Исторические условия интеллектуального развития в России, Щапов Афанасий Прокофьевич, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 32 минут(ы)

ИСТОРИЧЕСКІЯ УСЛОВІЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАГО РАЗВИТІЯ ВЪ РОССІИ.

(Статья вторая).

Между тмъ какъ рабочій народъ, отвлеченный и обремененный вковою страдомою работою, не имлъ возможности, досуга и средствъ быть умственно-развитымъ классомъ и, во имя насущныхъ работъ и промысловъ, частію самъ отчуждался, а частію, какъ увидимъ дале, и отдаляемъ былъ отъ интеллектуальнаго развитія, — наше высшее сословіе, какимъ было въ древней Россіи боярство,— сословіе, свободное отъ работы, обезпеченное вотчинами, помстьями и даровою работою народа, имвшее, слдовательно, досугъ и средства къ интеллектуальной дятельности, — это сословіе было также погружено въ глубокое невжество и равнодушіе къ образованію. Дворянство, особенно высшее, сослужило въ Россія свою службу въ длахъ государственнаго управленія: въ древней Россіи — въ приказахъ и воеводствахъ, со времени Петра великаго — въ сенат, въ коллегіяхъ, въ министерствахъ, въ государственномъ совт, въ должности начальниковъ губерній и попечителей учебныхъ округовъ, на поприщ военномъ и проч. Были между ними государственные люди замчательнаго ума и не безъ политическаго такта. Нкоторые вельможи Петровскаго времени, особенно такіе ‘мужи,’ какъ выражался Татищевъ, ‘изъ подлости происшедшіе’, какъ князь Меньшиковъ, графъ Ягужинскій и т. п., многіе знаменитые вельможи екатерининскаго времени и, въ частности, такія лица, какъ графъ Шуваловъ, кн. Щербатовъ, Бецкій, адм. Мордвиновъ, Сперанскій, графъ Румянцевъ и др., нанимаютъ весьма почетное мсто въ умственной исторіи Россіи. Но при всемъ томъ, наше дворянство никогда не было представителемъ интеллектуальныхъ интересовъ своей страны, оно не разработывало наукъ и не распространяло въ народ научныхъ знаній, не составляло передовыхъ дятелей въ литератур и т. п. Тмъ боле до-петровское боярство не представляло передоваго, интеллектуальнаго класса. До Петра великаго, за небольшими и рдкими исключеніями, уровень умственнаго развитія во всемъ народ былъ ровный. Что знали и какого міросозерцанія держались бояре, то же знали и такъ же мыслили и разсуждали крестьяне. Изъ 142 боле или мене извстныхъ писателей древней Россіи, съ XI до конца XVII вка, только 4 или 5 писателей были изъ бояръ или князей: прочіе вс были изъ духовнаго чина и вообще изъ низшихъ чиновъ людей. И писатели княжескаго рода въ умственномъ отношеніи не только ничмъ не отличались, не обособлялись и не отдалялись отъ простыхъ рабочихъ людей, но еще иногда заимствовали отъ нихъ матеріалъ, пользовались ихъ знаніями для своихъ писаній. Такъ, наприм., сочинитель повсти о выдропускомъ образ Богородицы, принадлежавшій къ роду князей Звнигородскихъ, говоритъ: ‘азъ слвшахъ сіе отъ нкоего богобоязливаго и благоговйнаго мужа, именемъ Феодора Корчемника, и писанію предахъ, да никако безъ памяти пребудетъ’ {Лтоп. рус. литер. т. IV, отд. III, стр. 27.}. Притомъ, достаточно прочитать нсколько крестьянскихъ челобитныхъ и помщичьихъ писемъ XVII вка, чтобы видть, била ли какай разница въ умственномъ развитіи крестьянъ и бояръ-помщиковъ: почти ровно не было никакой, а напротивъ даже смыслъ крестьянъ, въ нкоторыхъ отношеніяхъ, едва ли былъ не выше и не развите смысла бояръ. Напримръ, напечатанныя въ Чтен. Московск. Общ. Исторіи во второй книг за 1859 годъ (отд. V, стр. 42—54) крестьянскія челобитныя къ помщикамъ отличаются рельефнымъ, яснымъ выраженіемъ здраваго смысла, практической логикой и разсудительностью, фактическою содержательностью, ясно, мтко и изобразительно рисуютъ экономическій бытъ тогдашнихъ помщичьихъ деревень, выражаютъ врное пониманіе крестьянами причинъ своей бдности, указываютъ лучшее средство къ улучшенію своего экономическаго быта въ свободной работ на себя, безъ всякихъ помщичьихъ и приказно-чиновничьихъ притсненій, въ борьб съ крайнею бдностью высказываютъ потребность грамотности, ученья, и все это высказываютъ такимъ чистымъ, выразительнымъ языкомъ, который представляетъ рдкій образецъ тогдашняго русскаго разговорнаго языка. Напротивъ, тутъ же помщенныя письма боярскія скудны не только содержаніемъ, но и смысломъ, состоятъ только изъ патріархально-генеалогическихъ величаній родственниковъ, изъ церковно-славянскихъ благожеланій здравія, да изъ извстій, кто у кого ‘обдалъ трожды’, изъ выраженія особенной заботы ‘о собакахъ ловчихъ, борзыхъ, гончихъ и ищейныхъ, и т. п.,— и вообще бояре-помщики сами сознаются въ своихъ письмахъ такимъ, напр., образомъ, ‘въ грамотк ты, Петрунюшка, пишешь глухо, мы разсудку положить не умемъ.’ Помщенныя даже челобитныя помщичьи ничмъ не отличаются отъ челобитныхъ крестьянскихъ — ни смысломъ, ни языкомъ. Вслдствіе умственной неразвитости, по отсутствію интеллектуальныхъ потребностей и интересовъ, бояре-помщики, пріобртая крестьянскими руками богатства, расточали ихъ большею частію непроизводительно, не на развитіе интеллектуальныхъ способностей, не на умственныя потребности и занятія, не на развитіе и распространеніе научныхъ знаній, а на удовлетвореніе или своей роскоши и нги, или своихъ религіозныхъ желаній. Училищъ въ древней Россіи бояре не думали основывать, а только усердно основывали монастыри и не жалли для нихъ вкладовъ {См. напр, въ Чтен. Общ. Ист. 1863 г. кн. I, описи разныхъ монастырей основанныхъ князьями и боярами.}. Часто одинъ бояринъ или князь въ монастыри жертвовалъ такія суммы, на которыя можно бы было основать университетъ. Наприм. въ 1660—1701 г. князь Борятинскій пожертвовалъ въ Даниловъ монастырь до 20,399 рублей {Чтен. Общ. Ист. 1869 кн. 2, отд. V, стр. 37.}, а 20,000 такая сумма, какую посл искали, наприм., на основаніе университета въ Батурин. Другіе бояре, насладившись въ мірской жизни плодами работъ крестьянскихъ, наприм. работами 57 помстныхъ дворовъ, приносившихъ доходу, при оброчныхъ деньгахъ, одного хлба до 2,500 четвертей въ годъ, кром разныхъ другихъ произведеній и мстныхъ крестьянскихъ издлій — холста, сукна, овчинъ, хмлю, льна и проч., удовольствовавшись всми этими заработками и приношеніями крестьянъ, — поступали подъ конецъ жизни въ монастыри, оставляя все имущество на такое же производительное пользованіе своимъ внукамъ {Ibid. стр. 40.}. Вообще, боярство московское не представляло и не могло представлять собою высшую интеллигенцію народа. Вопервыхъ, самая умственная природа и организація большой части боярства неспособна была къ возрожденію въ европейскій интеллектуальный типъ, несклонна была къ могучей умственной работ за вс классы народа. Умственный складъ большой части боярства былъ восточно-азіятскій. Изъ родословной книги русскаго боярства, составленной въ конц XVII вка, видимъ, что тогда въ состав великокняжескаго дворянства было 133 княжескихъ и боярскихъ рода, происшедшихъ отъ выходцевъ изъ разныхъ татарскихъ ордъ — изъ крымской, ногайской, синей, золотой, большой, касуйской и другихъ, которыя съ своей стороны также представляли самую сложную амальгаму азіатскихъ племенъ — монгольскихъ, тюркскихъ, финскихъ и др., кром того 78 родовъ княжескихъ и боярскихъ записаны происшедшими отъ Литвы — племени тоже недалекаго и вялаго въ интеллектуальномъ отношеніи, наконецъ, 24 рода показаны выхавшими изъ полу-отуречившейся Греціи, изъ самой Турціи, Персіи, Грузіи, съ Кавказа и др. восточно-турецкихъ владній {Извст. антропологическ. отдлен. Общ. Любител. естествознанія т. 1, стр. 38.}. А сколько, кром того, поступило въ составъ боярства или дворянства и кровно смшалось съ нимъ родовъ половецкихъ и печенжскихъ, черкасовъ, мурзъ татарскихъ, князцовъ мордовскихъ и т. п. Хотя много было въ состав боярства и европейскихъ генерацій или родовъ, но они почти вс давно перемшались и пришли въ полное физіологическое родство гъ восточно-азіатскими родами. При такомъ физіологическомъ состав большей части боярства, удивительно ли. что оно, и по самому восточно-азіатскому умственному складу, не только задолго до Петра неликаго не оказало самостоятельной иниціативы къ интеллектуальному возрожденію Россіи, не стало, безъ указовъ царскихъ, само собою во глав умственнаго движенія въ Россіи, не вводило и не разработывало наукъ, но и при Петр великомъ ‘лнью и огурствомъ’ уклонялось отъ европейскаго образованія, и отправку на Западъ, ‘заморе въ науку’ считало для себя ‘первымъ несчастіемъ {Напримръ, бояринъ Bac. Вас. Головинъ писалъ въ своей ‘записк о бдной и суетной жизни человческой’: ‘въ ма (1712 г.) въ послднихъ числахъ и я гршникъ въ первое несчастіе опредленъ за море дли морской навигацкой науки: тогда же другіе и на смотру опредленія были. Пекарскаго I, 141—142.}. Вельможи восточно-азіятскаго происхожденія, кровь которыхъ еще не успла возродиться подъ вліяніемъ европейской крови, были наиболе враждебны европейскимъ понятіямъ, какія утверждалъ въ Россіи Петръ великій. Такъ, напримръ, князь Александръ Михайловичъ Черкасскій, внукъ азіатскаго князя Уруслана Мурзы (въ православ. Як. Куденетовича), по свидтельству англійскаго резидента Рондо (1730 г.), былъ противъ западныхъ нововведеній: ‘вс его свденія,— замчаетъ Рондо,— ограничиваются Россіею, иностранныя дла ему совершенно чужды, и онъ противникъ чужеземныхъ обычаевъ и послднихъ нововведеній въ Россіи’ {‘Характеры нкоторыхъ русскихъ вельможъ’ по запискамъ Рондо и де-Лиріи въ Чтен. Общ. исторіи.}. Точно также кн. Мих. Алегуковичъ Черкасскій, такого же азіатскаго происхожденія, до такой степени извстенъ былъ даже простому народу своею преданностью восточно-азіатской старин до-петровской Руси, что извстный вождь раскола, Талицкій, совтывалъ раскольникамъ выбрать этого князя во главу стрлецко-раскольничьяго возстанія противъ преобразователя Россіи {Соловьева, истор. Россіи т. XV, стр, 133.}. И вообще, многіе бояре петровскаго времени съ азіатскою враждебностью смотрли на европейскій образъ мыслей, водворившійся со времени Петра, великаго. Испанскій посолъ, герцогъ де-Лирія говорилъ, напр., о княз Д. М. Голицын (1665—1738): ‘онъ былъ одинъ изъ тхъ стариковъ, которые, вмсти всякой системы, твердятъ одно: для чего намъ вс новые обычаи? разв не можемъ мы жить, какъ живали наши отцы, такъ, чтобы иностранцы не предписывали намъ новыхъ законовъ?’ О граф Г. И. Головкин (1660—1734) де-Лирія замчаетъ: ‘имлъ наклонность къ стариннымъ нравамъ’, о княз М. М. Голицын: ‘не терплъ иностранцевъ,’ о княз И. Ю. Трубецкомъ (1667—1750), замчательномъ, какъ послднемъ русскомъ боярин, пережившемъ боярство цлымъ полустолтіемъ: ‘невжда, какихъ можно встрчать не много’ {Характ. нкот. русск. вельможъ въ Чтен. Общ.}. Вслдствіе преобладанія въ большой части дворянства восточно-азіятскаго умонастроенія надъ европейской интеллигенціей,— оно большею частію въ восточной роскоши и нг расточало и изживало не только умственныя силы, но и самыя матеріальныя средства. ‘На мирномъ полуазіятскомъ быту предковъ нашихъ — дворянъ отразились преобразованія Петра великаго, — писалъ дворянинъ А. А. Кононовъ въ 1849 г.,— и вншность взяла верхъ надъ сущностью преобразованій. Многоэтажные напудренные парики замнили скромную прическу въ скобку нашихъ предковъ, бархатные кафтаны, богатые кушаки, переходящіе отъ отца къ сыну, замнились французскими одеждами и наконецъ смшными фраками. Явились мода и роскошь. И гд теперь эти славные, блистательные вельможи екатерининскаго времени, съ ихъ блескомъ и великолпіемъ? Ужели они не оставили потомства? Я встрчаю т же имена на визитныхъ карточкахъ, но тщетно ищу этого, почти баснословнаго великолпія предковъ. Зданія, принадлежавшія цлые вка родамъ извстнымъ, принадлежать теперь или казн, или богатымъ купцамъ, или счастливымъ спекуляторамъ. Ужели нтъ тому причины? Есть, и она одна — одна, губительница всхъ государствъ — роскошь. Большія милости, изліянныя правительствомъ, разнаго рода льготы послужили еще боле къ усиленію роскоши. Вслдствіе роскоши, большая часть имній дворянъ нашихъ заложена, доходы не только не увеличиваются въ общности, но скудютъ непрерывно, между тмъ требованія условій общественныхъ безпрерывно возрастаютъ, воспитаніе дтей становится день ото дня затруднительне и вмст необходиме, словомъ, тотъ помщикъ, который повряя свои счеты въ конц года, не только но сдлалъ пріобртенія, но избжалъ новыхъ долговъ, можетъ почитать себя счастливымъ. Но большая часть изъ нихъ въ итог долговъ своихъ видитъ прибавленіе, также какъ уменьшеніе доходовъ противъ годовъ минувшихъ. Чмъ все это должно кончиться? Отвтъ ясенъ: раззореніемъ дворянства’ {Записка о ход дла въ Смоленской губ. по вопросу объ обязанныхъ крестьянахъ А. А. Кононова. Чтен. Общ. 1862 г. кн. 3, отд. V, стр. 217—258.}. Расточая и изживая такимъ образомъ въ роскоши и нг свои умственныя силы и матеріальныя средства даже до раззоренья, дворянство, очевидно, не имло ни времени, ни интереса, заниматься развитіемъ просвщенія, разработкой наукъ, хотя бы практическихъ или соціально-экономическихъ. Во времена роскоши, парики и т. п. замняли для большей части дворянъ книги, и вся образованность ихъ была чисто-салонная, модная, форменная, и ограничивалась только французскимъ разговоромъ. Новиковъ въ предисловіи къ ‘Живописцу’ 1775 г. говоритъ: ‘люди, разумы свои знаніемъ французскаго языка просвтившіе, полагая книги въ число головныхъ украшеній, довольствуются всми головными уборами, привозимыми изъ Франціи, какъ-то: пудрою, помадою проч. {Живописецъ 1772—1773 изд. 7, стр. XII.}. Дале, вслдствіе вковой отршенности отъ народной школы промышленной работы, и самая интеллектуальная воспріимчивость большей части бояръ къ европейскимъ наукамъ была нисколько не боле развита, чмъ развита она была въ людяхъ рабочаго класса. Въ неразвитости своей и сами бояре сознавались, когда Петръ великій заставилъ изучать науки за-моремъ. Напримръ, князь Мих. Голицынъ, посланный изъ навигацкой школы учиться за-море, въ 1711 году писалъ въ своемъ письм изъ-за границы: ‘о житі моемъ извщаю, житіе мн пришло самое бдственное, наука опредлена самая премудрая, хотя мн вс дни живота своего на той наук себя трудить, а но принять будетъ, для того не зпямо учиться языка, не знало науки. Видимъ то, которые наша братья пріхали для обученія къ той наук, и т въ три года ни единъ человкъ ни половины окончатъ но можетъ. А про меня вы сами можете звать, что кром природнаго никакого языка не могу знать, да и лта уже мои ушли отъ науки. И я въ себ весьма вижу, что сего положеннаго дла (науки) не управить, и отъ того пришолъ въ великую печаль и сомнніе и не знаю, какъ и быть’ {Пекарскаго, Наука и литер. при Петр великомъ I, 143.}. На пониманіе солдатскаго артикула и объясненія танцевъ у обучавшихся за-границей дворянскихъ дтей хватало знанія языковъ, а на математику не хватало. И. Неплюевъ писалъ о своемъ собственномъ ученьи и объ ученьи своихъ товарищей въ Венеціи и въ Испаніи въ морской академіи, ‘учились солдатскому артикулу, на шпагахъ биться, танцовать, а къ математик приходили, только безъ дла сидли, понеже учиться невозможно, для того что языку мы не знали’ {Пекарскаго I, 444.}. И удивительно ли, что бояре эти возвращались изъ-за границы безъ всякой привычки къ умственному труду, не развивали въ себ даже привязанности къ научнымъ занятіямъ. ‘Посланные за-границу дворяне,— писалъ Бецкій,— но возвращеніи имя путь и право къ большимъ чинамъ и заслугамъ, не могли въ наукахъ упражняться’. Вмсто того, чтобы по возвращеніи изъ-за границы заняться дальнйшимъ научнымъ самообразованіемъ и образованіемъ своихъ крестьянъ, дворяне-навигаторы, выучившіеся за-границей, поддерживали вс старые, до-петровскіе обряды. Довольно вспомнить, напр., любопытное сказаніе, какъ жилъ въ деревн бывшій за, моремъ навигаторъ — Головинъ {У Головина было заведено, чтобы ежедневно налились къ нему съ докладомъ вс деревенскія власти, которыхъ, по особой командъ, впускала и выпроваживала горничная. Каждый разъ этотъ импровизированный церемонимейстеръ произносилъ въ дверяхъ комнаты господина такую рчь довреннымъ вассаламъ: ‘Входите, смотрите тихо, смирно, бережно и опасно, съ чистотою и молитвою, съ докладами и за приказами къ барину нашему, къ государю, кланяйтесь низко его боярской милости и помните жъ — смотрите накрпко’! Затмъ начинались донесенія дворецкаго, ключника, выборнаго и старосты. Невозможно,— замчаетъ г. Пекарскій,— читать все это серьезно, особенно если вспомнить, что рапорты произносились съ величайшею важностью, чинно и невозмутимо. Для образца, вотъ докладъ выборнаго: я во всю ночь, государь нашъ, вокругъ вашего боярскаго дому ходили, въ колотушки стучали, въ трещотки трещали, въ ясакъ звенли и въ доску гремли. Нощныя птицы не летали, страннымъ голосомъ не кричали, молодыхъ господъ не пугали и барской замазки не клевали, на крыш не садились и на чердак не возились’. Староста свой рапортъ оканчивалъ такъ: ‘во всхъ четырехъ деревняхъ, милостію Божіею, все состоитъ благополучно и здорово: крестьяне ваши господскіе богатютъ, скотина ихъ здороветъ, четвероногія животныя пасутся, домашнія птицы несутся, на земл трясенія не слыхали и небеснаго явленія не видали. Котъ Ванька и баба Зажигалка въ Ртищев проживаютъ и, о приказу вашему боярскому, невйку ежемсячно получаютъ, о преступленіи своемъ ежедневно воздыхаютъ и проч.’ Авторъ родословной Головкиныхъ объясняетъ, что Котъ Банька сосланъ былъ въ дер. Ртищеву за то, что сълъ однажды рыбу, приготовленную для господскаго стола, а баба Зажигалка — за то, что по неосторожности ея произошелъ пожаръ, Пекарскаго, I, 142—143.}. Мало того: при неразвитости интеллектуальной, весьма многіе бояре русскіе и суевріями своими долго ничмъ не отличались отъ простого рабочаго народа. Если даже дворъ царицы Параскевы, но словамъ Татищева, ‘отъ набожности былъ госпиталь на уродовъ, юродовъ и ханжей, которыхъ почитали за святыхъ и пророковъ’,— то что сказать о боярахъ и боярскихъ дворахъ. Тотъ же Татищевъ говоритъ: ‘я не весьма давно отъ одного знатнаго, но неразсуднаго дворянина слышалъ, яко бы онъ самъ нсколько времени въ медвдя превращался, что слышавши довольно врили’ {Сводъ лтописей т. 1, къ XII гл. примч. 50.}. Изъ памятныхъ записокъ Храповицкаго видимъ, что и во времена Екатерины ГГ были между знатными лицами такія, которыя врили въ втры, въ узелки или древніе народные ‘паузы’ и т. п. по поводу этого императрица Екатерина, узнавъ о подобномъ суевріи адмирала Чичагова, замтила: ‘есть люди, которые колдовство съ набожностью мшаютъ: mais il laut profiter des opinions populaires. По свидтельству Лопухина, нкоторыя знатныя дамы въ его время спрашивали, рыба ли визига и можно ли ее сть въ постъ? {Записки Лопухина въ Чтен. Общ. Истор.} Не мало было дворянъ, которые отрицали медицину и врили въ простонародные суеврные лечебники и травники. Лепехинъ въ 1768 году встртилъ одного такого чиновнаго дворянина, въ г. Арзамас, гд былъ въ то время и ученый врачъ и вотъ что объ немъ говорилъ: ‘но утру 4 августа весьма рано постилъ насъ одинъ изъ чиновныхъ отставныхъ офицеровъ, о котораго чин и имени благопристойность упомянуть не дозволяетъ. Онъ была, человкъ пожилой и словоохотливъ. Разсказывая многія свои странныя похожденія, которыя намъ, какъ всякій легко понять можетъ, не весьма были пріятны, довелъ рчь до нашихъ врачей, при которой, если бы кто имлъ охоту, совершенно бы могъ научиться злословію. Сколько онъ унижалъ наше, трудами и порядочнымъ ученьемъ пріобртенное искуство врачеванія, столь много выхвалялъ покойной бабушки своей лечебникъ и неудобопонятную его пользу. Оказывая желаніе быть соучастникомъ его премудрости, безъ дальняго прошенія Брамарбазъ общалъ намъ открыть сокровенная своего наслдственнаго лечебника: и такъ пошли мы съ нимъ за-городъ но алаторской дорог. Первою встрчею намъ была плакунъ-трава (Lythrum salicaria), которую нашъ Иппократъ, пошептавъ не знаю что, сорвалъ и остановись говорилъ: ‘плакуномъ ее называютъ для того, что она заставляетъ плакать нечистыхъ духовъ. Она одна въ состояніи выгнать домовыхъ ддушекъ, кикиморъ и проч., и открыть приступъ къ заклятому кладу, который нечистые стерегутъ духи, что послднее собственнымъ своимъ утверждалъ примромъ. Отъ чертей дошло до ворожей. Колюка (Carlino vulgaris), въ великомъ множеств по пригоркамъ растущая, подала къ тому поводъ. ‘Траву сію,— продолжалъ онъ,— должно знать всякому военному и прозжающему человку: дымомъ ея, когда окуришь ружье, то никакой колдунъ его заговорить не можетъ’ и т. д. Подобнымъ образомъ ‘арзамазскій архіатеръ-дворянинъ объяснялъ Лепехину до 30 растеній, и многое въ его ученіи о травахъ было не только суеврно, но и вредно для здоровья и жизни тхъ людей, которые руководились его знахарскими совтами {Дневныя записки 1795 г., стр. 72—78.}. Дале, вковая исключительно военная служба дворянъ, за которую имъ и жаловались деревни и земли, ‘чтобы земля изъ службы не выходила’, также испоконъ вка воспитывала въ боярств и дворянств не интеллектуальныя силы и стремленія, а главнымъ образомъ физическія военныя силы и наклонности. Слдовательно, эта вковая военно-служилая школа образовывала изъ дворянства не умственно-развитое, а физически-выправленное сословіе. Дальше мы увидимъ, что и дворянскій кадетскій корпусъ въ XVIII в. воспитывалъ вовсе не передовой интеллектуальный классъ, а спеціально военный, что сознавали Бецкій и сама императрица Екатерина II. Оттого, и военныя наклонности, въ XVIII вк и посл, въ дворянств преобладали надъ умственными наклонностями. Множество было дворянъ, которые даже, во имя военной силы, отрицали науки. Напримръ въ ‘Живописц’ Новикова ‘худовоспитанникъ’ говоритъ: ‘науки никакой не могутъ мн принести пользы: я опредлилъ себя къ военной служб, и я имю уже офицерскій чинъ. Науки сдлаютъ ли меня смле? прибавятъ ли мн храбрости? сдлаютъ ли исправнйшимъ въ моей должности? Нтъ: такъ он для меня и негодятся. Моя наука вся въ томъ состоитъ, чтобъ умть кричать: пали! коли! руби! и быть строгу до чрезвычайности къ своимъ подчиненнымъ. Науки да книги умяччаютъ сердце, а отъ мягкосердечія до трусости одинъ только шагъ. И такъ пусть учатся и читаютъ книги люди праздные, а я храбростью одною найду себ счастіе… Худовоспитанникъ прізжаетъ потомъ въ другую непріятельскую землю, а именно въ свое помстье. Служа въ полку, собиралъ онъ иногда съ непріятелей контрибуцію, а здсь съ крестьянъ своихъ собираетъ тяжкія подати. Тамъ рубилъ неврныхъ, а здсь счетъ и мучитъ правоврныхъ. Тамъ не имлъ онъ никакой жалости, нтъ у него и здсь никому и никакой пощады, и если бы можно ему было съ крестьянами своими поступать въ силу военнаго устава, то не отказался бы онъ ихъ аркибузировать. Тамъ отнятіемъ непріятельскихъ земель служилъ онъ отечеству, а здсь отнятіемъ оныхъ у маломощныхъ своихъ сосдей — длается преступникомъ законовъ отечества. Правильно говорилъ худовоспитанникъ, что науки для него безполезны, не нужны он ему были въ военной служб, а въ отставк и совсмъ не годятся {Живописецъ 1772—1773 г., стр. 16—17.}. И когда учреждались университеты казанскій и харьковскій, — дворяне требовали, чтобы въ нихъ преимущественно преподавались военныя науки. Образованнйшіе изъ дворянъ казанскаго учебнаго округа заявляли: ‘учрежденіе университетовъ должно наиболе клониться къ просвщенію юношей дворянскаго сословія, занимающаго важнйшія должности въ государств, въ университет необходимо преподаваніе наукъ воинскихъ’. Харьковскіе дворяне тоже желали, чтобы въ университетахъ преподавались военные науки и дти ихъ выходили бы съ знаніемъ офицера. ‘Сообразуясь съ настроеніемъ мстнаго дворянства, одинъ изъ профессоровъ, при открытіи харьковскаго университета, говорилъ рчь, начинающуюся словами: честь и слава благороднымъ военнымъ занятіямъ, и доказывающую, что изученіе военныхъ наукъ въ высшей степени полезно для общества:, подаетъ войн новую цну, возвышая и облагороживая какъ цль веденія войны, такъ и слдствія одержанныхъ побдъ’ {Это въ 1805 г. Que l’on doit se preparer par l’etude des sciences au maniement des armes et allier la philosophie l’art des combats. I. N. Bolin de Ballu. Жур., Мин. Н. Пр. 1865 г. N. X. стр. 65, 161.}. Въ проэкт университета, представленномъ въ Харьков полному дворянскому собранію 29 августа 1802 г., предполагался особый факультетъ подъ названіемъ ‘отдленія военныхъ познаній‘ {Ibid.}. Но самое главное то, что московское боярство, неполонъ вка обезпечиваемое и обогащаемое крестьянскими работами, привыкши къ восточно-азіятской лни, нг и бездятельности, не привыкло ни къ какому труду, а тмъ боле къ умственному. Поэтому оно неспособно было сдлаться дятельнымъ, научно-рабочимъ, труженическимъ интеллектуальнымъ классомъ. Привыкши къ лни и нг, дворяне, по выраженію указовъ Петра великаго, ‘лнью и огурствомъ’ уклонялись не только отъ ученья, но даже и отъ службы, за которую они пользовались помстьями и рабочими силами народа. ‘Колико послано указовъ, — говоритъ крестьянинъ Посошковъ.— во вс городы о недоросляхъ и молодыхъ дворянскихъ дтяхъ, но дворяне уже состарлись въ деревняхъ живучи, а на служб одной ногою не бывали… Въ Устрицкомъ стану есть дворянинъ едоръ Мокевъ сынъ Пустошкинъ, уже состарлся. а на служб ни на какой не бывалъ: и какія посылки жестокія по немъ не бывали, никто взять его не могъ: овыхъ дарами угобзитъ, а кого дарами угобзить не можетъ, то притворитъ себ тяжкую болзнь, или возложитъ на себя юродство и въ озер по бород поступитъ. И за такимъ его пронырствомъ иные и съ дороги отпущали, а егда изъ глазъ у посильщиковъ выдетъ, то юродство свое отложить, и домой пріхавъ яко левъ рыкаетъ. И еще никаковой службы государю не оказалъ, а сосди вс его боятся. Дтей у него 4 сына вырощени, а меньшому есть лтъ 17, а по 719 годъ никто и въ службу выслать не могъ. И не сей токмо Пустошкинъ, но и многое множество дворянъ такъ вки свои проживаютъ: дома сосдямъ своимъ страшны яко львы, а на служб хуже козы, на службу не дутъ, а сами дома но деревнямъ шестерикомъ разъжаютъ и сосдей раззоряютъ’ {Посошковъ, стр. 89—90.}. Способны ли были такіе дворяне къ серьезному умственному труду, когда они уклонялись даже отъ своей вковой обязанности — отъ службы, за которую и получали земли и деревни? Могли ли эти дворяне считаться передовымъ интеллектуальнымъ классомъ? Они даже презирали умственный трудъ, считая его дломъ холопскимъ, дломъ ‘подлаго народа’. Не даромъ K. Н. Зотовъ въ 1715 г. писалъ изъ-за границы Петру великому: ‘не худо бы было выбрать лучшихъ латинщиковъ, но не изъ породныхъ, для того что везд породные презираютъ труды, хотя по препорціи ихъ породъ и имній должны бы быть и въ наук отмнны передъ другими’ {Пекарскій 1, 137.}. ‘Въ навигацкую школу, — пишетъ г. Веселаго, — велно было принимать дтей дворянскихъ, дьячихъ и подъячихъ, изъ домовъ боярскихъ и другихъ чиновъ, отъ 12 до 17 лтъ, но какъ въ эти лта изъ домовъ боярскихъ являлось малое число, то стали принимать и 20-лтнихъ. Но изъ многихъ званыхъ было мало избранныхъ. Но говоря уже о грубости прочихъ сословій, русскій баричъ петровскаго времени, 17 или 18 лтъ, считался неразумнымъ младенцемъ, и жилъ въ своемъ помсть въ самомъ безсознательномъ невжеств. Капризамъ балованнаго дитяти нердко повиновалось все окружающее, и ему, съ самыхъ пеленокъ, подобострастныя нянюшки и дядьки вбивали въ голову барскую спсь и презрніе къ труду и работ, какъ длу холопскому… Нкоторые изъ этихъ юношей, еще бывши у себя въ деревн, хаживали на медвдя, и естественно кулачный бой считали однимъ изъ пріятнйшихъ препровожденіи времени, другіе серьезно придерживались чарочки, и только сосди академіи знали, что заборы и замки мало охраняютъ ихъ състные припасы, дрова и проч. {Очеркъ Истор. Морск. Корпус. стр. 8, 10—33. Пекарскаго 1, 138, 142—143.} Не пріобртая такимъ образомъ навыка къ умственному труду ни въ жизни, ни въ школ, — бояре, очевидно, несклонны или вовсе непривычны были къ усидчивой, труженической интеллектуальной работ, къ разработк научныхъ знаній, и потому не могли считаться нередовымъ образованнымъ классомъ. Въ ‘Трутн’ (1769—1770), въ ‘рецепт для его превосходительства Недоума’ сказано: ‘вельможа нашъ ненавидитъ и презираетъ вс науки и художества, почитая оныя безчестными для своей благородной головы, по его мннію, всякій шляхтичъ можетъ все знать, ничему не учась, философія, математика, физика и прочія науки суть бездлицы, нестоящія вниманія дворянскаго, гербовники и патенты, едва, едва отъ пыли и моли спасшіеся, суть единственныя книги, кои онъ безпрестанно но складамъ разбираетъ’. И не только въ прошломъ столтіи, но и въ начал ныншняго вка, — большинство дворянъ, по выраженію попечителя харьковскаго университета графа Северина-Потоцкаго, ‘недолюбливало наукъ’, и нерадло не только о собственной умственной дятельности, но и объ интеллектуальномъ развитіи своихъ дтей. ‘Стараясь узнать образъ мыслей здшнихъ дворянъ о воспитаніи своихъ дтей, — писалъ попечитель харьковскаго университета въ 1806 г., — я нахожу, что общее ихъ мнніе по этому предмету далеко отстоитъ отъ истинной цли. Не чувствуя благотворнаго вліянія наукъ, или имя о нихъ весьма темное понятіе, они и не думаютъ о воспитаніи дтей своихъ, будучи лишены всхъ нужныхъ къ тому средствъ, они лучше соглашаются записать ихъ въ службу, оставя навсегда необразованными, нежели продолжать науки и усовершать ихъ знанія, они не могутъ ршиться дозволить дтямъ своимъ выше четырнадцатилтняго возраста посщать гимназіи… Поэтому, если бы университетъ сохранилъ въ строгомъ смысл вс правила, которыми долженъ руководствоваться въ пріем студентовъ, то онъ не имлъ бы нын ни одного студента, и цлому поколнію пришлось бы заградить путь къ образованію’ {Матер. для истор. образ. въ Россія. Журн. Минист. Народи. Просвящ. 1865′ г. окт. стр. 67.} Тотъ же Потоцкій въ рчи, при открытіи харьковскаго университета, долженъ былъ доказывать передъ дворянствомъ, что отсутствіе или остановка умственной дятельности невозможны въ разсужденіи наукъ, искуствъ, мореходства, ремеслъ, торговой промышленности, земледлія, однимъ словомъ — всего того, что обезпечиваетъ за народомъ если не превосходство, то, по крайней мр, равенство его со всми просвщенными народами. Посылая эту рчь свою министру, Потоцкій пишетъ, что говорилъ ее по просьб профессоровъ и сообразуясь съ настроеніемъ мстныхъ дворянъ: ‘а съ ними, — замчаетъ онъ,— нужно быть крайне осторожными, чтобы не отвратить ихъ отъ наукъ, которыхъ они и безъ того недолюбливаютъ‘ {G. S. Pototsky: de nova per imperium Rossicum constitutione sclioiarum, undeque oriundo fruetn. Ж. М. Н. Пр. 1865 г. X, 114—160.}. При такомъ ‘недолюбливаньи наукъ’ и умственнаго труда, дворяне-помщики, привыкшіе не къ самостоятельной работ, а только къ опек надъ трудомъ народнымъ и къ пользованію народными работами, очевидно, но могли быть работниками въ сфер научной интеллектуальной дятельности, и, слдовательно, не представляли научнодловаго, труженическаго интеллектуальнаго класса. Къ интеллектуальному труженичеству, къ разработк и распространенію научныхъ знаній должны были оказаться боле способными люди, закаленные въ трудовой, рабочей жизни, вполн привыкшіе къ умственной работ, всецло преданные ей, — неизбалованные беззаботными развлеченіями, праздностью, нгой и лнью, почестями, балами, пиршествами, роскошью и т. п. И дйствительно, не бояринъ, первый, и не сынъ боярскій, а крестьянинъ Посошковъ написалъ первое въ Россіи политико-экономическое сочиненіе ‘о скудости и богатств’. Не бояринъ, первый, и не сынъ боярскій, а сынъ крестьянскій — Ломоносовъ, первый принялся за самостоятельныя работы и открытія по естественнымъ наукамъ — физик и химіи. Не бояринъ, первый, и не сынъ боярина, а мщанинъ Кулибинъ выступилъ съ первыми русскими изобртеніями по части механики. Самые знаменитые въ исторіи русскаго просвщенія дворяне или вельможи не были сами тружениками, работниками науки и литературы, а являлись только или меценатами, покровителями наукъ и ученыхъ, какъ графъ Шуваловъ, или основателями, составителями музеевъ и библіотекъ, какъ наприм. графы Румянцевъ и Толстой. Работниками же науки и литературы были уже не дворяне помщики, не вельможи, а, Ломоносовы, Востоковы, Калайдовичи, Бередниковы, вообще большею частью дти низшихъ темныхъ классовъ народа.

Когда, такимъ образомъ, но выраженію книжнаго переводчика и моряка петровскаго времени Зотова, ‘ни породные бояре не были, по препорціи ихъ породъ и имнія, отмнными въ наук предъ другими,’ слдовательно не представляли настоящаго, научно-рабочаго интеллектуальнаго класса въ Россіи, ни ‘подлые’ т. е. рабочіе класы не имли досуга и возможности заботиться объ интеллектуальномъ саморазвитіи и умственной дятельности, а должны были думать главнымъ образомъ о кормовыхъ промыслахъ и работахъ, слдовательно еще боле не представляли интеллектуальнаго класса, — то естественно вытекала необходимость образованія въ Россіи особаго, средняго класса, который бы былъ но преимуществу рабочимъ, умственно-развитымъ классомъ. Уже при Петр великомъ, Зотовъ чувствовалъ эту необходимость средняго интеллектуальнаго класса, или, какъ онъ выражался, ‘лучшихъ ученыхъ средней статьи людей — не изъ породныхъ, ниже изъ подлыхъ’ {Пекарскаго, Наука и литер. 1, 157.}. При Екатерин II, Бецкій еще живе чувствовалъ и ясне сознавалъ недостатокъ въ Россіи третьяго или средняго состоянія настоящаго дловаго интеллектуальнаго класса., Съ давняго уже времени, говорилъ онъ. иметъ Россія академію и равныя училища и много употреблено иждивенія на посылку россійскаго юношества для обученія наукамъ и художествамъ, но мало, буде совсмъ ничего, существительныхъ отъ того плодовъ собрано. Разбирая прямыя тому причины, не можемъ мы жаловаться на провидніе и малую въ россійскомъ народ къ наукамъ и художествамъ способность, но можно неоспоримо доказать, что къ достиженію того не прямые токмо пути избраны были, а чего совсмъ не доставало, о томъ совсмъ и помышляемо не было. Изъ посланныхъ еще при государ император Петр великомъ, дворяне, съ хорошими возвратились успхами въ томъ, чему они обучаться назначены были, по по возвращеніи, имя путь и право къ большимъ чинамъ и заслугамъ, но могли они въ томъ упражняться. Другіе, изъ простаго народа къ наукамъ взятые, также весьма скоро успвали въ оныхъ, но скоре еще въ прежнее невжество и самое небытіе возвратились, отъ чего и людей такого состоянія, которое въ другихъ мстахъ третьимъ степенемъ или среднимъ называется, Россія до сего времени и произвести не могла… При такомъ недостатк смло утверждать можно, что прямаго въ наукахъ и художествахъ успха и третьяго степени людей въ государств ожидать — всуе себя и ласкать’ {Генеральн. Учрежд. о воспит. об. под. юношества стр. 3—10.}.

И, дйствительно, въ Россіи не только ‘рдки были отличные таланты’, какъ говорилъ извстный нашъ математикъ Осиповскій, но и посредственный умственно-рабочій классъ съ трудомъ развивался. несмотря на многочисленность наличныхъ силъ народонаселенія. Самъ народъ, какъ мы видли, не могъ начать своей умственной дятельности: потому что онъ, во-первыхъ, весь занятъ былъ безпрерывной страдной работой изъ-за насущнаго куска хлба, а во-вторыхъ, вслдствіе вковаго колонизаціоннаго движенія и суровой борьбы съ окружавшими его физическими препятствіями, вслдствіе торгово-промышленныхъ отношенія, онъ устремленъ былъ больше на востокъ, чмъ на западъ, и потому не имлъ возможности постепенно сблизиться съ передовыми націями западными, и заимствовать отъ нихъ средства интеллектуальнаго саморазвитія. Напротивъ, московское правительство, не отвлеченное, не занятое мускульною работою народа, съ XVI вка историческими обстоятельствами и дипломатическими сношеніями вынуждено было сближаться съ Европой и узнавать ея интеллектуальныя средства и силы, дававшія умственное превосходство западнымъ націямъ. Европейцы и, въ частности, нмцы и поляки возбудили въ правительств потребность умственной дятельности, умственнаго образованія, потребность наукъ, училищъ и книгъ. Около правительства, около двора московскихъ царей XVII в., расширялся первоначально умственный кругозоръ и всхъ тхъ русскихъ людей, которые имли случай сближаться съ иностранцами. ‘Съ тхъ поръ, какъ царь московскій былъ въ Польш,— говоритъ Коллинсъ,— видлъ тамошній образъ жизни и сталъ подражать польскому королю, кругъ его понятій расширился… И т, которые расширили понятія свои разговорами съ иностранцами, были образованне, а также и т, которые видли польскій бытъ, потому что поляки образованне русскихъ, такъ какъ у нихъ есть средства просвщать умы свои науками’ {Коллинсъ 20, 28.}. Вслдствіе этого, московскіе цари мало по малу стали заботиться о возбужденіи умственной дятельности и въ Россіи, стали приказывать переводить иностранныя книги. Посламъ русскимъ при европейскихъ дворахъ они заказывали пріобртать такія книги. Такъ наприм, въ 1653 г. князь Репнинъ-Ободенскій, будучи посломъ въ Польш, по государеву указу, купилъ тамъ 7 книгъ свтскаго содержанія, всего на 25 злотыхъ {Лтоп. рус. литер. III, кн. 5, отд. III, стр. 34.}. Вслдствіе учрежденія посольскаго приказа и выписки европейскихъ книгъ царями, народнымъ грамотникамъ, хотя весьма немногимъ, мало по малу представлялась возможность и давались правительствомъ средства заниматься такими европейскими книгами, какія народу были недоступны. Такимъ образомъ, въ XVII в. сталъ зарождаться умственно-рабочій классъ, хотя самый неразвитый и несовершенный, состоявшій первоначально изъ труженниковъ — переводчиковъ европейскихъ книгъ — космографій, географій, арифметикъ и геометрій, астрономій, лечебниковъ, исторій и т. п. Кошихинъ говоритъ, что въ его время при посольскомъ приказ, гд нужно было знаніе европейскихъ языковъ, для переводовъ было около 50 переводчиковъ и 70 толмачей. Большая часть изъ этихъ переводчиковъ были обрусвшіе иностранцы, и преимущественно обрусвшіе нмцы, какъ видно изъ именъ ихъ, каковы наприм. Касперъ Ивановъ, Юшка Вичентовъ, Лукашъ сынъ Магнусовъ, Анца Андреевъ, Вестерманъ, Романъ Болдвинъ, Романъ Бекманъ, Иванъ Гельмсъ и мн. др. {Пекарскаго I, 267.}. Такимъ образомъ, въ зародыш рабочаго интеллектуальнаго класса въ Россіи былъ западно-европейскій элементъ, и преимущественно нмецкій. Но были между ними и русскіе переводчики. Къ числу ихъ принадлежалъ и Кошихинъ. Начали появляться между русскими и другіе любители знанія и умственнаго труда. Олеарій, въ своемъ описаніи Россіи, сохранилъ извстіе объ одномъ русскомъ замчательномъ по тому времени математик Романчиков, который, отличаясь хорошими дарованіями, наперекоръ обычаямъ своихъ соотечественниковъ, чувствовалъ особую склонность къ умственнымъ занятіямъ, особенно любилъ математику и, чтобы пріобрсти познаніе въ ней, искалъ случая познакомиться съ голштинскими послами, во время путешествія съ ними изъ Москвы въ Персію, онъ въ 5 мсяцевъ научился отъ нихъ говорить по-латыни, и узнавъ отъ нихъ употребленіе астролябіи тотчасъ же заказалъ часовщику голштинскаго посольства сдлать ему подобный инструментъ, и когда заказъ былъ исполненъ, Романчиковъ, въ каждомъ попадавшемся на дорог город или селеніи, снималъ высоту домовъ и занимался математическими выкладками. Къ сожалнію, не вытерпвъ царскаго недовольства его дйствіями въ Персіи, Романичковъ отравился {Пекар. 267.}. Появленіе такихъ любителей и труженниковъ знанія тотчасъ обнаружилось въ довольно обширной, по тогдашнему времени, переводческой дятельности, какой до XVII в. въ Россіи вовсе не было. Но и эти первые шаги къ просвщенію были робки и неврны, потому что недремлющая старая рутина, вооруженная подозрительнымъ суевріемъ и ревнивой ненавистью ко всему новому и свободному, всми своими темными силами противодйствовала всходу этихъ слабыхъ весеннихъ ростковъ нашего образованія. Только немногіе народные грамотники, удостоенные быть переводчиками въ Посольскомъ приказ, или получившіе отъ царя подлинники европейскихъ книгъ и средства для ихъ переводовъ, или вращавшіеся около царскаго двора и переводчиковъ посольскаго приказа и т. п.,— только такіе грамотники и могли изучать элементарныя начала европейской образованности. А масса народныхъ грамотниковъ по прежнему коснла въ непроглядномъ невжеств, потому что переведенныя книги, въ род космографій, астрономій и энциклопедическихъ лечебниковъ, не распространялись между народомъ, а печатались большею частію только для царя и царевичей. Какъ только переведены были какія либо новыя книги, такъ, по словамъ актовъ, ‘взнесены были въ Верхъ, а другія указалъ царь держать въ посольскомъ приказ’. Такъ въ дл 1672—1675 г. о разныхъ книгахъ, именно: о ‘государственной большой книг всхъ окрестныхъ государствъ’, о ‘Хрисмологіон’, ‘о книг описанія россійскаго государства и всхъ окрестныхъ государствъ,’ ‘о седьми свободныхъ ученіяхъ’ и другихъ, сказано: ‘книги т взнесены къ великому государю въ Верхъ, а прочимъ книгамъ указалъ великій государь быть въ посольскомъ приказ’. А ‘о книг описанія всхъ россійскихъ князей и царей и всхъ иностранныхъ государей — французскаго, англійскаго, гишпанскаго, датскаго, свйскаго, флоренскаго, венецйскаго и проч., съ которыми россійское государство было въ ссылк’, замчено: ‘и какъ та книга взнесена была къ великому государю въ Верхъ, и онъ указалъ той книг быть въ посольскомъ приказ, а себ великому государю и сыну своему еодору Алексевичу указалъ сдлать дв книги таковыя жъ’. Такимъ образомъ, и т новыя, умственно-преобразовательныя идеи, какія начинали зарождаться въ XVII в. подъ вліяніемъ политическихъ географій, космографій, астрономій и другихъ подобныхъ европейскихъ книгъ, — и эти зачаточныя идеи зарождались и скрывались только ‘въ Верху’, да въ посольскомъ приказ. Подъ вліяніемъ ихъ развивался только, къ концу XVIГ столтія, умъ царевичей, въ род Петра, да немногихъ переводчиковъ посольскаго приказа, а масса нисколько не подготовлялась къ пріему и усвоенію этихъ идей, масса пробавлялась своимъ изстариннымъ доморощенымъ міросозерцаніемъ. Подъ вліяніемъ новыхъ идей, занесенныхъ къ намъ съ запада этими переводными книгами, подготовлялся и воспитывался въ тономъ Петр тотъ преобразовательный умъ, который объявилъ открытую и неутомимую войну старой и упорной рутин, И вотъ, когда вдругъ занавсъ отъ древней къ новой Россіи открылся ‘съ Верху’, — народъ не могъ опознаться въ свт новыхъ понятій и реформъ, не понялъ ихъ, ошеломленъ былъ ими, — и отпалъ, отшатнулся отъ новыхъ книгъ и идей — къ старымъ книгамъ и понятіямъ, или, если не отшатнулся отъ нихъ въ расколъ, то рзко отдлился, обособился отъ этого зародившагося ‘на Верху’ и въ посольскомъ приказ новаго, умственно-рабочаго меньшинства, какое тогда совершеннымъ особнякомъ представляли люди, подобные Ордыну-Нащокину, Матвеву, Кошихину. Юрію Крижаничу, Романчикову, царевичу Петру и лучшимъ переводчикамъ посольскаго приказа. Съ тхъ поръ рабочій народъ пошелъ путемъ своей умственной жизни, а интеллектуальный классъ сталъ развиваться своимъ путемъ. При Петр великомъ народъ уже не могъ понимать тогдашняго книжнаго языка, который онъ съ трудомъ понималъ уже и въ XVII вк: ‘иностраннымъ языкомъ нарицаху тогдашнія писанія’ {Опис. рукоп. Румянц. Муз. стр. 632.}. Между тмъ и интеллектуальный классъ, даже при Петр великомъ, не смотря на двойной умственно-возбудительный импульсъ — и со стороны генія Петра I и со стороны интеллектуальнаго вліянія запада, — тоже, обособленный, вдали отъ народа, развивался туго и медленно. И въ это время дятелями умственнаго нашего развитія были главнымъ образомъ переводчики европейскихъ книгъ, переводчики ‘государственной коллегіи иностранныхъ длъ’ {Пекарскаго, наука и литер. при Петр вел. I, 225.}. Переводчики эти частію были русскіе, обучавшіеся уже большею частію за-границей, частію иноземцы, кои, однакожъ, по словамъ Петра, или здсь родились, ‘или зло малы пріхали и нашъ языкъ какъ природный знали’ {П. С. З. VII, No 4438.}. Чтобы образовать способныхъ переводчиковъ. Петръ десятками посылалъ молодыхъ русскихъ людей за-границу учиться языкамъ и наукамъ. Всхъ извстныхъ русскихъ переводчиковъ, учившихся за-границей, при Петр вел. было не мене 60, кром того до 5 переводчиковъ были изъ шведовъ {Пекарскаго, наука при Петр I, 220—242.}. А всхъ, учившихся за-границей по вол Петра, извстно боле 150 лицъ. За-границей, кром языковъ и другихъ наукъ, они изучали, по словамъ Петра, необходимыя для правильныхъ переводовъ художества — математическое, хотя нкоторые только до сферическихъ тріангуловъ, механическое, хирургическое, архитектуръ-цивилисъ, анатомическое, ботаническое, милитарисъ и прочія тому подобныя’ {П. С. З. XII, No 4438.}. И, не вдаваясь здсь въ библіографическія подробности, замтимъ, что переводческая дятельность петровскаго времени была уже настолько выше переводческой дятельности XVII в., насколько эта послдняя была выше книжной дятельности XVI вка. Въ начал XVIII в., сверхъ многихъ сочиненій по части механики, архитектуры, артиллеріи, исторіи и проч.. переведено было до одинадцати книгъ по отдлу одной математики, астрономіи и географіи {Пекарскаго, ‘Наука и литер. при Петр, т. II. Таковы наприм. слд. книги, изданныя при Петр, по описанію г. Пекарскаго: No 14 уготованіе и толкованіе ясное образнаго поверстанія круговъ небесныхъ — астрономія, съ каргой или глобусомъ небеснымъ, NoNo 63 и 328 таблицы логаримовъ, и синусовъ, и тангенсовъ и секансовъ — въ употребленіе и знаніе маематико-навигацкимъ ученикамъ (1703 и 1716 гл, No 132 — геометрія 1708 г., No 153 — избраннйшее начало въ математическихъ искуствахъ 1709 г., NoNo 182, 317 и 324 — географія или земнаго круга описаніе 1710 и 1716 г., No No 342 и 572 — книги мірозрнія или мнніе о небесно-земныхъ глобусахъ 1717 и 1724 г., NoNo 390 — географія генеральная — небесный и земноводный круги купно — Бернгарда Варенія 1718 г., No 410 — земноводнаго круга краткое описаніе — Гибнера, 1719 г., No 543 — таблицы склоненія солнца по амстердам. меридіану 1723, тригонометрія плоская и сферическая Фарварсона, 1730 г., наука статическая или механика 1722 г.}, тогда какъ въ XVII вк, кром арифметикъ, космографій и т. п., спеціальныхъ сочиненій по математическимъ и естественнымъ наукамъ еще не было переводимо. Притомъ, при разсмотрніи рукописей петровской литературы не безъ удивленія замчаешь внезапное появленіе переводовъ такихъ произведеній, которыя въ Европ XVII столтія были предвозвстниками послдовавшихъ потомъ преобразованій и въ наук, и въ жизни. Если разсматривать въ совокупности рукописные переводы подобныхъ сочиненій, то нетрудно убдиться, что они длались съ цлію познакомиться съ тми результатами, которыхъ достигли науки на запад. Такъ, сверхъ извлеченій изъ 12 Ньютоновыхъ книгъ, космотеороса (ко Гюйгенса и другихъ сочиненій по части астрономіи, механики, географіи, архитектуры, сельскаго хозяйства и проч., — переведены были между прочимъ: философія естественнаго права — Пуффендорфа, (le jure belli ne pacis libri III — Гуго Гроція, геологическое сочиненіе Бурнета — ‘теорія земли’ (Teiluris theoria) и проч. {Пекарскаго I, 255.}. Но несмотря на всю эту дйствительно-труженическую дятельность умственно-рабочаго меньшинства при Петр великомъ, — интеллигенція его все-таки далеко была не развита до самостоятельной научной работы, и численность его была еще крайне-ограниченная. Всхъ лучшихъ, передовыхъ и дятельныхъ труженниковъ знанія при Петр было не боле 30—40 человкъ. ‘Знакомство русскихъ съ европейскими науками изъ первыхъ рукъ, — говоритъ г. Пекарскій, началось при Петр и чрезъ посредство русскихъ, учившихся за-границей, по краткость времени, новость дла и сила прежнихъ обычаевъ и мнній сдлали то, что плоды личныхъ заботъ и усилій царя стали обнаруживаться только въ позднйшія времена. Въ начал XVIII в. лица, успвшія побывать за-границей и узнать на-скоро кое-что, употреблялись по большой части для переводовъ разныхъ сочиненій, преимущественно касавшихся математики, мореходства, языкознанія. Но ни одинъ изъ этихъ переводчиковъ неизвстенъ самостоятельнымъ какимъ-нибудь трудомъ и не оставилъ но себ памяти въ исторіи ни одной науки’. {Ibid. I, 5.} До какой степени еще слаба, незрла была интеллигенція и рабочая сила юной русской мысли, въ лиц петровскихъ переводчиковъ, можно отчасти судить и но тому факту, что, наприм., одинъ добросовстный переводчикъ, Волковъ, человкъ очень способный, не могъ одолть и перевести порученнаго ему для перевода сочиненія Le jardinage de Quintiny — о садоводств и вообще о сельскомъ хозяйств, не мотъ понять многихъ техническихъ выраженій, вовсе неизвстныхъ на русскомъ язык: отчаяніе овладло имъ и онъ, перерзавъ себ артерію, прекратилъ такимъ образомъ жизнь. {По этому случаю Веберъ,— намчаетъ г. Пекарскій,— глубокомысленно разсуждаетъ, что Волковъ отъ того посягнулъ на жизнь, что не владлъ въ достаточной степени стоическимъ хладнокровіемъ. Само собою разумется, что легко такъ разсуждать посланнику, занятому пирами и визитами, а бдный русскій переводчикъ ршился лучше умереть, нежели не исполнить приказанія. Пекар. I, 226.} Вообще, до основанія университетовъ, несмотря на энергическія мры Петра великаго, самыя учебныя заведенія были крайне недостаточны для развитія дловаго, серьезнаго и интеллектуальнаго класса въ Россіи. Дльвыхъ, мыслящихъ людей изъ нихъ выходило мало, а больше выходили полуученые невжды, верхогляды и т. к. Манштейнъ, въ запискахъ своихъ, такимъ образомъ описывалъ состояніе и вліяніе нашихъ учебныхъ заведеній въ періодъ времени съ 1727 до 1744 годъ: ‘Когда Петръ I вступилъ на престолъ, нашелъ весь свой народъ непросвщеннымъ, и только священники и лучшіе изъ дворянъ съ трудомъ писать умли. Чтобы просвтить своихъ подданныхъ, Петръ поручилъ рязанскому архіепископу Стефану Яворскому учредить училища въ московскихъ монастыряхъ и въ другихъ удобныхъ мстахъ. Вызваны были изъ Кіева и Чернигова преподаватели ученія, и начали обучать юношество, но, какъ можно себ представить, не съ большими плодами. Потомъ Петръ I поручилъ еофану Прокоповичу учредить въ Россіи хорошія училища и академіи. Прокоповичъ началъ обучать многихъ молодыхъ людей въ заведенномъ при собственномъ своемъ дом училищ, и когда они оказали нкоторые успхи, послалъ ихъ въ чужестранные университеты для пріобртенія новыхъ познаній, и чтобы сдлать ихъ способными, по возвращеніи, быть преподавателями наукъ или учителями въ училищахъ и академіяхъ, учреждаемыхъ уже въ Россіи. Но и Прокоповичъ посредственно только усплъ въ этомъ дл, ибо большая часть отправленныхъ въ иностранныя государства образованныхъ учениковъ тамъ остались, а возвратившіеся въ Россію не пріобрли нужныхъ талантовъ для употребленія къ наставленію другихъ, такимъ образомъ дло осталось но прежнему. Петръ 1, для образованія русскаго дворянства, сначала считалъ достаточнымъ посылать его въ путешествіе, а по возвращеніи своемъ изъ великаго своего путешествія послалъ всхъ молодыхъ людей изъ первыхъ домовъ своего государства во Францію, въ Англію, въ Италію и въ Германію, для наученія тамошнимъ обращеніямъ и познаніямъ, однако какъ большая часть изъ нихъ были весьма худо воспитаны, то и возвратились не только необразованными въ обращеніи и безъ знанія наукъ, но еще больше смшными и порочными, нежели туда похали. Это подало государю мысль, что надобно начать съ хорошаго воспитанія прежде посылки въ путешествіе. Поэтому онъ поручилъ ливонскому пастору Глюку устроить воспитательное училище. Но все это учрежденіе было столь смшно, и успхъ отъ ученья столь худъ, что Петръ I скоро уничтожилъ и это училище, и предоставилъ новое воспитаніе дтей самимъ родителямъ. Въ то время въ Россіи находилось множество шведскихъ военныхъ чиновниковъ, взятыхъ въ плнъ подъ Полтавою, эти военнослужители, будучи весьма хорошо воспитаны, и не имя пропитанія, обязывались у знатныхъ господъ и богатыхъ людей обучать ихъ дтей, и отъ этого произошли гораздо лучшіе успхи, нежели отъ всхъ училищъ, заведенныхъ учеными невждами. Наконецъ, но иде Петра великаго, въ Россіи учреждена была академія наукъ. Но и донын Россія не можетъ еще хвалиться ни малйшею существенною пользою и отъ этого великаго учрежденія. Весь плодъ, какой эта Академія принесла въ 28 лтъ, состоитъ только въ томъ, что русскіе имютъ календарь, или мсяцесловъ по петербургскому полуденнику, что могутъ читать на своемъ язык вдомости, и что нсколько нмецкихъ пріобщниковъ Академіи сдлались нарочито искусными въ математик и философіи, чтобы заслужить жалованье отъ 600 до 800 рублей. Что касается до русскихъ, то между ними еще очень мало находится такихъ ученыхъ, которые бы могли занимать профессорскія званія. Наконецъ, эта академія совсмъ еще не на такой ног, чтобъ россійская имперія когда либо могла ласкаться великою отъ нея пользою. Ибо преподаваемыя въ ней науки нимало не касаются русскаго языка, нравственнаго ученія, гражданскаго права, народной исторіи и практической математики — единственныхъ наукъ полезныхъ для Россіи, или особенно нужныхъ ей. Но самое главное упражненіе состоитъ въ алгебр, въ трудныхъ математическихъ задачахъ, въ критик древностей и языковъ нкоторыхъ древнихъ народовъ, или въ анатомическихъ наблюденіяхъ надъ составомъ человка и животныхъ, въ чемъ наиболе трудятся. А какъ русскіе вс эти науки считаютъ пустыми и весьма безполезными, то и неудивительно, что они не имютъ никакого желанія обучать имъ своихъ дтей,— хотя и вс уроки преподаются безмездно. И это до того доходитъ, что Академія весьма часто больше иметъ учителей, нежели учениковъ и принуждена бываетъ брать молодыхъ людей изъ Москвы. и, опредляя жалованье или содержаніе, побуждать ихъ въ ученью, чтобы преподавателямъ наукъ имть наличныхъ слушателей — въ преподаваніи уроковъ. Изъ всхъ этихъ примчаній можно вывести заключеніе, что многія хорошія училища, заведенныя въ Москв, въ Петербург и въ другихъ русскихъ городахъ, въ коихъ обучаютъ обыкновеннымъ наукамъ, для Россіи были бы гораздо лучше и полезне, нежели Академія наукъ, которая ежегодно стоитъ ей большихъ суммъ денегъ, и не производитъ никакого плода’ {Mannstein, Nachrichten von Russland 1727—1744. s. 544—551.} Прибавимъ къ этому, что и въ высшемъ дворянскомъ училищ — въ с.-петербургскомъ кадетскомъ корпус,— изъ передоваго сословія — дворянства тоже но развивался и не выходилъ вполн развитой, просвщенно-мыслящій и научнорабочій интеллектуальный классъ, тмъ боле, что, но словамъ Бецкаго, и вся цль учрежденія итого училища состояла въ томъ, чтобы только приготовлять для арміи исправныхъ офицеровъ. Поэтому и въ дворянскомъ кадетскомъ корпус воспитанники не получали высшаго научнаго развитія, а учились больше военной дисциплин. теологіи, танцамъ и т. п., и притомъ число ихъ было небольшое, всего только-247 учениковъ. Эта капля въ мор незамтно изчезала въ общей масс невжества, которое еще до сихъ поръ считалось спасительнымъ средствомъ противъ ‘злоплодящихъ’ нововведеній.

Наконецъ, и въ университетскій періодъ, какъ степень развитія, такъ и численность воспитанниковъ возростала далеко непропорціонально съ умноженіемъ народонаселенія и съ общею суммою умственныхъ силъ народныхъ. Въ слдующей стать мы займемся подробною характеристикою интеллектуальнаго класса въ этотъ университетскій періодъ: а здсь укажемъ только на непропорціональность численнаго возрастанія его съ числомъ народонаселенія, или на численную незначительность его въ сравненіи съ численностью рабочаго народа. Для этого достаточно будетъ и немногихъ цифръ. Въ 1762 г. графъ Шуваловъ давалъ такой отчетъ о числ и степени умственнаго развитія поколнія, образовавшагося въ московскомъ университет съ 1755 года: ‘всего полезнйше университету, писалъ онъ,— что съ начала онаго вышло учениковъ 1800, изъ которыхъ токмо 800 разночинцевъ, прочіе же вс дворяне, и великая часть съ хорошими о успхахъ въ ученіи аттестатами, въ томъ числ довольно студентовъ было, изъ которыхъ и нын 9 человкъ въ кадетскомъ корпус достойными учителями въ математик. въ латинскомъ, французскомъ и нмецкомъ языкахъ, также и обртающіеся въ чужихъ краяхъ студенты обнадеживаютъ своимъ знаніемъ и прилежностію быть полезными своему отечеству, къ тому же еще недавно заведенная въ Казани гимназія довольный плодъ начинаетъ оказывать, и въ университет довольно своихъ учителей’ {Оправд. Шувалова на обвиненіе Ададурова: Чт. Общ. 1859, кн. I, отд. V, стр. 75.}. Во вспомнимъ при этомъ и слдующій отзывъ фонъ-Визина — ученика московскаго университета: ‘Остается мн теперь сказать, — говоритъ онъ въ своемъ ‘Чистосердечномъ признаніи,’ объ образ нашего университетскаго ученія, но самая справедливость велитъ мн признаться, что ныншній университетъ не тотъ, какой при мн былъ. Учители и ученики совсмъ нын другихъ свойствъ, и сколько тогдашнее положеніе сего училища подвергалось осужденію, столь ныншнее похвалы заслуживаетъ. Арифметическій нашъ учитель пилъ смертную чашу. Латинскаго языка учитель былъ примръ злонравія, пьянства и всхъ подлыхъ пороковъ, но голову имлъ преострую, и какъ латинскій, такъ и россійскій языкъ зналъ очень хорошо. Учитель латинскаго языка пятью пуговицами кафтана обозначалъ условно съ учениками пять латинскихъ склоненій, а четырьмя пуговицами на камзол 4 спряженія. Ученики должны были отвчать на его вопросы: какого склоненія имя? Какого спряженія глаголъ? смотря потому, за какую пуговицу онъ хваталъ пальцами. Ученики не знали еще самыхъ простыхъ истинъ науки. Напримръ, на вопросъ: куда Волга впадаетъ? одинъ ученикъ отвчалъ: въ Черное море, другой: въ Блое, фонъ-Визинъ простодушно отвчалъ: не знаю’ {Сочин. фонъ-Визина,, изд. 1853 г. ‘Чистосердечное признаніе’, стр. 511-527.}. Изъ этого, быть можетъ, отчасти комически-преувеличеннаго отзыва, видно однакожъ, какъ еще не развитъ былъ тотъ классъ ученыхъ, который представлялъ тогда высшую интеллигенцію общества, и какъ въ студентахъ московскаго университета умственная потребность вещественной. чувственно-образной наглядности еще преобладала надъ силою логической сообразительности. Вообще, какъ видно изъ исторіи московскаго университета, написанной г. Шевыревымъ, и университетскій персоналъ въ XVIII столтіи еще далеко не представлялъ серьезнаго интеллектуальнаго класса, какъ ученики, такъ и учителя еще большею частію характеризовались слабою умственною дятельностью и неутшительными умственными чертами {Истор. Московскаго университета, стр. 60—65 и др.}. Но все-таки, къ концу XVIII в. московскій университетъ видимо измнялся къ лучшему и былъ первымъ. Въ тоже время, и вн университетскаго интеллектуальнаго класса, являются замчательными представителями юной русской мысли такіе дятели знанія, какъ Ломоносовъ, Крашенинниковъ, Лепехинъ, Рычковъ. Озерецковскій, Полновъ, Румовскій, Осиповскій и другіе. Но. къ сожалнію, и число такихъ мыслящихъ людей и труженниковъ науки умножалось не слишкомъ большими прогрессивными числами. Такъ напримръ, съ 1762 по 1771 годъ изъ московскаго университета вышло только 24 полезныхъ дятеля на поприщ науки и гражданскаго просвщенія, и изъ нихъ только 3 человка извстны ученою дятельностью. Съ 1771 по 1778 годъ университетъ образовалъ только 11 человкъ, впослдствіи боле или мене извстныхъ своею умственною дятельностію. Съ 1770 по 1797 годъ изъ всхъ воспитанниковъ московскаго университета, оправдали свое университетское ученіе полезною умственною дятельностью только до 45 человкъ, а съ 1797 по 1812 годъ до 50. Съ 1813 по 1826 годъ въ московскомъ университет получили образованіе 4625 человкъ, но въ различной степени интеллектуальнаго развитія, да въ гимназіяхъ при университет въ 1787 г. было 1010 воспитанниковъ, а въ начал XIX столтія до 3300. Съ 1836 по 1854 годъ московскій университетъ произвелъ докторовъ 114, магистровъ 58. кандидатовъ 881, дйствительныхъ студентовъ 1670, лекарей 1442, число всхъ, получившихъ ученое образованіе въ университет, за 29 лтъ, простиралось за 4000 {Шевырева, истор. моск. универс. стр. 169, 208, 575.}. Въ кіевскомъ университет, умственная дятельность и численность молодыхъ людей, добросовстно занимавшихся науками, въ первый періодъ существованія университета (1834—1839), возрастала въ такой послдовательности:

Въ высшій курсъ		Въ тхъ же курсахъ
Въ 18³⁵/₃₆ переведено 45 студент.	Съ отличіемъ 9	Осталось 5
— 18³⁶/₃₇ — 93 —	— 23	— 20
— 18³⁷/₃₈ — 171 —	— 51	— 52
— 18³⁸/₃₉ — 184 —	— 60	— 32
— 18³⁹/₄₀ — 102 —	— 22	— 8 ¹).

¹) Шульгина, Истор. Университ. св. Владиміра стр. 104.

Въ первый выпускъ 1837—1838 г. кіевскій университетъ выпустилъ 16 студентовъ со степенью кандидата, въ томъ числ: въ первомъ, историко-филологическомъ отдленіи философскаго факультета 4 кандидата, во второмъ — естественно-математическомъ отдленіи филос. факульт. 2 кандидата, въ юридическ. факультет 10, съ званіемъ дйствительныхъ студентовъ 12, въ томъ числ: по историко-филологическому отдленію 2, по физико-математическому 1, по юридическому факультету 9. Второй выпускъ состоялъ изъ 19 кандидатовъ, въ томъ числ изъ историко-филологич. отдленія вышло 5 кандитатовъ, изъ физико-математическаго 9. Ненаучныя, постороннія стремленія студентовъ, сопровождавшіяся въ 1839 году закрытіемъ университета, помшали возрастанію числа молодыхъ людей, добросовстно изучавшихъ науки. Что касается до представителей высшей интеллигенціи, занимавшихся разработкой науки, то въ Россіи еще такъ мало было людей основательно-ученыхъ, что въ кіевскомъ университет, въ первый періодъ его существованія (1834—1839), трудно было набрать профессоровъ съ высшими учеными степенями, и они набирались отовсюду и изъ людей безъ всякой ученой степени. Притомъ, не мало было профессоровъ, получившихъ ограниченное научное образованіе, и не въ университетахъ, а въ другихъ, низшихъ учебныхъ заведеніяхъ, и, наконецъ, старое, даже дряхлое поколніе сначала преобладало надъ поколніемъ молодымъ, полнымъ свжихъ интеллектуальныхъ силъ и наиболе способнымъ къ научнымъ работамъ.

‘Застой въ учебной и ученой дятельности университета,— замчаетъ г. Шульгинъ,— выразился апатіей и упадкомъ научныхъ стремленій. Въ университет учили и учились не науки, а службы ради. Къ концу итого періода ‘Wissenschaftliche Tendenz’ длается нердко предметомъ насмшки въ устахъ слушателей, а иногда преподавателей’ {Ibid. стр. 62.}. Въ частности, многіе профессора, представители высшей интеллигенціи общества, были оригинальными типами умственной недоразвитости и чудачества, почти нисколько не знали преподаваемыхъ ими наукъ и отличались странными умственными и нравственными чертами. Таковы, наприм., были: профессоръ физики и физической географіи Абламовичь. по словамъ г. Шульгина, болтунъ съ извощиками, невжда въ своей наук, сильный тломъ и слабый ріомъ, профессоръ химіи Зновичь — ‘средневковой алхимикъ-чародй, извстный своей странной химической теоріей, въ которой, между прочимъ, душу признавалъ шестымъ химическимъ началомъ и проч., профессоръ зоологіи Авдржеіовскій, почти нисколько незнающій зоологіи и вообще неполучившій правильнаго ученаго образованія въ естественныхъ наукахъ, професс. сельскаго хозяйства Мерць, диктовавшій лекціи по какой либо русской книг, по складамъ и съ удивительными, равномрными и монотонными удареніями и прерывавшій лекціи, посл класснаго звонка, на половин слова, наприм. лекцію ‘о горох’ оканчивавшій звукомъ гор, а слдующую начинавшій глубокимъ вздохомъ охъ!, или профессоръ классич. филологіи Якубовичъ, полагавшій верхомъ умственнаго развитія 12-лтнихъ дтей знаніе наизусть двухъ книгъ Энеиды, професс. русской исторіи Домбровскій, памятный только перечисленіемъ днпровскихъ пороговъ и громкимъ, торжественнымъ и размреннымъ произношеніемъ фразъ изъ книги Устрялова и т. п. {Журн. Мин. Народ. Просвщ. 1863 г. ч. СXVIIІ, отд. II, стр. 174—177. Вообще, и но всмъ приблизительнымъ къ истин соображеніямъ, не великою оказывается и въ настоящее время численность нашего интеллектуальнаго класса, наприм. въ 1858 году, изъ 65,500,000 жителей, и изъ 528,494 всхъ учащихся въ высшихъ и низшихъ учебныхъ заведеніяхъ,— только около 5,630 человкъ получили образованіе въ университетахъ и другихъ высшихъ неспеціальныхъ учебныхъ заведеніяхъ. Если даже отнести къ интеллектуальному классу всхъ, получающихъ образованіе не только въ университетахъ, въ медико-хирургической Академіи, въ корпусахъ, но и въ такихъ учебныхъ заведеніяхъ, какъ фельдшерскія школы, школа топографовъ, аудиторіатское училище артиллерійскія школы, — то и тогда будетъ общее число интеллектуальнаго класса всего только до 15,428 человкъ. Что значитъ въ масс 65,500,000 народа не только эта горсть университетски-развитыхъ людей 5,286 человкъ, и притомъ стоящихъ на различномъ, нердко весьма сомнительномъ уровн интеллектуальнаго развитія, но и вс эти 15,428 образованныхъ и полуобразованныхъ человкъ. (Кольбъ, 258—259). Множество у насъ такихъ городовъ, гд при 15 или 20,000 жителей, людей съ высшимъ образованіемъ не боле 400 человкъ, а во многихъ городахъ, какъ наприм. во всхъ 6 городахъ вологодской губерніи, даже не боле 170 человкъ. Что значатъ 170 человкъ, принадлежащихъ къ интеллектуальному классу, въ масс 951,593 жителей, какъ наприм. въ вологодской губерніи. Наконецъ, что значатъ даже въ сред самого такъ называемаго образованнаго городскаго общества, имющаго претензію считаться интеллигенціей общества, что значатъ и тутъ эти найденные г. Шелгуновымъ 14% научно-мыслящаго интеллектуальнаго класса, характеризующагося высшимъ образованіемъ, при 86_% класса вовсе не интеллектуальнаго, даже большею частію совершенно невжественнаго, хоть и считающагося въ провинціальныхъ городахъ образованнымъ классомъ, или провинціальнымъ умственнымъ представительствомъ.}.

Въ послднее время, когда потребность основательнаго научнаго образованія и въ обществ стала чувствоваться живе, и притомъ отмнено прежнее ограниченіе числа студентовъ въ университетахъ,— и численность университетски-образованнаго поколнія стала увеличиваться быстре. Въ теченіе 10 лтъ съ 1853 по 1862 годъ получили высшее научное образованіе во всхъ университетахъ:

Процентное отношеніе.

	ВСЕГО.
	всего окончивш. курсъ.	кандидатовъ.	дйствительныхъ студен.	кандидатовъ,	студентонъ.
1853	220	112	108	51	49
1854	274	175	99	64	36
1855	328	191	137	58	42
1856	357	201	156	50	44
1857	318	174	144	55	45
1858	336	204	132	61	39
1859	307	182	125	59	41
1860	411	305	106	74	26
1861	508	313	195	62	38
1862	621	424	197	68	32
Итого.	3,680	2,281	1,399	62	38

Но и въ этомъ, университетски-образованномъ класс съ большимъ ли успхомъ развилась та могучая рабочая сила критической и, въ частности, естествоиспытательной мысли, которая съ неистощимой энергіей и съ быстрыми успхами самостоятельно разрабатываетъ и разршаетъ самые трудные научные вопросы, выработываетъ могучую литературу, характеризуется неистощимымъ творчествомъ и великими міровыми открытіями въ области науки и жизни, и создаетъ даже новыя вещи и новыя, науки? Къ сожалнію. въ нашей умственной исторіи давно слышится жалоба на крайній недостатокъ такой творческой, могучей силы мышленія въ нашемъ интеллектуальномъ класс. Давно слышится жалоба, что въ Россіи вообще мало было научныхъ и литературныхъ талантовъ. Еще Карамзинъ задавался вопросомъ: ‘отчего въ Россіи мало авторскихъ талантовъ!’ И при всей ограниченности своихъ требованій отъ таланта, Карамзинъ не удовлетворялся скуднымъ числомъ русскихъ талантовъ въ свое время и дивился ихъ рдкости. Онъ требовалъ отъ писателя только дарованія, логическаго ума, историческихъ свдній, тонкаго вкуса и знанія свта. Но и такихъ писателей насчитывалъ мало въ русской литератур. ‘Хорошихъ писателей у насъ такъ мало,— писалъ имъ, — что въ ихъ произведеніяхъ нечего искать даже образцовъ языка. Ученые большею частію изъ средняго состоянія и не имютъ случая узнать даже свтъ’.’ Въ Россіи,— прибавляетъ Карамзинъ,— тогда будетъ больше хорошихъ писателей, когда между свтскими людьми будетъ больше ученыхъ’ {Встникъ Европы 1802 г. ч. 4, No 14.}. Извстный профессоръ математики Осиповскій тоже жаловался на малочисленность и рдкость развитыхъ талантовъ даже въ университетскомъ молодомъ поколніи: ‘отличные таланты,— замчалъ онъ,— рдки, а пролазовъ было множество’ {Матер. дли истор. образов. въ Россіи: жур. м. н. пр. 1862 окт. стр. 163.}.

(Продолженіе будетъ).

А. Щаповъ.

‘Дло’, No 3, 1868

ИСТОРИЧЕСКІЯ УСЛОВІЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАГО РАЗВИТІЯ ВЪ РОССІИ.

Читайте также: