Последние пути Лермонтова, Дороватовская Вера Сергеевна, Год: 1914 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

В. Дороватовская.

Послдніе пути Лермонтова.

И онъ мн грудь разскъ мечомъ,
И сердце трепетное вынулъ,
И угль, пылающій огнемъ,
Во грудь отверстую водвинулъ.
Пушкинъ.

Какъ землю намъ больше небесъ не любить?
Лермонтовъ.

И грусти ранняя на мн печать.
Лермонтовъ.

Послдніе пути Лермонтова, съ перваго взгляда кажутся отличными отъ его юношескихъ настроеній,— но при ближайшемъ разсмотрніи мы не найдемъ въ нихъ ничего неожиданнаго.

Лермонтовъ поэтъ чрезвычайно искренній. Основныя черты его поэзіи неразрывно связаны съ основными чертами его натуры, или точне,— основныя черты его личности и его творчества одни и т-же. Поэтому-то он такъ настойчиво звучатъ во вс періоды его творчества, являются тмъ фундаментомъ, на которомъ строилась его юношеская поэзія, на которомъ строилась его поэзія послднихъ лтъ и на которомъ, вроятно, выросли-бы т совершенныя творенія, которыя онъ унесъ съ собой въ могилу.

Что-же это были за основныя черты его поэзіи, оставшіяся неизмнными въ оба періода его творчества?

Это безпредльность его творческаго воображенія, страстная любовь къ жизни и грусть, какъ общій тонъ его поэзіи.

За исключеніемъ Пушкина, такого безпредльнаго творческаго воображенія, такого широкаго размаха фантазіи, какъ у Лермонтова, мы не найдемъ ни у одного русскаго поэта.

Какъ часто силой мысли въ краткій часъ,

Я жилъ вка и жизнію иной

И о земл позабывалъ.

‘1831 года, іюня 11’.

Самыя сложныя положенія, самые фантастическіе характеры, земля, небо, адъ, рай,— все доступно его безбрежной фантазіи. И все это безъ малйшаго напряженія.

Какъ широкъ былъ размахъ его поэтическаго воображенія, также широкъ былъ размахъ его личности.

‘Онъ для великихъ созданъ былъ страстей,

Онъ обладалъ пылающей душою’.

‘Измаилъ-Бей’ 1832.

Это именно о такихъ поэтахъ Пушкинъ сказалъ:

И онъ мн грудь разскъ мечемъ,

И сердце трепетное вынулъ,

И угль пылающій огнемъ

Во грудь отверстую водвинулъ.’

Это была натура по преимуществу страстная. Пылкая душа и пылкое воображеніе въ немъ сливались и потому все, что онъ писалъ, особенно въ юности, кажется такимъ грандіознымъ, вс личныя переживанія, также какъ и образы,— необыкновенными. Пылкое воображеніе и пылкая душа доводили ихъ до титаническихъ размровъ.

Въ годы мрачныхъ разочарованій, въ годы безнадежнаго отчаянія и озлобленія на людей и на судьбу, Лермонтова никогда не покидала любовь къ жизни. Зеленый міръ природы, жизнь съ ея волненіями и страстями неудержимо влекла его къ себ. Любовь къ жизни иначе выражалась у него въ послдніе годы, нежели въ юности, но всегда она была самой характерной чертой его натуры, самымъ частымъ мотивомъ его поэзіи. Она чувствуется въ его первыхъ, почти дтскихъ произведеніяхъ 1828 и 1829 года, и она властно царитъ надъ его настроеніями 1840 и 1841 годовъ.

Не обвиняй меня Всевышній,

И не карай меня, молю,

За то, что мракъ земли могильной

Съ ея страстями я люблю —

‘Молитва’ 1829 г.

И писалъ онъ еще въ 1829 году, когда переживалъ темныя настроенія которыя обыкновенно принято называть ‘байроническими’ настроеніями Лермонтова.

‘Я жить хочу!’ {‘Я жить хочу’. 1829 г.} — этотъ мотивъ проходитъ черезъ всю юношескую поэзію Лермонтова и находитъ себ прекрасное выраженіе въ одной изъ лучшихъ поэмъ Лермонтова, написанной въ 1840 году,— ‘Мцыри’. Вся эта поэма — гимнъ жизни. Прекрасна жизнь, прекрасенъ міръ и горе тому, кого судьба лишила великаго счастья — жить! Ничего нтъ прекраснй и лучше жизни:

Увы! за нсколько минутъ

Между крутыхъ и темныхъ скалъ,

Гд я въ младенчеств игралъ,

Я-бъ рай и вчность промнялъ’.

‘Мцыри’ гл. XXIV.

Стремленіе къ жизни превращается у Мцыри въ страсть и длается его единственной страстью:

Я зналъ одной лишь думы власть,

Одну — но пламенную страсть.

‘Мцыри’ гл. III.

‘Мцыри’ былъ написанъ въ 1840 году,— но интересно, что т стихи его, гд особенно выразилось стремленіе къ жизни, сложились у Лермонтова давно, гораздо раньше 40-го года, и, можетъ быть, раньше самой идеи ‘написать записки молодого монаха’ {Написать записки молодого монаха 17-ти лтъ. Съ дтства онъ въ монастыр, кром священныхъ книгъ не читалъ. Страстная душа томится. Идеалы’. 1831 г. ‘Замтки и сюжеты въ тетрадяхъ’.}.

Въ 1830 году въ ‘Исповди’ мы читаемъ стихи цликомъ переписанные потомъ въ ‘Мцыри’:

Меня могила не страшитъ,

Тамъ, говорятъ, страданье спитъ… и. т. д.

до стиховъ:

Ты жилъ! я также могъ бы жить!

‘Исповдь’

А въ 1835 году Лермонтовъ въ уста своего ‘разочарованнаго’ героя Арсенія (‘Бояринъ Орша’) вкладываетъ т же слова, которыя впослдствіе повторялъ ‘Мцыри’:

Но съ жизнью жаль разстаться мн!

Я молодъ, молодъ… и. т. д.’

‘Бояринъ Орша’, ‘Мцыри’.

Въ минуты усталости и грусти, въ ‘трудныя’, ‘больныя’ минуты, когда Лермонтову хотлось уйти отъ жизни, ‘забыться и заснуть’,— онъ все-таки говоритъ:

Но не тмъ холоднымъ сномъ могилы,

Я бъ хотлъ на вки такъ заснуть,

Чтобъ въ груди дремали жизни силы,

Чтобъ дыша вздымалась тихо грудь.

‘Выхожу одинъ я на дорогу’. 1841 г.

Земля привлекала его больше неба:

Какъ землю намъ больше небесъ не любить?

Намъ небесное счастье темно,

Хоть счастье земное и меньше въ сто разъ,

Но мы знаемъ какое оно.

‘Земля и небо’ 1831.

Это прямое недовріе къ небу. Какъ пожертвовать знакомымъ земнымъ счастьемъ ради туманнаго, небеснаго? Чрезвычайно реальная, наивно-матерьялистическая мысль! Онъ хочетъ быть счастливымъ именно здсь:

Тому-ль пускаться въ безконечность,

Кого измучилъ краткій путь?

Меня раздавитъ эта вчность,

Мн страшно здсь ¹) не отдохнуть.

‘Слова разлуки повторяя’. 1832 г.

¹) Курсивъ Лермонтова.

Его привязанность къ земл настолько сильна, что, кажется, никакое небесное счастье не заставитъ его забыть страданія и радости земли и никакая небесная красота не покажется ему прекраснй земной:

‘Я видлъ прелесть безтлесныхъ —

И тосковалъ,

Что образъ твой въ чертахъ небесныхъ

Не узнавалъ.

Что мн сіянье Божьей власти

И рай святой!

Я перенесъ земныя страсти

Туда съ собой!’

‘Любовь мертвеца’. 1840 г.

Вдь это высшая точка, до которой можетъ дойти привязанность къ жизни и равнодушіе къ небу! ‘Любовь мертвеца) написана въ 1840 году, но тотъ же мотивъ повторяется у него въ 1829 году — ‘Письмо’, въ 1830 г.— ‘Настанетъ день’… въ 1831 г.— ‘Послушай, быть можетъ…’ и въ 1831 г.— ‘Стансы’.

Лермонтовъ писалъ сравнительно мало. Нкоторые годы его жизни поразительно бдны творчествомъ {Особенно мало онъ писалъ въ 1834, 1835 и 1836 г.г. Въ послдніе годы жизни онъ вообще писалъ меньше. Самыми обильными по количеству написанныхъ стиховъ у него были 1829, 1830 и 1831 годы.}. Это отчасти можно объяснить тмъ, что Лермонтовъ слишкомъ много времени и силъ отдавалъ жизни. Погоня за жизнью, отразившаяся въ его стихахъ имла реальное основаніе въ его личности. Въ его письмахъ, какъ и въ его стихахъ, мы читаемъ о той-же жажд жизни и ея впечатлній, о томъ же сознаніи реальности земной жизни и о томъ-же недовріи къ небу. ‘Je ne partage pas du tout l’avis de ceux qui disent que la vie n’est qu’un songe, je sens bien fortement sa ralit, son vide engageant!— Jene pourrai jamais m’en detacher asser pour la mpriser de bon coeur, car ma vie — c’est moi, moi, qui vous parle — et qui dans un moment peu devenir rien, un nom, s’est dire encore rien.— Dieu sait, si apr&egrave,s la vie le moi existera. C’est terrible quand on pense, qu`il peut arriver un jour ou je ne pourrai pas dire: moi!..— А cette ide l’univers n’est qu’un morceau de boue’. {Переводъ: ‘Я не раздляю мннія, будто жизнь есть сонъ я сильно чувствую ея реальность, ея втягивающую пустоту! Я никогда не могу отршиться отъ нея настолько, чтобы чистосердечно ее ненавидть, потому что, моя жизнь,— это я самъ, я — который говоритъ съ вами — и который однажды можетъ превратиться въ ничто, въ одно имя г. е. опять-таки въ ничто. Богъ знаетъ, будетъ-ли посл жизни cуществовать мое ‘я’. Это ужасно думать, что придетъ день, когда я не смогу больше сказать: ‘я’. При этой мысли, земля ничто иное, какъ комъ грязи’.}

М. А. Лопухиной. 1832.

Онъ набрасывался на все, что предлагала ему жизнь, гнался за самыми сильными ея ощущеніями разгульные кутежи, свтскіе скандалы, дуэли, любовь, бродячая жизнь на Кавказ, военныя стычки съ горцами, предводительство отчаяннымъ отрядомъ, ищущимъ наиболе опасныхъ военныхъ приключеній,— все это наполняло жизнь Лермонтова до самаго конца ея. Съ одной стороны бшеная погоня за жизнью,— съ другой всегда и всюду отчаянная храбрость, полное пренебреженіе къ опасности и къ смерти. Жажда жизни пересиливала въ немъ страхъ смерти.

Въ 1830 году Лермонтовъ записалъ въ своей тетради: ‘Говорятъ (Байронъ), что ранняя страсть означаетъ душу, которая будетъ любить изящныя искусства. Я думаю, что въ такой душ много музыки’.

Лермонтовъ былъ особенно музыкальнымъ поэтомъ.— Его стихи звучатъ, они оставляютъ опредленное музыкальное впечатлніе,— впечатлніе грусти. Въ самомъ ритм его стиха чувствуется грусть. Это безпредметная грусть, грусть какъ врожденная черта его характера, какъ основной тонъ, на который настроена его поэзія.

Я предузналъ мой жребій, мой конецъ,

И грусти ранняя на мн печать.

‘1831 года іюня 11-го’.

Это не скорбь, не тоска, не горесть,— это печаль, смшанная съ примиреніемъ, но печаль безъ горечи и примиренія безъ счастья,— чувство тихое и безпорывное. Грусть.

Семнадцати лтъ Лермонтовъ написалъ удивительное стихотвореніе, все проникнутое грустью. Оно звучитъ какъ музыка, въ немъ почти не чувствуется осязательнымъ формъ. Какъ можно разсказать грусть? И Лермонтовъ выразилъ ее при помощи стиха такъ, какъ можно ее выразить только музыкой. Тутъ вся особенность его грусти — грусть о чемъ-то утраченномъ, можетъ быть, когда-то бывшемъ, а можетъ быть и не бывшемъ никогда.

По небу, полуночи ангелъ летлъ,

И тихую псню онъ плъ…

Лермонтову казалось, что и въ жизни онъ узнаетъ иногда знакомые звуки, которые онъ, можетъ быть, слышалъ когда-то давно, раньше жизни. И въ этомъ чувств волнующая грусть.

Есть звуки — значенье ничтожно

И презрно гордой толпой,

Но ихъ позабыть невозможно,

Какъ жизнь они слиты съ душой.

‘Къ *’ 1832 г.

Въ 1830 году Лермонтовъ записалъ: ‘Когда я былъ 3-хъ лтъ, то была псня, отъ которой я плакалъ: ее не могу теперь вспомнить, но увренъ, что если-бы услыхалъ ее, она бы произвела прежнее дйствіе. Ее пвала мн покойная мать’.

Трехъ лтъ Лермонтовъ плакалъ отъ псни,— такъ много было грусти въ его душ.

——

Безпредльность творческаго воображенія, любовь къ жизни и грусть, какъ музыкальный тонъ лермонтовской поэзіи, мы называли основными чертами его творчества, которые одинаково присущи какъ юношескимъ, такъ и зрлымъ его произведеніямъ.

Теперь мы будемъ говорить о творчеств Лермонтова въ послдніе годы его жизни, о томъ період, начинающемся приблизительно съ 1836—1837 года, когда въ его настроеніи, повидимому, произошелъ поворотъ въ положительную сторону.

Въ юности Лермонтовъ переживалъ разочарованныя настроенія, которыя обыкновенно называютъ ‘байроническими’. Онъ былъ плненъ героями Байрона, равно какъ и самимъ трагическимъ образомъ англійскаго поэта, походить на котораго было его завтной мечтой.

Но въ послдніе годы эти герои утратили свое обаяніе надъ нимъ.

Нтъ, я не Байронъ, я другой,

Еще невдомый избранникъ,

говорилъ онъ уже въ 1831 году, а въ 1841 г., въ ‘Сказк для дтей’, этомъ прекрасномъ и зрломъ своемъ произведеніи, Лермонтовъ говоритъ о могучемъ образ, когда-то такъ очаровавшемъ его, какъ о ‘безумномъ, страстномъ, дтскомъ бред’:

Мой юный умъ бывало возмущалъ

Могучій образъ. Межъ иныхъ видній,

Какъ царь, нмой и гордый, онъ сіялъ

Такой волшебно-сладкой красотою,

Что было страшно… И душа тоскою

Сжималася,— и этотъ дикій бредъ

Преслдовалъ мой разумъ много лтъ.

Но я, разставшись съ прочими мечтами,

И отъ него отдлался — стихами!

‘Сказка для дтей’.

‘Демонъ’ — это герой современныхъ Лермонтову литературныхъ и общественныхъ настроеній, имвшихъ хорошую почву въ Россіи николаевскаго времени, переживавшей реакцію посл 14-го декабря, когда стснительныя условія, давали себя особенно чувствовать людямъ съ развитой индивидуальностью.

Лермонтовъ, обладавшій большимъ общественнымъ чутьемъ, прекрасно понялъ, чмъ былъ Демонъ въ современномъ ему обществ. Отдлавшись отъ его обаянія, Лермонтовъ взглянулъ на него съ общественной точки зрнія и правильно оцнилъ его какъ ‘героя нашего времени’.

Печоринъ,— герой нашего времени, это тотъ-же трагическій образъ юношескихъ произведеній Лермонтова, но на котораго онъ уже смотритъ со стороны и котораго оцниваетъ, какъ общественный мыслитель и умный наблюдатель современной жизни.

‘Герой нашего времени, милостивые государи мои, точно портретъ, но не одного человка: это портретъ, составленный изъ пороковъ всего нашего поколнія, въ полномъ ихъ развитіи’.

‘Герой нашего времени’. Предисловіе.

Въ толп романтическихъ героевъ Лермонтова, все чаще начинаютъ мелькать простые люди, чуждые титаническихъ страстей и феноменальныхъ переживаній.

‘Герой мой добрый малый’,— говоритъ онъ про ‘Сашку’, героя поэмы, написанной въ 1836 году. И дйствительно, здсь мы имемъ дло съ характеромъ, мене всего претендующимъ на демонизмъ. Но особенно интересенъ въ этомъ отношеніи Максимъ Максимовичъ, въ которомъ такъ прекрасно обрисованъ типъ обыкновеннаго добраго человка. Лермонтовъ относится теперь съ нкоторой ироніей къ спросу современнаго читателя на мрачныя, сверхъествественные сюжеты и трагическія положенія:

Признайтесь, вы меня бранили?

Вы ждали дйствія, страстей?

Повсюду нынче ищутъ драмы,

Вс просятъ крови, даже дамы.

‘Казначейша’. 1836 г.

Если въ 1830 году онъ говорилъ, что:

Любилъ закатъ въ горахъ, пнящіяся воды

И бурь земныхъ и бурь небесныхъ вой,

то въ 1840 году онъ писалъ:

Любилъ и я въ былые годы

Въ невинности души моей,

И бури шумныя природы,

И бури тайныя страстей.

Но красоты ихъ безобразной

Я скоро таинство постигъ,

И мн наскучилъ ихъ несвязный,

Ихъ оглушительный языкъ.

‘Изъ альбома С. Н. Карамзиной’. 1840 г.

Освобожденное отъ юношескихъ разочарованій, творчество Лермонтова въ послдніе годы пошло по другимъ, правда, далеко не неожиданнымъ путямъ. Здсь только полне развились его основныя черты, о которыхъ мы говорили выше,— и дали удивительныя результаты по полнот и опредленности настроеній. Его поэзія длается мене субъективной, и эпическая форма,— признакъ высшаго творческаго дара, становится его излюбленной формой. Лучшія стихотворенія Лермонтова послднихъ лтъ, написаны въ спокойномъ эпическомъ тон.

Теперь онъ часто останавливается на жизни обыкновенныхъ людей, на мелкихъ особенностяхъ ихъ быта, говоритъ о подробностяхъ ихъ жизни, ихъ среды, ихъ воспитанія, словомъ, обращается ко всмъ пріемамъ реалистическаго творчества.

Хочу я разсказать, кто онъ, отъ куда,

Кто мать его была и кто отецъ,

Какъ онъ на свтъ родился, наконецъ,

Какъ онъ попалъ въ позорную обитель,

Кто былъ его лакей и кто учитель’.

‘Сашка’ 1836 г.

Въ сущности говоря, Лермонтову всегда было чуждо неопредленное безпочвенное фантазированіе. Даже когда онъ говорилъ о самыхъ сверхъестественныхъ предметахъ, онъ бралъ точку опоры на земл, исходилъ изъ реальнаго и матеріальнаго.

Привязанность къ жизни въ послдніе годы стала проявляться у него еще опредленнй и выразилась въ столь естественномъ для него интерес къ вопросамъ жизни и общественности. Лермонтовъ сталъ опредляться, какъ поэтъ съ общественнымъ складомъ ума и съ общественнымъ темпераментомъ.

Лермонтовъ никогда не былъ политикомъ въ точномъ смысл этого слова и не былъ общественнымъ дятелемъ, онъ былъ прежде всего поэтомъ, но поэтомъ съ ярко выраженной общественной окраской. Вопросы общественнаго порядка являлись источникомъ его вдохновенія, какъ, напримръ, это было у Некрасова.

Активно его общественно-политическіе интересы выразились въ участіи въ 1839 году въ собраніяхъ нелегальнаго общества, которое называли по числу членовъ ‘кружкомъ шестнадцати’. ‘Это общество,— пишетъ одинъ изъ его участниковъ,— составилось частью изъ университетской молодежи, частью изъ кавказскихъ офицеровъ. Каждую ночь, возвращаясь изъ театра или бала, они собирались то у одного, то у другого. Тамъ, посл скромнаго ужина, куря свои сигары, они разсказывали другъ другу о событіяхъ дня, болтали обо всемъ и все обсуждали съ полнйшей непринужденностью и свободой, какъ будто бы ІІІ-го отдленія собственной Его Императорскаго Величества Канцеляріи и не существовало, до того они были уврены въ скромности всхъ членовъ общества’. {Академическое изд. соч. Лермонтова. Т. V, стр. LXXXIV.}

Но повторяемъ, Лермонтовъ былъ прежде всего поэтомъ, и его интересъ къ вопросамъ общественно-политическаго характера выразился главнымъ образомъ въ его творчеств.

Вопросы отвлеченнаго философскаго порядка никогда не интересовали его настолько, чтобы вдохновлять его на поэтическое творчество. Ни по темпераменту, ни по интересамъ онъ не былъ отвлеченнымъ мыслителемъ:

‘Я не философъ — Боже сохрани!’

‘Cашка’ гл. II.

Никогда, ни въ юности, ни тмъ боле въ послдніе годы, мы не найдемъ у него стиховъ, посвященныхъ отвлеченнымъ предметамъ. Міровые вопросы, вопросы религіи, вопросы о смысл жизни, о путяхъ человчества, о смерти, о добр и зл, объ истин, метафизическія разсужденія и мистическія прозрнія,— все это наиболе чуждыя Лермонтову области человческой мысли.

Не только по натур онъ не былъ отвлеченнымъ мыслителемъ, но онъ и не любилъ отвлеченной мысли:

‘Я не люблю останавливаться на какой-нибудь отвлеченной мысли, и къ чему это ведетъ?

‘Фаталистъ’.

Онъ страдалъ отъ конкретныхъ несчастій,— большей частью личныхъ въ юности, и отъ недостатковъ общественной жизни — въ послдніе годы. Міровые вопросы его не мучали,— не они заставляли его страдай, не они затрагивали его чувство и волновали его душу. Лермонтовъ не былъ поэтомъ міровой скорби, какъ напримръ, Боратынскій, у котораго отвлеченная, философская мысль была источникомъ страданія и вдохновенія.

И въ литературномъ отношеніи Лермонтовъ былъ особенно чуждъ тому взгляду на поэтическое творчество, который въ начал XIX вка, пустили въ ходъ шелленгіанцы:

Не для житейскаго волненья,

Не для корысти, не для битвъ,—

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуковъ сладкихъ и молитвъ’.

Въ этомъ отношеніи Лермонтовъ сталъ на другомъ пути русской литературы,— на одномъ пути съ Пушкинымъ. Нтъ надобности противопоставлять этихъ двухъ великановъ русской литературы — они не столь между собой различны. Въ юности, правда, по разному, они оба отдали дань байронизму, въ послдніе годы они тоже по разному пришли къ положительнымъ настроеніямъ, къ утвержденію жизни, и тоже по разному, горячо любили жизнь и землю и не любили отвлеченностей.

Лермонтовъ не былъ поэтомъ міровой скорби. Съ большимъ правомъ можно сказать, что онъ въ послдніе годы своей жизни началъ обозначаться какъ поэтъ гражданской скорби, какъ страстный общественный обличитель.

Популярность Лермонтова, какъ поэта, началась съ 1837 года, когда распространилось въ обществ его исполненное горечи и негодованія стихотвореніе на смерть Пушкина. Это стихотвореніе создало литературную славу Лермонтову и вызвало на него гоненіе со стороны правительства,— въ немъ почувствовали опасное настроеніе. Въ показаніи по длу ‘о непозволительныхъ стихахъ, напечатанныхъ корнетомъ л.-ги. гусарскаго полка Лермонтовымъ’, Лермонтовъ писалъ: ‘Невольное, но сильное негодованіе вспыхнуло во мн противъ этихъ людей, которые нападали на человка, уже сраженнаго рукой Божіей, не сдлавшаго имъ никакого зла, и нкогда ими восхваляемаго, и врожденное чувство въ душ неопытной, защищать всякаго невинно осужденнаго, зашевелилось во мн еще сильне, по причин болзнію раздраженныхъ нервовъ. Когда я сталъ спрашивать, на какихъ основаніяхъ такъ громко они возстаютъ противъ убитаго — мн отвчали, вроятно, чтобы придать себ боле всу, что весь высшій кругъ общества такого мннія’.

Уже по этому показанію видно въ чемъ смыслъ Лермонтовскаго стихотворенія на смерть Пушкина. Лермонтовъ любилъ Пушкина, и смерть Пушкина была для него большимъ горемъ. Но въ этомъ стихотвореніи онъ очень мало говоритъ о Пушкин Ій о своемъ гор, смыслъ его — страстное негодованіе противъ ‘свта’, страстное обвиненіе его въ ужасномъ преступленіи,— въ убійств Пушкина.

Мы говорили уже о ‘Геро нашего времени’, какъ объ общественномъ роман, въ которомъ Лермонтовъ развернулъ современныя ему общественныя настроенія (Печоринъ, Грушницкій, Вернеръ, кн. Мэри). Но если въ ‘Геро нашего времени’ Лермонтовъ размышляетъ надъ современнымъ поколніемъ, то въ стихотвореніи ‘Дума’, онъ кром того, ‘со строгостью судьи и гражданина’, выноситъ ему обвинительный приговоръ:

Толпой угрюмою и скоро позабытой,

Надъ міромъ мы пройдемъ безъ шума и слда,

Не бросивши вкамъ ни мысли плодовитой,

Ни геніемъ начатаго труда.

И прахъ нашъ, съ строгостью судьи и гражданина,

Потомокъ оскорбитъ презрительнымъ стихомъ,

Насмшкой горькою обманутаго сына,

Надъ промотавшимся отцомъ.

‘Дума’. 1838.

Такой же суровый приговоръ онъ бросаетъ всему французскому народу въ 1841 году, въ отвтъ на торжественное перенесеніе останковъ Наполеона въ Парижъ:

Негодованію и чувству давъ свободу,

Понявъ тщеславіе сихъ праздничныхъ заботъ,

Мн хочется сказать великому народу:

Ты жалкій, и пустой народъ!

‘Послднее новоселье’.

Характерной чертой стихотвореній Лермонтова этого типа является ихъ гнвное обличительное настроеніе, страстность мысли и страстность негодованія, вмст съ глубокимъ пониманіемъ общественныхъ настроеній ему современныхъ.

Въ начал XIX вка, очень много говорилось объ отношеніи поэта къ обществу, и обыкновенно разршали этотъ вопросъ въ смысл негодованія на толпу, не способную понять возвышенныхъ настроеній поэта:

Подите прочь — какое дло

Поэту мирному до васъ!

Толпу гнали, но не задумывались надъ ней. Лермонтовъ иначе поставилъ этотъ вопросъ: онъ не звалъ толпу и не уходилъ отъ нея. Толпа права, не слушая поэта,— это право она купила страданьями. Вс несчастны и вс страдаютъ — вотъ глубоко человческая мысль Лермонтова. Этимъ людямъ, такъ много дйствительно страдавшимъ, — не до поэтическихъ страданій ‘молодого мечтателя’.

Взгляни: передъ тобой играючи идетъ

Толпа дорогою привычной,

На лицахъ праздничныхъ чуть виденъ слдъ заботъ,

Слезы не встртишь неприличной…

А между тмъ изъ нихъ едва-ли есть одинъ,

Тяжелой пыткой не измятый,

До преждевременныхъ добравшійся морщинъ,

Безъ преступленья иль утраты!..

Поврь: для нихъ смшонъ твой плачъ и твой укоръ

Съ своимъ напвомъ заученнымъ,

Какъ разрумяненный трагическій актеръ,

Махающій мечомъ картоннымъ.

‘Не врь себ’. 1839 г.

Лермонтовъ говоритъ о правахъ толпы, на которую такъ много было излито поэтическаго негодованія и намчаетъ глубоко общественный вопросъ объ отвтственности поэта передъ обществомъ. Поэтъ отвчаетъ за свои творенія и долженъ задумываться надъ тмъ дйствіемъ, которое онъ оказываетъ на людей.

Онъ суровый обличитель:

Судья безвстный и случайный

Не дорожа чужою тайной

Приличьемъ скрашенный порокъ Я

смло предаю позору,

Неумолимъ я и жестокъ…

Но, право, этихъ горькихъ строкъ

Не подготовленному взору

Я не ршаюсь показать…

Не для того-ли предавать ихъ извстности —

Чтобъ тайный ядъ страницы знойной

Смутилъ ребенка сонъ покойный

И сердце слабое увлекъ

Въ свой необузданный потокъ?

О, нтъ!— преступною мечтою,

Не ослпляя жизнь мою,

Такой тяжелою цною Я

вашей славы не куплю…

‘Журналистъ, читатель и писатель’. 1840 г.

Поэтъ отвтственъ передъ самымъ слабымъ изъ людей, за ‘ребенка сонъ покойный’, и потому онъ отказывается отъ лучшей награды поэта — отъ славы.

Еще одна черта того-же порядка стала сильно выступать въ творчеств Лермонтова послднихъ лтъ,— это патріотизмъ, характеризующійся особенными, только Лермонтову свойственными чертами. Лермонтовъ любилъ Россію и думалъ надъ ней, но любовь его индивидуальна, а мысли, какъ всегда глубоки и страстны.

Это былъ гражданскій патріотизмъ, тотъ патріотизмъ, который воспитываетъ общественныхъ борцовъ и реформаторовъ. Лермонтовъ не могъ не интересоваться внутренней политической жизнью Россіи николаевскаго времени, и не могъ не чувствовать ея условій. Недаромъ тогдашнее правительство никогда ему не довряло.

Объ офиціальной Россіи тогдашняго времени Лермонтовъ полушутливо, полугорестно писалъ въ 1841 году:

<Так в журнале.>

Но лучше всего отношеніе Лермонтова къ офиціальной Россіи и характеръ его патріотизма выразился въ ‘Размышленіи’ — стихотвореніи, неизвстномъ на русскомъ язык и имющимся только въ нмецкомъ перевод Боденштедта: ¹)

<Так в журнале.>

Офиціальная Россія вызывала въ немъ столько-же недовольства, сколько любви Россія — страна, Россія — отчизна.

‘Современникъ’, кн.X, 1914

В. Дороватовская.

Послдніе пути Лермонтова.

Читайте также: