‘Отечественныя Записки’, No 8, 1863
История Русской Словесности древней и новой. Сочинение А. Галахова. T. I, Галахов Алексей Дмитриевич, Год: 1863
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Исторія Русской Словесности древней и новой. Сочиненіе А. Галахова. T. I. Исторія древней русской словесности.— Исторія новой до Карамзина. Спб. 1863. Большой томъ in-4, 596 стр.
Въ то время, когда мы знакомились съ исторіей европейскихъ идей XVIII столтія, посредствомъ сочиненія Геттнера, у насъ вышла исторія русской литературы г. Галахова, обнимающая между прочимъ и XVIII вкъ. Намъ часто говорятъ, что наша литература XVIII вка есть отголосокъ европейской, пусть желающіе потрудятся поврить на дл эту мысль: теперь легко это сдлать, сравнивъ исторію литературы Геттнера и исторію русской литературы XVIII столтія по г. Галахову. Интересно будетъ видть, какой это отголосокъ была наша литература. Намъ кажется, очень тихій, очень скромный отголосокъ, наша литература XVIII вка была дйствительно отголоскомъ европейской, только она на столтіе опоздала. Она отражала XVII вкъ и Лудовика XIV, его трагедію, а не XVIII. Философія XVIII вка была контрабандой.
Г. Галаховъ въ предисловіи говоритъ:
‘Составленное мною руководство къ Исторіи Русской Словесности раздлено на два тома: первый, предлагаемый теперь публик, содержитъ въ себ древній ея періодъ и отдлъ новаго, по ХХ-е столтіе (до Карамзина, то есть до того же времени, которымъ оканчивается первый томъ ‘Исторической Христоматіи’ г. Галахова). Второй, находящійся въ печати, излагаетъ ея исторію въ XIX столтіи, до нашего времени. Пособіями при изученіи этого руководства служатъ: для древняго періода: ‘Историческая Христматіи церковно-славянскаго и древне-русскаго языковъ‘ г. Буслаева, а для новаго — ‘Историческая Христоматія новаго періода русской словеспости‘, изданная г. Галаховымъ, о которой сказано выше.
Г. Галаховъ смотритъ на свой трудъ какъ на опытъ, не боле. И дйствительно, кто знакомъ съ насущными задачами нашей литературы и новйшей и старинной, тотъ въ настоящее время не можетъ иначе отозваться о своемъ труд, если желатъ оставаться добросовстнымъ дятелемъ. ‘Задачею моею — говоритъ г. Галаховъ — было воспользоваться наличнымъ матеріаломъ историко-литературныхъ изслдованій, необходимыхъ для соотвтственнаго имъ, возможно полнаго изложенія той науки, которая служитъ его предметомъ. За нсколько лтъ предъ симъ началась у насъ усиленная разработка древне-русской литературы, какъ прежде того господствовало усиленное движеніе въ критик литературныхъ произведеній XVIII и XIX вковъ. То и другое принесло свои плоды. Сочиненія гг. Буслаева, Пыиина, Тихонравова, открывъ новые слды въ исторіи нашей словесности, не только обогатили ея содержаніе, но и самый вопросъ о ея значеніи и объем поставили ясне и правильне. Результаты ихъ изслдованій я старался ввести въ мою книгу, чтобы она не представляла пробловъ по самымъ виднымъ и существеннымъ статьямъ науки.’
Другими словами, г. Галаховъ, во всемъ томъ, что касалось древней нашей, допетровской литературы, отказывается отъ роли самостоятельнаго историка, и передаетъ эту честь тмъ, кому она принадлежитъ по достоинству. Нельзя не поблагодарить автора и за эту скромность.
Обращаясь затмъ къ тому взгляду, которымъ руководствовался въ своемъ труд, г. Галаховъ говоритъ:
‘Критика историческая, опредляющая дятельность автора но ея отношенію ко времени, въ которое она имла мсто, гораздо любопытне и плодотворне чисто-литературной. Главное ея вниманіе обращено на взаимнодйствіе литературы и современной эпохи. Въ словесныхъ произведеніяхъ она по преимуществу цнитъ ихъ образовательную силу, ихъ понятія и убжденія, которыя были ими вносимы въ оборотъ жизни и посредствомъ которыхъ возвышался умственный уровень общества. На этомъ основаніи я далъ больше простора изложенію отечественной литературы двухъ послднихъ столтій: въ это время, видне, чмъ когда либо, она была орудіемъ культуры, усвоивая и передавая русскому обществу начала западно-европейской цивилизаціи.’
