СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
МАРКА ТВЭНА
ТОМЪ ПЕРВЫЙ.
ЮМОРИСТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ и РАЗСКАЗЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія братьевъ Пантелеевыхъ, Верейская, No 1
1896.
Переводъ В. О. T.
http://az.lib.ru
ИСТОРІЯ СЪ ПРИВИДНІЯМИ.
ИСТОРІЯ СЪ ПРИВИДНІЯМИ.
История с призраком, Твен Марк, Год: 1870
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Я нанялъ себ на Брудве большую комнату въ громадномъ старомъ дом, верхній этажъ котораго, необитаемый въ продолженіи нсколькихъ лтъ, былъ давно уже предоставленъ пыли, паутин, пустот и молчанію. Когда я въ первую ночь подымался въ свою комнату, мн казалось, что я пробираюсь между гробами, врываясь непрошеннымъ гостемъ въ частную жизнь мертвецовъ. Впервые въ жизни я ощущалъ какой-то суеврный страхъ и, неожиданно наткнувшись въ темномъ углу лстницы на облпившую мн лицо мягкую ткань паутины, невольно вздрогнулъ, какъ бы при встрч съ привидніемъ.
Когда добравшись, наконецъ, до своей комнаты, я захлопнулъ дверь, оставивъ за собою гниль и мракъ лстницы, мною овладло почти радостное чувство. Въ пріятномъ ощущеніи тепла и свта я подслъ къ весело пылавшему камину и просидлъ такъ часа два, раздумывая о минувшихъ временахъ, вызывая въ памяти прожитую жизнь и полузабытыя, подернутыя туманомъ прошлаго, лица, чутко прислушиваясь душой къ давно уже и на вки переставшимъ звучать милымъ голосамъ и любимымъ когда-то мелодіямъ, которыя теперь никто уже больше не поетъ. И пока мечты мои боролись съ какимъ-то сгущавшимся вокругъ ихъ мракомъ, — порывистый втеръ на двор сталъ незамтно переходитъ въ заунывный стонъ, свирпый шумъ дождя, рвавшій оконныя ставни, обращался въ тихое постукиваніе и уличный шумъ понемножку затихалъ, пока, наконецъ, беззвучно не замерли вдали торопливые шаги послдняго запоздалаго нпіехода. Огонь въ камин потухъ. Мною овладвало чувство одиночества. Я всталъ и началъ раздваться, ступая на цыпочкахъ по комнат и стараясь длать все какъ можно тише, какъ будто боялся разбудить дремавшаго вблизи врага. Я летъ въ постель, накрылся и молча прислушивался къ дождю, втру и тихому поскрипыванію ставенъ, пока, наконецъ, вс эти звуки не слились вмст и я заснулъ, убаюканный ими.
Я спалъ крпко, но какъ долго,— не знаю. Вдругъ я проснулся и сразу же почувствовалъ себя въ какомъ-то тревожномъ, выжидательномъ состояніи. Кругомъ царила глубокая тишина. Я ничего не слышалъ, кром біенія собственнаго сердца. Спустя нсколько минутъ одяло начало медленно сползать къ моимъ ногамъ, точно его кто-то осторожно тащилъ къ себ. Я лежалъ, не шевеля ни однимъ членомъ, не произнося ни одного звука. Одяло продолжало медленно сползать… Я порывисто потянулъ его обратно и закутался въ него съ головой. Я ждалъ, прислушивался, опять ждалъ… Кто-то снова настойчиво началъ дергать одяло, и я снова впалъ въ оцпенніе, отсчитывая секунды, тянувшіяся какъ столтія. Одяло опять сползло съ груди… Собравъ всю свою энергію, я рванулъ его обратно и изо всхъ силъ уцпился за него руками. Я ждалъ… Постепенно начались снова легкія подергиванія, я держалъ все крпче и крпче. Подергиванія стали усиливаться, и вдругъ одяло рванулось съ такой силой, что я не могъ удержать его: оно сползло съ меня въ третій разъ… Я застоналъ. И точно въ отвтъ, раздался чей-то стонъ у моихъ ногъ! Холодный потъ выступилъ у меня на лбу. Я былъ почти мертвъ отъ страха. И вдругъ въ комнат раздались тяжелые шаги, — какъ мн казалось, шаги слона, настолько мало походили они на человческіе. Но они удалялись, — и въ этомъ было единственное мое утшеніе. Я ясно слышалъ, какъ ‘нчто’ достигло двери, миновало ее, не стукнувъ при этомъ ни замкомъ, ни ключемъ, и продолжало медленно шествовать дале, сопровождаемое трескомъ и скрипомъ половицъ и ступенекъ. Затмъ наступила опять гробовая тишина…
Придя немножко въ себя, я попробовалъ успокоиться на томъ что ‘все это былъ кошмаръ, тяжелый кошмаръ и больше ничего!’ И такъ я лежалъ и раздумывалъ, пока, наконецъ, не убдилъ себя, что это дйствительно былъ только скверный сонъ и пока неразсмялся надъ собственной трусостью.
