьк, или, наконецъ, въ случа неуспха, просилъ маменьку слдить за этимъ дломъ и при передач квартиры по отъзд М. получить отъ Котнера деньги.
Счастливый человкъ, у Васъ, вроятно, нтъ насморка.

10 іюля.

Какъ коротка жизнь человка! Я зрю только теперь, только теперь чувствую себя способнымъ что-нибудь написать и сдлать. Но что же сдлаешь, что успешь, когда мн остается жить всего 5 лтъ? Жить, т. е. быть способнымъ думать и работать,^Ха тамъ тряпка, опять на воды, чинить старую посуду.
Боюсь, чтобы не сдлаться ипохондрикомъ!
Мн остается здсь пробыть полторы недли, жду нетерпливо, когда он кончатся, такъ надоло, такъ скучно и однообразно, хочется работать, но нельзя — не позволяютъ и не могу, ибо никогда не былъ такъ боленъ, какъ теперь.

13 іюля.

Ваше грустное письмо я получилъ 11-го вечеромъ, хотлъ отвчать 12 и не отвчалъ, ибо хандрилъ, или лучше сказать, дремалъ цлый день. У насъ стоитъ такая погода, что трудно выдумать что-нибудь боле скверное.
За присылку письма отъ маменьки — благодарю. Взамнъ его посылаю два: одно отъ Вашихъ, другое отъ Колбасина.
Хорошо бы намъ всмъ съхаться въ Париж, я буду писать сегодня Колбасину и сообщу ему слдующее росписаніе моего маршрута, 22 или 28 іюля я у Васъ, 24 или 25 или 26 я въ Нанси, 8 или 4 августа я въ Париж. Мы остановимся тамъ rue de la Michaudi&egrave,re Htel Moli&egrave,re No 13. Такъ ли?
Слдовательно, если мы подемъ въ Парижъ и не въ одно время, то все-таки имемъ возможность найти другъ друга. Я буду просить Колбасина увдомить меня, гд остановился Гербель.
Съ Вами я думаю, мы тоже не уладимъ поздку вмст, но увидимся въ Париж, гд я думаю пробыть не боле 8-хъ дней.
Прощайте, дружокъ! На меня напала какая-то тупость, голова совсмъ пуста и нтъ жизни, а по утрамъ все хочется спать. Нетерпливо жду времени отъзда и съ воскресенья, 18-го іюля, начну уже укладывать, а въ четвергъ или пятницу (22 или 23) я у Васъ.

15 іюля.

Если человкъ можетъ обойтись безъ другого день, онъ можетъ обойтись недлю, мсяцъ, вчность. Тутъ есть немного правды, но кажется, есть и софизмъ. Правда въ томъ, что мн не хотлось бы, чтобы она примнилась ко мн и къ вамъ.

16 іюля.

Какъ Вы пишете свои письма?.. подъ первымъ впечатлніемъ?… Я — какъ случится. Отъ этого отъ Вашихъ писемъ ветъ тепломъ, а отъ моихъ нердко несетъ холодомъ. Вчера съ Вашимъ письмомъ вышелъ маленькій казусъ. Я, какъ Вамъ еще неизвстно, ужинаю, т. е. мъ компотъ изъ чернослива. Прихожу вчера въ столовую, кладу шляпу на маленькій столикъ, на которомъ стоятъ тарелки, и вижу письмецо,— адресъ написанъ знакомой рукой. Вашъ почеркъ совсмъ не такая вещь, чтобы я его не узналъ изъ тысячи. Гляжу, письмо ко мн. Кто положилъ, отчего его не отдали мн? Кельнера не знаютъ. Слдствіе. Оказывается, что письмо получила буфетчица, или какъ ее назвать, завдывающая отпускомъ кушанья и пріемомъ денегъ отъ кельнера и положила его на столъ, не сказавъ о томъ никому ни слова. Не правда ли глупо? Иду сейчасъ къ почтальону и скажу, чтобы онъ приносилъ письма ко мн.
Вашей маленькой записочкой въ маленькомъ конвертик я очень доволенъ. Во-первыхъ, потому, что Вы зовете меня ‘милый Количка’, а во-вторыхъ, что Вы такая добрая и, кажется, любите меня. За приглашеніе благодарю и 23-го непремнно буду у Васъ. Вы думаете, что я буду у Васъ писать и такимъ образомъ не потеряю время, и очень ошибаетесь, чтобы писать, мн нужно быть въ Нанси, ибо тамъ мн будетъ, что писать, а у Васъ нтъ. Я ду къ Вамъ, ибо соскучился, посмотрю на Васъ и уду, а тамъ увидимся скоро и въ Нанси, если Вы задете ко мн, и въ Париж.

24 іюля.

Ухъ, какъ скучно, если бы Вы знали! Я даже сдлался почти боленъ. Отъ этой скверной воды, которую я пью, длается какая-то тяжесть во всемъ организм, посл ванны хочется спать, нападаетъ лнь и невозможно заниматься, потому что кровь бросается въ голову.
Странное дло! вс лакеи австрійской аристократіи, находящейся въ Франценсбад, похожи на Зейферта, тутъ не должна быть случайность.
Мое письмо рядъ афоризмовъ и иначе писать я не могу — въ голов пусто, нтъ мыслей, нтъ связи, еще сердце согрвается иногда. Сегодня, напримръ, я слъ писать къ маменьк, развернулъ чашку изъ саксонскаго фарфора, прочиталъ надпись ‘Der guten Mutter’, и мн сдлалось такъ тепло, такъ хорошо. А все-таки боле 20 строкъ я не могъ написать. Вы единственный человкъ, которому я могу и высказываю все, что есть у меня хорошаго и дурного въ голов и сердц, не касаясь лсныхъ вопросовъ’.
Какъ я уже писала, ‘Полонскій былъ очень друженъ съ 31. Это была нжная дружба. Видлись они безпрестанно, и другъ Яковъ былъ нашимъ общимъ другомъ. Перечитывая письма Полонскаго, постоянно натыкаешься на такіе вопросы: ‘Ну, что М.?.. пріхалъ ли, наконецъ?’. Такъ писалъ Яковъ Петровичъ изъ Берлина въ іюл 1857 г., и въ одномъ и томъ же письм такой вопросъ повторяется три раза. ‘Ну чтобы пріхать ему раньше и повидались бы и расцловались бы и наговорили бы другъ другу съ три короба всякой всячины. Досадно, что не видалъ его, очень досадно! Ради Бога, попросите его написать мн въ Баденъ-Баденъ.
Въ Баденъ-Баденъ Полонскій ухалъ со Смирновыми въ качеств гувернера ихъ сына, но тамъ онъ ушелъ отъ нихъ и похалъ въ Женеву учиться живописи у Калама. ‘Если Каламъ — пишетъ онъ — и другіе найдутъ, что у меня дйствительно есть талантъ, то надо остаться и къ Святой, на выставку въ Академію Художествъ прислать картину’. Но въ Женев онъ не остался, а похалъ дале, и въ Рим столкнулся съ графомъ Кушелевымъ, и получилъ отъ него приглашеніе быть редакторомъ ‘Русскаго Слова’. Онъ весь поглотился этимъ изданіемъ и горячо набиралъ сотрудниковъ. Вотъ что писалъ онъ мн изъ Рима отъ 29 января 1858 года: ‘…. просьб къ вамъ уговорить М. душой, перомъ, головой и сердцемъ быть моимъ будущимъ помощникомъ въ дл изданія Кушелевскаго журнала. Мысль объ этомъ изданіи крайне меня сокрушаетъ, на матеріалы, собранные графомъ, плоха надежда,— а будетъ плохъ журналъ — я не вынесу, на все плюну и ни на какія деньги не посмотрю…’
Въ Париж лтомъ 1858 г. Полонскій встртился съ дочерью псаломщика русской церкви, и, какъ онъ пишетъ: ‘Свтлый образъ и глубоко симпатичный голосъ быть можетъ, потрясли во мн давно болзненное и тоскующее сердце’… ‘О, какъ бы дорого мн было ваше присутствіе въ Париж, — Ваши глаза увидали бы то, чего я не вижу. Вы поддержали бы меня, если бъ я упалъ духомъ, вы разсяли бы страхъ мой за будущее, въ туман котораго иногда являются мн призраки, съ которыми борюсь я всми силами души своей’. Посл первой же встрчи съ Еленой Васильевной Полонскій сдлалъ предложеніе, которое было принято. Она была очень хороша собою и очень хорошая двушка. По-русски она почти что не говорила, такъ какъ мать у нея была парижанка, даже не понимавшая ни слова по-русски. Полонскій же едва-едва объяснялся по-французски, такъ что обмна мыслей между нимъ и ею быть не могло. Это была просто любовь съ перваго взгляда. Я пріхала въ Парижъ на другой день посл свадьбы и спрашивала Е. В., что понравилось ей въ Полонскомъ, тогда не молодомъ и не красивомъ, и говорящемъ на язык для нея непонятномъ. Она подумала и потомъ мн отвчала, что ‘il a l’air d’un gentilhomme’. Вотъ и все! И несмотря на это, она въ продолженіе своей обидно короткой жизни, очень глубоко любила его.
На свадьбу къ Полонскому я, однако же, не поспла и пріхала въ Парижъ уже на другой день. Въ Париж съхались и Гербель, и Колбасинъ, и М., и H. В.
Въ Париж мы помстились опять таки у своей Максимы, и H. В. вскор похалъ по своимъ лснымъ дламъ въ Германію и Швецію.
Мы познакомились еще ближе съ хозяевами нашего отеля, и познакомился особенно хорошо М., который но вншности и по характеру живому и склонному къ мткимъ и юмористическимъ замчаніямъ, какъ разъ, подходилъ къ парижской бульварной жизни. Онъ привтствовалъ всякое происшествіе въ нашемъ дом какимъ нибудь стишкомъ, изъ которыхъ въ памяти у меня сохранилось только одно, и то только потому, что оно было написано на мотивъ извстнаго романса ‘Талисманъ’ и написано по случаю раздачи всмъ жильцамъ пуховиковъ, чтобы покрывать ноги, при наступленіи холодовъ. Вотъ этотъ романсъ:
‘Гд консьержа вчно плещетъ,
Мои грязные полы,
Гд луна печально блещетъ
Сквозь туманъ кофейной мглы,
Гд въ подвал наслаждаясь,
Дни проводитъ Подъ-Прудонъ,
Тамъ Максима, извиваясь,
Мн вручила эдредонъ.’
Съ наступленіемъ холодовъ, однако же, русскимъ, проживавшимъ въ Htel Moli&egrave,re пришлось искать помщенія потепле, и я перехала въ пансіонъ на Елисейскія поля. За табль-д’отомъ напротивъ меня сидлъ старикъ, очень высокій и сдой, какъ лунь, съ совершенно блой бородой. Старика этого называли генераломъ. Въ этомъ пансіон намъ давали чаи въ общей гостиной, куда и я сошла, и тамъ сдой генералъ прямо заговорилъ со мною и сообщилъ, что онъ генералъ Дембинскій, польскій партизанъ возстанія 1880 года, живущій, на поко, на пенсію, получаемую имъ отъ Наполеона III. Старикъ уговорилъ меня ссть за карты, выучилъ меня висту, и съ этого же перваго дня я приходила въ гостиную каждый вечеръ, и старикъ такъ ко мн привязался, что, если по чему-нибудь, не заслуживающему уваженія, т. е. театра или какого-нибудь вечера, я не приходила играть въ карты, то ко мн подымалась какая-нибудь старуха и упрашивала меня идти, говоря:
— ‘Le pauvre vieux est tout fait malheureux.’ Старикъ подарилъ мн свой портретъ и написалъ мн нсколько строкъ, но такъ неразборчиво, что прочитать я не могу и знаю только смыслъ написаннаго.
Онъ говорилъ иногда, что Польша скоро возстанетъ, и что онъ въ числ побдителей въдетъ въ Петербургъ и прямо прідетъ ко мн.
— Но, милйшій генералъ,— говорила ему какая-нибудь сосдка за столомъ, — вдь вамъ уже не подняться на лошадь.
— Ну, такъ что же,— возражалъ генералъ:— меня подсадятъ.
Пансіоны въ Париж носятъ чисто семейный характеръ. Въ нихъ живутъ старики, получающіе пенсію, и старющія дамы, живущія на небольшую ренту. Изъ молодыхъ въ нашемъ пансіон жилъ только піанистъ, дававшій уроки музыки, я и М., а остальные были все старые или калки. Одинокіе люди не чувствуютъ своего одиночества, живя въ такихъ пансіонахъ, гд они въ продолженіе нсколькихъ лтъ близко сходятся, и, въ случа болзни, сосдки не покидаютъ страждущихъ.
Знакомство съ д’Эрикуръ, женщиной-врачемъ, не могло не повліять на меня, и я страшно захотла учиться и поступила въ Парижскую клинику, чтобы заняться сначала женскими болзнями.
Въ начал марта мы съ H. В. похали въ Лондонъ, гд жилъ въ то время М., который и нанялъ намъ комнату въ пансіон очень чопорныхъ миссъ.
Въ Лондонъ мы пріхали спеціально на поклонъ къ Герцену. Познакомиться съ нимъ трудности никакой не представлялось, потому что М. былъ уже съ нимъ знакомъ, и Герценъ, услыхавъ, что русская дама хочетъ быть у него, самъ пріхалъ ко мн и просилъ къ себ обдать.
Наши сборы походили на сборъ мусульманъ къ могил пророка. За столъ мы сли съ особеннымъ благоговніемъ. Герденъ, не смотря на свою полноту и красноватое лицо, былъ необыкновенно красивъ умомъ и энергіей, свтившимися въ его взгляд. Говорилъ онъ прелестно, его можно было заслушаться., въ то время, какъ мы были въ Лондон, только что разыгралась его исторія съ Некрасовымъ, исторія, вроятно, кое-кому извстная, но которую я не нахожу нужнымъ разсказывать. Некрасовъ прізжалъ съ нимъ объясняться, но въ такомъ дл объясняться было трудно, и потому Некрасовъ даже сталъ скрывать, что былъ въ Лондон, и въ Париж, при свиданіи съ М., онъ сказалъ, что въ Лондон онъ не былъ и не подетъ. Затмъ на слдующій день, показывая собаку и хваля ее, онъ сказалъ:
— Настоящая англійская, самъ купилъ въ Лондон.
— Да вдь вы въ Лондон не были?
Некрасовъ какъ-то странно посмотрлъ и ничего не сказалъ. Тогда мы еще не знали, отчего онъ скрывалъ свою поздку.
Герценъ до мельчайшихъ подробностей разсказывалъ это дло и возмущался всего боле тмъ, что Некрасовъ всю вину сваливалъ на женщину. Жилъ онъ тогда вмст съ супругами Огаревыми, и т-ше Огарева завдывала хозяйствомъ. Огаревъ былъ нсколько мраченъ и молчаливъ. Впрочемъ, въ присутствіи такого блестящаго ума и къ тому же любящаго говорить, и трудно было кому-нибудь примировать. М-me Огарева говорила, что она представляется въ своихъ собственныхъ глазахъ смотрительницею какого-нибудь музея, которая показываетъ иностранцамъ и путешественникамъ сокровища и объясняетъ ихъ значеніе. Въ Лондонъ прізжала масса русскихъ, и вс они, кто просто изъ любопытства, а кто и по истинному чувству благоговнія предъ талантомъ, являлись къ Герцену и всхъ въ качеств хозяйки принимала Огарева. Она показывала его кабинетъ, огромный, какъ танцовальный залъ, аркой соединяющійся съ гостиной, изъ которой одна дверь шла въ столовую, а другая выходила въ паркъ. Самый домъ, гд жилъ Александръ Ивановичъ, назывался Park-House, вслдствіе большого парка, принадлежащаго дому. Кабинетъ и гостиная не столько отличались роскошью, сколько комфортомъ. Вообще Герценъ жилъ, какъ богатый баринъ-помщикъ. Онъ принялъ насъ въ Лондон, какъ настоящій хозяинъ, т. е. показывалъ вс достопримчательности Лондона, ходилъ съ мужчинами на митингъ воровъ, въ ночлежные дома, вообще былъ очень радушенъ. Часто заходилъ къ намъ и совсмъ очаровалъ насъ.
Огаревъ, узнавъ, что я собираюсь учиться медицин и поступила уже въ клинику, очень сочувственно отнесся къ этому и написалъ даже мн стихотвореніе, которое прислалъ въ Парижъ, куда мы прохали изъ Лондона.
На сколько мн помнится, я возвращалась въ мальпост весною 1859 года и, пріхавъ въ контору на Большой Морской, не знала адреса нанятой для насъ квартиры и была очень обрадована, найдя тамъ записку отъ Гербеля, приходившаго раза по три въ день въ контору.
Пробывъ въ Петербург очень недолго, я прохала въ деревню къ своимъ родителямъ, куда H. В. посылалъ мн свой дневникъ, который тутъ помщаю. Изъ-за границы онъ похалъ съ лснымъ офицеромъ Гелтомъ черезъ югъ. Въ этихъ послднихъ письмахъ уже совершенно ясно опредляется нежеланіе H. В. оставаться дятелемъ въ лсномъ мір.

Николаевъ 16 юня.

Сбился въ числахъ, но это все равно.
Николаевъ мы осматривали такъ, какъ осматриваютъ города за границей, съ той разницей, что здили, а не ходили. Вншнее отличіе нашихъ городовъ отъ заграничныхъ въ томъ, что русскій человкъ любитъ жить особнякомъ и строитъ домъ для одного постояльца. Большіе дома — исключеніе. Кром того, наши улицы такъ широки, что самая узкая изъ нихъ могла бы служить большой площадью для любого города Германіи. Отъ этого городокъ съ маленькимъ населеніемъ растянется такъ, что нтъ никакой возможности ходить пшкомъ. Къ этому прибавьте жаръ, который теперь стоитъ, и Вы не обвините меня за расходы на извозчиковъ, хотя на нихъ истрачено и порядочно. Впрочемъ, и безъ этого Вы не обвинили бы меня.
Совсмъ истомился здой и дорогой, не могу писать.
Никакъ не угадаете, гд я пишу къ Вамъ это письмо? Нтъ, невозможно… Теперь оказалось возможнымъ, — нтъ, приходится отложить. А все-таки буду писать.
Мое настоящее письмо не журналъ,— а воспоминаніе. Правда прошедшее близко, тмъ не мене оно все-таки не сегодня.
Теперь я плыву на маленькой лодочк изъ Херсона въ Алешки. Гельтъ правитъ рулемъ а я, запасшись въ Херсон баночкой чернилъ, пишу къ Вамъ это письмо. Сначала не было удачи,— гребцы слишкомъ качали, а одинъ изъ нихъ даже давалъ мн нердко толчки въ спину. Слава Богу, обстоятельства нсколько измнились: мы пошли бечевой, и я принялся строчить Вамъ это письмо.
Съ своей торопливостью я ршительно затрудняюсь найти время, чтобы писать къ Вамъ, усталость лишаетъ меня всхъ способностей, а мн не доставляетъ удовольствія писать къ Вамъ казенныя письма. Мн хочется быть Вашимъ Количкой, но, увы! эти минуты приходятъ ко мн, когда я бодръ,— а тогда я въ дорог. Однако, простите, что я варіирую все эту тему.
Вы знаете, что мы осматривали Николаевъ, какъ слдуетъ порядочнымъ туристамъ. Видли мы городскіе сады и казенныя зданія и многое множество всякихъ офицеровъ. Николаевъ по физіономіи и по жизни не походитъ на наши сверные уздные города: здсь народъ больше на распашку и дышится легче. Можетъ быть, Николаевъ показался бы мн другимъ, если бы здсь жило мое начальство, къ счастью, этого нтъ и я дышу до сихъ поръ въ Россіи свободне, чмъ я дышалъ за границей, гд полиція давала себя чувствовать на каждомъ шагу.
Я уже говорилъ Вамъ о своемъ отупніи, чмъ больше вглядываюсь я въ себя, тмъ боле убждаюсь, что это такъ. Ради Бога, Люля, вылчите меня. Но снова спрашиваю я себя — такъ ли? И не происходитъ ли это спокойствіе отъ того, что я жилъ и живу въ народ и не сталкиваюсь ни съ начальствомъ, ни съ гадостью его длъ? Посмотрю, что скажетъ Питеръ, думаю, что стану злиться снова. Жалю объ одномъ, что приходится тратиться на лсное дло, къ которому я охладлъ совершенно, для другой же работы не гожусь, ибо ничего не знаю, учиться уже поздно, ничему не успю выучиться основательно. Вотъ и призадумаешься: растратилъ человкъ свою жизнь на пустяки, а когда дошелъ до сознанія своихъ силъ, чувствуетъ, что ему и впередъ приходится толочь воду, А кто виноватъ?— Разумется, никто. Хуже всего еще то, что не вижу возможности предостеречь и другихъ отъ того же опыта.
Изъ Николаева похали мы въ Одессу. Не видать ее хуже, чмъ быть въ Рим и не видать Папу. Утромъ, раненько выхали мы изъ Николаева, и вечеромъ въ 7 часовъ были на мст. Верстъ за 20 было видно надъ городомъ какое-то сіяніе. Ямщикъ объяснилъ, что это пыль, въ которой играло солнце. Слышалъ я еще въ Петербург объ Одесской пыли, но все, что я рисовалъ о ней — было ничто. Въхавъ въ предмстье, мы буквально хали въ облак, невозможно было дышать: — и такъ во всю дорогу до гостинницы. Отчего же здсь столько пыли? Во-первыхъ, потому, что здсь военнымъ губернаторомъ графъ Строгановъ, а, вовторыхъ, потому, что здсь длаютъ шоссе изъ мелкаго известковаго шуфа.
День дороги въ здшнихъ мстахъ положитъ на путника нашей категоріи (телжнаго) такой слой пыли, что ведра воды едва достаточно, чтобы походить на человка. Умывшись мы пошли въ театръ. И хорошо сдлали, потому что если бы вздумали отдыхать, то едва ли увидли театръ.
Вообще объ Одесс имютъ у насъ мнніе нсколько преувеличенное, такъ думаю я, а почему — напишу въ слдующемъ письм. Это же кончаю по слдующимъ причинамъ: во-1-хъ, несмотря на 8 часовъ, здсь темно, во-2-хъ, недостаетъ бумаги, въ-3-хъ комары не даютъ покою, въ-4-хъ идемъ сна на веслахъ.

Симферополь.

Я пріхалъ въ Одессу въ 7 часовъ, а въ 8 былъ уже въ. театр. Театръ не похожъ ни на одинъ, что мы видли:— хуже и по устройству, а о чистот я уже и не говорю: одесская пыль залзла и сюда.
Одесскій музеумъ керченскихъ и другихъ древностей южнаго края плохъ. Часть взята въ Петербургъ. Непонятно, зачмъ это Петербургъ хочетъ поглотить Россію?
О Щеголев Вы слыхали? Въ Одесс извстно тоже его имя, но никто не могъ показать знаменитую Щеголевскую батарею. Отыскивая ее, мы наткнулись нечаянно на контору пароходства и узнали, что въ Херсонъ плыветъ экстренный пароходъ. Это былъ такой прекрасный случай избавиться отъ почтовой тряски на 180 верстъ, что мы тотчасъ же уложились, пріхали на пароходъ и взяли мсто.
Пароходы черноморской компаніи носятъ странныя названія: Крикунъ, Болтунъ, Родимый, Матушка, Сестрица, Братецъ и т. д. Нашъ пароходъ прозывался Братецъ.
Пароходы строятъ въ Англіи, а креститъ ихъ въ Россіи В. К. Константинъ. Ему кажется, что Крикунъ, Болтунъ — чисто русскія, народныя прозвища. Теперь, какъ Вы знаете, пошла мода на народное.
Мы уже готовились спать и даже поужинали, но явился напитанъ и сказалъ, что пароходъ, можетъ битъ, пойдетъ завтра. Что оставалось намъ длать? Идти въ гостинницу?— Ночь. Ночевать на пароход?— но имемъ ли право. Къ счастью, капитанъ былъ такъ любезенъ, что не только не выбросилъ на берегъ насъ и наши вещи, но даже позволилъ переночевать въ каютъ-компаніи и далъ мн свое одяло, которое онъ не употреблялъ, потому что лтомъ не совсмъ удобно покрываться ватнымъ одяломъ.
На утро мы узнали, что пароходъ пойдетъ, но уже не ‘Братецъ’, а можетъ быть ‘Крикунъ’. Положительный отвтъ общали въ 5 часовъ.
Этимъ временемъ мы воспользовались, чтобы посмотрть городъ еще разъ, и я отыскалъ свои книги. Теперь Ваша, а если Вы не хотите, то М. библіотека обогатится новымъ приношеніемъ. ‘О казакахъ’ — вещь хорошая. Не пренебрегайте.
‘Крикунъ’ снялся съ якоря въ ночь.
Когда меня рекомендовали новому капитану, и я спросилъ:
— А ‘Крикунъ’ идетъ сегодня положительно?
Капитанъ отвтилъ весьма умно:
— Да-съ, не отрицательно.
За ужиномъ капитанъ разсказалъ намъ о распоряженіи, императора Александра II уничтожить черноморскій флотъ. Нашъ капитанъ не былъ юноша, онъ считалъ себ за 50 лтъ, а между тмъ плакалъ, разсказывая, какъ они топили ‘Корабль Трехъ Святителей’. Это былъ дйствительно разсказъ поэтическій, неподогртый хмелемъ. Корабль долго не хотлъ идти на дно, не смотря на множество смертельныхъ ранъ, но когда онъ сталъ опускаться, то все зарыдало навзрыдъ. ‘Дти не плачутъ такъ, опуская свою мать въ могилу’ — добавилъ капитанъ.

Бахчисарай.

Всю дорогу хали мы почти ровной степью, только мстами попадались холмы, да впереди рисовались Крымскія горы. Подъзжая къ одной балк (оврагъ), ямщикъ, молчавшій всю дорогу, показалъ кнутовищемъ влво и сказалъ: ‘тамъ въ балк тянется городъ верстъ на пять’. Я приподнялся на телг, посмотрлъ влво и ничего не увидлъ. Мн показалось, что я не понялъ ямщика, но мы сдлали крутой поворотъ влво, въ лощину, и Бахчисарай очутился передо мной, какъ на блюд. (Извините за сравненіе, но мн хотлось обрисовать внезапность и полноту вида).
Въ Турціи я не былъ, но сколько знакомъ съ ней по описаніямъ, мн кажется, что Бахчисарай — городъ вполн въ турецкомъ вкус, городъ похожъ больше на неправильно скученную деревню, а вдоль тянется кривая и очень узкая улица съ лавками направо и налво. Не смотря на людность, городъ показался мн мертвымъ, причина въ томъ, что женщины сидятъ дома. Мы встртили только одну особу женскаго пола, и та была закрыта чадрой. Впрочемъ, цивилизація коснулась и бахчисарайскихъ женщинъ: встрченная нами имла для глазъ щелку, хотя это и недозволено закономъ.
Бахчисарай, какъ Вы знаете, былъ столицей крымскихъ хановъ. Для столицы городъ, но хорошаго въ немъ — ханскій дворецъ. Его то мы и отправились тотчасъ же осматривать, взявъ, по татарскому обычаю, верховыхъ лошадей.
Должно быть я деревянный, потому что ни Бахчисарайскій дворецъ, ни фонтанъ Маріи, въ настоящее время разломанный, не произвели на меня никакого впечатлнія. Солдатикъ, приставленный къ дому, провелъ насъ по всмъ комнатамъ, выкликивая прозвище каждой.
Мн не хотлось покинуть дворца, не видавъ фонтана слезъ. Пришли — и кром груды камней, трехъ печниковъ и разломаннаго фонтана, я не видлъ ничего. Фонтанъ отдлывается заново. М., можетъ быть, все это вдохновило, но я былъ далекъ отъ всякого поэтическаго чувства и смотрлъ на все больше съ любопытствомъ. Мудрено подогрться, когда ничто не ‘говоритъ Вамъ о прошлой жизни, везд маляры и каменщики, свжая краска и пустыя комнаты, напоминающія боле нашествіе непріятеля.
Въ Крымскую войну дворецъ служилъ лазаретомъ для нашихъ раненыхъ. Больныхъ клали на султанскіе диваны и ковры и сгноили все, теперь все возобновятъ совершенно въ томъ вид, какъ было.

Севастополь.

На пароход ‘Крикунъ’ есть машинистъ англичанинъ. Этотъ англичанинъ, пріхавъ въ первый разъ въ Севастополь, взялъ горсть земли, поцловалъ ее и заплакалъ. Такъ разсказывалъ мн капитанъ. Можетъ быть, я уже слишкомъ черствъ — не знаю, но ничего подобнаго я не сдлалъ. Я чувствовалъ скоре озлобленіе противъ тхъ, кто устроилъ Севастопольскую бойню.
Городъ совершенная куча развалинъ даже теперь, не смотря на то, что прошло четыре года посл взятія его.

Ялта.

Нигд за границей мн не было такъ легко и свтло, какъ здсь. Вотъ гд намъ нужно поселиться на старости. Я не буду описывать Вамъ ни восходъ солнца, ни лазурь неба, ни вершины горъ, освщаемыя заходящимъ солнцемъ, обо всемъ этомъ Вы читали тысячу разъ и тысячу первый въ письмахъ Маріи Федоровны Штакеншнейдеръ къ Полонскому изъ Италіи.
Завтра накидаю Вамъ видъ изъ моей комнаты, онъ будетъ плохъ, но Вы поймете, что въ натур это хорошо.
А случалось ли Вамъ сть шелковицу? предо мной цлая тарелка, но я не мъ, потому что въ ягод нтъ нисколько аромата, а взамнъ его какая-то непріятная маслянистость.
Сегодня я здилъ цлый день верхомъ по горамъ, смотрлъ лса и крымскую сосну. Не думайте, что изъ Севастополя я перескочилъ прямо въ Ялту, было по пути многое дйствительно великолпное, но лучше Байдарскихъ воротъ я не видлъ нигд ничего до сихъ поръ. Дло въ томъ, что Вы несетесь, сломя голову, по извилистой горной дорог, направо и налво горы, а сбоку глубокая лощина, все это начинаетъ надодать. Вы ищете новаго, наконецъ, длаете крутой поворотъ и передъ Вами стоятъ каменныя ворота, соединяющія дв горы. Ямщикъ нашъ несся, какъ съумасшедшій, я только что уставился на ворота, какъ мы уже пронеслись черезъ нихъ и… я ахнулъ отъ удивленія… Эти вещи не описываются.
Вамъ надо непремнно быть въ Крыму. И это путешествіе мы смастеримъ: на пароход по Волг на Кавказъ, а потомъ Чернымъ моремъ черезъ Константинополь и Смирну въ Крымъ. Улыбается Вамъ этотъ проектъ?

Ногайскъ.

Изъ Крыма я прохалъ къ Граффу, но, увы, не засталъ его дома. Теперь скану въ Екатеринославль, въ надежд увидть тамъ Виктора Егоровича.
У Граффа живутъ двое нашихъ молодыхъ офицеровъ. Отъ нихъ я узналъ, что Бекманъ не пропускаетъ случая выставлять меня въ дурномъ и смшномъ свт. Арнольдъ держится той же методы. Они говорятъ, что сдлаютъ, что я пойду подъ судъ. Даже Гр.еве, которому я не длалъ ничего, кром хорошаго,— и тотъ противъ меня. Все это сулитъ мн немного пріятнаго въ Лсномъ Институт. Я не считаю дломъ своей жизни читать лекціи по лсоводству, но, къ сожалнію, попалъ на неврную дорогу и растратился на знакомств и изученіи лсного искусства, какъ говорили въ прошедшемъ столтіи, или лсной науки, какъ стали называть эту чушь въ ныншнемъ столтіи. Теперь мн нтъ другого выхода и приходится по невол оставаться покамстъ въ цех лсныхъ мастеровъ. Впрочемъ, не теряю надежды научиться чему-нибудь боле полезному, выйдти на новую дорогу и очистить такимъ образомъ мсто для человка, боле меня достойнаго быть лсничимъ. Вотъ посл этого и мечтай быть полезнымъ, при Арнольдахъ и Бекманахъ едва ли будетъ что-нибудь, надо имть ихъ толстую кожу и ихъ мдные лбы, чтобы переносить все и вся. Но надо и то сказать: они работаютъ для себя, у нихъ нтъ родины, это наемщики и потому понятно, что природа дала имъ толстую кожу. Положеніе насъ, русскихъ, другое и нмцы всегда насъ одолютъ. Понималъ я часто важность денегъ, а теперь понимаю еще больше. Люля, подумайте и дайте совтъ, что длать и гд преклонить голову?
Путешествіе въ степи представляетъ мало пріятнаго: все одно, да одно, т. е. жаръ днемъ, мухи и блохи ночью, сть нечего, а разстоянія громадныя. До сихъ поръ только въ Кіев я ночевалъ дв ночи. Все ду и ду и уже дорога начинаетъ надодать порядочно.
Сегодня мы сдлали привалъ ране обыкновеннаго, ибо на ближайшей станціи ночевать невозможно. Городишко, гд мы теперь, такъ же гадокъ, какъ и Новоузенскъ, но въ степи радъ и этому. Жду нетерпливо Полтавы, будемъ тамъ дня черезъ три. Отдохну, напишу къ Вамъ толковое письмо и вымоемъ блье.
До свиданія, голубчикъ. Не сердитесь на это письмо, но лучше что-нибудь, чмъ ничего. Еще разъ до свиданія. Цлую Ваши ручки. Изъ Полтавы пришлю Вамъ новый маршлутъ. Можетъ быть пріду въ Питеръ къ 28 іюля. До свиданія.

Полтава.

Вчера пріхали въ Полтаву. Сейчасъ же къ Хитрово и теперь квартируемъ у него. Онъ вручилъ мн шесть Вашихъ писемъ, такъ что теперь я соображу, о чемъ и съ чего начинать письмо.
Начну съ отвтовъ.
Я радъ, что Вы не разошлись съ Матюшей, но, читая Ваше письмо, я задалъ себ вопросъ, какой Матюша, Матвевъ ли — докторъ? Если это точно онъ, то радуюсь еще разъ. Я хотлъ даже писать къ нему, но скажу Вамъ откровенно — не ради пріязни, а хотлось узнать, что за зло куютъ противъ меня мои пріятели и кто они такіе. Я никогда не былъ дипломатомъ, хотя и не лишенъ вовсе этой способности, но считаю непрямизной прилаживаться къ кому-нибудь, хоть но слабости характера очень не люблю и избгаю всякую вражду. Дло другое — лсные вопросы, тутъ я, пожалуй, воинъ, но на одномъ условіи:— воевать открыто, а не подъ землею.
Врите ли, что во мн совсмъ пусто, такъ какая-то спячка всхъ способностей, и причину я понимаю,— вчная зда, укладка, перекладка, плохая да, жаръ и сонъ не во время. Напримръ: торопясь въ Полтаву, я всталъ въ 4 часа, халъ цлый день, а съ Хитрово проболтали до 2-хъ часовъ ночи. А иногда мн кажется, что я выдохся. Это былъ бы для меня страшный ударъ, тмъ боле, что все лсное мн надоло до тошноты, я готовъ бжать изъ лсничихъ сію же минуту. Чувствую, что внутри меня сидитъ что-то, хочу работать: но увы!— надо учиться, потому что я ничего не знаю. Не поздно, но нужно время. Люля, Вы умный человкъ и должны мн помочь совтомъ. Скажите, для чего я способенъ, что длать, чмъ заняться? Будетъ нужда — правда, но дло сдлаю и лучше, и больше на всякомъ поприщ. Мн бы только годъ въ Лсномъ Институт, чтобы высказаться, а затмъ длать мн въ Лсномъ мір нечего. Не браните меня за это, къ Вамъ пишетъ человкъ, находящійся въ фальшивомъ положеніи, нужно выбраться на дорогу истинную.
Насчетъ Хитрово Вы ошиблись, онъ былъ такъ радъ мн, такъ ухаживалъ и кормилъ, что Вы не можете себ представить ничего подобнаго, просто не даетъ ссть пылинк и только не отгоняетъ мухъ, которыхъ здсь не мало. Съ Гельтомъ принялъ онъ меня такъ разно, что мой нмецъ сдлался похожъ на окунутаго въ воду.
Со мной сдлался мой обыкновенный припадокъ. Это бываетъ со мной всегда, когда приходится идти къ людямъ не, знакомымъ, людямъ въ чинахъ и со звздами, наконецъ, къ людямъ, гд я ожидаю встртиться съ свтскостью. Причиной этой, можетъ, и мое дурное свтское воспитаніе, а, можетъ быть, и мои демократическія убжденія, не знаю, знаю одно, что мн очень непріятно, одолваетъ чувство учебника, неприготовившагося къ уроку.
Можетъ быть, Вы захотите знать, кто и что причиной этого?
Въ поздку свою я бываю почти у всхъ управляющихъ, но до сихъ поръ былъ такъ счастливъ, что только у одного изъ нихъ обдалъ. Въ Полтав не удалось отдлаться: я не умю отказываться и, какъ жертва вечерняя, ду въ 3 часа къ Яковлеву.
По маршруту намъ слдовало ухать изъ Полтавы еще вчера, но остались сегодня на утро для визита Яковлеву. А теперь, увы!— выдемъ только часовъ въ 6.
Какое славное письмо написали Вы мн 17 мая. Вы совершенно правы, что чмъ больше живемъ на свт, тмъ меньше находимъ людей, и весьма вроятно, что подъ старость мы запремся. А отчего бы и нтъ? Чмъ же это худо, когда это будетъ такъ хорошо для насъ.
Теперь я убждаюсь окончательно, что я не способенъ ни къ чему боле, напишу послднюю статью въ газет, выскажу свое окончательное мнніе о лсахъ и лсоводств въ Россіи, и конецъ моей дятельности. Байронъ правъ, что порядочный человкъ не долженъ жить боле 35 лтъ. Мои силы хватили только на самую узкую и малую спеціальную дятельность, и еще, къ сожалнію, на поприщ, на которомъ я очутился Богъ знаетъ почему. Все это грустно, но нтъ ли въ этомъ всемъ, т. е. въ моемъ плач и сожалніи о безполезно потраченныхъ силахъ, эгоистическаго, сквернаго чувства? Не жажда ли это славы, не зависть ли? не честолюбіе ли? Вы знаете лучше: я же знаю только, что я кое-что рядомъ съ Гельтомъ, но совершенная дрянь рядомъ съ Герценомъ.
Люля, Вы меня смшите проектомъ зимняго сада: это мн улыбается, думаю, что все это очень умно, дешево и хорошо. Воображаю, какъ будетъ отрадно болтать тамъ по вечерамъ въ своей компаніи. Одно дурно, что Вы будете выгонять меня за куреніе. Впрочемъ, я исправлюсь.
Что вы переводите, куда, и на какихъ условіяхъ?
Прощайте, дружокъ, цлую Васъ, поцлуйте всхъ нашихъ. Пусть они не сердятся на меня, что я не пишу: — Вдь Вы имъ говорите обо мн? чего же еще больше. Цлую Васъ безъ счету.

Харьковъ.

Давно ужъ не испытывалъ такого мученья, какъ вчера. Втру не было, солнце пекло, и сто верстъ хали мы въ облак пыли, надо испытать эту каторгу, чтобы умть сочувствовать несчастному, котораго злой рокъ- принудилъ страдать такимъ образомъ.
Дорогой я обыкновенно бодрюсь. Вчера, напримръ, несмотря на истому и забытье, похожее на дремоту, я составилъ проектъ письма къ Вамъ и даже обдумывалъ первыя лекціи для Лсного Института. Съ пріздомъ же въ Харьковъ забылось все и я чувствовалъ только потребность отдыха. Легъ рано, всталъ поздно — и все-таки не отдохнулъ. Въ Полтав я былъ такой же, т. е. измученный и неспособный ни думать, ни говорить. Чмъ доле живу, тмъ боле убждаюсь, что уже старъ и вроятно скоро не буду годиться ровно ни для чего. Ну, какъ въ 85 лтъ быть слабымъ до того, чтобы совершенно раскиснуть отъ поздки на перекладной. Правда, мы сдлали уже 8.500 верстъ, а разв мн не случалось длать больше концы?— Да, старъ и гнилъ. Ну, а отчего спитъ голова? Усталость заставляетъ меня подумать, какъ бы сократить поздку и, вроятно, измнивъ первый маршрутъ, мы покатимъ на Москву прямикомъ, останавливаясь только въ губернскихъ Городахъ.
Вы одобрите этотъ проектъ — я знаю, но въ Петербург я буду жалть, что не халъ такъ, какъ думалъ ране. Къ М. я писалъ три раза и въ первомъ письм просилъ отвтить въ Полтаву. М. Же этого не сдлалъ. Странное дло! Хитрово былъ всегда хорошъ со мною, а въ ныншнее свиданіе онъ былъ до того внимателенъ, что за обдомъ и за ужиномъ подавалъ шампанское, чуть только не укладывалъ спать. Встрчи были съ поцлуями и со слезами на глазахъ, а я — деревянный — все попрежнему съ нимъ холоденъ. Вы скажете — виноватъ я, а я спрошу Васъ: отчего же вс ласки его скользятъ по мн, не оставляя ни одного пріятнаго слда, ни одного отраднаго воспоминанія? У меня сердце не такъ чувствительно: напротивъ, я слишкомъ увлекаюсь и въ этомъ я и нахожу отвтъ на странныя, повидимому, отношенія мои къ осифу Васильевичу. Поврьте, въ его ласкахъ нтъ искренности: онъ больше кажется, чмъ есть, отъ этого-то и во мн молчитъ истинное чувство, и съ Хитрово я нахожусь постоянно въ какомъ-то фальшивомъ положеніи. До того, что день бесды съ нимъ трудне для меня 200 вер. на перекладной. Я измученъ, избитъ, изломанъ, хуже — во мн болятъ нервы.
Скоро ли я буду дома? Такъ хочется отдохнуть. Нужно окрпнуть, чтобы приготовиться къ лекціямъ. Матеріалы вс сидятъ во мн, но ничего не приведено въ порядокъ. А говорить придется многое и противъ многаго. Я счастливъ, что буду читать такую невозможную вещь, какъ Лсные Законы, счастливъ, потому что будетъ наибольшая возможность коснуться всхъ нашихъ научныхъ и другихъ нелпостей и тупоумія отцовъ русско-нмецкаго лсоводства. Въ одномъ надо быть осторожнымъ: — ругать и смяться, не наживая враговъ. А это трудно. Другою трудною задачею будетъ жить въ Лсномъ Институт и не жить съ лсными. Какъ сдлать это — не придумаю. Я пишу къ Вамъ по какому-то раздраженію и въ этомъ причина, почему мои послднія письма будутъ скучны для Васъ. Но, Люля, будьте на моемъ мст и съ Вами будетъ то же. Прощайте, голубь. Что Ваше здоровье?
Надо отдать Вамъ отчетъ.
Изъ Харькова предполагалось хать только въ Чугуевъ, а затмъ тотчасъ же дальше. Но вышло иначе:— послали за губернскимъ лсничимъ нарочнаго, и мы ждемъ: ждали вчера, ждемъ сегодня. А между тмъ солнце печетъ, печетъ ужасно. Вчера было 37о въ тни. Сегодня такая же жара. Смотрю съ ужасомъ на дорогу — просто разлагаешься отъ жара, а я еще на бду не имю ничего лтняго: мое пальто на байк.
Вчера я думалъ заняться длами, но не сдлалъ много. Зато началъ и обдумалъ вполн. Какъ Вы думаете, что? Первую лекцію изъ Лсныхъ Законовъ. Вы сметесь,— не торопитесь. Вотъ что я выдумалъ: доказываю, что лсоводство не наука, а спеціалистъ-лсничій при ныншнемъ образованіи не человкъ. Какъ все это ни просто, а приходится написать, ибо нельзя обдумать въ полной связи. Можетъ быть я написалъ бы и всю лекцію, но, къ сожалнію, къ Ильину пришелъ его товарищъ, и съ 10 часовъ утра просидлъ до 10 часовъ вечера.
Несмотря на все это, день прошелъ для меня незамтно, я потлъ отъ жара, лежалъ, писалъ и изрдка говорилъ. Ршено выхать посл, обда. Теперь остается немного: Курскъ, Орелъ, Тула, Москва и Подолье. Однако, раньше 28 въ Петербургъ не успть, слдов., въ Подолье 30 или 31.
Какую грусть, врне уныніе, наводятъ на меня русскіе города. Ни лтомъ, ни зимой не хочется ихъ видть, а жить въ нихъ — упаси, Боже! Лучше въ деревн, въ мужицкой хат, чмъ въ какомъ-нибудь Харьков. А Харьковъ еще изъ лучшихъ. Что же уздные города! Для меня вс уздные города, которые я видлъ — Новоузенски.
Хитрово удивляется намъ. Ему кажется рдкостью, что черезъ 8 или 9 лтъ мы еще пишемъ такъ часто другъ къ другу. Если рдкость, то значитъ часты отношенія противныя. Хороши же должны быть наши браки! И зачмъ люди женятся. Вы врно не знаете, я тоже. Но чмъ больше живу, тмъ больше убждаюсь, что только человкъ будущаго можетъ быть счастливъ въ настоящемъ. Блаженне же всхъ я, ибо съ Вами и Ы, я живу въ настоящемъ, съ Веней и Машей, а впослдствіи съ нашимъ дитятей — въ ближайшемъ будущемъ, а со всмъ остальнымъ, кром Гелта — въ самомъ отдаленномъ будущемъ. А что же Гельтъ? Это мой адъ, мой искусъ. О тупость непроходимая!
Люля, не устроите ли, чтобы Матюша былъ къ 1 августа тоже въ деревн? Это было бы для меня очень весело.
Мн все кажется, что Петръ Ивановичъ сердитъ на меня, что я не пишу къ нему. Пожалуйста, уладьте миръ. Право, нтъ времени.
А отчего Маша не отвчала мн на письмо изъ Кракова съ загадкой и ея портретомъ? Скажите ей, что это не хорошо.

