ИСТОЧНИКИ БОЛЗНЕЙ.
ИСТОЧНИКИ БОЛЗНЕЙ.
В. Португаловъ.
‘Дло’, No 3, 1869
Источники болезней, Португалов Вениамин Осипович, Год: 1869
Время на прочтение: 37 минут(ы)
Русское общество, въ послднее время столь близко принимавшее къ сердцу разные вопросы и столь же быстро охладвавшее къ нимъ, весьма мало обращало вниманія на одинъ изъ важнйшихъ, именно въ вопросъ о своемъ собственномъ здоровья. Одному философу разъ сказали, что его домъ горитъ. ‘Это не мое дло, отвтилъ онъ, скажите моей жен’. Домъ по мннію этого философа спеціальная принадлежность жены, а публика считаетъ свое здоровье спеціальною принадлежностью врачей, предоставляетъ имъ вдаться со всми своими болзнями, сама же занята боле серьезными длами, боле высокими матеріями. И въ самомъ дл, къ чему намъ заботиться о своемъ здоровья, что за особенная бда, если я или сосдъ умремъ преждевременно. Вдь на что же тогда врачи и аптеки? Врачъ конечно вылечитъ, если только больной не возьметъ да не умретъ. Ну, умеръ, значитъ такъ ужь на роду написано было: такъ или иначе, а отъ смерти вдь не отдлаешься.
Казалось бы, что же для человка дороже его здоровья и физическаго благоденствія. И поверхностно судя, можно бы подумать, что публика вовсе не такъ равнодушна къ своему здоровью. Прислушайтесь, напримръ, къ бесдамъ большинства провинціальной публики. Какъ только сойдутся дв три барыни въ такъ называемой гостиной, разговоръ обыкновенно начинается, во все время бесды продолжается и даже кончается разсказомъ о собственной болзни, о болзняхъ дтей, родныхъ, родственниковъ, знакомыхъ# Эти симпатичныя бесды, прерываются разв только для пересудовъ и сплетней, этихъ неизбжныхъ спутниковъ пустой и скукой задаемой жизни.’
Но это взаимное участіе и заботливость въ сущности ложны. Предоставивъ врачамъ вдать и лсчить болзни, публика сидитъ себ сложа руки и требуетъ полосъ врача только въ случа надобности, обращается къ нему только по нужд и знать ничего не хочетъ о томъ, чтобы устроить жизнь спою получше, чтобы предупреждать свои тифы, горячки, чахотки, скарлатины, чтобы по возможности меньше хворать. Совтоваться съ врачемъ, какъ устроить свой домъ, какъ воспитать ребенка, какъ держать себя въ дорог, какъ устроить свою, семейную жизнь — войти въ такія интимности съ врачемъ значитъ просто компрометировать себя. Въ ршеніи такихъ задачъ каждый считаетъ себя самого вполн компетентнымъ судьей и длать посторонняго человка соучастникомъ своихъ семейныхъ дрязгъ было бы верхомъ нелпости и непристойности.
Итакъ всякъ сверчокъ знай свой шестокъ. Всякій врачъ долженъ умть распознать и вылечить болзнь. Больше отъ него не требуется. Остальное не его ума дло. Но увы и ахъ! Новйшая медицина, прогрессивно подвигаясь впередъ, съ каждымъ днемъ все больше и больше отршается отъ узкихъ понятій и нелпыхъ требованій публики. Съ каждымъ днемъ мы все больше и больше убждаемся’, что мы, врачи, вовсе не обладаемъ такимъ чудеснымъ талисманомъ, какой приписываетъ намъ публика. Нтъ отрасли знанія, гд бы господствовалъ большій хаосъ, какъ въ медицинскомъ мір Системы леченія быстро смняютъ другъ друга и сталкиваясь производятъ лишь путаницу. Мы мечемся какъ угорлые. Каждое новое открытіе становится для насъ, по выраженію Бэкона, идоломъ, на котораго мы молимся, которому мы поклоняемся какъ золотому тельцу, и котораго безъ всякаго милосердія ниспровергаемъ при первой неудач, при еще боле новомъ открытіи. Разсказываютъ, что африканскіе дикари охотно обожаютъ любого божка, но за малйшій, неуспхъ скутъ его розгами и вытуриваюгъ вонъ. Въ жизни врача бываютъ нердко такіе же моменты.
Очень интересно и весьма поучительно, въ какія страшныя и уморительныя крайности бросаемся мы подъ часъ. Вотъ мы, напримръ, нашли, что какое нибудь лекарство помогло отъ такой-то болзни, положимъ отъ хины прошла лихорадка, ну давай шарить по всмъ угламъ земнаго шара и пріискивать специфическія лекарства отъ всякой болзни, и до того увлекаемся своею врою въ воображаемый принципъ, что дйствительно находимъ желаемыя лекарства, и знать ничего не хотимъ и допустить не можемъ, чтобъ мы тутъ сколько нибудь ошибались.
Какъ вдругъ подъдетъ какой нибудь скептикъ и начинаетъ уврять публику, что большая часть болзней проходятъ вовсе безъ лекарствъ и безъ всякаго вмшательства врачей, тогда мы бросаемся въ совершенно противоположную крайность и лечимъ вс болзни такъ называемымъ выжидательнымъ методомъ, т. е. ровно ничего не длаемъ, и съ высоты Олимпа величественно созерцаемъ, какъ человчество дохнетъ, станетъ болетъ и вымираетъ по всмъ правиламъ науки. А прежде-то?
Еще и теперь живо въ памяти людей то блаженное время, когда позвать врача значило ‘кровь пустить’. Каждый Врачъ былъ непремнно вооруженъ хорошимъ ланцетомъ или даже двумя, и при всякомъ удобномъ случа кровь человческую проливали какъ какую-то дрянь. Несчастное тло любого паціента было любимой ареной, на которую всякій врачъ съ удовольствіемъ отправлялъ наполеоновскія арміи пьявокъ. И теперь живы субъекты, которымъ на спину, животъ или другія части тла ставили втеченіе жизни нсколько сотъ пьявокъ или банокъ. Кровожадность врачей въ то время доходила до какого-то зврства. Просто не знали пощады, сплошь и рядомъ, и малымъ и большимъ, и виновнымъ и невиннымъ длали кровопусканія изъ руки, изъ ноги, изъ висковъ и разныхъ другихъ жилъ. Эта кровожадность и. теперь подчасъ даетъ себя- чувствовать самымъ жестокимъ образомъ. Не будь итальянскіе врачи такіе кровопійцы, кто знаетъ, можетъ быть, единая Италія давнимъ давно владла бы своею завтною мечтой — Римомъ, и благородное сердце новозавтнаго Гарибальди не облилось бы кровью Ментонскаго пораженія. Семь кровопусканій, сдланныхъ Кавуру, сведшихъ его въ могилу, стоили наврное человчеству нсколькихъ лишнихъ кровопролитныхъ битвъ. Но отъ Кавура и до бдняка, лежащаго на казённой койк, въ казенной больниц — разстояніе громадное. Если Кавуръ длается жертвой медицинскаго шарлатанства, то что же сказать о тхъ тысячахъ и милліонахъ бдняковъ, которые просятъ у лекаря, какъ милости, скорйшаго окончанія своихъ страданій. Кровопусканіе однакожъ безпощадно, оно отнимаетъ здоровье, но оставляетъ жизнь. Дйствительно, множество вытянутыхъ, исхудалыхъ, блдныхъ безкровныхъ физіономій и теперь еще носятъ на себ неизгладимые слды недавней кровожадности нашихъ врачей. Но теперь врачи стали осторожне, теперь ужъ рдко можно встртить врача, вооруженнаго ланцетомъ, онъ больше не въ код, его впрочемъ замнилъ другой варваръ-мучитель, съ которымъ мы познакомимъ читателя посл. Кто не помнитъ, какого шума на бломъ свт надлало электричество. Вдь мы ухватились за него обими руками, какъ за якорь спасенія, и съ такимъ необычайнымъ энтузіазмомъ, какого давно не испытывало человчество. Врачъ запасшійся Дюшеновскимъ аппаратомъ, машинами Румкорфа, Штерера и особенно Миддельдорфа, смотрлъ на себя съ такою же гордостью, съ какою Людовикъ XIV смотрлъ на себя, когда произнесъ: il ny a plus des Pyrnes. ‘Нтъ боле болзней’, думалъ себ тогда такой врачъ-волшебникъ, ‘все въ моихъ могучихъ рукахъ!’ Но хотя и самые Пиренеи не вчны, однако они долго еще останутся на своемъ мст и торжество электричества едва-ли переживетъ ихъ
Не мене шатка была всегда слава лекарствъ. Чуть появится какое нибудь лекарство и имъ начинаютъ пичкать всхъ больныхъ и при всхъ возможныхъ обстоятельствахъ, авось-де поможетъ. Полюбилась, напримръ, врачамъ ртуть, ее сейчасъ же возвели въ божество, окрестили Меркуріемъ, стали призывать на помощь при всякаго рода болзняхъ, давали въ лихорадк, при всхъ воспаленіяхъ, въ холер, при всхъ возможныхъ страданіяхъ дтей,, а главное поставили ее лицомъ къ лицу съ другимъ божествомъ Венерой и довели ихъ до самой ожесточенной борьбы, которая съ перемннымъ счастіемъ то на той, то на другой сторон обошлась человчеству въ нсколько поколній вырожденія и до сихъ поръ сильно свирпствуетъ и долго еще не прекратится. Но кумиръ уже сверженъ, значительная партія врачей съ ужасомъ отшатывается отъ этого ложнаго божка. Полюбились врачамъ хина, желзо, іодъ, опій и куда не повернешься, все суютъ то одно, то другое, будущее) говорятъ, ршитъ: кстати или не кстати. Чтобы ввести въ организмъ лекарство, придумывались разные способы, пролагались разные пути: вводили лекарство чрезъ ротъ, носъ и всякія другія отверстія, не пощадили и нашего чувствительнйшаго органа — кожу: ее терзали мушками и, снявъ кожицу, бередили свжую рану, присыпая ее лекарствомъ, обращеннымъ въ мельчайшій порошокъ. Наконецъ все это показалось малымъ, недостаточнымъ, не удовлетворяло требованіямъ. Теперь господствуетъ совершенно новый путь введенія лекарствъ въ нашъ организмъ, именно прямо подъ кожу особымъ инструментомъ,— шприцомъ и приводятъ такимъ образомъ лекарство въ непосредственное соприкосновеніе съ кровью. Этотъ путь, несмотря на всю свою новизну и несмотря на то, что онъ причиняетъ довольно чувствительную боль, грозитъ сдлаться всеобщимъ’ грозитъ вытснить вс остальные пути, грозитъ подорвать довріе къ желудку и уничтожить кредитъ электричества. Посмотрите и полюбуйтесь современнымъ эскулапомъ. У него въ одномъ карман непремнно porte-caustique и ляписъ, пальцы непремнно запачканы ляписомъ и черны, а въ другомъ карман мсто рутиннаго ланцета замнилъ шприцъ Праватца, безъ котораго современный врачъ не мыслимъ. Онъ вооруженъ всевозможными зеркалами. Онъ теперь уже не довряетъ своимъ собственнымъ глазамъ какъ прежде, ему необходимы глазное, ушное, носовое, горловое зеркало, ему необходимъ стетоскопъ и плесиметръ. Пульсъ паціента заявляетъ для него свои движенія посредствомъ особаго инструмента, называемаго сфигмографомъ Моррея. Онъ ужь не глазомрничаетъ по старинк, а измряетъ математическими единицами, взвшиваетъ, обнюхиваетъ, ощупываетъ, отвдываетъ, анализируетъ, пускаетъ въ ходъ вс свои вншнія чувства и внутреннія соображенія да онъ просто мученикъ у постели больного, пока не распознаетъ точно его болзнь и, подчасъ несмотря на все это, онъ становится въ-тупикъ и самъ не знаетъ, съ чего начать и что предпринять.
Хаосъ, господствующій въ медицин, изумителенъ. Одинъ аллопатъ, другой гомеопатъ, третій гидропатъ, спеціализація доведена до мелочей: есть терапевты, хирурги, акушеры, глазные, ушные, зубные врачи, спеціалисты по части дтскихъ болзней, женскихъ болзней, мужскихъ секретныхъ болзней. Казалось, чего же больше желать? Академіи, университеты, госпитали, больницы, аптеки, комитеты народнаго здравія — все это доказываетъ, что человчество повидимому далеко не равнодушно къ своимъ недугамъ и принимаетъ вс зависящія отъ него мры, чтобы устранить зло. Кром того ни одна человческая профессія не иметъ столько ложныхъ претендентовъ, какъ медицина. Шарлатанство разныхъ самозванцевъ, знахарей, множество самородныхъ лечителей доказываетъ, съ одной стороны, недовріе публики къ медицин и врачамъ патентованнымъ, съ другой стороны, служитъ указаніемъ, что и медицина, особенно практическая, не можетъ еще похвастаться. такими основными началами, какими изобилуютъ другія позитивныя науки, какъ астрономіи, физика и даже химія. Жалкое и оскорбительное положеніе врачей въ обществ объясняется самымъ характеромъ господствующей медицины. Самый поверхностный наблюдатель легко можетъ удостовриться и собственнымъ опытомъ убдиться, что въ медицин на первомъ план выступаетъ элементъ карательный, между тмъ какъ предупредительный элементъ далеко отодвинутъ на задній планъ. Карательная медицина, несмотря на то, что она дйствуетъ орудіями, достойными пытки, люба,— дорога человчеству и нравится ему даже. Человчество до того привыкло ко всмъ этимъ микстурамъ, порошкамъ, пилюлямъ, каплямъ, горчичникамъ, мушкамъ, припаркамъ, примочкамъ, банкамъ, пьявкамъ, клистирнымъ трубкамъ, клизопомпамъ, катетрамъ, зондамъ, что еслибъ вдругъ пришлось отршиться отъ всего этого, человчеству стало бы скучно и тоскливо. Да чмъ бы тогда наполнялось время докторскихъ визитацій? Да о чемъ бы тогда толковали во время взаимныхъ визитовъ? Даже подумать трудно.
Есть еще одна весьма печальная сторона въ медицин, сильно компрометирующая ее. Это — ея отрицательное значеніе и достоинство чисто-палліативное. Вс медицинскія системы, вс улучшенные способы леченія при всемъ ихъ разнообразіи не имютъ ни малйшаго вліянія на смертность людей. Лечите людей какими угодно средствами и методами, или вовсе ничмъ не лечите, смертность и въ томъ и въ другомъ случа одинакова. Хотя это кажется невроятнымъ, ужаснымъ, но это такъ. Знаменитый Н. И. Пироговъ, въ своемъ классически-знаменитомъ сочиненіи ‘Начала Военно-Полевой Хирургіи’ говоритъ, что онъ ‘убжденъ въ томъ, что вс наши врачебныя средства и пособія едва колеблютъ общую цифру смертности’. Это положеніе ясно доказываетъ общая статистика, а медицинская статистика на каждомъ шагу пикируетъ насъ этимъ. Статистика — это бльмо на глазу у медицины. Она насъ приводитъ въ отчаяніе. Она злйшій врагъ нашъ. Возьмите, напримръ, Вну и Пензу или Вологду. Даже обидно сравнивать въ ученомъ отношеніи какую нибудь Вологду съ Вной, гд сосредоточена такая масса медицинскихъ знаменитостей, гд врачебныя средства и пособія доведены до высочайшей степени совершенства- просто грхъ и смшно проводить паралель между Вологдой и Вной, куда стекаются со всхъ концовъ Европы поучиться и усовершенствоваться въ медицин и особенно полечиться въ тхъ случаяхъ, въ которыхъ никакая Вологда не въ состояніи помочь. А между тмъ разверните превосходную статистику Отто Гауснера и вы увритесь собственными глазами (на 246 стр.), что въ Вн смертность больше, чмъ въ Вологд и какой нибудь Пенз. Въ то время какъ въ Вн умираетъ одинъ на 24,8 въ Вологд или въ Пенз умираетъ одинъ на 25. Никто конечно не сомнвается, что Петербургъ во сто разъ богаче медицинскими пособіями, чмъ какая нибудь Полтава, а между тмъ въ то время какъ въ Петербург, снабженномъ всмъ нужнымъ для того, чтобы спастись отъ смерти, умираетъ одинъ на 25, въ Полтав, гд чуть ли не вся обстановка приспособлена къ тому, чтобы скоре умереть, только одинъ изъ 28 жителей пользуется этимъ удобствомъ.
Такіе крупные факты сильно подрываютъ кредитъ карательной медицины. Но мы этимъ ничуть не хотимъ сказать и изъ этого нисколько не слдуетъ, чтобы карательная медицина и ея представители врачи были совершенно безполезны и излишни. При теперешнемъ стро общества, при существующемъ соціальномъ порядк вещей врачи и особенно врачи раціоналисты и эксплоататоры вполн необходимы. Положимъ, что у васъ воспаленіе, жаба въ горл — болзнь въ сущности пустая. Посидите въ тепл и это пройдетъ само собою. Но воспаленіе можетъ усилиться до того, что сдлается нарыву въ горл. Дло это уже нсколько посерьезне. Если вы во время прозвали карателя-врача, онъ наврное вамъ намажетъ въ горл ляписомъ, штука тоже, кажись, нехитрая, но эта нехитрая штука можетъ, въ большинств случаевъ, предупредить образованіе и развитіе нарыва. Во-первыхъ, это нужно знать, во-вторыхъ, вдь не позовете же съ улицы всякаго встрчнаго и поперечнаго, чтобъ показать ему свое горло, а посылаете за врачомъ, какъ за своею собственностью, какъ за своимъ слугой, и за оказанную услугу суете ему въ руку, какъ лакею на водку, три или пять рублей. Но если карательная медицина нисколько не, колеблетъ цифры смертности, то это не ея вина, не ея призваніе, не ея назначеніе, не ея обязанность, наконецъ. Разъ навсегда человчество должно свыкнуться съ идеей, что роль карательной медицины чисто-палліативная. Это, однакожъ, никоимъ образомъ и ни въ какомъ случа не ведетъ къ фатализму. Мы ршительно далеки отъ того, чтобы утверждать, что такъ или иначе, а человчество должно хворать и вымирать въ извстной опредленной пропорціи, въ опредленный срокъ, въ извстномъ возраст, по неизмннымъ, незыблемымъ законамъ. Напротивъ мы твердо вримъ въ детерменизмъ вещей. Мы убждены, что степень заболванія и смертности человчества совершается въ силу существующихъ условій соціальнаго быта, что условія эти могутъ видоизмняться до безконечности и безпредльно въ хорошую и дурную сторону, и что съ перемною этихъ условій въ ту или другую сторону, и явленія, отъ нихъ зависящія, т. е. заболваемость и смертность, непремнно перемнятся. Мы хотимъ этанъ сказать и сказать отъ глубины души нашихъ убжденій, что хворость и смертность людей до извстнаго предла въ ихъ собственныхъ рукахъ, въ непосредственной ихъ власти и въ полнйшей и несомннной отъ нихъ зависимости. Мы хотимъ убдить и убдить съ полнйшею врою въ нашу правоту, что не карательная медицина, какого бы совершенства она не достигла, спасаетъ человчество отъ пожирающаго его зла, а лишь предупредительная, состоящая въ улучшеніяхъ соціальнаго быта. Чмъ инымъ прикажете объяснить такіе факты, что Россія и Норвегія, почти при одинаковыхъ климатическихъ условіяхъ, имютъ совершенно различную смертность. Чмъ инымъ прикажете объяснить, какъ не лучшимъ состояніемъ соціальнаго быта, что въ Норвегіи умираетъ одинъ на 53, а въ Россіи одинъ на 29? И по мр того, какъ предупредительная медицина или соціальная гигіена будетъ входить въ свои права и распространять свою силу, по мр того, какъ будетъ возрастать ея вліяніе, значеніе, а главное примненіе въ обширнйшихъ размрахъ, по мр всего этого карательная медицина будетъ ослабвать и все боле и боле становиться ненужною и безполезною.
Въ чемъ же заключается предупредительная медицина? Мы на этотъ вопросъ отвтимъ однимъ словомъ: это — культура. Но мы немножко разъяснимъ это слово.
Жизнь человка и вообще всего живого есть продуктъ взаимнодйствія двухъ элементовъ вовсе не враждебныхъ другъ другу: живого организма (отъ малйшей былинки до царя творенія — человка) я окружающей среды. Тсная связь и зависимость этихъ двухъ элементовъ не подлежитъ сомннію. Чмъ лучше обставлена я обусловлена вншняя среда, тмъ лучше, продолжительне и правильне протекаетъ жизнь организма, чмъ хуже вншнія условія существованія, тмъ кратковременне, жалче, хиле длится мучительное прозябаніе организма. Отсюда два рода совершенно противоположныхъ явленій: съ одной стороны улучшенная культура ведетъ организмъ къ усовершенствованію, съ другой стороны недостатки культуры, отсутствіе ея или нищенская культура влечетъ за собою вырожденіе. Это могучій и незыблемый законъ природы, такъ плодотворно и геніально разработанный Дарвиномъ. Дарвинъ съ непоколебимою ясностью провелъ этотъ законъ по всему животному и растительному царству. Мы убждены, что законъ этотъ одинаково вренъ и относительно человка.
Поэтому мы обратимся къ Дарвину и позаимствуемъ изъ его хорошей книги {Прирученныя животныя и воздланныя растенія.} нкоторые факты, которыми онъ доказываетъ могущество культуры. При этомъ намъ нужно заручиться благосклонностью читателя. Если ему дорого его собственное здоровье, если онъ испыталъ въ жизни удовольствіе, лаская здороваго и красиваго ребенка, если онъ желаетъ своимъ дтямъ хорошей умственное и физической будущности, онъ насъ выслушаетъ до конца, онъ не соскучится подробностями, которыми не брезгаютъ ученые.
Итакъ, Дарвинъ говоритъ (стр. 55), что лошадь можетъ процвтать и достигать крайней степени совершенства, какъ при сильной жар, такъ и при значительномъ холод, какъ въ Аравіи счастливой и. сверной Африк, такъ и въ туманной Англіи. Но этой породистости и совершенства въ лошадяхъ можно достигнуть не иначе, какъ хорошимъ уходомъ и естественнымъ подборомъ, въ противномъ случа, лошади значительно уменьшаются въ величин и измняютъ свой вншній видъ, что зависитъ отъ недостатка питательной или разнообразной пищи. ‘Всмъ извстно, говоритъ онъ (стр. 54), какъ малы и шершавы пони на сверныхъ островахъ и въ гористыхъ мстностяхъ Европы. Въ Корсик и Сардиніи есть свои пони, а на нкоторыхъ островахъ, близь береговъ Виргиніи, существовали, а, можетъ быть, существуютъ и теперь, и они совершенно схожія съ лошадками Шотландскихъ острововъ, которые, какъ полагаютъ, выродились вслдствіе неблагопріятныхъ вншнихъ условій’.
Но вотъ бда, заговоривъ о лошадяхъ, намъ приходится имть въ виду нашу почтенную публику. Но толковать о лошадяхъ и при этомъ ‘кивать на Петра’, еще куда не шло, лошадь все-таки благородное животное, которымъ иной британскій лордъ столько же дорожитъ, сколько своими наслдственными гербами, но проводить параллель между человкомъ и… просто сказать стыдно… и осломъ достойно всякаго порицанія, это признакъ самого дурного тона и притомъ еще какое дерзкое сопоставленіе. Дарвинъ позволяетъ себ утверждать, что осла можно значительно улучшить относительно величины и силы тщательнымъ подборомъ и хорошей пищей, и это даетъ ему полное право предположить, что и прочія качества осла (не умственныя ли?) также могутъ быть улучшены подборомъ. ‘Малая величина осла въ Англіи и въ сверной Европ зависитъ гораздо больше отъ плохого ухода, нежели отъ холода’. До чего только не договариваются ученые, по Дарвину, чего добраго, осла-то можно преобразить въ философа и на оборотъ!..
Ученіе Дарвина, факты имъ собранные и выводы имъ добытые, дали совершенно новое направленіе изученію естественныхъ наукъ, сообщили имъ особенный интересъ и сильно подвинули впередъ значеніе и искуство культуры. Безъ преувеличенія можно сказать, что вещи, прежде считавшіяся: немыслимыми, теперь совершенно въ порядк вещей. Посл Кювье никто думать не смлъ посягать на цлостность и неизмняемость существъ, населяющихъ нашъ міръ. Все существующее казалось сотвореннымъ такимъ отъ вка и казалось останется и долото остаться такимъ до скончанія вковъ. Къ счастью, для прогресса и для блага всего существующаго это ложное ученіе въ конецъ теперь разбито и опровергнуто. Человкъ по своему произволу, по одному лишь капризу можетъ теперь измнять различныя части организма животныхъ и приспособлять ихъ въ свою пользу. Это, такъ сказать, матеріальная выгода. Но этого мало. Ученіе это привело насъ къ тому несомннному,бжденію, что организація животнаго не иметъ въ себ ровно ничего постояннаго, ничего святаго, разъ навсегда установленнаго, и никоимъ образомъ неизмняемаго. Даже черепъ и его содержимое — мозгъ подвергается, въ силу извстныхъ условій, столь рзкимъ измненіямъ, что только скромность не позволяетъ намъ высказать свои соображенія о будущихъ проявленіяхъ этой новой силы въ рукахъ человка. Послушайте-ка, какія интересныя вещи, напримръ, разсказываетъ чудакъ Дарвинъ. ‘Натузіусъ, говоритъ онъ, утверждаетъ за положительно врное,— какъ о результат всеобщихъ и его собственныхъ опытовъ, что изобиліе пищи въ раннемъ возраст способствуетъ непосредственно въ расширенію и къ укорачиваніе головы свиньи, а недостатокъ пищи производитъ совершенно противоположный результатъ. Онъ сильно напираетъ на тотъ фактъ, что вс дикія и полуприрученныя свиньи, раскапывая землю своимъ рыломъ, должны въ юномъ возраст упражнять этимъ сильныя мышцы, прикрпляющіяся къ задней части головы. Въ высоко-развитыхъ домашнихъ породахъ привычка эта не примняется къ длу, вслдствіе чего форма задней части черепа измняется, а это ведетъ за собою перемны въ другихъ частяхъ. Едва ли можно сомнваться, что такое значительное измненіе привычекъ повлечетъ за собой и измненіе черепа’ (стр. 75).
Остановимся, здсь и переведемъ дыханіе. Вдь это ни съ чмъ несообразно. Слышите ли! Измненіе черепа зависитъ отъ привычекъ! Вдь если Дарвинъ хочетъ этимъ намекнуть, что кто не живетъ своей головой, не питается трудами рукъ своихъ, у того можетъ будто бы произойти укороченіе головы и уподобленіе свинь, то намъ остается только удивляться его неблагопристойности и заподозрить его въ неблагонамренности. Впрочемъ, мы ршились терпливо сносить до конца и простить этому старику его оскорбительные намеки. Однако же Дарвинъ, должно быть, вовсе не шутитъ. Онъ серьезно доказываетъ, что культура обоюдострое орудіе, которымъ нужно только умть пользоваться для своего блага, что систематическимъ подборомъ можно просто производить чудеса, что обильная пища въ теченіе многихъ поколній иметъ непосредственное вліяніе на увеличеніе размровъ породы и многое другое въ этомъ род. Съ Дарвиномъ, дйствительно, шутить нечего и идеи, имъ проповдуемыя, проврены такимъ обиліемъ фактовъ, что не врить ему нельзя. Пусть же на него обрушатся и вся отвтственность за вс его толкованія. Безъ его подстрекательства мы не позволило бы себ пугать читателя такими смлыми сопоставленіями и угощать его такими отрезвляющими дозами морали, какими поражаетъ подчасъ Дарвинъ. Вотъ хоть одинъ такой образчикъ. ‘Принимая въ соображеніе, говоритъ этотъ чудакъ, что одомашненные кролики, живя невол, не имли возможности пускать въ ходъ свой умъ, инстинкты, чувства и произвольныя движенія, съ цлью избгать разныхъ опасностей и отыскивать себ пищу, мы имемъ полное право заключить, что мозгу ихъ представляется чрезвычайно мало упражненія и что, вслдствіе этого, развитіе его пострадало. Такимъ образомъ мы видимъ, что самый важный и сложный органъ во всей организаціи также подверженъ общему закону уменьшенія массы вслдствіе неупотребленія’ (стр. 134). Другими словами, отсюда слдуетъ, что народы, живущіе въ рабств, не могутъ умственно развиваться и достигать той степени цивилизаціи, какой достигаетъ свободный народъ и что человкъ, неупражняющій своихъ мозговъ соотвтствующей нищей, тупетъ и глупетъ.
Такова сила и мощь культуры!
Когда такой ученый, какъ Дарвинъ, задавшись серьезнымъ вопросомъ, хочетъ проврить его, онъ не брезгаетъ никакими мелочами. Самый ничтожный, повидимому, фактъ, нестоющій съ виду вниманія, получаетъ въ его глазахъ должную цнность и стоимостъ. Онъ не подбираетъ одни лишь годные, отбрасывая неподходящіе. Онъ собираетъ ихъ en masse, но уметъ систематизировать и группировать ихъ такъ, чтобъ каждый могъ убдиться въ истинномъ ихъ значеніи. Это не адвокатъ, старающійся выдвинуть одни лишь крупные аргументы въ процесс Своего кліента, и заслоняющій его темныя стороны, лишь бы выиграть процессъ, напротивъ, такой ученый, какъ Дарвинъ, не присяжный повренный, а безпристрастный толкователь истины, а потому онъ одинаково хорошо относится къ фактамъ какъ къ крупнымъ, такъ и въ мелкимъ, ему они одинаково дороги. Если бы его кто нибудь захотлъ поразить какимъ нибудь чудомъ,’если бы для того предъ его глазами сдлали изъ мухи слона, то онъ нисколько не удивился бы и записалъ этотъ фактъ также спокойно, какъ передаетъ онъ всякій другой. Такъ онъ разсказываетъ, что ‘плоды дикаго крыжовника всятъ 120 гранъ, а въ 1786 г. былъ выставленъ крыжовникъ, всившій 240 гранъ, слдовательно, ровно вдвое большій, въ 1817 дошли до 641 грана, до 1825 не было успха, но тутъ всъ ягодъ достигъ 760 гранъ, въ 1830 г. крыжовникъ Теazer всилъ 781 гранъ, а въ 1841 Wonderful — 784, въ 1844 крыжовникъ, подъ именемъ London всилъ 852 грана, а въ слдующемъ году 870 гранъ. Въ 1852 въ Стафордшир плоды той же разновидности дошли до поразительнаго вса въ 895 гранъ. Всъ этотъ въ 8 разъ, больше вса дикаго плода’ (стр. 379). Разв это не слонъ изъ мухи?
И какіе, подумаешь, пустяки занимаютъ подчасъ этихъ господъ ученыхъ… При этомъ интересно и очень любопытно, какъ они другъ друга упрекаютъ въ увлеченіяхъ, и чмъ бы вы думали? Вдь, право, не угадать ни за что! Они возлагаютъ свои надежды на моховыя розы! ‘М-ръ Риверсъ, говоритъ Дарвинъ (стр. 392), увлекается до того результатами скрещиванья и видоизмненія, что ожидаетъ дня, когда вс наши розы, даже моховыя, будутъ вчно зелены, будутъ давать блестящіе, душистые цвты и притомъ двсти съ іюня до ноября’. Эка радость! Очень нужно… Еще интересне заключеніе: ‘это, говоритъ м-ръ Риверсъ, кажется отдаленной мечтой, но настойчивость въ садоводств сдлаетъ чудеса, какъ, конечно, длала ихъ во многихъ случаяхъ’. Ну, не забавный ли народъ эти ученые? Мы думаемъ, что кто истинно-русскій патріотъ, тотъ, наврное, не усомнится, что у насъ ‘настойчивость въ садоводств’, о которой мечтаетъ м-ръ Риверсъ купно съ своимъ пріятелемъ Дарвиномъ, достигла высокой степени развитія и самихъ блестящихъ результатовъ. Вспомнимъ лишь и достойно возгордимся нашимъ огородничествомъ, пріобртшимъ всероссійскую извстность. Вспомнимъ наши нжинскіе огурцы, астраханскія дыни, украинскіе арбузы, ярославскій сладкій горошекъ, крымскія яблоки и виноградъ — вдь что это за прелесть! А наши бобы? Вдь это верхъ совершенства! Но вообразите себ, что Дарвинъ (разумется, изъ зависти), еще не зная о нашемъ восхищеніи бобами, вдругъ враждебно взываетъ: ‘Но какая разница между виндзорскими и русскими бобами!’ (стр. 347).
Дарвинъ этимъ не ограничивается. Мало того, что онъ доказалъ всю силу и значеніе культуры, какъ средства улучшить и усовершенствовать породу, мало того, что культура дастъ вс средства противостоять всмъ вншнимъ невзгодамъ, но и способность примненія въ разнообразнйшимъ вншнимъ условіямъ есть лишь результатъ хорошей культуры. Но пренебреженіе культурой, недостаточное и безтолковое примненіе ея, ведетъ къ совершенно противоположному явленію въ животной и растительной экономіи. Все то, что не пользуется благами культуры, естественнымъ ходомъ событій возвращается къ первобытному, дикому, грубому, хилому состоянію. Это явленіе Дарвинъ называетъ закономъ реверсіи. Какъ хорошій сыщикъ, онъ по цвту пера въ хвост голубя, по полоск на спин лошади узнаетъ ея нестолбовое происхожденіе и приводитъ массу данныхъ, доказывающихъ, какъ голубиныя породы, при отсутствіи всякой заботы о нихъ, начинаютъ вырождаться, и что наши лошади, переходя въ дикое состояніе, становятся боле или мене полосатыми.
Сила культуры не ограничивается улучшеніемъ и усовершенствованіемъ одного лишь животнаго и растительнаго міра. Человкъ также подверженъ какъ улучшеніямъ и усовершенствованіямъ своей физической и моральной природы въ силу культуры, путемъ ея прогрессивнаго развитія, такъ и закону реверсіи, т. е. возвращенію въ первобытное состояніе. И если Дарвинъ не касается человка, если онъ настолько скроменъ и деликатенъ, что не хочетъ сопоставить человка съ остальнымъ органическимъ міромъ, то это ужь такая манера ученыхъ англичанъ. Но все-таки это сопоставленіе видно на каждой страниц его знаменитаго сочиненія. А чтобы насъ не заподозрили въ излишней догадливости и въ навязываньи другому такихъ идей, которыхъ онъ вовсе не намренъ, былъ высказывать, мы приведемъ изъ антропологія Вайтца рядъ фактовъ, подтверждающихъ нашу мысль и вполн гармонирующихъ съ вышеприведенными фактами изъ животнаго и растительнаго міра. Вайтдъ говоритъ (стр. 82), что ‘еслибъ у насъ были врныя изображенія и точные портреты тлеснаго сложенія различныхъ индивидовъ изъ разныхъ періодовъ жизни одного и. того же народа, то но сравненію этихъ изображеній легко можно было бы доказать, что вншній особенности народа вполн соотвтствуютъ прогрессу, застою или регрессу его культурнаго развитія’. Начнемъ съ того, что почти вс естествоиспытатели твердо убждены въ томъ, что форма черепа и его образованіе — надежнйшій признакъ происхожденія. И несмотря на то, почти вс согласно допускаютъ, что индивидуальныя различія въ черепахъ тмъ рзче выступаютъ, чмъ выше образованіе народа. У дикихъ народовъ уклоненія отъ первобытнаго типа чрезвычайно рдки, у цивилизованныхъ народовъ, напротивъ, очень часты. Latham составилъ таблицу измреній, которыми доказывается, что вмстимость черепа шотландцевъ въ прежнее, древнее время меньше была, чмъ въ позднйшее, теперешнее, что онъ считаетъ прямымъ и непосредственнымъ слдствіемъ цивилизаціи. Старые негритянскіе черепа, выкопанные въ Нью-Іорк, гораздо толще, и обнаруживаютъ, говоря языкомъ френологовъ, гораздо меньшее умственное развитіе, чмъ черепа новйшаго времени. Все это даетъ право I. Мюллеру и Энгелю утверждать, что форма черепа существенно зависитъ отъ степени культуры и вмст съ нею видоизмняется. Отсюда вполн понятно, по увренію аббата Frè,re’а, что чмъ первобытне раса людская, тмъ сильне развитъ затылокъ и тмъ площе лобъ, и что съ успхами цивилизаціи лобъ становится выпукле, а затылокъ на оборотъ, боле плоскій. Очень естественно, что такія капитальныя измненія совершаются чрезвычайно медленно, также медленно, какъ медленно подвигаются успхи цивилизаціи. Вотъ почему они такъ незамтны и мало бросаются въ глаза, въ особенности за короткій срокъ историческаго времени. Съ другой стороны, не нужно забывать, что такого рода наблюденія установлены лишь въ недавнее, такъ сказать, въ новйшее время.
Нужно замтить, что черепъ считался самою постоя зною частью нашего организма, но приведенные нами факты окончательно отняли у него эту привиллегію. О непостоянств и видоизмненіяхъ остальныхъ частей организма наука еще боле изобилуетъ фактами. De Salles утверждаетъ, что дикія народы имютъ сравнительно большій ротъ и боле толстыя губы, чмъ цивилизованные народа. Утонченное нрава, разносторонняя дятельность и подвижность характера смягчаютъ грубое, полируютъ жесткое и округляютъ угловатость формъ. Но чмъ ниже умственное развитіе народа, чмъ первобытне его состояніе, тмъ сильне онъ подверженъ вліянію вншней окружающей природы, тмъ могущественне отражается на немъ господство вншнихъ условій существованія.
Справедливость этого легко подтвердить многими фактами. Такъ, если условія существованія ужь слишкомъ просты и вся внутренняя дятельность цлаго народа однообразно направлена лишь къ тому, чтобы удовлетворить своимъ грубымъ физическимъ или животнымъ потребностямъ, то вс индивиды такого народа представляютъ чрезвычайно интересное вншнее сходство, ибо незначительная подвижность мозговаго отправленія кладетъ печать однообразія и на выраженіе лица и не придаетъ особыхъ оттнковъ: только съ развитіемъ и распространеніемъ образованія проявится большее различіе и богатство разнообразія. Отсюда понятно мнніе Гумбольда, что варварскіе народы имютъ скоре племенную или табунную физіономію, чмъ индивидуальную. Это явленіе повторяется и на нашихъ домашнихъ животныхъ, которыхъ физіономія несравненно благообразне, чмъ у дикихъ ихъ соотчичей, что, конечно, зависитъ вполн отъ боле близкаго соприкосновенія домашнихъ животныхъ съ человкомъ. Насколько сильна культура, можно также легко видть изъ противоположныхъ фактовъ. Такъ извстно, что если европейцы какъ нибудь затеряются среди дикихъ народовъ Америки, Ново-Зеландіи, то, усвоивъ нравы и образъ жизни этихъ дикарей, они, въ тоже время, становятся похожими на нихъ чертами лица, и такихъ европейцевъ подчасъ очень трудно отличить отъ дикихъ индйцевъ, среди которыхъ они жили. Съ другой стороны негритянскія дти, родившіяся на свобод въ Сіерра-Леоне, имютъ лучшія черты лица, боле выразительные глаза, боле свободное обращеніе и боле нжное тлосложеніе, чмъ изъ рабства возвратившіеся родители ихъ. Тоже различіе замтили уже давнымъ давно между маронами и неграми-рабами на Ямайк, которые заслуживаютъ особенное вниманіе по тому обстоятельству, что чувство ихъ собственнаго достоинства возрастаетъ по мр эмансипаціи. ‘Не слдуетъ теперь оскорблять черныхъ, какъ прежде, они теперь умютъ мыслить, слышать и видть не хуже блыхъ, они умне прежняго стали и дальше еще умне будутъ’, сказалъ одинъ негръ Льюису на Ямайк. Все это доказываетъ, что структура негритянскаго организма далеко не такъ постоянна, какъ это желали бы многіе, и что натура его столько же измнчива, сколько измнчивы убжденія многихъ нашихъ quasi-публицистовъ. Если не во всхъ, то въ этомъ отношеніи эти послдніе гораздо ниже негровъ. Такъ Ляйель утверждаетъ, что въ невольничьихъ штатахъ Сверной Америки негры, приходящіе въ близкое и частое столкновеніе съ блыми (за исключеніемъ любовныхъ сближеній), мало-по-малу типомъ приближаются къ европейцамъ, какъ строеніемъ черепа и всего организма, такъ и нравственной стороной. Ляйель приводитъ также наблюденіе Др. Ганкока, что высшая культура съ теченіемъ времени совершенно измняетъ выраженіе физіономіи у негровъ въ Гвине, у которыхъ нижняя челюсть меньше выступаетъ и даже форма черепа видоизмняется. Основываясь на наблюденіяхъ этого рода, Ward даетъ себ право утверждать, что негры въ 200 или 300 лтъ безъ всякой посторонней помси съ другими расами, единственно въ силу лучшихъ физическихъ и нравственныхъ условій, теряли и теряютъ свои отвислыя губы и выдающіяся челюсти и что вообще вс особенности, характеризующія ихъ, мало-по малу сглаживаются. Стенгопъ Смитъ положительно увряетъ, что хорошо содержимые домашніе рабы изъ негровъ теряютъ свой специфическій запахъ, что волоса ихъ становятся гладкими и сплетаются въ косичку. Онъ даже передаетъ фактъ почти невроятный, но все-таки подтверждаемый авторитетами, что одинъ негръ безъ всякой болзни, а единственно въ силу хорошаго ухода, совершенно побллъ и волосы его стала гладкими. Въ Нью-Джерсей встрчаются очень часто негры съ прямымъ носомъ, хорошо сформированнымъ лбомъ и съ отвсными зубами. Таковы результаты культуры, обращенной на человка! Но мы сказали, что человкъ подверженъ какъ усовершенствованію, такъ и реверсіи, то-есть возвращенію въ первобытное состояніе. Карлъ Фохтъ собралъ матеріалы и обработалъ ученіе о микроцефалахъ, то-есть о людяхъ съ маленькими, мало-развитыми головами и съ количествомъ и качествомъ мозга, уподобляющимъ этихъ субъектовъ, животнымъ. Онъ водитъ въ нихъ стремленіе человческой природы возвратиться подчасъ вспять и считаетъ это явленіе возможнымъ при недостаткахъ культуры, какъ крайнюю форму, до которой можетъ довести человка дурная обстановка цлаго ряда поколній. Явленіе въ высшей степени грустное и въ тоже время поучительное. Оно должно служить указаніемъ, до чего можетъ быть извращена человческая природа. Если человчество возбуждаетъ полнйшую симпатію и внушаетъ глубокое уваженіе въ себ за то, что оно доросло въ теченіе своего долгаго существованія до такого колоссальнаго ума, какъ Дарвинъ, и до такого нравственнаго совершенства, какъ Гарибальди, то оно, съ другой стороны, возбуждаетъ ужасъ и отвращеніе за то обиліе идіотовъ, кретиновъ, микроцефаловъ, которыми кишатъ весь цивилизованный міръ. Вотъ два пути, по которымъ идти совершенно зависитъ отъ человка: путь усовершенствованія, культуры и путь вырожденія, реверсіи…
Итакъ культура, въ обширномъ значеніи слова, даетъ человку возможность жить подъ всми широтами, какъ у полюсовъ, такъ и подъ тропиками, даетъ ему средства существовать и на высокихъ горахъ, и въ низкихъ долинахъ, подъ полярными сугробами снга, и на знойныхъ пескахъ пустынь. Весь земной шаръ, со всми его подраздленіями, рки, озера, моря, самый океанъ, служатъ жилищемъ человку единственно въ силу культуры. Культура научила его устроивать себ жилища, соотвтствующія разнообразнйшимъ климатамъ и превратила для него значеніе климата почта въ ничто. Культура научила его обработывать и обращать въ собственность, матеріалы всхъ царствъ природы, особенно же растительнаго и животнаго міра, научила его выдлк разныхъ тканей, которыми онъ облекаетъ себя соотвтственно времени года, и тмъ дала ему возможность сохранять свою естественную теплоту и поддерживать вс отправленія организма въ нормальномъ состояніи, несмотря ни на какое время года, вопреки различію погоды, сдлала человка равнодушнымъ, обезпеченнымъ противъ всевозможныхъ невзгодъ вншнихъ космическихъ условій. Средствами культуры онъ также счастливо живетъ иди, по крайней мр, можетъ жить, какъ въ Исландіи или Березов, такъ и въ Италіи или на Мыс Доброй-Надежды, средствами культуры онъ достигаетъ своего нормальнаго роста и одинаково хорошо развивается и физически, и умственно при всхъ возможныхъ климатическихъ условіяхъ вншней среды, почти одновременно достигаетъ половой зрлости, и если есть въ этомъ отношеніи небольшія уклоненія, то единственно въ силу недостатковъ культуры. Питаніе, ростъ, вс физіологическія отправленія и мозговая работа совершаются одинаково удовлетворительно на всемъ земномъ шар, несмотря на все разнообразіе вншнихъ условій, одними лишь силами культуры. Еслибъ насъ спросили, чмъ отличается человкъ отъ прочихъ животныхъ и потребовали бы отвтъ въ одномъ слов, мы, не затрудняясь, отвтили бы — культурой. Культура длаетъ человка властелиномъ природы, онъ господствуетъ надъ ней, онъ подчиняетъ ее себ, подавляетъ ее, видоизмняетъ ее, приспособляетъ ее къ своимъ потребностямъ и все это единственно средствами культуры. Таковы блага ея! Но за то малйшій недостатокъ ея сильно даетъ себя чувствовать человку, при малйшемъ недостатк ея природа беретъ верхъ надъ человкомъ и изгоняетъ его съ пира. Кто не пользуется благами культуры, тотъ становится жертвою борьбы съ вншней окружающей природой, кто не обладаетъ могучими средствами ея, тотъ и борьбы вести не можетъ и падаетъ подъ ударами не судьбы, а вншней обстановки, падаетъ отъ слабости, отъ соціальной неурядицы, отъ соціальной грховности. Мы намрены здсь показать, къ какимъ гибельнымъ послдствіямъ ведутъ два недостатка культуры: голодъ и нищета, какое страшное зло порождаютъ эти два элемента, эти два страшнйшіе бича соціальной неурядицы въ физическомъ благосостояніи человка. Конечно, гд голодъ и нищета, тамъ, собственно говоря, вовсе нтъ культуры, но мы намрены указать здсь на то, что тамъ, гд одни лишь пользуются благами культуры, а другіе прозябаютъ въ голод и нищет, нтъ полной культуры, и что послдніе подрываютъ и портятъ благо первыхъ. Мы, слдовательно, желаемъ поговорить о голод и нищет, проявляющихся среди культуры и прикрытыя ея лоскомъ.
Съ недавняго времени ученіе о причинахъ болзней вступило въ новую фазу развитія. До послдняго времени врачи сваливали незнаніе настоящихъ причинъ болзней на разныя климатическія условія. Везд, гд нельзя было докопаться до положительныхъ знаній, въ изысканіи причинъ происхожденія болзни, старались обвинять въ появленіи той и другой болзни тотъ или другой климатъ. Словомъ, климатъ былъ во всемъ виноватъ. Но тщательное изученіе географическаго распространенія болзней возбудило сомнніе въ слишкомъ большой виновности климата и пошатнуло это ветхое зданіе. Врачи, видите ли, сидли себ сложа руки, спокойные тмъ, что со стихіями вдь ничего не подлаешь, не бороться же съ климатомъ. Они не задавались вопросомъ, почему же климату такъ благосклоненъ къ однимъ, а другихъ губитъ и враждебно преслдуетъ. Они утшали себя и другихъ тмъ, что Отыскивали лекарства отъ всхъ болзней, порождаемый’ и порожденныхъ климатомъ, и не вникали въ самую суть дла, не повряли разъ установленное понятіе о гибельномъ значеніи климатическихъ условій для жизни человка. Только сравнительное изученіе болзней въ разныхъ концахъ міра показало, что одн и т же болзни господствуютъ при совершенно противоположныхъ климатическихъ условіяхъ и заставило врачей искать источникъ зла въ другомъ мст. Въ этомъ отношеніи чрезвычайно замчателенъ трудъ одного ученаго нмца, нкоего Гирша, капитальное сочиненіе котораго ‘Историко-географическое распространеніе болзней’ проливаетъ совершенно новый свтъ на этотъ вопросъ- Собравъ обширный и богатый матеріалъ по этому предмету, сличивъ данныя о людскихъ страданіяхъ изъ разныхъ областей земнаго шара, сопоставивъ въ систематическомъ порядк вс параллельные и противорчивые факты, Гиршъ пришелъ къ тому убжденію, что весь земной шаръ — юдоль плача, что болзни не прикрплены строго къ опредленнымъ условіямъ мстности, и что человчество хвораетъ и страдаетъ не потому, что оно живетъ въ той, а не въ другой мстности, а потому, что оно живетъ не такъ, какъ ему слдуетъ жить. Потерпвъ здсь неудачу и видя всю шаткость основанія въ взваливаніи всей вины людскихъ страданій на климаты, естествоиспытатели-врачи направились въ другую сторону и обратили все свое вниманіе на соціальный бытъ, и здсь-то нашли боле широкое поле для своихъ изысканій, встртила боле обширное оправданіе своихъ предположеній и лучшее примненіе и благороднйшее оправданіе своихъ гуманныхъ обобщеній и гигіеническихъ тенденцій. Ученіе это еще слишкомъ ново, чтобы отъ него ожидать полнаго удовлетворенія всмъ требованіямъ и врнаго отвта на вс могущіе представиться вопросы, но тмъ не мене счастливая будущность этого ученія несомннна, оно и не можетъ слишкомъ быстро подвигаться впередъ, потому что оно слишкомъ щекотливо задваетъ многія стороны соціальной жизни и забирается въ такія мста, гд его появленіе многими далеко не желательно.
Для правильнаго и нормальнаго существованія человка, для хорошаго физическаго и умственнаго развитія его неизбжно нуженъ цлый рядъ опредленныхъ условій вншней окружающей среды. Человку нужно съ перваго дня рожденія и во все время его существованія опредленное количество пищи и притомъ извстнаго качества. Пища, кром того, по количеству и качеству, должна соотвтствовать его возрасту, времени года, но никакъ на степень его благосостоянія. Благосостояніе или его недостатки отнюдь не могутъ контролировать физіологическихъ потребностей и не имютъ права руководить ими. Первое удовлетворяетъ ихъ, а второе разв лишь подавляетъ. А потому если хозяйка дома отбираетъ лучшую говядину и лучшую муку для себя, а худшіе и негодные сорта откладываетъ для людей, то это никакъ нельзя объяснить разницей физіологическихъ потребностей и точнымъ знаніемъ ихъ хозяйкой, а только разницей соціальныхъ понятій, разницей соціальнаго положенія. Человку нужно съ перваго дня рожденія и во все время его существованія опредленное количество чистаго воздуха и опредленнаго качества жилище, кровъ, помщеніе. Ему также нужны одежда и обувь. Все это конечно должно строго соотвтствовать какъ возрасту и полу, такъ въ особенности времени года. Человку еще нужно правильное чередованіе труда и покоя: какъ покой, такъ и трудъ — строгія физіологическія потребности, необходимыя для нормальнаго физическаго и умственнаго отправленія организма. Каждый человкъ, желающій хорошо и дольше прожить на свт, долженъ трудиться и соотвтственно труду вознаграждать утраты и потери организма опредленнымъ количествомъ пищи и достаточной мрой отдыха, успокоенія, сна. Голодъ или недостатокъ пищи, или скудная пища, или дурная пища, или не соотвтствующая пища не даютъ человку быть вполн человкомъ. Кровь его не получаетъ потребныхъ элементовъ, питаніе, его совершается скудно, кровообращеніе и дыханіе недостаточно, мозги, не получая слдуемаго питанія, не отправляютъ своей обязанности какъ должно, онъ слабетъ физически и морально, силы его уменьшаются, онъ тупетъ, истощается, становится малокровнымъ, нервы его возбуждены, онъ длается раздражительнымъ, завистливымъ, недовольнымъ. Говорятъ, что великая французская революція была послдствіемъ голода и нищеты народной… Тощій, голодный человкъ плохо развивается и физически и умственно, онъ или вовсе не производитъ потомства, или производитъ потомство слабое, хилое, быстро-вымирающее.-Даже люди состоятельные, когда. ихъ обуреваетъ чувство голода, находятся въ какомъ-то раздраженномъ, состояніи. Возвращаясь со службы и проголодавшись, мужья обыкновенно въ дурномъ расположеніи духа. Нкоторыя догадливыя жены знаютъ это и хлопочутъ о томъ, чтобъ до прихода мужа все было готово къ столу и никогда не обращаются ни съ какими распросами и ни съ какими просьбами къ своимъ мужьямъ до обда. Когда же мужъ хорошенько набьетъ желудокъ нсколькими порціями довольно лакомыхъ и сытныхъ блюдъ и притомъ до того туго, что приходится разстегнуть платье и онъ ложится на кушетку отдохнуть, тогда нравъ его кротокъ и мягокъ, характеръ его уступчивъ, легкая улыбка на устахъ свидтельствуетъ объ удовлетвореніи настоятельной потребности организма и тогда-то коварная жена пристаетъ съ своими просьбами, вполн увренная въ успх.
Если человкъ, не удовлетворяя чувству голода какихъ нибудь два, три часа, находится въ такомъ раздраженномъ и возбужденномъ состояніи, если это безпардонное чувство, неумолкающее на самое короткое время, не располагаетъ человка къ самымъ близкимъ, дорогимъ, кровнымъ существамъ, къ жен и дтямъ, къ которымъ онъ подчасъ относится даже враждебно, если улыбка довольства и кротость нрава проявляется такъ быстро и по всему существу разливается какая-то мягкость и уступчивость немедленно вслдъ за удовлетвореніемъ этого животнаго чувства, то представьте себ, въ какомъ состояніи духа долженъ находиться человкъ постоянно испытывающій это непріятное чувство, часто подверженный этому мучительному неудовлетворенію.
Другой факторъ ‘нищета’ лишаетъ человка возможности завести себ хорошую одежду и обувь, отнимаетъ у него средства держать свое тло въ тепл, въ надлежащей чистот и опрятности, заставляетъ его прозябать въ жалкой и убогой лачуг, тсной, сырой и холодной. Недостатокъ одежды и обуви подвергаетъ его всмъ случайностямъ непогоды и длаетъ его чувствительнымъ во всмъ измненіямъ барометра и термометра. Нищета, задерживая физическое и умственное развитіе человка, какъ и цлыхъ массъ, влечетъ человка къ крайностямъ, къ излишеству отравляющихъ напитковъ, ведетъ его неминуемо въ кабакъ, а оттуда въ столь благодтельныя учрежденія, какъ суды, полиція, тюрьмы, остроги, поселенія, каторги, ведетъ его къ вырожденію, въ вымиранію. Голодъ и нищета, съ одной стороны, подготовляютъ, удабриваютъ, унавоживаютъ почву для развитія разныхъ отравляющихъ веществъ, съ другой стороны, располагаютъ человческіе организмы къ воспріятію этихъ отравъ. Такимъ образомъ голодъ и нищета порождаютъ множество болзней, множество страданій. Трудно и невозможно въ бгломъ очерк описать вс послдствія голода и нищеты, и потому мы ограничимся указаніемъ лишь на нкоторыя.
Одна изъ болзней, порождаемыхъ голодомъ и нищетой, обратила на себя въ послднее время особенное вниманіе врачей и филантроповъ: это — именно тифъ. Хотя есть нсколько видовъ тифа, но голодъ причиняетъ особый видъ тифа, называемый голоднымъ тифомъ. Тифъ самъ по себ не есть удлъ лишь современной цивилизаціи, самая глубокая древность была уже знакома съ нимъ Отецъ медицины, Гиппократъ, бившій очевидцемъ афинской чумы, уже упоминаетъ о тиф. Слово тифъ обозначаетъ дымъ или туманъ и фигурально онъ характеризуетъ такое состояніе мозга, при которомъ отправленіе его затруднено, сознаніе отуманено, по выраженію простого русскаго. народа: ‘голову обноситъ’. Чтобы убдиться, къ какимъ страшнымъ послдствіямъ ведетъ голодъ, мы воспользуемся прекрасной брошюрой знаменитаго профессора Вирхова, этого замчательнаго реформатора современной медицины, и приведемъ нсколько цитатъ изъ этой брошюры, посвященной имъ голодному тифу. ‘Почти въ теченіе цлыхъ двухъ столтій — говоритъ профессоръ Вирховъ — Ирландія считается главнымъ мстопребываніемъ голоднаго тифа. Смло можно сказать, что какъ въ Египт чума, такъ и въ Ирландіи съ 1788 года безпрерывно повторяются сильнйшія эпидемій тифа. Ни одна страна во всемъ свт не можетъ сравниться съ Ирландіей въ этомъ отношеніи. Съ 1817 по 1819 годъ, свирпствовала такая сильная эпидемія, что 44,000 человкъ погибло отъ нея и восьмая часть всего ирландскаго населенія заболла. Отсюда эпидемія распространилась дальше и поразила Эдинбургъ и Лондонъ. Съ тхъ поръ только небольшіе промежутки времени отдляли одну эпидемію отъ другой, а въ 1846 году и вплоть по 1848 самая тяжелая эпидемія бичевала этотъ несчастный островъ. Дурной урожай картофеля предшествовалъ ея появленію и боле милліона (!) людей подверглись ея нападенію, въ одномъ Дублин число больныхъ было больше 40,000. Цлыми толпами оставляли свой зеленый островъ несчастные ирландцы, но они уносили съ собою и заразу, и везд, гд они появлялись, являлся и неизмнный спутникъ ихъ — тифъ. Мачиха-Англія тоже, конечно, не избгла Этихъ преслдованій заразы, и за угнетеніе зеленаго острова поплатилась боле чмъ 300,000 больныхъ, изъ коихъ въ одномъ Ливерпул умерло до десяти тысячъ. Въ 1847 году семьдесятъ пять тысячъ ирландцевъ выселилось въ Канаду, но боле десяти тысячъ умерли отчасти въ дорог, отчасти въ карантинахъ, нисколько не предохранивъ тмъ многіе американскіе города отъ занесенія болзни’.
Въ Англіи вс того убжденія, что каждая эпидемія непремнно иметъ своимъ мстомъ возникновенія — Ирландію. Извстный наблюдатель Popham увряетъ, что тифъ преслдуетъ ирландца всюду, куда тотъ не направитъ свои стопы и куда ни заноситъ онъ свою нищету, и дйствительно, болзнь не только постоянно заносится изъ Ирландіи въ приморскіе города сверной Америки, въ большіе торговые пункты Шотландіи и Англіи, но здсь еще эти пристанища ирландцевъ, эти грязныя, бдностью и порокомъ переполненныя, лачуги, становятся, въ добавокъ прежнему горю, вчнымъ средоточіемъ заразы, изъ котораго болзнь никогда вполн не изчезаетъ и откуда она, подъ вліяніемъ благопріятныхъ обстоятельствъ, въ большемъ или меньшемъ размр, распространяется на сосднія области.
Одновременно съ появленіемъ этой эпидеміи въ Ирландіи, свирпствовалъ голодный тифъ во Фландріи и въ Верхней Силезіи. Во Фландріи благосостояніе сельскаго населенія уже съ 1836 года пошатнулось, посл того, какъ фабрикація подорвала цвтущее состояніе ткацкаго ремесла. Въ 1845 г. машинная работа одержала полнйшую побду надъ ручною. Къ этому присоединился въ 1846. году полнйшій неурожай картофеля и весьма посредственный,.сборъ хлба. Нужда дошла до того, что во многихъ мстахъ жители питались лишь рпой, морковью, листьями капусты, испорченнымъ картофелемъ и только изрдка кускомъ чернаго хлба. Нкоторыя семейства не въ состояній были даже добыть себ и этой пищи на каждый день. Вдругъ обнаружилась эпидемія и произвела въ населеніи такое опустошеніе, что въ конц 1857 г. населеніе западной Фландріи уменьшилось отъ многочисленныхъ смертныхъ случаевъ до численности 1841 года, а въ восточной Фландріи населеніе возвратилось къ численности 1842 года. Изъ 60,377 заболвшихъ умерло 11,900, слдовательно почти 20%.
Верхняя Силезія уже въ 1845 г. испытала сильнйшій неурожай картофеля. Въ 1846 неурожай повторился и нужда достигла такой степени, что мстныя власти нашлись вынужденными обратиться къ займамъ и доставлять бднымъ муку. Присоединеніе вольнаго города Кракова къ Австріи и возникшія вслдствіе того таможенныя притсненія сразу уничтожили цвтущую дотол льняную и шерстяную промышленность маленькихъ городовъ. Бдняки были вынуждены продать своихъ коровъ, запасъ капусты — любимйшая пища низшихъ классовъ общества — истощилась, и ничего боле не осталось, кром зеленаго клевера и ежегодныхъ плодовъ. Лто 1847 года сначала подавало большія надежды, но потомъ пошли обильные дожди, произошло разлитіе ркъ, картофель еще боле загнилъ, и жатва окончательно не удалась. Тогда-то обнаружилась болзнь.
Тогда-то опустошительная эпидемія и ужаснйшій голодъ совмстно свирпствовали среди бднаго, невжественнаго и отупвшаго населенія. Въ теченіе одного года въ округ Плессъ умерло 10 процентовъ населенія отъ голода и болзней, а въ округ Рибникъ въ теченіе восьми мсяцевъ заболло 14 проц, населенія тифомъ, и изъ нихъ 20 проц, умерло, 33 врача, множество священниковъ, братья милосердія и многіе другіе заболли и не мало изъ нихъ поплатились жизнію. Число умершихъ отъ голода и тифа дошло до 20,000.
‘Я прежде очень часто наблюдалъ тифъ — говоритъ докторъ Рейхъ, лучшій европейскій врачъ-публицистъ {См. его превосходное сочиненіе о причинахъ физическихъ и моральныхъ болзней человка, стр. 391.}, но я всегда въ очію могъ убдиться, насколько соціальная нищета и бдственныя условія быта составляютъ преимущественный источникъ этой болзни’.
Другой, столь же, если еще не боле гибельный бичъ, истребляющій человчество — холера — также глубоко коренится въ соціальной нищет. ‘Въ высшей степени важный моментъ въ заболванію холерой — говоритъ профессоръ Дитль — на который обращено еще такъ мало вниманія, есть бдность. Бдность, съ цлою ватагою своихъ нераздльныхъ спутниковъ, каковы: печаль, забота о куск хлба, изнурительная работа, плохая пища, обжорство и пьянство, неопрятность, невжество, плохая недостаточная одежда, сырыя, набитыя народомъ жилища, равнодушіе, притуплость, фатализмъ, пренебреженіе полезной помощи и страсть къ самымъ превратнымъ и вреднымъ средствамъ, преимущественно предрасполагаетъ въ холер и составляетъ такой разительный поводъ къ заболванію ею, что заслуживаетъ особеннаго вниманія всего образованнаго человчества.
‘Гд мене всего соблюдены правила общественной и частной гигіены, гд иметъ мсто физическая и нравственная гниль, тамъ — плодороднйшая почва холеры’ (Reich).
Т же самыя условія нищеты и голода служатъ лучшей подготовительной почвой для проявленія цлаго ряда страшныхъ болзней, истребляющихъ преимущественно дтскіе организмы — эту самую живую связь людей. Корь, оспа, скарлатина особенно гнздятся тамъ, гд нищета тсно связана съ нечистотой, гнилью, развратомъ, вонью и т. д. ‘Если организмъ — говоритъ дале Рейхъ — постоянно нуждается въ пищ, то питаніе его, стремленіе къ рожденію и отправленіе всей нервной системы претерпваютъ такое сильное измненіе, что естественнымъ слдствіемъ этого должны быть болзнь, вырожденіе и смерть. Люди, голодающіе, такъ сказать, цлые годы, не могутъ достигнуть надлежащаго развитія, мало расположены въ семейнымъ удовольствіямъ и любовнымъ наслажденіямъ, страдаютъ чрезмрнымъ возбужденіемъ нервовъ и суть по истин несчастнйшія созданія этого міра. Голодъ — страшнйшее чудовище, и кто попадаетъ въ когти этого страшилища, страдаетъ больше чмъ отъ всякой другой пытки. Неумолкаемое чувство голода и возбуждаемое имъ отчаяніе приводятъ человка къ самымъ ужаснымъ поступкамъ: къ самоубійству, къ преступленіямъ, къ пороку, къ возстанію противъ властей, въ сумасшествію и вноситъ въ семью величайшія бдствія’. ‘Изгоните голодъ, взываетъ Рейхъ, и вы удалите, по крайней мр, половину всего того, что ваши кодексы называютъ преступленіемъ, ваша мораль — порокомъ, ваше сердце — несчастьемъ!’ Рука объ руку съ городомъ, съ недостаточнымъ питаніемъ организма всегда происходитъ уменьшеніе животной теплоты, каждый человкъ можетъ на себ проврить этотъ опытъ: стоитъ лишь строго попостничать цлый день. Но это уменьшеніе, животной теплоты располагаетъ организмъ ко всмъ возможнымъ простуднымъ болзнямъ. Составъ крови также измняется и кровь становится бдною существенными принадлежностями, что влечетъ за собою цлый рядъ болзней вырожденія, какъ-то: малокровіе, золотуху, скорбутъ, чахотку,
блдную немочь и всевозможныя нервныя болзни. ‘Люди, которые не дятъ до сыта, становятся мечтателями, фантазерами, страдаютъ видніями, галлюцинаціями и, въ большинств случаевъ, падаютъ жертвами эпидемическихъ болзней.’
Вс политико-экономы безспорно и единодушно согласны въ томъ, что населеніе каждой страны строго соотвтствуетъ производительнымъ силамъ самого населенія. Согласно съ этимъ закономъ, бдный и угнетенный народъ, лишенный возможности заниматься хлбопашествомъ и промышленностью и чуждый свободы, представляетъ также и незначительное число рожденій: населенія, состоящія изъ рабовъ, скоре уменьшаются, чмъ увеличиваются въ числ. Положительно извстно, что на остров Санъ-Доминго въ 1788 году среди черныхъ на три брака приходилось два рожденія, между тмъ какъ у блыхъ каждый бракъ среднимъ числомъ производитъ три рожденія. Такимъ образомъ мы видимъ, что плодовитость значительно убиваетъ отъ недостатка въ пищ и продукты нищеты слабы, хилы, жалки и недолговчны.
Чтобы убдиться, какое вліяніе имютъ голодъ и нищета на средній ростъ человка, нужно сравнить населеніе различныхъ департаментовъ Франціи. На свер этой страны населеніе представляетъ самой большой ростъ, но здсь же и сосредоточено наибольшее богатство и довольство, а въ Бретани, гд земледліе и промышленность плохо развиты, тамъ и люди несравненно меньшаго роста, чмъ во всхъ другихъ частяхъ Франціи. Исключительное употребленіе одной и той же пищи, содержащей мало питательныхъ элементовъ, дйствуетъ на человка также вредно, какъ и недостатокъ пищи. Отсюда легко объясняется, почему прислуга везд и повсюду обвиняется въ лности и въ страсти украдкой попользоваться хозяйскими лакомствами. Прислугу везд кормятъ картофелемъ, овощами и вообще пищей бдной азотистыми и блковинными веществами, между тмъ, какъ, находясь въ постоянномъ движеніи и въ труд, прислуга нуждается въ самой питательной пищ. Недостаточная, исключительная и мало-питательная растительная пища индйца самымъ выгоднымъ образомъ располагаетъ его къ холер, особенно же индйца подготовляетъ къ холер исключительное употребленіе испорченнаго риса. Такой индусъ не заслуживаетъ названія здороваго человка. Этотъ бдняга, получая въ пищу одинъ лишь испорченный, никуда негодный рисъ, все равно, что голодаетъ, тмъ боле, что въ такомъ рис важнйшіе питательные элементы, какъ-то блковина, клейковина, и крахмалъ до того измняются отъ сырости и жара, что его съ величайшимъ трудомъ можетъ переварить желудокъ и онъ возбуждаетъ наклонность къ рвот, поносамъ. Отсюда кажется ясно отношеніе дурной пищи къ холер. Наконецъ съ пищей тсно связано увеличеніе и уменьшеніе народонаселенія и соотвтственно количеству и качеству пищи возростаетъ или убываетъ состояніе общественнаго и частнаго здоровья, ибо хорошо и сытно питающіеся народы крпки и здоровы, а въ проголодь живущіе убоги, жалки, физически и нравственно бездятельны, часто нравственно испорчены. Дурное питаніе ведетъ къ страданіямъ пищеваренія и къ болзнямъ питанія, влечетъ за собою испорченную кровь и подавляетъ нервную и мышечную дятельность. Органическая теплота, мужество и энергія убываютъ и замняются чувствомъ нездоровья, недомоганья и наклонностью къ апатическому спокойствію. И такимъ-то образомъ дурная пища-мать всего злого, печальнаго и убогаго.
Теперь невольно рождается вопросъ, почему же хроническій голодъ и нищета влекутъ за собою такое разнообразіе болзней, и почему они въ одномъ случа порождаютъ одну болзнь, а въ другомъ случа другую? Чтобы дать категорическій отвтъ на этотъ вопросъ, мы должны разсказать здсь читателю, что ученіе о настоящихъ причинахъ болзней въ послднее время пріобрло нсколько весьма интересныхъ данныхъ, которыя даютъ ему совершенно новый поворотъ, и грозитъ верхъ дномъ опрокинуть все старое зданіе этого ученія. Искони вковъ впрочемъ ученымъ и неученымъ мерещилось, что есть что-то такое, странное, непонятное, незримое, но вредное, которое, попадая въ нашъ организмъ, въ нашу кровь, причиняетъ большой вредъ. Эту вредную матерію, неуловимую, таинственную древніе называли ‘нечистотой’.
Но видть никто не видлъ міазмъ, и что онъ такое — никто не зналъ.
По нашему мннію, вс болзни, поражающія человка, могутъ быть раздлены на три разряда: 1) на болзни, происходящія вслдствіе отравленія организма посторонними ядами, 2) на болзни вырожденіями 3) на болзни отъ недостатка приспособленія организма къ вншнимъ окружающимъ условіямъ среды. Ядами или отравами мы называемъ не только мышьякъ, сулему или синильную кислоту, но и алькоголь, табакъ и вообще все, что чуждо организму, и дйствуетъ на него смертельно. Къ числу такихъ ядовъ мы относимъ и такъ называемые міазмы, паразиты, грибки, которыя, попадая въ вашу кровь, дйствуютъ на нее какъ сущій ядъ. Уже и прежде неоднократно были замчены случаи отравленія низшими породами грибковъ. Emile Boudier, въ сочиненіи, удостоенномъ преміи французской Академіей {Die Pilze von Emile Boudier, aus aem Franzsischen uberhebgen von Dr. Huzemann 1867. Berlin ст. 3.173 и слд.}, собралъ много такихъ случаевъ, изъ которыхъ мы здсь передадимъ нкоторые. Два бочара, вычищавшіе бочку, покрытую внутри плсенью, захворали головной болью, рвотой и головокруженіемъ и припадки эти изчезли у нихъ посл кровопусканья и легкаго лимонада. Дале онъ сообщаетъ случай, какъ заболли рабочіе, занятые срзываніемъ камыша, на которомъ по изслдованіи оказался чужеядный грибъ, родственный спорынь. Если пыль такого грибка попадаетъ на какую нибудь часть тла или вдыхается, то онъ причиняетъ сильную головную боль, опухоль лица, сопровождаемую образованіемъ пузырьковъ. Проглоченная такая пыль вызываетъ вс явленія остраго воспаленія желудка. Perrochel наблюдалъ ребенка, которой полъ смородины, покрытой пылью грибка, отчего у ребенка сдлалась сильнйшая колика, ознобъ, головная боль, тоска и конвульсіи, за которыми послдовалъ упадокъ силъ. Еще интересне слдующій случай, изслдованный самимъ Boudier въ іюл 1860 г. въ одномъ крестьянскомъ семейств. Мать и двое дтей одновременно страдали сильными болями въ желудк и въ кишкамъ, при этомъ у нихъ приключилась рвота, спазмы, обильныя отдленія, конечности похолодли, словомъ, обнаружились вс припадки холерины, и все это посл того, какъ они пола вишенъ, имвшихъ болзнь, извстную подъ именемъ vert-de-gris. Болзнь эта заключается въ томъ, что въ дождливые годы плоды набухаютъ, трескаются, и въ трещины отлагается зеленоватая плсень. Здсь именно интересно и важно то, что тже лица постоянно подвергались тмъ же припадкамъ и каждый разъ посл употребленія тхъ же плодовъ. Такія же наблюденія сдланы и по поводу виноградной болзни, причиненной грибомъ, котораго нельзя было не окрестить названіемъ, взятымъ изъ классическаго языка (Oidium Tuckeri). Сюда же относятся многочисленные случаи отравленія испорченной заплеснвелой пищей. Колбасный ядъ прежніе авторы принимали за серцину, а въ новйшее время Hoppe-Seyei доказалъ что это вибріоны, V. Hessling утверждаетъ, что кишечныя страданія искуственно вскормленныхъ дтей зависятъ отъ грибковъ, развивающихся въ молок, рожк и соск. Достойно упоминанія въ этомъ отношеніи сообщенное E. Stracks’омъ отравленіе 70 человкъ совершенно свжимъ пивомъ, въ которое пивоваръ лишь наканун влилъ дрожжей, пиво это вызвало сильнйшую лихорадку, поносъ, рвоту, обильную испарину, безпамятство и т. д. (Husemanu). Вс эти наблюденія заставляли догадываться, что скоро скоро будетъ открыто то загадочное нчто, которое не давало покоя ученымъ. Тогда-то обнародовалъ докторъ Салисбери изъ Огіо свои изслдованія, открывшія собою новую эпоху въ исторіи человческихъ страданій. Первое по времени замчательное открытіе доктора Салисбери состоитъ въ томъ, что онъ изслдовалъ міазму болотныхъ лихорадокъ посредствомъ микроскопа и нашелъ, что это ни больше и ни меньше, какъ водоросли. Онъ называетъ ихъ спорами пальмелы. Ему удалось на опыт убдиться, что эти водоросли или споры ихъ производятъ лихорадку у совершенно здоровыхъ людей и при томъ въ странахъ совершенно свободныхъ отъ болотныхъ лихорадокъ. Онъ взялъ изъ болота нсколько кусковъ дерна, изобиловавшаго этими растительными паразитами и расположилъ ихъ на окнахъ и на балкон верхняго этатжа одного дома, вс жильцы котораго вслдъ за этимъ захворали лихорадкою. Потомъ онъ изслдовалъ микроскопомъ мокроту, отхаркиваемую этими людьми, и нашелъ въ ней тже водоросли. Дале Салисбери доказалъ, что по захожденіи солнца споры эти поднимаются надъ поверхностью земли, преимущественно ночью, вмст съ холодными и сырыми испареніями почвы, посл же восхода, солнца эти споры опадаютъ на землю, исчезаютъ изъ воздуха, и такимъ, образомъ при солнечномъ сіяньи устраняется главная, настоящая и единственная причина перемежающихся лихорадокъ. Отсюда теперь ясно, какъ божій день, что лихорадку причиняетъ чужеядный растительный паразитъ, который, попадая въ нашу кровь, отравляетъ ее и производитъ въ организм особенный патологическій процессъ, называемый лихорадкой.
Тотъ же докторъ Салисбери изъ Огіо сдлалъ потомъ другое, не мене важное наблюденіе. Онъ нашелъ, что солдаты, спавшіе на затхлой солом, заболли корью и притомъ въ*такое время, когда объ этой болзни въ другихъ мстахъ не было и помину. Салисбери заподозрилъ, что причина этой болзни — чужеядный паразитъ или грибъ, развившійся на гнилой солом. Онъ изслдовалъ микроскопомъ солому, нашелъ въ ней чужеядные грибки, срисовалъ ихъ, потомъ привилъ ихъ 13 особамъ и по истеченіи двухъ дней у нихъ обнаружилась корь. Точь въ точь такое наблюденіе посчастливилось сдлать и доктору Кеннеди’. Въ послднее время этотъ неутомимый изслдователь, докторъ Салисбери, силится доказать, что и ревматизмъ причиняетъ растительный паразитъ или грибъ, котораго споры и нити онъ срисовалъ, и которыя, попадая въ нашу кровь, отравляютъ ее особымъ образомъ. Наконецъ докторъ Салисбери еще доказываетъ, что на кошкахъ и собакахъ проявляются особые паразиты, которые будучи перенесены на человка причиняютъ особенныя накожныя болзни, онъ даетъ имъ особенныя спеціальныя названія, для непосвященнаго въ латынскую мудрость не интересныя, и даже пріискалъ уже средства къ умерщвленію этого паразита и слдовательно къ излеченію этихъ накожныхъ страданій.
Другое, можетъ быть еще боле важное, наблюденіе сдлано относительно холеры. Уже прежде неоднократно было замчено, что неурожай риса всегда предшествовалъ или совпадалъ съ проявленіемъ холеры. Robert Fytler, бывшій въ Остъ-Индіи въ 1817 г. во время страшной эпидеміи холеры, приписывалъ возникновеніе болзни употребленію гнилого и испорченнаго рису. Онъ такимъ образомъ предчувствовалъ, въ чемъ состоитъ настоящая причина этого страшнаго бича человчества. Уже Kiehl доказывалъ, что какъ у насъ рожь, испорченная чужеяднымъ грибомъ (спорыньей), причиняетъ злую корчу, такъ и рисъ, испорченный особаго рода паразитомъ, способенъ причинить холеру. Потомъ Юлій Клобъ занимался изслдованіемъ этого вопроса, и наконецъ Эрастъ Галлье, своими положительными изысканіями и многочисленными опытами, сдлалъ въ высшей степени вроятнымъ, что настоящая причина холеры — растительный паразитъ, отравляющій нашу кровь. Докторъ Рейхъ говоритъ, что онъ ни на одно мгновеніе не сомнвается въ дйствительности этого факта. {Reich, lieber die Entartung des Menschen. S. 165.}
Нтъ ни малйшаго сомннія, что ближайшую причину тифозныхъ болзней также составляетъ растительный паразитъ. И хотя его до сихъ поръ не ощупали руками, не осязала глазами, микроскопомъ, но вс явленія тифозныхъ болзней громко говорятъ въ пользу этого не предположенія, а предчувствуемаго факта. Эти факты даютъ полнйшую возможность объяснить происхожденіе, появленіе и распространеніе всхъ этихъ эпидемическихъ ужасовъ, истребляющихъ человчество. Множество другихъ наблюденій подтверждаютъ это ученіе такими очевидными данными, что самый безпощадный скептицизмъ не можетъ устоять противъ нихъ. Изысканія этого рода начались, такъ сказать, со вчерашняго дня я имютъ уже ‘своихъ адептовъ во всхъ концахъ ученаго міра. Такъ, профессоръ Боткинъ того мннія, что такъ называемая возвратная горячка, столь немилосердно истреблявшая петербургскій пролетаріатъ и бдное его населеніе, происходитъ отъ употребленія въ пищу гнилого картофеля. И это въ высшей степени вроятно. Нтъ сомннія, что на самомъ картофел развивается особаго рода растительный паритъ, порождающій болзнь картофеля. И если такой картофель входитъ въ составъ пищи человка, то очень вроятно, что онъ самъ, или болзненный паразитъ его, причиняетъ возвратную горячку. Сюда также слдуетъ отнести новйшую работу доктора Бинца, въ которой онъ силится доказать, какъ разныя лекарства, въ томъ числ и хининъ, отравляютъ и умерщвляютъ паразитовъ вашего организма и тмъ излечиваютъ болзнь. Этимъ вроятно разъяснится и, дйствіе лекарствъ противъ разныхъ болзней, такъ что медицина должна будетъ совершенно переродиться и сдлаться новою….
Такое направленіе общаетъ блестящую будущность нашей соціальной наук и служитъ самымъ отраднымъ явленіемъ, особенно если вспомнить, что недалеко то время, когда, при появленіи эпидемій, раздраженный народъ, подстрекаемый фанатиками, искалъ отравителей колодцевъ и находилъ ихъ то въ евреяхъ, то въ колдуньяхъ, то въ другихъ безвинныхъ личностяхъ. Впрочемъ и наше время также довольно богато такими классическими невждами, которые въ каждомъ несчастьи готовы обвинить Богъ всть кого.
Если теперь читатель спроситъ, почему же заболваютъ тифомъ, холерой et caetera люди хорошо питающіеся, люди богатые, почему проявляется тифъ, въ арміяхъ, въ тюрьмахъ, острогахъ, на корабляхъ, отчего такое множество и разнообразіе тифовъ, и голодный тифъ, и военный тифъ и тюремный и т. д., то мы на этотъ вопросъ отвтимъ, что голодъ лишь подготовляетъ людей къ воспріятію яда, а нищета, тсное помщеніе, спертый воздухъ суть условія, при которыхъ происходитъ всякаго рода гніеніе, и среди этой гнили зарождаются разные грибки, паразиты, которые не щадятъ уже никого, не разборчивы на чаны и одинаково поражаютъ всякаго, въ кого только попадутъ. Когда армія, сосредоточиваясь въ одномъ какомъ-нибудь пункт, располагается въ тсныхъ жилищахъ, лишенная привычныхъ. передвиженій и не снабженная всмъ нужнымъ для существованія, тогда заводится въ ея сред гниль и нечистота, тогда зарождается въ ней ядъ, поглощаемый легкими и отравляющій кровь. Отсюда военный тифъ. Но разъ образовавшись, тифъ уже не щадитъ никого. Имъ поражаются не только солдаты, но и офицеры, полковники и даже генералы. Имъ поражаются и начальники штабовъ, которымъ особенно подобаетъ смотрть за здоровьемъ солдатъ. Мы приведемъ поразительное доказательство, насколько благотворна частота и опрятность въ арміяхъ. ‘Если сравнить Крымскую войну, говоритъ профессоръ Вирховъ, съ великою Сверо-американскою войною, то мы увидимъ рзкую разницу. Въ то время, какъ въ Крымскую войну армія тысячами гибла отъ тифа, голода и другихъ болзней, армія Сверо-американскихъ штатовъ почти ничего этого не знала. Но за то съ тхъ поръ, какъ родъ человческій существуетъ, еще никогда ни одна нація такъ не позаботилась о благосостояніи арміи и снабженіи ея всмъ нужнымъ для лучшаго ея здоровья и всяческаго благосостоянія, какъ великая Сверо-американская нація. Вотъ почему ея армія не знала голода, не знала нищеты, не видла скудости, не ощущала гнили, не гибла отъ тифа.’ Тоже самое можно сказать и относительно тюрьмъ, остроговъ, жалкихъ убогихъ лачужекъ, гд копошится мизерный людъ въ нищет, гнилости, неопрятности, и становится очагомъ зарожденія всякихъ міазмъ, паразитовъ, чужеядныхъ грибковъ et tutti quanti. Втеръ, воздухъ переноситъ все это и заноситъ и въ большіе хоромы, или міазмы передаются и сообщаются чрезъ соприкосновеніе. А такъ какъ богатые и высшіе классы общества не могутъ себя изолировать настолько, чтобъ не дышать одною и тою же атмосферою съ остальными смертными, или чтобы вовсе не приходить въ столкновеніе съ этимъ людомъ, то волей-неволей происходятъ зараженіе и гибель людей боле состоятельныхъ, боле привиллегированныхъ. Недостаточно поэтому заботиться лишь о своей собственной утроб, въ прямомъ интерес людей состоятельныхъ, богатыхъ, въ жизненномъ интерес ихъ, касающемся лучшаго дара — жизни и здоровья — особенно заботиться и о благосостояніи такъ называемыхъ меньшихъ братій. ‘Лишь-бы мн было хорошо, а тамъ хоть трава не рости‘ не только безнравственный принципъ, но и вредный принципъ, и вредный именно для тхъ, которые его проповдуютъ. Противоположный же ему принципъ, выработанный современною наукою, заключается въ томъ, что ‘мн можетъ быть хорошо лишь тамъ, гд всмъ хорошо‘. И этотъ принципъ могущественнйшимъ доказательствомъ за себя иметъ эпидеміи, какъ нарушеніе гигіеническихъ соціальныхъ условій быта.
Какими же средствами, какими путями устранить это ‘царюющее зло’, такъ безцеремонно истребляющее поколніе за поколніемъ? ‘Чтобы воспрепятствовать возникновенію холеры въ Остъ-Индіи, говоритъ докторъ Reich {Reich. Heber die Entartung. S. 166.}, необходимо улучшить обработку риса, или лучше, замнить рисъ воздлываніемъ другихъ питательныхъ растеній, которыя, въ случай испорченности риса, могли бы служить питательнымъ матеріаломъ, необходимо возвысить и поднять политико-экономическое и моральное положеніе индуса уничтоженіемъ ихъ поповщины, воспитаніемъ, образованіемъ, оживленіемъ торговли, обмна, разработкой гигіеническихъ условій и признаніемъ человческихъ правъ за индйцами всхъ слоевъ общества.
Этими мрами удастся достигнуть уничтоженія кастъ, этого тормаза физическаго и нравственнаго преуспянія индйцевъ на пути прогресса! Этимъ сдлаются невозможными голодъ и нищета, и народъ въ состояніи будетъ отбросить испорченный рисъ, и тмъ устранитъ причину заболваній. Отсюда вопросъ непосредственнаго истребленія холернаго гриба въ Остъ-Индіи — вопросъ чисто-экономическій, вопросъ же посредственнаго воспрепятствованія возникновенію холеры — вопросъ политическій, моральный и гигіеническій. Впрочемъ, тже средства пригодны противъ всхъ эпидемій: благосостояніе, образованіе, попеченіе о здоровья — враждебны и не допускаютъ эпидемій. А посмотрите, что длаетъ англійское правительство съ индйцами: оно не кочетъ, чтобы туземцы владли такими средствами, и потому индусъ долженъ обднть, обнищать и такъ или иначе пасть жертвой холеры. Тамъ, гд тормозятъ правильное развитіе богатства, тамъ народы вымираютъ и становятся добычей эпидемій. А потому основа успшнаго противодйствія эпидеміямъ — а потому богатйшія націи суть и самыя образованныя и самыя здоровыя націи, и на оборотъ. Если Лондонъ самый здоровый городъ въ мір, то онъ этимъ обязанъ лишь богатству своихъ жителей.
Что касается до тифозныхъ эпидемій, то докторъ Reich говоритъ, что тифозныя болзни будутъ невозможны тогда, когда люди станутъ рачительно заботиться о пищ, одежд, чистот жилищъ, занятіяхъ и морали, когда люди введутъ обширнйшую и тщательную дезинфекцію всхъ тхъ мстностей, гд происходитъ разложеніе органическихъ веществъ, когда люди не допустятъ переполненія тсныхъ помщеній большими массами людей. Искоренить эпидемическій тифъ возможно будетъ лишь тогда, когда сдлаются невозможными война, голодъ, нищета, нечистота, зачумленіе, деспотизмъ, суевріе, когда позаботятся о развитіи разума, когда будетъ остановлено неистовство дикихъ страстей, словомъ, когда направленіе людей будетъ заключаться въ томъ, чтобы быть свободными, самостоятельными, образованными, когда люди будутъ стремиться къ облагороженію и къ сохраненію своего здоровья. Въ военное время усиливаются условія развитія тифа въ высшей степени. какъ не хитри, но тифъ всегда будетъ бичомъ армій и войнъ, а потому еслибъ люди серьезно вздумали искоренить тифъ, то необходимо было. бы прежде всего отказаться отъ удовольствій войны. Но разв мыслимъ человкъ, это дикое животное, безъ войны! (Reich, стр. 172.)
‘Логическій отвтъ, говоритъ профессоръ Вирховъ, на вопросъ, какимъ образомъ въ будущемъ предупредить появленіе эпидемій, очень легокъ и простъ: это — ввести просвщеніе съ его чадами, свободой и благосостояніемъ.
Итакъ, резюмируя вкратц все нами вышесказанное, мы приходимъ къ тому положительному убжденію, основанному и провренному данными науки, что голодъ и нищета суть два могущественные элемента соціальнаго быта, причиняющіе человку сильнйшія страданія и ведущія къ вырожденію и къ вымиранію самыхъ нужныхъ слоевъ, самыхъ необходимыхъ основъ человческаго общества. Мы въ тоже время доказали, что эгоистическая заботливость о своемъ собственномъ благ не ведетъ въ цли, а что необходима коллективная заботливость о всеобщемъ благосостояніи всхъ слоевъ, объ удовлетвореніи нуждъ большинства. Мы также хотли здсь указать, что культура, въ обширнйшемъ значеніи слова, ведетъ къ усовершенствованію породы какъ животныхъ, такъ и человка, что недостаточность культуры ведетъ въ вырожденію цлыхъ поколній, и что только силою культуры возможно устранить человческіе бичи — эпидеміи, заразы, міазмы, паразиты. Да вспомните, читатель, что цивилизація и культура задавили чуму на собственной родин ея —. въ Египт. Мы такимъ образомъ приходимъ къ весьма поучительному оправданію замчательнаго принципа Герберта Спенсера, ‘что всякое измненіе сопровождается боле, нежели однимъ измненіемъ’. Перефразируя этотъ принципъ, мы закончимъ нашу статью заключеніемъ, что всякое благотворное измненіе культуры сопровождается боле нежели однимъ улучшеніемъ соціальнаго быта человка.
Практикуя нсколько лтъ среди русскаго народа въ крпостное еще время, посщая его смрадныя избы, въ которыхъ, по выраженію г. Шелгунова, атмосфера такого рода, что въ ней свободно можно топоръ повсить, намъ приходитъ на мысль желаніе поэта.
Хоть дтей бы рокъ нашъ трудный
Миновалъ, не повторясь,
Чтобъ у нихъ былъ плодотворенъ.
Вешній дождь и лтній зной,
Нивы колосъ многозеренъ,
Днемъ веселымъ трудъ проворенъ,
Миренъ сонъ въ тиши ночной.