НАШЕ ОБЩЕСТВО
(1820 — 1870)
ВЪ ГЕРОЯХЪ И ГЕРОИНЯХЪ
ЛИТЕРАТУРЫ.
М. В. Авдева.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1874.
ЧАСТЬ II.
VII.
НОВЫЯ ЖЕНЩИНЫ.
VII.
НОВЫЯ ЖЕНЩИНЫ.
Новыя женщины, Авдеев Михаил Васильевич, Год: 1874
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Съ эпохи шестидесятыхъ годовъ между появившимися такъ называемыми ‘новыми людьми’ заняла принадлежащее ей мсто и ‘новая женщина’. Стремленіе къ самостоятельности и самодятельности, проявившееся во. всемъ обществ, и на ней отразилось весьма ярко и опредлено. При этомъ, нжная и прекрасная половина рода человческаго, какъ называли ее прежде, оказалась, какъ мы увидимъ, не только нжной и прекрасной, но и боле настойчивой и практичной, нежели мужчины. Такъ по крайней мр мы должны заключить изъ тхъ успховъ, съ которыми женщины достигли и еще стремятся достигать своихъ цлей.
Развитыя до извстной степени женщины, достаточно обезпеченныя матеріально, чтобы не заботиться о куск хлба, привыкали и привыкаютъ отчасти и нын, за отсутствіемъ всякой умственной дятельности, жить исключительно жизнью чувства. Весьма естественно, что при первомъ пробужденіи сознательности, эти женщины прежде всего обратили и вниманіе на чувство, и именно на чувство, составлявшее главный двигатель ихъ жизни, т. е. на любовь, и захотли поставить его на почву правды и искренности.
Но чувство любви всего боле встрчаетъ препятствій и усложненій въ замужней женщин. Поэтому, замужняя женщина и является главнымъ дйствующимъ лицомъ въ первой новой постановк вопроса.
Прежд, когда женщин, связанной законнымъ бракомъ съ мужемъ, случалось влюбиться въ другаго человка, она, если могла сладить съ этимъ чувствомъ, обыкновенно становилась на пьедесталъ современной ходячей нравственности (всякое время и каждый народъ имютъ, какъ извстно, свои понятія о нравственномъ) и говорила какъ Татьяна:
Но я другому отдана,
Я буду вкъ ему врна!
или, если сладить съ чувствомъ была не въ силахъ, то какъ Вра Лермонтова, трепеща отъ страха, тайкомъ отдавалась любимому человку, обманывала мужа, свтъ, ежеминутно боясь, что ея обманъ откроется и, какъ принято говорить, покроетъ ее позоромъ. Были еще практическія женщины, которыя находили и третій исходъ. Он брали любовниковъ, охраняя условную вншность, и затмъ мало заботились какъ къ этому относится мужъ и свтъ, а если же имъ длали замчаніе или намеки, то он отвчали какъ законники старыхъ судовъ: ‘буква соблюдена — какое же вы имете право придираться къ сущности?’ И свтъ и мужъ оставляли ихъ въ поко. Но такія женщины представляютъ образецъ житейской покладливости, а не потрясающихъ столкновеній или смлой новизны и потому ими обыкновенно мало занимаются, Въ русской литератур, къ сожалнію не было Бальзака, который бы избралъ ихъ въ героини, и критика не иметъ случая подробно ими заняться и указать ихъ значеніе. Новая женщина въ дл чувства поступаетъ не такъ. Если она связана съ однимъ человкомъ и чувствуетъ склонность къ другому, она борется съ нею насколько хватаетъ ея силъ, потому что эта склонность нарушаетъ сложившійся строй ея жизни, ставитъ ее въ безполезный разладъ съ семьей, съ обществомъ. Но когда она но находитъ въ себ боле силъ на борьбу, она откровенно заявляетъ о томъ мужу, которому общала врность. Такъ поступила ‘Наташа’ (въ Подводномъ Камн), такъ поступила ‘Вра Павловна’ (въ ‘Что длать’). Надо отдать справедливость и ихъ мужьямъ, которые поняли, что когда чувство переходитъ въ страсть — оно становится болзнью и что болзнь эту убжденіями, препятствіями или угрозами вылечить нельзя. Поэтому, эти мужья не только не прибгаютъ къ правамъ, имъ предоставленнымъ законами и обычаями темной массы почти всхъ странъ, но сами, по возможности, стараются облегчить бднымъ больнымъ т утраты и лишенія которыя влечетъ за собою удовлетвореніе ихъ страсти. Примръ въ этомъ случа поданъ имъ былъ еще Саксомъ (въ ‘Полиньк Саксъ’ Дружинина), а мужъ изъ ‘новыхъ людей’, Лопухинъ, простираетъ свою услужливость до того, что длаетъ видъ самоубійства, бжитъ въ Америку, возвращается оттуда съ именемъ и паспортомъ гражданина Соединенныхъ Штатовъ,— словомъ, длаетъ незаконныя вещи, чтобы дать своей жен возможность соединиться съ другимъ на законномъ основаніи. Конечно, это уже черезчуръ! Было бы слишкомъ много требовать, чтобы мужья, для того, чтобы дать возможность жен выйти замужъ за человка ею любимаго и тмъ избжать непріятностей положенія, непризнаваемаго обществомъ — сами подвергали себя, переселенію въ страны не открытыя еще извстнымъ русскимъ путешественникомъ Макаромъ и его телятами. Скажемъ боле: такое разршеніе вопроса вовсе не желательно, а желательно, чтобы разладъ, вносимый въ установившуюся жизнь чувствомъ, преодолевающимъ разсчеты разсудка, улаживался какъ можно спокойне и выгодне для обихъ сторонъ. Люди, умвшіе стать выше предразсудка и находятъ этотъ исходъ въ откровенномъ разрыв, а практическіе мужья, продающіе своихъ женъ, даже умютъ и оградить союзъ любящихся законнымъ бракомъ, не прикидываясь для этого самоубійцей и не отправляясь въ Америку.
Вообще, вопросъ столь существенный въ жизни женщины, какъ соединеніе съ мужчиной, выводится современной женщиной на боле искреннюю и твердую почву. Ныншняя двушка находитъ, что бракъ не есть соединеніе двухъ любящихся голубковъ, а прочный и здраво обсужденный союзъ двухъ сочувствующихъ другъ другу лицъ на трудъ и дло жизни. Современная двушка не только не отрицаетъ брака, какъ полагаютъ нкоторые: она вполн признаетъ его значеніе и важность въ жизни и потому строитъ его на твердой почв согласованія большихъ по возможности условій для спокойнаго и счастливаго сожительства, а элементъ страстнаго чувства, съ которымъ невозможно спорить, а иногда и бороться, какъ ненормальный и случайный, ставитъ совершенно отдльно.
Такъ какъ мы отвели мсто вопросу любви въ статьяхъ о героиняхъ, то здсь кстати будетъ сказать, что (кром исканія выхода изъ тхъ столкновеній, гд чувство идетъ въ. разрзъ съ общепринятыми условіями), вообще самое понятіе о любви поставлено позднйшею литературой совершенно на иную почву: женщина, для которой въ прежнія времена любовь служила ореоломъ и подножіемъ, нын срываетъ драпировку съ этого чувства и низводитъ его на настоящій уровень. Начатьсъ того, что современная, женщина не длаетъ для себя изъ любви единственнаго кумира, исключительную цль и занятіе жизни. Она ищетъ, какъ мы видли, другаго, боле обширнаго поля дятельности. Дале. Ола увидала, что любовь идеальная, мечтательная любовь, не имющая подъ собою почвы, которая тмъ не мене считалась нкогда самымъ возвышеннымъ, первйшимъ сортомъ любви, есть пустое и вредное раздраженіе и самое глупое препровожденіе времени. Наконецъ, нкоторыя женщины пытались завоевать въ дл любви хотя часть тхъ правъ — конечно въ свобод выбора, а не легкости и развратности его — которыя пріобрли или, лучше сказать, отмежевали себ мужчины и не стали соединять съ нею условныхъ рыцарскихъ понятій о чести, которыя невсть почему приплетены къ ней, а замнять ихъ понятіями о честности, т. е. прямот и разумности дйствій. Вс эти стороны предмета вмст взятыя, выраженныя иногда въ частностяхъ женщинами, боле представительницами идеи, чмъ типовъ, ставятъ вопросъ чувства и любовныхъ отношеній на положительную и разчищенную почву и снимаютъ его съ тхъ размалеванныхъ облаковъ, на которыя взмостили его, если не сами грубые и глупые рыцари, которые съ женщинами обращались какъ съ рабынями, то по крайней мр рыцарская и романическая литература.
Начавъ дло исканія самостоятельности и равноправности съ вопроса о чувствахъ, женщины послдняго десятилтія не остановились на немъ, а повели его дальше, перенося на экономическую почву. Въ предъидущихъ очеркахъ мы видли рядъ женщинъ, которыя задачу своей жизни ставили въ помощи мужчин и служеніи длу имъ избранному,— и если возвышали свои требованія до служенія общечеловческимъ интересамъ, то и ихъ пытались удовлетворить не непосредственно, а тоже черезъ мужчину, или научая и ободряя этого мужчину или ему содйствуя. Позднйшія женщины стремясь и въ этомъ случа отдлить себя отъ зависимости мужчины, въ то же время поняли, что эта зависимость и закрпощенность произошли отъ чисто экономическихъ условій и потому перенесли и свои заботы прежде всего на упроченіе своей экономической независимости, на пріобртеніе своего куска хлба. Это исканіе честнымъ трудомъ заработать свой кусокъ хлба сдлалось преобладающей чертою двушки, выставленной новйшей литературой (‘живая душа’, ‘Свой хлбъ’). Она указываетъ намъ между прочимъ на тотъ утшительный фактъ, что здравая современная мысль пробила себ дорогу въ такіе классы женщинъ, для которыхъ въ прежнія времена она была недоступна, и что главный составъ ‘новыхъ женщинъ’ какъ и ‘новыхъ людей’ дали сословія не пользующіяся экономической обезпеченностью. Понятно, что для такихъ женщинъ вопросъ о возможности заработать собственный кусокъ хлба своимъ честнымъ трудомъ и открытіе къ тому способовъ есть первый и существеннйшій вопросъ въ жизни. Это вопросъ ихъ освобожденія.
Но къ несчастію экономическая жизнь не только въ Россіи, но и въ другихъ боле развитыхъ странахъ стоитъ еще на такомъ уровн, что самый упорный и постоянный женскій трудъ доставляетъ трудящейся дйствительно не много боле одного куска хлба. Тяжелая жизнь гувернантки, учительницы, швеи, освобождая двушку отъ своего домашняго гнета, налагаетъ на нее гнетъ нанимателей и все-таки не даетъ возможности къ самостоятельной жизни. Самыя успшныя средства освобожденія на которыя, указываетъ намъ позднйшая литература — это тотъ самый старый и ежедневный способъ, къ которому прибгала и прежде двушка — освобожденіе съ помощію мужчины — замужство. Такъ, Вра Павловна, сколько ни искала съ Лопуховымъ возможности вырваться изъ семьи, не нашла ничего лучшаго, какъ выйти за него замужъ и жить большею частію его трудомъ. Такъ, Щетинина (въ повсти ‘Трудное время’) ищетъ самостоятельной дятельности сначала съ помощью мужа, потомъ его пріятеля, котораго готова полюбить. Разница въ этомъ случа между прежнею и новою женщиною та, что первая съ замужствомъ перемняла только одинъ гнетъ на другой, тогда какъ ныншняя двушка выбираетъ осторожне и смотритъ независиме, а современный взглядъ на отношеніе къ женщинамъ въ большинств ныншняго молодаго поколнія, бывшій въ прежнія времена удломъ только людей самыхъ развитыхъ, облегчаетъ ей этотъ выборъ. Но что и современная женщина не можетъ еще обойтись безъ помощи мужчины, въ томъ нтъ ничего страннаго: жизнь скачковъ не длаетъ, и тотъ, кому въ теченіе вковъ не позволялось ходить на своихъ ногахъ, рдко и трудно можетъ встать безъ поддержки дружественной руки.
До сихъ поръ мы говорили о женщинахъ, добивающихся только своего куска хлба, но кусокъ хлба не есть цль, чего не понимаютъ нкоторые современные авторы, онъ только средство, это только первый шагъ къ независимости. Поэтому, посмотримъ на тхъ боле счастливыхъ женщинъ, которыя по своему положенію могутъ обойтись безъ этого тяжелаго шага, зачастую поглощающаго энергію и трудъ цлой жизни.
Вра Павловна (романа ‘Что длать’), имющая возможность, благодаря мужу (объ урокахъ ея упоминается только всколзь и то вначал) нжиться въ постел и пить чай съ самыми густыми сливками, задумываетъ на досуг придти на помощь трудящейся женщин и заводитъ женскую швейную на началахъ общаго труда. Швейная эта процвтала, и по ея примру завелись другія швейныя и тоже начали процвтать, и вроятно (по крайней мр, ‘въ роман) растились бы, множились и населили Петербургъ еще боле, если-бы невстртилось извн какихъ-то препятствій. Посл этого Вра Павловна, выйдя уже замужъ за Кирсанова, приходитъ къ другой мысли. Она говоритъ, что сфера женской дятельности, кром семейныхъ обязанностей, чрезвычайно узка и потому на открытыхъ для нея уже тропинкахъ, какъ напримръ, обязанности гувернантки и проч., толпится слишкомъ много желающихъ и потому надо расширить но возможности этотъ кругъ дятельности. Чтобы открыть новые пути, нужно бороться съ препятствіями, нужно опираться на дружескую руку. Вра Павловна не нуждается въ средствахъ къ жизни, и потому можетъ жертвовать временемъ и энергіей для борьбы, вначал всегда неблагодарной и часто безуспшной, она въ лиц любимаго мужа иметъ дружескую руку, слдовательно, поставлена въ положеніе самое благопріятное. Поэтому она считаетъ своею обязанностію работать въ этомъ смысл на пользу женщины и пробуетъ сдлаться женскимъ медикомъ. И такъ, устройство общаго труда и. расширеніе круга дятельности для женщинъ — таковы первыя попытки и средства къ улучшенію положенія женщины, предлагаемыя женщиной 60-хъ годовъ.
У второй замчательной женской личности, выставленной намъ позднйшей литературой, стремленія шире, но не опредленне.— Марья Николаевна Щетинина жила въ деревн, съ мужемъ. Въ молодой красивой помщиц кипла жажда жизни и жизни не эгоистичной, а полной, разумной общественной жизни. Марья Николаевна помогала по силамъ крестьянамъ, искала дятельности, не совсмъ удовлетворялась своею, но думала, что она все-таки длаетъ нчто. Пріздъ стараго товарища ея мужа, разбитаго жизнью скептика и непримиримаго отрицателя, Рязанова, и разговоры съ нимъ выказали ей всю затрапезную изнанку ея жизни. Марья Николаевна вспылила, ссорится съ мужемъ и упрекаетъ его, что онъ сдлалъ изъ нея ключницу.
‘Ты мн сказалъ (говоритъ она про время сватовства) ‘мы будемъ вмст работать, мы будемъ длать великое дло, которее можетъ быть погубитъ насъ, и не только насъ, но и всхъ нашихъ, но я не боюсь этого. Если вы чувствуете въ себ силы, пойдемте вмст’. Я и пошла. Конечно, я тогда была еще глупа, я не совсмъ понимала, что ты тамъ мн разсказывалъ. Я только чувствовала, я догадывалась. И я пошла-бы куда угодно. Вдь ты видлъ, я очень любила мою мать и я ее бросила. Она чуть не умерла съ горя, а я все-таки ее бросила, потому что я думала, я врила, что мы будемъ длать настоящее дло. И чмъ же все кончилось? Тмъ, что ты ругаешься съ мужиками изъ за каждой копйки, а я огурцы солю да слушаю какъ мужики бьютъ своихъ женъ и хлопаю на нихъ глазами. Послушаю, послушаю, потомъ опять примусь огурцы солить. Да, если-бы я желала быть такою, какою ты меня сдлалъ, такъ я бы вышла за какого нибудь Шишкина, теперь у меня можетъ быть ужъ трое дтей было-бы. Тогда я по крайней мр знала-бы, что я самка, что я мать, знала-бы что я себя гублю для дтей, а теперь… Пойми, что я съ радостію пошла бы землю копать, если-бы это нужно было для общаго дла. А теперь… Что я такое? Экономка господина Щетинина, просто на просто экономка, которая выгадываетъ каждый грошъ и только и думаетъ о томъ: ахъ, какъ-бы кто не сълъ лишняго фунта хлба! Ахъ, какъ-бы!… какая гадость!
— Маша! подходя къ ней, дрожащимъ голосомъ сказалъ Щетининъ, схвативъ ее за руку. Маша что ты говоришь? Да вдь… ну, да… да вдь я люблю тебя. Ты понимаешь это?
— Да я тебя люблю… сдерживая слезы, говорила она, я понимаю, что и ты — ты ошибся, да я то, не могу я такъ. Пойми, не могу я… огурцы солить’…
Въ этой выходк и укорахъ Марьи Николаевны много неопредленныхъ порывовъ, много молодаго задора, но нельзя не признать, что женщина въ положеніи Марьи Николаевны, особенно не будучи матерью, можетъ и должна длать нчто боле, чмъ солить огурцы.
Вспышка на первый разъ не иметъ видимыхъ послдствій. Но всякая зародившаяся мысль, какъ растеніе, какъ животное, должна прожить свою жизнь, должна развиться, созрть и умереть,— и чмъ глубже и шире мысль, тмъ она сильне пускаетъ корни и упорне развивается. Такъ было и съ мыслью о несостоятельности настоящей дятельности, пробудившейся въ голов Марьи Николаевны: съ жаждой иного лучшаго дла. Но такъ какъ женская мысль боле, чмъ мужская, подвержена вліянію того, что мы называемъ чувствомъ, тсне, въ таинственномъ процесс своего развитія, связана съ чувственными впечатлніями, боле подчиняется имъ и въ свою очередь боле на нихъ вліяетъ, — то Марья Николаевна вскор начинаетъ любить того, кто разъяснилъ ей ея настоящее положеніе, далъ ея мыслямъ новое направленіе, точно также какъ она полюбила сначала и за то же самое, обманувшаго ея ожиданія, Щетинина. Она почти сама признается, сама предлагаетъ свою любовь Рязанову и хочетъ идти съ нимъ рука объ руку.
Въ этой любви Марьи Николаевны мы еще рзче замчаемъ черту уже проглядывающую у позднйшихъ женщинъ. Это уже. Женщина, для которой любовь отодвигается на второй планъ, она ищетъ въ любви только средства для достиженія своего идеала жизни. Тургеневскія Елена и Наташа увлекались вслдъ за поразившими ихъ мужчинами, Вра Павловна искала въ замужств съ Лопуховымъ средства освободиться отъ своей печальной семейной жизни, она преслдовала цль личную: Марья Николаевна ищетъ, въ жизни съ мужемъ и потомъ Рязановымъ, средства служить общественному длу, но она нейдетъ слпо за вожаками и, какъ скоро видитъ, что ни тотъ ни другой служить ей не могутъ, она охладваетъ къ нимъ,— ихъ бросаетъ. Не мене замчательно и отношеніе къ ней Рязанова. Это уже не человкъ, который ищетъ только ‘срывать цвты удовольствія’ съ любимой женщиной, это также и не фразеръ, который говоритъ какъ Щетининъ: ‘пойдемъ длать общее дло’ — тогда какъ знаетъ, что общаго дла они никакого не сдлаютъ… Но стремленія молодой женщины и особенно объясненія ея съ Рязановымъ такъ любопытны и своеобразны, что мы позволимъ себ цликомъ выписать ихъ изъ подлинника.
Марья Николаевна пришла къ промокшему отъ дождя Рязанову во флигель, поить его какъ заботливая хозяйка малиной съ ромомъ, а между тмъ, допытывается какова его жизнь и получаетъ въ отвтъ, что ‘это и не жизнь совсмъ, а такъ какая-то дребедень, про которую и сказать нечего’.
Она, разумется, не вритъ этому и полагаетъ, что Рязановъ не хочетъ быть съ ней откровеннымъ.
— Неужели я этого не стою? Послушайте, вдругъ заговорила она и протянула ему руку. Хотите вы быть моимъ другомъ? а? Хотите?
Рязановъ молча, не глядя ей въ лицо, пожалъ ея руку, потомъ осторожно освободилъ свою и положилъ ее на столъ.
Марья Николаевна, покачнувшись къ нему, ждала, что онъ скажетъ.
— Да, наконецъ выговорилъ онъ, это, конечно, очень пріятно, только.:
— Что?
— Только я право не понимаю, какая же между нами можетъ быть дружба, кончилъ онъ въ полголоса, какъ будто самъ съ собой разсуждалъ, ничего изъ этого не выйдетъ.
— А если вы не понимаете, скороговоркой прибавила она, такъ я вамъ скажу, что я узжаю отсюда.
— То есть какъ? Совсмъ?
— Да, совсмъ. Между мной и моимъ мужемъ все кончено. Я свободна,
— Вотъ какъ, глядя въ полъ тихо произнесъ Рязановъ.
— Теперь я бы желала только одного, все больше и больше воодушевляясь говорила Марья Николаевна, я бы желала устроить такъ мою жизнь, чтобы я могла вс силы, вс способности мои употребить на то, чтобы хоть въ чемъ нибудь вамъ быть полезной. Я много не желаю, мн хотлось-бы только хоть чуть-чуть помогать вамъ въ вашихъ занятіяхъ. Что вы мн скажете, то я и буду длать. Сначала, конечно, мн будетъ нужна ваша помощь, потому что я вдь ничего не умю, а потомъ я попривыкну по немногу. Такимъ образомъ мы и будемъ помогать другъ другу — Въ чемъ?
— Какъ въ чемъ?!
— Подумали-ли вы, въ чемъ-же это мы съ вами будемъ помогать другъ другу? И какое это такое занятіе вы нашли, я не понимаю хорошенько. Учиться что-ли мы будемъ другъ у друга или такъ просто жить?… Да нтъ постойте! Прежде всего вотъ что: вы-то собственно зачмъ дете?
— Вы все-таки не знаете?
— Все-таки не знаю.
