Перейти к контенту
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней в переводе русских поэтов.
Издание Московского Армянского Комитета, 1916
Пер. В. Ходасевич
‘Кругом — весна…’
Сонет
Кругом — весна. Бреду. Навстречу мне
Зеленые холмы уходят в даль,—
И в тихом, сладком бестревожном сне
Смиряется на дне души печаль.
Деревьев ряд чуть слышно шелестит
Зелеными кудрями. Ручеек
Бежит проворно. Милый сердцу вид!
Там роза раскрывает лепесток,
Алеет роза, огненной зари
Божественная дочь… Ее скромней —
Кого люблю,— но нет, не говори,
Что девы прелесть меркнет перед ней.
Как жаль, дитя, что Ева, а не ты
Предстала миру в день, когда творец
Предначертал прообраз красоты,
Своих созданий женственный венец.
Ты на земле явилась бы в тот день,
Как неземной влюбленности обет.
Ты вся — лазурь. Что Ева? — Облак, тень…
Средь смертных дев тебе подобной нет.
Черна, как смоль, волна твоих кудрей,
Твой тонкий стан их прядями обвит,
Волшебный взор сияющих очей
То нежно мне любовью заблестит,
То, помрачась, грозовых туч темней,
Струит огонь и сердце пепелит.
Один купец в селе своем
Торговлю всяким вел добром.
Однажды из соседних сел
К нему с собакою пришел
Пастух, саженный молодец.
‘Здорово,— говорит,— купец!
Есть мед — продай,
А нет — прощай’.
‘Есть, есть, голубчик пастушок!
Горшок с тобой? Давай горшок!
Мед — вот он: что укажешь сам,
Отвешу мигом и продам’.
Все по-хорошему идет,
За словом слово — тот же мед.
Отвешан мед — но как алмаз
На землю капля пролилась.
Жзз… муха. Сладкий чуя мед,
Жужжит, звенит и к капле льнет.
Хозяйский кот, бочком, бочком,
За мухой крадется. Потом
В один прыжок
На муху — скок!
И в тот же миг пастуший пес
Ощерился, наморщил нос,
Рванулся, взвыл
Что было сил,
Кота подмял,
За горло взял,
Сдавил, куснул —
И отшвырнул.
‘Загрыз! Загрыз! Ах, котик мой!
Ах, чтоб те сдохнуть, пес чумной!’
Разгневался купец — и вот,
Чем попадя, собаку бьет.
Визжит собака — и рядком
С несчастным падает котом.
‘Пропал мой лев, пропал, конец!
Кормилец, друг мой!.. Ну, купец,
Мерзавец, вор, такой-сякой!..
Да провались домишко твой!..
Ты смел собаку бить мою —
Отведай же, как сам я бью!’
Взревел пастух наш, над купцом
Дубину тяжкую с кремнем
Занес — и в миг хозяин злой
Упал с пробитой головой.
‘Убили!.. Кто там?.. Караул!..’
По всем кварталам шум и гул,
Народ стекается, кричит:
‘На помощь! Караул! Убит!’
С нагорных улиц, из низов,
С дороги, с пастбищ, от станков,
Крича, кляня,
Вопя, стеня,
Отец и мать.
Сестра и зять,
Жена и брат,
И кум, и сват,
И все дядья,
И все друзья,
И с тещей тесть,
И как еще их там — бог весть —
Бегут, бегут, бегут, бегут
И чем попало бьют и бьют:
‘Ах, окаянный! Ах, пострел!
Да как ты мог? Да как ты смел?
Да с чем ты шел: товар купить,
Иль даром душу загубить?’
И рядом с псом своим в углу
Пастух простерся на полу.
‘Ну, постояли за купца.
Бери, кто хочет, мертвеца!’
И вскоре в ближнее село
Известье скорбное пришло.
‘Эй, кто там есть?
Возможно ль снесть?
Ведь это наш пастух убит!..’
Порой шалун разворошит
Гнездо осиное и прочь
Уйдет. Не то же ли точь в точь
Наделала и муха та?
Смятенье, шум и суета…
Что подвернулось второпях,
Хватают. Кто с ружьем в руках,
Кто с вилами, а кто с ножом,
С лопатой, с палкой, с топором,
Кто с заступом, кто вертел взял,
Тот шапку в спешке потерял,
Тот вскинул на лошадь седло —
И все на вражее село.
‘Что за бессовестный народ!
Ни страх, ни стыд их не берет.
К ним за товаром забредешь —
Накинутся — и в спину нож.
Тьфу, пропасть! Провалиться б вам,
Убийцам лютым, дикарям!
Пойдем, побьем,
Сожжем, сотрем!
Эй, ну-ка, не плошай, вперед!’
И вышел на народ народ.
И каждый бил, и бил, и бил,
Рубил, и резал, и громил,
И всяк чем больше порубил,
Тем больше в ярость приходил.
Соседа бил сосед,
Соседа жег сосед,
И кто где жил —
Простыл и след.
Но вот беда: меж этих сел
Рубеж, деливший земли, шел,
И подать каждое село
Владыке своему несло.
Заслышавши про тот разбой,
Немедля царь страны одной
Указ громовый издает:
‘Да знает верный наш народ.
Отчизны общей каждый сын.
Рабочий, воин, дворянин,
И наш совет,
И целый свет,
Что дерзкий, вероломный враг,
Забывши честь и божий страх,
Нас подлой лестью усыпил,
В цветущий наш предел вступил —
И граждан мирную семью
Предал железу и огню.
Кровь жертв из бедного села
К стопам престола притекла,
И сколь ни горько это нам —
Мы отдали приказ войскам
В пределы вражие вступить
И за невинных отомстить.
А чтобы дерзких побороть.
Нам в помощь — пушки и господь’.
Но царь враждебный в свой черед
Войскам такой приказ дает:
‘Пред господом и всей землей
Мы возвещаем: хитрый, злой
Сосед попрал небес закон
И между братских двух племен
Посеял злобу и раздор.
Он дружбы древней договор
Нарушил первый. Ныне, встав
За нашу честь, за добрый нрав,
За кровь погубленных людей,
За вольность родины своей,
Мы, властью нам присущих прав,
На помощь господа призвав,
Подъемлем меч победный свой
И гнев — над вражеской главой’.
И злая началась война.
В огне пылает вся страна,
Шум, грохот, кровь, и крик, и стон,
И плачь, и скорбь со всех сторон.
И в дуновении ветров
Струится запах мертвецов.
И так идет
За годом год:
Станки молчат,
Посев не сжат,
Все ширится войны костер.
За голодом приходит мор.
Людей нещадно косит он,
И вот весь край опустошен.
И в ужасе среди могил
Живой живого вопросил:
‘С чего же, откуда ж и когда
Такая грянула беда?’
В ночи, как в сердце, мрак царит.
Блеск пенных переливных волн
По морю Ванскому бежит,
И ропот вод стенаний полн.
Ни звезд, ни упований нет,
И как далек еще рассвет!
О, лилия лугов, Мегек,
Дочь нежная моя, приди
И дряхлого отца навек
В Айоц Дзор, на восток веди.
Ни звезд, ни упований нет,
И как далек еще рассвет!
Храбрец Артак в тебя влюблен,
Но грустно в эту ночь он пел:
Хваля любовь, невольно он
О бедствиях армян скорбел.
Ни звезд, ни упований нет,
И как далек еще рассвет!
‘Доколе будем мы, любя.
Отчаянье таить в сердцах?’
