Исторический метод в биологии, Тимирязев Климент Аркадьевич, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 22 минут(ы)

**Историческій методъ въ біологіи *).**

*) Публичные лекціи, читанныя въ Москв зимой 1890—91 года. Какъ по форм изложенія, такъ и по содержанію, лекціи эти разсчитаны на аудиторію, не обладающую спеціальными свдніями по естественнымъ наукамъ.

Mere scire est per causes scire.
Baco *).

Das Zurckfhren der Wirkung auf die
Ursache ist blos ein historisches Verfahren.
Goethe.

Nous devons donc envisager l’tat prsent de
l’Univers comme l’effet de son tat anterieur et
comme la cause de selui qui va suivre.
Laplace.

*) Эпиграфъ, поставленный Лайелемъ во глав его Principles of Geology.

I.
Постановка задачи.— Запросы морфологіи.

Описательное естествознаніе, еще со временъ Аристотеля, еофраста, Плинія и другихъ писателей древности, не рдно носило названіе естественной исторіи, но въ этомъ выраженіи слово исторія, до самаго послдняго времени, не имло того опредленнаго смысла, который мы теперь съ нимъ связываемъ. Едва лы не самою характеристическою чертой, отмтившею развитіе естественныхъ наукъ за текущее столтіе, должно признать тотъ коренной переворотъ въ нашихъ воззрніяхъ на природу, который сблизилъ по методу изученія дв области человческаго знанія, казалось, имвшія такъ мало общаго,— біологію съ исторіей. Выражаясь кратко, можно сказать, что такъ называемая ‘естественная исторія’ въ теченіе цлаго столтія роковымъ образомъ проявляетъ все боле и боле очевидное стремленіе положить себ въ основу дйствительную исторію органическаго міра.

Начало этого движенія относится къ прошлому столтію, но окончательный переворотъ совершился, какъ извстно, во второй половин настоящаго. Если мы обратимся къ двумъ капительнымъ трудамъ по исторіи положительныхъ наукъ, представлявшимъ врную картину состоянія естествознанія въ первой половин столтія, то, несмотря на діаметрально противуположныя точки отправленія обоихъ авторовъ, встртимъ воззрнія существенно между собою сходныя и, въ то же время, идущія въ разрзъ, съ тми, которыя въ настоящее время должно признать господствующими. Одинъ изъ нихъ, Юэль, въ своей исторіи индуктивныхъ наукъ, приступа’ къ изложенію развитія геологіи, говоритъ, что примнилъ бы жъ ней терминъ ‘исторической науки’, если бы этотъ терминъ не утратилъ своего смысла въ выраженіи ‘естественная исторія’, и вслдъ за тнь ссылаете’ на мнніе Мооса, будто бы именно въ своихъ общихъ задачахъ естествознаніе исключаетъ всякое понятіе объ исторіи. Но, даже соглашаясь признать геологію за науку историческую, Юэль самъ иметъ въ виду только исторію земной коры, въ области же біологической, по отношенію къ живымъ существамъ, онъ категорически отрицаетъ историческую связь, непрерывную преемственность органическихъ формъ. Въ свою очередь Огюстъ Контъ, несмотря на почти пророческое, какъ мы увидимъ, отношеніе къ воззрніямъ, только гораздо поздне получившимъ перевсъ въ наук, въ конечномъ итог останавливается на господствовавшей въ его время точк зрнія на происхожденіе организмовъ и считаетъ историческій методъ удломъ соціологіи, отличающимъ ее отъ біологіи. Характеристическою особенностью этой послдней онъ считаетъ методъ сравнительнаго изученія — искусство классифицировать.

Изложить главныя основанія, вызвавшія этотъ коренной переворотъ въ воззрніяхъ на живую природу и методъ ея изученія и положившія рзкую грань между наукой первой и второй половины нашего вка, прослдить, понятно, въ самыхъ широкихъ чертахъ, не вдаваясь въ техническія подробности, главные моменты этого характеристическаго движенія научной мысли XIX вка — вотъ чего желалъ бы я, по мр силъ, достигнуть въ тсныхъ рамкахъ этихъ десяти популярныхъ лекцій.

Откуда беретъ начало это современное направленіе біологіи? Прослдитьначало какого-нибудь научнаго движенія, конечно, очень трудно, если пуститься въ поиски за первыми проблесками этой мысли, не рдко, замчу мимоходомъ, блестящей въ глазахъ историка науки свтомъ отраженнымъ, заимствованнымъ отъ воззрній и открытій позднйшаго времени. Но если признать за исходную точку мысль, уже принявшую форму опредленной научной доктрины, то не можетъ подлежать сомннію, что начало этого движенія должно быть отнесено къ концу прошлаго вка, къ той изумительной эпох лихорадочной творческой дятельности человческой мысли, которая оставила неизгладимые слды во всхъ областяхъ современной науки и жизни.

Въ недавно появившемся этюд La revolution chimique, Берло очень кстати напоминаетъ, что эпоха, столтнюю годовщину которой Франція недавно отпраздновала, была, въ то же время, эпохой научной революціи, не мене плодотворной въ своихъ послдствіяхъ, такъ какъ она призвала къ жизни новую науку — химію. Значеніе переворота, произведеннаго Лавуазье, впрочемъ, всегда признавалось, но какъ теперь, за блескомъ празднествъ столтней годовщины, такъ и сто лтъ тому назадъ, за шумомъ міровыхъ событій, прошло незамченнымъ научное событіе, которому Кювье справедливо отводилъ такое же мсто въ области изученія живой природы, какое дятельность Лавуазье имла по отношенію въ химіи. Лтомъ 1789 года появилась въ Париж книга, озаглавленная: Genera plantarum secundumordines naturales disposita, juxta methodam in horto regio Parisiensi exoratam anno MDCCLXXIV. Авторомъ ея былъ Антуанъ Лоранъ де-Жюссьё. Если книга эта и не обратила на себя общаго вниманія, то нашла врную оцнку въ отзывахъ такихъ судей, какъ Викъ-Дазиръ, Ламаркъ и Кондорсе, представившихъ о ней отчетъ акаденіи. Можно сказать, что основная идея этой книги, правильно понятая и послдовательно разлитая, неминуемо должна была привести къ тому крушенію старыхъ воззрній на органическій міръ, свидтелемъ котораго было уже наше поколніе.

Для того, чтобы правильно оцнить значеніе изучаемаго нами переворота въ научномъ міровоззрніи, мы постараемся послдовательно изучить его отношеніе къ двумъ давно установившимся областямъ естествознанія, различающимся и по основному методу изученія, и по задачамъ и долгое время шедшимъ почти независимыми путями. Я разумю области морфологіи и физіологіи организмовъ. Становясь на извстную отвлеченную точку зрнія, мы можемъ, на время, видть въ организм только форму — это область морфологіи, или только явленіе — это область физіологіи или феноменологіи живыхъ существъ. Въ систем Конта этому дленію до нкоторой степени соотвтствуетъ, заимствованное имъ у Бленвиля, дленіе біологія на статическую и динамическую. Понятна вся искусственность этого дленія: съ одной стороны, организмъ не есть простая геометрическая форма, а механизмъ, вс части котораго исполняютъ извстныя отправленія, какъ это вытекаетъ изъ самаго термина, а съ другой стороны, совершающіяся въ немъ явленія обусловливаются его строеніемъ. Если наука долго должна была отвлекаться отъ этого цлостнаго воззрнія, то скоре руководилась практическою пользой, роковою необходимостью примнять здсь, какъ и въ другихъ отрасляхъ человческой дятельности, плодотворное начало раздленія труда. По счастью, дленіе это никогда не проводилось, не могло проводиться со строгою послдовательностью {Примръ такой счастливой непослдовательности представляетъ извстный нмецкій ботаникъ Саксъ, сначала ратовавшій за самостоятельность этихъ двухъ точекъ зрнія, а теперь доказывающій ихъ несостоятельность.}.

Попытаемся, въ этой первой лекціи, посмотрть, въ чемъ же заключалось, постоянно расширявшееся и обогащавшееся новыми притоками научной мысли, основное теченіе морфологическихъ знаній?Во второй мы сдлаемъ ту же попытку по отношенію къ области физіологіи.

При изученіи органическихъ формъ, первою задачей, ясно поставленною по отношенію къ животнымъ Аристотелемъ, по отношенію къ растенію — еофрастомъ, является вопросъ, изъ какихъ ‘частей’, выражаясь языкомъ этого послдняго, состоятъ организмы? Задача заключалась въ установленіи коренныхъ сходственныхъ чертъ строенія, т.-е. однородныхъ органовъ, постоянно повторяющихся у различныхъ организмовъ, несмотря и все ихъ кажущееся безконечное разнообразіе. Безъ этого, конечно, не мыслимо было описаніе существующихъ формъ. Эта область науки въ ботаник и до настоящаго времени сохранила названіе органографіи. Второю задачей, сознаваемою по отношенію къ животному міру уже древними, по отношенію къ растенію выдвинувшеюся значительно позже, явилась потребность такъ или иначе совладать съ постоянно возростающимъ, подавляющимъ числомъ частныхъ фактовъ, единичныхъ формъ, — потребность разбить ихъ на группы и тмъ облегчить себ способъ обозначенія, распознаванія и включенія вновь открытыхъ формъ въ ряды существующихъ. Эта умственная операція иметъ на первыхъ порахъ чисто-служебную, прикладную роль, являясь лишь средствомъ, подобнымъ тому, какимъ служитъ каталогъ въ библіотек или словарь по отношенію къ фактическому матеріалу языка — его словамъ. Такой классификаціи, разсматриваемой лишь какъ средство, можно предъявить, главнымъ образомъ, одно требованіе — простоту. Чмъ проще принципъ, положенный въ основу такой классификаціи, тмъ она совершенне, таковъ алфавитный порядокъ, въ которомъ распредляются слова того или другаго языка. Но за то этотъ порядокъ ничего не говоритъ нашему уму, да мы и не требуемъ этого отъ него, видя въ немъ только практическое орудіе. Такое, по существу служебное, значеніе имли первоначальныя попытки классификацій. Внцомъ и, вроятно, послднимъ словомъ подобной классификаціи была и до сихъ поръ не превзойденная въ своей изящной простот система растительнаго, царства, предложенная Линнеемъ. Системы эти принято называть искусственными въ томъ смысл, что организмы сгруппированы въ нихъ на основаніи очень небольшаго числа боле или мене удачно, но все же произвольно выхваченныхъ признаковъ. При помощи такихъ системъ человкъ насильственно вноситъ свой порядокъ въ своевольный, не укладывающійся въ такія простыя рамки свободный хаосъ органическихъ формъ. Въ своей придуманной систем, человкъ порою становится въ прямое противорчіе съ природой, соединяя то, что она, очевидно, раздлила, раздляя то, что она соединила {Незнакомымъ съ системой Линнея стоитъ, наприм., указать, что, на ряду съ многочисленными счастливыми сближеніями, у него въ тсномъ сосдств могутъ очутиться такія, наприм., растенія, какъ сирень и одинъ изъ нашихъ обыкновенныхъ маковъ (золотой колосокъ), на томъ только основаніи, что у того и у другаго дв тычинки.}. Системы эти искусственны еще и въ томъ смысл, что являются, какъ уже замчено, только средствомъ, а не самодовлющею цлью, а именно эта особенность отличаетъ чистое знаніе, науку отъ знанія прикладнаго, т.-е. искусства. Значеніе искусственной системы Линнея увеличивалось еще другою, быть можетъ, боле важною реформой, внесенною великимъ ученымъ. Какъ національныя литературы особенно чтутъ творцовъ своего языка, такъ и общечеловческій языкъ описательнаго естествознанія долженъ чтить въ Линне своего творца. Этотъ вновь созданный имъ языкъ выразился я въ замчательной по своей простот бинарной номенклатур, благодаря которой тамъ, гд, для обозначенія Извстнаго организма, прибгали въ цлымъ описаніямъ, стало достаточно двухъ словъ, и въ изящной, лаконической, строго послдовательной терминологіи, послужившей образцомъ для всхъ позднйшихъ натуралистовъ. Правда, нкоторые пуристы обвиняли Линнея въ тонъ, что его латынь была не вполн цицероновская, и это дало поводъ его горячему поклонницу, Руссо, отвтить: ‘А вольно же было Цицерону не знать ботаники’. Новое вино, очевидно, приходилось вливать въ новые мхи.

Снабдивъ науку простою системой и точнымъ языкомъ, Линней, однако, самъ сознавалъ, что этимъ не исчерпывалась главная задача классификаціи, что это было только средствомъ, цлью же ему представлялось то, что поздне принято было называть естественною системой. Мысль, что никакія искусственныя системы не удовлетворяютъ строго-научнаго ума, къ концу восемнадцатаго вка была, можно сказать, въ воздух. Бюффонъ обнаруживалъ общее отвращеніе къ какимъ бы то ни было системамъ, видя въ нихъ какое-то насиліе надъ природой, а Гёте даже высказывалъ мысль, что самое выраженіе ‘естественная система’ представляетъ contradictio in adjecto, и дйствительно, первые творцы естественной системы тщательно избгали этого слова, противупоставляя выраженію systme artificiel выраженіе methode naturelle.

Историки науки совершенно справедливо замчаютъ, что для раскрытія первыхъ проблесковъ того стремленія, которое въ всход XVIII вка нашло себ выраженіе въ созданіи естественной системы, нужно вернуться къ другой, не мене великой эпох, къ началу XVI вка. Пробужденіе естествознанія совпало съ общимъ пробужденіемъ критической мысли и, подобно искусству, имло свое cinque cento, только не подъ яснымъ небомъ Италіи, а среди боле бдной сверной природы. Глухое стремленіе вывести изученіе природы на новый путь шло рука объ руку съ общимъ стремленіемъ къ освобожденію мысли и въ другихъ сферахъ, вс эти Брунфельсы, Боки, Фуксы, въ которыхъ справедливо видятъ отцовъ современной ботаники, были, въ то же время, и дятелями реформаціи, а съ другой стороны, не безъ основанія, это пробужденіе или, правильне, зарожденіе совершенно новаго отношенія къ природ ставятъ въ связь съ возрожденіемъ искусствъ. Отличалось это направленіе глухимъ протестомъ противъ школьныхъ авторитетовъ: вмсто того, чтобы мекать всей премудрости на страницахъ твореній Аристотеля млы компиляцій Плинія, молодая наука рвалась на волю, въ поле, въ лсъ и призвала себ на помощь молодое искусство, чего также не длалъ классическій міръ. Извстно, что древніе, устами Плинія, прямо отрицали пользу и даже возможность приложенія искусства къ изученію растительнаго міра и только у соотечественниковъ и современниковъ Дюрера и Кранаха встрчаемъ мы, по справедливому замчанію Юэля, первыя попытки воспроизводить природу не однимъ только перомъ, но и карандашомъ. Молодое искусство гравированія на дерев не мало тому способствовало. У этихъ-то авторовъ различныхъ Kruterbcher, особенно у Бока (Tragus), гравюрамъ которыхъ мы и теперь еще удивляемся, встрчаются первыя, безотчетныя попытки сопоставлять, сближать дикоростущія растенія на основаніи какого-то смутно, инстинктивно угадываемаго сходства. Эта-та потребность не только раздлять, ради необходимости совладать съ единичными фактами, но и сближать то, что очевидно соединила сама природа, стала громко заявлять свои права въ XVIII вк, ее ясно сознавалъ Линней, и этого нельзя достаточно часто повторять въ виду той исключительной извстности, которою пользуется именно его искусственная система. Онъ не переставалъ высказывать мнніе, что естественная система придетъ на смну искусственной, и самъ сдлалъ удачную попытку ея осуществленія, установивъ 67 естественныхъ порядковъ. ‘Искусственная система,— говорилъ Линней,— служитъ только пока не найдена естественная, первая учитъ только распознавать растенія, вторая научитъ насъ самой природ растенія’.Но когда къ нему обращались съ вопросомъ, на какихъ же основаніяхъ построилъ онъ свои естественные порядки, онъ ссылался на извстное интуитивное чувство, на скрытый инстинктъ натуралиста. ‘Я не могу дать основанія для своихъ естественныхъ порядковъ,— говорилъ онъ и словно пророчески добавлялъ: но т, кто придутъ вслдъ за мной, найдутъ эти основанія и убдятся, что я былъ правъ’. Онъ, однако, замчалъ, что естественное сходство основывается не на одномъ какомъ-нибудь, а на совокупности признаковъ, и пояснялъ еще, что признаки не равнозначущи въ различныхъ группахъ, чмъ избжалъ ошибки, въ которую впалъ талантливый Адансонъ {Адамсонъ, какъ извстно, полагалъ, что естественную систему можно найти при помощи почти механическаго пріема: стоитъ составить возможно большое число искусственныхъ системъ и по числу совпаденій заключать о степени сходства растительныхъ формъ.}.

Эта то глухо чаемая, то сознательно ожидаемая естественная система появилась, наконецъ, въ 1759 году. Какъ бы въ оправданіе своего названія, она увидла свтъ не въ пыли библіотекъ, на страницахъ латинскихъ фоліантовъ, не между сухими листами какого-нибудь Kortus siccus, а живая, подъ открытымъ небомъ, подъ лучами весенняго солнца, на грядкахъ Тріанонскаго сада. Въ пятидесятыхъ годахъ вчно скучавшему, но любознательному Людовику XV вздумалось заполнить досуги, остававшіеся въ промежуткахъ между экскурсіями въ Parc aux cerfs, занятіями земледліемъ, плодоводствомъ, огородничествомъ, а эти занятія въ свою очередь возбудили въ немъ интересъ къ ботаник, къ которой онъ, наконецъ, пристрастился, находя большое удовольствіе въ бесдахъ съ талантливымъ представителемъ этой науки, Бернаромъ де-Жюссьё. Рядомъ съ своимъ огородомъ король пожелалъ имть и ботаническій садъ и въ 1759 году Жюссьё, исполняя его желаніе, разбилъ грядки съ растеніями, въ первый разъ расположенными по естественной систем. Разсказываютъ, что безкорыстно проданный своему длу, ученый не только не получилъ отъ короля награды за свой трудъ, но ему даже не были уплачены произведенные имъ расходы. Людовикъ XV, бжавшій въ Тріанонъ отъ холоднаго, давящаго великолпія Версальскаго дворца, стадъ вскор и его находить слишкомъ обширнымъ, неуютнымъ. Среди ботаническаго сада возникли, тонувшіе въ зелени, такъ называемые Salon frais и Pavillon octogone, превратившіеся, наконецъ, въ Petit Trianon, затмившій вскор своею славой Grand Trianon. Кто не бывалъ въ этомъ едва ли не самомъ типическомъ уголк окрестностей Парижа, такъ живо сохранившемъ преданія, будто еще населенномъ тнями восемнадцато вка, но многимъ ли приходила въ голову странная антитеза: среди этой живой декораціи для какой-нибудь пасторали Буше, въ этой атмосфер слащавой игры въ природу, зародилась одна изъ первыхъ попытокъ глубокаго научнаго пониманія истинной природы?

Бернаръ де-Жюссьё, какъ извстно, не изложилъ на бумаг тхъ идей, которыми руководился при разбивк Тріанонскаго ботаническаго сада. Только въ появившемся, какъ мы видли, тридцать лтъ спустя труд его племянника Антуана Жюссьё приложенъ былъ списокъ растеній въ томъ порядк, въ которомъ они были расположены въ Тріанон. Но этотъ тридцатилтній промежутовъ, отдлявшій первое осуществленіе естественной системы дядей отъ послдовательнаго, строгаго развитія ея въ книг племянника, вроятно, не прошелъ безслдно, идея естественной систены проникала даже за предлы ученыхъ круговъ. По крайней мр, знаменитыя, игравшія такую важную роль въ популяризаціи ботаническихъ знаній письма Руссо проникнуты этою идеей, и Руссо почерпнулъ ее, конечно, не только изъ книгъ Линнея, но и изъ бесдъ и экскурсій съ Бернаромъ дежюссьё, знанія котораго онъ высоко цнилъ.

Въ чемъ же, наконецъ, заключалась основная идея этой естественной системы?

Расположить растительный міръ въ рядъ, который выразилъ бы намъ т взаимныя отношенія, ту непрерывную цпь, которую представляютъ живыя существа для внимательнаго изслдователя природы, уловить эти ‘rapports’, это ‘enchanement des tres’ — вотъ въ первый разъ опредленно высказанный лозунгъ, которымъ впредь, сознательно или безотчетно, будутъ руководиться послдующія поколнія натуралистовъ. Для этого Жюссьё разбиваетъ растительное царство на естественные порядки, ordines, то, что мы теперь называемъ семействами, и располагаетъ ихъ, въ первый разъ, въ восходящій рядъ, начиная съ простйшихъ (водорослей, грибовъ) и кончая высшими цвтковыми растеніями. Этотъ непрерывный рядъ разбивается на нсколько общихъ взаимно подчиненныхъ группъ. Въ конц каждаго семейства помщаются формы, которыя образуютъ какъ бы связующія звенья между различными семействами и тмъ до нкоторой степени исправляется недостатокъ всякаго линейнаго расположенія, являющагося, какъ врно замчаетъ Жюссьё, неизбжнымъ несовершенствомъ всякаго письменнаго или устнаго изложенія {Извстно, что Линней уже ране указывалъ на искусственность линейнаго расположенія организмовъ,— взаимная связь между вини скоре напоминаетъ изображеніе суши на карт, гд одн части со всхъ сторонъ принимаютъ къ остальнымъ, другія (полуострова) только съ одной сторона, третьи, наконецъ (острова), представляются совершенно оторванными. Но и это до извстной степени удачное сравненіе должно было впослдствіи уступить мсто единственному врному — сравненію съ деревомъ.}. Сообщаютъ любопытный фактъ, что Жюссьё въ такой степени выносилъ въ своей голов вс подробности своей системы, что нристунилъ въ ея печатанію даже не набросавъ ея на бумаг, такъ что его рукопись подвигалась по мр печатанія, опережая корректуру не боле, какъ на дв страницы.

Жюссьё ставитъ общее положеніе, что только нахожденіе истиннаго положенія организма въ ряду, установленномъ самою природой, составляетъ предметъ, достойный изысканій ученаго, что только эта задача составляетъ истинную область науки. Подобно Адансону, онъ исходитъ изъ основнаго правила, что естественная система должна опираться на ‘совокупность признаковъ’, но избгаетъ ошибки Адансона съ его механическимъ пріемомъ, оговариваясь, что сходные признаки должно ‘взвшивать, а не подсчитывать’.

Такимъ образомъ, естественная система не налагаетъ на природу, а только находитъ, раскрываетъ въ ней цпь, связующую вс живыя существа. Это связующее ихъ сродство — affinits — является объективнымъ фактомъ, лежащимъ въ самой природ вещей, а не логическимъ только созданіемъ нашего ума. Но тщетно стали бы мы искать у Жюссьё, какъ и у Линнея, отвта на вопросъ, что же лежитъ въ основ этой цпи, этого сродства организмовъ? Разоблачается фактъ, но не длается даже попытка раскрыть его причину. А отвтъ, очевидно, могъ быть только одинъ: это въ различныхъ степеняхъ проявляющееся сходство живыхъ существъ, только результатъ единства ихъ происхожденія, это сродство организмовъ ничто иное, какъ ихъ кровное родство. И, однако, наука долго не ршалась сдлать этотъ очевидный выводъ, а когда нашлись смлые голоса, категорически его высказавшіе, они были заглушены дружными криками, подавляющей массы противниковъ.

Черезъ годъ посл появленія книги Жюссьё, въ Гот была издана небольшая брошюра, авторомъ которой былъ уже пользовавшійся громкою славой Гёте. Носила она не совсмъ оправдываемое содержаніемъ названіе — Versuch die Metamorphose der Pflansen eu erklren. Въ своихъ итальянскихъ письмахъ, Гёте опредляетъ почти моментъ, когда его уму представилась, во всей ея очевидности, основная мысль этого произведенія. Въ письм изъ Падуи отъ 27 сентября 1786 г., описывая посщеніе знаменитаго и самаго древняго изъ ботаническихъ садовъ, онъ вполн опредленно высказываетъ мысль, навянную картиной множества новыхъ для него растеній: ‘вс растительныя формы можно произвести отъ одной’. Черезъ годъ, въ письм изъ Неополя, въ порыв энтузіазма человка, сознающаго, что онъ овладлъ плодотворною идеей, онъ идетъ еще дале и возвщаетъ, что нашелъ ключъ, по которому можетъ предсказать не только существующій формы растеній, но и могущія существовать, и торопится добавить, что это не плодъ фантазіи художимка-поэта, а строгій выводъ, вытекающій изъ законовъ необходимости. Т же законы, по его мннію, примнимы и ко всему живущему. Въ появившейся черезъ два года книжк уже нтъ рчи о такихъ всеобъемлющихъ задачахъ, но, тмъ не мене, и ея заголовокъ общаетъ гораздо боле, чмъ даетъ содержаніе. Мы находимъ въ ней изложеніе фактовъ о метаморфоз растеній, но тщетно искали бы мы его объясненія. Но и въ этой скромной форм мысль Гёте если и не вполн нова {Зачатки этого ученія встрчаются, какъ извстно, уже у Вольфа.}, то достаточно плодотворна, чтобы обезпечить за нимъ видное мсто въ ряду глубокихъ изслдователей природы. Въ чемъ же заключалась основная идея ученія о метаморфоз растеній? Отвтить на этотъ вопросъ тмъ боле важно, что и для современниковъ Гёте, и для новйшаго историка ботаники Сакса, повидимому, осталось не выясненнымъ, какъ относился къ своему ученію самъ Гёте,— видлъ ли онъ въ немъ только отвлеченную идею, фигуральное выраженіе, или принижалъ его въ прямомъ смысл, какъ раскрытіе реальнаго факта. Гёте, однако, самъ позаботился о томъ, чтобъ устранить возможность такого сомннія. Въ чемъ же заключается это явленіе метаморфозы? Если мы остановимся на одномъ какомъ-нибудь растеніи, то выносимъ впечатлніе, что въ теченіе полнаго цикла своего развитія оно приноситъ на своихъ стебляхъ цлый рядъ совершенно различныхъ органовъ: сменодоли, настоящіе листья, чашелистики, лепестки, тычинки, пестики и пр., но удачнымъ подборомъ примровъ мы легко можемъ убдиться въ томъ, что ни одинъ изъ этихъ органовъ не представляется чмъ-то строго обособленнымъ, а связанъ съ органомъ, выше или ниже лежащимъ, нечувствительнымъ переходомъ, мало того, на мст одного органа можетъ являться ему на смну другой, или, наконецъ, могутъ появляться уродливые органы смшанной природы. Отсюда выводъ, составляющій сущность ученія, что вс эти органы — только продукты видоизмненія, метаморфоза одного основнаго органа — листа. Саксъ утверждаетъ, будто Гёте долго колебался, не ршаясь опредленно высказаться, въ какомъ смысл понималъ онъ это положеніе, въ томъ ли неуловимомъ туманномъ смысл, что вс боковые органы могутъ быть разсматриваемы какъ видоизмненія идеальнаго листа, какъ различныя осуществленія идеи листа, или въ томъ вполн опредленномъ смысл, что вс эти органы когда-то, во времена, дйствительно произошли чрезъ превращеніе настоящихъ листьевъ. Едва ли, однако, для такого сомннія есть достаточный поводъ, въ виду того, что Гёте самъ съ негодованіемъ отвергаетъ мысль о такомъ подчиненіи реальныхъ явленій идеальнымъ законамъ и приводитъ характеристическій разсказъ, обнаруживающій различіе его точки зрнія отъ воззрнія на тотъ же предметъ Шиллера. ‘Я объяснилъ ему,— пишетъ Гёте,— въ самыхъ живыхъ чертахъ метаморфозу растеній, набросалъ на бумаг характеристическія черты символическаго растенія. Онъ выслушалъ меня со вниманіемъ и очевиднымъ пониманіемъ дла, но когда и кончилъ, покачалъ головой и сказалъ: ‘Это не результатъ опыта, это — идея’. Раздраженный этими словами, я оборвалъ разговоръ,— сказаннаго было достаточно, чтобы выставить въ яркомъ свт, какъ глубоко расходились паши воззрнія’. Но если ученіе о метаморфоз, понимаемое не въ идеальномъ, а въ буквальномъ, реальномъ смысл, убждаетъ насъ въ томъ, что самые разнородные и съ виду такъ мало похожіе органы одного организма могли фактически произойти одни азъ другихъ, то это ученіе невольно наводитъ на мысль, что и сходные органы различныхъ организмовъ, что и видимое сродство организмовъ, раскрываемое естественною системой, выражаютъ не идеальное только сходство, а фактическое единство происхожденія организмовъ.

Ученіе о метаморфоз возникло на почв сравненія различныхъ органовъ одного и того же растенія, на изученіи случаевъ ихъ взаимнаго перерожденія, но гораздо ране изслдователей природы не могло не поразить сходство иного рода,— сходство между различными органами различныя’ организмовъ,— и здсь мало-по-малу выяснились два крупные факта: органы, сходные по отправленію, могутъ быть и не сходны по внутреннему строенію и, наоборотъ, весьма различные по вншнему виду и отправленію, но сходные по положенію органы близкихъ въ систематическомъ отношеніи формъ всегда сходны въ основныхъ чертахъ своего строенія. Мы вправ сказать, что въ одномъ организм встрчаемъ если не такія же, то т же части, какъ и въ другомъ. Еще въ шестнадцатомъ вк Пьеръ Беллонъ наглядно выставилъ на видъ эту мысль, сопоставивъ рядомъ скелетъ птицы и человка. Что можетъ быть мене сходно, чмъ крыло птицы и рука человка, и, однако, мы находимъ въ нихъ т же, расположенныя въ томъ же порядк, части. При такомъ сопоставленіи мы должны только имть въ виду, что одн части могутъ несоразмрно развиваться, а другія, напротивъ, сокращаться, порой до полнаго исчезновенія. Эта отрасль науки о животномъ организм — сравнительная анатомія — въ конц прошлаго вка нашла себ краснорчиваго истолкователя въ Викъ-Дазир, который, какъ мы только что видли, такъ горячо привтствовалъ появленіе книги Жюссьё. Въ Викъ-Дазир, еслибъ ранняя смерть не похитила его въ самомъ разгар талантливой дятельности, пришлось бы, вроятно, признать основателя этой молодой науки въ томъ смысл, который она вскор пріобрла, благодаря генію Кювье. По мр накопленія фактовъ, все боле выяснялась идея, точно формулированная только въ девятнадцатомъ вк Оуеномъ, что при изученіи животныхъ формъ мы должны строго различать двоякаго рода сходства: одно, основанное на одинаковости физіологическихъ отправленій, другое — на одинаковости строенія, т.-е. морфологическаго состава. Первые органы мы называемъ сходственными или аналогическими, вторые — соотвтственными или гомологическими. Аналогическіе органы имютъ только близкое или тождественное служебное значеніе и обыкновенно вншнее сходство, но могутъ отличаться по внутреннему составу и взаимному отношенію съ другими органами. Органы гомологическіе, имя иногда совершенно различное служебное значеніе, совершенно несходный вншній видъ, соотвтствуютъ по своему положенію по отношенію къ другимъ органамъ и по своему морфологическому составу. Мало того, даже при кажущемся отсутствіи иного органа, внимательное изслдованіе обнаруживаетъ совершенно выродившіеся, безполезные, сохранившіеся какъ бы ради какого-то порядка, очевидные слды его.

Къ тмъ же результатамъ, къ которымъ привела сравнительная анатомія, развиваясь въ направленіи, намченномъ Викъ-Дазиромъ и Кювье, пришла и ботаника, благодаря трудахъ Де-Кандоля и Роберта Броуна. Де-Кандоль съ особенною ясностью выставлялъ на видъ, что естественная связь формъ можетъ быть раскрыта только подъ условіемъ — отвлечься отъ физіологическаго значенія частей и обращать вниманіе не на формы и размры органовъ, а на ихъ взаимное положеніе и число. Если имть постоянно въ виду, что органы могутъ недоразвиваться, превращаться, сростаться или, наоборотъ, расщепляться, то при самомъ широкомъ разнообразіи вншнихъ формъ раскроется основное ихъ сходство, заключающееся въ постоянств взаимнаго положенія и числа частей, въ тонъ, что Де-Кандоль назвалъ планомъ симметріи.

Такимъ образомъ, природа оказывается какъ бы стсненной въ своемъ творчеств: при созиданіи организмовъ, животныхъ или растительныхъ, отличное по виду и по отправленію она вынуждена производить изъ сходнаго матеріала, изъ тхъ же, въ томъ же порядк расположенныхъ частей. Какое же объясненіе дадимъ мы этому основному выводу изъ сравнительнаго изученія организмовъ? Ни Кювье, ни Де-Кандоль не отважились дать отвтъ на этотъ неизбжный вопросъ, но ясно, что отвтъ могъ быть только одинъ — это скрытое единство въ план организаціи только неизбжное слдствіе фактическаго единства происхожденія.

То же единство, которое обнаружилось въ построеніи вншнихъ, видимыхъ невооруженному глазу, формахъ выступило, быть можетъ, съ еще боле разительною очевидностью при знакомств съ невидимымъ міромъ микроскопическихъ существъ и микроскопическаго строенія всхъ вообще живыхъ существъ. На порог столтія (1800—1802 г.) появились классическіе труды Биша, положившаго основаніе ученію о сходств тканей, встрчающихся во всхъ животныхъ организмахъ, а въ тридцатыхъ годахъ Шлейденъ и Шванъ выступили съ ученіемъ о клточк, какъ элементарномъ орган, изъ котораго слагаются вс ткани. На этотъ разъ глубокое внутреннее сходство связывало уже не отдльные органы, не отдльныя группы организмовъ, а охватывало ршительно все живущее, стушевывало границы между двумя царствами природы, сливало ихъ въ одно неразграничимое цлое. Основный органъ, изъ котораго, какъ зданіе изъ кирпичей, построенъ организмъ, несетъ несомннныя черты общаго сходства у всхъ представителей обоихъ царствъ. Вс организмы вначал состоятъ изъ одной подобной клточки, только поздне безконечно размножающейся и видоизмняющейся. На смну высказанному Гарвэенъ, въ начал семнадцатаго вка, афоризму ‘omne vivum ex ovo’, явилось новое, еще боле широкое — ‘omne vivum е cellule’. Прошло четверть вка, и ученіе о коренномъ сходств всего живущаго нашло для себя еще новую почву. Основой, исходнымъ началомъ всякой клточки, несмотря на ея послдующее разнообразіе, пришлось признать полужидкое, однородное, сходное у всхъ существъ вещество — протоплазму, открытую ботаникомъ Молемъ въ сороковыхъ годахъ, но обратившую на себя должное вниманіе только въ шестидесятыхъ, когда трудами Макса Шульце и Бюне было доказано ея тождество съ такимъ же веществомъ въ животныхъ организмахъ. Прошло еще съ десятилтіе и вниманіе ученыхъ сосредоточилось на другой составной части клточки, также въ первый разъ открытой у растенія (Робертомъ Брауномъ въ 1831 г.), на клточномъ ядр. Оказалось, что въ этомъ ядр, наглядне чмъ гд, обнаруживается непрерывность, преемственность всего живущаго. Ядро никогда не появляется вновь, а беретъ начало отъ другаго ядра, каждый новый организмъ обязанъ своимъ происхожденіемъ ядру — omne vivum е nucleo, а процессъ половаго воспроизведенія сводится къ сліянію двухъ такихъ клточныхъ ядеръ. Но, что всего любопытне по отношенію къ занимающему насъ вопросу, процессъ размноженія ядеръ, весьма сложный и тщательно за послдніе годы изученный, оказался поразительно, въ малйшихъ подробностяхъ, сходнымъ въ растеніяхъ и въ животныхъ.

Слдовательно, основныя морфологическія явленія, касающіяся строенія и способовъ образованія этой основы всего живущаго — клточки съ ея протоплазмой и ядромъ, оказываются почти тождественными въ обоихъ царствахъ природы. Не наводитъ ли это на мысль, что узы кровнаго родства, связывающія все живущее, восходятъ еще къ тому темному общему началу, изъ котораго развились въ различныя стороны растеніе и животное?

Эта мысль встрчаетъ себ проврку и въ цломъ ряд существъ, которыя съ одинаковымъ правомъ могли бы занять мсто и въ систем ботаника, и въ систем зоолога.

Таковы общіе столтніе итоги сравнительнаго изученія вншняго и внутренняго строенія организмовъ. Рядомъ съ этимъ сравнительнымъ изученіемъ ихъ въ развитомъ состояніи, также со второй половины прошлаго вка, начинаетъ систематически примняться и другой методъ — изслдованіе одного я того же организма на послдовательныхъ ступеняхъ его зачаточнаго существованія, то, что поздне стало называться исторіей развитія или эмбріологіей.

Этой молодой наук, по какой-то странной случайности, какъ извстно, особенно посчастливилось на русской почв. Ея успхи, въ то же время, какъ бы наглядно характеризуютъ три этапа въ судьбахъ русской науки вообще.

Въ Петербург, въ качеств русскаго академика, талантливый Каспаръ Фридрихъ Вольфъ, чьи смлыя, новаторскія идеи не нашли отклика между ‘го соотечественниками, окончилъ свои блестящіе эмбріологическіе труды, намтившіе путь для зачинавшейся только молодой науки. Другой русскій академикъ, воспитанникъ славнаго Дерптскаго университета, сослужившаго такую великую службу русской наук, русскому просвщенію, Карлъ Эрнесть Бэръ, явился по праву основателемъ эмбріологіи въ ея современномъ смысл. Классическіе труды Бэра и его земляка Пандера выступаютъ на ряду со многими другими, историческими свидтельствами того, какъ высоко держалось знамя науки на балтійскомъ побережьи, когда еще въ глубин страны она покоилась глубокимъ сномъ. Наконецъ, имена А. Ковалевскаго и Мечникова останутся навсегда связанными съ эпохой новаго разцвта молодой науки, совпавшаго у насъ съ тмъ пробужденіемъ плодотворной дятельности, которое отмтило шестидесятые годы и въ области науки, какъ и во всхъ другихъ областяхъ.

Что же прибавила въ свою очередь новая наука къ согласному свидтельству всхъ остальныхъ, вновь возникавшихъ отраслей морфологическаго знанія? Что происходитъ съ организмомъ въ періодъ инкубаціи яйца, такія стадіи развитія пробгаетъ зародышъ млекопитающаго и самъ человкъ въ періодъ своей утробной жизни?— вопросы эти, конечно, давно занимали человка. Но долгое время, отчасти потому, что прямое изслдованіе въ этомъ направленіи признавалось запретнымъ, кощунственнымъ, какъ разоблачающее то, что природа пожелала сокрыть отъ глаза смертныхъ, отчасти по закоренлой привычк, наслдованной отъ древности и вковъ схоластики, разршать вс сомннія словами, умозрніемъ,— отвты получились совершенно произвольные и ложные. Разрушить вковой предразсудокъ выпало на долю Вольфа. Въ его время два ученія раздляли ученыхъ, по этому вопросу, на два противныхъ лагеря. По мннію одной школы, зародышъ всякаго организма въ буквальномъ смысл только развивается, т.-е. развертывается какъ цвтокъ изъ готовой уже почки, вс его части уже даны въ самомъ начальномъ невидимомъ зачатк, имъ стоитъ только разростись до видимыхъ размровъ. Такова была въ основ такъ называемая теорія эволюціи или инволюціи {Во избжаніе недоразумни, лучше сохранить за ней это второе названіе, такъ какъ первое въ настоящее время связано съ совершенно инымъ понятіемъ.}. Разсуждая въ отвлеченности въ этомъ превратномъ направленіи, пришлось, чтобы остаться послдовательнымъ, допустить, что если зачатокъ даннаго недлимаго не представляетъ въ своемъ развитіи процессовъ новообразованія, то и вс имющія появиться на свтъ поколнія должны предсуществовать готовыми въ зародыш,— такова теорія преформаціи и ученіе Бонне, извстное подъ трудно-переводимымъ названіемъ emboitement. Съ этой точки зрнія развитіе являлось только разростаніемъ готовыхъ, отъ вка уже заложенныхъ одинъ въ другомъ зачатковъ. Зачатокъ всегда подобенъ самому себ и вполн развитому организму.

Противъ этой чисто-умозрительной теоріи Вольфъ выступилъ съ прямыми наблюденіями, доказывавшими, что въ начал своего развитія организмъ или органъ ні мало не похожъ на то, чмъ онъ будетъ въ развитомъ состоянія, что каждая промежуточная стадія отлична отъ предшествующей ей и послдующей. Органкамъ не предсуществуетъ уже вполн готовымъ въ зародыш, не созданъ таковымъ отъ начала вковъ, а слагается вновь въ каждомъ новомъ недлимомъ. Этотъ процессъ, существенно отличный отъ инволюціи, Вольфъ назвалъ эпигенезисомъ. Казалось, противъ факта невозможно было возражать, но такова сила предубжденія и авторитета, что голословнаго отрицанія эпигенезиса, высказаннаго Галлеромъ, было достаточно, чтобы идеи Вольфа въ теченіе полувка остались безъ вліянія въ наук и только въ 1812 году были привтствованы какъ новое, въ высшей степени плодотворное ученіе, измнившее въ значительной степени воззрніе на жизнь и организмы.

Съ точки зрнія эпигенезиса, зачаточная жизнь уже въ буквальномъ смысл представляетъ намъ исторію организма, т.-е. рядъ въ отдльности не сходныхъ, но послдовательно связанныхъ превращеній формы. Еще поразительне былъ результатъ сравнительно-эмбріологическихъ изслдованій. Оказалось, что формы, мало сходныя между собою въ развитомъ состояніи, представляютъ несомннныя черты сходства при сравненіи ихъ зародышей, что, въ общихъ чертахъ, зародыши высшихъ формъ пробгаютъ стадіи развитія поразительно-сходныя съ зародышами формъ простйшихъ. Какая же причина этого новаго, неожиданнаго, скрытаго сходства организмовъ, если она не указываетъ, какъ и во всхъ предшествовавшихъ случаяхъ, на ихъ происхожденіе изъ одного общаго источника?

Эмбріологія животныхъ въ настоящее время представляетъ уже богатый матеріалъ, исторія развитія растеній хотя и была выдвинута впередъ Бриссо де-Мирбелемъ въ начал этого вка, а въ тридцатыхъ годахъ нашла жаркаго защитника въ Шлейден, еще не достигла одинаковаго развитія. Но за то одна изъ ея задачъ, съ замчательнымъ талантомъ и неутомимостью разработанная въ конц сороковыхъ и въ начал пятидесятыхъ годовъ Гофмейстеромъ, оставляетъ за собою, по широт замысла и полнот исполненія, быть можетъ, и все то, что достигнуто въ этомъ направленіи въ зоологіи. Этотъ ученый могъ съ полнымъ правомъ сказать, что ему удалось переброситъ мостъ между двумя полуцарствами растеній (растеніями споровыми и цвтковыми), т.-е. доказать несомннное сходство того, что представлялось наиболе несходнымъ во всемъ растительномъ мір, и по этому поводу историкъ ботаники, Саксъ, основательно замтилъ,что когда современное эволюціонное ученіе охватило всхъ натуралистовъ, ботаники, благодаря Гофмейстеру, были на половину подготовлены къ этому перевороту.

Если въ эмбріологіи натуралистъ изучалъ и сравнивалъ формы во времени, въ ихъ хронологической послдовательной связи, то почти одновременно съ нею возникшая другая молодая наука носила уже несомннный историческій характеръ. Находимыя въ ндрахъ земли тла, поразительно сходныя съ извстными органами животныхъ — раковинами и костями, уже съ глубокой древности останавливали на себ вниманіе человка, но еще восемнадцатый вкъ наслдовалъ неразршенный споръ, что такое въ дйствительности эти тла: случайныя причудливыя подражанія, игра природныхъ силъ — loans naturae, или настоящіе остатки когда-то жившихъ организмовъ? Въ этотъ бурный вкъ геологическимъ теоріямъ порою приходилось сражаться на два фронта. Съ одной стороны, извстно, какъ встртила Сорбонна еретическія, по ея мннію, идеи Бюффопа. Едва ли самый процессъ Галилея производитъ такое удручающее впечатлніе, какъ вынужденное Сорбонной отреченіе Бюффона отъ смлыхъ мыслей перваго изданія его Histoire naturelle или, быть можетъ, еще боле жалкія его попытки украдкой провести свои мысли, облекая ихъ въ умышленно-отрицательную, ироническую форму. Но не одна теологія считала себя тогда призванной оберегать науку отъ вторженія тлетворныхъ направленій, другая сила вка — Вольтеръ заподозрилъ молодую науку въ обратномъ прегршеніи, въ пособничеств клерикальнымъ предразсудкамъ, и направилъ противъ нея свои неистощимые сарказмы. Должно, однако, сознаться, что никогда остроуміе Вольтера не сослужило ему такой плохой услуги. Опасаясь, чтобы теологи не воспользовались открытіями геологовъ для доказательства библейскаго потопа, онъ предпочелъ закрывать глаза передъ дйствительностью, готовъ былъ примириться хотя бы съ ученіемъ объ ‘игр природы’,— утверждалъ, что морскія раковины, встрчаемыя въ альпахъ, осыпались со шляпъ пилигримовъ, вками будто бы двигавшихся этими путями изъ Палестины, а когда въ Этамп были найдены совмстно скелеты свернаго оленя и гиппопотама, писалъ: ‘чмъ допустить, что когда-то Лапландія и Нилъ дали себ свиданіе между Парижемъ и Орлеаномъ, не проще ли предположить, что эти кости попали сюда изъ кабинета какого-нибудь любителя диковинокъ?’ Но ни грозные перуны Сорбонны, ни ядовитыя стрлы Вольтера не остановили поступательнаго хода науки,— истина и время взяли свое. Конецъ восемнадцатаго вка и начало девятнадцатаго отмтили переворотъ въ геологіи, выдвинувъ на первый планъ то, что прежде было только случайнымъ дополненіемъ,— систематическое изученіе органическихъ остатковъ. Ламаркъ въ области живыхъ и ископаемыхъ молюсковъ, Кювье въ области сравнительной анатоміи позвоночныхъ положили основаніе новой наук — палеонтологіи, и никогда, быть можетъ, счастливый случай не игралъ такой роли въ судьбахъ науки, какъ это было съ открытіемъ богатйшихъ залежей ископаемыхъ костей у самыхъ воротъ Парижа — на Монмартр. Въ 1798 году нкто Вуаренъ принесъ Кювье нсколько костей, найденныхъ въ гипсовыхъ ломкахъ Монмартра. Кювье, занятый своими сравнительно-анатомическими изслдованіями, тотчасъ возымлъ мысль примнить методъ, оказавшійся столь плодотворнымъ въ примненіи къ живымъ существамъ и къ этимъ отжившимъ формамъ. Вотъ какъ характеризуетъ онъ самъ свою задачу: ‘Каждая кость должна была найти ту, которая ей соотвтствуетъ. Не обладая трубой архангела, я долженъ былъ воскресить вс эти существа, но непреложные законы, предписанные всему живому, явились мн на выручку: послушные голосу сравнительной анатоміи, отдльныя кости, осколки костей поспшили занять указанное имъ природой мсто’. Плодомъ почти двадцатипятилтнихъ трудовъ явились въ 1812 году знаменитыя Recherches sur les ossements fossiles, имвшія въ исторіи палеонтологіи такое же значеніе, какое Entwicklungsgeschichte der Thierе Бэра имли по отношенію къ эмбріологіи. Приведенныхъ словъ Кювье достаточно, чтобы указать, какую роль призвана была играть новая наука въ занимающемъ насъ вопрос. Она фактически доказывала, что органическій міръ иметъ исторію. Мало того, она доказывала, что т же черты глубокаго внутренняго сходства, которыя сравнительная анатомія раскрываетъ между живущими существами, связываютъ ихъ и съ существами, давно исчезнувшими съ лица земли. Возможность включенія нкоторыхъ позднйшихъ ископаемыхъ формъ въ ряды существующихъ родовыхъ или даже видовыхъ группъ доказывала, по мткому выраженію Лайеля, что эта ‘лтопись природы написана на живомъ еще язык’. Наконецъ, уменьшеніе сходства, по мр удаленія въ перспектив геологическихъ эпохъ, доказывало основное положеніе, что время является основнымъ факторомъ, опредляющимъ степень различія. Все это, казалось, ясно свидтельствовало, что ископаемыя находки — только обширныя кладбища, схоронившія предковъ теперь живущихъ формъ. Но самъ Кювье остановился передъ этимъ, казалось бы, неотразимымъ выводомъ.

Рядомъ съ мыслью о сравненіи организмовъ во времени возникаетъ мысль объ ихъ сравненія въ пространств. Съ открытіемъ новыхъ континентовъ, съ обогащеніемъ свдній о новыхъ флорахъ и фаунахъ явилась не только потребность обогащать списки извстныхъ формъ и находитъ имъ мсто въ систем, но и стремленіе изучать ихъ въ связи съ ихъ мстомъ обитанія и съ взаимнымъ ихъ распредленіемъ. Мало-по-малу сталъ выясняться фактъ, что это распредленіе не представляется случайнымъ, какъ можно было бы подумать, но что, напротивъ, степень сходства существующихъ видовъ находится въ зависимости съ ихъ разселеніемъ, что формы несходныя раздлены географическими преградами, что обитатели изолированныхъ острововъ представляютъ группы существъ, наиболе обособленныхъ отъ остальнаго населенія земнаго шара. Слдовательно, во многихъ несомннныхъ случаяхъ сходство между существами совпадаетъ съ возможностью сношеній между ними или между ихъ ближайшими предками, различіе — съ присутствіемъ непредолимыхъ преградъ, раздлавшихъ не только живущія существа, но и ихъ боле или мене отдаленныхъ предковъ. Такимъ образомъ, систематическое сродство оказывается связаннымъ съ наличностью условій, допускающихъ возможность дйствительнаго родства организмовъ.

Наконецъ, едва ли не самымъ убдительнымъ явилось изученіе органическихъ формъ одновременно въ пространств и во времени, т.-е. сравнительное изученіе географическаго распредленія живущихъ и отжившихъ формъ. Изученіе ископаемыхъ, относящихся къ позднйшимъ геологическимъ отложеніямъ данныхъ странъ, указываетъ на несомннную связь ихъ съ живымъ населеніемъ. Конечно, случайностью нельзя объяснить того факта, ‘что виды появлялись, въ пространств и во времени, въ связи съ другими близко сродными съ ними видами’. Здсь сходство уже не двусмысленно указываетъ на происхожденіе. Трудно было бы найти объясненіе, почему идеальное сходство (еслибъ оно было только идеальнымъ), выражаемое нашими системами, совпадало бы съ реальною близостью формъ въ пространств и во времени, и наоборотъ, то и другое вполн понятно, какъ необходимое слдствіе одной общей причины — фактическаго единства происхожденія.

Таковы вковые итоги морфологическихъ изслдованій. Каждая въ теченіе послдняго столтія вновь возникавшая наука: естественная классификація, сравнительная анатомія, ученіе о метаморфоз, эмбріологія, ученіе о клточк, палеонтологія, географія организмовъ, сама по себ и въ свази съ палеонтологіей, приводила къ одному общему выводу, предъявляла одно общее требованіе. Вс они заявляли фактъ сходства, связи всего живущаго и громко предъявляли требованіе объяснить причину этого основнаго факта.

Гёте, съ обычною ему ясностью мысля, выразилъ этотъ общій выводъ современнаго ему естествознанія въ извстныхъ, часто цитируемыхъ словахъ:

Alle Gestalten sind nlich und Keine gleichet der Anderen

Und so deutet das Chor auf ein geheimes Gesetz,

Auf ein heiliges Rаtsel. О! Knte ich dir, liebliche Freundin

Ueberliefern sogleich glcklich das lsende Wort.

Но ему не удалось разгадать эту тайну, не привелось ему и дожить до той минуты, когда яругой, боле счастливый, принесъ ея разгадку.

Такимъ образомъ, вковой синтезъ всхъ отраслей морфологическаго знанія приводилъ къ неизбжной дилемм: или отказаться отъ какого бы то ни было объясненія того родства, того сходства между организмами, которое выступало со всхъ сторонъ, отказаться отъ раскрытія той причинной связи, которая, по изреченію Бэкона, составляетъ отличительную черту истиннаго знанія, или признать происхожденіе всего живущаго изъ одного общаго источника, путемъ непрерывнаго историческаго процесса.

Но если удовлетворительнымъ отвтомъ на запросы всхъ, возникшихъ въ теченіе вка, отдловъ морфологіи могло служить простое допущеніе факта историческаго процесса, то другая отрасль біологіи — физіологія — предъявляла въ свою очередь требованія, удовлетворить которымъ было уже не такъ легко.

Переходимъ къ разсмотрнію этой стороны задачи.

К. Тимирязевъ.

‘Русская Мысль’, кн.VIII, 1892

Историческій методъ въ біологіи *).

I.Постановка задачи.— Запросы морфологіи.

Читайте также:

**Историческій методъ въ біологіи *).**

I.
Постановка задачи.— Запросы морфологіи.