НАШЕ ОБЩЕСТВО
(1820 — 1870)
ВЪ ГЕРОЯХЪ И ГЕРОИНЯХЪ
ЛИТЕРАТУРЫ.
М. В. Авдева.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1874.
ЧАСТЬ I.
IX.
ИТОГЪ.
IX.
ИТОГЪ.
КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
Итоги, Авдеев Михаил Васильевич, Год: 1874
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Окончивъ наше обозрніе героевъ литературы, просмотримъ общій выводъ.
Въ теченіи всего пятидесятилтія, которое обнимаетъ нашъ обзоръ, мы видимъ, что представители общественной мысли болзненно стремятся къ гражданской дятельности. Это стремленіе переживаетъ разные фазисы, но оно постоянно неудовлетворяется и герои постоянно и глубоко страдаютъ, такъ что это нравственное страданіе и неудовлетворимость строемъ гражданской жизни становятся роковымъ удломъ представителей наиболе развитой части общества. Въ самомъ дл, не замчательно ли, что въ теченіи полстолтія вс даровитйшіе русскіе литераторы не дали намъ ни одного изображенія, гд мы бы видли какой либо счастливый исходъ для общественной дятельности, къ которой стремится всякій развитой человкъ, не дали ни одного изображенія, на которомъ бы съ чувствомъ хотя сколько нибудь удовлетворенной гражданской требовательности, могъ успокоиться взглядъ читателя, ни одного изображенія, которое окрыляло бы надежды молодости и давало бы силы на плодотворный трудъ, а не общало одну безполезную борьбу съ препятствіями, съ разочарованіемъ и погибелью въ конц. Посл этого обозрнія совершенно понятна становится бездятельность общества, его лнь, непредпріимчивость и равнодушіе къ собственнымъ дламъ, въ которыхъ такъ упрекаютъ его: это неизбжный выводъ изъ его прошлаго!
Вотъ это прошлое, какимъ мы его видли.
Пятьдесятъ лтъ назадъ, въ то время, когда Грибодовъ писалъ свое ‘Горе отъ ума’, общество было въ движеніи, молодое поколніе смло возвышало голосъ противъ общественныхъ язвъ и неурядицы, оно училось и готовилось къ той свободной и лучшей общественной самодятельности, на близкій доступъ къ которой тогда надялось.
Но произошелъ кризисъ, изображенія котораго литература не оставила намъ — и вмсто ожиданій Чацкаго, сбылись, повидимому, надежды полковника Скалозуба. Мы можемъ судить объ этомъ по той безвыходной апатіи, въ которой находимъ Онгина: въ первыя минуты посл пораженія и разочарованія невольно опускаются руки. Однакожъ мысль не можетъ долго оставаться въ бездйствіи. Она пробуждается въ Печорин, но какъ и слдовало ожидать, при тогдашнемъ положеніи общества, принимаетъ извращенное и безплодное направленіе, рвется въ какой-то фаталистическій демонизмъ и вскор сама видитъ свою ложь. Дале неблагопріятныя условія, въ которыхъ находилась общественная мысль, отражаются на ней еще печальне. Герои общества — ихъ совстно назвать его представителями — мельчаютъ и опошляются до послдней возможности: Гремичи и Звздичи Марлинскаго являются образцомъ блестящей ничтожности, а художники кукольниковскихъ драмъ — образцомъ вычурности, пышной фразы и извращенныхъ понятій. Бдной, загнанной мысли не было мста, да, казалось, было совстно и являться въ голов подобныхъ героевъ и вотъ она забирается въ самую глубь лишнихъ людей, сидитъ въ нихъ боясь проглянуть наружу и занимается анализомъ мельчайшей внутренней жизни мельчайшихъ забитыхъ личностей. Она объясняетъ этимъ людямъ какъ они мелки, жалки и забиты, но эти объясненія не пробуждаютъ ихъ энергію, разслабленные воля и нервы въ нихъ не двигаются и смлости забитыхъ людей хватаетъ лишь на то, чтобы таинственно повдать пріятелямъ какіе они мелкіе и забитые люди!
Но привычка къ высказыванію своихъ мыслей усиливается: самая мысль нсколько окрпляется, становится сильне и проявляется наружу въ вид горячаго слова, хотя и тутъ вншнія препятствія и внутренняя слабость отражаются на ней. Пропаганда Рудина обща и неопредленна, она будитъ, и то разумется только самыхъ чуткихъ, но не говоритъ имъ на что будитъ, не указываетъ дла, не направляетъ слабыя и разрозненныя силы къ какой-либо точк. Это пропаганда общихъ мстъ и общихъ честныхъ стремленій.
Пройдя чрезъ неопредленную личность Лаврецкаго, находящаго возможнымъ для своего времени только пахать землю,— гораздо ясне проявляется общественное стремленіе во время Инсарова. Инсаровъ болгаръ и задача его примнима къ Болгаріи. Но по сочувствію, которое встрчаетъ онъ не только въ лучшихъ людяхъ тогдашняго времени, но и въ русской двушк — мы видимъ, что въ обществ пробуждается неудержимая потребность къ самодятельности. Эта потребность вполн объясняется тмъ долгимъ бездйствіемъ общественной жизни, которой мы были свидтелями. Законы и требованія общества — т же что и требованія личности, потребности жизни одинаковы для мозговой и для мышечной дятельности. Общество и человкъ, мозгъ и мышцы посл долгаго бездйствія, будетъ ли то отъ вншняго угнетенія, или болзни — неудержимо требуютъ движенія и это движеніе непремнно проявится такъ или иначе. Оно проявится цлесообразно и разумно если есть цль, просторъ и выходъ, проявится въ вид движенія для движенія, — если иной цли и дла нтъ — но проявится непремнно. Такимъ дятелемъ, человкомъ движенія является Базаровъ, однакожъ онъ умираетъ ничего не сдлавъ и этой смертью какъ бы указываетъ на невозможность дйствія. Но несмотря на то является самое движенье, кризисъ. Этотъ, кризисъ 60 годовъ, какъ и кризисъ временъ Чацкаго, не имлъ возможности опредленно отразиться въ литературныхъ герояхъ, являющихся съ одобренія цензуры — и потому мы въ состояніи судить о немъ только по его послдствіямъ, а послдствія эти, этотъ человкъ пережившій кризисъ является намъ въ лиц изломаннаго, разбитаго, окончательно павшаго духомъ Рязанова. Сравненіе между положеніями Рязанова и Онгина представляется само собою. Но Онгинъ былъ человкъ временъ упадка, человкъ выступившій на арену посл кризиса, Рязановъ, напротивъ человкъ бывшій самъ въ передлк. Это уцлвшіе остатки человка дйствія, попавшаго въ колесо машины и выброшеннаго ею. Одинъ сознательно апатиченъ, другой оглушенъ ударомъ, у одного руки опустились, потому что онъ не видитъ возможности приложить ихъ къ какому нибудь длу — у другаго он въ бездйствіи, потому что еще болятъ отъ ушиба. Какое направленіе приняла мысль посл кризиса, каковъ человкъ настоящаго переживаемаго нами онгинскаго періода — литература намъ еще не показала… И такъ, Базаровъ остается еще пока не замненнымъ типомъ здороваго практическаго молодаго дятеля.
Переходя къ другимъ выводамъ, которые даетъ намъ обозрніе литературныхъ героевъ, мы замчаемъ, что эти герои вс горячо заботятся о своей независимости. Такъ почти вс они не состоятъ на служб, почти вс не женятся:— вс они берегутъ себя, чтобы свободне отдаться какой-то чаемой широкой или общественной дятельности, хотя, увы — берегутъ напрасно!
Касательно общественнаго положенія нашихъ героевъ мы замчаемъ, что представительство мысли и дятельности переходитъ изъ высшихъ и обезпеченныхъ слоевъ общества въ боле низшіе и нуждающіеся — оно такъ сказать демократизируется. Самое направленіе мысли становится, повидимому, строже и строже если она не падетъ вновь посл кризиса. Мысль сильне беретъ перевсъ надъ чувствами, наконецъ самый героизмъ — эта смсь выдающихся способностей, силы характера, своеобычности и блеска постепенно мельчаетъ, какъ будто мы подходимъ къ періоду простыхъ рабочихъ силъ, общаго мелкаго труда во всхъ сферахъ и удаляемся отъ времени сильныхъ одинокихъ личностей. Въ этомъ отношеніи выводъ утшителенъ: то что потеряно въ сил и способностяхъ единицъ, вознаграждается развитіемъ большинства. Мысль, особенно мысль въ литератур послдняго періода., не представляетъ особенной силы и блеска, но она выясняется и становится сознательной: то, что не ростетъ вверхъ, повидимому развивается въ ширь и растилается по земл. Эта современная мысль не настолько еще опредлилась и высказалась, чтобы можно было дать о ней положительное заключеніе, но, судя по нкоторымъ признакамъ, надобно думать, что она значительно отрезвляется и стремится стать на боле твердую и практическую почву.
Но каково бы ни было настоящее, въ какой бы мр полезно или вредно не повліялъ недавній кризисъ на общественную мысль — сдланный нами обзоръ истекшаго полстолтія убждаетъ насъ, что въ обществ, которое попало уже къ среду цивилизованныхъ, зародившаяся мысль не умираетъ и государство, которое не желаетъ видть себя обезсилившимъ и выброшеннымъ изъ среды цивилизованныхъ, рано или поздно бываетъ вынуждено силою вещей принять ея требованія.
На этомъ вывод, утшительномъ для тхъ друзей и сподвижниковъ развитія дла жизни, которые въ самомъ труд своемъ находятъ отраду, мы заканчиваемъ первую половину нашего изслдованія. Успхъ въ будущемъ несомнненъ, но ‘что-жъ мн, что Филиппъ или Сидоръ будутъ жить въ блой изб, а изъ меня будетъ лопухъ рости’ замчаетъ Базаровъ и замчаетъ весьма справедливо?
Въ какой мр наше настоящее удовлетворяетъ людей здравой мысли и развитія — каждый можетъ судить по самой жизни, изящная литература, на которой мы основываемъ свои выводы,— пока не даетъ на это положительнаго отвта — если только не отвчаетъ умолчаніемъ.