— Хорошо. Я вамъ скажу. Я ду для того, что-бы начать новую, совсмъ новую жизнь. Мн эта опротивла, эти люди мн гадки да и вся эта деревенская жизнь. Я могла жить здсь до тхъ поръ, пока я еще ждала чего-то, однимъ словомъ, пока я врила: теперь я вижу, что больше ждать мн нечего, что здсь можно только наживать деньгу, да и то чужими руками. Къ помщикамъ и ко всмъ этимъ хозяевамъ я чувствую ненависть, я ихъ презираю, мужиковъ мн конечно жаль, но что же я могу сдлать? Помочь имъ я не въ силахъ, а смотрть на нихъ и надрываться я тоже не могу. Это невыносимо. Ну, скажите же теперь вдь это правда? Вдь не зачмъ мн больше здсь оставаться? Да?
— Да, разумется, если ужъ это вамъ такъ противно.
— Вы это такъ говорите… Мн кажется вы не желаете, чтобы я хала?
— Напрасно вамъ это кажется. Напротивъ, я желаю, чтобы вы длали именно то, что вамъ хочется, но кром того я желаю еще получить отвтъ на вопросъ, который я вамъ сдлалъ: зачмъ вамъ хочется туда?
Онъ показалъ на окно.
— Что васъ влечетъ dahin, dahin? Уже не думаете ли вы серьезно, что тамъ растутъ лимоны?
— А знаете-ли, въ самомъ дл, какъ я представляю себ, что такое тамъ? Я всегда воображала, что тамъ гд-то живутъ такіе отличные люди, такіе умные и добрые, ко торые все знаютъ, все разскажутъ, научать какъ и что длать, помогутъ, пріютятъ всякаго, кто къ нимъ придетъ…. однимъ словомъ хорошіе, хорошіе люди…’
Но эти мечтанія о хорошихъ людяхъ, какъ и прочія мечты Маріи Николаевны, Рязановъ убиваетъ горько насмшливымъ отвтомъ, уже разъ приведеннымъ нами, что хорошіе люди перевелись, а осталась мелкота, которая, впрочемъ, вс дла справитъ, вс артели заведетъ, на законномъ основаніи, и пріютитъ и порядки покажетъ…
Молодая женщина, разумется, не удовлетворилась этимъ разумнымъ отвтомъ жестоко охлажденнаго человка, понявшаго всю пустоту неясно опредленныхъ и нехорошо обдуманныхъ стремленій, она просто даже не поврила тому, чему не хотлось ей врить, еще боле осталось неудовлетвореннымъ то чувство ея къ Рязанову, о которомъ она старалась дать понять ему, но на это чувство она хочетъ добиться положительнаго отвта, черезъ него думаетъ забраться въ душу Рязанова и узнать т сокровенныя мысли, которыя такъ влекутъ ее къ нему и которыя онъ такъ упорно таитъ отъ нея.
— Вы мн все-таки не сказали…. Вы мн ничего положительнаго не сказали о толъ…. она замялась и все ниже и ниже нагибаясь къ столу, съ разстановкой, почти шопотомъ прибавила:,
— Неужели вы не знаете до сихъ поръ….
— Я знаю только одно, перебилъ ее Рязановъ, и самымъ положительнымъ образомъ знаю, что я завтрашній день уду.
— Куда, быстро поднимая голову, спросила Марья Николаевна?
— Да это смотря потому, какъ… вообще въ разныя мста.
Марья Николаевна не спускала съ него глазъ и все еще ждала чего-то.
— Больше къ югу, прибавилъ Рязановъ.
Она не шевельнулась, даже не вздрогнула и продолжала по прежнему смотрть на него, хотя по глазамъ ея видно было, что она уже не ждетъ ничего и мысли ея полетли дальше.
Слышите? Молодая женщина сама почти признается въ любви,— молодой человкъ рзко отказывается отъ нея, но прежде чмъ почувствовать оскорбленіе ‘мысли ея полетли дальше’. Ясно, что не любовь двигала этой женщиной, что любовь являлась тутъ какъ подспорье, подкралась по старой женской привычк класть въ мысль свое чувство съ тою разницей, что тутъ наоборотъ чувство закралось въ мысль.
Но какъ бы ни была скрытна любовь, дло не обошлось безъ тайной и болзненной борьбы съ той и съ другой стороны.
— Время Подходитъ ненастное, продолжалъ Рязановъ, глядя въ окно, дождь идетъ. Видите погода-то как^я сволочь!
Марья Николаевна все смотрла на него и должно быть не слышала, взглядъ ея перешелъ съ Рязанова на стну и остановился, на лиц у нея ничего не выражалось: она была совсмъ неподвижна и только вдругъ какъ то осунулась, точно посл трудной болзни.
Рязановъ замолчалъ и началъ пристально всматриваться въ нее. Слегка нахмуривъ брови, онъ водилъ глазами по всему ея лицу, по вытянутымъ и неподвижно лежащимъ на стол рукамъ ея, а самъ въ тоже время основательно и не торопясь мялъ свои собственныя руки такъ, что пальцы, на нихъ хрустли, потомъ хотлъ было вздохнуть, набралъ воздуху, но сейчасъ же закусилъ губу и подавилъ этотъ вздохъ потомъ всталъ и задлъ за столовую ножку.
— А?! вдругъ очнувшись, пугливо спросила Марья Николаевна.
Рязановъ молча доставалъ съ окна какую-то книгу.
Она провела по лицу рукой, посмотрла вокругъ и наступивъ на платье, ничего не замчая, сдлала было нсколько шаговъ къ двери, но тутъ о становилась и обернулась. Рязановъ стоялъ потупившись у окна съ книгою въ рук. Марья Николаевна взглянула на него и ровнымъ холоднымъ голосомъ сказала:
— Прощайте!
— Куда вы? Тихо спросилъ онъ.
— Я ду…. то есть теперь я иду домой, а потомъ поду….
— Туда?
— Да, туда, твердо сказала она и пошла къ двери.
— Желаю вамъ успха, не трогаясь съ мста проговорилъ онъ уже въ то время, когда она уходила изъ комнаты, и почти въ то-же мгновенье изо всей силы швырнулъ книгу подъ столъ и, схвативъ себя обими руками за волосы, бросился впередъ…. Но тутъ же остановился, опустилъ руки, покачалъ головой, улыбнулся и сталъ ходить по комнат.
Мы привели эту характеристическую сцену, чтобы сказать послднее слово о любовныхъ отношеніяхъ, которымъ мсто отвели въ стать о героиняхъ. Здсь, въ этомъ молчаливомъ разрыв, мы видли женщину, для которой любовь уже на второмъ план. И со стороны этой женщины и борьба, и страданіе не сильны и не дорого стоятъ. Он гораздо сильне и тяжеле для мужчины. Рязановъ если не сильно любитъ, то жажда зарождающейся страсти, любовь красивой, молодой, образованной и энергичной женщины, которая сама протягиваетъ ему руку — все должно было обаятельно подйствовать на этого разбитаго, бездомнаго и одинокаго скитальца. Но Рязановъ человкъ дйствія, человкъ дла и дла общественнаго, а не личнаго, онъ видитъ, что ничего прочнаго не выйдетъ изъ этой любви, изъ этой связи, что сама эта женщина, наконецъ, любитъ не его, но ту ясно выработанную цль, то дло, которое она видитъ въ немъ и которыхъ — онъ это знаетъ — не можетъ онъ ей дать, потому что нтъ ихъ пока у него самого. Значить надобно все разорвать! Это говоритъ ему его честный и трезвый умъ и Рязановъ, чего бы то ни стоило ему, разрываетъ. И тутъ надо отдать Рязанову справедливость, онъ разрываетъ такъ, какъ долженъ разорвать человкъ, всецло посвятившій себя суровому длу. Онъ разрываетъ сухо, почти грубо, безъ фразъ, но за то прочно. Нтъ ни словъ, ни намековъ, выдающихъ надежду и сожалніе, оставляющихъ какую нибудь пищу чувству, нтъ никакихъ фразъ и красивой рисовки. Операція сдлана чисто и твердо и за то исцленіе будетъ скоро и прочно!
Оно такъ и было. Вотъ какъ происходило разставанье. На другой день, когда Рязановъ собрался узжать и простился съ Щетининымъ, молодая хозяйка остановила его, когда онъ проходилъ мимо залы, тоже чтобы проститься.
Лице ея было совершенно спокойно, даже какъ будто торжественно, и напоминало то выраженіе, какое было на немъ три мсяца назадъ, когда Рязановъ только что пріхалъ въ деревню.
— Мы съ вами, начала она, столько говорили все лто, что…
— Все уже переговорили, подсказалъ Рязановъ.
— Нтъ еще не все, сухо замтила она. Такъ какъ говорили больше вы, а я все только слушала, то теперь ваша очередь выслушать, что я вамъ скажу {Какъ это напоминаетъ отповдь Татьяны въ послднемъ ея объясненіи съ Онгинымъ: ‘сегодня очередь моя’! Но какая безконечная разница между взглядами женщинъ, да и отношеніями къ нимъ мужчинъ! Вотъ гд боле всего видно насколько т и другія ушли впередъ въ этотъ промежутокъ времени, въ своемъ развитіи.}.
— Слушаю-съ, наклоняя голову, сказалъ Рязановъ.
— Я хотла… во первыхъ, я хотла поблагодарить васъ за все, что вы для меня сдлали и кром того еще за вчерашній разговоръ.
Рязановъ стоялъ передъ нею наклонивъ голову, опустивъ глаза и слушалъ.
— За это объсненіе я особенно вамъ благодарна. На слов ‘особенно’ она сдлала удареніе.
— Этимъ объясненіемъ вы предостерегли меня отъ очень важной ошибки. Въ эту ночь я пережила душевный кризизъ, но теперь ужь совсмъ здорова. Вы помогли мн въ этомъ. Вы можетъ быть и сами не знали, какую оказали мн услугу. Но я вамъ должна сказать еще одну вещь, которая васъ, вроятно, удивитъ. Слушайте! Вс ваши разсужденія, все, все ршительно я помню и знаю, что это такъ, что вы мн все правду говорили….
— Да-съ.
— Но, странное какое дло, представьте, что сегодня я ужъ вамъ не врю, то есть я какъ-то вамъ именно не врю… Это васъ удивитъ конечно.
Но Рязановъ не удивляется и находитъ, что такъ и быть слдовало.
— Не врьте никому и мн въ томъ числ: тмъ лучше, меньше будетъ душевныхъ кризисовъ, меньше ошибокъ.
— Нтъ, я на это не согласна, отвчаетъ молодая женщина. И они холодно простились.
Все это совершенно послдовательно, совершенно жизненно, и доказываетъ въ автор, кром художественнаго таланта, правдивое отношеніе къ дйствительности. Молодая полная жизни женщина не можетъ примириться съ сухимъ скептицизмомъ человка, только что вырвавшагося изъ страшныхъ когтей перелома, она не можетъ вовсе не врить и въ то же время не можетъ врить человку, къ которому только что охладла. Правъ былъ Рязановъ, объяснивъ на прощанье Щетинину истинную причину его и своей размолвки и съ молодой женщиной:
— ‘Основаніе тутъ, братъ, жизнь. Жить хочетъ женщина, а мы съ тобой такъ только, въ качеств благородныхъ свидтелей, участвуемъ въ этомъ дл. И роли-то наши самыя пустыя: ты ей нуженъ былъ для того, чтобы освободиться отъ матери, я ее отъ тебя освободилъ, а отъ меня ужъ она сама освободилась, теперь ей никто не нуженъ, — сама себ госпожа’…
Да! Молодая женщина хочетъ жить полной свободной жизнью. Она, какъ видимъ, освободилась отъ мужа и мужъ (отдадимъ ему эту справедливость) не пользуется имющеюся въ его рукахъ возможностью удержать жену. Молодая женщина ищетъ полноты жизни и, какъ слдуетъ ожидать отъ развитой женщины, ищетъ ее въ дл самомъ честномъ и жизненномъ, въ труд на расширеніе женской жизни. Она бросаетъ свое теплое, свитое уже гнздо, мужа, котораго еще недавно любила, вс удобства привольной жизни — и идетъ туда… Что же ждетъ ее въ этомъ тамъ? Попадетъ-ли она въ эту мелкоту, которая, по выраженію Рязанова, вс дла справляетъ и пріютитъ, и порядки ей свои и артели укажетъ? Или она попадетъ въ другой боле трезвый и сдержанный кружокъ?
Приведенная нами повсть не говоритъ о дальнйшей участи Щетининой, какъ Рязановъ не даетъ ей самой отвта, на жадно выспрашиваемый ею вопросъ — ‘что длать?’ Но позднйшая литература уже отвтила на этотъ вопросъ и отвтила нсколько иначе чмъ романъ, носящій это заглавіе. Мы знаемъ, что Щетинину встртитъ утомительная борьба, что ей удастся, можетъ быть, создать какое-нибудь маленькое дло для себя, но что общему длу она принесетъ мало пользы или по крайней мр пользу отрицательную. Тяжелыми усиліями и почти непреодолимыми препятствіями, встрчающими одинокихъ труженицъ, ничтожностью достигаемыхъ результатовъ, она можетъ быть докажетъ, какъ доказываютъ намъ много другихъ героинь современныхъ повстей, ту мысль, которую мы имли уже случай высказать въ одномъ литературномъ произведеніи, что единичныя усилія отдльныхъ лицъ мало помогаютъ длу, что для этого нужны общія усилія всхъ женщинъ и, что важне всего, усилія правильно организованныя и разумно руководимыя.
И требованія современной женщины по счастью таковы, что эта организація не нуждается ни въ какой тайн и не можетъ ожидать неодолимыхъ препятствій…