Курскъ.

Какой-то Монтрезоръ женился на какой-то Полторацкой и получилъ въ приданое гостиницу въ Курск. Монтрезоръ, человкъ бывалый, устроилъ ее тотчасъ же на европейскій ладъ, приставилъ швейцара, Hauslmecht’а и нсколько кельнеровъ. Но прозжающимъ отъ этого вышло хуже: грязь и свинство осталось прежнее, русское, а на водку приходится давать на европейскій манеръ.
А занимаетесь ли Вы политикой? Нельзя ли безъ этого? Мы, русскіе, вышли настолько европейцами, что судьба какого-нибудь итальянскаго герцога намъ ближе и знакоме длъ Россіи, мы толкуемъ о Европ — только толкуемъ,— а для себя ни на пядень впередъ.
А знаете ли, на что требуется мене всего смыслу и знанія?— Отвтъ: для разсужденій о политик. Къ этому заключенію я дошелъ очень просто. Гельтъ за границей былъ очень уменъ съ нмцами: толковалъ о судьбахъ итальянскаго народа, значеніи Италіи, велико-мазурническихъ цляхъ Наполеона, а также о прирост сосны и о томъ, что лса Россіи очень велики. Нмцы слушали его съ глубокимъ вниманіемъ и уваженіемъ и пороли подобную же дичь. Говорить обо всемъ этомъ было не трудно: стоило только начитаться газетныхъ политическихъ вздоровъ. Но вышло совсмъ другое, когда мы въхали въ Россію, здсь не спасали нмецкія газеты, да и вопросы явились другого рода. Надо было читать не печатное, а жизнь русскую и самого русскаго человка въ натур. Нмцы дожили до китайскаго равенства во взглядахъ и дйствіяхъ, а у насъ надо создавать все: мсто для постройки выбрано, навезены всякіе годные и негодные матеріалы, но нтъ ни плана, ни строителя. При такомъ порядк трудно быть умнымъ чужими идеями, надо понимать самому, и слъ мой нмецъ на мель: что ни слово, то пальцемъ въ аптеку, а толки о политик вовсе невпопадъ. Да, въ Россіи быть умнымъ гораздо трудне, чмъ гд бы-то ни было. Знаете ли, что нравится мн больше всего въ Россіи?— я не вижу нигд ни полиціи, ни солдатъ, а между тмъ нтъ ни бунтовъ, ни разбоевъ. О полиціи слышишь и видишь ее только тогда, когда рчь о притсненіяхъ и чиновничьихъ гадостяхъ. Мн кажется, что Россія больше всхъ способна и иметъ больше всхъ началъ къ самоуправленію. Дайте намъ только образованіе. Мн случалось быть у молоканъ, куда менонистамъ! Несмотря на то, что молоканъ жали и жмутъ.— Наше несчастіе, что мы чиновники и хотимъ управлять непремнно всмъ сами… чувствую, что Вы морщитесь, Вы не понимаете, для чего я пускаюсь въ государственную метафизику и Вы правы, голубчикъ. Мое же оправданіе въ томъ, что по-русски умное и хорошее письмо написать очень трудно, и большую ошибку длаетъ тотъ, кто въ письм къ жен говоритъ о постороннемъ, некасающемся ни ея, ни ея мужа. Скажу больше: не надо писать, когда въ голов нтъ ничего, кром политики, я, измученный здою, совсмъ пустъ и большею частью пишу письма къ Вамъ въ то время, когда мене всего способенъ думать и чувствовать.
Дорога иметъ на меня одно благодтельное дйствіе: я поздоровлъ, покраснлъ и пополнлъ. Такимъ я себя давно не запомню.
Изъ Курска удемъ сегодня, завтра въ Орл, а тамъ до Москвы ужъ недалеко. Прощайте, голубчикъ. Какъ Ваше здоровье? А Веня будетъ въ деревн къ 1-му августа?
Есть потребность писать. Какая-то внутренняя боль, чувствую полное одиночество. Музыка или газеты причиной — не знаю. Вотъ какъ было все.
Первое письмо изъ Курска я писалъ къ Вамъ утромъ, я былъ тогда деревянный, писалъ не потому, чтобы писалось, а больше по порядку. Назначилъ еще раньше отправить къ вамъ по одному письму изъ каждаго города: Курска, Орла, Тулы и Москвы. Вы скажете — это глупо. Правда. Но тутъ нтъ лжи, и только этимъ я оправдываюсь. Разумется истинне и честне писать, когда пишется. Но, увы, во мн еще много нмецкаго, этой убійственной казенщины — системы.
Кончивъ письмо, я отправился на почту, потомъ въ Палату. Зачмъ? Думалъ встртить тамъ нашихъ молодыхъ, но нашелъ тупыхъ чиновниковъ и стараго и весьма глупаго лсного капитана. Ко всему этому я такъ привыкъ, что даже могу бесдовать съ этими господами, когда въ этомъ нтъ ршительно ни потребности, ни необходимости. Кончивъ съ Палатой, т. е. убдившись, что тамъ мн ршительно длать нечего, похали въ трактиръ Вну послушать органъ. Я давно не слышалъ музыки, валъ за валомъ проиграли все: и Гурилева, и Верди съ Доницети, и даже польки Герца, чтеніе ‘Московскихъ Вдомостей’ шло своимъ порядкомъ, такъ же, какъ и чай.
Не знаю, что повернуло меня, музыка или рчь Я. Грота выпускнымъ студентамъ лицея, но я отдался своей любимой мечт: воспитанію и своимъ проповдямъ въ форм лекцій лсоводства. Только тутъ я чувствую себя на мст, это мое дло и вопросъ моей жизни. Что будетъ изо всего этого? А можетъ быть найдутъ меня неспособнымъ, скажутъ, что о лсоводств я говорю мене всего и друзья помогутъ спихнуть меня. Не понимаю. Не врю, чтобы Арнольдъ считалъ лсоводство и таксацію дломъ. Изъ желанія не лишиться теплаго мста онъ обманываетъ себя. А если иначе, то онъ глупъ. Во всякомъ случа убивать способности юношей больше чмъ преступленіе, заставлять задалбливать спеціальную дичь и творить лсничаго на счетъ человка — подлость непроходимая. Раскрыть глаза юношамъ, показалъ имъ, что лсоводство — знаніе очень простое, не составляющее науки въ томъ смысл, какъ понимаютъ это тупоумные нмецкіе и русско-нмецкіе лсничіе, объяснить имъ, что они такое, какое отношеніе ихъ ко всему окружающему, начиная, разумется, съ насъ, преподающихъ, на что должны они себя готовить и какъ долженъ создаваться лсничій, чтобы быть человкомъ и гражданиномъ — вотъ задача моя и вотъ что я буду проводить во всхъ своихъ лекціяхъ. Согласитесь, что мечтать обо всемъ этомъ — большое наслажденіе. Я чувствую, что буду на мст, ибо пройдя всю школу лсную, я вынесъ на своихъ плечахъ пытку воспитанія и службы, проболлъ и за свое невольное лакейство и тупоуміе, и оскорбленіе отъ старшихъ и русскаго принципа. Наконецъ, открылись глаза. Неужели я скрою результаты, до которыхъ дошелъ? Невозможно. Слдовательно, понятно, что я буду поучать иначе, чмъ Ддатовскій. Бекманъ и Арнольдъ. Вота въ чемъ моя гордость. А если прогонятъ, то тмъ лучше для Арнольда и Бекмана. Но нтъ, ихъ принципъ отжилъ, еще сами они усидятъ на мст, но ученіе ихъ умерло, а умершее не воскресаетъ.,
Люля, понимаете ли Вы меня? я пишу несвязно и безтолково. Чувствуете ли Вы наслажденіе быть съ Веней и Машей, видть, какъ изъ каждаго изъ нихъ творится что-то сильное, свжее? Да.— Ну, и я тоже. Для меня нтъ выше наслажденія, какъ говорить съ юношей, я счастливъ только съ ними, и вотъ почему я могъ сидть у кондукторовъ въ Лисин по цлымъ днямъ. Охъ, учители, учители! Они думаютъ, что воспитываютъ, заставляя долбить разницу между сосной и елью.
Да, новость! Воспитанники Лсного Института поднесли Арнольду какіе-то благодарственные стихи. Не понимаю!’
Въ эту поздку мы пробыли за границей ровно годъ и, поселившись въ Петербург, перестали заниматься музыкой, а отдались совершенно литератур. Полонскій, уже счастливый мужъ и отецъ маленькаго сына, не завдывалъ редакціей ‘Русскаго Слова’, а вмсто него Кушелевъ пригласилъ какого-то Хмельницкаго. Откуда появился этотъ Хмельницкій — никто не зналъ. Литературнаго ценза у него не было никакого, и достало только смысла обратиться къ М-ву, и шагу не длать безъ его совта. М-въ былъ человкъ мягкій и безхарактерный, и хотя страшно сердился на появленіе какого-то коновала, какъ онъ говорилъ, въ литератур, но тмъ не мене помогалъ ему и дломъ и совтомъ. Въ эту зиму Хмельницкій былъ у насъ безвыходно. Кушелевъ задавалъ литераторамъ обды, и на этихъ обдахъ покупалъ разныя литературныя произведенія. За цною онъ не стоялъ, и за какую-то маленькую вещицу Писемскаго листа въ два или мене было заплачено 1.500 р. Я эту цифру очень хорошо помню, потому что она постоянно цитировалась. Какъ велись денежныя дла въ журнал, можно судить по инциденту со мной. Мн былъ заказанъ переводъ трехтомнаго романа Фрейтага, и по полученіи рукописи все было уплачено, но романъ въ печати не появился, потому что большая часть рукописи оказалась потерянною. Масса рукописей пропадала такимъ образомъ.
Кушелевъ затялъ изданіе журнала, потому что самъ писалъ повсти, не находившія себ пріюта на страницахъ другихъ журналовъ. Но, увы, редакторы, которыхъ онъ приглашалъ, или мягко уклонялись отъ печатанія его произведеній или прямо рзко отказывались, вслдствіе чего отношенія съ нимъ обострялись. Я помню, М. разсказывалъ, какъ графъ, описывая крайнюю бдность, говорилъ, что герой имлъ возможность сть только одну котлету и пить красное вино. Литература была для болзненнаго аристократа забавой, которая ему наконецъ надола, и онъ подарилъ свой журналъ Григорію Евлампіевичу Благосвтлову. Сначала рчь шла о продаж, но потомъ ‘Русское Слово’ было просто подарено. И это лучшее, что графъ могъ сдлать, потому что Благосвтловъ несомннно былъ умный человкъ и дло свое зналъ. Но это совершилось все посл.
Въ этотъ годъ явился къ намъ Пекарскій съ приглашеніемъ на свадьбу. Онъ женился на Лидіи оминишн Кобеко. Посл свадьбы мы очень рдко видлись съ Пекарскимъ, и, можно сказать, даже совсмъ не видлись. У жены его были знакомые изъ совершенно другого общества, и знакомство, поддерживаемое рдкими визитами, несомннно должно было прекратиться.
На смну старымъ знакомымъ являлись новые. Въ эту зиму 1869 года явился Сверцевъ, вернувшійся изъ плна у кокандцевъ, съ проткнутымъ ухомъ. Сверцевъ зачастилъ ко мн такъ, что я его избгала принимать. Несмотря на всю свою ученость, это былъ человкъ дикій, и я даже не любила оставаться съ нимъ глазъ на глазъ. Кром того, онъ былъ точно не отъ міра сего, а зачастую на него нельзя было сердиться, и все можно было объяснить его оригинальностью. Мн въ его присутствіи разсказывали о немъ такой эпизодъ: въ Павловск или гд-то въ другомъ общественномъ парк онъ шелъ по пятамъ за какой-то дамой, которая стала прибавлять шагу, и когда спутникъ ея хотлъ обратиться къ нему съ серіознымъ объясненіемъ, онъ вдругъ ударилъ даму по плечу, поймалъ какое-то крылатое наскомое и сталъ разсматривать его своими близорукими глазами. Это не выдумка, потому что онъ не отговаривался и объяснялъ только, что экземпляръ наскомаго былъ рдкій, и онъ давно желалъ имть его. Вроятно, это происшествіе кончилось какимъ нибудь скандаломъ, потому что о конц его всегда умалчивалось.
Наша прислуга не называла Сверцева иначе, какъ сумасшедшимъ.
Къ этому времени, то-есть къ началу шестидесятаго года, индифферентизмъ сталъ сильно преслдоваться, и сидть между стульями не дозволялось, надо было ссть либо на правый, либо на лвый стулъ. Это давленіе я испытала на себ.
У меня былъ двоюродный братъ, женатый на моей же двоюродной сестр — они были лютеране. Они относились ко мн, какъ къ кровной родной, и являлись безъ всякаго зова на наши среды. Но, такъ какъ кузенъ мой служилъ въ третьемъ отдленіи, то мн сказали прямо, что считаютъ невозможнымъ къ намъ ходить, и чтобы я сдлала выборъ между всми моими знакомыми и чиновникомъ, котораго мы сами боялись. Выборъ сдлать было не трудно, но сказать открыто объ этомъ было ужасно трудно, и я все-таки сказала, но, конечно, нажила себ непримиримаго врага, котораго черезъ много-много лтъ увидала только уже на стол, въ блыхъ панталонахъ и въ мундир со звздами. Примирить разницу въ воззрніяхъ въ то время было невозможно. Молодежь страшно горячилась, и слова’: если ты не съ нами — ты подлецъ, были ея лозунгомъ. У меня въ ту зиму жилъ братъ студентъ, Михаэлисъ. Онъ не захотлъ оставаться въ лице и поступилъ въ университетъ. Должно быть, онъ пользовался въ университет значеніемъ, потому что разъ вечеромъ пришелъ къ М-ву Добролюбовъ и сказалъ, что пришелъ познакомиться со студентомъ Михаэлисомъ, о которомъ много слышалъ. Добролюбовъ, услыхавъ, что въ университет есть умный студентъ, не ждалъ, чтобы онъ пришелъ къ нему на поклонъ, а самъ пошелъ его разыскивать.
Въ это лто мы жили на дач въ Гатчин, куда М. привезъ Полонскаго прямо съ похоронъ его жены, для того чтобы онъ прожилъ у насъ нкоторое время, но черезъ два дня Полонскій ухалъ, говоря, что не можетъ сидть спокойно. Эта осень была для меня очень несчастливой, потому что отъ паралича у меня отнялись ноги, и я мсяцевъ 5 — 6 лежала неподвижно на спин. Никто изъ лчившихъ меня врачей не подавалъ надежды на полное выздоровленіе, и если мн случалось видть во сн, что я хожу, то, проснувшись, я начинала горько плакать. Профессоръ Китеръ, почтенный старикъ, лчившій меня, былъ большой противникъ женскаго образованія и развитія, и постоянно называлъ меня въ насмшку ‘ученой женщиной’.
— Я глубоко убжденъ,— не разъ говорилъ онъ мн,— что будь вы простой свтской дамой, вы прекрасно бы рожали дтей и прекрасно бы кормили ихъ. А вотъ на васъ я вижу, что ученой женщин это безнаказанно не дается.
Еслибы Китеръ былъ живъ теперь, то могъ бы убдиться, что дйствительно ученыя женщины прекрасно и родятъ и кормятъ дтей.
Чтобы доставить мн какое нибудь развлеченіе, ко мн въ комнату поставили обденный стволъ, и я могла принимать участіе въ общемъ разговор, а разговоры велись уже не только литературные, но и общественные, и, конечно, преимущественно объ освобожденіи крестьянъ.
Мужъ кормилицы моего сына служилъ печатникомъ въ сенатской типографіи и по воскресеньямъ часа на два приходилъ къ жен. Въ одно такое воскресенье сказалъ онъ, что не придетъ теперь цлый мсяцъ. Имъ заявили, что отпускаться изъ типографіи они не будутъ неизвстно сколько времени, потому что будутъ что-то печатать. Что-то о вол, говорятъ, прибавилъ онъ.
— Дйствительно, въ феврал мсяц былъ объявленъ манифестъ объ освобожденіи крестьянъ. Разговоровъ до обнародованія этого манифеста была масса. тогда очень много говорили о молодомъ Серно-Соловьевич, Никола Александрович, служившемъ въ государственномъ совт и работавшемъ надъ вопросомъ объ освобожденіи. Онъ былъ очень недоволенъ воззрніями комиссіи и твердо врилъ, что, еслибы ему удалось поговорить съ государемъ, то все пошло бы иначе.-
Впослдствіи онъ самъ разсказывалъ мн, какъ онъ привелъ мысль свою въ исполненіе. Онъ написалъ записку на высочайшее имя и похалъ съ нею въ Царское Село, гд въ то время жила царская фамилія. Узнавъ, когда государь гуляетъ въ парк, онъ отправился туда, и дйствительно въ одной изъ аллей увидалъ государя съ которымъ-то изъ его сыновей. Серно-Соловьевичъ пошелъ за ними и слышалъ, какъ маленькій великій князь говорилъ государю.
— Онъ идетъ за нами.
Государь продолжалъ итти молча.
— Онъ идетъ за нами,— повторилъ мальчикъ.
Государь вдругъ обернулся и строго сказалъ:
— Что вамъ надо?
— Хочу подать вашему величеству записку,— отвчалъ Серно-Соловьевичъ, подавая бумагу.
— Для этого есть канцелярія, — сказалъ императоръ и повернувшись пошелъ.
Серно-Соловьевичъ за нимъ.
— Онъ опять идетъ за нами, — проговорилъ маленькій великій князь.
Государь обернулся.
— Что вамъ надо?— крикнулъ онъ.
— Хочу подать записку вашему величеству въ руки.
— Какъ ваша фамилія?
— Серно-Соловьевичъ, ваше величество.
— Отдайте записку дежурному, а я вамъ даю слово, что, вернувшись съ прогулки, прочту ее.
Серно-Соловьевичъ поклонился и ушелъ.
Черезъ недлю онъ былъ вызванъ куда-то, теперь ужъ я не помню, и получилъ такой отвтъ:
— Государь прочелъ вашу записку и веллъ васъ поцловать.
Но принесла ли крестьянамъ пользу эта записка, я не знаю.
Чернышевскій очень любилъ Серно-Соловьевичей и хотлъ непремнно, чтобы мы съ ними познакомились.
Чернышевскій познакомился съ М—вымъ на первой же лекціи въ университет. М., получивъ домашнее образованіе, не могъ поступить студентомъ и слушалъ лекціи въ качеств вольнослушателя. Видя подл себя невзрачнаго, близорукаго и малокровнаго студента въ старенькомъ форменномъ сюртук, онъ обратился къ нему съ вопросомъ:
— Вы врно второгодникъ?
— Это вы предполагаете, видя на мн старый сюртукъ?
— Да.
— А я купилъ его на толкучк.
Съ этихъ словъ между ними завязалась дружба, продолжавшаяся до смерти.
Николай Гавриловичъ Чернышевскій былъ блокурый съ рыжеватымъ оттнкомъ, средняго роста человкъ. Онъ былъ страшно близорукъ и разсянъ. Еслибы жена его, Ольга Сократовна, не заботилась о его туалет, то онъ ходилъ бы, Богъ знаетъ, въ какомъ вид, даже и при этомъ онъ зачастую являлся такимъ растерзаннымъ, что мужчинамъ приходилось заботиться, о немъ.
Когда я къ концу февраля могла чуть-чуть передвигать ноги, опираясь на костыли, Чернышевскій привелъ къ намъ Серно-Соловьевича, Александра, человка блестящаго, именно блестящаго ума, энергичнаго и красиваго, е хотя очень небольшого роста. Одинъ нашъ старый знакомый, Иванъ Карловичъ Гебгардтъ, увидавъ его какъ-то, спросилъ у меня:
— Какъ фамилія этого Кассіо?
Онъ дйствительно имлъ видъ заговорщика, и ни въ какія сдлки съ совстью не входилъ. Въ это же самое время у насъ стала появляться масса молодежи, между прочимъ, Владимиръ Онуфріевичъ Ковалевскій, впослдствіи профессоръ, мужъ Софьи Васильевны. Это былъ прелестнйшій человкъ, жизнь котораго была сцпленіемъ несчастій. Можно сказать, что судьба несправедливо преслдовала его.
Я могу сообщить кое-что изъ его біографіи. Между его отцомъ и матерью были какіе-то нелады, которые огорчали Ковалевскаго, когда онъ былъ еще мальчикомъ. Отецъ его, вроятно, имлъ средства, потому что могъ содержать двухъ сыновей, окончившихъ уже курсъ, и Владимиръ не поступилъ на службу по окончаніи правовднія, а ухалъ за границу, и слушалъ лекціи въ Гейдельберг. Онъ былъ близкимъ человкомъ въ дом моихъ родителей, влюбился въ мою сестру Марію и сдлался ея женихомъ. Свадьба эта разошлась самымъ страннымъ образомъ. Оба они до самой смерти ни однимъ словомъ не разъяснили, почему разошлись.
Часа за два до внчанія, передъ тмъ, чтобы одваться, женихъ и невста завели какой-то разговоръ, посл чего пришли къ матери и заявили, что свадьбы не будетъ, что они расходятся. Это дло было въ деревн. Ковалевскій ухалъ, и потомъ, несмотря на всю свою дружбу ко мн, онъ говорилъ мн только, что любитъ Марью Петровну. Сестра моя тоже любила его, но въ эту любовь замшался какой-то принципъ.
Года черезъ три или четыре, а, можетъ, быть, и меньше, когда сестра моя была уже замужемъ за Богдановичемъ, въ деревн было получено письмо на имя матери отъ Ковалевскаго. Онъ писалъ ей, что встртилъ удивительную двушку Корвинъ-Крюковскую, которая хочетъ учиться, но родители не пускаютъ ея, и просилъ мать мою взять ее къ себ и дать пріютъ. Мать моя съ полнымъ сочувствіемъ откликнулась на это письмо. Но Софья Васильевна къ намъ въ деревню не пріхала, а затмъ Ковалевскій написалъ, что они поршили заключить фиктивный бракъ. Въ то время фиктивные браки начали входить въ моду. Фиктивный бракъ былъ заключенъ, и Ковалевскіе похали учиться за границу. Они учились оба, и, какъ говорилъ мн Ковалевскій, онъ учился, потому что ему было совстно передъ женою за свое невжество. И вотъ тутъ-то начался новый романъ. Ковалевскій, фиктивный мужъ, влюбился въ свою жену и былъ трагически несчастенъ.
Хотя человкъ онъ былъ идейный, но въ немъ была сильна жилка спекулятора, за что онъ подвергался сильнымъ нападкамъ извстнаго кружка. Сначала онъ взялся за изданія, и Времъ его шелъ отлично, потомъ онъ взялся за постройку дома и бань, и тутъ онъ все потерялъ, потому что планы были большіе, а, денегъ на оборотъ недостало. Такимъ образомъ, спекуляціи ему не удались, а между тмъ люди, мнніемъ которыхъ онъ дорожилъ, косо смотрли на его неидейныя предпріятія, и, сколько мн извстно, это и свело его въ могилу. Онъ лишилъ себя жизни, будучи профессоромъ или доцентомъ при Московскомъ университет, и лишилъ оригинальнымъ способомъ, а именно до смерти надышался хлороформомъ. А. С. Суворинъ написалъ его некрологъ, во многихъ отношеніяхъ очень врный.
Два брата Серно-Соловьевичи кончили жизнь тоже очень печально. Старшій братъ Николай Александровичъ вышелъ въ отставку и завелъ книжный магазинъ, потомъ перешедшій къ Черкесову, и затмъ былъ замшанъ въ какое-то дло и умеръ отъ тифа въ Иркутскомъ острог.
Второй братъ, Александръ, предвидя арестъ, усплъ ухать за границу, гд онъ прожилъ лтъ пять, то въ больниц, то на свобод, такъ какъ онъ былъ душевнобольнымъ, какъ была душевнобольной и его мать, и затмъ кончилъ дни свои самоубійствомъ. Онъ покончилъ съ собой угаромъ.
Весною того года меня въ буквальномъ смысл слова увезли за границу. Мы похали большой семьей, и въ Берлин М—въ привелъ ко мн Бертольда Ауэрбаха, которому интересно было познакомиться съ переводчицей его Шварцвальдскихъ разсказовъ.
Ауэрбахъ былъ маленькимъ толстенькимъ евреемъ съ выпуклыми глазами. Онъ непремнно хотлъ намъ показать городъ, и мы здили съ нимъ по разнымъ садамъ въ ландо. Его забавляло, что нашу кормилицу, одтую въ русское платье и кокошникъ, его знакомые принимали за шварцвальдскую крестьянку.
Ауэрбахъ былъ царедворцемъ, но не настоящимъ врожденнымъ царедворцемъ, а попавшимъ въ господа изъ мщанъ. Онъ съ перваго же дня нашего знакомства выразилъ желаніе, чтобы я познакомилась съ его женою, и при этомъ прибавилъ:
— Meine Frau ist ja doch eine ‘von’.
Сначала я даже не поняла, что это значило, и только услыхавъ въ тотъ же день раза четыре тотъ же самый припвъ, я уразумла, что онъ указывалъ мн, что его жена фонъ, то-есть дворянскаго рода. Изъ русскихъ я мало кого встрчала, кичившагося своимъ дворянскимъ происхожденіемъ, и потому въ душ не могла не смяться, когда онъ мн разсказывалъ о той роли, которую жена его играла при разныхъ маленькихъ дворахъ. Онъ впродолженіе нашего пятидневнаго знакомства много, много разъ разсказывалъ мн, какъ Августа, въ то время только королева прусская, встртивъ его жену, взяла съ нея шаль и собственноручно положила ее куда-то. Посл того жена его почувствовала себя, какъ дома.
— Не правда ли, какъ это было деликатно и мило? Nicht wahr?— спрашивалъ онъ.
Потомъ я познакомилась и съ этой ‘фонъ’, и она съ своими фанаберіями заставила мужа проиграть одно дло.
Некрасовъ хотлъ купить у него романъ въ рукописи для перевода, и Ауэрбаху это очень улыбалось, такъ какъ цна была хорошая. Долго шли переговоры, и наконецъ уже къ осени мн дана была довренность заключить съ нимъ условіе.
Узжая въ Россію, я остановилась для этого въ Берлин и отправилась къ Ауэрбаху, Самого Ауэрбаха въ Берлин не было, а жена его была дома. Отворившая мн дверь горничная сказала:
— Madame ist nicht su sehen.
Я разсказала горничной, въ чемъ дло, что я узжаю, что мн надо переговорить, что это дло важно для нихъ, а не для меня, горничная все это передала и вернулась съ тмъ же самымъ отвтомъ, что барыню видть нельзя, и что она принимаетъ обыкновенно по средамъ отъ четырехъ до шести. Эта великосвтская глупость страшно взбсила Николая Васильевичами мы въ тотъ же день ухали изъ Берлина.
Потомъ Ауэрбахъ выходилъ изъ себя, завелъ объ этомъ переписку, но продажа ему уже не удалась. Перезъ нсколько лтъ къ нему зачмъ-то здилъ Гербель, и потомъ безъ негодованія не могъ о немъ говорить. Онъ разсказывалъ, что подобной напыщенности трудно себ представить, и напыщенность эта становится особенно противна, когда подумаешь, что этотъ человкъ писалъ такіе простые и прелестные деревенскіе разсказы.
Изъ Берлина мы прохали прямо въ Наугеймъ, гд я должна была лчиться.
Лченіе мое шло чрезвычайно удачно, и я уже ходила съ однимъ костылемъ и съ палкой. Пріхавъ въ Парижъ, я какъ-то вечеромъ сидла одна, когда ко мн пришелъ Ковалевскій и сталъ звать меня гулять на бульваръ.
— Что за гулянье, когда вс смотрятъ на молодую женщину на костыляхъ!
— А мы костыль бросимъ. Я возьму васъ подъ руку и буду крпко держать, а въ другую руку вмсто палки вы возьмите зонтикъ. Никто не замтитъ.
Мы такъ и отправились. Прогулка вышла удачною, и съ этого дня я бросила костыль, и до шестидесяти пяти лтъ ходила безъ костылей и не всегда даже съ палкой. Вернувшись въ август въ Петербургъ, мы попали въ самый круговоротъ. Все было недовольно, все кругомъ говорило о реформахъ.
Посл дла М—ва H. В. не оставляли въ поко, и въ министерств ршено было какимъ бы то ни было образомъ выпроводить его изъ Петербурга. Министръ Зеленый упрашивалъ, именно упрашивалъ его хать въ Астрахань. Министръ Зеленый былъ добрый человкъ, и потому уговаривалъ Шелгунова не выходить въ отставку, зная, что съ неслужащимъ церемониться не будутъ. H. В., однако же, хать въ Астрахань не согласился, а подалъ въ отставку. Поступить иначе онъ не могъ.
Посл отъзда брата и М—ва громадная квартира наша казалась намъ какой-то могилой, и’—мы перехали въ три маленькія комнатки, гд у насъ бывалъ Чернышевскій. Чернышевскій поддерживалъ наше намреніе хать въ Сибирь. Онъ очень любилъ Я. В. и понималъ состояніе его духа.
Чтобы достать средства для отправки М—ва со всми удобствами и для обезпеченія его жизни въ каторг, мы пустили въ лотерею часть его очень большой библіотеки, а другую часть отправили къ нему въ Сибирь.
Весною мы ухали въ Сибирь. хали мы два мсяца, и Шелгуновъ описалъ эту поздку въ статьяхъ, помщенныхъ въ ‘Русскомъ Слов’ подъ заглавіемъ: ‘Сибирь по большой дорог’.
Въ Красноярск мы остановились, чтобы отдохнуть, вымыть кое-что изъ блья и поправить тарантасъ.
Городъ произвелъ на меня впечатлніе чего-то хорошаго и чистенькаго. Утромъ я увидала въ окно прозжавшаго мимо на извозчик господина, до того оригинальнаго, что я подозвала къ окну Николая Васильевича. Это былъ довольно полный господинъ, съ длинною черною съ просдью бородой и съ длинными, лежавшими по плечамъ волосами. Черные, большіе выпуклые глаза, очевидно, были очень близоруки, и потому человкъ этотъ носилъ большія круглыя очки. Одтъ онъ былъ въ широкій блый балахонъ. Мы на него подивились, а Николай Васильевичъ, вернувшись потомъ домой, сказалъ мн:
— Знаешь, вдь это прохалъ давеча Петрашевскій. Онъ сейчасъ придетъ.
Петрашевскій съ нами очень подружился. Онъ былъ блестящаго ума человкъ, но у него положительно была ide fixe, а именно- законность, и что все должно длаться на законномъ основаніи. Отбывъ каторгу, онъ вступилъ въ пререкательство чуть ли не съ сенатомъ, что осуждены вс они были противозаконно.
Эта законность довела его въ этомъ же году до острога, въ которомъ ему пришлось посидть, къ счастью, недолго, и куда его засадили мстныя власти, вроятно, для того, чтобы показать ему, что не все длается въ нашемъ мір на законномъ основаніи.
Въ Нерчинск насъ ждалъ братъ М—ва, горный инженеръ Петръ Ларіоновичъ М—въ, на пріиск котораго (Казаковскій пріискъ) и жилъ каторжный Михаилъ Ларіоновичъ. Въ нашъ тарантасъ запрягли пятерку лошадей, съ парой на выносъ и съ форейторомъ, и мы выхали изъ города еще засвтло и буквально понеслись въ какой-то бшеной зд по горамъ. Когда совсмъ стало темно, мы слышали только такіе неутшительные переговоры.
— Паря! видишь что нибудь?— кричалъ кучеръ.
— Ни эти не вижу!— отвчалъ форейторъ.
Но, тмъ не мене, лошади неслись вскачь, и благополучно въхали на деревенскую улицу и повернули во дворъ, гд остановились у крыльца. Стукъ колесъ и крики ямщиковъ услышаны были въ дом, и по всмъ окнамъ замелькали огоньки.
Когда мы подошли къ дому, на крыльц стоялъ Михайловъ. Онъ жилъ, какъ частный человкъ, у брата. Въ дом, очень небольшомъ, вс мы и помстились, и, конечно, стснили хозяина, но на это онъ не жаловался, потому что мы внесли большое разнообразіе въ жизнь молодого офицера, жившаго на уединенномъ пріиск. На пріиск около этого времени случилась удивительная покража. Изъ каменнаго зданія-павильона безъ оконъ и съ одною желзною дверью, у которой стоялъ постоянно караулъ, было украдено все находившееся тамъ въ банк золото. Подозрительные люди были посажены, но что съ ними ни длали — ничто не помогало. Наконецъ-то ршили посадить ихъ вмст и слушать разговоръ. Это средство оказалось удачнымъ. Преступники между собой перессорились и, упрекая другъ друга, выдали тайну. Но куда они дли золото? Они свезли въ лсъ, гд былъ поднятъ кустъ, уже снова заросшій, и подъ кустомъ оказалась банка съ золотомъ. Въ павильонъ же они попали посредствомъ подкопа.
На Казаковскомъ промысл мы спокойно прожили очень недолго, т. е. мсяца два. Въ одно прекрасное утро я пишу — прекрасное, потому что въ Забайкаль, несмотря на холодъ, почти всегда ясно — прискакалъ верховой съ эстафетой на имя Петра Ларіоновича. Эта эстафета (казенная) была такого содержанія: ‘Черезъ Байкалъ я перезжалъ на пароход съ жандармскимъ полковникомъ Дувингомъ, который детъ въ ваши мста. Зная, что у васъ живутъ какіе-то гости изъ Петербурга, счелъ нужнымъ предупредить васъ. Князь Дадешкиліанъ ‘.
Это былъ сосланный кавказскій князь, занимавшій какую-то должность при генералъ-губернатор. Надо было имть немалую гражданскую храбрость, чтобы сдлать такую вещь. Рискованно было послать такую эстафету. Мы тотчасъ же стали прибирать свои бумаги, а Михаила Ларіоновича братъ его перевелъ въ больницу, устроилъ тамъ ему кровать и надъ кроватью надписалъ его фамилію. Но все-таки Дувингъ засталъ всхъ насъ вмст въ саду и объявилъ намъ и показалъ дв бумаги: по одной изъ нихъ арестовывался полковникъ Шелгуновъ, а по другой жена его, по высочайшему повелнію. Насъ предположено было увезти въ Верхнеудинскъ и посадить тамъ въ острогъ. Перспектива далеко не отрадная, и потому мы возстали противъ этого всми силами. Прежде всего я ушла къ себ въ комнату, легла, и такъ какъ ноги у меня дйствительно еще были плохи, то я прямо заявила, что не могу встать. Дувингъ живетъ у насъ день, живетъ два, а я все лежу. Наконецъ, на домашнемъ совт, который происходилъ по ночамъ въ моей комнат, было ршено, что мы предложимъ Дувингу оставить насъ подъ домашнимъ арестомъ на мст.
На другое утро Дувингу это было предложено, но онъ ршительно отказался и потребовалъ, чтобы было послано за докторомъ. М—въ написалъ записку, и нарочный былъ посланъ къ доктору, о которомъ мы понятія не имли. Докторъ, фамилію котораго я, къ большому своему сожалнію, забыла, пріхалъ въ тотъ же день, и первыя слова его были:
— Хорошую ли вы болзнь выдумали?
— Да мадамъ М—ва дйствительно больна.
— Только при одной болзни больную нельзя перевозитъ.
Докторъ вошелъ ко мн, переговорилъ со мной и въ заключеніе сказалъ:
— Если потребуется еще докторъ, выбирайте поляка — не выдастъ.
Этотъ докторъ такъ не выдалъ, кто Дувингъ бился, бился и затмъ согласился отвезти насъ въ сосднюю слободу за 15 верстъ, а прямымъ путемъ по тропинк до нея было всего 6—7 верстъ. Чтобы онъ не могъ увезти насъ насильно, мы устроили такъ, кто Ник. Вас. онъ увезъ раньше, а потомъ повезъ меня, а маленькаго сына Мишу мы пока оставили подъ предлогомъ нездоровья въ Казаков.
Въ Ундинской слобод насъ оставили подъ присмотромъ казацкаго майора Рика и жандармскаго фельдфебеля. Майоръ Рикъ былъ добродушный человкъ, а фельдфебель понималъ, кто рубли — деньги, и потому мы сравнительно были свободны, и М—въ почти жилъ у насъ.
Посл новаго года пришло приказаніе перевести насъ въ Иркутскъ и тамъ до дальнйшихъ распоряженій держать насъ подъ домашнимъ арестомъ.
И вотъ, простившись съ М—мъ, двинулись мы по сорока-граду сному морозу въ Иркутскъ.
Боле мы съ М—мъ не видались. Онъ остался вренъ себ до конца дней своихъ. Какъ разсказывалъ мн его братъ, Петръ Ларіоновикъ, присутствовавшій при его смерти, кто и умеръ-то онъ вслдствіе своей доброты — безхарактерности, какъ самъ онъ называлъ свою доброту. Въ Каинскомъ пріиск былъ выстроенъ острогъ, и туда помстили политическихъ. М—въ уже выслужилъ свой срокъ, но посл него долженъ былъ еще досиживать какой-то полякъ, и онъ изъ дружбы къ нему остался въ сыромъ острог, и во время своего добровольнаго заключенія получилъ Брайтову болзнь, отъ которой и умеръ. За нсколько дней до смерти къ нему пріхалъ его братъ Петръ, и больной сказалъ ему, чтобы онъ взялъ съ полки связанныя и приготовленныя бумаги и передалъ ихъ мн въ руки. Братъ далъ ему слово, кто бумаги будутъ переданы мн, и слово это сдержалъ, хотя изъ комнаты покойника ему пришлось выйти съ револьверомъ въ рукахъ.
И вотъ этотъ добрый, этотъ хорошій человкъ, способный на высокіе подвиги самопожертвованія, лежитъ теперь въ далекой Сибири подъ простымъ крестомъ.
Объ арест нашемъ знала вся мстная Сибирь, то-есть все Забайкалье, и поэтому неудивительно, кто, когда мы пріхали въ Читу, то со станціи, по распоряженію губернатора Кукеля, насъ привезли на частную квартиру офицера Малиновскаго, гд мы расположились, какъ дома.
На другое утро къ намъ пришелъ декабристъ Завалишинъ и принесъ мн чудесный букетъ изъ живыхъ — цвтовъ.
— Вотъ видите,— посл перваго привтствія сказалъ Завалишинъ:— какіе цвты цвтутъ въ глухой Сибири въ январ мсяц. Не забывайте этого.
Я свято сохранила просьбу старика не забывать этого. Фигура Завалишина до сихъ поръ рисуется передо мною, какъ живая. Онъ былъ очень уменъ, любилъ говорить не столько о дн 14-го декабря, сколько о послдующихъ дняхъ, и говорилъ увлекательно и хорошо. Но онъ оригиналенъ былъ по своей одежд. Онъ сохранилъ фасонъ всего, какой носили въ 25-мъ году. Съ нимъ жили его дв сестры, старыя двицы, которыя и шили ему его платье по старымъ выкройкамъ. Рукава были съ высокими сборками на плечахъ. Нр любопытне всего былъ картузъ съ прямымъ козырькомъ. »С. Въ Иркутск насъ посадили въ дв комнатки и держали неимоврно строго. Даже не позволяли выходить гулять по дворику. Мы, разумется, протестовали, и вскор арестъ съ насъ былъ снятъ, и мы перехали на частную квартиру.
Можно сказать, что мытарства наши этимъ не кончались, а только что начались. H. В. повезли въ Петербургъ, и за часъ до нашего отъзда начальство нашло, что въ новой присланной бумаг обо мн не говорилось, слдовательно, меня нельзя было отпустить изъ города. Телеграфа тогда не было, и разъясненія спросить было нельзя, и потому я осталась одна съ ребенкомъ и съ няней въ Иркутск.
Съ этого времени у насъ снова началась переписка съ H. В., и я могу отступить на второй планъ.

1868 г.

Прочелъ сейчасъ еще разъ твое письмо, и такъ мн хорошо стало. Когда я еще былъ очень маленькимъ, мн разсказывала бабушка, а, можетъ, и кто другой, что въ былые годы человкъ иногда превращался въ муху. Это обыкновенно длывали молодые влюбленные мужчины и залетали они въ терема къ предмету своей страсти. Нынче такихъ превращеній съ людьми не бываетъ, даже злые люди перестали превращаться въ змй-горынычей. А куда какъ хорошо это было бы и нынче!
Сегодня я вообще доволенъ. До чаю, т. е. къ половин восьмого, я усплъ перевести 12 страницъ,то времени могъ бы еще, да заболла грудь. Но я доволенъ и двнадцатью, g еще осталось у меня довольно времени, чтобы походить и помечтать о теб и о Миш. Смшитъ онъ меня своими разговорами. Странно, что я не могу никакъ припомнить его лица, у меня остались въ памяти преимущественно его сапоги съ красными отворотами и его способъ ступанія въ нихъ на всю ступню прямо, сразу, да весь шикъ его широкихъ штановъ и распущенной рубашки. Ты пишешь, что онъ краснетъ, когда горячится, а отчего онъ горячится? Думаю — оттого же, отчего горячился и Веня, я и не умю вообразить теперь Мишу иначе, какимъ былъ Веня маленькимъ.
У тебя два или одинъ томъ Шлоссера? Мн помнится, что кром XVIII, ты писала и о XVI? Если это такъ — оставь одинъ для меня, съ своей работой я буду готовъ совсмъ къ 15 августа и тогда бы принялся еще за переводъ, а при усидчивости и монастырской жизни своей кончилъ бы томъ въ полтора мсяца, т. е. къ 1 октября. Только неужели меня продержатъ такъ долго, или хоть бы держали, да сказали бы, по крайней мр, сколько будутъ держать. Эта же неизвстность и характеръ великой таинственности, который придается у насъ судебнымъ дламъ, самая мучительная и тяжелая ихъ сторона. Впрочемъ, я, кажется, одна изъ послднихъ жертвъ этого отживающаго порядка, потому что съ гласнымъ и словеснымъ судопроизводствомъ наступитъ и боле скорый и мене непріятный порядокъ. Почти ужъ годъ, какъ тянется дло. Легко сказать! Только къ чему я пишу все это? Лучше я вотъ о чемъ попрошу тебя: напиши къ моей маменьк письмо, да что нибудь придумай въ оправданіе моего молчанія. Писать же о томъ, гд я,— только пугать напрасно старушку.
Насчетъ отзывовъ о моихъ статьяхъ, хотя слышать и пріятно, но я не знаю, о какихъ именно идетъ рчь. А вмст съ тмъ жду нетерпливо оттиски, если у тебя есть ‘Русское Слово’, ты бы вырвала ихъ да прислала (‘Сибирь по большой дорог’ у меня есть, а что посл). Кстати о ,’Русскомъ Слов’: литературный отдлъ тамъ весьма печаленъ и грустенъ, плаксивый характеръ придаетъ ему Витковскій своими тоску наводящими повстями. Не понимаю, зачмъ редакція гнушается переводныхъ романовъ? Да, не мшало бы ей взять примръ съ ‘Времени’, которое поняло весьма врно, что нужно давать интересное чтеніе, разумется, со смысломъ, котораго у ‘Времени’ оказывается въ наличности немного^ Сегодня просилъ отправить въ ‘Русское Слово’ свою статью ‘Новые люди’. Она была готова у меня еще 11 числа, но какъ ты не отвтила мн на просьбу о совт, посылать ее или нтъ, то я и послалъ, а впрочемъ, можетъ быть, медлилъ и не по этой причин, а просто потому, что становлюсь старъ, старики же вс въ род Фабія Кунктатору.

25 іюля.

Мн разршено съ тобой видться, но только съ тобой, въ мсяцъ три раза, или каждые десять дней одинъ разъ. Когда будетъ теб можно, прізжай. Хотя можно видть мн и Мишуньку, но… я представилъ себ, что для этого его нужно будить рано, везти не во-время, оторвать отъ сада и занятій, однимъ словомъ — нарушить весь бытъ маленькаго мальчика, и для чего — чтобы привезти въ пыльный Петербургъ, гд онъ, пожалуй, еще захвораетъ. Поэтому я думалъ бы не возить его теперь, а тамъ посмотримъ. Впрочемъ, какъ ты ршишь, такъ и быть тому.

7 октября.

Статьи мои разршено печатать. Поэтому я прошу тебя, голубчикъ, распорядиться такъ: самой теб хать, разумется, трудно, а потому попроси Машу пріхать къ г. коменданту и получить отъ него статьи, а затмъ отправь ихъ въ ‘Русское Слово’. Мн бы хотлось, чтобы это сдлалось какъ можно скоре, можетъ быть, одна изъ статей успетъ для сентябрской книжки.
Всхъ статей три: 1) ‘Литература и образованные люди’, 2) ‘Старый свтъ и Новый свтъ’ и 3) ‘Начала общественнаго быта’. Послднее заглавіе неудачно, т. е. неясно, придется его измнить. По моему соображенію, въ нихъ должно быть листовъ восемь или даже боле. Поэтому понятно, что мн хотлось бы, чтобы он были помщены вс и вс въ ныншнемъ году. Попроси Благосвтлова увдомить тебя, когда он будутъ напечатаны, и статьи отдай въ собственныя руки редактора. Все боюсь, чтобы какъ нибудь не затерялись. Скажи ему, что написаны по его заказу. А что длаетъ моя статья о Сибири? Будетъ ли она напечатана и когда, пожалуйста, увдомь. Ужъ такъ будетъ жаль, если не напечатается, въ ней около 6 листовъ. Какъ получишь мои теперешнія статьи и доставишь ихъ въ редакцію, пожалуйста, увдомь тотчасъ же и перечисли заглавія.

12 октября.

Милый мой другъ Людя! Вс твои письма получилъ и крпко тебя за нихъ цлую, такое они мн доставили удовольствіе. За състные запасы очень теб благодаренъ. А запасами ихъ называю потому, что они поразили меня своимъ обиліемъ и разнообразіемъ.
Ты мн предлагаешь 18 томъ. Очень теб благодаренъ и съ радостью принимаю эту работу. Только зачмъ ты меня обидла напоминаніемъ, чтобы я переводилъ хорошенько? Милый мой голубчикъ, разв ты не знаешь меня: я работаю всми силами и честно, а если можетъ выйти неудача, то не отъ недостатка добросовстности — въ этомъ ужъ виноваты мои способности: значитъ, не въ состояніи лучше. Я работаю всми силами ума и всмъ сердцемъ, а если статья выйдетъ плоха, то ужъ, разумется, не потому, чтобы я хотлъ этого, а потому, что не достало силы. Если ты довольна этимъ моимъ объясненіемъ, то привези предлагаемый томъ и въ добросовстности моей не сомнвайся. Но какую половину ты мн уступаешь:. первую или послднюю? Мн бы хотлось съ заглавнымъ листомъ, потому что тогда начальству видне, что это за рукопись, и слдовательно она придетъ къ теб скоре.
Вышла ли изъ цензуры моя статья о Сибири? Скоро ли появится сентябрьская книжка ‘Русскаго Слова’? Пожалуйста, какъ только выйдетъ,*’ пришли ее ко мн. Да не забудь ‘Тысячелтіе Россіи’ Павлова.
Узнай отъ редактора ‘Русскаго Слова’, доволенъ ли онъ моими послдними статьями, и когда он будутъ помщены. Наконецъ, послдняя просьба: я прошу г. коменданта дозволить мн возвратить теб ненужныя книги: ихъ накопилось у меня много, только занимаютъ даромъ мсто. Пожалуйста, какъ прідешь 16-го, не забудь ихъ взять. Еще разъ цлую тебя за письма, но жду еще. Ты не повришь, какое они доставляютъ мн удовольствіе. Расцлуй Мишуньку.

17 октября.

Ты пишешь, что у тебя есть англійская дтская книга по естественнымъ наукамъ. Отчего же ты ее не переводишь? Переведи и, если хочешь, я исправлю. Жакъ Араго былъ бы, думаю, тоже интересенъ. Если изданіе его пошло бы, то пришли, я попытаюсь составить изъ него что нибудь. Думаю объ изданіяхъ вотъ что: дтскія книги намъ нужны, и ихъ у насъ нтъ. Но составленіе ихъ — дло нелегкое, поэтому вмст съ изданіемъ дтскихъ книгъ и съ пріисканіемъ способныхъ для того ладей было бы недурно издавать учебники, преимущественно или, еще лучше того, исключительно принятые министерствомъ народнаго просвщенія для учебныхъ заведеній. Этимъ дломъ занимался до сихъ поръ Глазуновъ, но я не думаю, чтобы это было его исключительной привилегіей. Переговори съ какимъ нибудь теб извстнымъ издателемъ, что же касается до дтскихъ, то я готовъ трудиться для этого дла, и если мой первый опытъ вышелъ бы неудаченъ, то, разумется, я не сталъ бы требовать за него вознагражденія. Лишь бы пошло дло: вотъ все, чего я желаю. Что касается до дтскихъ сказокъ, то нельзя ли сдлать что нибудь изъ собранія народныхъ сказокъ Аанасьева и др. Я знаю, что изъ многихъ сказокъ этихъ изданій не сдлаешь ничего дтскаго, но, можетъ быть, найдутся и годныя! Переговори и объ этомъ. Въ случа возможности пришли мн, Аанасьева и другія собранія, а я въ вид опыта составлю изъ нихъ нсколько сказокъ и, если ихъ одобрятъ, сталъ бы продолжать. Хорошо бы успть къ Рождеству, это дтская пора, но сомнваюсь, потому что рукопись отъ меня къ теб будетъ итти долго.
Жду тебя къ себ въ будущую пятницу и считаю каждый день, такъ мн хочется съ тобой видться, и такъ мн отрадно свиданье съ тобой.

28 октября.

Вчера, какъ ты и сама знаешь, выпалъ первый снгъ, который доставилъ мн минутное удовольствіе, потому что даже самое незначительное разнообразіе дйствуетъ благодтельно на мои нервы. Я подумалъ о Мишульк. Думаю, что съ прошлой зимы онъ уже забылъ снгъ, а потому ныншній ему былъ новостью. Что онъ обрадовался, удивился? Ужъ нынче ему не придется кататься на салазкахъ, какъ прошлую зиму.

31 октября.

Милый мой дружокъ Людичка! Получилъ два твоихъ письма: одно съ книгой и булочными печеніями, а другое, отправленное тобою съ почтой. Письмо съ приложеніями было для меня особенно пріятно, вслдствіе большого разнообразія впечатлній. Разсортировавъ съдобное, я умилился особенно при вид ватрушекъ. Но, какъ человкъ чернорабочій, съ міросозерцаніемъ экономическимъ, я задался при этомъ вопросомъ о длаемыхъ тобой на меня расходахъ. Не отвергая нисколько высокихъ достоинствъ нмецкаго булочника Вебера, я, тмъ не мене, признаю весьма положительныя качества и за русскими сайками и калачами, тмъ боле, что они гораздо дешевле. Разумется, они не въ состояніи замнить сладкихъ печеній, которыя служатъ у меня вмсто пирожнаго посл обда. Заботясь о своемъ желудк съ такою же нжностью, какъ и о глазахъ, я длю сласти на небольшія порціи, такъ что запасъ, привезенный тобою въ послдній разъ, тянется у меня и до сихъ поръ, ибо разсчитанъ до понедльника. Понятно, что сегодняшнее изобиліе нсколько измнило мои соображенія. Но такъ какъ изобиліе не бываетъ никогда излишнимъ, то, разумется, я радъ больше присылк, чмъ если бы ея вовсе не было. Не думай, однако, чтобы юмористическій тонъ доказывалъ, что у человка на сердц легко. Ныншняя недля мн особенно тяжела. Пишется туго, впрочемъ, кончу къ понедльнику 1-ю статью. А будетъ она называться: ‘Россія до Петра Великаго’. Теперь, получивъ переводъ безъ обозначенія срока, когда онъ долженъ быть конченъ, я не знаю, за что приниматься: за продолженіе ли статьи или за исторію Америка. Узнай на счетъ срока.

6 ноября.

Получилъ твое письмо, получилъ VIII томъ и получилъ пирожныя. До слдующаго твоего прізда прошу больше не присылать мн ни лакомства, ни състного, ибо явится уже изобиліе, превышающее силы моего желудка. Хотя изъ патріотическаго чувства я и выразился въ пользу русскихъ саекъ и калачей, но теперь убдился опытомъ, что то было увлеченіе воображенія, рисовавшее сайки въ преувеличенномъ свт. Он больше хороши для воображенія, чмъ для желудка. Мой желудокъ больше нмецкихъ свойствъ, и сайки ему не подъ силу. Знаешь ли, что я не мъ никогда чернаго хлба, потому что онъ трудно варимъ для меня. Эта новость явилась уже въ моей одинокой жизни, и, разумется, съ перемной жизни моей первой заботой будетъ позаботиться объ укрпленіи желудка.
Меня очень огорчаетъ, что я не могу сдлать для Миши пріятными наши свиданія. Если играть съ нимъ, — а для этого нужно возиться съ нимъ, а слдовательно имть силу, которой теперь у меня немного,— то придется мало говорить съ тобой, а когда займешься бесдой съ тобою, то для Миши не остается времени. Это мн напоминаетъ самарскаго доктора,— фамилію его забылъ, — который звалъ утку глупымъ жаркимъ, потому что одной ему мало, а двухъ — много. Впрочемъ, относительно свиданія съ тобою и Мишунькой я отличаюсь еще большей жадностью, чмъ самарскій докторъ, потому что, еслибы можно было вмсто часу видться съ тобою шесть часовъ подрядъ, то и этого я не нашелъ бы излишнимъ. Совершенно, какъ бдный — относительно денегъ — чмъ больше, тмъ лучше.

8 ноября.

Если издатели не захотятъ переводить находящуюся у меня нмецкую исторію Сверо-Американскихъ Штатовъ, то я бы сдлалъ изъ нея журнальную статью. Можно ли это?
Не знаю, какъ и начать письмо, чтобы однимъ словомъ выразить, какъ я тебя люблю и цню. Другъ Людя, милый другъ,— все это не то, что я чувствую. Знаешь ли, что твое вниманіе ко мн тронуло меня до слезъ? Ты скажешь, что мои нервы разстроены отъ одинокой однообразной жизни. Пусть такъ, но въ такомъ случа я бы хотлъ, чтобы относительно тебя мои нервы остались навсегда такими, какими они у меня теперь. Такъ бы и полетлъ къ теб, чтобы расцловать твои ручки и моего милаго Мишульку. Вдь я только вчера вечеромъ по сильному колокольному звону догадался, что сегодня праздникъ. И, спросивъ, узналъ, что Михайловъ день. Тогда я побранилъ себя за безпамятство и очень жаллъ, что въ письм къ теб не просилъ расцловать крошку именинника. Получилъ онъ отъ тебя какіе нибудь подарки, и чмъ знаменуется для него сегодняшній день? Теб показалось мое письмо веселымъ — очень можетъ быть, потому что можно быть веселымъ даже и отъ того, что разсчитываешь просидть еще четыре, а не восемь мсяцевъ. Почему-то я смотрю съ сильно-радостнымъ чувствомъ на мартъ мсяцъ. Не близко!
Кто научилъ тебя быть такой внимательной? не правда ли — глупый вопросъ, какъ будто можно научить человка этому.

13 ноября.

Знаешь ли ты, голубчикъ, что я чувствую въ себ силу и способности писать къ теб письма такой же длины, какъ мои журнальныя статьи? Но не бойся, я не стану пугать тебя подобными посланіями и въ отвлеченности вдаваться не стану.
Переходя на почву положительности, обращаюсь къ теб съ слдующими просьбами, которыя забылъ передать при свиданіи. Вдь ты не можешь себ представить, какъ переворотъ совершается въ моихъ мозгахъ, когда я иду къ, теб — точно кто нибудь помшаетъ у меня въ голов палкой. Всегда все перезабуду, а между тмъ все-таки не нахожу довольно предметовъ для разговора. Совершенно, какъ влюбленный мальчикъ. Зато, явившись въ мою комнату, я въ мигъ охлаждаюсь на нсколько градусовъ и, сосредоточиваясь понемногу, припоминаю наконецъ все, что хотлъ или что слдовало сказать. Одну ошибку я уже поправилъ въ начал письма, теперь поправляю и другую забывчивость. Пришли мн вотъ какія книги: ‘Человкъ и мсто его въ природ’ — Фохта, журналъ ‘Вокругъ Свта’, ты, кажется, говорила, что видла его у кого-то изъ знакомыхъ. Мн все равно, хотя за одинъ прошлый годъ, хоть даже разрозненный, романъ графа Толстого — ‘Князь Серебряный’. Онъ помщался, кажется, въ ‘Русскомъ Встник’ за прошлый годъ, Сказки Аанасьева и Сказки братьевъ Гриммъ, он переведены на русскій языкъ. Если вышли слдующія изданія: Бокль — ‘Исторія цивилизаціи Англіи’, 2-я часть (первая у меня есть), Геттнеръ — Исторія литературы (первая часть — Англія — у меня есть), Фохтъ — Физіологическія письма (выпускъ второй), — то вышли ихъ, а если нтъ, то попроси ихъ выслать, когда выйдутъ. Да нтъ ли какихъ либо иностранныхъ изданій, чтобы Составить журнальную статью? Я думаю, это можетъ сказать Благосвтловъ, да у него же узнай, какъ ршила цензура съ моей статьей, и тотчасъ же увдомь.

1 декабря.

Если у васъ тамъ хорошая погода, зато у насъ дурная, Это законъ равновсія. Маленькій кусочекъ неба, созерцаніемъ котораго я имю право наслаждаться, постоянно одного свтло-сраго цвта, несмотря на такой скромный цвтъ и на небольшой свой размръ, онъ сыплетъ безпрерывно то снгъ, то дождь, изъ чего я заключаю, съ большимъ вроятіемъ, что и въ Петербург стоитъ такая же скверная погода. Но это бы еще ничего, а на бду легковрнымъ ученые астрономы распускаютъ слухи, будто бы на неб явилась та же комета, которая была видна въ Петербург въ 1824 году, и предсказываютъ сильное наводненіе на 6 декабря. Астрономы, разумется, имютъ полное право врать, потому что это не запрещено имъ никакими законами, но для людей доврчивыхъ тмъ не легче. Соображая средства спасенія, я кидаю благодарные взоры на печку, которая, подобно одинокой скал, приметъ меня на свою вершину съ той книгой въ драгоцнномъ переплет, которую ты просила меня не испортить.
Очень я радъ за Мишульку, которому швейцарскій климатъ будетъ очень полезенъ, да думаю, что и еня пополнетъ отъ него, подобно тому, какъ это случилось и въ благословенной Ундинской слобод. Какой, право, очаровательный край, и какъ счастливы т цивилизованные люди, которыхъ судьба заноситъ къ тунгусамъ и калошамъ!
Радъ я и за еню, что ей нравится за границей. Да, такъ и слдовало. Вдь это только наша деревенская кормилица находила, что ея деревенская изба красиве Лувра, и ея мужъ величественне Наполеона III.
Переводъ Исторіи Америки такъ для меня противенъ, что были дни, когда я изъ отвращенія къ нему не могъ ршительно работать. И отчего это отвращеніе? Думаю оттого, что не увренъ въ деньгахъ и болитъ грудь. Я просилъ Евгенію Егоровну дать знать издателю, что я переведу первую главу, а для второй, чтобы онъ искалъ другого переводчика. Эту работу я кончу дня черезъ три и тогда примусь за опытъ разсказа для дтей. Хочу для начала написать ‘Разсказы о животныхъ’, тутъ будутъ лошадь, медвдь, волкъ, лисица и заяцъ. Сначала напишу ‘лошадь’ и ‘медвдь’, если останутся довольны — буду продолжать.

10 декабря.

О себ писать мн, разумется, нечего, ибо дни мои такъ похожи одинъ на другой, какъ куриныя яйца. Впрочемъ, я здоровъ, и въ окружающемъ меня мір замтилъ ту перемну, что вмсто дождя изъ созерцаемаго мною кусочка неба, сталъ падать снгъ. Могу прибавить къ этому, что около 6 декабря стояли довольно сильные морозы.
Въ именины были у меня Евгенія Егоровна, Маиса и Надя. Какъ свиданіе экстренное и торжественное, оно было продолжительне обыкновеннаго, что доставило мн, разумется, большое удовольствіе.
Наконецъ-то я кончилъ переводить 1-ю главу Исторіи Америки. Точно гора свалилась съ плечъ. Я не запомню работы боле непріятной. Да и вообще начинаю чувствовать къ переводамъ отвращеніе. Думаю, что это происходитъ отъ того, что за переводами сидишь усидчиве и потому боле устаешь. Наконецъ, монотонность уроковъ вчно одного размра наводитъ такую же тоску, какъ и всякое однообразіе, создающее, по словамъ Молешотта, филистерство.
Радъ я за Мишульку, что швейцарскій воздухъ иметъ на него такое хорошее вліяніе. Впрочемъ, Миша въ этомъ отношеніи счастливъ, потому что съ самаго рожденія путешествуетъ въ мстностяхъ съ сухимъ, здоровымъ климатомъ. Напиши на маленькой бумажк письмецо и отдай ему отъ меня. Скажи, что пишетъ папа, и отвть мн, пожалуйста, что онъ-отвтитъ на это.
Ты хочешь выписать ‘С.-Петербургскія Вдомости’. А не хочешь ли, кром того получать и ‘Русское Слово’? Подъ бандеролю это обойдется не дорого (впрочемъ, надо справиться — пропрошу Машу), но книга будетъ приходить нсколько въ истрепанномъ вид.

15 декабря.

Теперь я начинаю снова чувствовать, что тебя здсь нтъ, милый мой дружокъ. И это я замчаю во всхъ мелочахъ. Ты говоришь, что русскіе больны не отъ дурного климата, а чисто отъ незнанія физіологіи и гигіены. Я скажу больше — они еще не въ состояніи понять необходимости не только этихъ, но и другихъ знаній. И вся наша бда отъ незнанія и недостатка воспитанія для дльности. Вс мы, повидимому, и добрые, и хорошіе люди, да только ни въ чемъ нельзя на насъ положиться, и ничего нельзя намъ поручить, потому что росли мы, какъ грибы, на-авось и кое-какъ. Приведу теб самый пустой фактъ, который мн испортилъ много крови: ‘Русское Слово’ вышло 29 ноября, а я, несмотря на письма къ Благосвтлову и къ Евгеніи Егоровн о присылк книги и на личную очень убдительную просьбу о томъ Евгеніи Егоровны и Маши, получилъ книгу только 14 декабря. Фактъ пустой, но повторяющійся въ разныхъ видахъ въ нашей повседневной жизни. Мы какъ будто не имемъ еще цивилизованныхъ потребностей и не понимаемъ ихъ въ другихъ. Мы беремъ деньги въ долгъ и общаемъ ихъ отдать въ срокъ и не отдаемъ. Мы назначаемъ свиданіе, положимъ въ 12 часовъ, а приходимъ въ 3. Мы общаемъ одно, а длаемъ другое. Мы не умемъ ни трудиться, ни веселиться, потому что обращаемъ ночь въ день, а день въ ночь. И живемъ мы такъ, какъ живется, безъ всякой предусмотрительности и системы. Я знаю, что система, доведенная до нмецкой крайности, создаетъ филистерство. Но разв нельзя быть дльнымъ, предусмотрительнымъ и порядочнымъ, не будучи филистеромъ? Можно, и доказательствомъ — американцы. Поэтому какъ можно больше полезныхъ знаній и житейской порядочности по отношенію къ себ и другимъ, т. е., такое развитіе въ человк ума и сердца вмст съ дловой практичностью — вотъ что хотлось бы воспитать въ Миш. думаю, что ты согласна со мной.
Сначала меня безпокоила мысль, чтобы не украли у тебя дорогой денегъ. Теперь же боюсь за твои вещи, отправленныя съ товарнымъ поздомъ. Особенно, если ты ихъ не застраховала. Пожалуйста, напиши, когда ихъ получишь. Что это съ Мишулькой, опять принялся за рисовань? И врно со страстностью? Укрпляй, ради Бога, ему здоровье, чтобы вышелъ желзный. Только въ здоровомъ тл здоровый духъ, и нужно, чтобы Мишулька полюбилъ свое тло, тогда только онъ пойметъ и пользу физіологіи и гигіены. Расцлуй милаго мальчика и говори ему чаще обо мн.
Прощай, мой дорогой другъ, цлую тебя много-много разъ и цлую Мишульку. Погода у насъ печальная, стоитъ тепло, хотя Рождество на двор. До свиданія, мой дружокъ.

18 декабря.

Такъ меня обрадовало твое послднее письмо, милый мой дружокъ. Теперь я знаю, что мы можемъ давать другъ другу всть, какъ будто между нами телеграфная проволока. А то я уже начиналъ безпокоиться, не зная, чему приписать, что бъ теб не доходили мои письма. Изъ того, что къ теб мое письмо шло 15 дней, а твои ко мн только 5, слдуетъ заключить, что отъ Петербурга до тебя втрое дальше, чмъ отъ тебя до Петербурга, подобный вопросъ уже разршался разъ относительно Парижа въ нашей литератур и, разумется, не повелъ ни къ чему.
Письмо твое доставило мн такое огромное наслажденіе, что я читалъ его нсколько разъ и, засыпая, чувствовалъ у себя улыбку удовольствія на лиц. Смшитъ меня Мишулька, обиду котораго я понимаю вполн, хотя и смюсь всякій разъ, когда представляю его себ въ обществ четырехлтней краснощекой нмки. Ну, какъ же не обидно — нашелъ онъ себ товарища и не можетъ сдлать себя ему понятнымъ, несмотря на вс усилія и все краснорчіе. Впрочемъ, я думаю они начнутъ скоро понимать другъ друга, и вообще Миша, какъ я думаю, сдлаетъ въ нмецкомъ и французскомъ языкахъ скоре успхи, чмъ еня.
Очень благодарю тебя, мой другъ, за портреты, хотя ихъ еще не получалъ, но благодарю тебя за то, что ты предупредила мою просьбу.
Мое положеніе очень удобно для нкоторыхъ физіологическихъ наблюденій надъ собственнымъ тломъ, но это такая выгода, которую я, разумется, не желалъ бы никому. Подождемъ еще.
Подобныя философскія утшенія очень обыкновенны, и все-таки они весьма пошлы, какъ пошлы и неумстны стереотипныя фразы въ утшеніе объ умершемъ: ‘такъ Богу угодно’, ‘вс мы должны умирать’, ‘видно, ужъ судьба’ и т. д. Кстати о смерти. Ты мн не говорила ничего, что умеръ Помяловскій. Я не знаю этого человка, т. е. не былъ съ нимъ знакомъ и видлъ его только нсколько разъ. Но извстіе о его смерти такъ поразило меня, какъ будто бы я лишился самаго близкаго друга. Скажу теб по секрету, что меня, какъ говорятъ, прошибло. Боже, Боже, — мало у насъ и такъ даровитыхъ и способныхъ людей, да и т не живутъ у насъ долго! Въ эти два года уже сколько выбыло подобныхъ даровитыхъ личностей. Бдная литература! И почему изъ литераторовъ должны выбывать только способные люди, а всякая дрянь, бездарность благоденствуетъ и заносится, подобно какимъ нибудь Скарятинымъ и Мельниковымъ. Грустно!

31 декабря.

Завтра Новый годъ. Встрчу я его сегодня въ постели въ глубокомъ сн. Странно, что я вижу иногда какіе-то особенные сны. Нынче, ни съ того, ни съ сего, видлъ вдругъ Наполеона III, будто бы онъ женился на какой-то моей родственниц, и знакомые мои, бывшіе на свадебномъ пиру, обращались со мной весьма почтительно, предвидя мое возвышеніе. А между тмъ тебя и Мишу, кого я люблю больше всего въ мір, и о комъ я чаще всего думаю,— я не вижу во сн никогда. Разъ, впрочемъ, я видлъ тебя — мы поссорились изъ-за чего-то.

4 января 1864 г.

Знаешь ли, чмъ выразилось мое довольство при полученіи карточекъ! Я началъ хохотать, но внутреннимъ, сдержаннымъ смхомъ. Такъ выражается у меня нынче всякая сильная радость. Еслибы было возможно шумное заявленіе радости, я бы хохоталъ громко, но какъ моя скромная жизнь возлагаетъ на меня обязательство самовоздержанія, то я и выражаю вс свои восторги тихимъ, но самымъ сердечнымъ смхомъ. Миша вышелъ поразительно хорошъ. Что это онъ держитъ въ рук — яблоко или мячикъ? Что за душка Миша! Ужъ такъ я теб благодаренъ. Я смотрю обыкновенно на васъ вмст, сложивъ карточки рядомъ. Сначала мн твое лицо казалось серіознымъ, но теперь я досмотрлся въ немъ до тихой спокойной улыбки, которая при бгломъ взгляд на портретъ незамтна…
Дтскіе разсказы, которые я было думалъ писать, теперь оставилъ. И для этого нужно быть на свобод, чтобы пересмотрть подобныя же изданія. Зная недостатки другихъ, можно ихъ избгнуть. А иначе напишешь, пожалуй, вздоръ, котораго и безъ меня довольно. Будь я вольный казакъ, я бы выбралъ своимъ критикомъ Мишульку, и тогда можно было бы написать что нибудь порядочное…
Съ тхъ поръ, какъ я сталъ ожидать своего освобожденія въ очень отдаленномъ будущемъ, я впалъ въ апатію: голова пуста и не хочетъ ничего длать, только бы лежалъ цлый день. Глупое и унизительное состояніе…

15 января 1864 г.

…Хочется мн писать къ теб еще, и потому беру сей полулистъ, и пишу. И опять о Миш. Есть у нмцевъ изданіе ‘Das Buch der Welt’, по крайней мр, было, но существуетъ ли оно теперь, наврно не знаю. Если нтъ его то есть другія подобныя. Русское ‘Вокругъ Свта’, что ты прислала мн, есть подражаніе этому изданію. Изданія этого рода богаты изображеніями животныхъ, растеній, наскомыхъ, видами городовъ, мстностей, замчательныхъ сооруженій и т. д. Все это иллюминовано, красиво, интересно и поучительно не только для дтей, но и для, взрослыхъ. При каждомъ изображеніи есть описаніе…
…Еслибы я не былъ разлученъ съ тобой и съ Мишулькой, то я подписался бы на такое изданіе и сдлалъ бы себ обязательство объяснять ему картинки по тексту. Это, разумется, лучше всхъ глупыхъ сказокъ о лшихъ и домовыхъ, потому что знакомитъ съ дйствительной природой…
…Поручи мн что нибудь сдлать за тебя, такъ, чтобы теб было меньше дла. Мн же это ничего, потому что я, какъ мн кажется, такъ поглуплъ, что не въ состояніи писать оригинальныхъ статей. Отъ однообразной жизни, лишенной всякихъ развлеченій, голова у меня ужасно устала…

31 января 1864 г.

…Въ т минуты, когда, валяясь ночью въ постели, я не могу заснуть, я пускаюсь обыкновенно въ придумываніе разныхъ изобртеній. Такимъ образомъ, я выдумалъ новую мостовую (торцовую), не гніющую и требующую ремонта разъ въ 10 лтъ. Даже и при первоначальныхъ издержкахъ она будетъ стоить гораздо дешевле ныншней и будетъ приготовляться изъ дерева, которое до сихъ поръ пропадало въ лсахъ даромъ. Потомъ я изобрлъ особую пушку… Ты не думай, что я шучу, я говорю серіозно и при первой возможности сдлаю непремнно опытъ…
Съ тхъ поръ, какъ я узналъ, что пріобрлъ въ твоемъ лиц новаго читателя своихъ статей, чего не бывало прежде, я стараюсь писать лучше и въ то время, когда пишу, думаю: ‘вдь будетъ читать Людя, нужно обдумать и изложить хорошенько’. Видишь, какъ дорогъ для меня такой критикъ и судья, какъ ты! Впрочемъ, давно уже извстно, что похвала одного истинно умнаго и благороднаго человка значитъ гораздо больше, чмъ неосмысленные отзывы легіона глупцовъ.

16 февраля.

…Нервы, мои нервы сильно ослабли. Придется цлый годъ лчиться. А еще я обтираюсь холодной водой два раза въ день, безъ этой предосторожности непремнно бы захворалъ. Но зато боле утончившаяся нервная впечатлительность сообщила мн нкоторыя свойства барометра, какъ его понимаютъ въ общежитіи. Я могу предсказывать погоду и чувствую ее не одной какой нибудь частью тла, какъ раненые или страдающіе ревматизмомъ, а всей свой нервной системой. Впрочемъ, этой чувствительностью гордиться особенно нечего — ею владетъ всякій птухъ. Дло только въ томъ, что при печальной погод не хочется ничего длать. И прекрасно, скажешь ты, и не длай, когда не хочется. Такъ я и поступаю, и не дале, какъ сейчасъ отложилъ занятія англійскимъ языкомъ, потому что ршительно ни одно слово не идетъ въ голову…
…Нейманъ, въ своей Исторіи Сверо-Американскихъ штатовъ говоритъ о Франклин слдующее: ‘Франклинъ былъ счастливъ, происходя изъ фамиліи съ здоровымъ духомъ и тломъ. Его родители не были никогда больны. Отецъ умеръ 89, а мать 85 лтъ. На ду и питье въ ихъ дом не обращали почти никакого вниманія — ли то, что подавалось на столъ, и о кушаньяхъ не бывало никогда рчи. Франклинъ оставался во всю жизнь вренъ этому порядку жизни, что и сохранило ему навсегда свтлую голову, быстрое пониманіе и разсудительность’. Когда я читалъ это мсто, то думалъ, разумется, о Миш. Но когда написалъ, то сталъ сомнваться, чтобы умъ, разсудительность и воспріимчивость давались человку такимъ легкимъ путемъ. Отчего же вс люди, дящіе умренно, не выходятъ Франклинами? Но какъ я люблю Мишу больше всего, даже до суеврія, то готовъ врить Нейману на слово, и если умренной дой можно сдлать подобіе Франклина, то, разумется, желалъ бы, чтобы превосходное физическое воспитаніе дало Мишульв здоровое тло и здоровый духъ. Думая о Миш и его воспитаніи, я забгаю всегда слишкомъ впередъ. Больше всего я боюсь нашихъ общественныхъ заведеній, гд молоденькій мальчикъ легко можетъ получить скверныя и вредныя привычки, которыя скоро унесутъ всю его юношескую силу, и тогда прощай будущій Франклинъ! Сила ослабленныхъ умственныхъ способностей уже не воротится. Думаю, что лучше всего, если только позволяютъ средства, воспитывать до университета дома. Не правда ли, моя дальновидность, хватающая на 15 лтъ впередъ, слишкомъ велика? Но вдь, Людичка, въ одиночеств думаешь еще и дальше, я думаю безпрестанно о старости и даже о смерти. Теперешній мой путь жизни ужъ не на гору, а подъ гору…

19 февраля.

…Наконецъ, я получилъ ‘Русское Слово’. Съ моей статьей поступили жестоко. Во второй глав ‘Нравственныя вліянія’ зачеркнули сплошь весь конецъ, больше печатнаго листа, такъ что теперь не оказывается никакого нравственнаго вліянія. Положимъ, что цензура можетъ даже и совсмъ не пропустить статьи, но зачмъ же зачеркивать то, что уже напечатано въ другихъ сочиненіяхъ? Это неудобно въ томъ отношеніи, что сбиваетъ нсколько съ толку. Впрочемъ, живя на свобод, можно бы примниться къ требованіямъ ныншней цензуры. ‘Русское Слово’, какъ ты увидишь, измнило къ лучшему свою физіономію, т. е. сдлало красиве свою обложку. Не знаю, насколько оно выиграетъ въ содержаніи, но вообще по характеру статей оно иметъ больше ученое, чмъ публицистическое направленіе. Какъ въ этомъ отношеніи, напримръ, ‘Современникъ’, который, кажется, ты получаешь, или, по крайней мр, читаешь?’
Еще относительно изданій: рукопись перевода нужно присылать въ цензуру и уже тогда печатать. Не забудь этого. Ты видишь, какъ я ухватился за твою мысль, точно будто мы съ тобой уже ршили заниматься изданіями постоянно и завели въ Петербург книжный магазинъ. Впрочемъ, я берусь горячо за вс твои, проекты, потому что они всегда, практичны и обдуманны. Ну, разумется, нельзя иногда безъ неудачъ, такъ случилось съ нашей фермой: но, во-первыхъ, подождемъ еще будущаго, а, во-вторыхъ, Наполеонъ I говорилъ, что во всякомъ дл можно разсчитывать на одну треть, а дв трети успха предоставить удач или счастью. Поэтому въ нашихъ общихъ длахъ расчетъ предпріятій отдай мн, а себ возьми остальныя дв трети, т. е. успхъ, потому что ты счастливе меня.
Посл нсколькихъ дней печальной и страшно тягостной для меня погоды, сегодня, наконецъ, свтлый солнечный день. Я, разумется, въ качеств барометра, заявляю сочувствіе къ солнечному теплу и свту боле спокойнымъ настроеніемъ духа. Но чувствую грудную боль. Думаю, это отъ того, Что нсколько дней сряду я былъ въ очень раздраженномъ состояніи, а вчера такъ ршительно былъ со мной какой-то нервный припадокъ. Мн говорили, напримръ: не раздражайтесь, старайтесь быть спокойны. Такіе совты напоминаютъ мн просьбу одной добродтельной жены къ своему мужу:
Чмъ болью мучиться такою,
Попробуй, лучше не дыши.
Или человку, у котораго ломитъ голову отъ боли, говорятъ, не думайте, что у васъ болитъ голова. Да какъ же не думать, когда болитъ? Можно молчать о своей болзни, это другое дло. Но вдь отъ молчанія еще не выздоровешь…

27 февраля.

… Ты пишешь, что начала читать мою вторую статью Но знаешь ли, что мн совстно за все, что я написалъ Я доволенъ всякой своей статьей, пока она не напечатана но какъ только она вышла изъ типографіи мн становится стыдно, точно я сдлалъ глупое дло. Только за свои лсныя сочиненія я не стыжусь: и это потому, что я имлъ въ лсномъ мір апломбъ, котораго у меня нтъ въ литератур. Особенно мн стыдно за Стар. и Нов. Свтъ. Мысль была хорошая, но я недоволенъ выполненіемъ, т. е. безталанностью изложенія и языкомъ, У который я намренно старался сдлать боле серіознымъ, въ род ученаго языка Отечественныхъ Записокъ. Ты спросишь, зачмъ я длалъ это, а потому, что я не на своей квартир, и ршительно не знаю теперешней цензуры…

2 марта.

… На той недл я читалъ ‘Взбаломученное море’ Писемскаго и нашелъ только одинъ недостатокъ — въ Писемскомъ нтъ вовсе ни того ума, ни того таланта, какой ему приписывали. Впрочемъ, у насъ всегда любятъ прокричать человка. Сначала поднимутъ выше небесъ, а потомъ начнутъ топтать въ грязи. Такъ сдлали нынче и съ Писемскимъ. Увлеченіе, говорятъ, признакъ молодости, а что русскіе еще молоды, это мы и сами говоримъ про себя, слдовательно, все въ порядк вещей. Въ ‘Взбаломученномъ мор’ нтъ ни силы, ни глубины мысли…

22 марта.

… Еслибы я пользовался возможностью жить вмст съ тобою, то мы могли бы хорошо организовать издательское дло: ты бы переводила и переводами уплачивала бы въ типографію за наши изданія, а я добывалъ бы средства для жизни журнальной работой. Какая, впрочемъ, грустная перспектива. Вчное писанье, вчное сиднье, съ сгорбленной спиной! Когда же отдыхъ человку и спокойная старость? Или нтъ ея труженику, и придется повторить извстную поговорку: кто въ сорокъ не богатъ, тотъ и умретъ такъ? Не думай, впрочемъ, что эти мрачныя мысли я пишу съ особенно мрачнымъ настроеніемъ духа. Странное дло: вчные труженики обыкновенно мечтаютъ о счасть сидть сложа руки, но отними у нихъ работу и дай имъ far niente — и они будутъ еще несчастне, чмъ были прежде…
… Ты требуешь проекта дляУдтской библіотеки, вотъ онъ: изданія 3-хъ родовъ: для дтей, которыя только умютъ смотрть, какъ Миша, и нужно, имъ все разъяснять и толковать. Для дтей лтъ 6—8, умющихъ уже читать, и для дтей лтъ 10, приготовляющихся уже въ гимназію.
Изданіе обнимаетъ вс отрасли знанія, изложеніе самое популярное — гораздо проще, чмъ Вагнера, ибо я не совсмъ доволенъ его манерой. Онъ пишетъ такъ, что при каждомъ слов является вопросъ, а между тмъ нужно удовлетворить ребенка вполн, иди, по крайней мр, по возможности вполн, что при Вагнеровской краткости и скудости фактовъ невозможно.
Для дтей перваго возраста издаются только картинки, по возможности, большого формата. Тутъ должна быть изображена полная зоологическая система, съ главными представителями родовъ. Главныя племена людей, и, пожалуй, національности, рзко бросающіяся въ глава своей вншней особенностью. Для руководства купи какую нибудь полную зоологическую таблицу, и ты сама выберешь все, что найдешь интереснымъ и поучительнымъ для дтей. Я не знаю, занимаютъ ли дтей ботаническія изображенія? Но считаю полезнымъ употребить въ дло и ботанику. Особенно растенія, частью и плоды, которые или особенно интересны по своей наружности, или употребляются въ хозяйств. Предметы архитектурные: дома, мосты, замки, дворцы, разумется, въ вид ландшафтовъ, съ людьми и разными сценами, пароходы, желзныя дороги. Изъ предметовъ домашней жизни все, что боле или мене возбуждаетъ любопытство: экипажи, мебель, посуда. Сельское хозяйство: орудія сельскаго хозяйства, машины, оживленныя изображеніемъ работающихъ на нихъ людей, такъ, чтобы разсказать, что длаютъ люди — напримръ, разныхъ родовъ мельницы, толчеи, коровники, конюшни — съ лошадьми и коровами, изображенія сельскихъ работъ — паханье, бороненье, свъ, жатва, молотьба и т. д. технологія сельскохозяйственная: какъ хлбное зерно превращается постепенно въ хлбъ, какъ изъ овцы выходитъ сукно, какъ изъ льняного смени полотно, а изъ быка сапоги. Ты понимаешь мою мысль. Общая технологія: приготовленіе стекла, выдуваніе посуды, дланіе зеркалъ, горшечное производство, фарфоровое, сахарный заводъ, шоколадная фабрика и т. д., писчебумажное производство, обои, стеариновый заводъ. Географія: виды разныхъ странъ, въ главной ихъ характеристик, Гренландія, Камчатка, Крымъ, тропическія мстности, гористыя страны, съ вчными снгами на вершинахъ горъ, сельскіе виды, или, лучше сказать, виды населенныхъ мстностей: самоды, остяки, лапландцы, русскіе, нмцы, итальянцы, испанцы, разные дикари Азіи, Африки и Америки, сверо-американцы. Выбирая для этого такія рзкія особенности, чтобы сейчасъ же составлялось опредленное понятіе о каждой національности, ея занятіяхъ я образ жизни. Промыслы: охота и рыбная ловля въ разныхъ частяхъ свта и по разрядамъ животныхъ: ловля китовъ, тюленей, собираніе жемчуга, добываніе золота и т. д. Изъ исторіи: памятники и монументы разнымъ великимъ людямъ, оказавшимъ услуги цивилизаціи.
Кажется, что этого довольно. Тутъ матеріалу тысячи на дв картинъ. Считаю удобне издавать ихъ въ-вид отдльныхъ изображеній, чтобы не стснять выбора.
Для второго возраста, или для дтей, начинающихъ читать, то же самое сопровождается отдльными монографіями, краткими, ясными, съ изображеніями въ текст, ^напечатанными крупно въ формат изданій Таухница. Каждая монографія отдльно. Кром того, небольшія повсти, разсказы изъ исторіи, анекдоты, сказки Пушкина, все съ иллюстраціями. Наконецъ, описанія нкоторыхъ физическихъ явленій: дождь, снгъ, градъ, холодъ, тепло, горніе, все это въ примненіи и связи съ ежедневной жизнью, въ род того, какъ у Вагнера.
Для третьяго возраста монографіи превращаются въ краткіе курсы. Тутъ ужъ географія — съ мірозданіемъ и кометами, затменія, приливы и отливы. Физическія явленія — тепло, холодъ, дождь и т. д., и вмст съ тмъ и разныя силы — электричество, магнитизмъ съ ихъ приложеніями къ жизни, напримръ, телеграфъ. Описаніе народовъ, путешествія. Описаніе техническихъ производствъ, фабрикъ и заводовъ, сельскіе процессы. Однимъ словомъ изложеніе того, что для перваго возраста только изображалось. Изложеніе только общихъ основаній, самое понятное и простое. Разсказы изъ исторіи въ вид отдльныхъ характеристикъ, біографій и полныхъ изложеній событій извстной эпохи въ связи. Стихи, повсти, разсказы, даже цлые романы. Химія, физіологія, гигіена — даже гимнастика. Но везд и во всемъ непремнно изображенія, а при описаніи явленій и силъ природы непремнно техническое примненіе ихъ къ жизни. Напримръ, полный трактатъ о вод можетъ распасться на множество монографій — вода ркъ, озеръ и морей, и жизнь въ ней животная и растительная, вода глетчеровъ, ледники Гренландіи и Ледовитое море съ его жизнью, вода облаковъ и пара съ приложеніемъ его къ жизни и къ паровымъ машинамъ. Здсь могутъ быть объяснены законы статики. Механика: машины, дйствующія въ нихъ силы, рычаги, законъ раздленія силъ и т. д., при этомъ объясненіе нкоторыхъ приложеній — напримръ, постановка Александровской колонны. Геологія. О томъ, что жило на земл до человка. Многое изъ этого могъ бы написать и я, и, какъ думаю, лучше русскаго перевода Вагнера. Не знаю, ясна ли теб общая идея, и какъ приложить ее въ частности. Однимъ словомъ, я думаю о дтской энциклопедіи, ршительно но всмъ отраслямъ знаній въ порядк и систем, въ вид одного обширнаго изданія. Это было бы полезно и для нашихъ взрослыхъ людей, которые нердко знаютъ мене, чмъ дти…

25-е марта.

Дружокъ Людя. Есть у нмцевъ дв энциклопедіи Die Wissenschaften in neunzehnten Jahrhundert Ромберга и Mahlerische Feierstunden Шпамера. Изданій этихъ видть мн не случилось, но знаю, что они хороши. Не наведутъ ли они тебя на полезныя мысли относительно дтской библіотеки, и нельзя ли ими воспользоваться съ извстными передлками для твоего изданія? Думаю, что можно. Но книги эти, вроятно, дороги, потому что ихъ много. Взгляни на нихъ и напиши мн свое мнніе. Потомъ у нмцевъ должны быть отличныя монографіи тсо отдльнымъ изобртеніямъ и открытіямъ, напримръ: исторія открытія и приготовленія пороха, книгопечатаніе и описаніе разныхъ отдльныхъ фабричныхъ и заводскихъ производствъ. Какъ жаль, что я не могу располагать собой: монографіи по технологіи, общей и частной, и физіологіи и гигіен, по физик и химіи, я взялся бы писать съ большимъ удовольствіемъ, и думаю, что справился бы вполн съ этимъ предметомъ. Обрати вниманіе на дв мои статьи: ‘Земля и органическая жизнь’ въ август прошлаго года и ‘Причины бдности’ въ феврал ныншняго. Мн кажется, он написаны весьма популярно и просто, если ты найдешь это такъ, то значитъ я могу писать для дтей, ибо я въ состояніи писать еще понятне, если буду думать, что пишу не для взрослыхъ, какъ было съ этими статьямй. Полагаю, что монографіи по экономическимъ вопросамъ были бы тоже весьма полезны, напримръ: ‘что такое трудъ’, ‘богатство’, ‘капиталъ’, ‘торговля’ и т. д. Самое изданіе нужно раздлить на серіи, по отдльнымъ предметамъ, напримръ: ‘Землевдніе’. Это можетъ быть цлый безконечный рядъ монографій по землеописанію и путешествіямъ, съ своей отдльной нумераціей томовъ, такъ, чтобы по мр новыхъ открытій продолжать выпускъ послднихъ извстій, замняя ими первые уже отжившіе выпуски. Точно такой же порядокъ принять и относительно другихъ серій, напримръ: исторія, зоологія, технологія. Научное заглавіе серіи помщать вмст съ No брошюры, или выпуска, только на корешк, а самый выпускъ озаглавить популярнымъ образомъ, напримръ ‘Технологія, вып. XX’, а на обложк: ‘Какъ печатаютъ книги’ или
‘Приготовленіе сахара’ и т. д. Скажу еще разъ, что я нахожу свою мысль правильной и полагаю, что если- подобными отдльными монографіями, не имющими, повидимому, связи, какую представляютъ полные научные трактаты (разумется, не для дтей), сообщится ребенку огромный запасъ разныхъ отдльныхъ, интересныхъ фактовъ и отрывочныхъ свдній, то и въ этомъ будетъ огромная польза, потому что ныншнія дтскія книги не даютъ и сотой доли того, что дала бы подобная энциклопедія.

27 марта.

… Часто думаю я о старости — мечтаю объ отдых и спокойной жизни среди поля, сада, лса, хотлось бы теплыхъ ясныхъ, солнечныхъ дней, спокойной безмятежной жизни среди сельскихъ занятій.

11 апрля.

Я вижу въ дтскихъ изданіяхъ дло такой великой важности, которое, по-моему затмеваетъ вс остальныя. Что можетъ быть важне распространенія полезныхъ знаній и воспитанія дтей. И если пригласить къ составленію книгъ ‘дтской энциклопедіи или библіотеки’ извстныхъ писателей и ученыхъ, напримръ, по русской исторіи Ник. Ив. Костомарова и т. д., то разумется, можно ручаться, что изданіе будетъ хорошо и полезно. Даровитыхъ и знающихъ сотрудниковъ найти не трудно, если дйствовать честно и разсчитывать исключительно на барыши, и изъ великаго дла сдлать спекуляцію, какъ это позволяетъ себ Вольфъ.
Напиши мн, пожалуйста, голубчикъ, какъ слагается характеръ Миши, какія въ немъ хорошія и дурныя стороны. Докторъ Бокъ говоритъ, что первые четыре года въ жизни ребенка самые важные во всей его жизни. Тутъ кладется основаніе будущимъ достоинствамъ и недостаткамъ человка. Въ возраст отъ 3—4 лтъ нужно стараться вселять въ дитяти любовь къ справедливости, такъ чтобы съ первымъ проявленіемъ сознанія дитя имло уже хорошее нравственное основаніе. Добрыя наклонности, образованныя безсознательно привычкою, укрпляются впослдствіи съ помощью разсудка и служатъ твердою основою для благороднаго характера. Вообще нравственное воспитаніе до 7-ми-лтняго возраста чрезвычайно важно, потому что чувство добра и справедливости образуется въ эти годы легче, чмъ впослдствіи. Это мнніе кажется мн вполн правильнымъ. Къ сожалнію, много ли на свт людей, понимающихъ такъ дло воспитанія? Обыкновенно дти растутъ, какъ грибы, или безъ всякой заботы воспитываясь одними вншними обстоятельствами и разными случайностями, или же пріобртаютъ отъ своихъ родителей познанія, которыя длаютъ ихъ на всю жизнь дураками. Вотъ причина такого обилія глупцовъ и медленности прогресса…

29 апрля.

…Съ редакціей я свелъ счеты и получилъ деньги по февральскую книжку включительно. Что будетъ впередъ — не знаю. Но посл запрещенія цензурой статьи объ уголовномъ правосудіи Западной Европы я боюсь, что не напечатается, пожалуй, и моя послдняя статья, представленная мною три дня тому назадъ: ‘Цивилизація прошедшаго и будущаго’, а ты сама знаешь, что въ моемъ положеніи особеннаго богатства матеріаловъ и даровитости, или врне плодовитости, ожидать отъ меня нельзя. Я удивляюсь еще, что у меня достало силъ даже на то, что я написалъ до сихъ поръ, и начинаю бояться, что скоро не достанетъ ни матеріаловъ, ни способности писать дальше. Не думай, что я хочу рисоваться этими словами: люди исписывались даже на свобод, люди съ большими талантами, ну, а мои средства весьма ограничены. Понятно, что я имю полное основаніе бояться, что черезъ два мсяца, а, можетъ, и раньше, мн писать будетъ нечего. Теперь у меня голова совершенно пуста, что совершенно понятно, если обратить вниманіе на то, что при умственномъ труд нуженъ большій отдыхъ и большее разнообразіе жизни, чмъ при труд физическомъ…

14 іюня.

… Сегодня я писалъ о часахъ и, разумется, сейчасъ же перенесся мыслями къ Миш и вообразилъ себ, какъ я дарю ему стнные часы, и какъ мы съ нимъ ихъ разбираемъ и составляемъ. Сколько есть подобныхъ предметовъ, которыхъ изученіе, нисколько не напрягая способностей, доставляетъ вмст съ тмъ огромное удовольствіе. Вся физика предметъ именно такого свойства въ своихъ начальныхъ основаніяхъ. Разумется, въ своемъ дальнйшемъ развитіи она нсколько трудне, но вдь тогда и у ребенка умъ становится крпче. А какой бездн фактовъ можно научить ребенка до 10—12 лтъ! И вс эти факты онъ усвоитъ такъ же легко, какъ усваиваетъ и всякія игры. Я знаю очень хорошо, что надъ системой воспитанія дтей игрушками вс порядочные люди смются, потому что эти отрывочныя знанія не пріучаютъ думать послдовательно, но съ другой стороны я знаю и то, что Миша сильне своими способностями, чмъ тломъ, слдовательно нужно беречь его голову, и для него, мн кажется, лучшій способъ воспитанія будетъ заключаться именно въ доставленіи ему отдльныхъ фактовъ, разумется, не въ разбросъ, а въ послдовательной связи, съ 12-ти же лтъ можно будетъ уже вести голову и путемъ логическаго развитія мысли математикой, которая лучше всхъ знаній пріучаетъ думать послдовательно и правильно, а не прыжками и отрывками мыслей, какъ пріучаютъ думать двицъ…^

1 іюля.

Дружокъ Люля! И въ моей жизни есть и радости и сюрпризы. Такъ, Надя мн пишетъ, что въ ныншней майской книжк ‘Русскаго Слова’ помщены дв мои статьи: 1) ‘Прошедшее и будущее европейской цивилизаціи’ и 2) ‘Современное значеніе уголовнаго нрава въ Западной Европ’. Случилось это такъ. Вторая статья, которой я далъ заглавіе: ‘Уголовное правосудіе Западной Европы’, назначалась для мартовской книжки и, что очень огорчило меня тогда, была запрещена цензурой. Но, видно, нашли потомъ, что запрещеніе можно снять, и вотъ статья является въ печати, хотя съ нсколько измненнымъ заглавіемъ. Но новое заглавіе неврно, потому что ‘Уголовное право’, какъ назвали ее, есть теорія, а я говорю въ стать не о теоріи, а о современной уголовной практик. Увдомляя меня о помщеніи этой статьи, Надя ставитъ дв точки и прибавляетъ: ‘не знаю — чья’. Отъ кого хотла секретничать Надя — не знаю, потому что имя автора извстно и начальству и цензур, а если его не выставили въ журнал и помтили подъ статьей какія нибудь буквы, такъ это просто потому, что въ журналахъ есть обычай не помщать въ одной книжк дв, статьи подъ однимъ именемъ. Этимъ путемъ составился случайно. въ ‘Современник’ мой псевдонимъ Т. З., который принялся и въ ‘Русскомъ Слов’. Первая статья тоже имла у меня другое заглавіе и гораздо короче ныншняго: ‘Цивилизація прошедшаго и будущаго’. Тутъ сдлала измненіе, вроятно, редакція, которую я просилъ процензуровать статью до цензуры. Теперь ты очень хорошо понимаешь, что я жду нетерпливо майскую книжку…
… Съ развитіемъ книжнаго и журнальнаго дла у насъ сталъ являться литературный пролетаріат. Въ Западной Европ это давно уже не новость, но у насъ пока литературные рабочіе печальная новинка, которой многіе даже и не подозрваютъ. Положеніе этихъ людей, разумется, хуже положенія крестьянъ, потому что у тхъ есть земля, а у этихъ ничего, кром дырявыхъ сапоговъ и прорваннаго сюртука…

10 іюля.

… Очень теб благодаренъ за выписку изъ письма Вени. Одна половина его замчанія вполн врна, а другая нтъ. Онъ находитъ слабой мою статью объ отживающихъ словахъ, Причина въ томъ, что подобныя статьи не по моимъ силамъ. Я знаю, что не долженъ писать такъ называемыхъ теоретическихъ статей, ибо вслдствіе плохого воспитанія я не умю думать въ строгой послдовательности, а думаю афоризмами. Этотъ недостатокъ, при внимательномъ чтеніи, легко замтить въ каждой моей стать. Къ сожалнію, бываютъ случаи, когда писать хочется, а нечего, и оттого погршишь иногда такой статьей, какой писать бы не слдовало. Къ числу такихъ принадлежитъ и ‘отживающія слова’. Что же касается до совта Вени не писать статей по естественной исторіи, на основаніи того, что будто бы въ стать ‘Земля и орг. жизнь’ (августъ 1868 г.) есть неврности противъ новйшихъ теорій, то совтъ этотъ неправиленъ. Съ большой основательностью Веня могъ бы сказать, что не слдуетъ писать, пока не узнаю новыхъ системъ. Это было бы врно, потому что по пословиц — не боги горшки обжигали — естествознаніе совсмъ не такая вещь, которая была бы мн недоступна!’ Наконецъ, мн кажется, — статьи этой у меня нтъ,— что у меня нигд не ‘проглядываетъ вра въ ту ветхую теорію, по которой за каждымъ геологическимъ періодомъ покоя слдовалъ внезапный переворотъ во всей земл, убивавшій все земное’. Но еслибы даже это и было, то оно прошло невозвратно, напиши Вен, что я прочиталъ и Дарвина и Ляйеля, и что въ настоящее время пишу статью по естествознанію. А между прочимъ попроси его сообщить свой отзывъ о моей стать ‘Прошедшее и будущее европейской цивилизаціи’ (май 1864 г.). Съ какимъ бы удовольствіемъ я писалъ ему, а еще съ большимъ удовольствіемъ увидлъ бы его лично! Но ни то, ни другое невозможно. Впрочемъ, по теоріи Евгеніи Егоровны, не слдуетъ огорчаться, потому что все кончается всегда къ лучшему, и она уврена, что наступитъ наконецъ время, когда вс т, кого она любитъ,— т. е. ея дтищи и въ томъ числ и я,— соберемся около нея въ Подоль. Скажу теб, что эта мысль, т. е., что мы соберемся вс вмст, мн очень улыбается. Нельзя сказать, что свиданіе со всми дтищами доставило бы мн одинаковое удовольствіе, но ужъ одинъ Веня въ состояніи выкупить вс недостатки остальныхъ.

17 іюля.

… Когда Креза поставили на костеръ, онъ сказалъ: о Солонъ! Солонъ! Я же, подобно ему, скажу: о свобода! свобода! Сегодня я выражаюсь что-то все сравненіями. Не знаю, объяснять ли это въ худую или хорошую сторону. Даже не знаю, весело мн или скучно. Ты скажешь — весело, а я скажу — скучно, и сошлюсь на юмористовъ, которые большею частью писали въ серіозномъ состояніи то, отъ чего другіе помирали со смху. Въ себ я замтилъ еще вотъ какую особенность, или врне не въ себ, а въ своей судьб. Моя судьба распоряжается мной по теоріи сюрпризовъ и экспромтовъ….

23 іюля.

Надняхъ я кончилъ и представилъ по начальству статью ‘Древность и совершенствованіе человческаго типа’, составленную по новйшимъ научнымъ открытіямъ. Жалю объ одномъ, что написалъ ее коротко, въ нкоторыхъ мстахъ надо бы развить. Статья эта хотя и не написана такъ талантливо, какъ пишетъ Писаревъ, но заключаетъ много весьма интересныхъ и большинству нашей публик неизвстныхъ фактовъ о древности человка на земл. Между прочимъ привелъ я доказательства, которыя не понравятся нашимъ дамамъ, избалованнымъ похвалами, о томъ, что женщина по анатомическимъ признакамъ приближается къ животному типу боле мужчины и иметъ всегда мозгу меньше, чмъ у него.
Въ ‘Русскомъ Слов’ опять новый цензоръ, которымъ еще мене довольны, чмъ прежнимъ, но къ октябрю, говорятъ, будетъ другой. Должно быть, перемна случилась по случаю лта, т. е. отъзда стараго цензора въ отпускъ или куда-нибудь. Вообще эти переходы чрезвычайно тяжелы для пишущихъ, ибо каждаго цензора свой царь въ голов, я каждый черкаетъ по своему усмотрнію. Одинъ, напримръ, особенно крутъ съ статьями политическаго характера, но смотритъ легко на экономическія, другой опять снисходителенъ къ политик, но зато- сердитъ съ экономизмомъ, гд могутъ прокрасться идеи соціалистическія и т. jp, такъ что одинъ пропускаетъ то, что другой зачеркиваетъ. Вотъ тутъ и пиши, какъ знаешь….

25 іюля.

Какъ ты живо описываешь хлопоты Мишульки! Я такъ и представилъ себ его суетню и откапыванье червяковъ. И разумется, вс манипуляціи при рыбной ловл: Миша свершаетъ съ торжественной важностью, съ великой горячностью и. съ такимъ жаромъ, какъ бы дло шло. о спасеніи чьей нибудь жизни? При этомъ такъ же, конечно, разговоръ свершается на нмецкомъ язык. Ахъ, мой Мишуля! Мишуля! такъ бы и половилъ съ нимъ вмст рыбу! А, можетъ быть, и придется когда нибудь. Вдь у меня одно изъ пріятнйшихъ мечтаній думать именно о воспитаніи Миши.
Отъ того я и завидую теб, что ты отправляешься съ нимъ въ звринецъ. Когда Миша будетъ понимать больше, его нужно будетъ познакомить наглядно со всми ремеслами, фабричными и заводскими производствами, т. е. показать ему въ натур все то, что изображено въ Энциклопедіи Лаукарта. Вообще всякой теоріи и всякому умозрнію должны предшествовать практика, опытъ. Тогда заключеніе составляется само собой безъ труда…

12 августа.

Дружокъ Людя. Я не думаю, чтобы ты брала на себя адвокатуру за женскій мозгъ только потому, что ты сама женщина, что же касается до меня, то я излчился уже отъ мужского самолюбія и даю очень небольшую цну мужскому уму. Чмъ больше знакомишься съ исторіей, чмъ лучше понимаешь, что было и что есть^тмъ больше убждаешься въ ничтожности мужского большинства. Да и можно ли говорить объ ум, когда до сихъ поръ все ршалось (зачеркнуто)…
Впрочемъ, относительно женскаго мозга можно сказать то, что самый большой изъ извстныхъ до сихъ поръ мозговъ, всившій. 1,8.72 грамма, принадлежалъ женщин, слдующій затмъ наиболе тяжелый мозги, въ 1.861 граммъ былъ у Кювье, потомъ Байрона въ 1.807 граммовъ, а затмъ у одного сумасшедшаго (1.783 гр.). Ужъ изъ этого одного ты можешь видть, что на развитіи и вс мозга еще нельзя основывать точное сужденіе объ ум. Вообще замчено, что люди, страдавшіе головными болзнями, имли тяжелый мозгъ. Но есть другіе анатомическіе признаки, по которымъ женщина считается переходной формой отъ мужчины къ ребенку. Но и это не даетъ еще мужчинамъ никакого права сказать, что они умне женщины или способне ихъ къ развитію, потому что то, что собственно считается у мужчинъ образованіемъ, и чмъ они кичатся передъ женщинами, есть въ сущности знаніе извстныхъ пріемовъ вншней формально общественной жизни и только. А вдь этому можно выучить и обезьяну. Изъ этого ты видишь, что мы смотримъ съ тобой на вопросъ о сил женскаго ума одинаково, и не отвергая того, что на свт больше дуръ и дураковъ, я думаю, ты собственнымъ наблюденіемъ пришла и къ тому убжденію, что, благодаря Бога, есть еще, между прочимъ, и умныя женщины и умные мужчины совершенно равносильныхъ способностей.
Вопросъ этотъ, впрочемъ, такого свойства, что по поводу его можно написать не только журнальную статью, но и, пожалуй, даже цлое сочиненіе. Но не бойся, ни того ни другого я въ письмахъ къ теб писать не буду…

17 августа.

Я прошу Надю сообщить мой проектъ Благосвтлову. Вотъ его сущность: завести изданіе по подписк отъ редакціи Русскаго Слова, т. е. журнала честнаго и установившагося, слдовательно довріе публики будетъ. Подписная цна 3 р. въ годъ за 6 томиковъ формата Таухница, безъ пересылки. При отдльной продаж томикъ 65 к… Я предлагаю Благосвтлову это дло пополамъ, и думаю, что для начала совершенно достаточно 1.000 рублей. Если онъ согласится, то, при заключеніи условія, я выговорю себ переводъ трехъ томовъ, которые и отдамъ теб…
Проектъ этотъ можетъ кончиться, какъ извстная исторія съ горшкомъ молока, тмъ не мене я считаю его все-таки вполн врнымъ и не сомнваюсь въ успх, боюсь только, что Благосвтловъ будетъ мямлить, а тутъ надо ршать скоре, да сейчасъ же и приступать къ длу…

25 августа.

Въ твоемъ письм я подмтилъ черту, чрезвычайно свойственную русскому складу ума. Это воздержаніе себя отъ всякаго спекулятивнаго мышленія. Только что человкъ по забывчивости предастся отвлеченностямъ или логическимъ выводамъ, тотчасъ же спохватится и остановитъ себя, точно ему это стыдно. Такъ и ты. Заговоривъ о причинахъ, почему женщины длаютъ такъ часто глупости при воспитаніи дтей, ты сейчасъ же остановила себя вопросомъ: ‘къ чему я это все написала?’ Веня точно также. Поэтому онъ и не любитъ и не перевариваетъ никакой философіи. Что, впрочемъ, совершенно справедливо, ибо въ томъ вид, какъ сочинили ее нмцы, писавшіе нарочно особенно запутанно и придумавшіе термины, чтобы не сдлать знанія популярнымъ и избжать преслдованій, наука эта также тяжела для головы. какъ каменья для желудка. Впрочемъ, и помимо этихъ причинъ, русскій человкъ не особенно жалуетъ умозрнія и любитъ больше существенное и положительное. Поэтому, чтобы пишущій имлъ успхъ въ публик, онъ долженъ умть воздерживаться отъ паренія въ пустыняхъ умозрнія и долженъ предлагать то, что въ простой боле осязательной форм, такъ сказать, наглядно и практически объясняетъ дло. Однимъ словомъ у насъ можетъ имть успхъ только форма простого изложенія и разсказа, не возбуждающаго особаго напряженія мысли. Придерживаясь твоей системы, я бы долженъ былъ сказать: къ чему я написалъ все это? Но я этого не сдлаю, потому что иначе мн придется извиняться въ каждомъ письм, и я надомъ теб, моему голубчику… ты замчаешь: не то ужасно, что всю жизнь надо работать, а то, что можешь остаться безъ работы. Да вдь эта же мысль пугаетъ и меня, съ тою только разницей, что ты боишься пролетаріата въ пору силы, а я боюсь его, какъ несчастія обезсилвшей старости…

27 августа.

Я получилъ Русское Слово, Книжный Встникъ, сочиненія Островскаго и Древность человка, наконецъ узналъ, что три мои статьи ‘Россія до Петра I’, ‘Очерки изъ исторіи Амер. Шт.’ и ‘Прошедшее и будущее европейской цивилизаціи’ названы въ одномъ изданіи замчательными статьями. Авторское самолюбіе, какъ ты знаешь, великая слабость всхъ пишущихъ, и потому поймешь, что эта похвала показалась мн розовымъ масломъ йли утшительнымъ бальзамомъ на израненное сердце. Человкъ, какъ и другіе! впрочемъ, съ той разницей, что я чрезвычайно недоврчивъ ко всему тому, что пишу. Я всегда боюсь, что глупо. Оттого-то меня такъ и обрадовала похвала. Все это вмст доставило мн нсколько пріятныхъ радостныхъ мгновеній, тмъ боле, что ко всему, что я сказалъ выше, присоединился утвердительный отвтъ Благосвтлова на мое предложеніе, отъ котораго ты отказалась.
Онъ согласенъ на изданіе романовъ и даже думаетъ расширить изданіе, т. е., кром англійск., и другіе. Изданіе начинается съ января, и нынче длается публикація и объявленіе на подписку. Основной капиталъ нашъ всего тысяча рублей, по 500 р. съ каждаго. Если дло пойдетъ, то уже въ будущемъ году я могу разсчитывать на 1.000 руб. прибыли, если же лопнетъ, то я потеряю не боле 500 рублей. Впрочемъ, этого ожидать нтъ причинъ, ибо изданіе подъ фирмой установившагося и всмъ извстнаго по своей честности Русскаго Слова. На этомъ-то и весь расчетъ успха подписки. Теперь я выговорю теб переводную работу. Хорошо? Но вотъ въ чемъ горе. Есть много разныхъ мелочныхъ вопросовъ и обстоятельствъ, которые мн бы нужно разъяснить съ Благосвтловымъ, черезъ переписку или посторонняго это совершенно невозможно, напримръ, выборъ романовъ для перевода, съ какихъ начать, ибо ихъ тысячи, какъ устроить обоюдный контроль и учетъ и т. д. Мн бы хотлось лично переговорить съ Благосвтловымъ, но не знаю, какъ это сдлать, а нужно бы теперь, т. е. до объявленія, ибо въ немъ долженъ быть уже выясненъ для публики весь характеръ изданія и указаны сочиненія. Что ты довольна этимъ дломъ? Непремнно отвть…

12 сентября.

Радъ, что наше предполагаемое изданіе романовъ теб улыбается. Ужъ, конечно, еслибы это дло удалось,— а еще нужно просить разршеніе цензуры,— т. е. по числу подписчиковъ было обезпечено, то было бы превосходно и для тебя и для меня. Я уже писалъ, что мое условіе, чтобы половина перевода была моя (имлъ въ виду тебя).
Выборъ романовъ еще не сдланъ, ибо сначала нужно покончить съ разными формальностями, но я писалъ Благосвтлову, что нужно поспшить. Я предполагалъ только одни англійскіе романы, но Григорій Евлампіевичъ думаетъ — еще и нмецкіе, итальянскіе и другіе, вообще все, что есть хорошаго. Эта мысль хороша и шире моей, но я боюсь, что мы раскидаемся. Лучше бы держаться боле тсной программы. Я послалъ Благосвтлову списокъ романовъ Купера и Бульвера, у насъ неизвстныхъ, а между тмъ превосходныхъ. Если дло состоится, что я узнаю, вроятно, скоро, то ты несомннно получишь работу. Во всякомъ случа, я думаю,нужно давать на половину изъ теперешнихъ романистовъ (текущихъ) и романистовъ 80 годовъ, ибо они посильне. Полагаю, что не нужно брезгать и Вальтеръ-Скоттомъ, ибо — сила.
Для кого ты переводишь Гете? если для В., то печаль…

12 сентября.

Я даже не увренъ теперь въ наши романы, потому что Благосвтловъ хотя и согласился, но въ то же время предлагаетъ другое предпріятіе: издавать популярныя сочиненія (переводныя) по естественной исторіи и другимъ наукамъ. Но за это дло, какъ я слышалъ, уже взялась другая компанія: Зайцевъ. Ковалевскій и еще кто-то. Да еслибы и не взялась, я все-таки считалъ бы романы лучшимъ дломъ. Я уже выговорилъ и получилъ согласіе Благосвтлова, чтобы половина переводовъ принадлежала теб… Во всякомъ случа въ теченіе этого мсяца дло разъяснится, т. е. получатся согласіе почтамта и цензурнаго комитета.

2 октября.

Хотя въ настоящемъ письм корреспонденція Миши ко мн прекратилась, но я не думаю отстать отъ него такъ скоро и посылаю ему сказку о Миш и Кол.
‘Милаша Миша. Разъ Коля и Миша пошли на озеро играть въ камешки и увидли въ земл дырку. Пойдемъ туда, сказалъ Миша.— Пойдемъ, отвтилъ Коля. И вотъ ползъ сначала Миша, а потомъ Коля. Они ползли долго, долго — день ползли, два ползли, и ужасно проголодались. На четвертый день услышали, что пахнетъ жареными сосисками. Миша такъ обрадовался, что брыкнулъ ногой и задлъ Колю за носъ. Коля крикнулъ, и вдругъ передо ними открылась комната… Мама доскажетъ конецъ’.

10 октября.

Хотя главный цензоръ и отказалъ Благосвтлову, но я думаю, что это произошло или отъ нежеланія или отъ неумнія объяснить ему дло. Романы не были бы изданіемъ редакціи P. С., они только соединялись бы съ этимъ изданіемъ ради выгоды пересылки и обезпеченія. подписчиками. Объ этомъ я думаю написать Благосвтлову, чтобы онъ объяснился съ кмъ слдуетъ еще разъ.
Въ ‘Русскомъ Слов’ теперь цензоромъ Еленевъ, тотъ, что былъ въ ‘Современник’ въ 1861 и 1862 гг. Это господинъ съ очень мягкими, цивилизованными манерами, съ дипломатической рчью, но вмст съ тмъ съ перомъ несокрушимой, римской твердости, когда онъ вооруженъ имъ при чтеній -корректуры. Печальныя послдствія этой твердости я испыталъ на нсколькихъ статьяхъ, и потому все странное и внезапные переходы къ новой матеріи, или неясности и недостатокъ связи не станови въ вину мн. Не мшаетъ также замтить, что и корректоръ ‘Русскаго Слова’, должно быть, учился гд нибудь на Уналашк или въ Ундинской слобод…

11 октября.

… Затрудненіе, представляемое цензурнымъ комитетомъ нашему изданію романовъ, заключается въ томъ, что не разршаютъ изданіе независимо отъ ‘Русскаго Слова’. Говорятъ, что безъ редактора нельзя, а редакторъ и всякое новое періодическое изданіе тоже нельзя, ибо все новое запрещено до изданія новаго цензурнаго устава. Нужно просить разршенія министра.

16 октября.

На вс твои вопросы отвтилъ, а теперь пойдетъ сказка Миш. Но думаю, что она ему не понравится. Увдомь, какъ онъ ее найдетъ.
‘Милаша Миша. Разъ маленькій мальчикъ Миша, съвъ за ужиномъ супу, легъ спать. Только что онъ хотлъ засыпать, какъ слышитъ, что кто-то разговариваетъ. Онъ посмотрлъ на маму — спитъ, на няню — спитъ, взглянулъ себ подъ кровать и видитъ, что его сапоги развалились важно и говорятъ между собой. Лвый сапогъ спрашиваетъ праваго:— ты усталъ?— нтъ, говоритъ правый.— А что? а ты?— И я нтъ, отвчаетъ лвый.— А что? Теперь намъ есть время, Миша легъ спать, сходимъ-ка къ его пап, къ комендантскому подъзду,— говоритъ лвый сапогъ,— можетъ, папа пришлетъ что нибудь своему сынку.— Пойдемъ.— И вотъ сапоги вскочили и тонъ, тонъ, тонъ, тонъ побжали черезъ горы, лса и озера, распвая во все горло Мишину псню ‘Віютъ вітры’. Папа уже зналъ, что сапоги къ нему идутъ, и ждалъ ихъ у подъзда съ двумя, корзинами: въ одной были виноградъ, а въ другой — яблоки и груши. Только что сапоги прибжали, папа насыпалъ въ нихъ до верху — въ одинъ винограду, а въ другой яблоковъ и грушъ, и говоритъ: теперь уже поздно, скоро Миша проснется, отдыхать вамъ некогда, идите скоре домой, да смотрите не разсыпьте.— Ужъ будьте спокойны,— отвтили сапоги и поскакали домой такъ скоро, какъ воробьи. Скакали, скакали, и какъ прискакали къ кроватк Миши, то въ одномъ осталось всего пять виноградинокъ, а въ другомъ одно яблоко и одна груша, все остальное они потеряли дорогой, потому что ужъ очень торопились. Миша, какъ проснулся, досталъ изъ сапоговъ виноградъ и яблоко съ грушей и отдалъ ихъ нян и говоритъ: няня, папа прислалъ мн бомбошки, возьми и спрячь, я съмъ ихъ посл обда. Вмст съ бомбошками Миша нашелъ и письмо, папа ему пишетъ: милаша Миша, если ты захочешь гостинца, то, ложась спать, вели своимъ сапогамъ итти ко мн, и я теб пришлю’.
А ты, Люля, вложи точно чего нибудь въ сапоги отъ меня.

24 октября.

… Что теб понравилась моя статья ‘Статистика смертности и рожденій’, меня это очень удивило, потому что я стыдился ея. Я даже думалъ, что хуже ничего и быть не можетъ, но убдился, что можетъ, когда`’Просмотрлъ въ той же книжк статью Щапова. Читать ее я ршительно не могъ, потому что этотъ человкъ думаетъ задомъ напередъ, такъ, чтобы понимать его, нужно выворотить себ мозги. У него въ голов ршительно каша съ постнымъ масломъ, и я удивляюсь, что Благосвтловъ этого не замчаетъ.

5 ноября.

… Что ты мн не отвчаешь, какъ теб понравилась статья Щапова въ ‘Русскомъ Слов’? Представь себ, что ‘Русское Слово’ до сихъ поръ еще не вышло и даже неизвстно, когда выйдетъ. Не выпускаетъ цензура. Но за какой статьей остановка — не знаю. Не думаю, чтобы за моей, ибо моя отличается большой скромностью, называется ‘Болзни чувствующаго организма’ и трактуетъ о предмет Гризингера. т. е. о душевныхъ болзняхъ, но я пользовался не Гризингеромъ, а Шилингомъ (Psychiatrische Briefe), и статья, какъ мн показалось, вышла интересная. Не читаешь ли ты ‘Отечественныхъ Записокъ’? По поводу какой-то статьи въ ‘Голос’ ‘Русское Слово’ обратилось съ вопросомъ къ Альбертини и затмъ въ ‘Русскомъ Слов’ было напечатано его письмо, которое ты. разумется, читала. Посл этого Альбертини, конечно, нельзя было оставаться сотрудникомъ ‘Голоса’Да, отечественныя Записки’ (т. е. тотъ же ‘Голосъ’, ибо тамъ и здсь Краевскій) обрушились на ‘Русское Слово’, и всхъ его сотрудниковъ назвали я безсмысленными наборщиками’, а про Писарева сказали, что онъ ‘отличается неподдльною глупостью’. Я думаю, что браниться въ такой степени совсмъ не расчетъ, ибо рискуешь прослыть или глупцомъ или сумасшедшимъ. Кто же не знаетъ, что Писаревъ въ настоящую минуту самый даровитый изъ всхъ критиковъ и публицистовъ русскаго пишущаго люда.

21 ноября.

… За поздравленіе съ 40 годами благодарю. Но вришь ли, что у меня такъ и защемитъ сердце, какъ вспомню, что уже такъ близко старость, и что въ 40 лтъ нужно начинать улаживать всю жизнь сызнова. Я это вынесу, но я боюсь за тебя и за Мишу. Вотъ почему, мой дорогой дружокъ, я писалъ теб разъ о Подоль. Конечно, при недостатк средствъ это будетъ для тебя и Миши самымъ удобнымъ, здоровымъ, пріятнымъ и спокойнымъ мстомъ жительства. Я предполагаю при этомъ, что ты будешь посщать иногда и меня…

26 ноября.

Никогда, милый мой другъ, не укладывался я въ дорогу съ такими мрачными мыслями, какъ вчера. ду въ Вологодскую губернію. Когда — не знаю, но въ путь совсмъ готовъ и живу теперь на сенатской гауптвахт.

2 декабря.

Другъ Людя. Настоящее письмо я пишу теб въ квартир Нади. Завтра съ машиной ду въ Вологду, но въ какомъ город буду жить, еще не знаю…

7 декабря.

Дружокъ Людя. Посл разныхъ треволненій я приближаюсь, наконецъ, къ пристани. Пристанью этой будетъ служить для меня Тотьма — городъ, лежащій отъ Вологды въ 200 верстахъ. Удобство Тотьмы въ томъ, что сообщеніе съ нею неособенно затруднительно, такъ что если ты вздумаешь пріхать ко мн погостить, то и при своей инвалидности одолешь путь легко. Письмо это пишу къ теб собственно для того, чтобы получить поскоре отъ тебя извстіе. Въ настоящій моментъ я въ Вологд, и завтра ду въ Тотьму…

Тотьма. 13 декабря 1864 г.

Дружокъ Людя. Статистическая особенность Тотьмы въ тонъ, что на 3.500 жителей приходится 541 вдова. Что это за вдовы и откуда ихъ явилось здсь такъ много, объяснить мн никто не могъ.
Если ты представишь себ Ундинскую слободу, увеличенную въ пять разъ, то получишь понятіе о Тотьм. Но мн въ этой увеличенной Ундинской слобод будетъ трудне, чмъ тамъ, потому что здсь я совсмъ одинъ, какъ пень среди долины. Отъ своей почвы оторванъ, домъ разбитъ, а новыхъ корней здсь не пущу и гнзда не совью.
Мн кажется, что я очень постарлъ, по крайней мр, физически я такъ слабъ, какъ никогда не былъ прежде.
Свое жительство здсь я считаю временнымъ, т. е. боюсь, что по распоряженію начальства меня переведутъ внезапно куда нибудь, но высылку изъ Петербурга считаю вчной, и оттого болитъ мое сердце. Особенно боюсь за невозможность существовать постоянно, то-есть на продолжительное время литературнымъ трудомъ, и потому ршилъ копить деньги и ограничивать себя во всемъ…
… Письма мои и ко мн идутъ черезъ руки начальства, т. е. представляются и получаются распечатанными.
Вчера видлъ почти все здшнее общество въ полномъ сбор — въ клуб, на семейномъ вечер — и вывелъ то заключеніе, что если въ каждомъ человк сидитъ Мефистофель и Фаустъ, то въ столичномъ обществ преобладаетъ Фаустъ, а въ здшнемъ Мефистофель.

28 декабря.

… Съ устройствомъ квартиры и хозяйства я уже покончилъ. У меня есть все, что нужно для порядка въ вещахъ, плать и бль: комодъ, шкафъ, умывальный столикъ, кровать и столикъ къ кровати. Это вещи мои собственныя, все остальное хозяйское. Хозяева мои люди превосходные. И я встрчаю въ ихъ отношеніяхъ къ себ ту деликатность, какую именно искалъ. Правда, эта семья выше обыкновенныхъ мщанъ. Самъ хозяинъ — ратманъ, жена его изъ духовнаго званія, а дв дочери — взрослыя — имютъ видъ барышень и читаютъ книжки. Скромность же ихъ поведеній безукоризненна. дой я тоже доволенъ. Однимъ словомъ, матеріальная сторона моей жизни сложилась вполн удовлетворительно, но нравственно — тоска. Я чувствую, что я здсь на чужой сторон, какъ путешественникъ на станціи, гд обстоятельства задерживаютъ его противъ воли, и неизвстно, когда кончатся. И тмъ сильне чувствую я это, что совсмъ разстроенъ нервами отъ продолжительнаго заключенія, и нтъ для меня ничего легче, какъ разстроиться отъ самой пустой причины, въ особенности, если я не досплю, т. е. когда лягу посл 11 часовъ. Явилась во мн какая-то двичья слезливость.
За работу я уже принялся и черезъ недлю отправлю въ редакцію первую статью изъ Тотьмы. Здсь пишется легче, чмъ въ равелин.

Прощай другъ. Расцлуй Мишульку…

4 января 1865 г.

Я здоровъ, но не вошелъ еще въ колею жизни, не услся, между тмъ за работу принялся. Работается легче и умне, чмъ въ равелин.

8 января. Тотьма.

Дружокъ мой Людя! Знаешь ли, сколько я получилъ твоихъ писемъ съ послдней и сегодняшней почтой?— семь. Общее впечатлніе ихъ то, что я отогрлся и оттаялъ, теперь мы съ тобой друзья… Знаешь, почему я наставилъ эти точки? Когда я написалъ: ‘теперь мы съ тобой друзья’, то опять гд-то глубоко въ сердц почувствовалъ, что зашевелилась снова неувренность, что мы составимъ съ тобой попрежнему домъ и будемъ жить вмст. Убжденія разсудка на меня не дйствуютъ, твои письма успокаиваютъ меня на минуту, и затмъ опять овладваетъ мной чувство одиночества, котораго я не испытывалъ въ крпости и которое охватило меня, какъ только я вышелъ на свободу. Дома нтъ, корни вырваны, я одинъ въ четырехъ стнахъ, ты за тысячу верстъ, ко мн прохать нельзя — все это такіе факты, изъ которыхъ ни разсудокъ, ни сердце не извлекутъ ничего утшительнаго. И ты хочешь успокоить меня словами, когда меня могутъ убдить только факты. Ты знаешь, что человку, жившему вчно въ семь, одиночная жизнь — пытка. У тебя дти, вокругъ — люди, которыхъ ты любишь, у тебя еня и Софи, однимъ словомъ домъ въ полномъ состав. У меня же черныя деревянныя стны, и въ нихъ я такъ же одинокъ, какъ въ равелин. Мн дома тоска. Я даже измышляю, какъ бы убгать изъ него почаще, и только журнальная работа удерживаетъ меня въ квартир. Какъ только кончу день — бгу, потому что мн нуженъ домъ, и какъ его у меня нтъ — я ищу его вн. И нашелъ я нчто — лучшее, что есть, и отдыхаю тамъ. Въ одно время со мной пріхала въ Тотьму двица Лизавета Николаевна Ракова, сестра здшняго судебнаго слдователя. Я нашелъ въ ней родственную натуру и примирился съ Тотьмой. Ракова пріхала съ своей матерью къ сестр замужней за здшнимъ лсничимъ и больной чахоткой (умерла и третьяго дня похоронили). Теперь он остаются здсь еще, потому что жена самого Ракова (брата Елизаветы Николаевны) беременна, и потому мать хочетъ остаться до родовъ, а затмъ детъ къ себ въ Устюгъ (вторая станица Вологодской губ., куда губернаторъ хотлъ меня отправить, но я перспросился въ Тотьму, ибо далеко и сверно). Жена Ракова весьма добродушная, хорошая и искренняя женщина. Мн у нихъ совсмъ спокойно, такъ что нервы мои отдыхаютъ, и силы возстанавливаются посл работы. Я думаю, и ты уже испытываешь (впрочемъ, это признакъ разбитаго организма) разницу въ бесд съ одними и съ другими людьми. Съ родственными натурами трещи хоть цлый вечеръ — не устанешь, а съ неродственными — точно тебя тянули за жилы, и измучишься, будто бы гонялся пшкомъ за оленями. Я бываю теперь каждый день посл работы (8 часовъ) у Раковыхъ и въ 11 часовъ возвращаюсь въ свою убогую храмину. Такъ, по крайней мр, я сталъ длать дня 3—4, а до тхъ поръ все улаживался, устраивался, водворялся или короче примнялся къ мсту, квартир и новымъ условіямъ. Были у меня минуты очень отрадныя: совсмъ тепло и хорошо, но мн уже 40 лтъ, для чего нибудь я уже жилъ на свт и понимаю, на что я имю право и на что нтъ, что моя жизнь порченная, избитая, и годимся мы съ тобой только другъ для друга, чтобы черезъ 10 лтъ доживать вмст старость: молодымъ же портить нельзя, имъ нужно Помогать расчищать ихъ собственный путь. Просто даже неприлично писать такъ стариковски. Впрочемъ, ты меня поймешь. Роману конецъ.

9 января.

А хочешь ли знать, какой былъ у меня сегодня обдъ? Лнивыя щи (говядину я выловилъ и сълъ съ горчицей), потомъ дв телячьи котлеты съ шинкованной капустой и наконецъ три нмецкихъ блина, сложенные салфеточками съ вареньемъ въ середин. И подобный обдъ всякій день, и все это съ квартирой и прислугой за 15 руб. въ мсяцъ! Но есть такіе человконенавистники, которые это находятъ дорогимъ. Не врь имъ: это говоритъ въ нихъ постыдная зависть.
Какъ нервикъ, я живу привязанностями и безъ нихъ не могу существовать. Бываетъ оттого, что за неимніемъ благо хлба шь черный и даже съ мякиной, но худой хлбъ все-таки лучше хорошаго камня или совершеннаго голода.— Мишулька смшитъ меня тмъ, что заслоняетъ въ потемкахъ рукой носъ.

11 января.

Другъ Люля! Тоска, тоска и тоска! Везд мн тоска. Дома тоже. Сейчасъ изъ гостей. А теперь всего 9 часовъ. Межетъ быть я боленъ? Не знаю и не понимаю ничего. Впрочемъ, со мной, кажется, это бывало всегда. Это не мизантропизмъ, потому что я знаю человкъ пять, съ которыми мн бывало всегда отрадно. Ты, разумется, номеръ первый… Не могу писать даже теб, милый мой другъ, какъ будто хочу спать. Спать, разумется, не лягу, ибо всего нсколько минутъ десятаго. Начну рыться въ книгахъ.
Сегодня получилъ дв фуфайки и три пары шерстяныхъ чулокъ.
Не понимаю, чего усердствует почтмейстеръ: онъ не только вскрывалъ посылку въ присутствіи исправника, но еще и вытряхалъ фуфайки: врно думалъ найти бомбы или ракеты. Странное дло, что у насъ всякій хочетъ быть полицейскимъ.

16 января.

Всю эту недлю собиралъ матеріалы для статьи о Тотьм. Сегодня ду на деревенскій двичникъ, хотя это и не нужно для статьи, но. можетъ и пригодиться. Бытовой стороны я вообще не касаюсь — тоска, а исключительно съ экономической и соціальной.
За фуфайку, мой дружокъ, крпко, крпко жму теб руку. Какая ты добрая, а главное — умная. Получивъ фуфайки, я не зналъ было, что съ ними длать, но теперь сталъ надвать по утрамъ дома, и отлично, ибо у меня да 12 часовъ, т. е. до конца топки — морозъ. А ужъ на двор какой холодъ! Старъ я и слабъ, крпость меня ужасна разстроила, явилась какая-то хилость, чувствую всмъ тломъ зловредность здшняго климата и не могу дышать на улиц прямо носомъ, а утыкаю его въ шарфъ.
Сегодня я испыталъ много сильныхъ ощущеній. Въ 12 часовъ (дня) я былъ приглашенъ на открытіе библіотеки при уздномъ училищ, т. е. здшнемъ университет. Открытіе заключалось въ томъ, что 10 русскихъ человкъ заявили десять разныхъ мнній относительно порядка, въ какомъ подписчики должны получать одинъ за однимъ журналы и газеты, и затмъ, поспоривъ и пошумвъ, впрочемъ очень тихо и умренно, наконецъ согласились и разошлись на домамъ. Затмъ я отправился на ‘двичникъ. Это такое варварство, за которое всю деревню слдовало посадить по меньшей мр въ сумасшедшій домъ. Процессъ заключался вотъ въ чемъ. Въ избу набралась бездна бабъ, двокъ, двченокъ и всякихъ дтей и наполнила ее такъ плотно, что между людьми не оставалось ни малйшаго промежутка. Затмъ изъ сосдней, смежной, горницы вышла невста, накрытая блымъ платкомъ, сла и начала голосить, т. е. притворяться, что оплакиваетъ свое двичество. При общемъ мертвомъ молчаніи дло шло у нея плохо, такъ что она сконфузилась и, обратившись къ двкамъ, сказала имъ: ‘ну, что же вы’. Тогда т принялись пть что-то до того непонятное и монотонное, что у меня разстроились нервы, и надо было искать спасенья на чистомъ воздух. Когда кончилось пнье, невсту увели снова и заплели ей косу, перевязавъ ее веревкой, такъ что коса вышла тверда и плотна, какъ казацкая нагайка, и конецъ веревки дали невст въ руки. Теперь для публики предстояла задача расплести косу. Это было бы, разумется, не особенно трудно, еслибы невста позволила, но она тянула веревку во всю силу и кусала всхъ за руки и за что ни попало. Но, какъ публики было много, а невста одна, то, конечно, посл получаса борьбы она, совершенно измученная, сдалась, и ей расплели косу. Но видно, что и для деревенской двки это была штука: для предупрежденія обморока ей нужно было дать воды.

22 января.

Ахъ, ты, голубчикъ! У васъ холодно! А что въ такомъ случа тамъ, гд 30о морозу, гд въ комнат 8о, и гд нельзя писать по утрамъ, потому что коченютъ руки. Ты меня насмшила, что нашла Тотьму на карт некрасивой. А что въ натур, просто прелесть. У меня совершенно то же чувство, какъ въ Сибири, но хуже еще: тамъ я имлъ гнздо, были подл свои люди, а здсь 30о морозу и только. Николаевскъ. Пожалуй, что и такъ.
Какое впечатлніе произвели старые знакомые? Да я не видалъ ни одного изъ нихъ. Все были новые,— Вареньку я полюбилъ, сотрудники, или, лучше сказать, редакція, показались мелочной лавкой, продающей съ трусостью и исподтишка модныя мысли.

29 января.

Положеніе мое было непріятно, хотлось вонъ, хотлось видть тебя и Мишу, временами ужасно скучалъ, но все это было выносимо, потому что я никогда не впадалъ ни въ малодушіе, ни въ отчаяніе. Мн только хотлось раскрыть теб свое сердце, чтобы мой другъ зналъ, что происходитъ во мн. Но то, что я писалъ теб, не имло и тни сходства съ тмъ, какимъ я былъ на свидань или во время прихода ко мн Удима, Соболева и т. д. Можетъ быть, откровенность моя была ошибкой, но ужъ, конечно, не относительно тебя, потому что я держался и держусь до сихъ поръ, да буду держаться до конца дней своихъ того правила, что близкіе люди должны читать въ сердцахъ другъ друга. Есть люди, не имющіе привычки говорить о своихъ внутреннихъ процессахъ много, такой человкъ ты, но изъ этого еще не слдуетъ, чтобы это длалось за отсутствіемъ сердечныхъ процессовъ, и чтобы человкъ не чувствовалъ никогда боли или радости, а преимущественно боли. Вотъ это-то знаніе сердечной боли ближняго составляетъ для меня главный интересъ. Считая это важнымъ, самъ я думаю, что и для другихъ это знаніе настолько же важно. Вотъ откуда причина моихъ изліяній,— изліяній, которыя я длаю только теб.

8 февраля.

За предложеніе о раздл семьи благодарю. Но только за кого ты меня принимаешь?… Здсь климатъ сибирскій, разныя дтскія болзни, дти мрутъ, какъ мухи: Неужели теб не шутя пришла мысль послать Колю въ такой Севастополь? И неужели ты думаешь, что я соглашусь на это? До сихъ поръ я не питалъ къ Кол никакого чувства, но теперь его полюбилъ ужасно. Но я люблю его тмъ чувствомъ, какъ люблю Мишу, т. е. какъ будто это Миша двухъ лтъ или нчто подобное. А спеціальнаго чувства, особеннаго для Коли, у меня нтъ, потому что его не видлъ.
Получивъ твое письмо, я плакалъ, но это были слезы пріятныя: прошиблась послдняя кора. Прощай, мой милый дружокъ. Расцлуй Мишу и Колю.

8 февраля.

Другъ Люля! Предъ самымъ, о — нтъ не такъ. Мои письма, какъ теб извстно, идутъ черезъ исправника, и точно также я получаю все съ почты. Сегодня, когда мое письмо къ теб уже было готово, исправникъ привезъ мн повстку на 10 рублей. За посылкой я отправился на почту съ полицейскимъ надзирателемъ: оказалось шерстяное (байчатое) одяло, о которомъ мн никто не писалъ ране ни слова, и лексиконъ Рейфа. Надзиратель пріхалъ съ почты ко мн, слдовательно разсматривать вещей было некогда, я только черкнулъ слово къ теб, что одяло и книга получены, и отправилъ письмо къ исправнику.
Твое письмо — письмо чистаго и благороднаго человка, но слдуетъ ли теб предлагать мн Колю? Я знаю, что моя жизнь будетъ полне, но нужно длать не то, что пріятне одному, а что лучше многимъ. Если Коля останется у тебя, онъ не рискуетъ ни здоровьемъ, не рискуетъ возможностью подучить дурной мужской уходъ вмсто ухода матери. Ну, а если Коля умретъ? Во всю жизнь я не прощу себ этого. Мой климатъ не твой климатъ, мой уходъ не твой уходъ. И мн кажется, что я разсуждаю правильно, если ршительно отказываюсь отъ присылки Коли въ Тотьму. Но, можетъ быть, меня переведутъ въ другую, мене вредную губернію, куда и сообщеніе будетъ лучше: въ такомъ случа я попрошу тебя отпустить Колю во мн погостить на мсяцъ или на два, и затмъ отправлю его опять къ теб. Конечно, мн было пріятно увидть и Мишу.
Письмо твое дало мн надежду, что здоровье твое скоро совсмъ поправится. Дай Богъ теб всего хорошаго, а главное — спокойную и безтревожную жизнь. Послдніе три года были годами трудными, и ты вынесла ихъ истиннымъ молодцомъ, если не считать болзни, но и болзнь пройдетъ на берегу женевскаго озера. А много бы я далъ, чтобы пріхать къ теб. Я даже не могу себ представить, въ какомъ вид вышла бы моя радость. Это было бы для меня чувство совершенно новое, неиспытанное, потому что я, хотя и радовался на своемъ вку, но такой радости, какая бы была тогда, мн имть никогда не приходилось. Цлую тебя и всхъ твоихъ. Цлую Колю и Мишу. Ужъ мн кажется, что ты любишь Мишу меньше. Милый мальчикъ — поцлуй его отъ меня: отъ папы. Вспомнилъ о Миш и прошибло меня, точно въ равелин — и писать больше не буду. Прощай, другъ.

14 февраля.

Не то, чтобы были у меня особыя развлеченія, но раза четыре былъ на чужихъ блинахъ. Впрочемъ, къ чести Тотьмы нужно сказать, что да здсь умренная и не существуетъ того дикаго хлбосольства, какое живало въ губерніяхъ съ помщичьимъ элементомъ. Причина этого не въ исключительныхъ или какихъ нибудь чрезвычайныхъ добродтеляхъ тотемцевъ, а просто въ томъ, что Тотьма городъ чиновничій и очень бдный.
Впрочемъ, несмотря на масляницу, я написалъ все-таки 6 листовъ, въ 7 дней, второй статьи ‘Тотьма’, и хотя статью еще не кончилъ — пишу 9 листъ,— но завтра и перваго дня поста принимаюсь за ‘Домашнюю лтопись’. Кажется, я уже писалъ теб, что Благосвтловъ не только предложилъ мн писать ее, разъ въ два мсяца, но даже объявилъ объ этомъ въ декабрьской книжк. Еслибы ты знала, что сдлала цензура съ моей статьей въ этой книжк! Изъ трехъ листовъ вычеркнула ровно полтора, и ничего въ стать не поймешь. Покорнйшій слуга — на подобныя темы писать впередъ не стану.
Я писалъ теб, что жить здсь дешево, но это не мшаетъ мн тратить много денегъ. Рублей 20 — нтъ, поменьше — истратилъ на вздоры, остальные — на дло.

22 февраля.

Съ тхъ поръ, какъ я на свобод, я сталъ писать совершенно другой манерой, гораздо свободне, съ фамиліарнымъ оттнкомъ. Пишу я совершенно искренно, т. е. не измышляю фамильярности, а какъ ложится подъ перо, но какъ-то не это, что было прежде, то, пожалуй, теб и не понравится. Если будешь читать мои статьи, то напиши, но только не по-спартански, какъ ты имешь привычку длать, а съ нкоторыми подробностями.
Три мсяца только, а мн кажется, что я живу здсь безконечное пространство времени. Впрочемъ, я не скучаю и, поработавши дома, въ 8 часовъ отдыхаю въ разговор, подчасъ остроумномъ, но вообще заставляющемъ меня смяться. Ты, врно, думаешь, о Тотьм, какъ о лсномъ болот гд-то тамъ на свер, но Тотьма изъ уздныхъ городовъ Вологды самый передовой, и меня немало удивило, что я встртилъ здсь людей съ такимъ образомъ мыслей, какого въ уздномъ город ожидать нельзя.
Сегодня у меня производилось мытье половъ, и потому я наслаждаюсь теперь такими ароматами, которые происходятъ изъ смшенія усердія здоровенной деревенской бабы — усердіе, разумется, не пахнетъ, но я выражаюсь такъ изъ деликатности — съ запахомъ досокъ, пропитавшихся вонючими помоями. Но за это въ окно смотритъ солнце, и начинаетъ таять съ крышъ. Это располагаетъ меня къ весеннимъ мыслямъ, и я уже составилъ себ планъ перехать на лто въ деревню, примыкающую вплоть къ городу. Повидимому, все равно. А нтъ. Тамъ и дома другого вида, и поле рядомъ съ дворомъ и тише городского, однимъ словомъ — деревня и деревенскій запахъ.

28 февраля.

Сегодня у меня разстроены сильно нервы. Когда я бываю въ обществ, то, конечно, никто не подумаетъ, чтобы я былъ такъ слабъ. И какъ мн легко разстроиться: стоитъ только лечь спать въ 12 часовъ, а встать въ 6-ть. Но въ обществ нервы мои натягиваются тотчасъ же, какъ струны, и я, повидимому, здоровъ, крпокъ и даже веселъ, а между тмъ мн тоска.

5 марта.

Сейчасъ меня оторвали отъ письма, и вотъ что я узналъ новаго. Благосвтловъ выслалъ мн 800 рублей еще за прошлый годъ, и мн прислали его письмо изъ полиціи съ надписью, что на выдачу денегъ нтъ препятствій. Это что-то уму непостижимое. Да какія же могутъ быть препятствія? Вообще хорошо жить на свт. Относительно писемъ мн было въ равелин легче, онъ, во-первыхъ, на то и равелинъ, а, во-вторыхъ, комендантъ читалъ письма одинъ, не посвящая въ нихъ членовъ своего семейства.
Два раза въ эту зиму, или, врне, въ Тотьм, я наточилъ на себя ножикъ и далъ его самъ другимъ, чтобы меня порзали. О первомъ случа, при существующей цензур на мои письма, я напишу теб дня черезъ три, ибо это чужая тайна, а второй въ томъ, что я просился вонъ, тогда какъ здсь цвтутъ розы и поютъ соловьи, и мн такъ хорошо съ ними, и слушалъ бы я ихъ цлый день и смотрлъ бы на нихъ съ утра до вечера. Найду ли все это тамъ, куда меня опять броситъ судьба,— не знаю, но здшняго сада не увижу уже наврное.

22 марта.

Случаются удивительныя обстоятельства въ жизни человка, слагаются роковыя встрчи, дающія то или иное направленіе всему нашему будущему. И ты, и я знакомы уже съ жизнью съ этой стороны, но я еще не зналъ всхъ страницъ этой книги и только теперь, приближаясь къ старости, напалъ на главу, какой мн читать еще не приходилось.
Ты знаешь характеръ моей литературной дятельности: я писалъ до сихъ поръ статьи научнаго содержанія, но теперь я задумалъ романъ. Въ главныхъ чертахъ онъ обдуманъ мной вполн, могутъ измниться только нкоторыя частности, но мн нуженъ твой совтъ и твоя помощь. Я знаю, что не только найду то и другое, но что ты останешься для меня тмъ же, чмъ была до сихъ поръ, и въ гнздышк выложишь пухомъ мстечко еще для одного лишняго странника. Я говорю не о себ.
Вотъ содержаніе романа, который я задумалъ написать. Это въ сущности проектъ семьи, можетъ-быть, изъ 6—7 человкъ, связанныхъ не родовымъ, кровнымъ началомъ, а единствомъ нравственныхъ интересовъ и общимъ міровоззрніемъ. Такъ могутъ жить, конечно, только люди очень умные и очень честные, и таковы мои дйствующія лица.
На сцен — мужъ и жена. Мужъ уже не молодой — лтъ сорока, жена моложе его лтами восьмью. Обстоятельства принудили мужа и жену жить довольно далеко другъ отъ друга, но общечеловческія связи ихъ прочны и вчны, хотя юношескій пылъ любви ими уже пережитъ. Однимъ словомъ, ихъ теперешняя связь основана на фундамент боле прочномъ, чмъ любовная пылкость, и они нужны другъ другу, какъ могутъ быть нужны два честныхъ человка, уважающіе одинъ другого и увренные, что они нужны для обоюднаго счастья разсудительныхъ людей.
Когда посл пяти лтъ супружества любовные порывы кончились, мужъ десять лтъ не испытывалъ ничего подобнаго и не встртилъ ни одной женщины, которая бы зажгла его. Но вотъ случай сталкиваетъ его, сорокалтняго старика, съ двушкой, которая моложе его больше, чмъ вполовину, и старикъ загорается совершенно тмъ же юношескимъ пыломъ, какимъ любилъ нкогда свою жену невстой. Худо или хорошо поступилъ онъ, что не сдержалъ себя вначал, говорить я не буду, можетъ быть, еслибы онъ не былъ одинъ, этого бы и не случилось, но дло въ томъ, что явилась любовь обоюдная съ полной ршимостью устроить общее гнздо. Это часть первая, заключающая начало и развитіе любви.
Часть вторая. Влюбленные узжаютъ въ Малороссію, т. е., пожалуй, они могли бы хать и въ другое мсто, но нельзя. Да, виноватъ. Прежде, чмъ они ухали, она учится, чтобы достигнуть экономической самостоятельности и имть возможность жить своимъ трудомъ, или, по крайней мр, вносить часть въ общіе расходы, во-первыхъ, для жизни теперь, а, во-вторыхъ, для самостоятельности въ будущемъ, потому что иметъ самыя ничтожныя денежныя средства, на которыя жить независимо невозможно.
Жена знаетъ все это и смотритъ на все разумнымъ окомъ. До сихъ поръ въ романахъ, напримръ, Подводный камень, Полинька Саксъ, отличались разумностью такой мужчины, я хочу, чтобы въ моемъ выпала эта доля на женщину. Для большаго самообразованія и чтобы познакомиться съ моей женой, моя героиня детъ за границу. Я только не ршилъ, когда ей лучше хать — до поздки въ Малороссію, т. е. до разрыва связей съ своими родными, или посл. Въ первомъ случа однимъ изъ предлоговъ служитъ отвезти на время сына (у героя есть двухлтній сынъ) къ его матери.
Об женщины встрчаются, какъ встрчаются вс честные люди. Старшая изъ нихъ существо рдкое по уму, стойкости убжденій и сил характера. Въ двушк нтъ такой желзной воли, но зато она чиста и искренна, чрезвычайно прогрессивна и умна. Нравственный перевсъ остался на сторон старшей, бороться имъ было не изъ-за чего, и женщины увидли, что он не помшаютъ одна другой. Двушка возвратилась, устроивъ себ новую нравственную связь и пріобртя новаго друга.
Часть III. Обстоятельства позволяютъ новой чет хать куда ей угодно. Они дутъ за границу. Со времени первой связи прошло пять лтъ, дтей нтъ.
Я не ршилъ еще, заставить ли ихъ любить другъ друга пыломъ страсти — со стороны двушки это еще возможно, но не будетъ ли мужчина старъ для этого? Или же у нихъ образовались только дружескія отношенія?
Потомъ не ршилъ я еще и вотъ чего: мужчина 45 лтъ можетъ уже успокоиться навки отъ юношеской любви, но для женщины въ 23—25 лтъ это пора еще только наступаетъ. Слдовательно, можно сдлать два конца. Боле правдоподобный, что мужчина довелъ женщину до самостоятельности, и она, разлюбивъ одного, полюбила другого. Но такой конецъ мн не нравится. Ради торжества идеи я хотлъ бы устроить такъ, что они вдвоемъ прізжаютъ къ жен, въ то же время прізжаетъ издалека одинъ старый другъ мужа, и вся компанія, тутъ же и дти жены, составляетъ счастливую семью умныхъ и честныхъ людей, связанныхъ нравственными интересами и доживающими мирно старость. Только не знаю, гд взять старость у героини, когда она моложе жены 15 годами! Напиши свое мнніе, но не забудь, что мой герой можетъ остаться честнымъ человкомъ только тогда, когда возстанутъ на него обстоятельства, отъ него ршительно не зависящія, а самъ онъ отступать не можетъ.

25 марта.

Другъ Люля! Это письмо, какъ экстренное, номера не иметъ. А экстренное оно вотъ почему. Я просился жить въ Устюг, второмъ город губерніи. И разршеніе дали мн внезапно. А какъ теперь наступила распутица, то я и тороплюсь отъздомъ и въ путь завтра.

4 апрля. В. Устюгъ.

Твое письмо я получилъ, уже садясь въ повозку, чтобы хать въ В. Устюгъ. Ты спросила, зачмъ я похалъ сюда, а главное сверне и холодне, но въ твоемъ письм есть и отвтъ на этотъ вопросъ. Отчего не итти въ садъ, когда отворяютъ двери?
Что за великолпное письмо написала ты мн, и что ты за разумный человкъ! Но что то ты мн отвтишь на мой проектъ романа? Я ужъ длалъ разныя догадки и между прочимъ думалъ, что ты возстанешь противъ романа въ трехъ частяхъ и назовешь послднія глупыми. Но я думаю, что въ одной или, въ крайности, въ двухъ частяхъ онъ совершенно невозможенъ. Представь себ положеніе человка, разрывающаго со всмъ прошлымъ: вдь не умирать же ему съ голоду на улиц?
Я совершенно доволенъ пока устюжской жизнью и вообще намренъ жить здсь совершеннымъ пустынникомъ. Для этого, между прочимъ, перебираюсь на самый край города и думаю, что настолько буду далекъ отъ всхъ, что меня забудутъ. Впрочемъ, и въ Тотьм, несмотря на свое знакомство со всми, я жилъ такъ, что мн бы не мшали работать, еслибы я самъ не хлопоталъ объ этомъ. Причина въ томъ, что мн самому не сидлось дома, и я постоянно влекся туда, гд мн было тепло и хорошо.
Здсь я пока не организовалъ свою жизнь, но устрою ее такъ, что соединю жизнь для ума и сердца въ одно, не мшающее другъ другу цлое.

18 апрля.

Устюгъ мн нравится гораздо боле Тотьмы уже потому, что это большой городъ (3 1/2 тыс. жителей). Слдовательно, въ немъ и условія жизни боле широкой. Ты догадываешься, что заставило меня перехать въ Устюгъ, но вмст съ тмъ ты хорошо знаешь и меня. Просидвъ 19 1/2 мсяцевъ при условіяхъ, не особенно благопріятныхъ для какой бы то ни было жизни, я, выскочивъ на свтъ Божій и попавъ прямо въ Тотьму, набросился на тотемскихъ людей со всмъ пыломъ юношеской любви и преувеличивалъ въ нихъ ршительно все, точно это не люди, а драгоцнности и ангелы. Конечно, посл тхъ людей, которыхъ я видлъ, это были, пожалуй, и дйствительно люди боле высокаго сорта. Кончилось, однако, тмъ, что высокій сортъ мн надолъ и пресытилъ меня. А между тмъ я увлекся и наглупилъ. Но глупитъ я искренно, какъ честный человкъ. Теперь совершился во мн переворотъ. Я знаю, что это не хорошо относительно другихъ, и стою теперь на распуть, не зная, что длать. Ты скажешь — глупо, Базаровы такъ не поступили бы. Я согласенъ. Но какъ же глупое сдлать умнымъ? Научи.
И всегда я былъ такой. Накинусь всми силами, преувеличу, искипячусь, а потомъ остыну. А все-таки Устюгъ лучше Тотьмы.
Между прочимъ, и тмъ, что здсь есть и фотографія. Въ доказательство чего и посылаю теб дв своихъ карточки. Одну возьми себ, а другую дай кому найдешь лучше, конечно, если пожелаютъ взять.
Но долженъ я замтить, что въ натур я мене старообразенъ, чмъ вышелъ, а вышелъ такимъ потому, что въ крпости очень похудлъ и, какъ мн кажется, очень теперь тощъ. А впрочемъ, не знаю.
Новости. Въ государственномъ совт уже утверждена отмна предупредительной цензуры, и новое положеніе о печати введутъ въ сентябр. Благосвтловъ пишетъ мн, что цензура стала теперь легче. А впрочемъ во второй моей стать о ‘Тотьм’ цензоръ вычеркнулъ ‘Овенъ’, только одну фамилію и больше ничего. Не знаю, почему ему не понравилось имя Овенъ. Нкоторое ослабленіе цензуры объясняется тмъ, что государь замтилъ, что литература стала скучной, и издатели постоянно попадаютъ въ долговыя отдленія.

25 апрля.

Я уже писалъ теб, съ какимъ азартомъ я накинулся на людей посл освобожденія, и какіе вс казались мн превосходные. Теперь же я ушелъ въ себя, и вс мн… тоска, и никого я не люблю. Есть только одна прочная связь — это съ тобою, такъ кто я не могу представить себ жизнь безъ тебя. И потому — терпніе. Думаю, что наконецъ заживу счастливо. Одно сокрушаетъ меня. Накинувшись на людей, я готовъ былъ отдать имъ свою послднюю рубашку. А отъ этого явились и нкоторые неблагоразумные расходы. Все это, конечно, нужно было пережить раньше, чмъ установиться. Но тмъ не мене денегъ вышло у меня много. Теперь я сталъ скупиться: хочу къ концу года скопить малую толику и поступать такъ каждый годъ. Но съ другой стороны боюсь, что въ ныншнемъ году на этомъ поприщ постигнетъ меня неудача, потому что придется заплатить за перездъ Коли, да самому при путешествіи въ новую губернію истратить двойные прогоны, такъ что доходъ всего года уйдетъ на прогоны да на обзаведеніе на каждомъ новомъ мст.

1 мая.

Дружокъ Людя. Сегодня написалъ я къ Маш, къ Вареньк, къ Над объ отправленіи ко мн Коли немедленно. Ужъ я его такъ люблю, потому что чувствую, что онъ заполнитъ мою жизнь. Я еще не заказалъ для него ничего, но закажу на-дняхъ: 1) кроватку. Она будетъ точеная и выкрашена отлично, какъ снгъ, блой краской, чтобы не укрылся ни одинъ клопъ, которыхъ здсь въ каждомъ дом миріады. Потомъ заказалъ уже филейную стку изъ блыхъ шнурковъ, ножки въ чашкахъ, 2) будетъ у него: свой комодъ, свой гардеробный шкафъ, свой стулъ, свой умывальный столъ, ванна,
Теперь ты мн напиши инструкціи, какъ вести его.
Домъ, гд я живу, состоитъ изъ двухъ половинъ и былъ бы для насъ превосходенъ. Но вотъ бда — хозяйка и согласна бы уступить, да ей самой дться некуда. А было бы жить хорошо, при дом есть даже нчто въ род сада, т. е. огородъ съ березами. Здсь другихъ деревъ не растетъ. На-дняхъ вопросъ ршится. Она посовтуется съ своими родственниками и, если добудетъ денегъ, то сдлаетъ къ дому пристройку, куда и переселится. Я держусь этой хозяйки потому, что можно имть отъ нея столъ, не зная ни обзаведенія, ни хлопотъ, ибо здсь бда съ людьми: кухарокъ ршительно нтъ. Съ прислугой просто бдствіе. Забылъ главное: почему я распорядился о немедленной доставк къ себ Коли. Изъ министерства внутреннихъ длъ пришелъ на мою просьбу такой отвтъ: ‘Министръ внутреннихъ длъ, въ виду обстоятельствъ, по которымъ полковникъ Шелгуновъ посланъ въ Вологодскую губернію, не можетъ разршить ему выхать за границу, а также и перехать въ другую губернію’. Значитъ, лтъ на 10. Мой романъ долженъ кончиться. Какую я сыгралъ роль? Я знаю — меня не винятъ. Но здсь ничего невозможно. Мн кажется, я весь уйду въ Колю. Странное дло: точно человку нужно любить и только, а кого — все равно. Впрочемъ, въ первомъ случа есть и трусость. Я знаю, что прочное невозможно, по неравенству нравственныхъ и умственныхъ силъ. Но, съ другой стороны, разв можно знать, куда и какъ разовьется молодой человкъ или, врне, двушка? Однимъ словомъ, какое странное минутное увлеченіе. При другихъ условіяхъ, конечно, ничего бы не было.
Да, съ чего ты взяла что въ 45 лтъ я хочу непремнно сложить руки и доживать старость? Я вовсе не хочу, но боюсь, что это случится. Перцу во мн еще довольно. Но я всегда боялся, что, останусь безъ здоровья и работы. Вотъ теб и все. Цлую тебя, мой другъ, вотъ какъ крпко.

16 мая.

Романъ, о которомъ я писалъ теб, и о которомъ ты сообщила мн свое мнніе, писаться не будетъ, какъ говорится — лопнулъ. Теперь я задумалъ психологическую статью о томъ странномъ процесс и смн чувствъ, какая можетъ происходить въ людяхъ. Если ты, гуляя въ померанцевой рощ и плнившись померанцемъ, сорвешь его, а потомъ, идя дальше, встртишь померанецъ боле привлекательный, сорвешь ли второй и бросишь ли первый, или нтъ?
Я, кажется, не писалъ теб о своихъ устюженскихъ знакомыхъ. Я знакомъ только съ двумя семейными домами: Раковыхъ (мать и дочь двица) и Косаревыхъ (мужъ, жена и дочь 4 лтъ). Раковы живутъ здсь постоянно, а Косаревъ служитъ въ обществ Сверо-Двинскаго пароходства и на лто узжаетъ въ Архангельскъ. Вчера они отправились туда съ первымъ пароходомъ. Косарева — молодая дама, сильной, сосредоточенной натуры и очень умная.
Кровать для Коли уже готова, но боюсь, что мой мальчикъ прідетъ ко мн, а у меня не будетъ готово для него помщеніе.

20 мая.

Если твое письмо бываетъ въ грустномъ тон, то оно всегда сшибаетъ меня съ рельсовъ. Какъ прочны у насъ съ тобой узы. Еще бы! Если жизнь пережить — не поле перейти, то думаю, что мы съ тобой видали виды и вынесли своими костями малую толику. Въ годъ не разскажешь и не перескажешь всего. Поэтому, какое бы у меня ни было настоящее, и какіе бы цвты ни выростали въ моемъ вертоград, впереди рисуется мн всегда свтлая точка въ вид мирной, покойной жизни съ тобой и мирной бесды передъ комелькомъ съ старыми друзьями. Когда я спокоенъ за тебя, я, напротивъ, тотчасъ же начинаю вить гнздо, разсчитывая, что проживу же я, ну, хоть здсь, въ Устюг, лтъ пять. И рисуются мн хорошія картины, и мн такъ хорошо и тепло. Помнишь, я всегда говорилъ, что я, какъ пень среди долины. Теперь бы я сказалъ другое. Но вотъ сталкиваются два міра — будущій и настоящій, и человкъ выпиваетъ стаканъ холодной воды, и опять ему тоска, и не знаетъ онъ, что ему длать.
Бываютъ странные, непонятные процессы. Я уже писалъ теб о померанцахъ. Я знаю, что для померанца нехорошо, что его бросаютъ. Но лгалъ ли человкъ? Нтъ. Говорятъ, Базаровъ такъ не поступилъ бы. Но вдь мы еще не знаемъ, что бы было изъ него, если бы онъ загорлся, какъ сухое дерево. Да и странность не въ этомъ, а въ томъ, что является внезапно другая сила, въ двадцать разъ большая, и оттягиваетъ тебя въ сторону, и все прежнее отрубается сразу, точно топоромъ, точно его никогда не было. Вопросъ этотъ чисто психологическій, и я отношусь къ нему теперь головнымъ образомъ, не обвиняя и не оправдывая никого, ибо держусь органической теоріи.
Напиши мн свое мнніе.

27 мая.

Ты находишь, что мои письма изъ Тотьмы отличались мрачнымъ колоритомъ. Ну, еще бы! Вдь Тотьма не померанцевая же роща, а тамошніе обитатели не соловьи, услаждающіе слухъ. Только теперь я понимаю вполн, изъ какого болота я вырвался, и какое подавляющее вліяніе могла бы имть на меня жизнь въ этомъ богоспасаемомъ городк, хотя люди тамъ все хорошіе и добросердечные.
Въ Устюг тоже не растутъ померанцевыя рощи, этого мало — сегодня, 27 мая, нтъ въ город ни одной распустившейся березки, но, тмъ не мене, я все-таки довольне Устюгомъ, ибо могу сохранить уединеніе въ многолюдств и быть самъ съ собой, обходясь безъ всякихъ лишнихъ знакомствъ, которыя, отрывая только отъ дла, не приносятъ никакой существенной пользы.
Твой ‘Рекрутъ 1813 года’ передланъ хорошо и нравится. И основываюсь я тутъ не на своемъ мнніи, а на мнніи одного очень умнаго и порядочнаго господина, проживающаго здсь въ Устюг на тхъ же основаніяхъ, какъ и я.
Ужъ какъ я люблю тебя, дружокъ мой, и какъ ты меня смшишь празднованіемъ нашей свадьбы! А я всегда забываю этотъ день. Но въ будущемъ году буду праздновать его непремнно, только особеннымъ образомъ, не такъ, какъ празднуютъ вообще люди. Дйствительно, голубчикъ, мы имемъ на то нкоторое право, потому, если и не въ начал, но когда сами развились и созрли, сумли размеже^ ваться въ жизни и создали себ счастье, которое дается не многимъ, да еще и долго не будетъ даваться, пока наши обыкновенные супруги будутъ пребывать въ томъ остроумномъ турецкомъ міросозерцаніи, въ какомъ они обртаются.

3 іюня.

Эхъ, написалъ бы я теб о разныхъ своихъ сердечныхъ процессахъ, какъ говорится, выложилъ бы душу. Но при тхъ условіяхъ, которымъ подвергается наша корреспонденція, разговоры о душ — вещь неудобомыслимая. Скажу только одно, что я очень скучаю, какое-то непріятное чувство ожиданія и постоянное нытье. Къ этому еще неувренность, что меня не станутъ тревожить переводами. Теперь бы мн Устюга оставить не хотлось.

10 іюня.

Ты думаешь, что Коля у меня? Такъ и было! Нашимъ петербургскимъ размазнямъ пиши объ одномъ и томъ же по сту разъ, да и то не длаютъ. Особенно понравилось мн остроуміе Нади. Получилъ отъ нея письмо, что Коля вызжаетъ 27 мая. Жду. Затмъ получаю другое письмо, въ которомъ она говоритъ, что, пріхавъ къ Зайцевымъ для врученія 100рублей, на дорогу няни, она, т. е. Надя, нашла двери квартиры запечатанными двумя черными печатями. И больше ни слова. Что за печати? Гд Коля? Гд Зайцевы? Однимъ словомъ — что и почему? Вдь бываютъ же такія головы, въ которыхъ не родится ни одного вопроса.
Спасибо Благосвтлову, хоть отъ него узналъ кое-что. Впрочемъ, тоже мало. Вотъ что онъ пишетъ во вчерашнемъ письм: ‘Почему не посылаютъ вамъ вашего мальчика — это удивительно, когда объ этомъ говорилось уже довольно давно. Разв арестъ Зайцевыхъ — ихъ арестовали и мать, и сына по одному пустяшному длу и скоро выпустятъ на волю,— разв этотъ арестъ помшалъ отправить Колю, или Евгенія Егоровна ублажаетъ себя свиданьемъ съ нимъ. Я поручилъ Нестерову исполнить вашу просьбу о немедленной отправк буквально’. Вотъ теб и все.

17 іюня.

Хотя знакомыхъ у меня почти нтъ, и я почти нигд не бываю, но случается, что выхожу въ люди. А въ этомъ случа я нахожу, что ко мн относятся враждебно и смотрятъ на меня, какъ на иностранца. Точно я не такой же русскій, какъ они. Въ добавокъ къ этому еще и врутъ. Напримръ, одинъ господинъ разсказывалъ, что я сосланъ за намреніе убить мать. Положимъ, что все это пустяки, но при моей нервной раздражительности меня и пустяки безпокоятъ. Совсмъ отказаться отъ людей — невозможно: ужъ такая штука человкъ, что ему нужно видть человка. Хоть бы пріхалъ скоре Коля. Впрочемъ, сомнваюсь, чтобы онъ заполнилъ окончательно пустоту. Есть еще и другія струны, которыя нужно удовлетворить. Однимъ словомъ — тоска. Да длать нечего. Потоскую, потоскую, да и перестану.
Сейчасъ писалъ моей маменьк, какъ раскидала всхъ насъ судьба, кто — гд. И въ Сибири, и гд хочешь. Неужели мы вс тамъ и умремъ, не увидвъ другъ друга. Глупая штука. Слова спокойны, а чувство возмущено. Зато при свиданіи можно даже упасть въ обморокъ отъ радости.

1 іюля.

Что я буду любить Колю любовью разумныхъ людей,— ты не сомнвайся, но достанетъ ли во мн столько познаніи, сколько нужно для хорошаго его физическаго воспитанія,— не ручаюсь, хотя прочитаю все, что нужно для этого.

4 іюля.

Превосходная, славная Варенька, которую я очень, очень люблю и которую прошу тебя поцловать отъ меня такъ, чтобы у нея заболли зубы, совсмъ не похожа въ своихъ отношеніяхъ ко мн на ту Вареньку, которую я рисую себ, любуясь ея карточкой. Варенька настоящая, проживающая теперь въ Женев, иметъ сердце стальное, а та Варенька, которую я люблю, иметъ сердце человческое. Стальная Варенька требовала отъ меня писемъ, но я ошибкой написалъ, къ моей идеальной Вареньк, стальная, разумется, не отвтила и угасила мой свточъ. Для стальной Вареньки дорогъ Устюгъ, потому что въ немъ будетъ Коля, а я при немъ играю роль фигуры, стоящей на третьемъ план. Я принадлежу къ тому гордому, или какъ хочешь назови, сорту людей, которые возвращаютъ ровно столько, сколько имъ даютъ. Дале — славная Варенька не хочетъ заглянуть въ душу человка, находящагося въ моемъ положеніи. Я видлъ недавно господина, который по опыту говоритъ, что въ крпости сидть легче, чмъ быть въ ссылк. Въ моемъ же положеніи самое худое то, что меня постоянно мучитъ мысль, что я непроченъ въ Устюг, я нахожусь совершенно въ положеніи человка на почтовой станціи. Я больше ничего не хочу, какъ только того, чтобы меня оставили въ поко. Ужъ я примирился съ мыслью, что я пробуду въ ссылк лтъ десять, и хочу только одного, чтобы меня не переводили изъ города въ городъ, какъ это длаютъ съ другими. Пусть стальная Варенька кидаетъ теперь въ меня камнемъ. Я же протяну ей руку и поцлую ее. Занятія не удовлетворяютъ меня, Коля не заполнитъ всей пустоты, и въ сердц еще остается свободное мсто… только что же съ нимъ длать? Разв наклеить ярлыкъ и написать: ‘отдается въ наемъ’? Но кому нужна старая квартира! Пусть моя идеальная Варенька передумаетъ и перечувствуетъ мои вопросы, а я подожду отъ нея отвта, потому что вторую половину письма хотя я пишу и въ третьемъ лиц, но обращаюсь прямо къ ней.

8 іюля.

Наконецъ, вчера въ 12 часовъ дня пріхалъ Коля. Дйствительно, мальчикъ славный. Но бдняга хотя и вынесъ храбро дорогу, но, должно быть, усталость должна взять свое. Сегодня хнычетъ.

29 іюля.

Моя жизнь тоже идетъ не совсмъ ровно. Все я вью себ гнздо, потому что, какъ ты сама знаешь, Коля не можетъ заполнить меня вполн. Но нужно признаться, что Устюгъ не представляетъ въ этомъ отношеніи никакого матеріала. Когда я пріхалъ сюда, то познакомился съ одной дамой — Марьей Платоновной Косаревой, и скажу теб, что такихъ женщинъ не встрчалъ. Замчательнаго ума и спокойной разсудочности. Если бы она жила здсь, я бы не хотлъ ничего лучшаго. Но, во-первыхъ, мужъ ея служитъ въ пароходной компаніи (забылъ сказать, что ей 28 года), и на лто они ухали въ Архангельскъ, а, во-вторыхъ, она больна такими сложными болзнями, и въ томъ числ водянкой, что теперь, какъ говорятъ, надо ожидать выхода самаго грустнаго. Ты не можешь себ представить, какъ это меня печалитъ. Я врю слуху потому, что вотъ уже цлый мсяцъ, какъ я не имю отъ М. П. писемъ. Значитъ — что нибудь худо. Самъ же я пишу къ ней теперь каждую почту, т. е. два раза въ недлю, и переписка эта доставляетъ мн истинное наслажденіе. Если бы только болзнь не принесла печальнаго исхода, и если М. Н. прідетъ на зиму сюда, то, конечно, я не позавидую ни Петербургу, ни Лондону. Теперь же меня ужасно мучитъ мысль о томъ, что весь мой міръ погибнетъ. Помнишь ли, я писалъ теб о померанцахъ перваго и второго сорта: я писалъ тогда о ней.
Однако, я не пишу ни слова о Кол. Сейчасъ у него было великое горе, и бдняжка плакалъ горькими слезами: его стригли. Горе, конечно, великое, но избгнуть его было невозможно.

12 августа.

Сегодня отправлялъ статью въ ‘Русск. Слово’ и потому теперь тороплюсь, чтобы не опоздать на почту. Хотлось писать и къ Вареньк, но едва ли успю. Но только съ Косаревой пишу, по обыкновенію, длинне, чмъ къ теб, но тоже коротко. Изъ этого ты видишь, что я горячусь. Меня ужасно испугали извстія о Косаревой. Ей стало такъ худо) что она лежитъ уже мсяцъ въ постели не вставая. Бдная! И всего человку 23 года. Я даже думалъ, что она не встанетъ. Но теперь я узналъ, что ей лучше. Однако, все не увренъ, оживетъ ли она. Я знаю, что мои письма дйствуютъ на нее хорошо, и потому пишу къ ней съ каждой почтой. Для меня въ ней все мое спасенье, а безъ нея такая пустота въ Устюг, что ты себ и представить не можешь. Я сижу постоянно дома. Да и куда ходить и зачмъ? Человкъ я рабочій: почитываю и пописываю и съ одеревенлымъ сердцемъ убиваю такимъ образомъ день за днемъ. Счастливые вы люди! А почемъ знать, такъ ли? Въ одномъ вы счастливе — знаю я положительно: вы свободны, какъ птицы.

19 августа.

Зачмъ мн сорокъ лтъ, зачмъ я не красивъ, зачмъ нтъ женщины, которая бы полюбила меня? А впрочемъ я бы не могъ любить. Неправда, могъ бы, только безъ страстности, тихо и спокойно. Если бы ты, другъ, была со мной, тогда бы во мн не было той пустоты, которую мн все хочется заполнить. Ты бы меня совсмъ не узнала, милая моя Людя, я такой спокойный, кроткій и тихій — точно и не я, а всему причиной продолжительное заключеніе, которое совсмъ измнило меня, т. е. разбило и обезсилило, такъ что вышелъ изъ меня почти весь перецъ и тотъ черноземъ, который меня портилъ.

26 августа.

Въ майской и іюньской книжкахъ ‘Русскаго Слова’ ты найдешь мое ‘женское бездлье’. Статью эту я задумалъ писать потому, что, читая живую книгу русской жизни, я увидлъ, что русская женщина не знаетъ ровно ничего, что за не извстны самыя простыя, основныя житейскія понятія, а что только повсти и романы удостоиваются ея вниманія. Между тмъ экономическія понятія составляютъ основную сущность всхъ остальныхъ соціальнымъ понятій, и съ ними нельзя познакомиться въ романахъ и повстяхъ. Это навело меня на мысль написать ‘женское бездлье’ и посвятить его ‘прекрасному полу’ потому, что безъ этого т, для кого писалась статья, читать бы ее не стали. Мысль, какъ ты видишь, была здоровая и обсужена была зрло. Но вотъ какія вышли послдствія. Во-первыхъ, ‘Голосъ’, или, лучше сказать, одинъ изъ подозрительныхъ его сотрудниковъ (ты знаешь, что въ ‘Голос’ участвуютъ люди сомнительной общественной нравственности, и каждый изъ нихъ старается скрыть свое имя), назвалъ мою статью болтовней, а меня — старой бабой. Объ этомъ я говорю собственно потому, чтобы объяснить теб второе обстоятельство, касающееся меня прямо. Нкоторые изъ моихъ устюженскихъ согражданъ заподозрли меня въ желаніи вывести ихъ почтенныя личности и нашли въ моихъ статьяхъ будто бы свои портреты. Разумется, это длаетъ честь ихъ проницательности и сообразительности и во всякомъ случа рекомендуетъ съ хорошей стороны ихъ нравственное чувство. Но съ другой стороны нужно замтить, что весь свтъ заполненъ злыми старыми двами, вс эти старыя двы сплетничаютъ и пересуживаютъ и страдаютъ повсюду тупоуміемъ и невжествомъ. Не понимаю, почему устюженскимъ двамъ понадобилось отыскивать себя въ моихъ статьяхъ и тмъ довести до общаго свднія, что он именно страдаютъ всми тми умственными немощами, о которыхъ я говорю? По-моему, это было не разсудительно. Дальше явились и между мужчинами подобные же сообразительные люди, а, можетъ быть и, галантные кавалеры, и два изъ нихъ съ поразительнымъ усердіемъ, какого они не выказываютъ никогда на служб, принялись развозить повсюду ‘Голосъ’ и читать всмъ, что меня назвали бабой. Однимъ словомъ, радость была всеобщая, и я достигъ своей цли, потому что моя статья, хотя и заставила почтенныхъ устюжанъ побранить меня, но въ то же время и заставила ихъ подумать о томъ, о чемъ до сихъ поръ думать имъ не приходилось. Попалъ, какъ говорится, въ жилу. Мн бы хотлось, чтобы мои статьи, несмотря на свою болтливость, произвели во всхъ городахъ, уздныхъ и, пожалуй, губернскихъ, подобное же движеніе въ мозгахъ мстныхъ обитателей? Изъ всего этого ты видишь, что быть литераторомъ въ провинціи небезопасно, и теперъ мн остается только ожидать, что кто нибудь, обидвшись какой нибудь моей статьей, писанной безъ всякой мысли о немъ, найметъ какихъ нибудь незнакомцевъ съ дубьемъ, поставитъ ихъ у моихъ воротъ, и… ты понимаешь, что дальше. Увлеченные усердіемъ незнакомцы приложатъ излишнее стараніе, и въ одно прекрасное утро полиція г. Устюга найдетъ на тротуар мой бездыханный трупъ.

23 сентября.

Дружокъ мой и дорогой, родной человкъ Людя. Напрасно ты думаешь, что мн пришлютъ нагоняй. Ваши предположенія съ Варенькой оправдались: Маша дйствительно выходитъ за Ковалевскаго, и, какъ писалъ мн В. А., въ половин сентября должна быть свадьба. Значитъ, дло уже кончилось.
Ты меня, голубчикъ, насмшила, такъ что я сейчасъ громко расхохотался. И этому причиной твое объясненіе слова ‘всегда’. Ужъ какъ тамъ ни объясняй, а все выходитъ что-то не то. Ну, да не важно, тмъ боле, что наступитъ же наконецъ пора, когда мы снова заживемъ вмст.
Ужасно меня огорчило извстіе о смерти М. Онъ умеръ брайтовой болзнью, т. е. болзнью почекъ и общей водянкой. Я спрашивалъ доктора, въ сознаніи ли умираютъ при этомъ. Онъ сказалъ — нтъ, и что смерть происходитъ отъ задушенія. Вопросъ свой я длалъ для того, чтобы разъяснить, мучился ли бдный М., и умеръ ли онъ въ памяти. М. зналъ, что ему не жить.

30 сентября.

Другъ мой Людя! Ты не ошиблась, что извстіе о смерти М. произведетъ на меня очень, очень тяжелое впечатлніе. Я уже писалъ теб объ этомъ. Тяжело мн было потому, что я въ будущемъ рисовалъ себ яркій камелекъ и передъ нимъ компанію старцевъ, хорошихъ, добрыхъ, живущихъ однимъ міромъ. Теперь эта компанія меньше. Ты не ошиблась и въ томъ, что я сталъ еще боле одинокъ. Сорокъ лтъ я кипятился и накидывался на людей съ полной искренностью, я ненавидлъ ложь и обманъ въ другихъ, не позволялъ никогда ихъ и себ. Я всегда былъ искрененъ и въ этомъ считаю все свое достоинство. Но провинція дала мн послдній урокъ мудрости житейской, и я утвердился теперь окончательно на той мысли, возведя ее уже въ принципъ, что лучше всего жить одному въ своемъ собственномъ мір и держать себя подальше отъ того, что въ провинціи считается образованными манерами. Зайцевъ мн писалъ, что г Петербургъ занимается тмъ же, кидая грязью въ людей, которыхъ пустые болтуны даже и понять не могутъ. Ну, какъ не пожалть посл этого о томъ, что нашъ камелекъ разстраивается, и убываетъ людей, съ которыми жилъ бы и умеръ вмст! Ты пишешь, что сердце твое не принимаетъ ничего остро, а больше ужъ какъ-то хронически. Со мной съ лта началось то же самое, а съ извстіемъ о смерти М. я совершенно затуплъ къ рзкимъ острымъ ощущеніямъ, какъ и ты. Однимъ словомъ, со мной сдлалась головная реакція.

7 октября.

Вчера я прочелъ въ ‘Книжномъ Встник’, что милый М. умеръ въ Каинскомъ пріиск. Опять сжалось сердце. Съ нкоторыхъ поръ напала на меня какая-то апатія. Чувствую, что совсмъ пусто въ голов и сердц. Какая-то притупленность и чувства, и мысли. Вообще этотъ No ‘Встника’ полонъ извстіями о смерти нашихъ знакомыхъ: умерла Софья Дм. Хвощинская (Весеньева), умеръ Вольфсонъ и Брокгаузъ.

21 октября.

Другъ Людя. Новое постановленіе о печати произвело въ редакціи ‘Русскаго Слова’ революцію. Мсяцъ тому назадъ я получилъ отъ Зайцева письмо, въ которомъ онъ сожалетъ, что меня нтъ въ Петербург, а Писаревъ находится въ уединенномъ положеніи. ‘Вы могли бы судить, продолжаетъ онъ, о важности этого обстоятельства, только зная о тхъ реформахъ въ журнал, какихъ я и Соколовъ добиваемся отъ Г. Е. Къ сожалнію, какъ ни необходимы эти реформы, и какъ ни важны он для интересовъ не только ‘Русскаго Слова’, но и всей литературы, я потерялъ надежду склонить на нихъ нашего почтеннаго издателя, который при всхъ своихъ достоинствахъ не одаренъ тою добродтелью, которою въ такой степени отличаемся вс мы, т. е. быть пролетаріемъ’. Что все это значитъ, я понять не могу, хотя зналъ очень хорошо, что Г. Е. далеко не пролетарій, и никогда не врилъ въ искренность его липкихъ и сладкихъ фразъ, напримръ, въ письм отъ 4 сентября Благосвтловъ мн пишетъ: ‘въ моихъ отношеніяхъ къ вамъ столько прочнаго расположенія, столько задушевнаго уваженія, что измнить, эти отношенія можетъ разв только смерть да вы сами. Я третій годъ работаю съ вами въ одномъ журнал и, что гораздо важне, въ одномъ умственномъ направленіи, я третій годъ переживаю нравственно ту тяжелую нору вашей жизни, за которой я по необходимости долженъ былъ слдить… Я не испыталъ десятой доли того, что испытали вы, но я могу понимать, что значатъ ваши опыты, и какая благородная натура должна быть у того, кто въ этомъ водоворот суметъ сохранить полнйшее присутствіе свтлой мысли и спокойнаго характера… и т. д.’. Затмъ въ письм отъ 7 сентября, т. е. черезъ три дня, Г. Е. является уже другимъ. Письмо написано въ какомъ-то раздраженномъ состояніи и съ очевиднымъ неудовольствіемъ на меня, при чемъ намекается, что для двухъ отдловъ работать трудно, и статьи выходятъ спшныя. Кром того, заявлена боязнь сидть въ тюрьм по милости сотрудниковъ, которые вмсто дла вздумаютъ разряжаться трескотней фразъ. Не понимая, къ кому относится это предостереженіе, я, отвчалъ вообще. Вчера получаю отвтъ на это письмо, гд Г. Е. говоритъ въ прежнемъ тон: ‘По правд сказать, только вы и Писаревъ связываете меня нравственными отношеніями къ ‘Русскому Слову’, я люблю его именно настолько, насколько могу любить и уважать васъ… вчера я подалъ просьбу объ утвержденіи меня редакторомъ серіознаго отдла. Кром того, предполагается предложить Зайцеву особый отдлъ для редакціи. Не знаю, какъ все это устроится… прошу васъ убдительнйше высылать поскоре статьи…’. Какъ поскоре? Значитъ — чаще, значитъ — больше статей, а прежде писалъ, что для двухъ отдловъ много, и намекалъ на 3—4 листа въ мсяцъ? Ничего не понялъ. Но вчера же я получилъ письмо и отъ Зайцева. ‘Я, Соколовъ и Писаревъ, пишетъ онъ (но разв Писаревъ на свобод?), подали нынче въ отставку отъ ‘Р. C.’ и всей журналистики (?). Надняхъ объ удаленіи нашемъ будетъ напечатано или въ книжк P. С. или въ Петерб. Вдомостяхъ… Но какая причина этого происшествія? Причина очень простая: дло въ томъ, что Г. Е. овладлъ страхъ, и онъ сдлался хуже всякаго Веселаго. Кром того, онъ имлъ неосторожность въ пылу спора сознаться, что цль его — только собрать теперь подписку, которую онъ разсчитываетъ въ 4.000, потомъ издавать книжки какъ можно экономичне, рублей въ 600 этакъ, не дороже, и къ концу 1866 г. откланяться публик и отправиться на лоно природы… Онъ дошелъ до того, что предлагалъ въ редакторы P. С., по случаю отказа Благовщенскаго (спраздновавшаго трусу), то Чужбинскаго, то Порцкаго, то одного стараго 70-лтняго подьячаго, то, наконецъ, своего разсыльнаго!.. Я полагаю, что это извщеніе будетъ для васъ не лишнее, и если не вызоветъ васъ къ чему нибудь теперь, то хотя дастъ возможность знать, чего ждать въ будущемъ’.
На свои отношенія къ P. С. я никогда не смотрлъ, какъ на прочныя, и зналъ, что такъ или иначе они должны кончиться. Мотъ почему я и писалъ теб о переводахъ. Въ! Петербург все это ничего, но когда живешь одинъ въ голой степи, то есть о чемъ задуматься. Что длать? Прощай, другъ. Коля здоровъ и веселъ.
Мн ужасно понравилось твое выраженіе по поводу Авдева: ‘Онъ хорошій былъ человкъ, не знаю, какъ теперь’. Именно такъ! Въ послднее время намъ пришлось узнать людей, ну, и нужно согласиться, что на свт совершаются великія превращенія, всякій такъ и хлопочетъ продать своего ближняго, истинные братья во Христ!
Революція въ P. С. кончилась общимъ примиреніемъ. Вс остались на лицо, и журналъ раздлили по редакціямъ: критическій отдлъ — Зайцеву, экономическій — Соколову, Благовщенскій и Благосвтловъ — остальными. Если бы Писаревъ и я были въ Петербург, то и намъ достались бы свои отдлы. А теперь и такъ.
Зайцевъ пишетъ же мн вотъ что: ‘8-го числа (октября) помщено въ ‘Голос’ слдующее объявленіе: ‘Отъ редакціи Русск. Слова. Во имя общественной пользы, экономической правды и достоинства самой журналистики, которая должна быть не только свободной, но и честной, объявляется: 1) издатель не считаетъ подписной суммы своей собственностью, 2) подписная сумма не должна расходоваться произвольно, В) издатель, какъ повренный подписчиковъ, есть главно-управляющій конторою журнала, онъ обязанъ давать въ извстные сроки полный отчетъ во всхъ расходахъ по изданію, 4) отчеты эти должны печататься въ самомъ журнал за подписью издателя. На этихъ началахъ, которыя мы признаемъ справедливыми и полезными, будетъ издаваться Русское Слово. Г. Благосвтловъ, Н. Благовщенскій, В. Зайцевъ, Н. Соколовъ’. И дальше: ‘Нынче я, Соколовъ и Д. И. заключили между собой тайный оборонительный союзъ, условія котораго состоятъ въ томъ, что управляющій конторою не можетъ исключить или удалить противъ воли никого изъ постоянныхъ сотрудниковъ, какими мы считаемъ себя, васъ и Благовщенскаго. Удаленіе одного влечетъ за собой немедленный выходъ остальныхъ (т. е. изъ насъ троихъ пока)’. Я тоже вступлю въ этотъ союзъ, но только не понимаю, зачмъ онъ тайный, въ чистыхъ длахъ незачмъ секреты, тмъ боле что договоръ идетъ противъ Благосвтлова, то онъ, разумется, и долженъ знать о его содержаніи.

25 ноября.

Другъ Людя. Хоть твое письмо не заключаетъ особенно веселой сущности, но оно повліяло на меня хорошо ибо зашевелило во мн надежду съ тобой увидться. Ахъ, Людя, Людя, какой бы это былъ для меня праздникъ. Я уже представляю себ пріютный камелекъ, тебя и Вареньку и мирную и теплую бесду. Мн ужасно стыдно, что я до сихъ поръ не пишу Варвар Александровн. Но знаешь ли — отчего? Ну, что я стану писать къ ней? какую нибудь тоску или поднимать вопросы, вызывающіе на размышленія? Еще куда ни шло — у камелька. Но и тамъ едва ли бы я пустился въ подобныя странствія.
…Въ подобномъ положеніи нахожусь я въ Устюг, про меня не говорятъ, что я ворую, но что я убилъ свою мать. Кром того, есть и такіе доброжелатели, которые желаютъ меня отправить въ Колу. Наконецъ, и это большинство здшняго общества, т. е. вс т, съ кмъ я не знакомъ, смотрятъ на меня исподлобья и озираясь, точно я вотъ сейчасъ протяну руку и вытащу у нихъ изъ кармана носовой платокъ. Конечно, я доставилъ бы этимъ простодушнымъ людямъ возможность смотрть на себя веселе, но и то немногое знакомство, которое я имю, отрываетъ меня отъ дла, особенно теперь, когда я работаю и долженъ буду еще цлый декабрь работать усиленно.

9 декабря.

Дружокъ Людя. Пожалуйста, голубчикъ узнай черезъ Вареньку, но только осторожно, какая перемна во взгляд явилась у Зайцева на меня. У нихъ въ редакціи между Благосвтловымъ и Соколовымъ были великіе споры по поводу моего ‘женскаго бездлья’. Соколовъ совершенно не согласенъ съ моимъ экономизмомъ, и какъ онъ иметъ большое вліяніе на Зайцева, то и ‘усплъ внушить ему на мой счетъ самыя комическія сомннія’. Это весьма любопытно, и я просилъ Благосвтлова разъяснить, что это значитъ. При своемъ разъясненіи не упоминай ни меня, ни Благосвтлова: они ужъ и такъ вс переругались, а какъ будто ты прослышала стороной.
Ты мн написала совсмъ неясно, въ чемъ заключается sans faon’ство Благосвтлова съ твоими переводами Шатріана. Гд онъ ихъ напечаталъ?
Благосвтловъ мн тоже писалъ о размолвк и жалуется на Соколова и Зайцева, хотвшихъ оттереть его отъ P. С., и на разныя сплетни, интриги и личности. Съ Новаго года Благосвтловъ будетъ платить мн по 60 р. съ листа. Не знаю, будетъ ли мн это выгодне, потому что все зависитъ отъ числа напечатанныхъ листовъ.

16 декабря.

Сегодня мн привезли ‘Голосъ’. Зайцевъ, и Соколовъ отказываются отъ сотрудничества въ ‘Русск. Сл. ‘, и въ ‘Р. Сл.’ говорятъ: ‘то же самое уполномочилъ насъ сообщить отъ своего имени Д. И. Писаревъ’. Безъ Писарева ‘Русск. Слово’ немыслимо. Что будетъ, не знаю. Но все это очень глупо. Какъ мн кажется, всю эту кутерьму надлалъ Соколовъ, человкъ, сколько это видно изъ его ‘Маску долой!’ (вызовъ Современнику), горячій, но не умный. Во всякомъ случа все это нехорошо, потому что если ‘Р. Сл.’ захвораетъ холерой, то и твоему покорнйшему слуг приключится болзнь и отощаніе. Ты мн писала о переводной работ, но мн ея и до сихъ поръ никто не присылалъ. Однимъ словомъ, жить за тридевять земель, какъ я, и удовлетворяться отрывочными газетными объявленіями,— положеніе не завидное. Мн кажется, что если бы я былъ въ Петербург, то Зайцевъ не былъ бы въ лап Соколова и не выскочилъ бы изъ кожи. Я даже думаю, что ничего подобнаго не случилось бы, если бы была въ Петербург Варвара Александровна.

9 января 1866 г. В.-Устюгъ.

‘…Ахъ, какъ тяжело и скверно жить на свт! Чего бы я не далъ, чтобы быть съ тобой, мой другъ. Но, увы! хотя и есть земныя силы, которыя могли бы это сдлать, но он не сдлаютъ, а небесныя — давно уже перестали помогать людямъ. Отъ Зайцева я получилъ два письма: одно — содержанія воинственнаго, съ подозрніями, другое — примирительное, ибо онъ самъ все напуталъ, общавъ мн писать и не исполнивъ своего общанія. Подробне напишу въ четвергъ. Между прочимъ, онъ предлагаетъ мн отказаться отъ P. С. и вступить къ нимъ и отдавать свои статьи для задуманнаго ими ‘Опыта’, сборника статей. Первая, книжка выйдетъ 20 января. Я отвтилъ, что хотя душой а и въ ихъ компаніи, и дйствительно я люблю его и Писарева, но нужно подождать новыхъ обстоятельствъ, чтобы я могъ оставить Р. С. На первый разъ Зайцевъ предлагаетъ мн 150—200 рублей. Видишь какъ!
Миша пусть проститъ меня, что до сихъ поръ ему не отвчаю, да и отвчу не по-нмецки, во-первыхъ, трудне для меня и, во-вторыхъ, что нерусское письмо должно быть отправляемо чрезъ вологодское начальство…

13 января 1866 г. В.-Устюгъ.

Дружокъ Людя. Въ заголовк слдующаго письма ты встртишь уже не В.-Устюгъ, а Никольскъ, куда меня переводятъ. О причин перевода я напишу теб въ слдующемъ письм. Теперь же я въ хлопотахъ: заказываю ящики, нанимаю возчиковъ, завтра все укладываю, и если успю, то послзавтра отправляю вещи, а самъ трогаюсь въ понедльникъ (сегодня четвергъ). Понедльникъ вывезъ меня разъ изъ Орла и привелъ въ департаментъ, не вывезетъ ли онъ меня и нынче въ Петербургъ или за границу…

26 января 1866 г., Никольскъ.

…Благопріятно подйствовалъ Никольскъ и на меня: я здсь спокоенъ духомъ и имю всего трехъ знакомыхъ, изъ нихъ двухъ зналъ раньше: исправника и лсничаго, и новаго знакомаго пріобрлъ въ лиц помощника исправника. Въ Устюг же меня одолвали знакомые. Но какая же причина, что я попалъ въ Никольскъ. Не угадаешь и очень удивишься:* я далъ пощечину (дв) одному судебному слдователю, господину въ высшей степени дерзкому, глупому, зврю въ семейной жизни и т. дУ Люди, знающіе его, говорятъ, что ему слдовало получить ихъ давно, но изъ мстныхъ жителей не нашлось ни одного человка, способнаго на это. Мои пощечины — только финалъ исторіи, которая началась еще весной, и въ которой я дйствовалъ, какъ третье лицо. Ты догадываешься, что тутъ замшалась любовь и ревность. Господинъ, получившій пощечину, имлъ смлость не только сказать мн грубость, но даже погрозить пальцемъ, я воспылалъ, какъ пироксилинъ, и отвтилъ грубіяну языкомъ, ему единственно понятнымъ. Мало мста, другъ, съ слдующей почтой получишь подробное описаніе. Переводомъ въ Никольскъ я очень пока доволенъ…

30 января 1866 г., Никольскъ

…Меня ужасно обрадовало извстіе, что въ октябр ты прідешь въ Петербургъ. Жаль только, что октябрь не скоро.
‘Р. С. ‘ получено второе предостереженіе, посл третьяго журналъ закроютъ. Благосвтловъ мн пишетъ: ‘Вотъ что надо длать: выбрать другое заглавіе, для такого же журнала, какъ и ‘Русск. Сл.’, и продолжать его изданіе при тхъ же сотрудникахъ и подписчикахъ’. Посмотримъ.
Я въ Никольск уже десять дней, и живется мн въ немъ легко. Въ Устюг постоянно я чувствовалъ надъ собой полицейскій надзоръ, и это такая пытка, которой ты, конечно, представить себ не можешь. Въ Никольск умныя власти, а въ Устюг — сама угадай: я не скажу. Прощай, мой голубчикъ. Цлую тебя. Напиши, пожалуйста, Вареньк, что я цлую ея ручки, и что она божественная. Съ слдующей почтой я напишу къ ней большое письмо. Цлую ее. Пожалуйста, напиши. Мишульку цлую.
Я постоянно тороплюсь, потому что мало времени. И теперь горячусь, чтобы не опоздать на почту…

6 февраля, г. Никольскъ.

Я писалъ нсколько разъ къ Зайцеву объ адрес, но безуспшно. Когда же у него вышелъ окончательный разрывъ съ Благосвтловымъ, и мн нельзя было писать черезъ редакцію P. С., то я отправилъ съ письмомъ къ Е. Е. и письмо для доставленія къ В. А. Посл этого Зайцевъ и я успли написать другъ къ другу два раза, а отъ Е. Е. все еще нтъ и перваго отвта.
Теб не врится, чтобы Бубка (сокращенное Вароломей) могъ сдлать что нибудь неблаговидное. Еще бы! Я совершенно и глубоко врю въ искренность и честность его, а не Благосвтдова, хотя скажу, что одно время я вслдствіе писемъ Благосвтлова сильно обвинялъ Бубку. Теперь же, особенно посл послдняго письма В. А., я еще не знаю, въ какія отношенія я сталъ бы къ Благосвтлову, если бы былъ въ Петербург.
Изъ письма къ Вареньк, которое я прошу тебя переслать къ ней, ты увидишь, что Зайцевъ и со мной готовъ итти на разрывъ. Но мн это обидно, и я его до этого не допущу. Впрочемъ, несмотря на это, я все-таки не согласенъ съ пріемомъ, избраннымъ Соколовымъ.
Разв твой пропавшій переводъ не былъ застрахованъ? Сколько мн помнится, во Франціи за пропажу на почт рукописи — выдается всего 50 франковъ. Если столько же и въ Швейцаріи — печально.
Хотя бы меня перевели въ губернскій городъ!— пишешь ты. Въ лучшее не переводятъ, а все въ худшее. Любопытно, что въ письм отъ 17 янв. Зайцевъ пишетъ мн о моемъ перевод въ Никольскъ, но въ то же время (немножко раньше) пришло и распоряженіе изъ Вологды. Неужели губернаторъ телеграфировалъ въ Петербургъ и исполнилъ только тамошнее приказаніе?
Вмсто меня Миш отвчаетъ Коля. Я думаю, Миша этимъ будетъ боле доволенъ…

13 февраля 1866 г., Никольскъ.

…Благосвтловъ пишетъ, что Писаревъ воротился въ P. С., но повредилъ себ своими рекламами въ глазахъ крпостного начальства, и потому положена на него эпитимія — писать въ ‘Русскомъ Слов’ подъ именемъ Рагодина. Впрочемъ, эпитимія продолжится мсяца два, а потомъ возвратятъ ему его собственное имя…

6 марта 1866 г., Никольскъ.

Другъ Людя. Ты, конечно, уже знаешь о третьемъ предостереженьи ‘Русск. Слову’ и о запрещеніи его на пять мсяцевъ. Если бы подобныя дла могли быть обсуждаемы гласно, то, конечно, цензурному управленію это принесло бы большую пользу. Теперь же, напримръ, оно смло говоритъ, что я въ стать ‘Честные мошенники’ придаю воровству значеніе ‘труда’, тогда какъ я напротивъ эксплуатаціи въ форм ошибочно понимаемаго труда придаю значеніе воровства. Впрочемъ, что объ этомъ толковать. Ужъ такая наша участь горькая, что плетью обуха не перешибешь…

13 марта 1866 г., Никольскъ.

На свое дружеское письмо къ Зайцеву я не имю отвта. Если онъ на меня сердитъ, то мн останется только думать, что онъ, какъ нянюшка Коли, не переноситъ самыхъ кроткихъ, дружескихъ, справедливыхъ замчаній. Но за что онъ можетъ сердиться на тебя, или только за то, что ты Шелгунова? Странное понятіе о солидарности между мужемъ и женой. Впрочемъ, можетъ быть, я ошибаюсь и сегодня получу отъ Зайцева отвтъ. Въ такомъ случа все сказанное беру назадъ.
Ты пишешь о довольно дерзкомъ письм отъ Благосвтлова. Онъ человкъ нервнаго характера и въ письмахъ иногда горячится. Впрочемъ, изъ всхъ его писемъ ко мн только въ одномъ я нашелъ выраженія, которыя мн не понравились. По какому случаю онъ написалъ непріятность теб?
Ты говоришь о манифест. Благосвтловъ писалъ мн, что ожидаютъ много милостей по случаю серебряной свадьбы государя. А будетъ она 16-го апрля ныншняго года…

29 марта 1866 г., Никольскъ.

…Меня удивляетъ твоя исторія съ Варей. Но зато я понимаю, почему, написавъ ко мн, она просила адресовать прямо въ Бернъ, на имя ея матери. Сначала меня это удивило, ибо я всегда посылалъ черезъ тебя. Братъ ея мн не отвтилъ ни слова и отвернулся отъ протянутой мной ему руки. Изъ этого выходитъ только то, что я не считаю его, какъ прежде, разсудительнымъ и порядочнымъ человкомъ. Въ самомъ дл, что за странные люди! У нихъ, должно быть, трихины. Только непонятной болзнью и можно объяснить подобные непонятные разрывы, повидимому, прочныхъ отношеній.
Какъ твое здоровье? Мн тоска. Да и погода скверная.
До свиданія, другъ. А было бы хорошо, если бы мы увидлись съ тобой зимой…

18 мая 1866 г., Никольскъ.

Другъ Людя. Недля эта была для меня недлей тяжкихъ размышленій. Вотъ основанія для нихъ: 1) Благосвтловъ арестованъ…
…Изъ всего этого я вывелъ вотъ что: не сегодня, такъ завтра ‘Русск. Слово’ прекратитъ свое существованіе, и моей литературной дятельности конецъ, ибо и писать некуда, и мое сотрудничество не будетъ никому нужно…
…Съ прекращеніемъ работы придется перебиваться, т. е. продовольствоваться какими нибудь 15 рублями въ мсяцъ. На эти деньги жить съ Колей. нельзя. Я придумалъ и еще боле мрачныя вещи, да ужъ о нихъ не хочу писать…

7 іюня 1866 г., Никольскъ.

Твои письма измнили совсмъ вс мои проекты, и я сталъ снова надяться на лучшее.
Что P. С. существовать не будетъ, въ этомъ я увренъ.
Литературное дло, которое я сначала такъ полюбилъ, начинаетъ мн теперь противть. Я бы съ удовольствіемъ промнялъ его на такое занятіе, гд видишь, что длаешь, и будь я въ большомъ город, я постарался бы пріискать что нибудь. Въ Никольск нельзя найти никакого дла. Здсь не нужны даже лакеи. Въ минуту горькихъ размышленій и безнадежности я ршилъ просить казенное содержаніе, которое дается ссыльнымъ: 4 р. 50 к. на ду и 1 р. 50 к. на квартиру въ мсяцъ.
Теперь же, въ отвтъ на твои письма, я думаю вотъ что:
1) Совтъ Маріи едоровны неосуществимъ: я не могу писать больше ни по лсоводству, ни по технологіи, ибо я сказалъ все, что зналъ, и новаго больше ничего сказать не могу. На повторенія же, особенно, когда они никому не нужны, не поднимается рука. Однимъ словомъ, моя лсоводственная литературная дятельность кончилась, и воскреснуть ей невозможно. Всякой вещи свое время.
2) О заграничной поздк я, разумется, и не мечтаю. Но теперь потерялъ надежду и на переводъ въ другой городъ. Я даже увренъ, что за пощечину, данную одному негодяю, устюжское начальство аттестуетъ меня дурно, хотя вся эта исторія не иметъ ровно никакого политическаго характера. Одно средство устроить что нибудь впередъ лучшее: твое личное хожденіе по моему длу. И вотъ мой планъ. Ты прізжаешь въ Петербургъ, чмъ раньше, тмъ лучше. (У меня есть 350 р., слдовательно, до января я съ Колей проживу). Тотчасъ же разузнай, на кого нужно дйствовать: быть ли у Суворова, Долгорукова, Валуева, Шувалова, Мезенцова. Не поскупись на время и труды. Объясни состояніе моего здоровья и т. д. и проси перевода въ такую мстность, гд возможно жить безъ литературнаго труда. Въ самомъ дл не ходить же мн по міру, или непремнно хотятъ этого? Если бы Никольскъ былъ университетскій городъ съ медицинскимъ факультетомъ, я бы занялся медициной, объ этомъ я уже думалъ. Я готовъ даже дать подписку, что не буду ни съ кмъ знакомъ. Но во время ученія нужно же пить и сть. А чмъ? Переводами, что ли? Вотъ и опять ты должна устроить литературныя сношенія. Однимъ словомъ, свое время въ Петербург употреби на мой переводъ и обезпеченіе моего содержанія или какимъ нибудь мстомъ, или врной, постоянной работой. Если бы ты знала, какъ тяжела поднадзорная лямка! И особенно въ такомъ город, какъ Устюгъ! Если бы ты знала, что тамъ за люди, изъ тхъ, кто иметъ голосъ и вліяніе! Можно съ отчаянія застрлиться, только чтобы не видать ихъ. Охъ, голубчикъ, тяжело. Всти отовсюду скверныя. Безъ тебя я, какъ безъ рукъ. Самъ своими средствами я ничего сдлать не въ состояніи…
…Дружокъ Людя, сообщу теб еще ясне свою программу. Такъ какъ жизнь вышибла меня изъ колеи, то нужно мн опять создать себ дорогу, опять взобраться на гору и подготовить теб и себ спокойную старость, а Код и Миш дать образованіе.
Вступилъ я было на литературный путь и даже утвердился на немъ, такъ что если бы не было помхъ, можно бы итти и устроить свое будущее. Но и съ этого пути обстоятельства сбили меня. Нужно покинуть журнальное поприще. И такъ съ двухъ путей я уже сбитъ — служба и журналистика. Куда итти? гд искать и пробовать ещ?
Вотъ чмъ бы я могъ быть и готовъ хоть сейчасъ: я бы съ великой охотой занялся экономической статистикой Россіи, ибо въ сей моментъ наша экономическая (финанс. торг. промышл.) внутренняя и вншняя политика страдаетъ больше всего отъ недостатка точнаго знанія современныхъ экономическихъ условій страны. И я полагаю, что дльный, обширный трудъ, на который бы я охотно посвятилъ 5 лтъ, былъ бы дйствительно полезенъ и далъ бы мн имя въ ученой литератур. Къ подобной работ я совершенно подготовленъ всей предыдущей дятельностью.
Но вотъ въ чемъ помха. Заняться такимъ дломъ можно только въ центральномъ статистическомъ комитет министерства внутреннихъ длъ, а меня туда не возьмутъ.
Учиться медицин и стать докторомъ недурно, въ 2 года можно успть, но нужно эти 2 года чмъ нибудь жить. А какъ пойдетъ потомъ практика? Этотъ путь наиболе скользкій и неврный.
Есть еще одна дорога. Служить по акцизу у Грота. Думаю, что новыхъ доказательствъ моихъ служебныхъ способностей и честности мн представлять не нужно. Что же касается до моего общаго и политическаго міровоззрнія, то я думаю, что при опредленіи крпости спирта и учет винокуренныхъ заводовъ міровоззрніе не играетъ ровно никакой роли, и никому оно не нужно.
Если что придумаешь боле врное и лучшее, уполномочиваю тебя дйствовать за меня. Ты знаешь и мои наклонности, и мое направленіе, и мои слабости, значитъ, не ошибешься. Помни только, что пощечина, данная мною судебному слдователю Сутоцкому,— человку, о которомъ ты можешь судить по тому, что онъ услыхалъ о Гарибальди въ первый разъ только тогда, когда явилась шляпка la Гарибальди, и который звалъ меня человкомъ подозрительнымъ и ссыльной собакой,— причиной, что устюжскій исправникъ, другъ и пріятель Сутоцкаго, аттестовалъ меня, конечно, очень дурно. Но неужели отвтить пощечиной на грубость значитъ быть поведенія неблагонамреннаго? Пожалуйста, объясни это, если понадобится, кому слдуетъ.
Я писалъ черезъ Надю къ Благовщенскому, и главный мой вопросъ, будетъ ли существовать ‘Русское Слово’. Если получу отвтъ ‘нтъ’, то до перемны въ своемъ положеніи, котораго надюсь достигнуть черезъ тебя, напишу къ кому нибудь о переводной работ.
Отвть мн поскоре на это письмо, и когда ты прідешь въ Петербургъ? Если ты придумаешь что другое, и потребуются къ начальству отъ меня письма, то я вышлю ихъ къ теб для личнаго доставленія. Тутъ ты и переговоришь.
Посылаю теб виды дома, въ которомъ я живу. Домъ на самомъ скат къ р. Югу, маленькій, скверный, полугнилой, вокругъ печаль и нищета. Противъ дома ванна, устроенная здшнимъ лсничимъ, и я купаюсь въ ней три раза въ день регулярно. Вспомнилъ я сегодня въ ванн подобное же регулярное купанье, но только не здсь и не съ тми. Вспомнилъ Гатчину. Какое славное было лто, какіе славные люди, какія золотыя мечты! Теперь мы, точно стадо куропатокъ, разогнанное охотникомъ. Одди умерли, другіе далеко. Вс вразбродъ. Прежде я мечталъ о томъ, что хотя на старости соберемся вс снова у камелька, а теперь уже не мечтаю. Вс не соберутся.
Не знаю, какой получу отвтъ о ‘Русскомъ Слов’, но, чтобы не пропало время, сегодня сяду писать вторую статью (Дом. лт.) для августовской книжки. Понадобится — готово, а если нтъ — все лучше работать, а не сидть, сложа руки.

15 іюня 1866 г., Никольскъ.

Другъ Людя. Твои письма отъ 5 и 8 іюня получилъ въ одну почту. На нихъ и отвчаю.
Съ тхъ поръ, какъ ты поршила жить со мной или вообще возвратиться изъ-за границы, камень свалился съ меня. Сообщаю въ дополненіе къ послднему письму еще вотъ что: если теб не удастся добыть мн переводъ въ другую губернію или какое нибудь мсто и занятіе, въ такомъ случа нужно будетъ теб выхлопотать у вологодскаго губернатора или, еще лучше, въ Петербург переводъ мн въ ближайшій городъ къ Вологд. Есть два такихъ города — оба за 42 версты отъ Вологды: Грязовецъ и Кадниковъ. Грязовецъ лучше, ибо тамъ превосходный предводитель дворянства (они играютъ здсь роль) и хорошій исправникъ. Кром того, Грязовецъ лежитъ на ярославскомъ тракт въ 160 верстахъ отъ Ярославля. А отъ Ярославля до Петербурга сообщеніе на пароход (до Твери), а затмъ желзная дорога…
…Вс свои надежды на улучшеніе положенія я возлагаю на твое личное ходатайство, ибо мои письма и просьбы ршительно остаются безъ отвта.
Надя мн пишетъ, что Благосвтловъ свободенъ и очень веселъ. Еще бы! Дале: ‘Не украли ли у тебя твоего вида объ отставк?— пишетъ Надя:— я слышала отъ одного знакомаго, будто бы нашли твой видъ у одного молодого человка, замшаннаго въ ныншней исторіи, и странно, онъ въ то время у него былъ, когда тебя содержали въ крпости, ты здсь вовсе не причастенъ, а это украдено у тебя’, Такія вещи’.бываютъ: въ Устюг есть докторъ Вышинскій, подъ его фальшивымъ паспортомъ былъ схваченъ въ Западномъ кра одинъ господинъ изъ банды. У Вышинскаго сдлали внезапный обыскъ и нашли паспортъ настоящій.
‘Русское Слово’ и ‘Современникъ’ запрещены. Значитъ, деревня сгорла, и нужно подумать серіозно о прочномъ устройств своего будущаго: журнальному моему поприщу конецъ. Если бы ты пріхала поскоре въ Петербургъ! Устроивъ наши дла, ты бы могла, до зимы, дохать съ удобствомъ до Вологды, если не удастся устроить что лучшее. Посовтуйся съ знающими людьми, а между прочимъ съ В. Матв. Лазар. Надя скажетъ, гд его можно видть. Онъ укажетъ теб, когда и къ кому удобне обратиться въ министерств внутреннихъ длъ…

22 іюня 1866 г., Никольскъ.

Другъ Людя. Ты считаешь упадкомъ духа то, что помоему далекая предусмотрительность. ‘Разв люди, знающіе хоть что нибудь, умирали съ голоду?’ — спрашиваешь ты. Да, умирали. Умирали буквально. У меня примры на глазахъ, что люди въ Устюг, город съ 8 1/2 тыс. жителей, не могутъ найти себ никакого занятія и, получая 6 рублей казеннаго содержанія въ мсяцъ, ходятъ исхудалые, какъ тни. Ты говоришь — давать уроки, но уроки давать строго запрещено. И, зная Никольскъ, я вмст съ тмъ знаю, что намъ существовать въ немъ мстными средствами совершенно невозможно. Такъ какъ Благосвтловъ былъ арестованъ, а ты въ Женев, то я считалъ вс свои источники существованія закрытыми.
Я писалъ теб свою программу. Самое пріятное было бы бросить журнальную работу и приняться за какое нибудь занятіе распорядительнаго характера. Въ Петербург ты можешь это сообразить, уладить и устроить. Не забывай того, что крпость унесла у меня на 10 лтъ силы и здоровья.
Возвращайся поскоре и устраивай, ибо только то и будетъ, что сдлаешь ты. Мн же изъ Никольска длать ничего нельзя: не къ кому писать, некого просить — никто не слушаетъ.
На литературу плоха надежда, да и смотрю на нее, какъ на крайнее средство, и до полученія письма отъ Благосвтлова, который общалъ писать (но не пишетъ), я ничего сказать не могу.
Помни, что въ Никольск намъ жить нельзя: или въ губерніи, ближайшей къ Петербургу, по желзной дорог, или на Волг, или въ Вологд, или же въ ближайшихъ къ ней уздныхъ городахъ — Кадников или Грязовц. Однимъ словомъ, на путяхъ сообщенія, поближе къ Петербургу и къ центрамъ той дятельности, которая будетъ давать намъ существованіе. Что нибудь хозяйственно-распорядительное, съ хорошимъ жалованьемъ было бы для меня самымъ лучшимъ.

29 іюня 1866 г., Никольскъ.

Другъ Людя. Григорій Евлампіевичъ мн пишетъ: ‘Люд. Петровн посовтуйте пока не возвращаться, потому что жаръ стоитъ невыносимый, и духота самая неприличная. Надо дождаться боле умренной температуры’. Изъ Никольска я не могу судить о петербургской духот и потому отъ себя не прибавляю никакихъ соображеній.
2-й томъ ‘Луча’ долженъ былъ выйти около 20 іюня. Но Благосвтловъ боится, что его конфискуютъ, ибо происходитъ давно небывалое преслдованіе книгъ. Печально!
Цлый мсяцъ я ничего не длалъ. Не могъ. Теперь легче. Завтра сажусь писать по поводу Гризингера ‘Душевныхъ болзней’.

13 іюля 1866 г., Никольскъ.

…Въ томъ положеніи, въ которомъ нахожусь я, оставаться долго невозможно: нужно установить свое положеніе и найти прочное дло. Ради Бога спши. Къ твоему прізду петербургскіе умы успокоются. Будешь дйствовать лично и энергически — все сдлаешь. Вс мои мысли направлены только на то, чтобы избавиться отъ вологодскихъ трущобъ. Я точно на почтовой станціи: ничего не хочется длать, все жду перемны. Будетъ печально, если придется повторить слова Козлова:
Она чего-то все ждала,
Не дождалась и умерла…
3 августа 1866 г., Никольскъ.
…I-й томъ ‘Луча’ остановила цензура, и хотя нецензурнаго въ немъ ничего не найдено, но онъ будетъ преданъ суду. Ты спросишь — кто?— ‘Лучъ’, и за то, что въ немъ оказались т же сотрудники, что были и въ ‘Русскомъ Слов Вроятно, при этомъ встртилось то конфузное обстоятельство, что судьи станутъ втупикъ, ибо ни одной статьей русскаго закона сотрудникамъ ‘Русскаго Слова’ не запрещено писать, а что не запрещено, то дозволено, какъ разъяснить недоразумніе суда главнаго управленія по дламъ печати, ршить не берусь, но боюсь какого нибудь административнаго софизма. Вдь Благосвтлову запретили же писать, имть книжный магазинъ и типографію. Могутъ повторить опять исторію Кулиша. А впрочемъ ‘не будемъ опережать событій’, какъ выражался не знаю кто. Подождемъ, посмотримъ и увидимъ.
Хлопочи о томъ, чтобы намъ не быть въ Вологодской губерніи. Если ужъ никакъ нельзя иначе, то бей на Вологду. Если и этого нельзя, то Грязовецъ. Послдній зависитъ отъ губернатора. Не забудь, что для полнаго успха у губернатора нужно переговорить предварительно съ правителемъ его канцеляріи — Павелъ Васильевичъ Тишинъ. Дло уладится. Будетъ нужно — укажу еще людей изъ вологжанъ, которые помогутъ теб въ хлопотахъ.
До свиданья, мой дорогой другъ. Ужъ какъ мн хочется тебя увидть. Вотъ будетъ весело. Холера въ Петербург ослабваетъ, но все-таки запасись средствами.
Цлую тебя крпко.

10 августа 1866 г., Никольскъ.

Другъ Людя. Благосвтловъ пишетъ мн: ‘Да, вы уже были бы въ немъ (т. е. въ Петербург), если бы всмъ намъ не напакостило несчастное 4 апрля. Я положительно знаю, что мы жили бы подъ однимъ градусомъ и работали бы, можетъ быть, на одной улиц’. Конечно, Благосвтлову не зачмъ бы писать положительно, если бы это была неправда. Извстіе это укрпляетъ меня еще боле въ надежд на успхъ твоихъ хлопотъ. Кончился бы только поскоре судъ надъ Каракозовымъ. Вроятіе будетъ еще сильне.
Ты сама, съ самаго же начала, будешь имть возможность опредлить степень благопріятности настроенія петербургскихъ офиціальныхъ умовъ. И чмъ больше благопріятности, тмъ ближе забирай къ Петербургу. При maximum’ благопріятности хлопочи о дозволеніи жить въ Подоль или врне въ Шалдих. При minimum’ — Самара. О Вологд проси только при отсутствіи всякой благопріятности. Вообще проси больше и упирай на то, что ты и я больные люди. Пусть посмотрятъ въ моемъ дл, тамъ есть нсколько медицинскихъ свидтельствъ, правдивость которыхъ стоитъ вн всякаго сомннія. Вологодская губернія то же, что тундра. Если меня ссылали, то, конечно, только для того, чтобы сдлать безвреднымъ, а не на преждевременную смерть. Я писалъ Долгорукову, что, если бы законъ требовалъ моей смерти, то судъ приговорилъ бы меня не къ ссылк, а къ смертной казни. Неужели это для нихъ не будетъ понятно?
За личное оскорбленіе я вызываю тебя на дуэль. Ты мн пишешь, что я опять ною и скриплю. Такъ какъ я скрипть пересталъ уже давно и главнйше съ тхъ поръ, когда ты написала, что возвращаешься въ Россію, то въ твоихъ словахъ я вижу единственно злой умыселъ нанести мн обиду. Но какъ съ другой стороны дуэль во всякомъ случа средство опасное и запрещенное, то я предлагаю теб миръ. Поцлуемся…

18 сентября 1866 г. Никольскъ.

…Посылаю теб письмо къ Шувалову.
Если не найдешь возможнымъ вручить его лично, пошли по почт. Боюсь, что я ошибся въ имени. Узнай, такъ ли.
Самое лучшее, если отдашь лично. Получила бы, по крайней мр, прямой отвтъ. Не пожалй дня и позжай къ Шувалову.
‘Можетъ быть, теб пригодятся слдующія свднія. Пусти ихъ въ разговор въ ходъ, если окажется умстнымъ и поведетъ къ польз. Генералъ-аудиторіатъ обвинилъ меня:
1) Въ сношеніе съ государственнымъ преступникомъ Михайловымъ. Но я былъ съ нимъ въ сношеніяхъ, т. е. ясне видлся и въ Петербург, съ разршенія князя Суворова, въ Сибири видлся тоже съ разршенія начальства. Отчего же дозволенное въ Петербург не дозволено въ Сибири?
2) Что ‘велъ переписку съ разжалованнымъ рядовымъ В. Костомаровымъ’. Но, во-первыхъ, переписку съ рядовыми у насъ не запрещено вести, а, во-вторыхъ, я никогда не велъ переписки съ рядовымъ Костомаровымъ, а писалъ къ нему всего одно письмо изъ Наугейма, когда Костомаровъ былъ еще офицеромъ. Пусть справятся въ дл. Тутъ очевидная ошибка.
8) Что ‘имю вредный образъ мыслей, доказывающійся непропущенной цензурой статьей’. Самъ по себ образъ мыслей, не проявляющійся никакимъ вншнимъ актомъ, не можетъ составлять вины, а если обвинять за статьи не цензурныя, то есть ли хотя одинъ литераторъ^ статьи котораго не запрещались бы иногда цензурой? Вотъ если бы статья явилась въ печати, дло другое. Да и то, при существованіи цензуры, виноватъ не авторъ.
Вс три обвинительныхъ пункта генералъ-аудиторіата я считаю недоразумніемъ. Если бы судили меня нынче гласнымъ судомъ, то меня бы оправдали. Все это даетъ мн право разсчитывать, что если Шуваловъ убдится представленными тобою доводами, то я могу надяться даже на возвращеніе въ Петербургъ. Все зависитъ отъ искусства ходатая. Не можетъ ли быть полезенъ Суворовъ? Разузнай и сдлай все, что нужно и можно.
А нельзя ли добыть разршенія пріхать мн въ Петербургъ хотя на три дня? Если бы это удалось, то я почти увренъ, что усплъ бы убдить людей власти, что приговоръ генералъ-аудиторіата заключаетъ въ себ преувеличенную строгость и вовсе не примняется къ 82 ст. дисциплинарныхъ взысканій, на которой онъ основанъ.

20 сентября, 1866 г. Никольскъ.

Другъ Людя, жизнью управляетъ законъ противорчій — акцій и реакцій. Когда, обольщаясь надеждой, я рисую будущее розовыми красками, ты преподносить мн тотчасъ же стаканъ холодной воды. Когда Евграфъ Егоровичъ начинаетъ малевать все черными красками, ты пишешь, что они преувеличиваютъ и глядятъ на все слишкомъ мрачно. Но стаканъ холодной воды меня не успокоиваетъ, и я не могу и не хочу думать иначе, пока еще есть возможность. Я знаю, что настоящее мрачно, но такъ же думаю, что міръ не домъ же умалишенныхъ. Вотъ почему я возлагаю великія надежды на твой пріздъ въ Петербургъ и, основываясь на своемъ опыт, т. е., что я достигалъ всегда того, къ чему стремился, полагаю, что, если ты не устранишь всхъ препятствій, то, по крайней мр, устроишь многое къ тому, чтобы берегъ не видлся въ такомъ густомъ туман. Если бы я не былъ связанъ по рукамъ и по ногамъ, то, конечно, поберегъ бы твой трудъ и твои хлопоты, но если невозможно ничего одному, то нужно длать другому, ибо иначе утонешь и ты. Я получилъ отъ Григорія Евлампіевича письмо, которое подйствовало на меня такъ же, какъ извстіе о запрещеніи ‘Русскаго Слова’. Пишешь, пишешь, сидишь съ утра до вечера и только для того, чтобы цензура запрещала. Изъ 48 листовъ, набранныхъ для 1 книжки ‘Дла’, 22 запрещены. Подумаешь, что авторы пишутъ какіе нибудь ужасы. Ничего не бывало. У меня было заготовлено нсколько статей. Одн изъ нихъ запрещены безусловно, о другихъ идутъ цензурные толки и разсужденія въ комитет. Такое заглавіе, какъ ‘ученіе о нравственности’, считается нецензурнымъ, и необходимо придумывать боле приличное. Шульгина предостерегаютъ, чтобы въ его журнал не участвовали сотрудники ‘Русскаго Слова’. Что же имъ длать? Моихъ статей, которыя пробовали провести въ 1 книжку, пропало на 600 цлковыхъ. Съ этимъ я бы еще помирился. Но у меня пропало время. Я разсчитывалъ, что напишу еще 8 статьи, и тогда на весь ныншній годъ комплектъ статей выполненъ, и я могу заняться мсяцъ или два другой работой, а между прочимъ и Шлоссеромъ. Теперь начинай снова. Лучше бы я провалялся все время на диван, задравъ ноги въ потолокъ, по крайней мр, отдохнулъ бы. Вдь это камень Сизифа. Я не плачу и не охаю потому, что
Безумный плачетъ лишь отъ бдства,
А умный ищетъ средства,
Какъ дломъ горю пособить,
Но нахожу, что такой порядокъ жизни глупъ, и нельзя же тратить свои силы безъ всякаго полезнаго результата. Я знаю, что сообразить все и выйти на дорогу дло трудное, но знаю также, что тому, кто въ Петербург, дло это легче, чмъ тому, кто въ Никольск. Лазаревскій назначенъ теперь членомъ совта министра внутреннихъ длъ и главнаго управленія по дламъ печати. Можетъ, и онъ будетъ въ состояніи сдлать какое нибудь полезное указаніе. Имй его въ виду.
Что за журналъ ‘Женскій Встникъ’? Благовщенскій приглашаетъ меня въ сотрудники, но не сообщилъ своего адреса. Право точно путникъ на распутьи: милліоны вопросовъ и ни на одинъ нтъ отвта. При моемъ активномъ характер это особенно тяжело. Полагая, что этимъ письмомъ я исчерпалъ до конца вопросы, касающіеся насъ, я ставлю окончательную точку и буду ждать теперь отвтовъ отъ тебя.
Съ ныншней почтой письма отъ тебя не было.
Да, съ твоимъ пріздомъ кончится и другое мое неустройство: у меня пропадаетъ почти все утро на то, чтобы на хозяйство, которымъ я вовсе не занимаюсь, а такъ куда-то. То помшаетъ Коля, то нужно смнить няню, то разсуждать съ кухаркой, то какая-нибудь непредвиднная помха.
Никольскіе жители благодарятъ тебя за желаніе провести къ нимъ телеграфъ. До сихъ поръ къ нимъ не было даже прямой дороги изъ Вологды и приходится длать крюкъ въ 200 в. на Устюгъ.
Говорятъ, въ Вологду будетъ назначенъ вмсто Хомпискаго губернаторомъ генералъ-маіоръ Ушаковъ. Я увренъ, что Хоминскій перевелъ бы меня въ другой городъ, но не знаю сдлаетъ ли это Ушаковъ. А потому будетъ лучше, если вс дла ты покончишь въ Петербург.

30 сентября, 1866. Никольскъ.

Другъ Людя. Ты хочешь уврить меня, что меня не переведутъ въ другую губернію. Вроятно теб неизвстно, что вслдствіе моего письма къ Государю, обо мн собирались справки отъ губернатора — это было въ феврал,— и дло остановилось только по случаю 4 апрля. Теперь вс подобныя дла должны получить движеніе, если нтъ никакой прикосновенности къ дламъ, производящимся въ верховномъ уголовномъ суд, тмъ боле, что по случаю прізда Принцессы и свадьбы Наслдника (когда не знаю) собираются уже справки отъ министерства.
Теб нтъ никакого разсчета хать прямо въ Вологду и затмъ уже въ Петербургъ, чтобы хлопотать о моемъ перевод. Если ты обдлаешь все сначала въ Питер и тогда подешь ко мн, то очевидно, что у тебя останутся деньги отъ одного пути. Я не понимаю твоего разсчета…
…По -высот петербургскаго барометра, ты увидишь сама, о чемъ просить возможно. Нужно необходимо видться теб лично съ Шуваловымъ, Мезенцевымъ и даже посовтоваться съ Кранцемъ. Нельзя ли пустить предварительно камуфлетъ черезъ Тучкова.
Я знаю, что вс дла устроятся, лишь бы ты только захотла хлопотать.
Не забудь переговорить и съ Благосвтловьтмъ объ устройств литературно-денежныхъ длъ…

30 ноября, 1866. Никольскъ.

…Важное дло. Между мною и Григоріемъ Евлампіевичемъ есть какія-то, непонятныя для меня, недоразумнія. Я не люблю неясныхъ, замаскированныхъ отношеній. А что есть что-то, я заключаю изъ того, что онъ пересталъ мн писать и, несмотря на мои многократныя просьбы о высылк книгъ, не высылаетъ ничего.
Постарайся увидться лично съ нимъ и переговори. Статьи я высылалъ первое время на его имя, потому что онъ не сообщилъ мн адреса ‘Дла’, я же первый просилъ его объ этомъ.
Если не нужно мое сотрудничество, пусть мн пишутъ прямо, по крайней мр я приму заблаговременно мры, чтобы не остаться безъ работы, но вымораживать меня, какъ таракана, не высылая никакихъ матеріаловъ для работы, можетъ быть, и очень деликатно съ дипломатической точки зрнія, но вдь я плохой дипломатъ и люблю итти прямо, ибо короче. Разъясни этотъ вопросъ, и если мои подозрнія не оправдываются, то распорядись, чтобы выслали ворохъ книгъ, русскихъ и иностранныхъ.
Въ воскресенье 4 декабря высылаю послднюю статью и затмъ складываю руки, ибо ршительно нтъ матеріала. И эту статью уже я выжималъ изъ своей утробы. Такъ работать нельзя. Ты спрашиваешь, получилъ ли я отъ Благосвтлова 100 р.? Получилъ 1 августа, при его письм отъ 18 іюля — и только. Затмъ въ письм безъ числа (должно быть въ начал октября)…
Не думалъ ли Гр. Ев., что я не желаю работать съ нимъ? Этой мысли у меня никогда не было. Тутъ или сплетни, или собственныя ошибочныя толкованія и соображенія подозрительныхъ и недоврчивыхъ людей…
Разъясни все и успокой меня приведеніемъ отношеній въ ясность…

16 декабря, 1866. Никольскъ.

… Сообщи редакціи ‘Дла’, что съ сегодняшней почтой я высылаю ‘Потерянный трудъ’ и что я очень цню эту статью, потому что мн стоило большого труда выискивать цифры, выводить среднія числа и %. Говорю не къ тому, что хочу высшую плату, а къ тому, что считаю статью хорошей и, такъ сказать, желаю, чтобы меня похвалили. Претензія простительная…

27 декабря, 1866. Кадниковъ.

Вотъ вопросы: обязательна Ветлуга или нтъ? Разузнай наврное.
Именно безуміе оставлять Кадниковъ для Ветлуги. Первый отъ Вологды 42 в., значитъ доктора рядомъ, вторая отъ Костромы больше 300 в. Значитъ нужно оставаться въ Кадников во что бы то ни стало, если невозможно лучшее. Лишь бы не потревожили изъ Петербурга, а вологодскія власти оставятъ здсь…

7 января, 1867. Кадниковъ.

Другъ Людя. Я не усталъ, а изнемогъ. Нтъ, уже старъ, хлопоты и движеніе мн не подъ силу. Въ дв недли едва нашелъ квартиру и то уступилъ самъ жилецъ. Бывали дни, когда я бгалъ за квартирой съ утра до 9 ч. вечера. Описывать все — нужно три печатныхъ листа. Нервы натянулись, какъ струны, раздражаюсь теперь всякою мелочью, просто адъ. Жду тебя, какъ ангела-успокоителя. Нужно перезжать — нтъ кухарки. Новая бда… Узнай отъ столоначальника секретнаго стола, насколько мы можемъ считать свое водвореніе въ Кадников прочнымъ. Я все боюсь, что бы не потурили насъ въ Ветлугу’.
Я въ эти три года жила въ Швейцаріи, здила лчиться въ Наугеймъ и съ осени до января обила въ Петербург вс пороги, здивши хлопотать по дламъ о перевод H. В. куда-нибудь въ боле благопріятный городъ.
Должно быть въ 1863 или 64 году въ Петербург стали устраивать общежитія подъ громкимъ названіемъ коммунъ.
Одну изъ такихъ коммунъ устроилъ беллетристъ Василій Алексевичъ Слпцовъ. УЭто былъ человкъ замчательной красоты. Когда онъ заходилъ куда-нибудь, то сейчасъ же было видно, что человкъ этотъ сознаетъ, что онъ такъ красивъ. Зайцевъ говорилъ про него, что ‘Слпцовъ несетъ свою красоту’… Но при своей красот Слпцовъ былъ уменъ и талантливъ. Въ это лто у насъ въ деревн гостили Зайцевы, а ему очень хотлось залучить въ коммуну Зайцеву-старуху съ дочерью и сыномъ-писателемъ, чтобы придать боле почтенный видъ общежитію. Чтобы убдить Зайцевыхъ, и Слпцовъ пріхалъ тоже къ намъ въ деревню. Но убдить Зайцевыхъ ему не удалось.
Въ этой же коммун жилъ такой почтенный и немолодой уже человкъ, какъ Ап. Головачевъ.
Идея такихъ общежитій, съ общей работой — не привилась, и вс они разсыпались. Предполагалось работу — ну, хоть бы переводную — брать не отдльному лицу, а коммун подъ общей отвтственностью. Но, кажется, и этотъ планъ не удался. Вообще, сколько я помню, коммуны въ первый же годъ разсыпались.
Передъ отъздомъ въ Кадниковъ, у меня часто бывалъ Зайцевъ и съ нимъ иногда прізжалъ Соколовъ. Кром постоянныхъ неудовольствій на Благосвтлова, они страшно негодовали на цензуру.
Выпущенный изъ крпости Писаревъ тоже пріхалъ ко мн, и когда зашла рчь о томъ, что его желали бы выкурить изъ литературы, онъ вскочилъ съ такимъ азартомъ, что головой ударился о лампу, висвшую надъ столомъ.
— Вотъ эта лампа скоре ихъ меня уничтожитъ!— сказалъ Писаревъ, потирая ушибленное темя,
Объ этомъ происшествіи мн пришлось вспомнить на слдующій же день. Прямо отъ Благосвтлова ко мн пріхалъ Зайцевъ, и разстроенный, и озабоченный.
— Вы ничего не замтили вчера въ Писарев?— спросилъ онъ.
— Ршительно ничего. А вы?
— И я тоже ничего не замтилъ.
— А что случилось?
— Вдь онъ съ ума сошелъ.
‘Неужели, отъ лампы’ — подумала я.
Сумасшествіе его проявилось, кром несвязнаго вздора, который онъ началъ говорить, и въ томъ, что онъ сталъ раздваться при всхъ. Благосвтловъ одлъ его и увезъ къ матери. Это былъ острый припадокъ помшательства, отъ котораго онъ скоро поправился.
Въ Кадников жизнь наша шла спокойно, однообразно, и страшно скучно. Исправникомъ тамъ былъ человкъ безъ всякаго образованія, выслужившійся изъ почтальоновъ, и вотъ такой-то человкъ долженъ былъ цензуровать статьи Николая Васильевича, передъ отправкой ихъ въ редакцію. Т вечера, въ которые H. В. ходилъ къ исправнику читать свои статьи, походили на операціонные сеансы. Я ждала возвращенія уже совершенно обезсиленнаго, больного человка. Каждая фраза въ статьяхъ казалась исправнику подозрительной, или лучше сказать, что онъ не пропускалъ того, чего не понималъ, а онъ не понималъ очень многаго, и H. В. часа три объяснялъ ему, что статья эта пойдетъ въ цензуру, и что цензоръ не пропуститъ ничего мало-мальски подозрительнаго. Такой трехчасовой разговоръ съ почтальономъ могъ уложить и боле здороваго, чмъ Шелгуновъ, человка.
Но вдругъ ссыльный страшно поднялся въ глазахъ узднаго общества, и случилось это вотъ вслдствіе чего: князь Суворовъ проздомъ остановился въ Кадников. Все начальство ему являлось, а Николай Васильевичъ пошелъ къ нему въ вид частнаго лица. Жена его была подругой по Смольному монастырю съ моей матерью, и он остались близкими до самой смерти и постоянно видлись. Въ ту минуту, какъ Николай Васильевичъ вошелъ въ залъ, гд представлялось уздное начальство, и Суворовъ замтилъ его, онъ подошелъ къ нему, разцловался съ нимъ и, обнявъ его, увелъ въ гостиную, гд и слъ, чтобы хорошенько поговорить. Посл такъ явно оказаннаго предпочтенія передъ всми, акціи Николая Васильевича сильно поднялись, и его почему то перевели въ губернскій городъ Вологду. Въ Вологд мы повели даже свтскую жизнь.
Въ Кадников мы прожили мене года, и къ весн, когда еще не стаялъ снгъ, къ намъ пріхалъ Лавровъ, съ своей старушкой матерью.
Шумное веселье нашей вологодской жизни, въ сущности, вовсе не было весельемъ, и Ник. Вас., по поводу его очень мтко приводилъ стихъ изъ оперы ‘Аскольдова Могила’.
‘Отъ тоски мы ихъ поемъ’.
Дйствительно, многое, очень многое, что не длалось бы на свобод, длалось тутъ отъ тоски.
Отъ Писарева мы оба получили письмо, въ которомъ онъ говорилъ намъ о своемъ полномъ разрыв съ Благосвтловымъ. Неудовольствіе копилось уже давно, а тутъ подвернулась женщина. Писаревъ требовалъ, чтобы Бл. извинился передъ ней, за какую то сдланную имъ невжливость, въ противномъ случа, онъ грозилъ, что выйдетъ изъ журнала. Благосвтловъ же писалъ Николаю Васильевичу, что не можетъ дорожить сотрудникомъ, который изъ-за такихъ пустяковъ бросаетъ журналъ.
Мн пришлось похать ненадолго въ Петербургъ, и въ это время я получила письмо отъ Ник. Вас.

29 января.

Дти здоровы. Я пишу и читаю. Въ сей моментъ Розалія убжала въ гости. На двор тепло. Въ квартир у насъ холодно. Между прислугой царствуетъ согласіе.
Посылаю письмо къ Зайцеву и Писареву. Начинай переговоры съ ними тогда, когда убдить Благосвтлова. Намъ необходимъ органъ въ род ‘Рус. Слова’ для юнаго поколнія. Старые дятели отжили. Они подавляютъ голыми фактами. а юношеству нужны не факты, а объясненія ихъ, имъ нужны идеи. ‘Дло’ могло бы явиться такимъ журналомъ, но лишь при участіи Писарева. Только онъ одинъ владетъ талантомъ изложенія. Если увидишь податливость,— напирай въ упоръ и устрой примиреніе. О новыхъ сотрудникахъ пусть при теб же найечатаютъ объявленіе. Это важно.
Какія мои статьи будутъ напечатаны во 2 книжк?
Статьи ненужныя возьми и привези сюда. Достань 2 кн. Луча. Прощай. Цлую тебя.
P. S. Сейчасъ я проглядывалъ библіографію Ткачева. Думаю едва-ли удастся примиреніе ‘Дла’ съ Зайцевымъ, ибо его крпко ругаютъ. При неудач переговори съ Благосвтловымъ. Письмо мое Зайцеву не отдавай. Впрочемъ, уполномочиваю тебя поступить, какъ велитъ благоразуміе.
Благосвтловъ, Григорій Евлампіевичъ былъ умный, но очень непріятный человкъ. Можно сказать, что у него не было близкихъ людей, и никто изъ коротко знавшихъ его людей не любилъ его. А онъ, между тмъ, понималъ, что сотрудники должны были видться между собою, и потому иногда собиралъ къ себ кое-кого на обдъ, и потомъ назначилъ даже фиксы. Какъ хозяинъ онъ былъ милъ, потому что хлбосольне его трудно было представить человка. Покойный поэтъ Минаевъ, любившій выпить, не разъ скандалилъ на этихъ вечерахъ. Только что онъ начиналъ хмелть, въ немъ являлось тотчасъ же желаніе убдить Благосвтлова, что все его благосостояніе составлено сотрудниками, и потому онъ какъ сотрудникъ могъ длать въ квартир все. что ему угодно.
При мн разъ споръ объ этомъ зашелъ такъ далеко, что Минаевъ бросился на Благосвтлова, а тотъ забжалъ за карточный столъ, съ играющими, и враждующія стороны стали бгать вокругъ стола, но, наконецъ, Минаевъ ухватилъ Благосвтлова за грудь и, встряхивая его, кричалъ:
— Все наше! все наше!
Играющіе соскочили и выручили редактора.
Несмотря на свое хлбосольство, Благосвтловъ былъ скупъ до болзненности.
Я лично вела съ нимъ счеты очень аккуратно и объ авансахъ даже никогда и не заикалась, но раза два мн случалось бывать у него, уже по выход книги вечеромъ, и я ему говорила:
— Все равно, дайте мн теперь деньги, чмъ присылать поутру.
— Ни за что.— Онъ соглашался, лучше прислать въ шесть часовъ утра, хотя и сознавался что деньги у него дома.
Минаевъ въ такихъ случаяхъ говорилъ:
— Такъ не. даешь?
— Не даю,— отвчалъ.. Благосвтловъ.
Минаевъ прямо шелъ къ окну и грозилъ сорвать занавску.
Это мн разсказывалъ самъ Благосвтловъ.
— И вы дали ему? спросилъ я.
— Далъ, конечно. Вдь занавска стоитъ денегъ, отвчалъ онъ….

——

Въ Вологд жилъ въ то время сосланный туда же Василій Васильевичъ Верви, человкъ твердыхъ принциповъ, не допускавшій никакихъ уступокъ, у него была такая же чудная принципіальная жена Герміона Ивановна. Берви писалъ въ томъ же Благосвтловскомъ ‘ Дл’ подъ псевдонимомъ Флеровскаго. Они не вели такой свтской жизни, какъ мы, и кругъ знакомыхъ ихъ былъ очень ограниченъ.
Въ эту зиму къ намъ пришелъ очень молодой человкъ и познакомился съ H. В. Это былъ (Павелъ Владиміровичъ Засодимскій. Онъ уроженецъ Вологды и жилъ въ ней. Онъ привезъ письмо отъ Благосвтлова, и тутъ мы впервые съ нимъ познакомились. Впослдствіи я встрчалась съ нимъ у Благосвтлова и близко сошлась и съ нимъ, и съ его женою.
Какъ о Берви, такъ и о Засодимскомъ я совсмъ не могу писать. Въ то время, какъ я знала Берви и жену его, я была проникнута глубокимъ уваженіемъ къ этимъ: принципіальнымъ людямъ, и уваженіе это сохранилось въ моей душ. А Засодимскихъ я, кром того, нжно люблю. Я знаю, что, если бы имъ предложили поступиться своими убжденіями и зажить привольно или же въ противномъ случа лишиться своего теперешняго далеко не обезпеченнаго существованія, то ни тотъ, ни другая даже и не задумались бы надъ этимъ.
Изъ послдующихъ писемъ Ник. Вас. видно, что я снова начала хлопотать о повышеніи его въ чинахъ, какъ онъ называлъ свои перезды въ боле хорошіе города.

16 іюня.

Другъ Людя. Благодарю тебя за хлопоты о моемъ перевод. Посмотримъ, что-то будетъ недли черезъ три?
Обидло меня, что ты говорила обо мн съ Благосвтловымъ. Есть только одно основаніе для умственной оцнки человка: прогрессивно или не прогрессивно онъ думаетъ. Нравственная усталость опредляется поворотомъ мысли назадъ.

23 іюня.

Я очень радъ, что дло выяснилось. Не оправдывая Благосвтлова, который съ больной головы валилъ на здоровую, я все-таки очень ему благодаренъ. Обвинять тебя было съ моей стороны ошибкой, ибо если бы ‘онъ усталъ’ сказала и ты, то во 1) со стороны видне, а во 2) и что самое главное, это замчаніе заставляетъ меня подумать о будущемъ теперь же, ибо когда оно наступитъ, думать будетъ поздно.
Письмо Б. меня раздражило противъ тебя… ‘Сейчасъ я проводилъ Люд. Петр., пишетъ онъ мн, проговоривъ съ нею часа полтора. Кажется, разговоръ нашъ былъ самый веселый, а по уход ея мн сдлалось ужасно грустно’. Одна фраза, одно слово ‘усталъ онъ‘ (подчеркнуто въ подлинник), произвело на меня самое скверное впечатлніе… Еще боле утвердило меня въ мысли, что ты говорила съ Б. что-то такое, слдующая его фраза: ‘Старый вопросъ’ посылаю вамъ. Зачмъ вы берете его назадъ? Будьте искренни со мною.

22 іюля.

Смшитъ меня Благосвтловъ: онъ ноетъ мн заупокойную и въ то же время совтуетъ теб не писать мн объ отказ въ перевод! Отказъ объявленъ мн оффиціально.
Берви перевели въ Тверь и послзавтра онъ узжаетъ. Какъ кажется Министръ Внутреннихъ Длъ распоряжается независимо отъ III отдленія. Но, впрочемъ, попытайся и, если есть возможность, то ужъ лучше бы въ Тверь, если не въ деревню. Ярославль меня уже не плняетъ, и путь Берви нравился больше.
Напрасно ты молчала, когда Благосвтловъ говорилъ обо мн. Онъ точно выпытываетъ и вызываетъ тебя на откровенность. Я еще никогда не писалъ такихъ зрлыхъ статей, какъ ныншнее лто. Но измнились обстоятельства, и измнились читатели. Слдуетъ ли изъ этого, что упали таланты публицистовъ?
Твоя мысль о дтской исторіи совершенно правильная, и я принимаю со всею готовностью твое предложеніе. Составляй пробные листы и присылай. Ты думаешь начать съ рижской? Пожалуй и такъ, но и древнйшая любопытна, только мн казалось, что древнйшую лучше въ вид очерковъ или картинъ: будетъ, занимательне, ибо возможенъ занимательный выборъ. Не начать ли исторіей Китая? Я бы думалъ такъ: предпринять цлую серію дтскихъ изданій подъ однимъ общимъ названіемъ: напримръ ‘Библіотека подростающаго поколнія’ или ‘Библіотека для молодыхъ читателей’ и затмъ отдльныя заглавія: древ. исторія, римскій міръ, греческій міръ и т. д. Дале — и я бы писалъ охотно — думалось мн написать для дтей политическую экономію подъ заглавіемъ: ‘Очерки изъ исторіи труда’ или въ род этого. Разсказъ будетъ простъ и занимателенъ, если писать тмъ пріемомъ, какъ писалъ Адамъ Смитъ.
Если ты одобришь эту мысль, то вышли русскій переводъ Адама Смита, Мальтуса, ‘исторію открытій и изобртеній (издалъ, кажется, Вольфъ, а первый — Бибиковъ) и біографіи Уатта, Стефенсона, Аркрайта, Адама Смита, Фультона и другихъ. Согласишься, напишу подробне.

23 сентября.

Другъ Людя. Пожалуйста, дай моему письму такую же важность, какъ я ему даю.
Ты знаешь по личному опыту, что значитъ писать, какъ въ яму, не получая никакихъ извстій. Подобная исторія повторяется со мною въ сей моментъ. Гр. Евл. нмъ, какъ рыба, я въ такомъ безденежь, что черезъ мсяцъ приходится закладывать или продавать вещи.
Выручи меня изъ бды и вотъ какимъ образомъ: если источникъ моихъ доходовъ прекратился, то устрой мн какое нибудь полученіе и вышли немедленно деньги, но что бы я могъ ихъ заработать и чтобы заблаговременно я могъ перестроить свою жизнь по новому размру.
Мн кажется, что отъ тревоги я сойду, наконецъ, съ ума.

3 октября.

Другъ Людя. Къ Благосвтлову я пишу вмст съ симъ. Нужно улаживать дло. Если ты бываешь у Благосвтлова, то позжай, ибо письмо уже у него.
Михаилъ Федоровичъ Негрескуло живетъ въ деревн, въ Лужскомъ узд. Имй это въ виду и узнай, когда Негрескуло прідетъ въ Петербургъ.
Жить въ Вологд становится трудно, но какъ вырваться? Принимаю твой совтъ и пишу письма. Но вс ли ихъ переслать по почт, или нкоторыя ты возьмешься представить личное? Отвть мн съ первой почтой. Будешь ли дйствовать черезъ Суворову?
Однако, не обрадовали мы другъ друга письмами, которыми только что обмнялись. Мое отъ 23, а твое отъ 28 построены на одномъ камертон. Я уже приходилъ въ отчаяніе. Но, наконецъ-то, со вчерашней почтой получилъ письмо отъ Б. и деньги.

10 октября.

Никогда мн не была такъ тяжела ссылка, какъ нынче. Я потерялъ почву. Смотрю мрачно и безнадежно на будущее, и является апатія къ настоящему.
Странное дло. Не получая отъ Благосвтлова отвта на свои десять писемъ, я писалъ, наконецъ, къ Шульгину и Ткачеву. Не получили ли они моихъ писемъ или не хотятъ отвтить?

18 ноября.

‘А ужъ какъ болитъ у меня сердце ожиданіемъ. А все эта противная обольстительная надежда подсказываетъ какую-то перемну. Перемна мн эта необходима, я это чувствую, какъ нельзя больше. Съ ума, конечно, не сойду, но впаду въ апатію. Кстати о сумашествіи: 26 октября умеръ Гризингеръ въ Берлин посл продолжительной болзни на 52 г. жизни.
Задаетъ меня безденежье. Никогда еще я не былъ такъ бденъ, какъ въ ныншнемъ году. Правда, у меня 25 рублей расходовъ въ мсяцъ на другихъ. Да нельзя иначе.
Не видишь ли ты Ткачева? Я писалъ къ нему. Онъ не отвчаетъ. Письмо онъ получилъ. Мн это обидно.,

9 декабря.

Другъ Людя. Я никогда не находился въ такомъ позорномъ и унизительномъ положеніи, какъ нынче. Послдніе 100 рублей мн высланы 9 октября. Я задолжалъ кругомъ.
Теперь у меня на лицо ровно 2 рубля. Терезъ три дня они выйдутъ, и мн даже занять не у кого. Придется обратиться къ ростовщикамъ и заложить часы.
Я писалъ и телеграфировалъ На письмо не отвчаютъ, на телеграмму отъ 1 декабря получилъ 3 декабря отвтъ: ‘На дняхъ получите деньги и подробное письмо. Извините. Продумайте для первой книжки получше что нибудь’. Слышишь — продумайте. Да я только и думаю о томъ, что мн длать. Дв недли ровно не могу ни читать, ни писать. Мысли не тамъ. Я никогда не лгалъ, а теперь учиться лгать поздно. Если я пишу Благосвтлову, что его письма дйствуютъ на меня хорошо, то пишу это не для краснаго словца. Пишешь точно въ пропасть. И такая исторія второй разъ въ ныншнемъ году! Пишу къ Ткачеву, тоже молчитъ. Я ужасно озлился на Ткачева.
Отвтъ о деньгахъ — когда посланы и сколько — мн нуженъ по телеграфу. Можетъ быть у тебя найдется рубль. Если нтъ — попроси Благосвтлова, если по разсчету времени высланныя мн деньги до меня еще не дошли: почта идетъ 4 дня.
Былъ я у Мерклина. Совтуетъ не проситься въ Ярославль, а въ поволжскіе города, начиная отъ Казани — внизъ. Говоритъ, что непремнно нужно хлопотать, иначе и умрешь въ Вологд. Если мои дла пойдутъ, какъ теперь, то я долго тянуть не стану. Такая жизнь невыносима. Я никогда не задумывался и не былъ разсянъ, а теперь сталъ.
Отказъ въ перевод при безденежьи и полномъ невниманіи ко мн людей, съ которыми я имю дла, прогналъ даже мой сонъ. Я прежде спалъ, какъ сурокъ, теперь же ворочаюсь съ боку на бокъ часовъ до 2-хъ, до 3-хъ. Хуже жизни не было.

20 декабря.

Къ Рождеству мн нужно непремнно отдать остальные долги, да и праздники требуютъ исключительныхъ расходовъ.
Если ты найдешь возможность, объясни Благосвтлову, не раздражая его, мои личныя свойства: мн бы хотлось, чтобы онъ зналъ, что я никогда не лгу и не пишу того, чего нтъ или чего не думаю, что точность и врность слову считаю одной изъ первыхъ добродтелей, что я педантъ въ своихъ требованіяхъ, что въ ссылк жить скверно, что въ Вологд у меня нтъ ни одного человка изъ денежныхъ, къ кому бы я могъ обратиться, а къ кому могу обратиться, у тхъ нтъ денегъ. Что по совокупности всхъ этихъ обстоятельствъ я и не пріищу названія для того воженія за носъ, которое позволялъ себ со мною Гр. Ев. Что я бы просилъ его на будущее время дйствовать со мною открыто и прямо. Ну, нтъ денегъ, такъ и напиши. Зачмъ прятаться въ дыру или финтить? И такъ тошно жить, а тутъ еще мучатъ и свои, нехорошо.
Потомъ, онъ пригласилъ меня писать ‘внутреннее обозрніе’. Я послалъ дв статьи, а онъ не помстилъ ни одной. Что же это значитъ? Такъ шутить нельзя. Нельзя заставлять работать на втеръ. Наконецъ, мн хотлось бы знать, что получаютъ остальные сотрудники за листъ.

13 января. Вологда.

Другъ Людя. Я написалъ къ теб письмо 6 января съ жалобой на безденежье и съ порученіемъ къ Благосвтлову. Но не послалъ, ибо пришла повстка — сначала обрадовался, а потомъ разочаровался.
Пять лтъ Благосвтловъ былъ со мною точенъ и правдивъ. Только теперь стали обнаруживаться факты противоположнаго свойства.
Впрочемъ, все это мелочи, и я остаюсь при своемъ прежнемъ взгляд на Гр. Евл., основываясь, кром моихъ личныхъ взглядовъ, между прочимъ, и на отзывахъ о немъ Писарева.

31 января.

Другъ Людя. Пишу теб коротенько, но зато тепло.
Ужъ какъ я изболлъ въ это время. И все причиной этотъ мучитель Благосвтловъ.
Я всегда былъ мученикомъ той мысли, что я никому не нуженъ. Въ Вологд я убждаюсь въ этомъ на каждомъ шагу, а тутъ еще свой лагерь сторонится.

2 февраля.

Если бы ты знала, какъ скучаю я! Началъ было ходить въ клубъ и ужинать, но хуже тоска. И тоска съ раскаяніемъ: я считаю полнйшимъ развратомъ ложиться въ 2 часа. Теперь все жду кукушки. Прощай другъ.

4 февраля.

Людя! Что ты со мной длаешь. Вмсто письма прислала какую-то коротенькую телеграмму и затмъ ни гу-гу. Напиши свой разговоръ съ Шуваловымъ. Сходи въ Д-т полиц. исполнит. (у Чернышева моста), спроси тамъ Начальника отдл. и попроси его убдительно поспшить предписаніемъ губернатору. Возьми число и No. Опять упала душа. Точно ты поманила меня Новгородомъ и обманула. Продавать ли вещи? Вообще намъ нужно списаться. Пиши скоре.

28 февраля.

Другъ Людя. Благодарю тебя за участіе. Посылаю теб карточки — Коли и свою. Нервы у меня натянуты, какъ струны. Дай успокоиться, напишу много, ибо есть о чемъ.

10 марта.

ду хоть къ чорту на кулички, лишь бы не оставаться дольше въ Вологд.
ду вдвоемъ съ Колей, что, впрочемъ, очень неудобно, ибо придется быть няней, въ чемъ я недостаточно опытенъ да и руками не ловокъ.
Нужно устроить повыгодне и поудобне поздку.
Если все уладится такъ, какъ же мы увидимся въ Москв? О дн вызда я буду телеграфировать. Ну, а дальше? Гд остановиться и т. д. Сообразите, составьте планъ и напишите В. С.
Людя, почему ты меня пугаешь потерями сотенъ рублей? Какіе-то намеки на отношенія къ Благосвтлову. Что знаешь, напиши.
Если найдете удобне для свиданія, я готовъ въ путь такъ, чтобы быть въ Москв хоть въ первый день Святой. А Благосвтлова увижу?
Кончилъ сегодня статью ‘О школьной грамотности’. Статьей доволенъ потому же, почему довольна каждая женщина, когда родитъ. Ужъ какимъ красивымъ кажется ей ея ребенокъ.
Мн бы очень хотлось, чтобы статья эта была напечатана въ апрльской книжк, ибо это вопросъ, за который меня выругали въ ‘Голос’, и не согласились (въ вжливыхъ выраженіяхъ) въ ‘Новомъ Времени’. Слдовательно, чмъ скоре отвтъ, тмъ лучше. А то и вопросъ забудется.
Но на майскую книжку писать нечего. Нтъ ршительно матеріала. Благосвтловъ хотлъ прислать книгъ, я просилъ его объ этомъ опять недавно, но ничего не высылаетъ. Пожалуйста, попроси. Ему я уже боюсь писать часто, такъ и скажи.

31 марта.

Другъ Людя. Въ нашей корреспонденціи посл оживленія послдняго времени наступила заминка. Съ моей стороны причины нтъ никакой. Принялся за статью и залнился на письма. Но жду, жду и жду писемъ отъ тебя, ибо Калуга засла у меня въ сердц. Если оборвется всякая надежда, будетъ уже очень обидно.
У насъ снгъ и вьюга. Тоска. Свиститъ въ окна. И такъ мало оживленія на улицахъ, а теперь летаютъ только вороны.

11 апрля.

Намучили же меня разнообразныя извстія о перевод и ожиданіе, въ которомъ я нахожусь до сихъ поръ. Не то, чтобы это мшало работать, работаю я теперь по старому, но я утратилъ устойчивое равновсіе, какъ выражаются въ физик. Я подобенъ выкорчеванному пню: лежитъ онъ хотя и на той же почв, но корней его въ ней нтъ. Но вдь такая жизнь хуже, чмъ на почтовой станціи въ тоскливомъ ожиданіи почтовыхъ лошадей, когда вс въ разгон.

20 апрля.

Дружокъ Людя. Ужъ я и не знаю, какъ благодарить тебя за хлопоты и безпокойство. Хотлъ написать, что цлую, ну, да это какая благодарность!
Но только странное дло я вовсе не радуюсь, а не только безразличное, но скоре какое-то тоскливое безпокойное чувство.
Зато Коля, когда я сказалъ ему, что демъ въ Калугу, пришелъ въ козлиный восторгъ и сталъ прыгать. Я спрашиваю: ‘чему ты радуешься?’ — Увижу Мишу и маму, отвтилъ онъ мн. Въ этотъ вечеръ онъ усердно цловалъ свою галлерею праотцевъ или врне фамильную галлерею. Галлерея эта надъ его кроваткой портреты: твой, бабушки и мой….

——

Въ Москв мы съ Ник. Вас. съхались и вмст прохали въ Калугу, гд прямо наняли дачу, куда вскор къ намъ пріхалъ Благосвтловъ, а посл него пріхалъ Гайдебуровъ съ женой.
Чтобы имть постоянную переводную работу, надо всегда вертться передъ глазами, что никакъ невозможно, если человкъ живетъ въ провинціи, и потому осенью я ухала въ Петербургъ и работала у Благосвтлова.

31 января, 1870 г., Калуга.

Другъ Людя. Что это съ Б., что онъ плачется? Ужъ не сходитъ ли съ ума? У него нервы очень разбиты. Хотя у меня съ Б. порвалась прежняя нравственная связь, но если вы, господа, своими панегириками подливаете такъ усердно, масло въ огонь, да и компанія ‘Недли’ меня такъ плняетъ, что я писалъ Гайдебурову, не надумается ли онъ расширить программу ‘Недли’ и превратить ее съ 1871 года въ ежемсячный журналъ. А ныншній годъ формировать составъ сотрудниковъ. Знаешь, что мн вчера сказали? Что,, если изъ 1869 г. отнять мои статьи, то въ ‘Дл’ читать нечего. Я не зналъ, какъ принять замчаніе — за комплиментъ или нтъ?Впрочемъ, говорилъ человкъ прямой.
Я послалъ въ ‘Дло’ статью противъ Каткова. Узнай мнніе Б., и пойдетъ ли она въ феврал?

6 марта, 1870 г., Калуга.

Людя, голубчикъ. Ты говоришь, что я пишу казенныя письма. Я не знаю, что со мной длается. Я не знаю чепуха это или не чепуха, смшно или не смшно, но мн оттого не легче. Сердце болитъ и ноетъ, напримръ, сегодня, съ утра, какое-то боязливое щемленіе, просто скверно. Во мн постоянно борятся два встрчныхъ процесса — активный и пассивный. Первому я не могу дать воли, ибо я понимаю и свое положеніе, и… И вотъ я напускаю на себя пассивность и тогда начинаю мучиться. Но активность опять прорвется и позволяю себ говорить то, чего не слдуетъ, но что мн говорить позволяютъ. Ну какія тутъ писать письма? Сама ты это дло понимаешь. А вотъ ты бы доставила мн большое одолженіе, если бы написала, какія вы длаете на мой счетъ предположенія.
Только теперь разобралъ, что ты пишешь не казенныя, а неясныя. Если бы я разобралъ раньше, то, конечно, не такъ бы началъ письмо. А теперь не взыщи. А, впрочемъ, это начало объяснитъ то, что было не ясно. Но, съ другой стороны, ты меня не обижай. Зачмъ ты смешься, что я летаю. Ты небось никогда не летала! Или я, можетъ быть, старъ! Вотъ въ этомъ-то моя и бда! Тло износилось, впрочемъ, не совсмъ, а перцу еще много, и я лзу на стну. Что же это я въ самомъ дл несу какую-то дичь. Кому это нужно знать?

17 апрля, 1870 г., Калуга.

Милый дружокъ мой, Людя. Что ты падаешь духомъ? Что за страхи? Ахъ, какъ бы славно, если бы мы были вмст. Я все надюсь увидть тебя скоро. Лично для меня это совершенно необходимо. Я чувствую въ себ полнйшую нравственную пустоту, до того, что не могу работать, ибо мн нечего сказать. Какая разница съ Вологдой! Но и я то глупъ. Надо читать. Книги — лучшіе, друзья, когда нтъ на лицо другихъ…

9 мая, 1870 г. Калуга.

Какой же ты метафизикъ, другъ Люди! Ты говоришь, что вопросъ не въ любви, а въ предмет, и что любящій самъ и судья. Вотъ ужъ не ожидалъ такихъ разсужденій отъ реалиста! Любовь, какъ и красота, чувства субъективныя. Судья любви и предмета любви тотъ, кто смотритъ со стороны. Иначе Христіанъ Андреевичъ, просившій тебя выбрать ему невсту, былъ бы правъ. Какъ ты думаешь, можно теб назначить, кого ты должна любить?
Что Гайдебуровы не прідутъ — этому, пожалуй, я немножко и радъ, ибо я полонъ теперь жизнью и вовсе — впрочемъ, пока — не нуждаюсь въ возбужденіи во мн энергіи. Вотъ твой пріздъ — другое дло, я очень настойчиво желалъ бы даже, чтобы ты пріхала. На сколько времени можешь ты пріхать? Другъ, прізжай непремнно. Когда удобне, сообрази сама. Я жалю теперь, что послалъ теб два предыдущія письма. Ты забудь о нихъ. Мы обо всемъ переговоримъ съ тобою…’
… Я постараюсь, чтобы ты была довольна этой поздкой и тебя тянуло бы сюда еще разъ. Варшава мн такъ улыбнулась, что я теб сказать не могу. Городъ европейскій, и я вообразилъ себя на его стогнахъ, ну, конечно, ты догадываешься, съ кмъ. Зато Тверь — фи! Я помню Тверь, и ни одинъ городъ не сидитъ такъ твердо въ моей памяти. Тишина, безлюдье, мертвечина. Вотъ ужъ могила-то!
Но устраивай, какъ знаешь, если не Варшава и не деревня.
Цлую тебя крпко, крпко!..

15 мая, 1870 г. Калуга.

Другъ Людя. Боле скверное состояніе духа, какъ мое теперь, ты и представить себ не можешь. Такъ пусто, такъ пусто во мн, что и сказать не могу. Бросилъ бы все, отказался бы отъ всякой работы и валялся бы только на диван. Вотъ тутъ и пиши умныя статьи. Странное, однако, дло — отчего т статьи, которыя я самъ считаю хорошими, другіе считаютъ слабыми. Напр., ‘Глухая пора’.А вотъ статья о Страхов (женск. вопр.) пожалуй, понравится…
…Все бывало въ нашей жизни, но старость, думаю, будетъ у насъ мирная, дружная, хорошая. И какъ будто нельзя устроить жизнь, чтобъ всмъ было хорошо? Я вдь сильно мечтаю, что О. А. будетъ въ Шелдих. Писалъ ей все, не знаю, что отвтитъ.
Къ Б. я уже писалъ насчетъ работы теб и очень убдительно. Постарайся увидться съ нимъ и узнай что и какъ…

25 августа, 1870 г.

Другъ Людя. Какой скверный день! Видлъ во сн, что мы — ты, дти, я — ссылаемся въ Сибирь и сидимъ въ острог, всталъ съ головной болью, потомъ — плнъ Наполеона и, наконецъ, твое письмо отъ 21 августа.
Я объяснился съ губернаторомъ. Онъ представитъ меня въ Новгородъ, съ благопріятной аттестаціей. Сегодня я пишу ему письмо съ тмъ же существеннымъ содержаніемъ, какъ твои. Говоритъ, что и на словахъ и на письм аттестовалъ всегда хорошо. На словахъ, нынче съ М. также говорилъ въ мою пользу и вообще находитъ, что я держу себя осторожно.
Буду и черезъ Смирнова, но онъ еще не пріхалъ изъ Москвы. Я думаю, что этимъ ничего не испорчу, но если есть ходатайство, значитъ и. хорошая аттестація, а когда аттестація хороша — нтъ дурной.
Нтъ ли недоразумнія или, чтобы удобне отказать теб? Не понимаю. А между тмъ и до непріятныхъ извстій я снова началъ чувствовать подавленность и безпокойство, чего при теб не было…

11 ноября, 1870 г. Калуга.

Я справедливо могу возгордиться своими литературными заслугами, ибо ‘Рус. Вс.’ въ іюл и кажется август или сентябр 1870 очень усердно меня ругаетъ. Если случится — прочитай. Я оказываюсь нигилистомъ, чего я до сихъ поръ не подозрвалъ. Но я остался доволенъ статьей ‘Р. В.’, ибо она послужитъ мн для введенія въ статью о Писарев, которую я думаю приготовить для январской книжки…
…Получилъ изъ Саратовской губ. отъ неизвстной мн Аристовой хвалебное письмо за ‘жен. бездлье’. Сравниваетъ меня чуть не съ Аполлономъ Бельведерскимъ…

25 ноября, 1870 г. Калуга.

Другъ Людя. Что это вы со мной сдлали? За что этотъ подарокъ? У меня даже сжалось сердце… чмъ я вамъ отвчу? Отвчу, когда осуществится моя думушка. Есть ли надежда на переводъ,— Тверь, Новгородъ, только бы ближе и чтобы жить вмст. Только объ этомъ и мечтаю. Напиши, ради Бога. Крпко цлую тебя…

28 ноября, 1870 г. Калуга.

Другъ Людя. Очень обрадовался твоему письму, потому что мой свтлый періодъ опять кончился. Захандрилъ. Надежда на переводъ заколебалась. Вдь я живу только этой надеждой! Потомъ я сталъ похварывать: все какое-то недомоганіе, то зубы, то глазъ, то простуда.
Какой, въ самомъ дл, лжецъ Б.! Неужели ты такъ зависишь отъ него? Я могу еще зависть, потому что меня не возьмутъ ни въ одинъ журналъ, но для тебя открыта работа повсюду. Или нтъ этого повсюду? Я смотрю умиленно на Авдева и Дурышкина. Мн кажется, можно бы затять журналъ, только не замшивать въ просьб о разршеніи имени Авдева. Опять ушелъ годъ! Теперь поздно и придется продолжать кабалу еще годъ., если только и на будущій что-нибудь выйдетъ….
Въ то время, какъ думая объ Авдев, я писалъ послднюю статью, онъ думалъ обо мн. Сегодня получилъ необычайнаго размра посылку съ надписью: ‘Магаз. Черкесова, книги на 5 руб.’. Конечно, я частью изумился, частью испугался. Оказалось in folio въ прекрасно-фіолетовомъ переплет, съ тисненіями и съ напечатаннымъ: Соч. М. В.’Авдева. Въ книг нашелъ надпись автора, заявляющаго мн свое уваженіе. Конечно, я обрадовался: не зная Авдева лично, я люблю его за свжесть.
Поблагодари Мих. Вас. и скажи ему, что, если онъ думалъ обо мн 20 нояб., когда сдлалъ надпись, я въ отвтъ ему думалъ о немъ отъ 20 до 24 ноября, когда писалъ ‘О раздумьи’!…
Хотлось бы мн писать по поводу Авдева, но удобно ли въ ‘Дл’, гд онъ печатаетъ? Лично я думаю, что это не важно, но что скажетъ Б., потому что писать на втеръ мн бы не хотлось.
Если ты видишься съ Б., спроси его. У насъ значитъ пойдетъ рядъ статей по женскому вопросу, ибо на январь я пишу по поводу Ожигиной (‘Своимъ путемъ’) и ‘Алины-Али’.

17 декабря, 1870 г. Калуга.

Ну я, наконецъ-то, доволенъ собой! Статья о Писарев, которую я посылаю сегодня — первая статья, посл которой я могу сказать, что могу писать. Я бросилъ перчатку молодому поколнію за Писарева. Вижу, какой поднимется вой. Я возстановляю равновсіе, ну и не особенно мягко. Впрочемъ, чего же я спшу. Прочитаете, и сами будете судить…

19 декабря, 70 г. Калуга.

…Настаивай энергично на журналъ. Какъ это Евдокимовъ, имя передъ глазами Б., не разобьетъ лобъ, чтобы имть подобную же выгоду! ‘Дло’ въ 71 году пойдетъ лучше и все будетъ итти въ гору. Еще осенью я писалъ теб объ этомъ. Эхъ вы! Съ 71 года могло бы быть у насъ свое дло. Теперь ничего не подлаешь и съ марта начинается разсчетъ. Но какой же я могу быть собственникъ, когда у меня нтъ ни гроша. Я пошелъ бы охотне въ редакторы и въ сотрудники, но, конечно, на боле выгодныхъ условіяхъ, чмъ у Б. Если я не самообольщаюсь, то со статьей о Писарев (на январь и если пропуститъ цензура) я заберу силу. Это первая моя статья съ отвагой. Пожалуйста, напиши мн, что ты слышала о моей дятельности за 70-й годъ. Хотя отзывъ Авдева. Это мн важно знать для того, чтобы опредлить, какъ держать себя въ переговорахъ.
Въ Калуг я прожила затмъ безвыздно три года. Переводовъ, какъ я уже писала, достать было нельзя, и потому я принялась за другой заработокъ, а именно стала давать уроки музыки. Въ первую же зиму, я достала ихъ массу, такъ что по цлымъ днямъ бгала по урокамъ. Въ Калуг у насъ были очень близкіе знакомые Языковы и Кавтарадзе. Языковъ былъ нсколько причастенъ къ литератур тмъ, что былъ дйствительнымъ другомъ Блинскаго и зналъ коротко весь литературный кружокъ того времени. Это былъ почтенный, очень образованный старикъ, въ семь котораго мы были, какъ родные.
Но съ товарищемъ прокурора Кавтарадзе мы были еще ближе. Это были дйствительные наши друзья, съ которыми мы видлись постоянно. Николай Вас. въ т времена еще былъ человкомъ съ очень горячимъ характеромъ и очень часто ссорился съ Языковой, толстой и почтенной особой. Они, бывало, даже доходили до того, что поругаются, и Ник. Вас. уйдетъ, говоря:
— Никогда нога моя тутъ больше не будетъ.
И затмъ, спустя нкоторое время, то есть почти что на другой же день становятся опять друзьями.
Не помню, что такое случилось, но меня въ одинъ день собрали въ путь, и я ухала въ Петербургъ хлопотать о перевод въ какой-нибудь лучшій городъ. Ник. Вас. естественно страшно волновался, что видно по его письмамъ.

25 января, 1874 г.

Другъ Людя. Въ ‘Моск. Вд.’ телеграмма отъ 22 о Высочайшемъ повелніи объ облегченіи участи. Въ томъ же вид, какъ писали и въ ‘Нов. Вр. ‘. Если извстіе несомннно, то начнется переписка, разъясненія и представленія губернаторовъ. Не меньше мсяца. Не поможетъ ли твое личное присутствіе, чтобы миновать эту длинную процедуру, Губернаторская аттестація, къ 1 января уже въ Петербург. Баранова тоже. Кром того, еще въ март или апрл прошедшаго года Барановъ представлялъ III отдл., что полагаетъ совсмъ снять съ меня надзоръ. Наконецъ, увольненіе меня въ Петербургъ — все это мн кажется слишкомъ говоритъ въ мою пользу, чтобы длать новые запросы губернатору и жандарму. Воздйствуй, чтобы III отдленіе сообщило прямо департаменту полиціи исполнительное предписаніе сюда. Мн кажется это возможнымъ, если захотятъ. Проси о снятіи надзора совсмъ. А гд жить?

2 февраля, 1874 г.

Голубушка Людя, а мн кажется, что Петербургъ тебя обманулъ и что теб даже скучно.
А вотъ какое дло ты мн обдлай, но непремнно. Сегодня я высылаю Б. ‘Попытки русскаго сознанія’. Статья вторая, а первая должна быть въ январской книжк. Тамъ ли она или Б. не помстилъ? Потомъ онъ мн пишетъ, что долженъ былъ пожертвовать въ ней ‘Сперанскимъ’. Мн это, больно, не потому что пропалъ цлый листъ, а потому что ‘Сперанскій’ лучшая глава статьи, что въ ней я говорю то, чего о Сперанскомъ не говорили, Посылая сегодня вторую статью (не забудь: ‘Попытки русскаго сознанія’), я бы желалъ, чтобы она была помщена вся, больше трехъ листовъ низачто не составитъ. Мн важны не три листа, а полнота статьи, если Б. ее разобьетъ на дв, то положительно въ ущербъ цльности впечатлнія на мысль и отниметъ отъ статьи силу. Итакъ уладь. Возьми съ него честное слово, или какъ тамъ длается, но чтобы статья явилась вся. Сокращенія домашней цензуры дадутъ ему возможность сдлать ее короче. Но пусть выковыриваетъ завдомо нецензурныя мста, а не уродуетъ ее и не истребляетъ послдовательности.
При сохраненіи цлости позволяю выставитъ мое имя, а иначе ни за что.
Хлопоты мои увнчались успхомъ: Ник. Вас. перевели въ Новгородъ и позволили пріхать въ Петербургъ посовтоваться съ врачами. Я прохала прямо въ Новгородъ, наняла тамъ квартиру и приготовила все для прізда. Въ Новгород мы прожили что-то около года съ небольшимъ и затмъ Ник. Вас. перевели въ Выборгъ, я же перехала совсмъ въ Петербургъ, гд дти поступили, въ гимназію, и, не разгибая спины, принялась за переводы фельетонныхъ романовъ и дтскіе разсказы. Пока Ник. Вас. жилъ въ Выборг, между нами частой переписки не было, потому что ему позволяли здить въ Петербургъ. Въ Выборг жить ему скоро надоло, онъ захотлъ вернуться въ Новгородъ, и я снова принялась за хлопоты.
Изъ слдующихъ писемъ видно, какъ Ник. Вас. торопился ухать.

17 апр. 1876 г. Выборгъ.

Другъ Людя. Горянскій ‘поздравилъ’ меня, что Потаповъ подписалъ къ Министру В. Д. о перевод меня въ Новгородъ. Тотъ же Горянскій обнадеживалъ меня, что мн разршатъ хать въ Новгородъ теперь же и тамъ дождаться распоряженія Д-та Полиц. Исполнит.
Въ этой увренности я написалъ къ Шульцу, написалъ и Горянскому, прося увдомить Выборг. губ. по телеграфу.
Вс вещи уже уложены, блье, платье, книги, въ квартир сно, рогожи, обрывки бумажекъ — и все какъ при отъзд. За квартиру я разсчитался, съ кухаркой тоже. Ждалъ съ минуты на минуту отвта, по 3 раза въ день бгаю на телеграфъ, по два раза на почту, упрямая мысль сидитъ клиномъ и не даетъ ни минуты покоя, просто не найду себ мста и опять заболлъ позвонокъ. Да, въ дом ни полна, и третій день у меня не топится. Пытка и мученіе. Ну, точно въ крпости, когда мучишься ожиданіями и не знаешь, когда придетъ свтлая всть. Выборгъ просто убьетъ меня. Мн дали 2 мс. отдыха отъ журнальной работы, и я разсчитывалъ, что въ апрл и мн отдохнетъ мой мозгъ. Но апрль выходитъ пыткой, и если онъ протянется такимъ до конца, то я слягу. На квартиру свою я не смотрлъ бы. Хочу бжать въ гостинницу и въ то же время каждую минуту жду разршенія. Нужно видть и Балинскаго, нужно купить электрическую машину, нужно бытъ у Милька, чтобы получить очки. Везд сказалъ, что буду на-дняхъ, потому что Горянскій обнадежилъ, и никуда не попадаю, между тмъ въ Новгород, положивши на общанія Горянс., я нанялъ квартиру. Положеніе такое подлое и такое неопредленное, что я даже начинаю сомнваться въ перевод.

——

Вопросъ въ томъ, чтобы узнать: разршитъ ли 3 отдленіе отъздъ мн въ Новгородъ теперь же.
— Какъ часто приходилось мн слышать отзывы о ‘прекрасномъ положеніи переводчицъ!’ Можетъ ли быть прекраснымъ положеніе, которое всецло зависитъ отъ здоровья? Стоило только захворать, чтобы остаться на мели со всми дтьми. Теперь, когда я почти что доплыла до конечнаго берега, я съ благодарностью оглядываюсь на свою спеціальность. На свой переводъ я прожила и подняла на ноги дтей и никогда не бывала въ такомъ положеніи что не обдала, чтобы не на что было бы купить провизіи. Жизнь мою омрачалъ только страхъ остаться безъ работы. Ноги у меня тогда ходили, и я, кончивъ какой нибудь переводъ, тотчасъ же неслась на поиски новаго. Конечно, работа была пріятне у милаго и хорошаго редактора, но вдь не вс редакторы милы.
Михаилъ Васильевичъ Авдевъ, авторъ Подводнаго Камня, былъ моимъ старымъ добрымъ другомъ и, желая мн какъ нибудь помочь, просилъ за карточнымъ столомъ въ сельскохозяйственномъ клуб одного редактора-генерала доставить мн работу. Генералъ звякнулъ шпорами и сказалъ, что съ удовольствіемъ доставитъ. Авдевъ тотчасъ сообщилъ мн, чтобы я отправилась въ такую-то редакцію. Меня встртилъ генералъ, вжливо звякнувшій шпорами, и вжливо, а именно, прибавляя къ каждому слову ‘съ’, заявилъ, что можетъ дать мн переводъ. Я получила работу въ сущности очень пріятную, потому что мн дали очень много журналовъ, изъ которыхъ я самостоятельно могла брать подходящій матеріалъ. Постороннему человку могло бы показаться что такой работой можно было дорожить, но для работника это было не то. Редакторъ-генералъ, человкъ не только обезпеченный, но даже богатый, съ презрніемъ смотрлъ на работницу, онъ заказывалъ переводъ, и изъ него длалъ компиляцію, платилъ же только за то, что было напечатано. При малйшемъ неудовольствіи, онъ, прибавляя букву е, говорилъ, что работу мою онъ можетъ передать: ‘любой офицеръ генеральнаго штаба возьметъ ее’. Эта работа была каторжной. Но вдь такихъ издателей и редакторовъ не очень много, между ними попадаются и такіе, которые цнятъ трудъ. Напримръ, уговорившись съ Гайдебуровымъ по двнадцати рублей съ листа, я получила отъ него слдующую записку:
‘За вашъ переводъ считаю недобросовстнымъ платить по 12 руб., позвольте предложить вамъ по 15’.
Вотъ такія слова многаго стоятъ.
Много курьезовъ могла бы я разсказать объ издателяхъ прежнихъ, и ныншнихъ. Когда появились дешевые иллюстрированные журналы, то издатели, конечно, должны были искать и дешевый матеріалъ. Однажды я пришла въ редакцію одного изъ такихъ журналовъ, и жена издателя или вообще какая-то дама, прежде чмъ говорить со мной о работ, начала хвалиться, что въ ихъ журнал участвуютъ такія то лица, каково же было мое удивленіе когда она начала перечислять все совершенно незнакомыя мн фамиліи.
— Вроятно, это все нарождающіеся таланты, подумала я.
Но насколько мн извстно эти фамиліи и теперь мало или лучше сказать, совсмъ неизвстны.
— Редакція будетъ очень рада пріобрсти такую опытную переводчицу,— продолжала дама.— Намъ нужны переводные романы, передланные на русскій ладъ. Иныхъ мы не беремъ.
— Какъ это на русскій ладъ?
— А вотъ какъ. Напримръ: въ роман стоитъ Eue de la Paix, а вы пишите Большая Морская, ну, и фамиліи вс выдумайте русскія. Ну, и подъ переводомъ надо подписаться.
— Какъ, подписать свою фамилію?
— Можете выбрать псевдонимъ.
Я молча ушла изъ редакціи журнала, который не умеръ въ борьб съ равнодушіемъ публики, а до сихъ поръ процвтаетъ, и въ немъ до сихъ поръ помщаются подобные переводы.
Нкоторые изъ ныншнихъ издателей стали упрощать вопросъ о переводахъ. Въ третьемъ год я получила письмо отъ одного изъ издателей, который предлагалъ мн работу, и между прочимъ писалъ, что онъ предлагаетъ небольшой гонораръ потому, что переводъ этой книги, сдланный кмъ-то и уже напечатанный, онъ мн пришлетъ, и мн надо будетъ только перемнить кое какія слова — вмсто ‘потому’ написать, ‘такъ какъ’ или наоборотъ — и затмъ подписать свою фамилію, какъ переводчицы. Но въ этомъ случа я промолчать не могла и написала ему довольно рзко. На свое письмо я получила отвтъ, что я его не поняла, и что онъ никогда не осмлился бы длать мн подобныхъ предложеній.
Всего лучше для переводчицы работать въ газетахъ. Ужъ лучше потому, что такая работа можетъ продолжаться не мсяцы, а годы. Я въ продолженіе пяти лтъ работала въ ‘Новостяхъ’.
Въ ‘Живописномъ Обозрніи’ я работала двадцать лтъ.

——

Изъ Новгорода Николаю Васильевичу позволили перехать въ Петербургъ, и по смерти Благосвтлова онъ сдтлался редакторомъ ‘Дла’. Работа утомила его, и онъ похалъ лчиться.

17 мая, 1882 г. Кіевъ.

…И толкнуло же меня сдлать визитъ Кулишеру! Черезъ него познакомился съ Костяковскимъ и Мищенко — и пошла та же петербургская жизнь. Вчера обдалъ у Кулишера (ред. ‘Зари’), сегодня обдаю у Костяковскаго, а завтра буду обдать или у Антоновича, или у Мищенко, сегодня вечеромъ у Кулишера съ профессорами и сотрудниками. Оно все бы ничего, да только вс эти разговоры знаешь наизусть. Оттого такъ и радъ поговорить съ парикмахеромъ, извозчикомъ, колбасникомъ, мужикомъ. А, впрочемъ, вдь и эти въ большомъ количеств нестерпимы. Свои все легче.
А я точно человкъ между добродтелью и порокомъ. Не знаю, Кіевъ добродтель или порокъ, но я въ немъ точно услся и о Крым только думаю, не подымаясь съ мста. Правда, на совсти Внут. Об., которое я долженъ написать здсь, да и Кулишеръ манитъ къ себ на дачу, но тянетъ и Крымъ, хотя пугаютъ расходы.
Какая прелестная погода, какая зелень! Если бы не обды у знакомыхъ я былъ бы вполн счастливъ. Чувствую, что съ знакомыми не поправлюсь. Впередъ постараюсь быть больше волкомъ.
Костяковскій вспомнилъ старину. Спрашивалъ о теб, о Маш, о Вен. Изумилъ онъ меня своею памятью.

——

На слдующій годъ 6 декабря технологи давали балъ и привезли Николаю Васильевичу почетный билетъ. Балъ это кончился для него очень печально: его обвинили въ рчи, которой онъ не говорилъ, и выслали въ Выборгъ. Правда, что ошибка была открыта: Николаю Васильевичу позволили перехать въ Царское Село и похать за границу, но все таки ему пришлось отказаться отъ редакторства, и такимъ образомъ разстроились дла.
Вскор посл прізда Николая Васильевича изъ за границы, я ухала въ деревню, а онъ нанялъ дачу въ Парголов.

4 парта, 18S4 г. Воробьево.

Другъ Людя. Дорогой отъ Петербурга до Москвы я былъ преисполненъ благодарныхъ чувствъ къ тмъ, кто меня провожалъ, и изъ- Москвы хотлъ написать благодарность. Но пріхалъ измученный и писать не могъ. Когда увидишь Бартеневу, поблагодари ее очень, очень за вниманіе, я его совсмъ не заслужилъ, ибо держалъ себя съ нею всегда букой.
Ужасно измучила меня дорога, да къ этому еще и простудился, когда халъ изъ Смоленска. Хотлъ хать сегодня (третій день), но не пришелъ въ себя и ду завтра. Отъ Смоленска до Вны придется высидть 54 часа. Не знаю, какъ они сойдутъ мн. Думаю, что новые люди да новая жизнь придадутъ силы нервамъ и, авось, вынесу дорогу… Какъ, однако, я развинтился: много ли написалъ, а ужъ усталъ… И все то въ Петербург длается въ напоръ. Противный городъ! А тянетъ къ себ и засасываетъ. Только, конечно, не тми людьми, отъ которыхъ, наконецъ, сляжешь. Но нельзя и безъ ‘отношеній’. Отъ работы не устаешь, устаешь отъ людей. Какже устроить жизнь? Другіе’умютъ — я не умю.

10 іюня, 1884 г. Парголово.

… На ‘Дл’ оказалось долговъ 32 т., и Лебедевъ, типографщикъ, было, хотвшій купить его, отказался. Вольфсонъ, второй нашъ покупщикъ, остается при своемъ желаніи и завтра дастъ ршительный отвтъ. Переговоры онъ ведетъ съ Станюковичемъ черезъ повреннаго…
Какъ видно А. Н. не прочь видть ‘Дло’ въ рукахъ О. Н. и предлагалъ ей 20 т. Но это вещь рискованная, и мн что то чуется, что подписка упадетъ еще. Даже Ц. Желала бы купить ‘Дло’. Экъ ихъ сколько охотниковъ.
‘Съ новаго года, говорятъ, заводитъ толстый журналъ Суворинъ.
Пока что, а ‘Дло’ совсмъ безъ гроша, и я не получилъ ни копйки гонорара.

14 іюня, 1884 г. Парголово.

Другъ Людя. Вчера совершилось рукобитье, и ‘Дло’ мы запродали. Покупаетъ Вольфсонъ. Онъ работалъ въ ‘Знаніи’, а послднее время въ ‘Семь и Школ’. Вольфсонъ больше ученый, чмъ журналистъ, но ничего привыкнетъ. Я считаю себя теперь въ ‘Дл’ лишнимъ и не сегодня — завтра его оставлю. Это я ршилъ: Охотниковъ на ‘Дло’ нашлось довольно, даже типографщикъ Лебедевъ зарился, да не достало смлости. Станюковичъ оказался вполн на высот своей задачи: на ‘Дл’ 33 т. (съ сотнями) долгу, да жен своей онъ выговорилъ 1 т. А если бы ‘Дло’ велось, какъ слдуетъ, то должно было быть въ касс 21 т.
Трудное было это время. Совсмъ я изусталъ. Теперь сталъ купаться. Поправлюсь. Въ Подолъ пріхать будетъ невозможно: мы съ Бажинымъ теперь только вдвоемъ.

21 іюня, 1884 г. Парголово.

… А у насъ здсь скверно.
Если ‘Дло’ умретъ — великій позоръ ляжетъ на насъ: долги не будутъ заплачены, подписчики останутся неудовлетворенными. Подписчики знаютъ только редакцію, таковъ ужъ русскій читатель.
Погода у насъ очень хорошая, даже слишкомъ хорошая, во ужъ не до нея. Въ редакцію зжу по прежнему два раза въ недлю, и затмъ долженъ цлый день отдыхать, до того измучусь физически и нравственно. А дло тянется изо дня въ день, какъ канитель, и тянетъ жилы.

29 іюня.

Другъ Людя. Я было уже приступилъ къ осуществленію такого плана. Переговорилъ съ новымъ издателемъ ‘Дла’, Вольфсономъ — (а зовутъ его Владиміръ Дмитріевичъ и адресъ…) Отказался отъ участія въ редакціи и рекомендовалъ Скабичевскаго, какъ знающаго работника. Затмъ я предполагалъ остаться до возвращенія изъ плаванія Коли и ухать на мельницу. Въ эти два мсяца съ продажей ‘Дла’ да и вообще съ журналомъ было столько хлопотъ, всякой суеты и зды, что я совсмъ изболлъ и только ждалъ, ждалъ когда же это, наконецъ, наступитъ покой и конецъ.
Осуществленіе моего такъ, хорошо задуманнаго плана, какъ ты видишь, остановилось на самой первой его части.

16 іюля.

… Вчера мн дали изъ библіотеки ‘Мальтійскаго Жида’ въ перевод Миши. Мн думается, что посл учительства Миша примется опять за литературу. Вдь это его природное дло.

20 іюля.

… Изъ письма къ Кол ты узнаешь обо мн, писать другого нечего. Завтра жду Бартеневу. Погода сегодня съ утра унылая и давитъ на нервы. Хокай говоритъ, что, если природа скучаетъ, то и люди скучаютъ. Сегодня, впрочемъ, Илья..Человческіе голоса, колокольный звонъ, городской шумъ, свистки пароходовъ, говоръ голубей — все это сливается въ одну общую гармонію, и мн постоянно слышатся гармоничные переливы звуковъ, точно отдаленная игра на фортепіано, хотя никакихъ фортепьянъ здсь нтъ.

26 іюля, 1884.

Другъ Людя. Спасибо теб за ласку и вниманіе. О моей болзни не тревожься. Это и не болзнь, а просто старая испорченная машина не хочетъ работать, какъ слдуетъ. Докторъ смазываетъ и поддерживаетъ меня микстурами да порошками. Мн все думается, что это отъ слишкомъ сильнаго напряженія въ послдніе два мсяца. Я теперь совсмъ ‘пустая кишка’ и работать ничего не могу. Устаю даже посл письма.

28 іюля, 1884.

… Когда я поступилъ въ лазаретъ, докторъ говорилъ мн: живите внутренней жизнью. Да разв можно жить другой жизнью? Весь вопросъ въ томъ, съ какимъ матеріаломъ имть дло и много ли его. У монаха, живущаго одиноко въ кель, какой же можетъ быть матеріалъ для жизни,— и у меня тоже. Мысль не работаетъ, потому что не надъ чмъ, и вс процессы ея какіе то первичные. Сидишь и, повидимому, думаешь, а когда спросишь себя, о чемъ — видишь, что ни о чемъ. Когда во время гулянья, въ промежутк между хожденіемъ, я сяду на лавочку, то совершенно безсмысленно смотрю на небо и слжу за облаками или смотрю, какъ идетъ дымъ изъ трубъ, или провожаю взглядомъ летающихъ голубей Какъ киргизъ, дущій въ степи, поетъ свою безконечную псню, думая вслухъ, что онъ видитъ, такъ и я могъ бы слагать безконечную и скучную псню объ облавахъ, дым и голубяхъ. Иногда-я Считаю окна, или отыскиваю разницу между ними. Ну, вотъ теб и мои мысли. Читаю ли я романъ — я отдаюсь его интересу, въ особенности, если много дйствія, какъ это бываетъ въ французскихъ бульварныхъ романахъ, но и тутъ, я ничего не думаю. Иногда я только удивляюсь, для чего пишутся такіе романы. Это сказки и очень дурныя, сказки. И знаешь, что это сказки — и все-таки ихъ читаешь, но читаешь, такъ сказать, сверху внизъ, точно сидишь въ театр, когда дурные актеры играютъ дурную, пьесу. Что же во всей этой обстановк, условіяхъ и занятіяхъ можетъ шевельнуть нутро? Да ничего. Мысль и чувство безъ матеріала лежатъ точно подъ спудомъ.

5 августа.

… Вчера былъ для меня опять пріятный сюрпризъ. Отворяется дверь, и… ну угадай- кто? Миша! Вернулся изъ Крыма — все такой же!— и нарочно пріхалъ въ Петербургъ, чтобы увидаться со мною. Привезъ онъ мн изъ Крыма черноморскую раковину — пепельницу и мундштукъ для папиросъ. Миша увряетъ, что онъ пнковый, а я думаю, что изъ простаго млу. Я очень былъ радъ видть Мишу, говорилъ онъ очень много, такъ что остальнымъ мста не оставалось, былъ веселъ и остроуменъ. Забылъ сказать, что, кром пепельницы и мундштука, онъ привезъ мн икры. Сейчасъ видно мужчину. Женщины приносятъ все сласти. У меня, кром другихъ сластей, накопилось шесть банокъ разнаго варенья.

12 августа.

Особенно о твоемъ прізд хлопочетъ Люба. Она думаетъ, что какъ только ты прідешь, въ Петербург немедленно наступитъ весна, зацвтутъ деревья и вообще наступятъ какія то чудеса. Я ей не возражалъ. Прізжай около 20-го, но прежде повидайся со мною. Даже и не около 20, а до 20-го, это нужно будетъ и для Коли. Можетъ быть, теб придется повидать его командира. А зовутъ его Василій Алексевичъ Давыдовъ. Живетъ онъ въ Училищ. Просьбу объ увольненіи Коли въ деревню нужно подать въ Училище за дв недли и подпись руки засвидтельствовать въ полиціи или у нотаріуса. У нихъ на этотъ счетъ очень строго, и прошенія, не засвидтельствованныя, остаются безъ исполненія.
В. А. Давыдовъ — племянникъ Ц. Хотя, какъ она мн говорила, она и давно еро не видла, но экстренныя обстоятельства иногда извиняютъ многое. Завтра Ц. будетъ у меня, и я попрошу ее побывать у Давыдова, чтобы навести предварительныя справки.

23 августа.

Другъ Людя, Докторъ называетъ мою болзнь ‘старческимъ истощеніемъ’. Въ такомъ случа это все болзнь, ‘состояніе’,— и лчиться нечего. Да въ этомъ я и, самъ убдился. Ныншнюю ночь, повернувшись къ стн, я почувствовалъ, что у меня начинается кашель, сталъ наблюдать, какъ онъ образуется, и утромъ, дйствительно, всталъ съ кашлемъ. Это любопытно. Я ужасно сталъ чувствителенъ къ перемнамъ температуры и воздуха, ‘такъ что могу служить вмсто термометра, барометра и гигрометра. Слизистая оболочка вся разстроена. Желудокъ выноситъ только жидкое, и я не мъ, по крайней мр, недли дв, пью только чай и за обдомъ мъ только супъ. Лкарствъ у меня много и каждое чинитъ что-нибудь свое и въ цломъ я бы кажется долженъ быть совсмъ починенъ, но починка не выходитъ, и я начинаю сомнваться, чтобы пословица о битой посуд была справедлива. Пока было лто — я еще держался, но когда почувствовалась осень — я сталъ распадаться на свои составныя части. Самое любопытное, что я вижу, какъ все это длается, и наблюдаю за собой, какъ за какой-нибудь ретортой, стоящей въ химической печк. Силъ реагирующихъ до того во мн мало, что я не могу ни раздражаться, ни сердиться — я только наблюдаю и понимаю. Если ты педагогъ, то поймешь меня и вмст съ тмъ поймешь, почему физически слабыя дти бываютъ обыкновенно хитры. Ну, прощай. Когда прідешь?
Умерла мать. Будь здорова и не скрипи, подобно мн. А впрочемъ ‘вс тамъ будемъ’, хоть я и не думалъ, что мой конецъ наступитъ такъ рано.

3 ноября, Воробьево.

Другъ Ліодя. Только едва сегодня чувствую маленькій порядокъ въ голов. Двое сутокъ по желзной дорог и сорокъ верстъ на колесахъ произвели во мн такія разнообразныя нарушенія, что понравиться въ два дня впору такому крпкому, какъ Коля, а совсмъ не мн. Но и я ничего, мъ много, сплю хорошо, гуляю, и недавнее прошлое, вроятно, скоро не оставитъ слдовъ.
А пріятно встать утромъ, зная, что не нужно итти въ редакцію и вытягивать нервы въ ненужныхъ разговорахъ съ ненужными людьми. Господи, Господи, что это за омуты, даже вспомнить страшно! А какъ мы съ М. мечтали о редакторств! Счастливый, онъ умеръ, надясь и вруя, что оставляетъ много хорошаго въ семъ хорошемъ мір.
Въ сей моментъ я нахожусь въ момент отдыханья (сказать такъ можно?), и потому плановъ у меня никакихъ: буду-ли имть работу и гд — не знаю.
Въ Москв видлся съ Соболевскимъ (ред.-изд. Рус. Вд.) и онъ предложилъ мн вести земскій отдлъ. Трудновато, да и матеріаловъ нужно много, а читать мн тяжело. Со временемъ все, конечно, установится. Однимъ словомъ, время и меня вылчитъ и все установитъ.
Въ Любани меня встртили Михайловскій и Люд. Ник. Роспили бутылку шампанскаго, и похалъ дальше. Теперь-же думаю, что ничего бы не произошло, если бы въ Любани пробыли день. Въ Москв пробылъ нсколько часовъ на Смоленскомъ вокзал, и добраться до него отъ Николаевскаго вокзала было цлымъ подвигомъ. хали, хали по грязи, даже надоло, показалось верстъ двадцать, выбоины, лужи, грязь по ступицу, даже извозчикъ потерялъ терпніе и назвалъ Москву ‘Азіей’. Зато публика европейская. На Николаевской дорог петербургскіе пассажиры отличаются молчаливой и презрительной сдержанностью, на Смоленской-же пассажиръ, свшій только на полчаса, вступаетъ немедленно въ разговоръ и, оставляя вагонъ, жметъ руку.
Въ Смоленск я пробылъ два часа и посвятилъ ихъ ‘цвибелъ клопсу’ и кофе. А. Н., встртившій меня на вокзал, въ это время бгалъ по своимъ дламъ. Властей никакихъ не видлъ.

6 декабря.

Ты права, что я нахожусь въ отдых, но вотъ бда, что это отдыхъ безсилія. Въ Петербург я бы тянулъ нервами и не знаю, чмъ бы это могло кончиться. Здсь я даже пересталъ спшить, но зато и ничего не пишу. Частью оттого, что не вошелъ еще въ силу, частью оттого, что я изъ другого оркестра и камертоны, которые есть, не въ мой тонъ (о. Антонъ).
Писалъ я Катерин Григорьевн и изъ деликатности не сообщилъ ей своего адреса, чтобы не обязывать отвтомъ. Но мн было бы очень пріятно получить отъ К. Г. хотя извщеніе, что она получила мое письмо. Если-же она напишетъ боле одной строчки, я буду очень доволенъ. Поклонись ей, пожалуйста.
Разсуждаемъ мы здсь о процесс Мироновича. Вотъ такъ гусь! А вдь какой богомольный. Въ предварительномъ молился день и ночь и все на колняхъ.

16 декабря.

Отослалъ я статью въ ‘Недлю’ и не имю отъ Гайдебурова никакого отвта. Послалъ ему на дняхъ еще статейку (передовую), да тоже сомнваюсь, чтобы напечаталъ. Думается мн, что для ‘Недли’ я не сотрудникъ.
Какъ попалъ я на лоно природы, такъ и стало мн видне, какое жалкое дло наша печать, по крайней мр, та, которою орудуютъ ныншніе петербургскіе газетчики, чистые они лавочники и кустари. Подождемъ, хотя и мало надежды, что будетъ лучше.

1885 г., 23 января, Воробьево.

Если увидишь Бартеневу, передай ей, пожалуйста, отъ меня самыя теплыя, любящія чувства. Ужасно полюбилъ ее.

11 апрля.

Задумалъ я рядъ статей (по моему интересныхъ) ‘Изъ прошлаго и настоящаго ‘. Первую статью, служащую вступленіемъ, отправилъ еще 11 марта въ ‘Вст. Евр.’ Отвта до сихъ поръ не имю. Не знаю, какой у нихъ срокъ для отвта. Послалъ ‘вступленіе’ и въ ‘Рус. Вд.’ (это, правда, 3 апрля) и тоже не имю отвта. Если бы устроиться въ ‘Встник Европы’ изъ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’, было бы не дурно.
Погода у насъ срая и холодная, но уже пашня началась. Силъ во мн прибавилось, но. одолваетъ хроническій кашель, пріобртенный мною на сквозняк. Ужъ я боюсь, чтобы не случилось то же, что у Костомарова.

23 лая.

Другъ Людя. Былъ я, какъ ты знаешь, въ Москв и остался поздкой очень доволенъ. Пробылъ четыре дня и все вмст съ Михайловскимъ.
Въ Москв я совтовался съ Остроумовымъ. Онъ вс мои болзни свелъ къ разстройству нервовъ и предписалъ электрическое лченіе, но для этого требуется докторъ, и какъ суррогатъ электричества — онъ предложилъ мн теплыя ванны изъ соды или соли.
Начну.
Съ работой я улаживаюсь медленно и, если сводить мой трудъ къ деньгамъ, то въ результат почти нуль. На заработокъ създилъ разъ въ Смоленскъ, затмъ нынче въ Москву и нажилъ 50 р. долгу. Вотъ такъ заработокъ.
Послалъ статью въ ‘Встникъ Европы’, но, какъ писалъ Пыпинъ, она оказалась нецензурной (можетъ быть, и цензурной, Пыпинъ писалъ такъ: ‘журналъ затруднился печатать вашу статью по нкоторымъ подробностямъ статьи’).

Май 1885 г. Воробьево.

Чмъ дальше, тмъ большимъ клиномъ засдаетъ во мн желаніе выскочить изъ Воробьева. Вдь 11 лтъ я знакомъ съ П-ми, что было съ ними пережито и переговорено, и все заборъ между нами, все чужіе. Если бы у меня были деньги, чтобы имъ платить тогда бы еще ничего, а жить на ихъ счетъ, когда насъ раздляетъ заборъ — совсмъ свинство и остается или повситься, или убжать.

9 іюня, 1886, Воробьево.

Читала ли ты мои воспоминанія? Если да, отчего ты мн о нихъ не написала ни слова? Какъ ты нашла ихъ общій тонъ и о Мих.? Да жаль, что нажали, и больше писать не придется. На-дняхъ (съ Колей) уду въ Москву и тамъ поразузнаю, какъ и что, а то перепиской ничего не выяснишь. Мое здоровье такъ себ, должно быть сдлался прострлъ (то, что было у Лерхе). Люба въ іюл детъ къ теб въ Подолъ, а думаетъ, что можетъ быть и раньше.
А Мишка вовсе никуда не годится: ни самъ ничего о себ не пишетъ, ни отъ другихъ ничего о немъ не узнаешь.

2 февраля, 1887 г., Воробьево.

Другъ Людя. Ничего не понимаю, точно вс умерли. Истомился я весьма этими неизвстностями и ожиданіями страшно. Пересталъ работать — не могу.
Получилъ отъ Михайловскаго телеграмму, что онъ будетъ въ Москв въ пятницу 30 января.
Послалъ въ Смоленскъ нарочнаго.
Жду и волнуюсь.
Отправилъ въ Москву черезъ Соболевскаго (Рус. Вд.) письмо къ Ник. Конст., что телеграфирую 5 февраля, если пріду.
Опять жду Смоленской почты и волнуюсь — и опять ничего.
Посылаю новое письмо къ H. К. (черезъ Соболевскаго). Ал. Ник. мн сказалъ, что Михайловскій можетъ быть продетъ ко мн. И я сообщилъ адресъ для телеграммы.
Начинаю ждать Ник. Конст. къ себ.
Получаю телеграмму отъ него изъ Петербурга. Телеграмма отъ 2 числа (но февраля или января не знаю), ‘не посылай рукописи до моего письма’.
Ничего не понимаю и остаюсь въ полнйшемъ недоразумніи.
Пишу въ Москву къ Гольцеву, чтобы узнать у Соболевскаго насчетъ моихъ писемъ и телеграммы, и въ Москв ли H. К.?
Отвта еще не получилъ.
Получилъ отъ тебя письмо, и то отраднаго и свтлаго нтъ ничего, и есть много новаго, о чемъ писать неудобно.
Ну, конечно, веселе мн отъ этого не стало.
Вообще въ это время разстроился до того, что явилось еле-живое состояніе.
Вотъ какая просьба, если найдешь возможнымъ ее исполнить. Не повидаешься ли ты съ Михайловскимъ? Прочитай ему, что до него касается, выясни и напиши. Спроси кстати, какая судьба постигла мою рукопись о сибирской печати (писалъ я о ней ему не разъ, писалъ и въ Москву). Если статья не пойдетъ въ ‘С. В.’, не вышлетъ ли онъ мн ее. Я бы попытался помстить ее въ ‘Русской Мысли’.

13 апрля.

Весна или что другое, но у меня совсмъ нтъ силъ. Три недли не могъ ничего длать. Если съ Колей случится бда, надо будетъ его поддержать, значитъ вопросъ о моихъ силахъ очень важенъ. Въ 1882 году мн очень помогъ кумысъ. Думаю, что и теперь онъ поможетъ. Но не знаю, какъ мн поступить. Мн необходимо что нибудь предпринять: посовтоваться въ Москв съ Остроумовымъ и хать на кумысъ въ Самару или что онъ тамъ назначитъ. Мн совсмъ не хорошо. Только помни, что въ Самарскую губернію. Въ Москв буду совщаться съ Остроумовымъ (считается теперь лучше Захарьина, который и старетъ, и небреженъ).

16 іюня. Самара.

Другъ Людя. Изъ письма къ Кол ты увидишь, что со мной. Повторять не буду.
Посл множества пожаровъ отъ той Самары, которую мы съ тобою знали, не осталось и слда. Но какой некрасивый, грязный и вонючій городъ! Зато раскинулся въ ширину и длину вдвое, чмъ былъ при насъ. Мн очень тоскливо, и боюсь, что кумысъ принесетъ меньше пользы, чмъ я ожидалъ.
Ахъ, Господи, Господи, когда же это все кончится. Я крпко, крпко жму теб руку. Пожалуйста, пиши.

2 августа, Воробьево.

Другъ Людя. Очень ты обрадовала меня подробностями своего письма. Такого длиннаго ты мн еще никогда не писала. Только, по безтолковости ‘Русской Мысли’, оно ушло въ Смоленскъ. Теперь я и не знаю, куда теб писать, въ Подолъ или въ Петербургъ.

7 декабря.

Въ Москв отъ Коли письма не было, но въ Смоленск получилъ два, одно изъ Курска, другое изъ Харькова.
Остроумовъ нашелъ меня въ очень дурномъ положеніи, въ особенности нервную систему и кишечникъ. Между прочимъ послалъ къ Бляеву, спеціалисту носа и т. д., и тотъ нашелъ у меня полипъ. Назначилъ операцію на другой день, ибо я былъ въ пріемный день, когда рзать некогда. Бляевъ назначилъ мн пріхать къ нему черезъ два мсяца. Полипъ, конечно, не Богъ всть, какая опасная болзнь, но въ мои годы онъ уже вовсе не полезенъ и вредитъ голов и легкимъ.
А затмъ писать не знаю что. Все перезабуду.

10 декабря.

Совсмъ у меня испортилась память и ничего я не могу припомнить сразу.
Здоровье мое плохо, ушло пудами, а входитъ золотниками. За то ужъ и сплю часовъ по 14-ти. Право.

9 февраля, 1888 г. Москва.

Другъ Людя. Сейчасъ отъ Бляева (доктора). Ахъ, какой ловкій, просто артистъ. Какъ онъ, напримръ, свертываетъ жгутикъ изъ ваты, да никакая швея этого не сдлаетъ. Теперь сижу съ заткнутыми ватой ноздрями. Завтра будетъ прижигать.
Былъ у Остроумова. Вотъ милйшій-то! Нашелъ меня совсмъ плохимъ. Прибавила много послдняя петербургская поздка. А прибавила она главное къ катарру кишекъ. А все, въ свою очередь, отъ разбитой нервной системы. Буду электризоваться и купилъ машинку. Электризовать все тло: голову, грудь, спину, животъ, руки и ноги. А за тмъ массажъ, мясной порошокъ, молоко съ овсомъ и промывательное съ таниномъ. Нужно продлывать вс эти исторіи цлый мсяцъ.

6 марта, Воробьево.

Послднее письмо отъ Коли отъ 10-го февраля (его число), почтовый штемпель Александрополя 15 числа, я получилъ его 24 февраля. Съ тхъ поръ ни строчки. Не понимаю, что это значитъ.

8 февраля.

Кто у тебя исполняетъ книжныя порученія Коли? Высылаютъ ему совсмъ не то, что онъ проситъ. Такъ, онъ просилъ: ‘Каталогъ книгъ военнаго магазина’ и ‘Диктовки Смирновскаго для справокъ взрослому’, а ему прислали: ‘Каталогъ книгъ для нижнихъ чиновъ’ и диктовки первоначальныя. У тебя комиссіонерствуетъ, вроятно, Анна Федоровна. Человкъ она несомннно хорошій (кстати — поклонись ей отъ меня), только относительно военныхъ книгъ, я думаю, она мене компетентна, чмъ въ массаж.

3 сентября.

Есть у меня къ теб убдительная просьба: 10-го октября 25-лтній юбилей Шеллера. Хотлъ послать ему письмо черезъ редакцію ‘Живоп. Обозр.’, но въ календар Суворина она обозначена на Невскомъ, 4/10—вранье, а адреса врнаго не знаю.
Пожалуйста, 10-го октября, пошли прилагаемое письмо къ Ал. Конст. съ посыльнымъ и съ роспиской въ полученіи.

25 іюля.

Завтра въ 5 часовъ утра вызжаю изъ Кисловодска, въ 11 часовъ утра сяду въ поздъ прямого сообщенія. 28-го въ 8 ч. вечера буду въ Москв, 29-го въ 6 ч. вечера выду на Смоленскъ и въ Смоленск 30 утромъ. Лченіе вышло плохое. Бралъ только ванны изъ Нарзана, а воды побросалъ, ибо занялся длами.
Предполагалъ я създить въ Тифлисъ, но Тифлисъ самъ сюда пріхалъ, и вышло лучше. Въ Тифлис рдко вс бываютъ въ сбор, а здсь не только оказались въ сбор вс власти, но водяной, режимъ очень упростилъ вс сношенія съ ними.

4-го сентября, Воробьево.

Здоровье мое до того потрясено и въ Кисловодск я нашелъ для себя такой ‘губительный Кавказъ’, что вотъ уже мсяцъ, что сижу, на овсянк, принимаю стрихнинъ. Докторъ запретилъ читать, писать, говорить, веллъ быть одному и, по возможности, избгать людей. Счастье мое, что голова еще свжа. Есть у насъ сосдка, очень почтенная дама, была она больна подобной же атоніей и сидла на бульон и бломъ сухарик 5 мсяцевъ, а поправилась, какъ слдуетъ, только черезъ годъ. Ужъ, конечно, это утшаетъ меня мало. Моя болзнь только финалъ того, что ты частью, могла наблюдать въ мои прізды въ Петербург. У меня теперь является паническій страхъ при всякой мысли о дорог. Что за пытка были эти четверо сутокъ, что я халъ съ Кавказа. Въ послднюю ночь пути отъ Москвы до Смоленска со мной отъ качки или тряски, что-ли, сдлалась сильная рвота. Но, несмотря на все это, я все-таки радъ поздк въ Кисловодскъ, ибо устроилъ и отношенія, да и пошло дло о перевод Коли.

30 ноября.

Первое впечатлніе твоего извстія было очень подавляющее. Но потомъ я сообразилъ, какія-такія могутъ быть у тебя дла, чтобы за нихъ потерпть.
Лаврову о высылк твоихъ переводовъ написалъ, но вдь они, москвичи, особый народъ, ихъ и пушкой не прошибешь.
Силъ еще мало. Сижу на мышьяк, на желз, электризую спинные нервы, для укрпленія ногъ, и промываю желудокъ. Смшная операція. Люба не можетъ ее видть. Она думаетъ, что я задохнусь отъ кишки. Набравшись этими способами силъ, я долженъ переговорить серьезно съ Остроумовымъ и врачемъ нервныхъ болзней (психіатромъ) о чемъ-нибудь радикальномъ и возстановляющемъ. Вотъ для этого мн и нужна Москва.

1890 г. 27 февраля, Воробьево.

Мн очень совстно передъ Люденькой, что я ей до сихъ поръ не отвтилъ. Ей мн не хотлось бы писать казенное письмо. А написать по душ, тепло и ласково, съ тми чувствами, которыя у меня къ ней, не приходитъ настроеніе, я валяюсь на постели буквально цлые дни. Шесть часовъ въ день трачу на разные лчебные эксперименты. Писать мн даже записку трудно. Пускай меня Люденька извинитъ. Попроси, ее объ этомъ и крпко, крпко обними и поцлуй за меня.

19 сентября.

Другъ Людя. Хотя я окончательно надорвалъ свое здоровье и едва ли поправлюсь, но еще крплюсь. Впрочемъ, большую часть дня я лежу въ постели. Но, однако, еще не умираю.

6 декабря.

Благодарю тебя за ласку и привтъ. Ахъ, какъ я боленъ, какъ я боленъ. Люба говоритъ: ‘Людмила Петровна, даже и не думаетъ, какъ вы больны. Я на видъ 90-лтній. Полнйшій упадокъ силъ, неврастенія, блуждающая почка, атонія кишекъ. Цлые дни лежу. Ходить почти пересталъ. Ршилъ въ Москв лечь въ больницу или въ клинику. Ужъ написалъ два раза, чтобы навели справки, какъ и у кого лечь. Хотлъ бы у Остроумова. Но хать теперь не могу. И въ Петербургъ бы хотлъ. Невозможно. А, можетъ быть, до свиданія ‘….

——

Это было послднее письмо H. В. ко мн, и слова Любы кольнули меня такъ, что я тотчасъ же одлась и похала къ Николаю Константиновичу Михайловскому, какъ самому близкому Шелгунову человку. Съ нимъ мы поршили, что всего лучше Ник. Вас. выписать, и телеграфировали ему, что его присутствіе необходимо для проведенія черезъ цензуру его сочиненій. Павленковъ началъ тогда издавать ихъ.
Ник. Вас. тотчасъ же согласился пріхать. Дочь Людмила похала за нимъ на вокзалъ. Пріхавъ, онъ, не раздваясь, прошелъ ко мн въ комнату, и слъ въ шуб. Это такъ не походило на него, что я тотчасъ же подошла къ нему.
— Разднь,— проговорилъ онъ.
Я раздла, и, должно быть лицо мое ясно выражало изумленіе.
— Ты поражена?— продолжалъ онъ.
Я дйствительно была поражена. Ничего подобнаго я не ожидала. Передо мною сидлъ не Николай Васильевичъ, а покойникъ. Онъ прохворалъ четыре мсяца, и хотя не кричалъ и не стоналъ отъ боли, но во время припадковъ, бывшихъ по нскольку разъ въ день, онъ лежалъ молча и неподвижно.
До самыхъ послднихъ дней, Ник. Вас. повидимому надялся поправиться. О томъ, что у него ракъ, онъ и не подозрвалъ, и какъ говорилъ профессоръ Манасеинъ: ‘слово ракъ не должно было быть произносимо у васъ въ дом’, дйствительно ничего подобнаго не говорилось. За недлю или мене того, до смерти, онъ похалъ въ гости, простудился и получилъ воспаленіе въ легкихъ.
Вс четыре мсяца, которые онъ пролежалъ у меня въ Петербург, его навщали знакомые и въ особенности дамы. Хотя онъ и морщился отъ этихъ посщеній, но я уврена, что они доставляли ему большое удовольствіе. Въ моментъ его смерти навстить его пришла жена художника Ярошенко, которая похала къ Михайловскому сообщить о смерти. Михайловскій какъ разъ въ эту минуту долженъ былъ выйти на эстраду что-то читать на литературно-музыкальномъ вечер, и, какъ мн разсказывали, отъ волненія читать онъ не могъ, и потому публика узнала, что Шелгуновъ скончался.
Я же, оставшись съ Засодимской около покойника, никакъ не могла понять, почему стали приходить цлыя толпы студентовъ и дамъ.

Л. Шелгунова.

Конецъ.

Шелгунова Людмила Петровна
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Из далекого прошлого, Шелгунова Людмила Петровна, Год: 1899
  2. Неизвестные страницы воспоминаний, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1884
  3. Заметки в крепости, Муравьев-Апостол Матвей Иванович, Год: 1826
  4. Отрывки из старой переписки, Веселовский Алексей Николаевич, Год: 1890
  5. Воспоминания, Овсянико-Куликовский Дмитрий Николаевич, Год: 1923
  6. Дмитрий Мережковский, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1943
  7. Революционные воспоминания, Вырубов Григорий Николаевич, Год: 1913
  8. Из ‘Себе на память’, Белый Андрей, Год: 1932
Электронная библиотека