Вставъ съ кровати и засвтивъ огонь, я тщательно осмотрлъ замокъ и задвижку: все оказалось въ томъ самомъ положеніи, въ какомъ и было, когда я заперъ за собою дверь. Я еще разъ разсмялся и теперь уже совершенно искренно. Закуривъ трубку, я былъ готовъ опять расположиться у камина, но вдругъ… трубка выскользнула изъ моихъ ослабвшихъ пальцевъ, кровь разомъ отхлынула съ моихъ щекъ и спокойное дыханіе перешло въ тяжелую одышку. Въ пепл у камина рядомъ съ отпечаткомъ моей необутой ноги я различилъ явственный слдъ другой ноги на столько громадный, что въ сравненіи съ нею моя собственная казалась совсмъ дтской. Не могло быть сомннія: ‘кто-то’ былъ въ моей комнат и слоновые шаги — не пустой сонъ!
Я потушилъ газъ и, шатаясь отъ страха, вернулся въ постель. Долго лежалъ я такъ, окруженный сплошнымъ мракомъ, вглядываясь въ него и прислушиваясь. И вотъ послышалось какое-то шарканье, какъ будто по полу ползло чье-то громадное тло, потомъ тло это точно упало, такъ что въ комнат задрожали окна. И въ то же время въ отдаленныхъ частяхъ дома начался неясный шумъ отворяемыхъ и затворяемыхъ дверей. Я различалъ, какъ чьи-то шаги то приближались, то удалялись, то вверхъ, то внизъ по лстниц.
Иногда они приближались къ самымъ моимъ дверямъ, останавливались здсь и снова удалялись. Гд-то вдали раздавалось слабое бряцанье цпей, я прислушивался къ этому бряцанью: вотъ оно близко, вотъ цпи тяжело волокутся по лстниц, вотъ новый звонъ цпей, ударившихся о новую ступеньку, вотъ… Существо въ цпяхъ несомннно приближалось… Я уже улавливалъ невнятное бормотанье, невольно вырвавшійся, но силою сдержанный крикъ, шуршанье невидимыхъ одеждъ, шелестъ незримыхъ крыльевъ…
Я понялъ, что кто-то ворвался въ мою комнату и что теперь я уже не одинъ въ ней. Надъ моей постелью ‘что-то’ сопло, тяжело переводя дыханіе и таинственно нашептывая какіе-то звуки. Три маленькихъ шарика, освщенныхъ фосфорическимъ блескомъ, засверкали надъ изголовьемъ моей кровати, ярко вспыхнули на одно мгновеніе и покатились внизъ, два прямо мн на лице, а третій на подушку. Здсь они разсыпались искрами, какъ бы разжижились, и на ощупь казались тепловатыми. Можно было подумать, что падая они превратились въ кровяныя капли, но за темнотою, я не могъ убдиться въ этомъ. Потомъ передо мною вдругъ замелькали мертвенно-блдныя лица и блыя, вытянутыя впередъ и отдлившіяся отъ туловища руки, державшіяся одну минуту въ воздух и внезапно исчезнувшія. Шепотъ, голоса и шушуканье умолкли, наступила вновь торжественная тишина. Я, въ ожиданіи, прислушивался, чувствуя, что мн необходимо или зажечь огонь, или немедленно умереть отъ страха. Я съ трудомъ поднялся на локт, хотлъ приссть, но наткнулся лицомъ на чью-то потную руку… Силы разомъ оставили меня и я снова повалился на кровать, какъ пораженный параличемъ. Шуршанье раздалось у дверей и сразу оборвалось: казалось, что чудовище исчезло.
Когда вновь наступила тишина, я, истомленный и ослабшій, кое-какъ сползъ съ кровати и дрожащей рукою столтняго старца зажегъ огонь. Свтъ сразу подйствовалъ на меня успокоительно. Присвъ, я углубился въ полу-сонливое разсматриваніе отпечатка ноги на пепл. По немножку очертанія ея стали какъ будто сглаживаться и пропадать. Я поднялъ глаза вверхъ: широкое пламя газоваго рожка начинало медленно гаснуть. И въ это же самое мгновеніе опять послышались тяжелые шаги чудовища, и казалось, что по мр того, какъ оно подходило все ближе и ближе — свтъ становился все тускне и тускне. Шаги достигли моихъ дверей и остановились, — свтъ превратился въ слабое голубоватое пламя, — все вокругъ меня погрузилось въ подозрительныя сумерки. Дверь не отворилась, но тмъ не мене я почувствовалъ, какъ легкій притокъ свжаго воздуха пахнулъ мн прямо въ лицо, и вслдъ за этимъ я различилъ передъ собою какое-то громадное туманное существо. Я смотрлъ на него вытаращенными отъ страха глазами. Туманъ сталъ постепенно расползаться, очертанія его, мало-помалу, превращались въ человческую фигуру: показались рука, ноги, туловище и, наконецъ, выглянула громадная мрачная физіономія. Разоблачившись отъ туманнаго покрова, передо мной выросла нагая, мускулистая, прекрасно-сложенная, величественная фигура Кардиффскаго Исполина {Въ начал 70-хъ годовъ близь Ньюэльской фермы была случайно открыта громадная фигура окаменлаго человка, получившая названіе ‘Кардиффскаго исполина’. Съ этой диковиной продланъ былъ цлый рядъ наглыхъ мошенничествъ: ‘Исполинъ’ показывался публик одновременно въ Альбани и въ Нью-Іорк, причемъ оба содержателя музеевъ клялись въ подлинности каждый своего экземпляра. Впослдствіи было установлено, какъ фактъ, не подлежащій сомннію, что ‘настоящимъ’ исполиномъ долженъ быть признанъ тотъ, который показывается въ Альбани, а диковина Нью-Іоркскаго музея есть лишь искусно поддланный гипсовый слпокъ съ него.}.
Весь мой ужасъ изчезъ, ибо даже ребятамъ извстно это въ высшей степени добродушное лицо, не способное сдлать кому-нибудь что-либо дурное. Ко мн сразу вернулось мое обычное веселое настроеніе, а газъ опять замигалъ широкимъ, спокойнымъ пламенемъ, какъ бы симпатизируя моему расположенію духа. Ни одинъ изгнанникъ не радовался такъ чьему-либо посщенію, какъ обрадовался я возможности видть этого добродушнаго великана.
— Такъ это только ты, а никто другой?! — обратился я къ нему.— А вдь знаешь, въ теченіе 2—3-хъ послднихъ часовъ я чуть не умеръ отъ страха! Нтъ, въ самомъ дл, я очень радъ, что это ты и съ удовольствіемъ предложилъ-бы теб стулъ… Стой стой! не сюда, не садись на эту штуку!..
Но было уже поздно. Прежде чмъ я усплъ удержать его, онъ легонько прислъ на мой стулъ и, вслдъ за этимъ, немедленно брякнулся на полъ: въ жизни своей не видлъ я ни одного стула, который бы разлетлся въ такія мелкія дребезги.
— Погоди, постой! ты мн такъ ихъ вс разломаешь!
И опять поздно. Вторичный трескъ, — и второй стулъ распластался на свои составные элементы.
— Да ты съ ума сошелъ, чортъ тебя побери! Или ты задумалъ разнести такимъ манеромъ всю мою мебель? Сюда, сюда, ты — окаменлый болванъ!…
Опять поздно. Прежде чмъ я усплъ броситься къ нему на встрчу, онъ осторожно опустился на кровать и отъ кровати осталась одна меланхолическая руина.
— Послушай!— это не манера вести себя! Сначала ты врываешься въ мою квартиру и скандальничаешь въ ней, притащивъ за собой цлый легіонъ всякихъ мерзостныхъ привидній, которыя измучиваютъ меня чуть не до смерти… (Я уже не говорю о значительной небрежности твоего костюма, совершенно не принятаго въ порядочномъ обществ между интеллигентными людьми, за исключеніемъ разв опереточнаго театра, да и тамъ едва-ли была бы терпима такая абсолютная откровенность, разъ она принадлежитъ существу твоего пола!) — затмъ, въ вид благодарности за мое гостепріимство, ты начинаешь испытывать прочность моей мебели примнительно къ собственной тяжести и разносишь всю ее въ щепы… И на какого чорта понадобилось теб непремнно ссть! Вдь пытаясь осуществить это желаніе, ты вредишь себ не меньше, чмъ мн. Посмотри: у тебя почти сломана нижняя часть позвоночнаго хребта и весь ты окровавленъ… съ аріергарда. Постыдись, наконецъ! Ты вдь достаточно выросъ, чтобы понять это!..
— Ну, ладно, ладно! я не буду больше ломать мебель… Только все-таки, что же мн длать? Въ теченіе цлаго столтія я не имлъ ни одного случая приссть!..
И на глазахъ его показались слезы.
— Бдный малый, — сказалъ я, — пожалуй, я и не правъ, обращаясь съ тобой тамъ сурово, хотя бы уже потому, что вдь ты, — кром всего прочаго, — сирота! Ну, садись вотъ здсь на полъ, — никакая другая мебель не въ состояніи выдержать твоей тяжести! Даже и въ такомъ положеніи намъ не удобно съ тобой дружески разговаривать, такъ какъ мн приходится смотрть на тебя задравши голову вверхъ… Такъ вотъ что: ты оставайся сидть здсь на полу, а я вскарабкаюсь на эту высокую конторку, и теперь мы можемъ болтать лицомъ къ лицу!..
Разсвшись на полу, онъ закурилъ предложенную мною трубку, набросилъ себ на плечи мое красное одяло и надлъ себ на голову, въ вид шлема, мою ванну, — все это придало ему значительную художественность и элегантность. Затмъ, пока я раздувалъ огонь, онъ скрестилъ ноги, подставивъ поближе къ пріятному теплу свои громадныя, изрытыя колдобинами, ступни.
— Отчего это у тебя подошвы ногъ въ такихъ ухабахъ?
— Какая-то проклятая сыпь! Я получилъ ее отъ простуды еще тамъ, лежа подъ Ньювэльской фермой… Но все-таки то мстечко мн очень нравится, я его люблю, какъ кто-нибудь любитъ свою старую родину. Нигд я не ощущалъ такого покоя, какимъ наслаждался тамъ!..
Проболтавши еще съ полъ-часа, я замтилъ, что онъ выглядить совсмъ утомленнымъ, и спросилъ его о причин этого?
— Почему я усталъ?— переспросилъ онъ.— А какъ же могло бы быть иначе? Слушай, за то, что ты такъ любезно меня принялъ, я вкратц разскажу теб суть дла. Видишь-ли, я — духъ того окаменлаго великана, тло котораго показывается въ здшнемъ музе, въ конц этой улицы. Я не могу обрести покой, пока тло мое не будетъ вновь предано земл. Что же я долженъ былъ длать, чтобы заставить людей исполнить это мое законное желаніе? Оставалось только одно, — собери свое мужество!— начать колобродить и пугать людей вблизи того мста, гд лежитъ теперь мое тло… И вотъ я еженощно колобродилъ въ музе, уговоривъ и нкоторыхъ другихъ духовъ помогать мн въ, этомъ. Но мы ничего не добились: посл полуночи никто никогда не посщалъ музея. Тогда мн пришло на мысль, спустившись внизъ по улиц, испробовать немножко поскандальничать въ этомъ дом. Я чувствовалъ, что здсь цль моя будетъ достигнута, если только мн удастся обратить на себя чье-либо вниманіе, недаромъ же меня окружало самое отборное общество всякой адской чертовщины! И вотъ, ночь за ночью, шлялись мы, дрожа отъ холода, по этимъ пустымъ комнатамъ, волоча за собой цпи, пыхтя, стоная, подымаясь вверхъ и опускаясь внизъ по лстниц, пока наконецъ силы мои не истощились совершенно. Но, замтивъ сегодня ночью свтъ въ твоемъ окн, я собралъ остатокъ ихъ и явился сюда съ наплывомъ прежней энергіи. Однако, теперь я чувствую, что силы опять покидаютъ меня… Подай же мн, — умоляю тебя, — подай мн хоть какую-нибудь надежду!
Въ величайшемъ возбужденіи я соскочилъ съ моей контарки и воскликнулъ:
— Нтъ, это ужь чортъ знаетъ что такое, это — выше моего пониманія! Ахъ, ты несчастная, старая, безпокойная окаменлость! Вдь ты задаромъ потратилъ вс свои труды! Вдь ты колобродилъ около гипсоваго слпка, а подлинный кардиффскій исполинъ находится въ Альбани. Да неужели же, чортъ тебя возьми, ты самъ не могъ узнать своей собственной оболочки!?
Лицо великана приняло вдругъ такое неизъяснимо-сконфуженное, плачевное и разочарованное выраженіе, какого я никогда до тхъ поръ ни у кого не видлъ.
Медленно поднявшись на ноги, онъ спросилъ:
— Это — истинная правда?
— Это также достоврно, какъ то, что я теперь здсь!
Онъ вынулъ изъ рта трубку и положилъ ее на каминъ. Съ минуту потомъ онъ стоялъ въ нершительности, безсознательно, по старой привычк, стараясь заложить руки туда, гд должны бы находиться карманы его брюкъ, и, наконецъ, сказалъ, низко опустивъ голову на грудь:
— Никогда въ теченіе всей моей жизни не казался я самъ себ такимъ дуракомъ, какъ въ настоящую минуту. Окаменлый исполинъ обморочилъ весь свтъ, и вотъ теперь это подлое шарлатанство закончилось тмъ, что онъ оболванилъ даже собственный свой духъ! И если, сынъ мой, въ твоемъ сердц осталась хоть искорка состраданія къ такому несчастному, униженному духу, какъ я, — то пусть люди никогда ничего не узнаютъ о томъ, что произошло здсь. Подумай, каково было бы теб, если бы ты самъ выкинулъ подобную ‘исполинскую’ глупость!..
Я слышалъ, какъ онъ медленно спустился съ лстницы и зашагалъ по спящей улиц. Шумъ его шаговъ становился все слабе и слабе.
Я былъ весьма опечаленъ, что онъ, — этотъ злополучный духъ — ушелъ такъ скоро, но, признаться, еще боле я опечаленъ былъ тмъ, что онъ унесъ съ собою мое красное одяло и мою ванну.