Дйствительно, литература полуторыхъ послднихъ столтій заняла у г. Галахова половину перваго тома и займетъ весь второй, тогда какъ на долю восьми вковъ, предшествовавшихъ Петру, досталось 280 стр. перваго тома. Несоразмрность очевидная. Когда нибудь она будетъ устранена исторіею литературы, но для этого требуется время. Не оттого, чтобы древняя наша литература не имла образовательнаго характера — она имла и этотъ характеръ, а оттого, что она до сихъ поръ весьма мало разработана, мы еще не можемъ многаго сказать о ней. Вдь эта древняя литература, которая дошла къ намъ въ обрывкахъ, кое-гд и теперь собираемыхъ, была свидтельницею возмужанія нашего государства, пережила удлы, вча, татаръ, Москву, земскіе соборы, языческую эпоху, переходную отъ язычества къ христіанству, церковную и, наконецъ, расколъ. И она многое бы дала ‘образовательнаго’ для древняго человка, но такъ-какъ она мало изслдована и матеріала мало, то по необходимости приходится давать больше мста XVIII-му столтію. Вотъ, мы полагаемъ, существенная причина краткаго изложенія нашей древней литературы. Недалеко еще время, когда изъ всей древней литературы знали Киршу Данилову, ‘Пснь о полку Игорев’, да ‘Оказаніе о мамаевомъ побоищ’. И эти пріобртенія сдланы въ XIX столтіи. А до тхъ пор!’ ровно ничего не знали о нашей старинной литератур, и она занимала въ исторіяхъ лишь нсколько страницъ. XVIII-й вкъ — время переходное въ нашей жизни и литератур — дйствительно, важенъ въ одномъ отношеніи: онъ изобрлъ и образовалъ нашъ новый литературный и государственный языкъ подъ вліяніемъ европейской науки и европейскаго политическаго права. Отъ этого XVII-й вкъ отличается страшной ломкой стараго языка и страшной смсью новоизобртенныхъ, взятыхъ наскоро изъ Европы словъ и оборотовъ. Все это улеглось окончательно только въ ‘Исторіи Государства Россійскаго’, Карамзина, и то лишь въ послднихъ ея томахъ. Вс трагедіи XVII вка, комедіи, исторіи, политическіе трактаты этого времени — получаютъ одно значеніе: по отношенію къ языку. Вс писатели только изобртаютъ фразы для готовыхъ въ Европ понятій, идей, чувствъ, поэтическихъ картинъ. Точно Адамъ въ раю, мы занимались названіями новыхъ предметовъ, которые показала намъ Европа. Послдними служителями этому направленію, уже въ XIX вк, были Жуковскій и Батюшковъ, теперь неимющіе никакого современнаго достоинства, кром громаднаго историческаго значенія. Вотъ почему теперь Жуковскаго и Батюшкова никто не читаетъ, а исторія Карамзина, несмотря на вс попытки, сдланныя посл, до сихъ поръ иметъ значеніе и читается. Она первая внесла нчто новое, русское, свое міросозерцаніе — какое это свое, другой вопросъ. Но отъ этого ‘Исторія Государства Россійскаго’ есть грань нашей литературы. Ею кончается переходный, средній періодъ нашей литературы — XVII столтіе, раздляющее древнюю литературу отъ новой. ‘Исторія Государства Россійскаго’ не была однимъ переводомъ западныхъ политическихъ понятій на русскій языкъ. Чтобы оцнить вполн заслугу нашей литературы XVIII столтія, ея политическое, государственное, научное и литературное значеніе, стоитъ обратить вниманіе на попытки, сдлавшіяся теперь невозможными, возвести въ литературный языкъ подчиненныя нарчія: малороссійское, блорусское, въ которыхъ нтъ словъ для выраженія идей государственной жизни, и науки вообще. Все это нужно создавать тому, кто захотлъ бы сдлать ихъ литературными языками, а между тмъ создавать этого уже не нужно, потому что великорусское нарчіе выполнило эту задачу еще въ XVIII столтіи, какъ органъ самостоятельнаго европейскаго государства.
Передъ этимъ значеніемъ литературы XVIII столтія вс ея остальныя достоинства меркнутъ.
Этимъ языкомъ, надъ которымъ трудились такіе могучіе таланты какъ Ломоносовъ, Державинъ, Фонвизинъ, Карамзинъ, Батюшковъ и Жуковскій, уже пользуются только послдующія и очень недавнія поколнія: Грибодовъ, Пушкинъ, Лермдитовъ и Гоголь. Они не о язык уже хлопочутъ, а о содержаніи, о жизни. Не переводъ на русскій языкъ чувствъ и мыслей древнеклассическихъ и современныхъ занимаетъ ихъ, а нчто свое особенное хотятъ сказать они. Поэтому они и до сихъ поръ читаются и живой инстинктъ публики говоритъ это, когда она безсознательно цитуетъ только ихъ, и къ этому же убжденію должна придти и исторія литературы, посл самой тщательной оцнки литературной дятельности послднихъ 160 лтъ.
XVIII вкъ — это такая же ‘искусственная словесность’, какую г. Галаховъ характеризуетъ этимъ именемъ и въ древнемъ період, когда разсматриваетъ вліяніе Кирилла и Мееодія и другія иноземныя вліянія — византійское, болгарское и сербское, и древніе изборники. И та и другая искусственная литература несла съ собой новыя идеи и формировала новый языкъ.
Затмъ, обращаясь къ выполненію г. Галаховымъ трудной задачи, которую онъ на себя принялъ, не можемъ не хвалить его за добросовстность. Онъ собралъ и прочиталъ все, что было писано по этому предмету на русскомъ язык, и старался привести въ порядокъ разнородный матеріалъ и разнородныя изысканія. Мы иметъ Исторію русской литературы Шевырева — но она написана подъ вліяніемъ черезчуръ исключительнаго взгляда автора, и потому не годится въ руководство, Исторія литературы г. Милюкова слишкомъ коротка, Изысканія г. Буслаева для древней литературы, не приведены въ систематическій порядокъ и представляютъ много пробловъ, сочиненія Блинскаго для новой литературы имютъ тотъ же недостатокъ, какъ руководство. Но все-таки, кто захотлъ бы изучить добросовстно нашу литературу, тотъ безъ Буслаева и Блинскаго обойтись не можетъ.