Из альманаха ‘Серебряные трубы’, Фиолетов Анатолий Васильевич, Год: 1915

Время на прочтение: 3 минут(ы)
Фиолетов А. (Шор Н. Б.) Деревянные фаготы: Собрание стихотворений.
Б. м.: Salamandra P.V.V., 2017. — (Библиотека авангарда, вып. XXI).

Анатолий ФИОЛЕТОВ

ИЗ АЛЬМАНАХА ‘СЕРЕБРЯНЫЕ ТРУБЫ’
(1915)

АГАТЫ И ЛЯГУШКИ

Зеленые Агаты! Зелено-черный вздох
Вам посылаю тихо, упав в болотный мох.
Средь темноты певучей, Агатами пленен,
Я дал им цвет Лягушек и гордо восхищен.
Агаты — платье Ночи, Лягушки — тишь болот,
А в странном сочетаньи — узорный Переплет.
Прелестно-элегантен черно-зеленый цвет.
Агатам изумрудным мой радостный привет.

ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ СУМЕРКИ

В электрические сумерки дали улицы зачарованы,
Фонари устало светятся, к мостовым своим прикованы,
Красноглазые автобусы с тишиной перекликаются,
И деревья в платья лунные лунным светом облекаются.
Что-то в сумерках таинственно. И прохожие медлительны,
И глаза у них безумные, и улыбки их томительны.
Я не знаю. Мне так кажется. Но колдует вечер матовый.
Отчего-то улыбается месяц гордый и гранатовый.
В электрические сумерки эти звоны отдаленные,
Эти шумы беспокойные, блеском улиц утомленные,
В чутком сердце отражаются, томным облаком колышутся…
Поцелуйные и нежные, чьи-то речи сердцу слышатся.

ВИКОНТ

Изысканно-вежлив и мягок
Гордо-стройный виконт,
В манто из лягушачьих лапок
И в руке красный зонт.
Он бродит по плитам бульвара,
И с ним пудель ‘ Парис’.
В аллеях печальных и старых
Томно пахнет нарцисс.
Виконт переходит с панели
В тишь, где шорох песка.
Он ждет черноглазую Нелли
И туманит тоска…
О Нелли, терзаешь ты снова! —
Ах, в толпе не она ль?..
Моноклем на ленте лиловой
Он лорнирует даль.

ЛЕГЕНДА

Маленькая девочка по дороге шла.
Маленькая девочка камешек нашла.
Был тот камень розовый и яснел в пыли,
Как заря вечерняя в золотой дали.
Камень ей понравился. Хоть и был он мал,
Красотой мечтательной радостно сиял.
Прибежала девочка в темный домик свой
Засмеялась: ‘Мамочка, глянь на камень мой!’
Протянула камешек, но меж пальцев он
Кровью ярко-красною весь был обагрен.
И вскричала женщина, закричала в ночь:
‘О, спасите девочку, маленькую дочь!
Я узнала дьявола, я узнала кровь,
И его смертельную красную любовь’.
Но внезапно зарево поднялось над ней,
И в огне пылающих, яростных лучей
Потонула женщина и ее дитя,
В дьявольские сумерки, в темный ад летя…
Маленькая девочка по дороге шла,
Маленькая девочка, что ж она нашла?

ИНЬЕСА

И когда голубоватые эмали
Гордых светловзоров, вспыхнув, заблистали,
Я узнал Вас, дальняя моя принцесса,
Вас узнал я, светлокудрая Иньеса…
Вы сорвали бархатную полумаску,
Сделав детски-недовольную гримаску,
Показавши рдяный венчик губ душистых
И прозрачный рюш из кружев серебристых.
Вам понравились в бокалах виолеты,
И под тающие звуки менуэта
Вы, вспугнув внезапно пряный сон гостиной,
Хохотали пред гравюрою старинной.
Там глядел, смешно оскалив зубы, гномик
Из дырявой шляпы сделавший свой домик.
А затем, потребовав к столу крюшона,
Вы услали слишком ловкого гарсона,
И взглянув сиянно, томно и приветно,
Улыбнулись мне едва-едва заметно…
И в узорчатом лиловом кабинете
Вы забыли о жеманном менуэте.
Нам казалось: миги вечно будут длиться,
Обжигать, томить и сладостно кружиться…
А наутро Вы расстались горделиво,
Улыбаясь грустно, грустно и стыдливо,
Поцелуев знойных унося восторги…
Но, спустя лишь час, уже лежали в морге,
Выпив медленно с ликером кокаина
Из граненого хрустального графина,
Не желая быть рабой моей в объятье,
Победив надменно чар любви заклятье.

ПЬЯНЫЙ ВЕЧЕР

В небе плыл хмурый корабль — качался месяц рдяный,
А вечер смеялся звонко, гримасничал вечер пьяный.
Пронзая дали, как стрелы месяца нити вились,
Но чары ночные плыли, но чары ночные длились.
Было смешно и странно на улицах темных и мрачных:
Прошла кухарка. С ней рядом два денди в костюмах фрачных…
В тавернах, полных народа, трубил граммофон огромный,
Звенел жеманный танго, кружился танго истомный.
И я, надевши платье из тонких синих батистов,
Прошел по улице черной средь буйных шумов и свистов.
И я был принц непонятный, но я глядел огнезорко.
Меня встречали лай, покинув гнилые задворки.
Затем, войдя в таверну, я сказал бродягам хрипевшим,
Что вечер недаром выплыл за днем, в двух зорях сгоревшим…
Но вспомнил о синем батисте и луне, — далекой подруге,
И вспрыгнул на стол надменно, разрешив целовать мне руки.
А после плясал качучу, звеня кастрюлей, как бубном,
И хрип шершавый и терпкий за мной подвывал многогубно…
И только, когда хозяин, почтительно снявши шляпу,
Просил, чтобы я еще раз сплясал пьянящий ‘Амапа’,
Я гордо сознался всем им, что вечер, странный и страстный,
Я создал в желаньи диком пером на бумаге красной…
И чары, сгорев, потухли, и мой синий батист был сорван,
И остался я с жизнью серой от знойной мечты оторван…

КОММЕНТАРИИ

Включенные в книгу стихотворения А. Фиолетова публикуются в новой орфографии с сохранением авторской пунктуации.

Из альманаха ‘Серебряные трубы’

Публ. по изд.: Серебряные трубы. Эдуард Багрицкий, Исидор Бобович, Яков Галицкий, Илья Далъгонин, Петр Сторицын, Анатолий Фиолетов, Георгий Цагарели: Стихи. Одесса: тип. ‘Спорт и Наука’, 1915.
Агаты и Лягушки — Ранее в сб. ‘Зеленые агаты’ без разбивки на строфы, с добавлением финальных строк ‘И матовые строки Мечтой своей назвав / Конечно, о, конечно, Я безусловно прав…’ и разночтениями в с. 8: ‘Зеленовым Агатам мой радостный привет’.
Электрические сумерки — Впервые: Южная мысль. 1915. No 1141, 22 марта.
Виконт — Ранее со значит, расхождениями в сб. ‘Зеленые агаты’.
Легенда — Ранее в сб. ‘Зеленые агаты’ под загл. ‘Легенда о девочке и матери унесенных Дьяволом’, без разбивки на строфы и с небольшими разночтениями.
…качучу — Качуча — сольный испанский танец.
…пьянящий ‘Амапа’ — Имеется в виду либо матчиш (‘бразильское танго’) Ш. Гонзаги, написанный для ревю ‘Амапа’ (1896), либо матчиш ‘Амапа’ (также ‘Танго Амапа’) Ж. Сторони (1901).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека