Илмари Юузе
Илмари Юузе
Эпизод из голодного 1867 года.
Илмари Юузе, Пяйвяринта Пиетари, Год: 1905
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Юузе отнюдь не был ученым человеком. Мальчиком он выслушивал в школе немало упреков и замечаний, потому что учение плохо давалось ему. Он попытался было уклониться от этих неприятностей тем, что перестал ходить в школу. Но попытка кончилась тем, что его привели в школу при содействии полиции. Перед тем, как приступить к чаше причастия, Юузе несколько лет подряд ходил учиться к пастору, потому что иметь дело с полицией казалось ему очень неприятно {В Финляндии, пока было мало школ, дети обучались грамоте у пастора. Неграмотные и незнающие основ веры не допускаются к причастию, к которому у лютеран подростки приступают, когда проявят известную зрелость.}. Нельзя сказать, чтоб ему не хватало доброго желания. Ведь он усердно старался уместить книжную премудрость в свою голову с помощью глаз, уст и указательного перста, так что нередко пот катился градом с его наморщенного лба. Наконец, его допустили к священной вечери, несмотря на то, что познания его мало чем отличались от тех, какие он имел, когда только еще приступал к учению.
Между тем Юузе уже успел превратиться в сильного, широкоплечего парня. Добывать себе хлеб, работая в людях, ему пришлось уже с десятилетнего возраста. Работу ему давали везде охотно, потому что Юузе трудился охотно и был добродушного нрава. Он получал скромную плату в качестве рабочего, но так как у него, подобно многим другим, сложилась скверная привычка тратить по воскресным дням то, что он скопил за неделю, то ему не удавалось завести себе приличного платья, в каком щеголяли другие парни.
Нехорошо человеку жить одному. Истина эта понемногу стала ясной и Юузе, и, когда ему стукнуло 24 года, он высватал себе в жены служанку, сироту без роду и племени, и бестрепетно обвенчался с нею.
Но раз появилась подруга жизни, надо было обзавестись и собственным очагом, чувствовать свою крышу над головою. Тогда Юузе пошел к Илмари и попросил у него разрешения расчистить клочок земли и поставить на ней свою хижину. Правда, земля у Илмари была похуже, чем у других собственников, но раз отец Юузе жил на ней, то и Юузе тоже как-то невольно потянуло на старое место, несмотря на то, что отец его погиб в тяжелой борьбе за существование. Контракт был заключен в самое короткое время, и вот Юузе получил участок довольно болотистой земли.
Тут он вскоре построил избушку, и не прошло года, как молодые очутились под собственным кровом. И вот Юузе стал пахать землю и выводить птенцов, которые появлялись на свет один за другим. В конце концов, они достигли того, что в годы доброго урожая им жилось недурно. Если своего хлеба не хватало, Юузе работал на деревне в качестве поденщика, ибо ему, как хорошему рабочему, всегда давали работу. Хоть он и не был ученый, как это явствует из первых строк нашего разсказа, но это не мешало ему любить жену и детей со всею силой доброго семьянина и, в свою очередь, быть любимым ими.
Но вот подошел ужасный 1867 год. Разумеется, на ниве Юузе посев померз, как и у всех соседей, и страшная нужда шагнула через порог его хижины. Работы не было нигде, даже за кусок черствого хлеба. Оставалось продавать из имущества то, без чего можно было обойтись, чтобы купить хоть сколько-нибудь муки, которую мешали с рубленой соломой, с толченой сосновой корой.
Но это не могло долго продолжаться, потому чтоб годину бедствия вещи шли задешево, ибо люди сами сидели без денег, а мука была страшно дорога, если ее вообще можно было достать.
Комитет о бедных делал, что мог, в целях смягчить нужду, но многого ли достигнешь с пустыми руками?
Время от времени и Юузе получал, в числе других, для своей семьи фунт чистого зерна, но могло ли хватить его для многолюдной семьи. Жена и дети тощали день это дня под рукой жестокого голода и скоро стали похожи на скелеты: тонкая кожа висела складками на костях, жизнь едва тлела в теле. ‘Только бы лето наступило скорее’, — вздыхал Юузе, — ‘летом наберешь травы и других растений, которые утолят голод лучше, чем сухая солома теперь зимой’.
Так боролись они с нуждой в надежде на лучшие времена.
Однажды Юузе опять пошел в комитет просить помощи. По указу правительства в селении, по примеру прочих, был учрежден дом для бедных.
— Нет, любезный, мы ничего не можем дать тебе, но детей своих ты можешь прислать сюда, здесь они по крайней мере каждый день получат пищу. Ты с женой, смотри сам, как бы вам перебиться,— так сказал ему заведующий.
Тяжко было выслушать такой совет, но лучшего не было в виду.
Со слезами на глазах привели родители шестерых старших детей в дом для бедных, младший ребенок, грудной, остался дома.
Они появились как раз в то время, когда разливали мучную похлебку. У кухонной двери толпились, едва держась на ногах, истощенные и слабые от голода люди, толпились так густо, что невозможно было протискаться. Сильные оттирали слабых, детей и стариков, и крики голодных висели в воздухе, так что не слышно было собственного голоса.
Юузе тоже теснился тут с деревянной чашкой в руках Он был посильнее прочих и потому, пробившись вперед, протягивал свою чашу из первых.
— Что! Такой здоровый парень, а туда же просит помощи! Здесь много других, нуждающихся сильнее!— так крикнула ему женщина, разливавшая похлебку.
— Да ведь я не для себя, ведь у меня же здесь шестеро ребяток, я хлопочу за них,— молил Юузе.
Шум и толкотня не стихали, по тут появился заведующий домом с несколькими помощниками, которые водворили порядок. Он разрешил спор Юузе с женщиной тем, что приказал наполнить его чашку…
Юузе принес чашку с похлебкой и позвал детей, И вот они окружили ее, жадно хлебая горячую жидкость и закусывая хлебом из оленьего моха.
— Папа с мамой, покушайте с нами,— закричали детки в один голос, едва принялись за еду и увидели, что родители их не принимают участия в ней.
— Не заботьтесь о нас, детки, кушайте спокойно, бедные ребятки,— ответил им Юузе со слезами на глазах.
Быстро очистили дети чашку, суп показался им праздничным блюдом — ведь он был из чистой ржаной муки и даже чувствовалось в нем присутствие мяса.
В заключение заведующий приказал налить похлебки и Юузе с женой и обещал им присматривать за детьми, чтобы их не затолкали в толпе.
Прошло еще несколько недель, и голодный тиф, обычный спутник нужды и голода, проложил себе путь в дом для бедных. Все обитатели его поочередно падали его жертвой. Рука смерти косила богатую жатву.
Юузе часто навещал детей в этом гнезде смерти, и, когда он увидел, как бледные тени одна за другой склонялись на ложе болезни и гибли, ему захотелось увести детей домой. Разрешение на то не заставило ждать себя, потому что при страшной смертности от свирепой болезни у всех руки были полны дела. Из детей Юузе еще никто не хворал, и потому была надежда, что, убрав их из дома для бедных, он отстранит от них руку смерти.
И вот дети в течение целой недели дома, как вдруг старший начинает жаловаться на боль в голове, в спине, спустя несколько дней дитя уже бредит и мечется в постели в приступах жестокой горячки. Очевидно, дитя заразилось в доме для бедных и носило зародыши болезни в себе. Один за другим дети и даже мать стали жертвой болезни, одного Юузе пощадила она.
Можно себе представить, как ему было тяжело день и ночь ухаживать за всеми больными, которых было восемь человек. Со двора Илмари ему приносили время от времени немного молока и хлеба из сосновой коры. Юузе варил из этого с примесью соли похлебку и пытался кормить ею больных, чтобы они не погибли от истощения. Сам он довольствовался коркой этого жалкого хлеба, которую глодал, макая ее в соль и запивая водою.
Две недели спустя помер маленький ребенок. Юузе обмыл трупик и поставил его в сенях. Через два дня скончалась и мать.
Этот удар сильно придавил его. Он думал и так и эдак, но нигде никакого выхода, ни откуда нет помощи. Ему оставалось только ходить за больными детьми, как он умел, одному пред лицом жестокой смерти.
Прошла третья неделя, и Юузе остался один: вся семья его лежала на полу, один подле другого, в пустых сенях. Сам Юузе так ослаб от страданий, горя, голода, от бессонных ночей, что был не в силах сам схоронить своих милых. Об этом позаботился комитет о бедных. И вот в один день во двор въехало двое саней, в каждом по четыре гроба, которые сколотили те обитатели дома бедных, которые еще шевелили руками. Покойников, завернутых в скудные лохмотья, уложили в них и увезли.
Юузе так ослаб, что не мог даже приподняться с постели, чтобы послать вслед своим милым прощальный взгляд. Но он сознавал, что происходило в доме, и тихонько всхлипывал в своей постели.
Отныне для Юузе погибли все надежды: дорогие его не дождались лета, от которого ждали спасения.
Он оправился было настолько, что мог сам топить печь, но кроме этой работы был бессилен делать что либо и большею частью лежал в постели. Никто не заботился о нем, ибо у всех во всей округе у самих не было пищи! Только от Илмари изредка приносили ему молока и кусок соснового хлеба. Слабость доходила у него до того, что он не мог даже варить себе похлебки, а просто разбавлял молоко водой, крепко присаливал его, пил соленую жидкость и глодал краюху. Если б хоть этой пищи перепадало ему ежедневно! Но ведь у Илмари тоже не было много запасов, чтоб давать на сторону, и часто дни тянулись за днями, когда Юузе не перепадало ни крохи. Голод неустанно терзал и точил его.
Иногда в избушку его заходили две женщины-соседки и помогали ему растопить печь — пищи они не могли дать ему, у них у самих ничего не было, но все же положение их было тем лучше, что они могли двигаться и делать кое что.
— Наверно, тебе порядком хочется есть?— спросила его как-то одна из них.
— Я сумел бы покушать, если б было что,— сказал Юузе,— но поможешь ли жалобами!
— Ах, как страшно, так сильно терпеть от голода!— заметила снова женщина.
— Увы, его чувствуешь слабее, когда хорошенько привыкнешь к нему и когда порою попадает в рот кроха, другая. Жизнь, вот что тяжко и лишено покоя. Пришло бы лето скорее… но горе и бессилие….— устало прошептал Юузе.
Раз женщины опять навестили его и принесли немного молока и соснового хлеба.
Юузе много благодарил их за милость и заметил, что сбережет эту пищу до того времени, когда у него ничего уже не будет.
— А если ты помрешь?— спросила одна.
— Я не боюсь смерти, пусть придет она… я надломленный, жалкий человек….— равнодушно ответил Юузе.
— Но куда ты попадешь после смерти?— спросила снова женщина, которой казалось необходимым позаботиться о его спасении.
— Я не ученый, но ведь известно, что есть две силы, которые заботятся о нашей душе, когда мы помираем, которая из них придет раньше, пусть берет мою душу, я не в силах противиться, а жить я не хочу,— ответил Юузе утомленным голосом.
Женщины в ужасе удалились от него. Спустя три дня, они вновь навестили хижину Юузе.
Они окликнули его с пожеланием доброго дня, но Юузе молчал. Они бросили взгляд на стул возле постели, где поставили в последнее свое посещение молоко и положили сосновый хлеб. Хлеб исчез, чашка стояла пустая. Они подступили к постели и убедились тут, что Юузе уже не было в живых. Глаза его светились в глазницах, как две стеклянных пуговицы. В левом кулаке он крепко сжал что-то, точно эта вещь казалась ему очень важной и необходимой. Они разжали руку: в ней было немного соли. Должно быть, Юузе, сосал ее, чтобы заглушить муки голода. На груди его лежала развернутой единственная книга, имевшаяся в доме, псалтырь, правая рука мертвеца лежала на ней, как будто хотела удержать ее.
Значит, в час последней борьбы ему показалось не так безразлично, какая сила придет прежде по его душу.