Ипполит Тэн. Путешествие по Италии. Перевод П. П. Перцова. Т. I. Неаполь и Рим. Москва. 1913 г, Розанов Василий Васильевич, Год: 1913

Время на прочтение: 4 минут(ы)

В.В. Розанов

Ипполит Тэн. Путешествие по Италии. Перевод П. П. Перцова. Т. I. Неаполь и Рим. Москва. 1913 г. Со множеством рисунков

‘Земля на севере всегда сыра и черновата, даже зимой луга там (в Западной Европе) остаются зелеными. Здесь (на юге) все серо и бесцветно. Лысые горы, белые скалы, широкие бесплодные и каменистые равнины, почти нигде нет деревьев, кроме как на пологих склонах и в лощинах, полных мелкого камня, где укрываются чахлые шпалеры маслин и миндаля. Не хватает красок, это — только рисунок, тонкий, изящный, как на заднем плане картин Перуджини. Поля похожи на большое серое полотно, однообразно расчерченное. Но нежное, бледное солнце льет дружелюбно свои лучи с лазури, слабый бриз доходит до щек, как поцелуй, это вовсе не зима: это — ожидание, ожидание лета. И вдруг открывается великолепие юга: пруд Берра — чудесная голубая пелена, неподвижная, как в чаше, среди белых гор, — потом море, бесконечно разверстое, великая водная стихия, сияющая, ласковая, в переливающихся красках, в которых есть нежность самой очаровательной фиалки или только что распустившегося барвинка. А вокруг — полосатые горы, которые кажутся увенчанными славою ангельской, — так много света держится на них, настолько это сияние, плененное в лощинах воздухом и расстоянием, кажется их одеждой. Оранжерейный цветок в мраморной вазе, перламутровые жилки орхидеи, бледный бархат, окаймляющий ее лепестки, фиолетово-пурпуровая пыльца, которая дремлет в ее чашечке, — не более великолепны и милы… Вечером на дороге, идущей вдоль моря, теплый воздух касается лица, запах зеленеющих деревьев веет отовсюду, как благоухание лета, прозрачная вода кажется похожею на растопленный изумруд. Неопределенные, теряющиеся в темноте формы гор и крупные очертания берега неизменно благородны, а на самом краю неба просвет — полоса горящего пурпура — заставляет угадывать великолепие солнца’…
И еще немного:
‘Хорошо, что я захватил в моем чемодане несколько греческих книг, нет ничего полезнее. К тому же классические фразы всплывают постоянно в уме в художественных галереях Италии: иная статуя заставляет почувствовать стих Гомера или начало диалога Платона. Уверяю тебя, что здесь Гомер и Платон — лучшие путеводители, чем все археологи, все художники, все каталоги на свете. По крайней мере, они более интересны, а для меня и понятнее’…
Эти шелковые строки и шелковые страницы молодого Тэна кладутся одна за другою перед глазом и умом читателя, и, перевернув триста таких страниц (крупной красивой печати), в опытном и любящем переводе г. Перцова, — читатель не чувствует себя утомленным. ‘Путешествие по Италии’ — лучший труд Тэна, и совершенно поразительно, что он 60 лет оставался непереведенным на русский язык, на который какой только дребедени не переводили!.. Сколько русских путешествуют по Италии, живут в Италии, сколько живет там людей, вовсе не владеющих языками, даже французским: и им не было дано этого живописнейшего и оживленнейшего ‘руководства для путешественника’ и ‘руководства для художника’. Но оставим переводчиков и вернемся к Тэну. Будущий автор книг ‘Старый порядок и революция’, ‘Об уме и познании’ и ‘Об искусстве’, — он посетил Италию в 60-х годах прошлого века, именно на рубеже эпох, когда она еще не стала меркантильною и парламентскою, хотя и готовилась и усиливалась к этому, — и когда, следовательно, еще не сбежали с нее древние великолепные краски и Возрождения, и папства, и могучего Рима консулов и императоров. Это был момент наилучший для срисовывания, и рисовальщик вошел в Италию и объехал Италию в наилучшую свою пору, когда ум его не был еще утомлен великими темами, которым он отдался потом, когда глаз зрителя был молод и все чувства восприимчивы. И каковы эти чувства и их острота — видно по сделанной первой выписке, где он накидывает (страница 6) первые ландшафты, которые увидел здесь, какова же была его образовательная подготовка — видно по второй выписке, которою он начинает обозрение скульптурных сокровищ Рима. ‘Не гид, — а классики!’ Это восклицание настоящего ученого.
Будущий первый авторитет по истории Франции, он с этими же предрасположениями к историчности и с тем же запасом ‘реальных знаний’ въехал в Италию. Тэн вообще — реалист, он перед всякими рассуждениями отдает первенство здоровому глазу, полному, исчерпывающему наблюдению. Поэтому читающий его книгу прежде всего наталкивается на массу фактов, обогащается массою сведений, и зрительного характера, и документального (что касается истории) характера. Конечно, этого недостаточно о стране, где нет чернозема, а есть Перуджини, где ландшафт всегда сер, а небо томительно воздушно, и ‘форнарина’ (‘булочница’) переделывается или преображается совершенно неисследимыми путями и способами в Madonna Constabile. Вообще эмпирический ум Тэна не есть первоклассный ум для разгадки многих тайн Италии и ‘итальянщины’. Но возраст, в какой Тэн путешествовал по Италии, все-таки поправлял эту господствующую и несколько одностороннюю черту его ума. Он был эмпирик, но не жестокий эмпирик. Изучения Италии и размышлений хотя бы об итальянской живописи невозможно кончить там, где их кончает Тэн, но для начала и даже для фундамента дальнейшего изучения — нет лучшей книги, чем его.
‘Путешествие по Италии’ в переводе г. Перцова имеет большие преимущества перед французскою книгою, какую имеют перед собою западноевропейские читатели. Именно, — Тэн дает один текст, между тем он же говорит, что ‘ничто так не помогает осматриваться в Италии, как хорошие эстампы зданий, статуй и картин’. Отец г. Перцова совершил путешествие по Италии именно в то время, когда туда путешествовал и Тэн, — и привез в свою Казанскую губернию (помещик тамошний) множество снимков, фотографий и гравюр. Ими обширно воспользовался г-н Перцов, и сам проведший два или три лета в Италии. О всех ‘видах городов’, о ‘ландшафтах вообще’, наконец, о зданиях, статуях и картинах, — о которых рассказывается в тексте Тэна, — он приложил превосходные снимки того времени. И не будет ошибкой сказать или улыбнуться, что французам не мешало бы ‘перевести своего Тэна — с русского’. В самом деле, главы Тэна — ‘Прогулка по Риму от десяти вечера до полночи’ или ‘Улица в Неаполе’ — гораздо роскошнее читается в Петербурге и Москве, чем в Париже и Гавре! Ибо русский читатель видит на рисунках то, что француз мучится вообразить, представить себе.
1913 г.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека