Г. П. Данилевский
Г. П. Данилевский
Ивашко
Ивашко
Ивашко, Данилевский Григорий Петрович, Год: 1860
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Источник текста: Г. П. Данилевский — Из Украйны. Сказки и повести (в трех частях). Том 1.
Типография торгового дома С. Струговщикова, Г. Похитонова, Н. Водова и Ко, Санкт-Петербург, 1860 г.
OCR, spell check и перевод в современную орфографию: Хемингуэй солнце
Жил-был себе когда-то дед да баба,
У них была всего одна отрада:
Прижили старцы, в старости своей,
Сынка Ивашку, белую рубашку.
Прижили сына, справили ему
Весло и челн, и стали каждым утром
Его пускать на озеро за рыбой,
За рыбою в Курбатовскую глушь…
Вот, отплывет от берега Ивашко,
Закинет удочку, молчит и ждет,
Молчит и ждет, покамест рыбка клюнет.
А в озере, под ним, перевернувшись,
Другой челнок качаяся плывет,
На челноке сидит другой Ивашко,
На нем, как пена, белая рубашка
И травяной с цветочками кушак,
И островок, поросший камышами,
И под горой косые берега,
Все опрокинулось с струи живые,
И зыблется глядящий в волны мир,
Как полотно разостланной картины…
Благоухает пасмурная глушь!
Как в воздухе, на дне прозрачной влаги
И ласточки, и жаворонки реют,
Как в воздухе, от берега на берег
Летит по дну и каркает ворона…
А по волнам, по камышам и скалам,
Младенцы некрещеные, покинув
Свои могилки в венчиках грибов,
В ячейках трав и в клеточках коры,
Копошатся, по воздуху летают
И синим клубом катятся по пням…
Один запряг в орешек мотылька,
Надел на кудри синий колокольчик,
Через бревно косматое ползет
И погоняет лошадь паутинкой…
Другой на гриб гнилой и скользкий влез,
Дудит в лопушник, свернутый трубою,
И машет белокурою головкой,
И раздувает розовые щечки,
И пляшут вкруг него жучки, сверчки,
И муравьи, и мушки, и коровки…
А третий сел на озеро, в стручок,
Воткнул в него засохшую былинку,
Продел в конец ее кисейный парус,
Из крылышка зеленой стрекозы,
Пустил корабль по ветру и плывет,
И манит ручкой крохотных друзей…
А те, как пчелы шумные, как осы,
Развесились по листьям лип и вязов
И весело лепечут и стрекочут
И, по ветвям карабкаясь, хохочут…
И тих и нем вокруг Ивашки лес,
И льется зной с таинственных небес…
Раз, чуть ли не под Спаса это было,
На озеро пришла к Ивашке мать
И так запела жалобно и тихо:
‘Мой сыночек, мой Ивашечко,
Выводи на берег челн!
Рыбка, сердце, зорька, пташечка,
Выплывай из синих волн!
Я с слободки пришла,
Тебе есть принесла!’
Услышал голос матери Ивашко,
И так запел на ласковую речь:
‘Плыви, плыви, челночок,
Выплывай на бережок…
Плыви, мать ко мне пришла,
Мне обедать принесла!’
Покинул челн Ивашко, сел на берег,
Съел пирожок с медвяною сытой,
Запил его студеною водой,
И вновь поплыл на озеро за рыбой.
А той порой в кустах сидела ведьма,
(Змеей Явдохой людоедку звали),
Подслушала старушкины слова,
И на другое ж утро, притаившись
В траве, запела жалобно и тихо:
‘Мой сыночек, мой Ивашечко,
Выводи на берег челн!
Рыбка, сердце, зорька, пташечка,
Выплывай из синих волн!
Я с слободки пришла,
Тебе есть принесла!’
Ивашко ни гу-гу. Узнал он хитрость
И закричал: ‘А что, змея Явдоха,
Не из Вралёвки ты, что близ села
Лгуновичей?..’ И так с челна запел:
‘Дальше, дальше, мой челнок,
Не плыви на бережок…
То не матушка поет,
То змея меня зовет!’
Взбесилася и расходилась ведьма,
И к кузнецу в слободку прибежала.
‘Кузнец, кузнец, скорее скуй мне голос,
Да скуй мне голос нежный, не простой,
Такой, какой у матери Ивашки!..’
Раздул кузнец огонь, достал клещи,
Вложил их в печь и добела нагрел,
И ухватил клещами горло ведьмы,
На наковальню горло уложил,
И стал ковать, причитывая так:
‘Куйся, куйся голосок,
Тонок стань, как волосок,
Нежен стань ты голосок,
Как звонок, как ветерок…’
Вернулася ведьма в лес, запела сладко,
Запела нежно, жалобно и тихо,
В глухой овраг Ивашку заманила,
Его в мешок с грибами уложила
И принесла домой, и так своей
Горбатой дочке строго заказала:
— Смотри, Алёнка, протопи мне печь,
Да протопи пожарче, баловница!
Умой, напой и накорми Ивашку,
Подпояши и в печку посади,
И на обед его зажарь получше,
А я пойду проведаю, здоров ли
Наш куманёк, Вербовский сатана?
Сходила за водой Алёнка, руки
Румяные по локоть засучила,
Нагрела печь, на припечек к плите
Наставила широкую лопату
И говорит: ‘Ну, сердце, полезай,
Да погляди, как вытоплена печка!..’
Хитрец молчит, прикинулся, как будто
Лукавых слов совсем не понимает,
И голову одну просунул в печь.
‘Не так, Ивашко!’ Он просунул руку.
‘Не так!’ Он ногу в печку протянул.
‘Не так!’ Он в печь другую ногу вдвинул.
‘Не так, не так!’ — ‘Так как же? я не знаю!
Ты покажи сама мне наперед,
А за тобой уж я не ошибуся…’
Алёнка с сердцем прыгнула в огонь,
А молодец припер ее заслонкой
И выбежал невидимо из хаты,
И на осину темную залез.
Вот, погодя, наевшися Алёнкой,
Приходит ведьма, дочь свою браня,
За то, что та стола ей не накрыла,
И начинает на холме высоком,
Насытившись, барахтаться по травке
И охать, и зевать, на солнце греясь,
И припевать, кувыркаясь с холма:
‘Покачуся, повалюсь,
Закусив мясцом Ивашки!’
Ивашко слышит речи людоедки
И так за ней с осины говорит:
‘Покатися, повались,
Закусив мясцом Алёнки!’
‘Что б это было?’ Рассуждает ведьма
И говорит, кувыркаясь с холма:
‘Покачуся, повалюсь,
Закусив мясцом Ивашки!’
А мальчик вслед за нею повторяет,
Раздвинувши серебряные листья:
‘Покатися, повались,
Закусив мясцом Алёнки!’
‘А, это ты!’ — завыла злая ведьма,
Уставя взор змеиный на Ивашку,
И бросилась к нему, и ухватила
Когтистыми руками толстый пень,
И стала рвать с него кору и ветви,
И стала пень, как трость перегрызать.
Грызет она, грызет, Ивашко ж видит
В поднебесье гусей, дрожит от страха
И к ним сквозь ветви темные поет:
‘Гуси-гуси лебедята,
Дайте мне свои крылята!
Мчите вы меня скорей
Прямо к матушке моей!
Там мы будем в воле жить,
Сытно есть и сытно пить!’
Но серые лебедушки и гуси
Над головой Ивашки пролетают
И говорят с лазурной высоты:
‘Пускай тебя возьмут другие гуси!’
Заплакал парень, горестно заплакал,
Готовясь пасть с подточенного пня,
Но ведьма зуб о пень переломила
И к кузнецу в слободку побежала:
— Кузнец, кузнец, скорее скуй мне зуб,
Да скуй его из чистого железа!
Берет опять кузнец свои клещи,
Кладет их в печь и жарко раскаляет
И, щеки ведьмы ухватив клещами,
Кует железный зуб, и снова в лес
Ликующую ведьму отпускает.
Бежит опять к Ивашке людоедка,
Ивашко ж той порою перелез
На новую осину, злая ведьма
Впивается всей силой в новый пень…
И крепкий пень качается и гнется,
И под клыком железным подается.
Вновь над Ивашкой пролетают гуси,
И снова он из-за ветвей поет:
‘Гуси, гуси, лебедята,
Дайте мне свои крылята!..
Мчите вы меня скорей
Прямо к матушке моей!
Там мы будем в воле жить,
Сытно есть и сытно пить!’
Но серые лебедушки и гуси
Летят над головою горемыки
И говорят с лазурной высоты:
‘Пускай тебя возьмут другие гуси!’
‘Прощай же ты, моя родная хатка,
Прощай и ты, мой ненаглядный челн!..’ —
Так зарыдал Ивашко, погибая,
И, словно волк, перед Ивашкой ведьма
От радости оскалила клыки
И обломила хрупкую осину…
Но не упал Ивашко горемычный!
Последний гусь, забитый, старый гусь,
Запачканный, сухой и косолапый,
Последний гусь из всей гусиной стаи,
Его услышал песню в небесах
И подхватил его к себе на крылья,
И поднялся с Ивашкой над землей!
А той порой, как по степям лазурным
Летел стрелой Ивашко, — на земле
От ярости каменья грызла ведьма!
Вот стал Ивашко тихо исчезать,
Вот он исчез совсем, и зарычала,
Как ярый зверь, озлобленная ведьма
И обратилась в черного орла…
Ну чуть она за мальчиком в погоню
Пустилася, раскинув гордо крылья
И лапами взрывая грудь земли,
Косматые губительные лапы,
Вонзившись в землю, обратились в ствол,
Из-под когтей посыпались коренья
И, как кроты, полезли под землей…