Интеллигенція и народъ во Франціи.
(Очерки).
Интеллигенція и народъ во Франціи.
(Очерки).
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
Ф. Сиротскій (Л. Герасимовъ).
‘Современникъ’ Кн. XI. 1913 г.
Интеллигенция и народ во Франции, Сиротский Филипп Герасимович, Год: 1913
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Въ настоящее время ужъ стало избитымъ мстомъ, что Франція переживаетъ серьезный внутренній кризисъ, быть можетъ, мене острый по своимъ формамъ, чмъ въ періодъ дла Дрейфуса, но, пожалуй, не мене глубокій въ психологическомъ и культурномъ отношеніи.
Въ предлагаемыхъ вниманію читателя очеркахъ мы намреваемся коснуться подробне Ахъ идеологическихъ исканій, которыя опредлили содержаніе этого кризиса.
О француз часто говорятъ, какъ о скептик. Это врно въ томъ смысл, что француза ничмъ не удивишь. Онъ всегда найдетъ въ богатйшемъ кладез своей исторіи предтечей иностранныхъ новаторовъ. Ужъ одно это обстоятельство даетъ намъ возможность длать заключеніе боле общаго характера на основаніи всего того, что даетъ сложная французская жизнь. Кром того, съ точки зрнія соціальной структуры Франція является страной мелкобуржуазной по-преимуществу. Въ области идеологической мелкобуржуазное бытіе переломляется самымъ многоцвтнымъ образомъ, цлымъ калейдоскопомъ идей и настроеній, нердко ускользающихъ отъ точнаго анализа и классификаціи. Но съ другой стороны, эпоха мелкобуржуазнаго демократизма, несмотря на порождаемыя ею смшеніе и спутанность воззрній, находящихся на грани буржуазнаго и соціалистическаго міровъ, обнажаетъ многое и намчаетъ, по крайней мр. А идеологическія построенія, которыя мыслимы въ каждой стран — хотя бы и въ иныхъ формахъ-при аналогичныхъ соціальныхъ условіяхъ. Въ интересующемъ насъ здсь частномъ случа, въ вопрос отношенія интеллигенціи къ народу, мы наблюдаемъ подобное же явленіе. Упомянутый выше духовный кризисъ можетъ быть кратко формулированъ, въ смысл величайшаго разрыва между идеологами и широкими народными массами. Однимъ изъ источниковъ культурнаго тупика, въ которомъ находится въ настоящее время вся европейская жизнь, заключается, именно, въ этой разобщенности индивидуалистически распыленныхъ идеологовъ или, какъ принято говорить, интеллигенціи, и той огромной народной массы, которая и на запад поднялась всего лишь на нсколько ступеней высокой лстницы утонченной культуры.
Во Франціи интеллигенція различныхъ классовъ, какъ мы увидимъ это ниже, не только сознаетъ эту разобщенность, но и длаетъ ее исходнымъ пунктомъ своихъ исканій. И потому на нашъ взглядъ въ мелкобуржуазной демократической Франціи, гд интеллигенція сыграла и играетъ такую огромную роль, въ этой стран диктатуры интеллигенціи par exellenee, изученіе вопроса объ отношеніи ея къ народу пріобртаетъ исключительный интересъ. Еще лтъ десять тому назадъ извстный теоретикъ французскаго синдикализма г. Лагарделль совершенно справедливо отмтилъ: ‘Если эта проблема ставится у насъ съ такой остротой и въ столь общей форм, въ какой она нигд не ставилась, то это потому, что постановка ея связана съ эволюціей среднихъ классовъ, и проблема объ интеллигенціи интересуетъ особенно Францію, эту типичную страну мелкой буржуазіи. H. Lagardelle. Les Intellectuels devant le socialisme, Nouv. Social. 1900. Стр. 7).
Необходимо также подчеркнуть еще одно крайне важное для современности обстоятельство. Франція никогда не знала народничечества въ томъ смысл, въ какомъ оно понималось у насъ или въ Германіи сороковыхъ годовъ. Какъ въ Россіи, такъ и въ Германіи, народничество, поскольку оно заключало элементъ эмоціональный, элементъ народолюбія, выразилось и въ художественной литератур и въ активной пропагандистско-революціонной дятельности — въ крестьянолюбіи. Крестьянство занимало и въ значительной степени продолжаетъ занимать вниманіе народнической интеллигенціи. Напротивъ, во Франціи земельный, т. е. ‘крестьянскій’ вопросъ былъ разршенъ — въ рамкахъ буржуазно-частновладльческихъ отношеній — радикальнйшимъ образомъ великой французской революціей. Французское крестьянство поэтому надолго уходитъ изъ поля зрнія французскихъ народниковъ-радикаловъ, и народолюбіе французскаго народничества всегда принимало форму рабочелюбія.
Когда въ эпоху Реставраціи во Франціи возрождается республиканская дятельность, революціонная интеллигенція ‘идетъ въ народъ’. Но это отнюдь не значитъ, что она пошла въ деревню. Она направляется въ мастерскія, на фабрики, въ пролетарскіе низы, она идетъ къ ‘не-собственникамъ, т. е. пролетаріямъ’, какъ выражались тогда. (Ж. Вейль. Исторія республиканской партій съ 1814 по 1870 г., стр. 5).
Ужъ одна эта ассимиляція понятій: пролетарія и не-собственника достаточно краснорчива. Французскіе крестьяне въ начал минувшаго вка были самыми настоящими собственниками, мене всего годными для воспріятія революціонныхъ идей. Вотъ почему въ 80-хъ и 40-хъ годахъ дятельность всхъ республиканскихъ обществъ, какъ ‘Общества друзей народа’, ‘Общества правъ человка’, направлена была къ распространенію въ сред рабочихъ и интеллигенціи революціонно-эгалитарныхъ идей съ опредленно-соціалистической тенденціей. Все это, конечно, не спасло ‘рабочее народничество’ отъ иллюзій и заблужденій утопическаго соціализма, но въ данномъ случа вопросъ этотъ мы оставляемъ въ сторон. Важно лишь отмтить, что пролетарскій характеръ французскаго народничества накладывалъ свой отпечатокъ на идеологическія воззрнія и на отношенія между интеллигенціей и пролетаріатомъ. Въ теченіе всего XIX вка, исключительно благодаря радикальной экономической эмансипаціи французскаго крестьянства, совершенной великой революціей, вопросъ объ интеллигенціи и народ ставился, какъ вопросъ объ интеллигенціи и рабочемъ класс. Такая вполн современная постановка этой проблемы во Франціи возможна была не въ силу преждевременнаго развитія капиталистическихъ отношеній, а исключительно благодаря отсутствію крестьянства, какъ элемента несобственническаго, какъ категоріи, находящейся за предлами представленія о народ, какъ о соціально подавленномъ и экономически эксплоатируемомъ сло общества.
Я не хочу этимъ сказать, что вообще говоря собственники исключаются изъ понятія народа, или что все французское крестьянство — это счастливый слой мелкихъ, но все же ‘крпкихъ’ собственниковъ. Отнюдь нтъ. Я лишь констатирую историческій фактъ, который въ частности нашелъ свое отраженіе, какъ во французской художественной литератур всего XIX вка, такъ и въ язык французскихъ публицистовъ и соціологовъ. Какъ извстно, однимъ изъ твердо-пріобртенныхъ оборотовъ французской литературной и разговорной рчи является противопоставленіе народа — буржуазіи. Понятіе народа, такимъ образомъ, опредляется путемъ исключенія изъ него буржуазіи, т. е. собственниковъ.
Въ дальнйшемъ мы будемъ имть случай неоднократно сталкиваться съ этимъ противопоставленіемъ, а изъ отношенія къ интересующему насъ вопросу идеологовъ различныхъ направленій и различныхъ классовъ можно будетъ легко убдиться въ томъ, что вопросъ объ интеллигенціи и народ во Франціи теперь еще остре, чмъ прежде, стоитъ, какъ вопросъ о взаимоотношеніи интеллигенціи и пролетаріата.
Я выше отмтилъ, что современная идейная французская жизнь отличается необычайнымъ многообразіемъ духовныхъ переживаній. Во всхъ тхъ случаяхъ, когда мы пытаемся уловить ихъ смыслъ въ боле или мене опредленной формулировк, мы, какъ везд и всегда, сталкиваемся въ сущности съ мыслями и настроеніями отдльныхъ интеллигентовъ, философовъ, соціологовъ, публицистовъ и проч., собирающихъ вокругъ себя, въ качеств идейныхъ вождей, большую или меньшую группу единомышленниковъ. Подобная идеологическая группа, какъ бы она ни была ничтожна или мало вліятельна, черпаетъ однако свои силы въ интересахъ какихъ-либо общественныхъ слоевъ, часто не только не замчая этого, но нердко даже отрицая свое родство съ ними. Но родство это существуетъ, несмотря на то, что цлая масса промежуточныхъ звеньевъ зачастую мшаетъ установить его боле непосредственно. Эта связь отнюдь не всегда такъ очевидна. Лишь вульгарно-упрощенное пользованіе матеріалистическимъ методомъ марксизма готово видть во всякой враждебной соціализму идеологіи простую защиту интересовъ того или иного класса, понимая самое слово интересъ въ стил: ‘норови въ карманъ’. Понятіе интереса несравненно сложне. Его содержаніе отнюдь не ограничивается однимъ импульсомъ экономическаго характера. Интересъ класса или группы даннаго класса охватываетъ не только экономико-эгоистическія вожделнія, но и духовныя потребности, потребности въ матеріальной и духовной культур, внутреннюю, чисто интуитивную нужду въ философскомъ міровоззрніи и въ міроощущеніи и т. п. ‘Интересъ’ пріобртаетъ въ идеологическомъ преображеніи крайне сложное, подчасъ чрезвычайно своеобразное преломленіе, и задача изученія идеологіи поэтому отнюдь не сводится къ тому, чтобы поставить знакъ равенства между такимъ то классомъ и такимъ то идеологомъ: Шарль Моррасъ — представитель дворянства, Леонъ Буржуа — представитель буржуазіи, Жанъ Жоресъ — представитель пролетаріата.
Задача боле интересная и сложная заключается не въ этой отписк, а въ выясненіи той эволюціи идей, которая такъ же заключаетъ въ себ зародыши идей грядущаго, какъ эволюціонирующая экономика современнаго общества заключаетъ въ себ зародыши будущихъ соціально-экономическихъ отношеній.
Подходя съ этой точки зрнія къ идейному богатству современной Франціи, мы можемъ установить четыре основныя идеологическія линіи, вокругъ которыхъ расположены довольно запутаннымъ узоромъ разнаго рода идейныя уклоненія. Такими основными идеологіями являются: католико-націоналистическая, радикально-буржуазная, синдикалистская и соціалистическая. Вс эти идеологіи, въ большей или меньшей мр враждебныя другъ другу, ставятъ предъ собой и разршаютъ различно проблему объ отношеніи къ народу, но вс он исходятъ изъ единаго идейно-психологическаго источника, крайне характернаго для нашего времени кризиса индивидуализма.
Нужно при этомъ отмтить, что съ точки зрнія исторіи идеологій католико-націоналистическая, является быть можетъ наиболе любопытной. Въ эволюціи и исканіяхъ идеологовъ этой группы не только отразились вс умственныя бды нашей эпохи, но и послднія задорныя вспышки фатально угасающей энергіи, клонящейся къ закату буржуазно-дворянской культуры. Писатели этой группы тмъ боле интересны, что многіе среди нихъ несомннно отмчены печатью крупнаго литературнаго таланта, топкостью духовной организаціи и особенной ловкостью въ умніи сплетать самыя разноцвтныя идеологическія одянія изъ лохмотьевъ средневковыхъ врованій и своевольно окрашенныхъ лоскутковъ современныхъ воззрній. Къ числу такихъ писателей слдуетъ отнести прежде всего вождя французскихъ роялистовъ, Шарля Морраса, котораго среди единомышленниковъ охотно сравниваютъ по вліянію съ Шатобріаномъ, хотя въ идейномъ отношеніи между эти двумя роялистами-католиками огромная разница. Я обхожу пока имена Монтескью, Жоржа Валуа или Леона Додэ {Сынъ знаменитаго романиста Альфонса Додэ.}, но упомяну еще Поля Буржэ, о чьемъ беллетристическомъ талант можно сильно спорить, но публицистическое перо котораго отличается яркой опредленностью и талантливостью, если признать за цинизмомъ возможность быть талантливымъ. Боле чмъ кому-либо удалось выразить Полю Буржэ въ своихъ пресловутыхъ Essa psyohologie contemporaine’ страдальческія томленія интеллигентской души, какими отмчена эпоха 80-хъ и 90-хъ годовъ прошлаго вка, вплоть до дла Дрейфуса, когда знаменитый кризисъ, вызванный этимъ дломъ, всколыхнулъ съ вулканической силой вс элементы французской общественности…
На этомъ момент намъ необходимо остановиться въ нсколькихъ словахъ, ибо онъ явился источникомъ и временнаго ренессанса и современнаго разброда французской интеллигенціи.
Французская идейная и общественная жизнь за время третьей республики распадается на два періода, отдленныхъ другъ отъ друга дломъ Дрейфуса. Послднее не было простымъ политическимъ событіемъ. По своему значенію оно равнозначно было демократической революціи, обошедшейся безъ баррикадъ и безъ крови, но не перестававшей ютъ того быть мене глубокой или значительной. Въ 80-тыхъ и 90-тыхъ годахъ, т. е. въ первую половину жизни третьей республики, главенствующей и всеобщей идеологіей была по мткому выраженію одного публициста ‘идеологія разгрома’. (Agathon, см. ниже).
‘Казалось тогда (т. е. въ 80-хъ годахъ) — пишетъ Поль Буржэ — что нашъ разгромъ не былъ просто эпизодомъ, но что этотъ разгромъ продолжается, и что мы будемъ биты всегда, безъ конца (Цитир. по Agathon’у ‘Les Jeunes gens d’aujourd’hui’, стр. 6).
‘Единственно подходящая нын вещь — писала въ тхъ же тонахъ отчаянія редакція журнала тогдашнихъ ‘молодыхъ’, ‘Mercure de France’ — это удалиться въ слоновыя башенки, покуда ихъ еще не постигло разрушеніе, и мечтать тамъ о вчныхъ матеріяхъ или о трудностяхъ грамматики’.
Этой резиньяціей, пріобртавшей сплошь и рядомъ крайне уродливыя и далеко не столь невинныя формы, какъ бгство въ ‘слоновыя башенки’, этимъ настроеніемъ разгромленныхъ, ушедшихъ въ себя, хорошо знакомымъ и намъ въ послдніе годы, характеризуется духовная жизнь французской интеллигенціи вплоть до Дрейфусовской полосы. Основнымъ элементомъ этой ‘идеологіи разгрома’ является обостренный, крайне-антиобщественный эгоцентризмъ, доходящій до полнаго нигилизма и простраціи. Когда вспыхнула реакція противъ этого болзненнаго индивидуализма, извстнаго подъ боле общимъ именемъ ‘декадентства’, она развтвилась сообразно съ классовыми интересами, групповыми наклонностями и идеологическими исканіями представителей разныхъ слоевъ французской интеллигенціи. Однако, вс эти многочисленныя и часто противорчащія другъ другу теченія исходили изъ одного источника: энергичнаго отрицанія ‘индивидуализма слоновой башенки’, этой mal du siè,cle, какъ выражается Буржэ {Считаю нужнымъ здсь, между прочимъ, оговорить, что причины этой реакціи противъ идеологіи разгрома, не трудно найти въ матеріальныхъ условіяхъ экономически оправившейся и утвердившейся третьей республики. Но разсмотрніе этихъ причинъ въ рамкахъ настоящей статьи отвлекло бы насъ слишкомъ далеко.}.
Какъ ни глубоко антипатичны намъ заключенія автора ‘Essais de psychologie contemporaine’ или выворы Шарля Морраса, но, тмъ не мене, мы не можемъ не признать, что въ критической части оцнки этого періода, они основательно и очень тонко проанализировали элементы ‘болзни вка’.
‘Наше поколніе,— резюмируетъ Моррасъ идейное содержаніе этой индивидуалистической эпохи,— явилось несомннно лучшимъ продуктомъ анархіи XIX, вка. И молодежь XX вка съ трудомъ составитъ себ представленіе о нашей психологіи возмущенія и радикальнаго отрицанія. Вся суть для насъ была въ томъ, чтобы произнести слово: нтъ. Весь смыслъ заключался въ оспариваніи очевиднаго… Слово скептицизмъ недостаточно для того, чтобы опредлить эту помсь фрондирующаго безразличія и безумной жажды-критики… Къ чему? (Un quoi bon). Вотъ вопросъ, регулировавшій наши отношенія къ людямъ, къ вещамъ, къ дйствіямъ и къ идеямъ. Это было само небытіе, прочувствованное и пережитое’ (C’tait le nant mme, senti et vcu. G. Grand, La Philosophie nationaliste, стр. 20).
Полоса этого простраціоннаго индивидуализма переживалась, главнымъ образомъ, интеллигенціей. Но я не хочу этимъ сказать, что психологія разгрома прошла мимо народа. Не надо забывать, что французскій народъ, и особенно наиболе интеллектуалистическая часть его — парижскій пролетаріатъ — пережилъ двойной разгромъ: разгромъ государственный въ вид франко-прусской войны, и разгромъ классовый, еще боле ужасный и жестокій — въ вид парижской коммуны. Было бы очевидной близорукостью — даже при отсутствіи слдовъ въ литератур — заключать, что настроеніе и мысли народныя остались чуждыми этой индивидуалистической полос. Я подчеркиваю слово ‘индивидуалистическій’…
Извстный другъ Гете Экерманъ передаетъ въ своихъ запискахъ слдующія слова поэта-олимпійца. ‘Во вс эпохи реакціи и паденія души заняты сами собой, а но вс періоды прогресса он обращены къ вншнему міру. Наше время,— добавилъ онъ,— есть время реакціи, и потому оно индивидуалистично!’.
Эти геніальныя, вщія слова Веймарскаго философа — которыя не мшаетъ почаще напоминать у насъ — относятся, конечно, ко всмъ слоямъ общества. Суть лишь въ томъ, что въ народ, въ узкомъ смысл этого слова, этотъ индивидуализмъ выражается не столько въ идеологическихъ исканіяхъ, сколько въ пригашенной активности, въ паденіи сознанія необходимости коллективнаго дйствія, въ утрат коллективной цли. Причиной тому является то весьма прозаическое обстоятельство, что всякая реакція сопровождается или вытекаетъ изъ экономической депрессіи, бьющей безпощаднымъ образомъ по спинамъ трудящихся массъ, предъ которыми прежде всего неотступно-грозно стоитъ реальный повседневный вопросъ о добываніи куска хлба. Эпохи реакціи никогда не создаютъ подходящихъ условій для усиленія психологіи коллективной солидарности, а напротивъ. Выражаясь словами Гете, въ это время душа мене всего ‘обращена къ вншнему міру’. Когда же такой кризисъ достигаетъ предловъ національнаго разгрома, тогда примитивно-индивидуалистическая психологія: ‘своя рубашка ближе къ тлу’ затмеваетъ все прочее въ душахъ представителей разбитой массы, угнетенной общественной реакціей и страшной экономической нуждой.
Въ рядахъ интеллигенціи общественный регрессъ выражается преимущественно въ вид страшнаго идеологическаго провала, грандіознаго душевнаго опустошенія: будто пришелъ кто-то и внезапно вынулъ изъ интеллигентской груди вс вчерашнія врованія, надежды и мечты. Именно этими чертами характеризуется жизнь французскаго народа и французской интеллигенціи посл франко-прусской войны и парижской коммуны. Подобная полоса, столь близкая намъ и отмченная, какъ и у насъ, самоубійствами, бгствомъ въ ‘слоновыя башенки’ и проч., въ различныхъ варіаціяхъ повторялась во Франціи посл каждой революціи.
Но въ то время, какъ общество вступаетъ въ царство душевнаго отчаянія и матеріальной нужды, исторія продолжаетъ идти своимъ путемъ, подъемъ новыхъ экономическихъ силъ предвщаетъ перетасовку общественныхъ элементовъ, намчается новый сдвигъ, и ‘души, вмсто того, чтобы быть заняты сами собой’, ‘вновь обращаются къ вншнему міру’. Такой ршительный сдвигъ во французской жизни, въ описываемый мною періодъ, произошелъ въ моментъ дла Дрейфуса, когда исторія поставила предъ французской демократіей вопросъ о дальнйшемъ ея существованіи, и когда въ сильнйшемъ напряженіи за побду надъ реакціей произошелъ поразительный по продуктивности, хотя и крайне кратковременный, синтезъ мыслящей демократіи-интеллигенціи, съ демократіей рукъ — рабочимъ классомъ.
Дло Дрейфуса явилось историческимъ предлогомъ для возрожденія всей общественной жизни Франціи, въ ндрахъ которой новыя экономическія силы создали условія новаго соціальнаго подъема. Этотъ подъемъ оказался плодотворнымъ для всхъ теченій мысли, начиная католико-націоналистической концепціей и кончая революціоннымъ синдикализмомъ. Какъ разъ въ этотъ періодъ общественнаго пробужденія и реакціи противъ болзненнаго индивидуализма минувшей эпохи, начинается возрожденіе роялистской, демократической, соціалистической и синдикалистской мысли. Вс эти теченія по разному воспринимаютъ результаты временнаго ‘союза мысли и труда’, какъ выражается, характеризуя эту эпоху, послдователь Дюркгейма, проф. Вуглэ. Въ дальнйшемъ мы постараемся показать ту эволюцію, какую продлалъ этотъ вопросъ, и какъ дошелъ онъ до своей теперешней новой фазы, получившей уже популярное названіе: ‘кризиса раціонализма’. Общественныя условія этого кризиса намъ станутъ понятны изъ характеристики отдльныхъ идеологическихъ теченій.
Основнымъ психологическимъ мотивомъ въ отношеніи интеллигенціи къ народу является мотивъ командованія и верховенства, остающійся въ сил и тогда, когда сближеніе интеллигенціи съ народной массой пріобртаетъ характеръ сотрудничества. Эта психологическая подоплека отношеній двухъ основныхъ соціальныхъ слоевъ современной общественности вытекаетъ изъ условій труда въ современномъ обществ. Интеллигенція — по существу своему явленіе ненормальное, — представляетъ собой продуктъ раздленія труда, доведеннаго до крайности въ рамкахъ современнаго хозяйственнаго уклада. Въ силу ряда условій соціальнаго характера, которыхъ я не могу касаться здсь подробне, создалась привиллегія мышленія для огромной группы людей современнаго общества, составляющей, однако, меньшинство въ немъ. Фактъ этой привиллегіи, отличающей интеллигенцію отъ массы, обреченной на тяжкій физическій, сплошь и рядомъ совершенно безсмысленный трудъ, невольно связалъ съ привиллегіей мышленія привилегію руководства. Послднее я понимаю въ самомъ широкомъ толкованіи этого слова: руководства идейнаго во всхъ развтвленіяхъ человческой активности и мысли. Съ яркимъ символомъ этой интеллигентской привилегіи мы встрчаемся въ эпоху великой французской революціи, главнымъ образомъ, въ періодъ диктатуры якобинцевъ и, особенно, Робеспьера, въ лиц ‘культа Разума и Верховнаго Существа’. Этотъ раціоналистическій культъ отнюдь не былъ революціоннымъ эпизодомъ. Онъ былъ высшимъ проявленіемъ интеллигентской психологіи руководительства, которое въ наше время пріобрло только боле сложный и мене поэтическій характеръ. Идея командованія одинаково сродни какъ дворянско-націоналистической идеологіи, такъ и радикально-буржуазной и — horribile dictui — идеологіи синдикалистской, несмотря на то, что вся философія синдикализма исходитъ изъ борьбы съ интеллигенціей. Добавлю, что не чужды идеи руководства и соціалисты, эволюціонирующіе, впрочемъ, отъ этой анти-соціалистической и анти-культурной точки зрнія. Имя въ виду указанный основной психологическій мотивъ, регулирующій отношенія между интеллигенціей и народомъ, мы начнемъ нашъ обзоръ съ католико-націоналистической концепціи. Спшу оговориться, однако, что она отнюдь не однородна, напротивъ, здсь много нюансовъ, доходящихъ нердко до степени глубокихъ принципіальныхъ различій. Но я преимущественно буду говорить о націоналистахъ-роялистахъ, какъ представителяхъ наиболе оформленнаго движенія и цльной доктрины, извстной подъ именемъ ‘интегральнаго націонализма’.
Общая черта, присущая всмъ націоналистическимъ теченіямъ и получившая наиболе яркое выраженіе въ ‘интегральномъ націонализм’ — это приверженность націоналистовъ къ католической церкви. Католицизмъ есть главный идейный стимулъ націонализма, стремящійся поднять его отъ суеты чистыхъ житейскихъ интересовъ мірского устроенія до метафизическихъ высотъ міровоззрнія. Въ лон традиціонной религіи, куда часто спасаются въ эпохи душевнаго перелома, ‘нтъ больше мста индивидуализму и умственнымъ или моральнымъ колебаніямъ, нтъ боле анархіи. Въ условіяхъ современнаго распада католицизмъ вноситъ принципъ порядка и іерархіи, онъ формируетъ, дисциплинируетъ и санкціонируетъ’. (Gyu Grand. La philosophie nationaliste, стр. 36).
‘Чего добиваются дти вка отъ церкви, — восклицаетъ Буржэ,— это прежде всего, чтобы она не походила на нихъ… Они умоляютъ ее дать имъ неоспоримую и опредленную точку зрнія, въ которой они нуждаются… Показать этимъ людямъ, энервированнымъ безпрестанно возобновляющейся революціей, примръ неизмнной силы, всегда идентичной и врной себ, дать имъ, утомленнымъ злоупотребленіями индивидуализма, ощущеніе дйствительно организованнаго общества’.
‘Въ то время,— вторитъ націоналистъ-католикъ Агатонъ {‘Агатонъ’ — это общій псевдонимъ двухъ молодыхъ талантливыхъ публицистовъ, изъ коихъ одинъ сынъ Тарда. Оба они католики и націоналисты, но не роялисты. Въ стил они стараются подражать бр. Гонкурамъ, что, впрочемъ, не всегда имъ удается.}’ — какъ антиклерикализмъ прогрессируетъ въ народ и даже въ нкоторыхъ классахъ буржуазіи, культурныя сливки (lite) отдляются отъ этого движенія, и интеллигентная молодежь, которая, казалось, всецло примкнула къ антиклерикальнымъ доктринамъ, увлекается католицизмомъ. (Agathon. Les Jeunes gens d’aujonrd’hui, стр. 68).
Всеспасаемость католической церкви, какъ панацеи отъ современной культурной разрухи, проходитъ лейтмотивомъ черезъ вс произведенія лидеровъ ‘интегральнаго націонализма’ и сотрудниковъ его центральнаго органа ‘L’Action Franaise’. Но, вчитываясь въ ихъ аргументацію, мы легко констатируемъ, что стремленіе къ католицизму носитъ весьма суетный мірской характеръ, едва вуалированный кружевами разсужденія о высшихъ духовныхъ запросахъ. Результатомъ земныхъ корней этого увлеченія католицизмомъ является весьма пикантная комбинація, въ силу которой самыми ярыми защитниками католицизма и притомъ, въ его наиболе архаической форм абсолютнаго папизма, являются: Морисъ Барресъ — одинъ изъ самыхъ утонченныхъ скептиковъ и наиболе меланхолично настроенныхъ индивидуалистовъ и эгоцентристовъ современной Франціи, и Моррасъ, являющійся открытымъ атеистомъ по своимъ философско-религіознымъ убжденіямъ. Обстоятельство это не мшаетъ Моррасу быть ршительнымъ врагомъ такъ называемаго модернизма въ католицизм. Готовый идти на уступки въ экономическихъ вопросахъ, готовый приспособляться къ современнымъ экономическимъ условіямъ въ разршеніи конфликтовъ, вытекающихъ изъ современной борьбы между трудомъ и капиталомъ, онъ отвергаетъ, однако, какіе бы то ни было компромиссы въ вопросахъ религіи. Въ своей недавно вышедшей книг ‘La Politique religieuse’, какъ и въ своемъ боле раннемъ произведеній. ‘Le Dileine de Marc Sangnier’, направленной противъ ‘сіонистовъ’ {‘Сіонисты’ — отъ слова ‘sillon’ (‘борозда’), названіе газеты — ничего общаго не иметъ, конечно, съ сіонистами-евреями. ‘Sillon’исты — это католики-республиканцы, или католики-модернисты. стремящіеся къ примиренію республики съ католицизмомъ путемъ взаимныхъ уступокъ. Главный вождь ‘сіонистовъ’ Маркъ Санье, редакторъ ихъ органа ‘La Democratie’, издающагося теперь вмсто ‘Sillon’, ужъ два года находится подъ папской угрозой отлученія отъ церкви, до сихъ поръ, однако, не приведенной въ исполненіе.}, этотъ атеистъ-апологетъ католицизма упорно проводитъ всюду и везд идею необходимости подчиненія католической церкви, какъ единственному источнику душевнаго равновсія и покоя и ‘единственному учрежденію, способному дисциплинировать народныя массы’.
Католицизмъ для Морраса и его единомышленниковъ это восьмивковая исторія іерархіи и организаціи, это воплощеніе ‘идеи командованія и авторитарнаго принципа’. А для идеологовъ ‘интегральнаго націонализма’ политическое организующее значеніе католической церкви, иначе говоря, значеніе клерикализма выдвигается на первый планъ, ибо во всей ихъ концепціи — согласно популярному лозунгу Монтескью — политика занимаетъ первенствующее мсто… ‘Политика прежде всего’ (politique d’abord) — таковъ пароль Монтескью, подхваченный шумливымъ и весьма безпардоннымъ органомъ ‘Camelots du roy’. (L. de Montesquiou. Les Raisons du nationalisme)
‘Политика прежде всего’,— повторяетъ Моррасъ,— умственные вопросы, вопросы морали, вопросы соціальные — вс они сводятся къ одному вопросу — политическому. Съ точки зрнія значительности первое мсто — замчаетъ онъ дале — принадлежитъ, конечно, религіознымъ и моральнымъ вопросамъ, второе — соціальнымъ, и третье — политическимъ съ точки зрнія движенія (au point de vue. de la marche) и съ точки зрнія порядка, въ которомъ должны ршаться эти проблемы въ настоящихъ условіяхъ современной Франціи, эта нумерація должна быть обратной. На первомъ мст стоитъ политика, на второмъ соціальные вопросы, на третьемъ — мораль и религія’. (Цитир. по Gyu Grand, стр. 185).
Такимъ образомъ, теоретики интегральнаго націонализма не заставляютъ теряться въ догадкахъ относительно дйствительнаго значенія ихъ тревогъ и исканій. Приведенная краснорчивая цитата свидтельствуетъ съ достаточной опредленностью о томъ, что приверженность къ католической религіи легко подмняется приверженностью къ организующей сил католической церкви въ силу весьма суетнаго и мірского положенія: ‘политика прежде всего’, играющаго доминирующую роль во всей сложной соціально-философской концепціи Морраса и его единомышленниковъ.
Намъ не приходится распространяться о той организующей роли, которую играетъ католическая церковь. Но, если эта роль безпрекословно и добровольно поддерживалась темнотою религіозной и фанатичной массы среднихъ вковъ, то нынче, конечно, нужно очень многое, чтобы уврить даже простолюдина Оверня или Бретани, что право руководства мірскими длами есть исключительная привилегія католическаго духовенства. Нечего говорить, конечно, о широкихъ слояхъ городскихъ рабочихъ и интеллигенціи. Если религію отрицаетъ самъ Моррасъ или буквально издвающійся надъ христіанствомъ роялистъ Hugue. Rebell {См. его брошюру. ‘Les trois aristocraties’ (стр. 18).}, то что ужъ говорить о тхъ, кто въ корн несогласенъ съ ними и съ ихъ міровоззрніемъ? Роялисты поняли, что съ требованіями современнаго раціоналистическаго вка приходится такъ или иначе считаться, и чтобы усилить значеніе старой католической догмы, они призываютъ на помощь позитивную философію Конта. Этотъ своеобразный философскій кунстштюкъ оказался настолько соблазнительнымъ въ интересахъ мірской суеты, что, несмотря на протесты значительной части католическихъ теологовъ, Римъ молчаливо допускаетъ использованіе контовскаго позитивизма, мирясь съ нимъ въ анти-христіанской Франціи, какъ съ наименьшимъ изъ золъ. Почва, на которой теоретики ‘интегральнаго націонализма’ постарались соединить католицизмъ съ позитивизмомъ, это идея какъ католической догматики, такъ и контіанства. Идея ірархіи объединяетъ католиковъ и позитивистовъ и подкрпляетъ одинъ образъ мыслей другимъ.
Въ полемической книг, направленной противъ вождя ‘соціалистовъ’, Марка, Санье Моррасъ совершенно откровенно подчеркиваетъ благодтельное вліяніе этого соединенія…
‘Монархистъ-христіанинъ,— говоритъ Моррасъ,— чтобы оправдать монархію, прибгнетъ къ ссылк на волю и предуказанія Бога или будетъ ссылаться на божественное право, но могутъ ли его стснять мысли другого монархиста, не врящаго въ Бога и доказывающаго право королей естественными и историческими законами’? (Ch. Maurras. Le Dileme de Marc Sangnier. стр. 8).
Подобнаго рода приспособляемость къ потребностямъ современности и меркантильная постановка вопросовъ религіи, которой отводится столь служебная и подчиненная роль, крайне шокируетъ и возмущаетъ искреннихъ католиковъ, чуждыхъ идеаловъ интегральнаго роялизма. Слды подобнаго рода протеста можно найти и въ цитированной мною анкетной книг Агатона, противъ скрещенія католицизма и позитивизма направлена очень дкая брошюра ‘сіониста’ Жоржа Гуга {См. Georges Hoog. Les sources intellectueles de l’Action Franaise. Un systè,me de paganisme politique.}. Но наиболе энергичную и сильную отповдь моррасовская точка зрнія встртила въ спеціальной книг, написанной по этому поводу очень умнымъ и вліятельнымъ католическимъ теологомъ, аббатомъ Лабертоньеромъ, редакторомъ католическаго философскаго журнала. ‘Les Annales de philosophie chrйtienne’ {Въ высшей степени характерно, что нсколько времени тому назадъ цитируемая здсь книга была внесена въ издаваемый Римомъ пресловутый: ‘Index Librorum Prohibitorum’. См. ‘Le Temps’ отъ 17 моя 19*13 г. Такимъ образомъ комбинація атеистовъ Морраса и Ребелля оказалась для католицизма мене опасной, нежели ревниво защищающая его чистоту книга Лабертоньера.}.
‘Монархистъ, врующій и неврующій,— негодуетъ справедливо нашъ авторъ,1—могутъ, такимъ образомъ, объединиться въ защит идеи короля. Такъ ли обстоитъ дло, по г-ну Моррасу, въ отношеніи другихъ законовъ общества? Религія оправдывается сверхъестественнымъ’. Но что она подтверждаетъ такимъ образомъ?— въ свою очередь спрашиваетъ Мотшасъ. ‘Естественные законы’. Слдовательно, нтъ противорчія между религіей и позитивнымъ знаніемъ, ловкимъ способомъ находится, такимъ образомъ, при посредств позитивизма сущность католицизма, дйствительнаго католицизма, который чуждъ, конечно, химеръ и романтики, который позитивенъ потому, что онъ организуетъ землю и только землю иметъ въ виду’. (Laberthoniè,re. Catholicisme et positivisme, стр. 29).
Аббатъ Лабертоньеръ въ своемъ желчномъ и саркастическомъ отвт очень удачно разбиваетъ эту попытку впзаконнаго брака католицизма съ позитивизмомъ. Я не могу останавливаться на этой полемик, не относящейся къ тем настоящей статьи. Мн важно было лишь подчеркнуть идею іерархіи и командованія, обусловливающей пріемлемость модернизированнаго католицизма даже для католиковъатеистовъ.
Другимъ китомъ концепціи ‘интегралистовъ’ — помимо воли Божьей и философіи Копта — является предпосылка г-на Р-ебелля, что ‘человчество представлено не толпой, а избранной группой, т. е. аристократіей’, причемъ послдняя состоитъ изъ трехъ частей: изъ аристократіи родовой, денежной и умственной. ‘Одинъ лишь идеалъ,— восклицаетъ г-нъ Ребелль,— соблазняетъ меня: создать повелителей и внушить гордость тмъ, кто заслужилъ имть ихъ… Наше единственное эгоистическое желаніе заключается въ томъ, чтобы создать іерархію и спасти такимъ образомъ міръ отъ демократической болзни, отъ ужасной народной лихорадки, выразившейся въ стремленіи къ командованію (Н. Rebell. Les trois aristocraties, стр. 14—15).
‘Человчество,— вторитъ Поль Бурже,— живетъ исключительно при помощи и ради своихъ избранниковъ. Таковъ вчный общественный законъ’. (Guy Grand. La Philosophie nationaliste, стр. 83).
‘Мы слишкомъ уважаемъ народъ,— заявляетъ Моррасъ,— чтобы являться къ нему и уврить его, что достаточно сосчитать число голосовъ некомпетентныхъ людей, чтобы разршить вс вопросы, имющіе всеобщее значеніе, требующіе долгихъ лтъ изученія, практики и размышленія. Намъ говорятъ: достаточно собрать и сложить голоса первопришедшихъ, чтобы разршить наиболе деликатные вопросы… Любовь и уваженіе къ народу позволяютъ намъ предложить ему завдываніе тми изъ своихъ интересовъ, въ пониманіи которыхъ онъ компетентенъ: напримръ, въ вопросахъ мстной или профессіональной жизни {Роялисты стоять за широкую децентрализацію и организацію всхъ профессій и всей торговли въ синдикаты, которые по ихъ программ сильно напоминаетъ средневковыя корпораціи въ модернизированномъ аспект. Конфликты между рабочими и хозяйскими синдикатами долженъ разршать король. Объ этой очень любопытной попытки приспособить феодальные принципы къ капиталистическому бытію см. подробне въ кн. Gh. Morras. ‘L’ Enqute sur la monarchie’, а также брошюру Georges Valois ‘La revolution sociale ou le roi’.}, но т же чувства заставляютъ насъ отказать народу въ прав завдыванія обще-государственными длами, касающимися всей націи, ибо эти интересы слишкомъ сложны, чтобы быть одинаково ясными и понятными всмъ. (Ch. Maurras. Libralisme et libert, dmocratie et peuple, стр. 19).
Высказанная здсь мысль служитъ лейтмотивомъ всхъ политическихъ выступленій націоналистовъ. На всхъ собраніяхъ націоналистовъ, не только роялистскаго толка, можно услышать перепвы все той же идеи, что всеобщее избирательное право и парламентаризмъ негодны потому, что тотъ и другой институтъ основывается на ложномъ представленіи о способности всякаго гражданина разбираться въ соціально-политическихъ вопросахъ. Общество, въ разсужденіяхъ этихъ идеологовъ, распадается на ‘избранныхъ’, т. е. способныхъ разршать подобнаго рода вопросы и, слдовательно, способныхъ управлять, и на управляемыхъ, т. е. неспособныхъ понять обще-національныя нужды {При боле детальномъ анализ оказывается, что въ число такихъ ‘избранниковъ’ зачисляются почти исключительно крупные земельные собственники. См. цитированную выше книгу Морраса, стр. 46.}.
‘Трудящимся классамъ,— (категорически заявляетъ Поль Буржэ,— я отказываю въ прав управлять государствомъ, не считая ихъ для это достаточно компетентными’ (Paul Bourget. La Sociologie et la litrature, стр. 10).
Ту же мысль встрчаемъ мы неоднократно и у Мориса Барреса, ‘Интеллигентъ,— говоривъ онъ,— это индивидумъ, убжденный въ томъ что общество базируется на основахъ логики, но онъ совершенно упускаетъ изъ виду, что въ дйствительности общество держится на традиціяхъ. Объ этомъ необходимо сохранять точное представленіе при всхъ обстоятельствахъ, ибо оно учитъ насъ, что для постоянства соціальнаго порядка нужно, чтобы всякій выполнялъ свою роль сообразно своему предназначенію и своимъ функціямъ. Иначе говоря, здсь, какъ и повсюду, паша мудрость совпадаетъ съ народной, говорящей людямъ лабораторій и библіотекъ: ‘Пусть каждый будетъ занятъ своимъ ремесломъ, и овцы останутся въ сохранности’. (Maurice Barrs ‘Scè,nes et doctrines du nationalisme’, стр. 45).
Исходя изъ такого рода спеціализацій и раздленія на избранниковъ — пастырей и пасомыхъ, аки овцы, народныхъ массъ, интеллигенція дворянской аристократіи, составляющая ядро идеологовъ націонализма, должна была почувствовать необычайную ненависть къ интеллигенціи разночинной и демократической, альфой и омегой всего міроощущенія которой является раціоналистическое представленіе объ абсолютной безгршности разума или ‘логики’, какъ выражается Барресъ. Изъ этого представленія также логически вытекаетъ убжденность разночинной интеллигенціи въ ея прав на умственное верховенство, которое основывается, между прочимъ, въ области соціальныхъ отношеній на демократизаціи общества, а въ области идеологической на сравнительной интеллектуализаціи массъ, являющейся гарантіей устойчивости демократическаго режима. Нтъ потому ничего удивительнаго въ томъ, что націоналисты ведутъ непосредственную борьбу и съ разночинной интеллигенціей и съ ростомъ сознательности народныхъ массъ. На первомъ план этой борьбы фигурируютъ Шарль Моррасъ, Морисъ Барресъ и Поль Буржэ.
‘Прежде всего,— нападаетъ Моррасъ,— выскажемся точне. Мы говоримъ объ ‘интеллигентности’ въ томъ смысл, въ какомъ говорятъ о ней въ Петербург, т. е. какъ о ремесл, о профессіи, о партіи. Рчь идетъ, такимъ образомъ, не объ отдльномъ вліяніи, которое можетъ пріобрсти, въ силу своей авторитетности, какой-либо писатель, поэтъ, ораторъ или философъ’. (Ch. Maurras. L’avenir de l’intelligence, стр. 30).
Ужъ изъ самой ссылки ‘на Петербургъ’ и пояснительнаго дополненія объ ‘интеллигентности’, какъ ‘о ремесл, профессіи и партіи’, словомъ изъ всей цитаты Морраса, явственно слдуетъ, что рчь идетъ здсь объ интеллигенціи, понимаемой въ ея русскомъ опредленіи, т. е. объ интеллигенціи разночинной, par exellenee. Каково же отношеніе къ ней теоретика интегральнаго націонализма?
‘Писатели,— восклицаетъ онъ въ негодованіи,— стали королями… Начиная со второй половины XIX вка, люди высшихъ слоевъ могутъ отказаться отъ книги или читать меньше, и это не отзовется на писател, потому что люди высшаго общества стали небольшой частичкой въ огромной читающей масс. И эта масса читаетъ, потому, что она иметъ потребность въ чтеніи, благодаря новымъ условіямъ жизни, въ силу которыхъ вс вынуждены научиться читать… Первоначальное обученіе, казарма, мелкая газета — вотъ достаточно солидные институты, убждающіе въ постоянств существованія этой новой читающей публики… Огромный рынокъ, такимъ образомъ, открыть націи писателей. (Ibid, стр. 59)’. Эта погоня за духовной пищей,— заключаетъ Моррасъ,— зло, созданное интеллигентностью… Публика въ дйствительности является лишь королемъ по имени, фактическимъ королемъ является тотъ, кто направляетъ общественное мнніе, т. е. ораторъ или писатель. Повсюду, гд учрежденія демократизировались, эти руководители общественнаго мннія повысились въ цн. Ихъ частное мнніе стало мнніемъ публики’. (Ibid, стр. 71—73).
То, что нсколько туманно и съ примсью меланхоліи и вздоховъ о быломъ здсь высказываетъ Моррасъ но поводу все растущей интеллектуализаціи широкихъ массъ, то у мене аристократическаго буржуа, Поля Буржэ, выражено въ чрезвычайно циничныхъ и классово-злобныхъ строкахъ, посвященныхъ такому незатйливому, казалось, вопросу, какъ грамотность народа.
‘Не нужно большихъ усилій,— говоритъ онъ,— чтобы открыть два принципа, лежащихъ въ основаніи организаціи первоначальнаго обученія въ теченіе послднихъ тридцати лтъ. Оба эти принципа разсматриваются нашими якобинцами, какъ аксіомы… Первый заключается въ томъ, что, по ихъ мннію, всякій, рождающійся на этомъ свт, иметъ со всми одинаковыя права на полное развитіе своихъ способностей (sic!). Второй состоитъ въ томъ, что предварительнымъ условіемъ этого развитія является обученіе при посредств книгъ’.
Дале слдуетъ чисто фамусовская тирада, мыслямъ которой Буржэ, подобно другимъ баянамъ соціализма, пытается придать философскій характеръ анти-раціоналистическаго оттнка.
‘Современная цивилизація,— старается насъ убдить Буржэ,— страдаетъ отъ злоупотребленія сознательной мыслью (de la pense consciente). Невольно приходится задаться вопросомъ: всегда ли мысль является спасительнымъ элементомъ? Умрить мысль съ тмъ, чтобы увеличить энергію дйствія — таковъ необходимый принципъ, которымъ должна руководиться соціальная гигіена’. (Pau Bourget. La sociologie etc, стр. 132).
Непосредственнымъ результатомъ этой соціально-гигіенической философіи ограниченія мысли является восхищеніе ‘безграмотностью крестьянъ, знающихъ такъ хорошо и природу, и гусей, и лошадей, обладающихъ огромнымъ практическимъ умомъ и пользующихся авторитетомъ въ деревн. Аналогичное встрчаемъ мы и среди городскихъ рабочихъ. Есть между ними очень выдающіеся люди, умющіе, однако, только писать, считать и читать. И этими рудиментарными познаніями почти всецло ограничивается то благо, которое они получаютъ отъ школы… зато они хорошо знаютъ свою техническую науку. Они безграмотны въ томъ смысл, въ какомъ карликовые утописты Народныхъ Университетовъ понимаютъ этотъ терминъ, они не слушали ихъ отвратительныхъ курсовъ, гд рабочій отравляетъ свой мозгъ, вводя въ него недоступныя для него понятія. Они мыслятъ въ предлахъ ремесла, а не вообще идей’. (Ils pensent metier au lieu de penser ides П. Бурже Ibid, стр. 134).
Самое понятіе: ‘сознательный рабочій’ возмущаетъ Буржэ и вызываетъ потокъ жалобныхъ и злыхъ словъ. Максимумъ познаній рабочаго долженъ ограничиваться рудиментарной грамотностью и технической подготовленностью, одинаково необходимыхъ въ современной экономической жизни. Все прочее чуждо народу, и все зло заключается въ томъ, что часть интеллигенціи пытается ему привить свою собственную болзнь въ вид ‘злоупотребленія мышленіемъ’. Эта часть интеллигенціи пробудила къ жизни буйное чудовище, съ которымъ она. нынче не въ состояніи справиться, и вся классовая борьба современнаго общества, которую Буржэ, какъ Моррасъ и другіе, не склоненъ отрицать, а, напротивъ, признаетъ, представляется ему въ вид борьбы ‘физической силы и умственной’. Борьба классовъ есть не что иное, по его выраженію, какъ ‘возмущеніе мускуловъ противъ мозговъ’. Для иллюстраціи этой мысли Буржэ, какъ извстно, написалъ даже спеціальную пьесу подъ демонстративнымъ названіемъ: ‘Ln Barricade’, надлавшую пару лтъ тому назадъ не мало шуму. Я не стану здсь останавливаться на разбор этой пьесы, но обращу лишь вниманіе на одинъ абзацъ предисловія къ ней. По мннію Буржэ, есть одна вещь, которую никогда нельзя будетъ избгнуть, а именно, то, что есть ‘люди, работающіе руками, и люди неработающіе руками, и что явленіе наиболе характерное, встрчаемое нами нын, заключается въ томъ, что люди, работающіе руками, находятся въ постоянной войн съ тми, кто не работаетъ руками’. (P. Bourget. La Barricade, стр. 30).
Какъ ни увренъ Буржэ въ незыблемости этой истины, онъ, тмъ не мене, какъ бы видя предъ собою ироническую усмшку времени, заканчиваетъ свои разсужденія тирадой злобнаго безсилія по адресу разночинной радикальной интеллигенціи.
‘Человкъ, работающій руками и размышляющій своимъ первичнымъ разумомъ, который вы пробудили въ немъ, видитъ въ современныхъ раздленіяхъ, длающихъ изъ него раба матеріальныхъ заботъ, одно лишь неравенство. И такъ какъ вы научили его понимать это слово не его синонимомъ: истина, а отрицаніемъ послдней несправедливость, то раздленіе на классы ему кажется исключительно несправедливымъ. Вотъ въ чемъ основной мотивъ классовой ненависти нашею общества. Эта ненависть есть результатъ полу-образованія и полу-пробужденія критическихъ способностей, отъ которой задыхается наша цивилизація. Какъ будто великая народная мудрость былыхъ временъ не была безконечно выше, со всмъ своимъ богатствомъ внутренней сдержанности, интуиціей людей, близкихъ къ природ, со своимъ прекраснымъ терпніемъ (magnifique patience), обусловливавшимъ продуктивность будущаго. Эти времена кончились. Человкъ, работающій руками, началъ размышлять’…
Выше я говорилъ о томъ, что интегральнымъ націонализмомъ отнюдь не охватываются вс оттнки его. Минуя различнаго рода ньюансы, наиболе маловажные, я хочу, однако, остановиться на той боле или мене оформленной стру націоналистической мысли, которая съ нкотораго времени противопоставляется роялизму и извстна подъ названіемъ ‘нео-реализма’, или ‘буржуазнаго націонализма’. Послдній проявилъ себя, главнымъ образомъ, въ новыхъ настроеніяхъ интеллигентной молодежи, принадлежащей къ крупной буржуазіи и нкоторой части молодой профессуры. Основнымъ и весьма богатымъ матеріаломъ для выясненія сущности ‘буржуазнаго націонализма’, какъ и указанныхъ настроеній, служатъ обстоятельно документированныя анкеты.
Весь минувшій годъ, можно сказать, прошелъ подъ знакомъ выясненія ‘tat d`me’ современной французской молодежи. Достаточно указать на цитированную ужъ мною анкетную книгу Агатона, надлавшую такъ много шуму и вызвавшую самую оживленную полемику, далеко еще не затихшую, дале на анкету Эмиля Анріо, собравшаго любопытные отвты литературной молодежи: ‘А quoi rvent les jeunes gens’, на анкету среди молодежи, произведенную журналомъ ‘La vie heureuse’. Укажу еще на анкетную книгу извстнаго протестантскаго писателя Гостона Ріу, ‘Aux coutes la France qui vient’. (‘Прислушиваясь къ наступающей Франціи’), сопровождавшуюся не особенно глубокимъ, но довольно мткимъ по заключеніямъ предисловіемъ Эмиля Фагэ. Отмчу, наконецъ, интересную брошюру вождя ‘сіонистовъ’ Марка Сане ‘La jeunesse et la rpublique’ и цлый рядъ статей во всей французской печати, посвящающей особенное вниманіе настроеніямъ молодежи, въ послднее время, въ связи съ вопросомъ о возврат къ трехлтней служб {Слдуетъ еще упомянуть изъ области беллетристической литературы замчательную серію Романа Роллана: ‘Jean-christophe’, посвятившаго блестящія страницы настроеніямъ французской молодежи.}.
О какой молодежи идетъ, однако, главнымъ образомъ, рчь во всхъ отмченныхъ анкетахъ, книгахъ и статьяхъ? У Агатона имется на этотъ вопросъ отвтъ, съ которымъ могли бы согласиться авторы и всхъ прочихъ цитированныхъ произведеній, и суть котораго я выше указалъ.
Агатонъ говоритъ, ‘Здсь (т. е. въ его книг) рчь идетъ только объ образованной молодежи, и чтобы быть вполн откровеннымъ, скажемъ, что рчь идетъ объ избранной молодежи. Быть можетъ, анкета боле широкая, которая опросила бы вс слои французской молодежи, т. е. юношей мастерскихъ, предмстій и полей, дала бы иные результаты. Но… насъ интересуетъ будущее. Его тайну отнюдь не слдуетъ пытаться узнавать у большинства (miltitude), а лишь у готоваго къ новаторству избраннаго кружка, этой закваски аморфной массы.
Врованія интеллигенціи въ теченіе долгихъ лтъ формировали общественное мнніе и при помощи его политику, нравы и искусство… Мы не стремились поэтому давать портрета средняго представителя молодежи, а, напротивъ, желали дать набросокъ типа лучшаго ея представители, описать типъ сливокъ молодой интеллигенціи’ (Agathon. La jeunesse etc. стр. 6).
Каковъ этотъ ‘сливочный типъ’, мы узнаемъ ниже. Но покуда мы видимъ, что въ анкет Агатона — повторяю, какъ и въ прочихъ — рчь идетъ, по выраженію ‘L’Humanite’, о ‘нашихъ молодыхъ буржуа’.
Но въ томъ то и дло, что настроенія ‘юной буржуазіи’ представляютъ собой дйствительно большой интересъ, ибо, если она ищетъ выхода, плохого или хорошаго, это мы увидимъ ниже — изъ современнаго культурнаго тупика французской жизни, то вдь она расплачивается за культуру своихъ отцовъ.
Идеологическій кризисъ, которымъ характеризуются настроенія новаго поколнія буржуазіи, преломился въ глубокой ‘идейной реакціи’, въ объятіяхъ которой ищетъ душевнаго равновсія буржуазная часть ‘современныхъ молодыхъ людей’. Я, впрочемъ, не совсмъ точно выразился, употребивъ терминъ: ‘идейная реакція’, врне было бы ее назвать реакціей противъ идеи, кризисомъ идей. Какъ въ націоналистическихъ, такъ и въ синдикалистскихъ кругахъ, современный идейный переломъ выразился въ форм категорическаго отрицанія раціонализма. Этотъ протестъ противъ раціонализма нашелъ свою философскую формулировку въ ученіи Бергсона.
Въ лиц бергсоновой философіи чувство, интуиція, инстинктъ потребовали отъ интеллекта, чья абсолютная власть утверждена была Тэномъ и Ренаномъ, своей деклараціи правъ, своей конституціи. Не задаваясь здсь вопросомъ, въ какой мр и въ какомъ смысл самъ Бергсонъ ведетъ борьбу съ интеллектуализмомъ, я хочу лишь остановиться на томъ, какъ поняла эту борьбу интеллигентская буржуазная молодежь.
‘Сознательно или инстинктивно,— справедливо замчаетъ Агэтонъ,— но молодежь анти-интеллектуалистична, она отнюдь не склонна разсматривать жизнь въ вид интеллектуалистическихъ дебатовъ, я хочу этимъ сказать, что для нея жизнь не есть дискуссія, гд принимаются во вниманіе только раціоналистическіе элементы’.
Съ своей стороны въ упомянутой анкет въ ‘Revue hebdomadaire’ Эмиль Фагэ констатируетъ, что ‘реакція очень сильна, сильне чмъ я предполагалъ, противъ Тэна и Ренана, о которыхъ упоминаютъ молодые люди съ выраженіемъ самаго послдняго презрнія. Общая тенденція — это анти-интеллектуализмъ. ‘Къ аналогичному резюме могутъ быть сведены отвты молодежи въ ‘La vie heureuse’. По удачному выраженію того же Эмиля Фагэ въ предисловіи къ Гастону Ріу, вся молодая Франція раздлилась какъ бы на дв половины. ‘Есть Франція Комба, Анатоля Франса, Олара, Сеньобоеа, и имется Франція ‘большихъ Б.’ (Брудетьера, Буржэ, Барреса, Бордо etc.). (Emile Faguet. Introduction. Gaston Riou Aux e’coutes etc, стр. 2).
Во что вылилась эта реакція въ сред буржуазной молодежи противъ интеллектуализма и его офиціальныхъ и офиціозныхъ вождей? Вдь, говоря нсколько общими терминами, такое чередованіе націонализма (интеллектуализма) и романтизма (анти-интеллектуализма происходило регулярно въ теченіе всего XIX вка. Смна эта обусловливалась цлымъ рядомъ измненій въ соціальныхъ условіяхъ, въ разсмотрніе которыхъ мы не входимъ въ настоящихъ очеркахъ. И нынче, когда мы являемся свидтелями подобнаго рода перетасовки общественныхъ идеологій, мы невольно задаемся вопросомъ: съ какой новой формой романтизма суждено намъ встртиться на этотъ разъ?
И вотъ къ удивленію своему узнаемъ, что эта буржуазная интеллигентная молодежь — отнюдь не идетъ по стопамъ феодальной интеллигенціи (Шатобріанъ, Леопарди), искавшей въ романтик средневковья и въ готик католицизма убжища отъ ‘банкротства разума’. Но она не слдуетъ также по пути романтиковъ-разночинцевъ 40—’50 годовъ. (Гюго, Ж.-Зандъ, Мишлэ), пытавшихся примирить въ своихъ мечтаніяхъ о прошломъ и въ своихъ трепетно-боевыхъ надеждахъ на будущее раціонализмъ съ романтизмомъ… Новое, современное намъ поколніе отвергаетъ не только раціонализмъ, но и романтику, и заявляетъ опредленно: мы реалисты.
‘Современные молодые люди’ отнюдь не склонны отдыхать въ ‘мечтахъ о прошломъ’, они реалистичны, возведя утилитаризмъ въ теорію жизни. Раціонализму, какъ ‘безплодному умствованію’, они противопоставляютъ’ вкусъ къ длу, ‘къ реальному дйствію’, какъ формулируетъ Агатонъ основной мотивъ ихъ настроеній.
Нсколько выше я, между прочимъ, подчеркнулъ, что рчь здсь идетъ преимущественно о буржуазной молодежи. Этого обстоятельства не слдуетъ упускать изъ виду, ибо, несмотря на то, что она націоналистична, что она сильнйшимъ образомъ склоняется къ католицизму, ея идеалы, тмъ не мене, отнюдь не совпадаютъ съ идеалами роялистической молодежи, вышедшей изъ рядовъ аристократіи и группирующейся вокругъ ‘L’Action Franaise’. По выраженію Монтескью это два ‘антипода’, о чемъ онъ довольно убдительно распространяется въ стать подъ тмъ же заглавіемъ, посвященной книг Гастона Ріу III (L. Montesquouiu ‘Des Antipodes. ‘L’Action Franaise’. 10 Fevr. 1913).
Буржуазная молодежь, быть можетъ, и не слишкомъ противилась бы появленію ‘короля’ или новаго Бонапарта, но она ‘реалистична’ въ томъ смысл, что ее интересуетъ исключительно жизнь сегодняшняго дня. Въ области своихъ душевныхъ переживаній она вноситъ принципъ своей коммерческой эпохи: время — деньги. Ей нужны сейчасъ же вс блага жизни. И ей, конечно, чужда психологія ‘антипода’ Монтескью, меланхолично заканчивающаго упомянутую выше статью слдующими довольно-таки обезкураживающими строками: ‘Современный міръ утомляетъ насъ, мы безсильны понять его, и мы спасаемся и отдыхаемъ въ мечтахъ о прошломъ’.
Такого рода отношеніе къ современному бытію не можетъ быть сродни буржуазной молодежи, являющейся плотью отъ плоти этого бытія.
Эта молодежь антиинтеллектуалистична, но нашъ вкъ, съ которымъ она матеріально и психологически связана, и тепломъ жизни котораго она живетъ, слишкомъ раціоналистиченъ, чтобы реакція противъ интеллектуализма всецло потеряла раціоналистическій характеръ. Въ розоватомъ туман рабочелюбія, окружавшемъ мечтателей 40-хъ и 50-хъ годовъ, мыслимы были всякаго рода романтическія грезы. Но въ наше время опредлившейся, оголенной, классовой борьбы, въ нашъ вкъ величайшихъ техническихъ открытій и необычайнаго развитія естественныхъ наукъ, для романтики въ соціальной роли ‘насъ возвышающаго обмана’ остается все меньше мста. Республиканская романтика не можетъ боле увлечь молодежь буржуазнаго класса. За 40 съ лишнимъ лтъ своего существованія буржуазная республика доказала, что она не абстрактная идея, не символъ высшей справедливости, а только высшая политическая форма капиталистическаго строя, наиболе дешевая и выгодная для правящей буржуазіи и наиболе ярко разворачивающая картину непримиримости классовыхъ противорчій въ современномъ обществ.
Довольно вліятельный и своеобразный талантъ, какимъ является Шарль Пегью {Шарль Пегью (Charles Peguy) редакторъ-издатель извстнаго періодическаго изданія Lee cahiers de guinzaine, бывшій дрейфусаръ, нын соціалистъ-мистикъ и христіанинъ, не всегда рыцарски относящійся къ истин, но несомннно талантливый и вліятельный поэтъ и публицистъ.} въ своей любопытной книжк о ‘нашей молодежи’, тонко отмчаетъ, что республика въ ея глазахъ потеряла свое ‘мистическое значеніе’. ‘Все это поколніе молодежи, — говоритъ онъ,— совершенно чуждо республиканскому мистицизму’ (Charles Peguy ‘Notre jeunesse’, стр. 14).
Хотя подъ перомъ Шарля Пегью, какъ мистика, слова эти звучатъ нсколько буквально, но, тмъ не мене, въ нихъ скрыта вполн конкретная истина. Современная республиканская молодежь, выходящая изъ рядовъ буржуазіи, лишена того религіознаго энтузіазма, того почти мистическаго трепета, который вызывался однимъ лишь именемъ республики у поколнія, дравшагося на баррикадахъ 1848 года. Такого чувства современная буржуазная интеллигенція совершенно лишена, ибо въ ея отношеніяхъ къ республик, какъ и къ паук, ею руководитъ, по мткому выраженію Агатона, не жажда истины, а пользы. Эта жажда пользы и опредлила содержаніе ея новаго жизненнаго credo, т. е. упомянутаго выше реализма.
‘Нео-реализмъ’ отвергаетъ ‘вчные’ и ‘проклятые вопросы’,, онъ сводитъ вето идеологію къ задачамъ устроенія личнаго индивидуальнаго счастья, построеннаго на физическомъ усовершенствованіи, успхахъ личной карьеры и… возврат въ лоно какой-либо церкви, преимущественно католической, которая даетъ нчто опредленное, чего не можетъ дать ни наука, ни раціоналистическая философія, безпомощно бьющаяся въ предлахъ интеллектуалистическихъ категорій.
Агатонъ, суммируя отвты, полученные имъ въ анкет, формулируетъ въ слдующихъ врныхъ выраженіяхъ ихъ смыслъ: ‘Эти молодые люди читаютъ меньше старшихъ, они мене склонны къ идеологіямъ, они слдуютъ лишь за тми, кто указываетъ имъ опредленную линію поведенія, они заняты, главнымъ образомъ, личной карьерой и заботами о матеріальномъ обезпеченіи, дйствительность захватываетъ ихъ съ отроческихъ лтъ. Они женятся рано и охотно берутъ на себя новыя обязанности.
Утилитаризмъ?
Да, несомннно. Если подъ утилитаризмомъ понимать подведеніе итога реальнымъ выгодамъ своихъ поступковъ, но слово это отнюдь не обозначаетъ отказа отъ всякаго идеализма’ (стр. 105).
Въ чемъ же выразился ‘идеализмъ’ этихъ утилитаристовъ? Въ возврат къ религіи и въ увлеченіи націонализмомъ.
‘Лтъ пятнадцать тому назадъ,— поясняетъ Агатонъ,— интеллигентная молодежь подъ вліяніемъ университетскаго идеализма {Упоминаемый здсь ‘университетскій идеализмъ’ стоитъ краткаго примчанія. Дло въ томъ, что націоналисты всхъ оттнковъ ведутъ неустанную аттаку противъ школы Сорбонны, находящейся де подъ вліяніемъ нмецкой идеалистической философіи. Въ нмецкомъ происхожденіи кантіанства или гегеліанства они видятъ все зло, принесенное ‘самобытной’ французской наук республиканскими профессорами, навязывающими чуждыя французамъ нмецкія заморскія истины. Такимъ образомъ подъ видомъ борьбы съ Сорбонвой ведется все та же націоналистическая травля во имя самооытности. Das ist eine alte Geschichte doch bleibt sie immer neu.} и идей космополитической культуры увлеклась поголовно международнымъ соціализмомъ. Теперь же для нея не человчество, не универсъ, а нація является центромъ, вокругъ котораго все образуется и создается’ (стр. 94).
Т же перепвы встрчаемъ мы и въ книг Ріу и въ стать Эмиля Фагэ, развивающаго пространно ту мысль, что ‘единственный врный способъ погубить отечество, это оборвать связь между настоящими и ушедшими поколніями… добрый французъ поэтому долженъ быть традиціоналистомъ, ибо въ военной, въ религіозной, литературной и артистической слав своихъ предковъ онъ долженъ видть отечество’ (Е. Faguet. Aux coutes etc. стр. 51).
Мысли эти составляютъ весьма шумный лейтъ-мотивъ всей націоналистической агитаціи послднихъ лтъ.
Что касается возврата въ лоно религіи — еще одинъ необходимый элементъ ‘традиціи’ — то на немъ стоитъ вторично остановить вниманіе читателя, такъ какъ религіозные мотивы буржуазной молодежи носятъ нсколько иной характеръ, чмъ тотъ, который опредляетъ католицизмъ роялистовъ и адептовъ ‘интегральнаго идеализма’.
Выше пришлось указывать на утилитарный характеръ роялистскаго католицизма, такой же утилитарный характеръ иметъ и католицизмъ не-реалистовъ, но утилитаризмъ здсь иной, и къ чести роялистовъ надо сказать, что въ ихъ религіозной концепціи нтъ той трусости бытія, той мелкоотрывчатости и мыслебоязни, которое отличаетъ утилитарное католичество буржуазныхъ націоналистовъ и идущую за ними молодежь.
Моррасъ, Ребелль, Монтескью и ихъ соратники откровенно заявляютъ о томъ, что они, собственно говоря, не врятъ ‘ни въ охъ, ни въ чохъ, ни въ птичій грай’, ибо они римляне и эллины, поклонники завтовъ языческаго міра, и для нихъ, католицизмъ всецло связанъ съ ихъ политическими задачами. Но въ этомъ цинизм мысли и профанаціи вры виденъ размахъ людей, способныхъ соціально мыслить и дйствовать. Католицизмъ нуженъ для организаціи массъ, какъ Коптъ нуженъ для пріемлемости католицизма современнымъ человкомъ съ черезчуръ раціоналистическими мозгами,— politique d’abord! Это ясно и опредленно, цинично и откровенно-нагло, но это смло высказанная идея людей, такъ или иначе понимающихъ общественныя задачи.
Но націоналисты изъ буржуазіи? Зачмъ имъ понадобилось лоно католической церкви? Ради какихъ общественныхъ заданій? Увы, такихъ заданій нтъ, а есть, какъ я сказалъ, чисто индивидуалистическая мыслебоязнь, боязнь все тхъ же ‘вчныхъ проклятыхъ вопросовъ’, на которые, очевидно, ни наука, ни разумъ не Хаютъ ‘прямыхъ отвтовъ’. ‘Правило морали — поясняетъ Агатонъ — религіозная догма являются могущественными помощниками въ дятельной жизни. Желаніе постоянства боле властно у тхъ, кто дйствуетъ, чмъ у тхъ, кто думаетъ. Многіе считаютъ себя возвратившимися къ католицизму, потому что среди погибшихъ философскихъ системъ они видятъ лишь въ католицизм убжище, испытанное и продолжающее существовать’ (стр. 116). ‘Молодежь — говоритъ онъ дале — жаждетъ опредленнаго, она обрла вкусъ къ опредленному’ (got du dfinitif).
Утилитарный характеръ увлеченія католицизмомъ, проникнутый столь индивидуалистической нотой, конечно, не воспринимается молодежью такъ откровенно-примитивно, какъ это объясняетъ Агатонъ. Къ католицизму приходятъ ‘современные молодые люди’ чрезъ рядъ морализующихъ и философскихъ истинъ, которыя оправдываютъ образъ дйствій и систему врованій прозелитовъ… Такимъ духовнымъ первоисточникомъ для современной молодежи, возвращающейся къ католицизму, является философія Бергсона. Самъ Бергсонъ въ интервью съ сотрудникомъ ‘Le Gaulois’ категорически заявилъ, что ему чуждъ католицизмъ, но дло не въ его отрицаніи, а въ тхъ выводахъ, которые буржуазные нео-католики длаютъ изъ его философіи… Аристотель не могъ предвидть католицизма, но это не помшало отцамъ католической церкви найти у Аристотеля философское обоснованіе своимъ канонамъ и догматамъ. Бергсонъ не обосновывалъ нео-католицизма, но въ его философіи, подобно средневковымъ отцамъ церкви, нео-католики нашли свои аргументы.
Чмъ же философія Бергсона, пользующаяся такой популярностью нын во Франціи, въ особенности въ высшихъ классахъ, могла сослужить пользу католицизму? Прежде всего идеей личнаго Бога, которую пріемлетъ анти-интеллектуалистическая философія Бергсона.
Бергсонъ въ письм, напечатанномъ въ ‘Etudes’ отъ 20 февраля 1912 г., утверждаетъ, что идея личнаго Бога-Создателя вытекаетъ изъ его философіи. ‘Соображенія,— говоритъ онъ,— высказанныя въ моихъ ‘Непосредственныхъ данныхъ сознанія’ {По-русски издано подъ заглавіемъ: ‘Время и свобода воли’.}, приводятъ къ заключенію о дйствительной свобод воли, въ ‘Матеріи и памяти’, я надюсь, непосредственно указалъ на реальное существованіе духа, наконецъ, въ ‘Творческой эволюціи’ я показалъ фактъ существованія свободнаго творчества: изъ всего этого ясно вытекаетъ (se dgag nettement) идея свободнаго Бога-Творца, одновременно созидающаго матерію и жизнь, творческія усилія котораго выражаются въ жизни, въ эволюціи видовъ и созданіи человческихъ личностей Е. Roy. Une philosophie nouvelle Henri, Bergson, стр. 202.
Разсужденіе это всецло подтверждается и отвтами анкетъ: ‘Съ тхъ поръ, какъ я познакомился съ Бергсономъ, пишетъ одинъ, я сталъ христіаниномъ’.
‘Мы нашли точку опоры,— отвчаетъ прив.-доц. Памфилъ,— въ интеллектуальномъ мистицизм, какъ удачно на нашъ взглядъ опредляетъ онъ ученіе Бергсона. Нашъ патріотизмъ основанъ на глубокой интуиціи’ и т. д. и т. д.
Для заключенія я приведу очень яркую цитату изъ письма къ Агатону извстнаго педагога ‘сіониста’ и близкаго сотрудника Марка Санье по ‘Sillon’у’ — Анри де Рура, дающаго обликъ современнаго молодого интеллигентнаго буржуа.
Современный молодой человкъ, — пишетъ онъ,— не заставитъ пожалть насъ ‘объ интеллигентахъ’ дла Дрейфуса, этихъ сообщниковъ анархіи, пропагандистовъ антимилитаризма и антиклерикализма, жрецовъ Разума, Науки и Критическаго духа… Дти ныншняго поколнія, напротивъ, практичны, предусмотрительны, смлы, мало сантиментальны, тверды по отношенію къ другимъ, какъ и по отношенію къ себ. Они неохотно читаютъ, предпочитая при этомъ ‘L’Auto’ {L’Auto извстный спортивный журналъ.} журналу ‘La Revue de deux [Mondes’. Они лучше постигаютъ красоту автомобиля въ 60 лошадиныхъ силъ, нежели картины… Для нихъ жизнь’ — это борьба на кулакахъ (un beau combat coups de poings), въ которую они вносятъ выдержку, достойную похвалы, и жестокость боксера, желающаго побдить… А въ соціальномъ отношеніи? Я не думаю, чтобы молодые образованные люди питали слишкомъ много симпатій къ синдикализму. Они судятъ о синдикализм не по его предполагаемому будущему, а по его настоящему: анархизмъ рабочихъ, саботажъ, хроническія стачки, анти-милитаристская и нео-мальгузіанская пропаганда, парализованность, угроза порядку и ослабленіе отечества — вотъ что они видятъ въ современномъ синдикализм. Въ качеств ли хозяевъ или министровъ, я ручаюсь, что они не будутъ нжны съ ‘Генеральной Конфедеренціей Труда’, и не краснорчіе Жореса овладетъ ихъ умами. Очень возможно, если они побдятъ, что ихъ правленіе явится эпохой жестокой буржуазной реакціи (une dure raction bourgeoise), послдствій которой можно будетъ опасаться (Agathon, стр. 241).
Послднія событія въ жизни Франціи доказываютъ, что прогнозъ Анри де Рура оправдался прежде, чмъ онъ предполагалъ, но въ то же время, есть вс основанія думать, что Франція возстаетъ ужъ теперь противъ ‘буржуазной реакціи’ съ той же энергіей, съ какой она ужъ неоднократно подымалась противъ реакціи феодально-дворянской. Поскольку, однако, приведенная цитата суммируетъ настроенія молодой буржуазной интеллигенціи, она вполн врно обрисовываетъ душевное состояніе ‘избранныхъ молодыхъ людей’.
Націонализмъ буржуазный, какъ и націонализмъ дворянскій глубоко враждебенъ народнымъ массамъ. И для интеллигенціи, какъ дворянской, такъ и буржуазной во всхъ ньюансахъ ея духовныхъ переживаній народъ остается объектомъ использованія и той ‘низменной толпой’, которая волей судебъ обречена на трудовую жизнь во имя матеріальнаго благополучія и душевнаго равновсія тхъ, кто оказался волей рожденія и денегъ въ стан имющихъ привиллегію мыслить и управлять.