Историческія судьбы женщины, дтоубійство и проституція. С. С. Шашкова. Изд. Шигина. 1871.
Историческія судьбы женщины, дтоубійство и проституція. С. С. Шашкова. Изд. Шигина. 1871.
‘Дло’, No 11, 1870
Исторические судьбы женщины, детоубийство и проституция. С. С. Шашкова. Изд. Шигина. 1871, Шашков Серафим Серафимович, Год: 1870
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Передъ нами книга, въ 620 страницъ компактной печати, спеціально посвященная женскому вопросу,— книга честная и умная, съ какими рдко приходится встрчаться среди нашего печатнаго хлама. Она разсматриваетъ женскій вопросъ въ трехъ главныхъ фазахъ его соціальнаго развитія, а именно — исторію женской эманципація, дтоубійства и проституціи. Эти три явленія современной жизни, повидимому, не имютъ между собою ничего общаго, но въ сущности составляютъ одинъ и тотъ-же вопросъ, только въ трехъ различныхъ формахъ, вытекающихъ изъ одного и того-же соціальнаго источника’ Экономическій гнетъ, лежащій на женщин, какъ на общественномъ нул, ведетъ за собою проституцію, а проституція приводитъ къ дтоубійству. Такимъ образомъ между этими явленіями лежитъ неразрывная логическая связь, которую г. Шашковъ принялъ за основаніе своего сочиненія. Это совершенно раціональный планъ и, сколько мн извстно, въ первый разъ приводится въ исполненіе не только въ русской, но и въ европейскихъ литературахъ. Отдльно о каждомъ изъ этихъ вопросовъ мы найдемъ множество сочиненій на иностранныхъ языкахъ, но никто до сихъ поръ не соединялъ ихъ въ одно цлое, проникнутое однимъ общимъ воззрніемъ и направленное къ одному результату. Идеями, фактами и выводами, авторъ, конечно, обязанъ иностраннымъ источникамъ, но систематическое изложеніе ихъ принадлежитъ безспорно ему одному.
Кром того это первый и единственный трудъ въ нашей литератур, представляющій въ одномъ цломъ все, что выработала современное соціальное знаніе по этому вопросу. Читатель,— если только онъ не совсмъ разучился мыслить, благодаря осаждающимъ его клубничнымъ романистамъ и фабрикантамъ не мене клубничныхъ оперетокъ,— прочитавъ эту книгу со вниманіемъ, становится на уровн лучшей европейской мысли по женскому вопросу, хотя съ частными фактами и взглядами автора можно и не соглашаться. Какимъ длиннымъ и страдальческимъ путемъ шла женщина отъ своего безусловнаго рабства въ семь и обществ къ своему освобожденію, какимъ перемнамъ подвергалось ея умственное и соціальное положеніе подъ вліяніемъ различныхъ цивилизацій и эпохъ варварства, какой цной она завоевала свое право на лучшую долю въ современныхъ обществахъ, — отвты на вс эти вопросы мы найдемъ у г. Шашкова. Въ этомъ отношеніи надо отдать ему полную справедливость: онъ не жаллъ ни времени, ни труда на свою работу, онъ перечиталъ по своему предмету все, что было написано о женскомъ вопрос лучшаго въ Европ, и, пользуясь знаніемъ трехъ иностранныхъ языковъ, имлъ дло не съ сомнительными компиляціями и переводами, а прямо съ оригинальными сочиненіями, т. е. онъ бралъ свои идеи и выводы не изъ вторыхъ, а изъ первыхъ рукъ. Явись такой трудъ въ Англіи или во Франціи, онъ непремнно выдержалъ-бы въ нсколько мсяцевъ нсколько изданій, а у насъ, въ нашихъ лоскутныхъ рядахъ книгопродавческаго рынка, онъ едва нашелъ себ какого-то издателя г. Шигина.
По тамъ, гд есть достоинства, есть и недостатки, которые впрочемъ совершенно неизбжны при обработк такого обширнаго и сложнаго вопроса, какъ женскій, и притомъ у насъ, гд ‘Таинства брака’ и а Физіологія’ Дебэ находятъ себ не только издателей, ни и читателей. Главнымъ недостаткомъ книги г. Шашкова мы считаемъ отсутствіе строгаго критическаго отношенія къ фактамъ, которыми онъ пользуется для своихъ выводовъ. Мифъ и исторія, легенда и дйствительное событіе принимаются имъ съ одинаковымъ довріемъ и на одинаковыхъ правахъ входятъ въ его аргументацію. Такъ, напримръ, говоря о первобытномъ состояніи народовъ и о положеніи женщины въ этотъ періодъ времени, г. Шашковъ ссылается на мифическія сказанія, неимющія за собой никакого историческаго авторитета: ‘У многихъ народовъ, пишетъ онъ, — сохранились преданія о первобытной жизни безъ брака и безъ собственности, такъ жили, напр., троглодиты. Боги вывели людей изъ этого полуживотнаго состоянія, по сказаніямъ японцевъ, египтянъ, перуанцевъ и многихъ другихъ народовъ, одновременно съ учрежденіемъ брака, боги ввели между ними и собственность. Въ Кита, наприм., Фоги, научившій людей строить жилища, въ то же время учредилъ между ними и браки. Въ Перу, говоритъ легенда, люди сначала вовсе не имли правильныхъ жилищъ, а жили въ пещерахъ, ямахъ и на деревьяхъ, бракъ былъ совершенно неизвстенъ имъ. Но вотъ сходятъ на землю дти солнца и учатъ людей жить въ брак, строить дома, обработывать землю и пользоваться плодами ея’. Очевидно, что здсь дло идетъ о тхъ отдаленныхъ и темныхъ эпохахъ, въ которыя только-что формировался зародышъ общественной жизни и о которыхъ мы можемъ судить лишь но аналогіи съ современными намъ дикарями или на основаніи геологическихъ данныхъ, открывающихъ намъ нкоторые слды первобытнаго человка. но чтобы судить аналогически, необходимо обратиться къ изученію какого-нибудь австралійскаго или африканскаго племени и, по складу его зачаточной жизни, составить понятіе о томъ, что было и что могло быть у доис.орическихъ народовъ другихъ эпохъ. Это было-бы самымъ лучшимъ критеріемъ для оцнки фактовъ, которые г. Шашковъ подтверждаетъ ссылками на легенды. Онъ, конечно, хорошо знаетъ, что такое легенда, когда и историческія событія, близкія къ намъ, сплошь и рядомъ принадлежатъ къ области ребяческихъ сказокъ. Что мы стали-бы думать объ историк, который-бы безъ всякой критики принялъ телеграммы Наполеона 111 о его побдахъ при Гравелот и Виссамбург или увренія Бисмарка, адресуемыя любезнымъ берлинцамъ, чуть не о побдоносномъ отступленіи баварцовъ изъ Орлеана. А между тмъ сырой матеріалъ, неочищенный собственнымъ анализомъ автора и невыброшенный вонъ изъ книги г. Шашкова, мшаетъ какъ ему самому смотрть на вещи прямо, такъ и читателю слдить за той свтлой идеей, которая, какъ струя чистой воды, теряется подъ грудами ила и щебня разныхъ цитатъ и указаній на сомнительные источники. Все это безполезно загромождаетъ умную книгу г. Шашкова и отнимаетъ у нея такія страницы, которыя-бы доставили читателю не одну минуту полнаго удовольствія. Филистерская свсь, конечно, была-бы недовольна, почему Одиссея или сказка о троглодитахъ не ставятся ни въ грошъ историкомъ женскаго вопроса, но кто-же убдитъ филистера въ томъ, что его пергаментная голова — не совсмъ нормальный человческій органъ. Мы предвидимъ возраженіе автора, и потому отвтимъ на него тутъ-же. Г. Шашковъ можетъ возразить намъ, что для убдительности доказательствъ, для постановки читателя на надлежащую точку зрнія нужны вс эти ссылки и авторитеты, нужна такая аргументація, которая не пренебрегала-бы ничмъ, занесеннымъ на страницы человческой лтописи. Это такъ, и мы не будемъ спорить о томъ, чтобы какой-нибудь залежавшійся мусоръ не былъ пригоденъ для серьезной исторической работы, но онъ нуженъ самому автору, онъ долженъ оставаться въ его рукахъ, какъ строительный матеріалъ, и являться въ самомъ знаніи уже въ очищенномъ и переработанномъ вид. Что-же до читателя, то его убждаемъ и увлекаетъ собственная мысль автора, а не то, что будутъ говорить ему индйскіе бонзы или греческіе историки-сплетники. Судите сами: если такая превосходная книга, какъ ‘О подчиненіи женщины’ Дж. Ст. Милля, отскочила, какъ резиновый мячъ, отъ головы г. Страхова, то кто-же посл этого можетъ подйствовать на эту голову силой убжденія? Читателю мыслящему, способному воспринимать хорошія идеи, достаточно одного намека, одной умной фразы, чтобы навести его на цлый рядъ полезныхъ выводовъ, а дурака не проберешь и тысячами страницъ историческихъ свидтельствъ. Поэтому совершенно напрасный трудъ — искать въ обиліи сырого матеріала силу убждающаго слова.
Теперь я обращусь къ самымъ выводамъ г. Шашкова. Приступая къ изложенію ‘Историческихъ судебъ женщины’, онъ утшаетъ насъ тмъ, что чрезъ всю исторію человчества ‘идетъ борьба женщины съ мужчиной,— борьба за свободу или преобладаніе, и есть много фактовъ, говоритъ онъ,— доказывающихъ, что побда не всегда доставалась мужчин. Даже ври настоящей неразработанности исторіи женщинъ, изслдователи видятъ ясные слды такихъ первобытныхъ порядковъ, при которыхъ въ жизни царили материнское право и гинейкократія, по грубая физическая сила разрушила такіе порядки’. Поэтому главной задачей своего историческаго этюда г. Шашковъ ставитъ изслдованіе этой борьбы и этихъ побдъ: ‘Доказать, что женщина идетъ впередъ также давно, какъ и мужчина, что женское дло стоитъ на прочномъ историческомъ основаніи, выяснить значеніе семейства и женщины въ исторіи цивилизаціи, обозначить ту цль, къ которой стремятся они въ своемъ прогрессивномъ развитіи, укрпить вру женщины въ свои силы и въ успхъ своего дла — вотъ задача, которая для достойнаго своего выполненія ждетъ первостепеннаго историческаго таланта, соединеннаго съ громадной эрудиціей.’
Первый опытъ этого почтеннаго труда представляетъ намъ самъ г. Шашковъ. Мы не можемъ не сочувствовать такому смлому и полезному предпріятію, но думаемъ, что г. Шашковъ ошибается въ самой постановк своего вопроса. Еслибы, дйствительно, чрезъ всю исторію проходила неустанная и энергическая борьба женщины противъ своего закабаленія, то мы были-бы въ прав спросить: гд-же результаты этой борьбы? Что женщина часто сознавала всю несправедливость своего порабощенія, и, доведенная до невыносимаго гнета, до оскорбленія всхъ лучшихъ человческихъ чувствъ, какъ матери, какъ жены, какъ существа свободнаго, поднимала голосъ протеста, — это такъ, но протестъ этотъ былъ пассивнымъ сопротивленіемъ, симптомомъ отчаянія, фактомъ случайнымъ, а не постепенной и организованной исторической борьбой. По крайней мр, мы не видимъ въ этой борьб ничего похожаго на строго-выдержанный и послдовательный планъ. Напротивъ, подчиненность и деморализація женщины сводной стороны, вызывали съ другой такую-же деморализацію въ вид протеста. женщину лишали ея естественной свободы и она мстила за это лишеніе развратомъ, т. е. выбивала, но пословиц, клинъ клиномъ. Изъ затворницы она превращалась въ публичную гетеру, и только путемъ разврата добивалась полной эманнипаціи. И это жалкое явленіе представляютъ намъ дв лучшія цивилизаціи древняго міра — греческая и римская. Въ Греціи женщина была, въ полномъ значеніи слова, безгласной рабой. ‘Ни въ длахъ хозяйства, ни въ длахъ воспитанія дтей, говоритъ г. Шашковъ, афинянка не имла никакого права на самостоятельный голосъ’. Отецъ, мужъ и даже сынъ смотрли на нее, какъ на необходимую принадлежность семейнаго гарема и обходились съ ней, какъ съ прислугой. философы, поэты, государственные люди и полководцы относились къ ней съ такимъ цинизмомъ и презрніемъ, какого не дозволилъ-бы себ самый тупоумный субъектъ нашего времени. ‘Презрніе къ несчастному полу, говоритъ г. Шашковъ,— часто доходило до того, что даже лучшіе люди выражали его въ такихъ формахъ, которыя только подстать какому нибудь Титу Титычу Брускову. Фемистоклъ въ первые годы своей юности забавлялся тмъ, что запрягалъ четырехъ совершенно нагихъ женщинъ въ свою колесницу и, при одобрительныхъ крикахъ толпы, прозжалъ на нихъ черезъ всю Агору. Въ Сибири самодуры-золотопромышленники и пріисковые рабочіе нердко подражаютъ этому великому герою Эллады’. Кажется, худшей подвластности и большаго униженія женщины трудно себ представить, но въ чемъ-же выражалась борьба ея съ такимъ порядкомъ вещей, чмъ и какъ она заявляла свой протестъ противъ попиравшаго ее насилія? Публичнымъ развратомъ, полнымъ нравственнымъ паденіемъ гетеры — вотъ и все. Мы не видимъ ни коллективной оппозиціи, ни литературной пропаганды въ пользу женской эманципаціи (только одинъ Платонъ изъ всхъ греческихъ мыслителей замолвилъ мимоходомъ доброе слово о равноправности женщинъ).ни политическихъ мръ, однимъ словомъ, ничего такого, что походило-бы хоть нсколько на разумную борьбу съ подавляющимъ зломъ. Рабство такъ глубоко развратило и ту и другую сторону — и рабовладльца, и его невольницу, что самое чувство свободы считалась чмъ-то неестественнымъ и неприличнымъ. То-же самое мы находимъ и въ Рим. Здсь даже было хуже. Грекъ, обладавшій чувствомъ изящнаго и пластической красоты, по крайней мр, уважалъ въ женщин красавицу и воздвигалъ ей мавзолеи за ея физическую прелесть, по грубый, эгоистичный, жадный до богатствъ и хищный въ своихъ завоеваніяхъ римлянинъ не увлекался даже эстетической стороной женщины. Греческая гетера, блиставшая умомъ и вншнимъ лоскомъ образованія, здсь была просто грязной проституткой. И только въ проституціи она, подобно афинянк, искала выхода изъ подъ своей неволи. Ничего другого она не могла придумать для своего освобожденія. Правда, разъ или два она выступила на общественную сцену съ публичнымъ протестомъ, но какъ жалокъ и мелоченъ былъ этотъ неудачный протестъ. ‘Такъ, говоритъ г. Шашковъ,— въ 326 году до P. X. Римъ былъ пораженъ ужасною встью о заговор женщинъ съ цлію отравленія мужей, о томъ, что матроны приготовляютъ для этого ядъ и уже многіе мужчины пали жертвою ихъ умысловъ. Число заговорщицъ историческія свидтельства опредляютъ не одинаково,— одни считаютъ 170, другія — 360. Уличенныхъ женщинъ судьи заставили выпить ядъ, приготовленный ими для мужей’. Судя по такимъ пріемамъ протеста, совершенно ех одного съ тмъ, что длалъ негръ, доведенный до отчаянія своимъ плантаторомъ, легко догадаться, для какой соціальной и гражданской борьбы были способны римскія матроны. Это были разсвирпвшія самки, изъ которыхъ потомъ выродились знаменитыя фуріи императорскаго Рима — Агриппины, Мессалины и т. д. Въ другой разъ поводомъ къ открытому протесту римлянокъ послужилъ слдующій случай: посл раззоренія Рима пуническими войнами консулъ Оппій провелъ законъ, запрещавшій женщинамъ здить на пар, одваться въ цвтныя платья и носить въ головныхъ уборахъ боле 1/2 унціи золота. Это возмутило всхъ матронъ, и он громадными толпами стекались нсколько дней въ Капитолій и требовали отмны оппіева закона. И законъ, посл упорной борьбы со стороны отцовъ отечества, былъ отмненъ. По протестующая римлянка противъ запрещенія не здить на пар, ни однимъ звукомъ не выразила своего негодованія противъ униженія ея въ глазахъ дтей, общества, противъ того, что ее бросали съ торпейской скалы за измну развратному мужу или за нарушеніе общественной нравственности цломудренной весталкой. Спрашивается, гд-же та великая борьба, которая, по мннію г. Шашкова, проходитъ чрезъ всю исторію человчества? Гд-же результаты этой борьбы посл столькихъ вковъ человческаго существованія? ‘Вамъ слезы и только одн слезы оставлены для житейской борьбы, утшаетъ Цицеронъ свою дочь Туллію, — и когда слезы изсякнутъ, остается одна покорность судьб’. Это говорилъ не христіанскій учитель, полный смиренія и равнодушія къ жизни, а гордый язычникъ и одинъ изъ послднихъ представителей старой римской республики. Еслибы женщина дйствительно боролась за свою независимость, еслибы протестующій голосъ ея не умолкалъ продолженіи нсколькихъ вковъ на ея исторической Голгоф, то она, конечно, уже давно пробилась-бы на свтъ божій и занимала то соціальное положеніе, о которомъ только можетъ мечтать въ половин XIX вка. Тогда и исторія цивилизаціи имлабы другой характеръ, другія жизненныя силы, и древній греко-римскій міръ, съ его великими зачатками будущаго человческаго развитія, не погибъ-бы такъ позорно отъ своего собственнаго безсилія и истощенія. Рабство погубило его, и первой рабой его была женщина. Правда, ея цпи были украшены цвтами и всей роскошью античнаго утонченнаго разврата, но все-же это были цпи, которыхъ она не могла разбить, даже не думала разбивать и, погибая сама, погубила и своихъ деспотовъ. Мы убждены, что другая участь предстояла-бы Риму, еслибъ его матрона, какъ свободная мать, воспитала чувство свободы въ своихъ дтяхъ, какъ живой членъ общества, дала-бы своему отечеству честныхъ и энергическихъ гражданъ, а не выродковъ домашней тюрьмы, подобныхъ Тиверію и Калигул. Тогда и прогрессъ человчества былъ-бы далеко впереди и на страницахъ исторіи явилось-бы меньше грязи и крови. Къ сожалнію, эксплуатація человка человкомъ слишкомъ старая и затверженная псня, самая цпкая и непобдимая изъ традицій, вчная, нескончаемая побда Аримана надъ Ормуздомь. Эксплуатація женщины мужчиной тмъ хуже была для нея, что тутъ подневольное положеніе всегда смягчалось нжными чувствами материнской и супружеской любви, и раба изчезала въ куртизанк и кокетк. Поэтому мы совершенно согласны съ Миллемъ, который говоритъ, что всего мене сама женщина сдлала на пути своей исторіи въ пользу своего самостоятельнаго и независимаго положенія.
Это мнніе подтверждается и всмъ прошлымъ развитіемъ человчества. Что такое исторія въ ея точномъ и реальномъ значеніи? Это безпрерывная борьба индивидуальныхъ интересовъ, борьба отдльныхъ личностей, заправляющихъ ходомъ такъ называемыхъ міровыхъ событій, господствующихъ сословій, кастъ и партій. Весь механизмъ и вся драматическая обстановка исторіи находилась въ рукахъ того или другого меньшинства, подъ вліяніемъ тхъ или другихъ эгоистическихъ стремленій только ничтожной части общества. А масса, выносившая на своихъ плечахъ всю черную работу исторической постройки и одна отвчавшая за вс ошибки и бдствія въ критическія эпохи, ‘стояла вдали отъ тхъ интересовъ и плановъ, которые давали толчокъ и направленіе историческому движенію, ее приглашали, какъ каменьщика, участвовать въ приготовленіи матеріаловъ, въ ломк и переноск ихъ для воздвигаемаго зданія, но когда домъ былъ готовъ, ее оставляли за порогомъ дверей, какъ незваную гостью. Отъ нея требовали силъ, денегъ, жертвъ и самоотверженія, но въ замнъ этого не давали ей ничего, кром остатковъ, сохранившихся отъ стола историческихъ строителей, ея роль въ исторіи — роль поденщика, механическаго орудія, а не сознательнаго дятеля. Только въ послднее время, и то немногіе, стали понимать, что египетская работа исторіи, такъ безславно завершенная Наполеономъ III и принятая изъ его рукъ самымъ способнымъ ученикомъ его графомъ Бисмаркомъ, не прочна, что истинный прогрессъ человчества покоится на широкихъ основахъ общаго народнаго благосостоянія, а не на величіи и счастіи отдльныхъ единицъ, что чернорабочій каменьщикъ долженъ, быть приглашенъ къ участію въ самомъ творчеств историческаго прогресса, тмъ боле, что безъ его труда и рукъ никакое движеніе впередъ невозможно, однимъ словомъ, узкій эгоистическій кругозоръ пережитыхъ историческихъ перипетій долженъ смниться общенароднымъ и общечеловческимъ воззрніемъ на ходъ и направленіе событій. Но эти соціальныя чувства, эти гуманные взгляды — явленіе новое, великое умственное пріобртеніе XIX вка, получившее право на практическое примненіе только въ нашемъ поколніи. Во имя этой идеи сознательно и безсознательно совершаются вс реформы нашего времени, подъ вліяніемъ ея освобождаются негры южной Америки, уничтожается крпостное право въ Россіи, Римъ отворяетъ ворота итальянскому королю, а въ другія ворота приглашаетъ выбраться папу, но имя ея французская нація, израненная и избитая, говоритъ своему жадному побдителю, что она скоре отдастъ ему свою жизнь, чмъ унизится до позорнаго мира. До такихъ понятій и чувствъ никогда не возвышалось человчество и солидарность его интересовъ никогда не была такъ очевидна, какъ въ переживаемую нами эпоху. Еще нсколько усилій со стороны образованныхъ народовъ, еще нсколько фактовъ подобныхъ тмъ, которые совершаются на нашихъ глазахъ, и вся прошлая историческая жизнь явится передъ нами въ такомъ жалкомъ и мизерномъ вид, съ ея мелкими индивидуальными интересами, съ ея эгоистическими стремленіями, что мы будемъ смотрть на нее, какъ на странное ослпленіе человчества, какъ на окольный путь, пройденный заблудившимся путникомъ.
При такомъ взгляд на исторію, намъ длается понятной историческая безгласность женщины. Если узкій человческій эгоизмъ управлялъ вообще ходомъ событій, то онъ долженъ былъ еще сильне отразиться на положеніи женщины. Обладаніе негромъ даетъ одну матеріальную выгоду, но обладаніе женщиной, кром экономической эксплуатаціи, удовлетворяетъ еще и другимъ, чисто-нравственнымъ потребностямъ. Это не только грубый животный эгоизмъ, но и эгоизмъ чувства, страсти, поднимающій въ душ человка самые дикіе и, вмст съ тмъ, самые благородные инстинкты. Поэтому разстаться съ эгоизмомъ этого рода было гораздо трудне, чмъ со всякимъ другимъ побужденіемъ. Оттого и борьба въ этой сфер была такъ слаба и такъ надолго откладывалась — вплоть до нашего времени. Только въ XIX вк, одновременно съ развитіемъ соціальныхъ чувствъ, выступаетъ на сцену и женская эманципація, ране этого она была, въ активномъ смысл, положительно невозможна, и протестъ женщины былъ только горькой ироніей надъ ея собственнымъ безсиліемъ. Оттого, между прочимъ, этотъ вопросъ, теперь охватившій собою всю мыслящую часть человчества, вошедшій, какъ необходимый элементъ, во вс отрасли умственной дятельности — въ литературу, въ парламентскіе дебаты, въ законодательные кодексы, былъ совершенно обойденъ въ эпохи такихъ великихъ переворотовъ, какъ реформація и французская революція. Когда-же, какъ не въ это время, былъ боле удобный случай для протеста женщины, а между тмъ она не выразила его ни однимъ словомъ, она и теперь также молчала, какъ восточная раба и римская матрона.
Въ реформаціи, кром религіозной стороны, была и другая — чисто-демократическая. Въ то время, какъ Лютеръ выметалъ своей дубовой метлой вками накопившійся соръ въ католической кель и капелл, Мюнцеръ намревался очистить другія ясли, феодальные замки отъ ихъ старой плесени. Это была борьба не за право совсти, а за самыя существенныя и реальныя права обиженнаго нмецкаго Михеля. Мюнцеръ мечталъ о свобод общей, о свобод всей Германіи, и между тмъ, ни онъ самъ, ни современныя ему женщины даже не откликнулись на женскій вопросъ. Напротивъ, все, что сдлала реформація для женщины — это вывела ее изъ католическаго монастыря и тотъ-же монастырь устроила для нея въ семейств, въ обществ, въ кругу родныхъ и близкихъ ей людей. Вотъ что говоритъ г. Шашковъ объ этомъ времени: ‘Вмст съ возстановленіемъ пуританской нравственности, эпоха реформаціи, какъ въ протестантскихъ, такъ и въ католическихъ земляхъ, стремилась къ реставраціи патріархальнаго семейства и строгой отеческой власти. Библейская семья снова выставляется образцомъ, и раціональность ея доказывается аргументами, заимствованными изъ новой системы естественнаго права. Даже одинъ изъ величайшихъ мыслителей тхъ временъ, Гобсъ, поетъ въ унисонъ съ протестантскими моралистами, признавая отца неограниченнымъ владыкой дома, который третируетъ дтей, какъ ему угодно, а въ случа нужды можетъ даже продавать ихъ и отдавать въ залогъ. Другой знаменитый ученый, Боденъ, ревностно пропагандируя возстановленіе патріархальной родительской власти, доказываетъ, что необходимо ввести снова самые строгіе законы противъ семейныхъ преступниковъ и преступленій, а отцамъ предоставить право надъ жизнью и смертью своихъ дтей… Мысли и желанія Гобса, Бодена и другихъ были только эхомъ голосовъ, всюду раздававшихся въ европейскомъ обществ… Еще ужасне была отеческая власть въ странахъ, управлявшихся римскимъ правомъ. Здсь отецъ былъ всеправнымъ деспотомъ и могъ даже, лишивъ дтей всхъ правъ, ссылать ихъ на галеры. Особенно беззащитны были дочери и младшіе сыновья. Институція первородства мало-по-малу переходила отъ аристократіи къ низшимъ классамъ, принимавшимъ ее вслдствіе бдности, для сохраненія въ семействахъ тхъ клочковъ земли, которые кормили ихъ. Младшіе сыновья принуждены были жить въ безбрачіи и длались работниками семейства. Въ Пиринеяхъ до. сихъ поръ можно видть образецъ такихъ порядковъ. Здсь младшіе сыновья живутъ и работаютъ для своихъ племянниковъ. ‘Дурно одтые, лишенные всего необходимаго, говоритъ очевидецъ, — они могутъ позавидовать собак, которая содержится лучше ихъ… Они — безплатные работники своей сестры, своего брата, своихъ племянниковъ и племянницъ, съ ними обращаются, какъ со скотами’. Богатая буржуазія въ XVI и XVII в. также начинаетъ устраивать свои семейства по аристократическому образцу, вводя право первородства и устраняя отъ наслдства дочерей. Необходимость заставляла младшихъ сыновей въ бдныхъ семействахъ покоряться первенцамъ, въ богатыхъ же домахъ первородство поддерживалось властью отца, который всегда могъ удалить и обуздать строптиваго ?ына, заключивъ его въ монастырь или въ тюрьму, отославъ его во флотъ, въ армію или даже на галеры. Что могла значить въ старинной Европ родительская власть, показываетъ біографія Мирабо, отецъ котораго ненавидлъ его, когда тотъ еще былъ ребенкомъ, пріискивалъ для него самыхъ взыскательныхъ и жестокихъ учителей, а потомъ отдалъ его въ военную службу. За долгъ въ 40 луидоровъ Мирабо былъ посаженъ отцомъ въ крпость и освободился только потому, что полкъ его приготовлялся въ корсиканскую экспедицію. Мирабо женился и снова вошелъ въ долги,— отецъ за это подвергаетъ его ссылк и заключаетъ, какъ опаснаго человка, въ Маноск. Мирабо, побуждаемый однимъ важнымъ семейнымъ дломъ, бжитъ изъ Маноска, его арестуютъ, отрывая отъ умирающаго сына, и сажаютъ въ мрачный замокъ д’Ифъ, поступая съ нимъ, какъ съ государственнымъ преступникомъ, и запрещая ему всякую корреспонденцію. Друзья хлопочутъ у властей объ его освобожденіи, но ни просьбы, ни жалобы, ни голосъ общественнаго мннія, ни вмшательство королевскаго прокурора не въ силахъ не только освободить Мирабо, но даже избавить его отъ тхъ жестокостей и притсненій, которымъ онъ подвергался въ тюрьм. Мирабо съ своей возлюбленной бжалъ въ Амстердамъ,— его приговорили заочно къ отсченію головы. Отецъ послалъ въ Голландію агента, приказавъ ему привезти Мирабо живого или мертваго. Его арестовали, привезли въ кандалахъ во Францію и заключили въ Венсенъ. Только смерть старшаго сына заставила отца, въ интересахъ фамиліи, освободить Мирабо, когда ему было уже тридцать два года. Такъ деспотствовали отцы и такъ правительство содйствовало ихъ произволу.
И это было наканун французской революціи, выступившей съ великой хартіей ‘о правахъ человка’. Это былъ тотъ самый Мирабо, который произнесъ съ трибуны національнаго собранія первое слово о политической свобод Франціи. Но положеніе женщины, созданное реформаціей, было еще хуже. ‘Образованіе и воспитаніе женщины, продолжаетъ г. Шашковъ, были направлены къ приготовленію изъ нея безотвтной жены и хозяйки. Отцы, мужья, братья имли надъ женщиною огромную власть и старались держать ее въ ежовыхъ рукавицахъ. ‘Даже въ конц XVIII в. въ Германіи отцы управляли семействомъ, говоритъ Льюисъ, посредствомъ палки и плети’. Даже братья имли почти родительскую власть надъ сестрами. женщина находилась не только подъ игомъ родителей, мужей и братьевъ, но и общество сильно ограничивало ее своими предразсудками. Ни одна, напр., горожанка высшаго класса не могла выходить изъ дому одна, служанка слдовала за нею и въ церковь, и въ лавку, и на прогулку’. женское образованіе у нмцевъ вплоть до XIX в. было самое жалкое. Въ высшемъ кругу общества оно не шло дале французской болтовни, пнія и музыки. Въ буржуазіи чтеніе романовъ женщиною считалось грхомъ и преступленіемъ. Двушекъ съ малолтства, иногда съ пяти лтъ, заставляли долбить протестантскій катихизисъ и библію, читать проповди и разныя благоговйныя размышленія. Въ нихъ такимъ образомъ убивали все живое. Въ двичьихъ нмецкихъ школахъ XVI в. учили читать и писать, пть псалмы, зубрить нанзустъ катехизисъ и нкоторыя мста изъ библіи. Учительницами выбирались старыя двы, набожныя и сухопарыя отъ моральнаго истощенія своей плоти. Посл школы, двушка поступала подъ руководство матери, которая пріучала ее къ хозяйству, внушала ей страхъ божій, и своимъ примромъ наставляла ее пассивной покорности домовладык и рутинной приверженности къ патріархальнымъ обычаямъ. Въ Англіи, по словамъ Маколея, литературныя библіотеки женъ и дочерей помщиковъ обыкновенно состояли изъ молитвенниковъ и рецептурныхъ книгъ. Если двица имла малйшія литературныя свденія, на нее смотрли, какъ на чудо. Благорожденныя, благовоспитанныя и весьма понятливыя ламы не могли написать одной строчки на своемъ родномъ язык безъ такихъ солецизмовъ и орфографическихъ ошибокъ, какихъ теперь постыдилась бы даже ученица школы для бдныхъ. Уровень женскаго образованія былъ низокъ, и опасне было стоять выше, чмъ ниже этого уровня. Крайнее невжество и легкомысліе считались въ дам мене неприличными, нежели легчайшій оттнокъ педантства и учености. Только во Франціи, да частью въ Италіи въ это время, какъ увидимъ ниже, образованіе женщинъ стояло довольно высоко и они гораздо мене, чмъ въ другихъ странахъ, были подавлены семействомъ и устранены отъ общественной дятельности. Но и здсь, какъ и въ Германіи, религіозное движеніе эпохи много противодйствовало умственному развитію женщины, погружая ее въ хаосъ крайняго мистицизма. Другъ Декарта, Елисавета Палатинская, принадлежавшая къ самымъ передовымъ людямъ своего времени, кончила тмъ, что сдлалась настоятельницею монастыря, не заразившись, впрочемъ, ни мистицизмомъ, ни фанатизмомъ. Современница ея, знаменитая писательница и ученая Анна Шурманъ, кончила гораздо хуже, всецло предавшись мистицизму. Та-же участь постигла и Жаккелину Паскаль, сестру извстнаго писателя, которая не уступала послднему своими талантами, но эти таланты она убила въ себ, предавшись аскетическому мистицизму и заживо похоронивъ себя въ монастырской кель’.
‘Въ юридическомъ отношеніи въ этотъ періодъ интересы женщинъ пострадали значительно. Ихъ феодальныя права были ограничены Людовикомъ XIV, въ Англіи женщины-собственницы лишились избирательнаго права, въ крестьянств, буржуазіи и аристократіи начала развиваться общность имущества супруговъ, которая почти равнозначительна полному отрицанію правъ собственности жены’.
Вотъ къ чему привела реформація женщину, она поставила ее еще ниже, чмъ самый мрачный періодъ въ исторіи человчества — средневковое варварство. И если удалось выбиться изъ-подъ этого гнета нсколькимъ отдльнымъ личностямъ, то это были не боле, какъ счастливыя исключенія, т сильныя и геніальныя натуры, которыя’ что называется, не тонутъ въ вод и не горятъ въ огн.
Какъ ни странно, по то-же явленіе повторилось и съ французской революціей. Предшествовавшая ей реакція, созданная реформаціей, казалось, должна-бы была приготовить самый энергическій протестъ со стороны женщины, умственная дятельность XVIII вка, разбросившая свои лучи изъ Франціи на всю Европу и возбудившая въ человчеств такъ много важныхъ вопросовъ, не могла не коснуться и женской эманцинаціи. Она, дйствительно, и коснулась, но такъ слабо и, какъ-будто, мимоходомъ, что лучшіе писатели, руководившіе тогдашнимъ мнніемъ французскаго и всего европейскаго общества’ хранили глубокое молчаніе относительно этого вопроса. Ни Вольтеръ’ ни Гельвецій, ни Дидро и Даламберъ не прибавили своего слова къ защит женскихъ правъ, и что всего удивительне, сами женщины, подобныя умной, энергической г-ж Роланъ, оставались равнодушными къ своему длу. Ихъ гораздо боле занимали министерскіе проекты, политическія программы и интриги партій, чмъ эманципація своихъ безправныхъ соотечественницъ. Правда, Кондорсе ратовалъ за женское дло, ему сочувствовали и поддерживали его нсколько парижскихъ трибуновъ, но эта литературная пропаганда, игнорируемая общественнымъ мнніемъ и правительствомъ, такъ и осталась въ клубныхъ салонахъ и на журнальныхъ листахъ. Ни одного оффиціальнаго акта не было издано по этому предмету, ни одна законодательная власть не затронула его ни съ теоретической, ни съ практической стороны. А между тмъ нельзя оспаривать великихъ услугъ, оказанныхъ французскими женщинами въ эту критическую эпоху. ‘Он были, по выраженію Мишле, авангардомъ революціи.’ Ихъ патріотизмъ, готовность жертвовать собою въ виду опасности отечества, вліяніе ихъ на многихъ изъ передовыхъ дятелей этого времени давали имъ полное право на вниманіе и уваженіе. Говоря вообще, во всхъ тхъ случаяхъ, когда обстоятельства требовали высокихъ чувствъ, ршительныхъ подвиговъ и самоотверженія, он по характеру и энергіи стояли выше мужчинъ, он не боялись ни тюрьмы, ни эшафота, он радостію провожали сыновей и братьевъ на битву съ иностранными войсками и, какъ Тереза Шатріана, везд являлись на помощь раненымъ и больнымъ. Казалось-бы, все это должно было расположить тогдашнихъ правителей Франціи въ пользу расширенія правъ женщины въ сфер семейной и общественной, но на самомъ дл вышло совершенно наоборотъ. Едва кончилась первая фаза революціи,— ея, такъ-сказать, архитектурная часть, и наступила пора осуществленія предначертанныхъ плановъ и идей, законодательнаго творчества и дйствительныхъ реформъ, правительство тотчасъ-же стало въ открытую оппозицію съ стремленіями женской эманципаціи и цлымъ рядомъ неловкихъ распоряженій возбудило въ женскомъ лагер страшную реакцію. Это была одна изъ роковыхъ ошибокъ первой революціи. Передовымъ предвстникомъ этой реакціи была фанатически-настроенная, честная и глубоко-убжденная въ правот своего дла, но недалекая Шарлотта Кордэ. И этотъ единичный случай, столь обыкновенный въ эпохи политическихъ кризисовъ, подалъ поводъ крайней партіи начать преслдованія вообще противъ женщинъ, участвовавшихъ въ общественной дятельности. Робеспьеръ и его друзья вооружились всми средствами для подавленія женской пропаганды. Одинъ изъ нихъ даже требовалъ, чтобы женщина не только не смла являться въ клубахъ или на трибун, но и не имла-бы права присутствовать при общественныхъ церемоніяхъ, собраніяхъ и во время обсужденія правительственныхъ мръ. ‘Ея мсто — кухня днемъ и спальня — ночью’, выражался на своемъ либеральномъ жаргон старикъ Бюшо, тотъ самый Бюшо, который говорилъ, что или свобода или смерть — другого выбора для Франціи не должно быть. Повторяемъ, это была роковая ошибка этого геніальнаго поколнія. Впослдствіи она привела къ наполеоновскому унтеръ-офицерскому взгляду на французскую женщину и въ Code Civil внесла т ограниченія, которыя надолго задержали интеллектуальное и соціальное развитіе французской женщины, приготовивъ ей самую тяжелую реакцію реставрацій и, можетъ быть, реакцію Наполеона III. Какъ-бы то ни было’ но революція, подобію реформаціи, деморализировала женщину и съузила еще больше кругъ ея дятельности. ‘До революціи, говоритъ Шашковъ, женщины царили въ салонахъ, но къ 93 году закрылись и салоны. Все это неизбжно вело за собой реакцію, вліяніе которой мы видимъ какъ на отдльныхъ дятеляхъ, такъ и на общемъ ход длъ той эпохи. Другъ Джефферсона, поклонникъ Америки, безкорыстный республиканецъ Лафайетъ, подъ вліяніемъ своей жены, воспитанной въ правилахъ католическаго фанатизма и стараго порядка, постепенно превращается въ сторонника роялизма. Жирондистъ Верньо, убаюканный ласками мадмуазель Кандейль, теряетъ всякую энергію. Паденіе Робеспьера женщины привтствовали, какъ начало ихъ освобожденія отъ строгой цензуры нравовъ. Страсти, до тхъ поръ сдерживаемыя силою, вырвались на свободу. Когда Робеспьера везли на эшафотъ, балконы и окна домовъ были набиты женщинами въ роскошныхъ и фривольныхъ нарядахъ, воздухъ оглашался ихъ злорадными криками — ‘на гильотину!’ Актрисы плясали вокругъ позорной колесницы. Съ этого-же дня начались пиршенства, вакханки бгали по улицамъ, Парижъ ликовалъ и дамы вели себя съ такимъ цинизмомъ, что далеко превосходили самыхъ отптыхъ проститутокъ. Начались балы жертвъ’ на роскошныя оргіи которыхъ съзжались лица, потерявшія во время революціи кого-нибудь изъ своихъ родныхъ или друзей, въ знакъ чего у каждаго постителя шея была обвязана краснымъ снуркомъ. Маркизы, графини, роялистскія актрисы, аристократическія проститутки возвращались во Францію изъ бгства или изгнанія, выходили изъ своихъ темницъ и убжищъ и употребляли вс силы своего ума и женскаго обаянія для реставраціи, для погибели и деморализаціи революціонныхъ дятелей. Одни возстановляли старую роскошь, возвращались къ прежней жизни, полной блеска и удовольствій, другія хотли мира и облегченья для своего сердца, разбитаго страданіями, зло, причиненное революціей женщинамъ и семейству, наполняло ихъ душу ненавистью къ этимъ смутамъ и желаніемъ мира во что-бы то ни стало. ‘женщины, говоритъ Мишле, самымъ дятельнымъ образомъ содйствовали погибели всхъ партій революціи. Однакожъ, необходимо замтить при этомъ, что Мишле слишкомъ увлекается, говоря о пагубномъ вліяніи женщины на ходъ революціи. Несомннно, чт’гфранцуженка того времени, вслдствіе извстныхъ историческихъ обстоятельствъ, стойла ниже мужчины по своему развитію, но не она испортила дло, не она одна создавала реакцію,— вмст съ нею и во многихъ случаяхъ независимо отъ нея точно также дйствовалъ и мужчина. Ошибки и недостатки Сталь, Роланъ, Кордэ были не только результатами несостоятельнаго женскаго воспитанія, но вмст съ тмъ и ошибками партіи. И Сталь и Роланъ во многомъ были лучше мужчинъ своихъ партій’.
Такимъ образомъ два великихъ движенія въ исторіи Европы прошли не только безслдно для развитія и осуществленія прогрессивныхъ стремленій лучшей половины человчества, но въ результат своемъ пагубно повліяли на ея судьбы. И реформація, и революція еще крпче затянули ту петлю на ше женщины, которую связала ей грубая физическая сила старыхъ временъ и не мене грубый эгоистическій принципъ, проходящій чрезъ всю исторію. И пока историческій индивидуализмъ и право сильнаго не уступили своего мста соціальнымъ стремленіямъ и гуманнымъ взглядамъ на взаимныя отношенія людей, напрасно мы стали-бы искать борьбы женщинъ за независимость и равноправность ихъ. Только въ XIX вк она началась и только въ одной Америк до сихъ поръ увнчалась полнымъ успхомъ.
Но не пошатнетъ-ли, въ самомъ дл, нашъ безотрадный взглядъ на исторію женщины вры въ правоту женскаго дла, какъ думаетъ г. Шашковъ? Мы думаемъ, что, напротивъ, онъ долженъ еще боле укрпить эту вру и усилить энергію женщины. Излишній оптимизмъ всегда разслаблялъ, а не укрплялъ, и кто дйствительно убжденъ въ справедливости своего дла, въ законности своего протеста, тотъ не теряетъ вры въ истину, какъ-бы она поздно ни являлась на исторической сцен. И если она является поздно, если осуществленіе ея общаетъ человчеству благотворныя послдствія, то не должно-ли все это удвоить наши силы въ стремленіи къ ней уже и потому, что становится жалко потеряннаго времени и даромъ потраченной жизни. Если же какой-нибудь филистеръ будетъ доказывать исторической безгласностію женщины ея неспособность къ общественной дятельности, нормальность ея роли, которую она до сихъ поръ занимала, наконецъ только пространствомъ времени измрять законность тхъ или другихъ требованій человческой природы, то г. Шашковъ можетъ отослать такого господина къ превосходнымъ страницамъ своей книги, гд онъ обозрваетъ, что сдлала американская женщина за послднее время въ пользу своей эманципаціи. Эти страницы способны убдить самую деревянную голову, что женскій вопросъ въ Америк разршилъ практически вс сомннія и возраженія относительно своего примненія къ жизни. Тамъ въ какія-нибудь тридцать лтъ онъ подвинулся впередъ настолько, насколько не успли подвинуть его другіе народы въ цлыя тысячелтія. Изъ этого ясно слдуетъ и то, что дло прогресса не во времени, а въ качеств самой идеи и ея дятелей. Если женщина старой Европы, не смотря на свою историческую борьбу и протесты, до сихъ поръ не могла добиться самыхъ скромныхъ результатовъ для своей независимости, а американка въ нсколько лтъ, безъ всякой особенной борьбы, только въ силу своего соціальнаго такта и умственной энергіи, завоевала почти полную равноправность съ мужчиной, если она открыла себ доступъ къ дятельности ученаго, профессора, воспитателя, нотаріуса, адвоката и даже пастора, то не очевидно-ли, что исторія тутъ ни при чемъ, и что все дло зависитъ отъ условій той жизни, которая не задерживаетъ, а ускоряетъ реформу. Поэтому историку женской эманципаціи и не слдуетъ упускать изъ виду самаго характера и качества борьбы, чтобы укрпить нашу вру въ торжество праваго дла. Эта вра длается сильне и пламенне, когда мы видимъ, что любимая нами идея осуществляется такъ быстро и съ такимъ несомнннымъ успхомъ.
Мы не останавливаемся на разбор частностей книги г. Шашкова потому, что большая ея часть была напечатана въ нашемъ журнал. Но это нисколько не стсняетъ насъ посовтовать читателю не пробжать, а прочитать и, прочитавъ, подумать надъ тмъ, чему хочетъ научить его талантливый и честный авторъ.