Идеалистический и позитивный методы в социологии, Кашкин Николай Сергеевич, Год: 1848 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПЕТРАШЕВЦЫ

СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ

РЕДАКЦИЯ П. Е. ЩЕГОЛЕВА

ТОМ ВТОРОЙ

СТАТЬИ, ДОКЛАДЫ, ПОКАЗАНИЯ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКВА * 1927 * ЛЕНИНГРАД

Н. С. КАШКИН.

ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ И ПОЗИТИВНЫЙ МЕТОДЫ В СОЦИОЛОГИИ ¹).

¹) Прочтено в собрании у Кашкина, зимою 1848 г. (Дело No 55, ч. 18-я, л. 12—18.)

В последний раз было сказано, что форма правления недостаточна, чтобы привести человека к осуществлению стремления его к счастью, это должно быть делом науки, но какой? Чтобы отвечать на этот вопрос, мы должны рассмотреть те различные науки, которые составляют область ведения человеческого. По принятому доныне разделению, все науки причисляются к двум главным категориям, к двум разрядам, имеющим между собой важное, характеристическое отличие: к наукам точным и неточным. Характеристическую особенность тех и других находят именно в том, что науки точные берут в основание факты из природы, истины непреложные, и потом, анализом и синтезом, выводят из фактов этих законы, которым эти факты подчинены, которыми они обусловлены, по которым они существуют именно так, а не иначе. Эти-то выводы, эти законы, соединенные в стройное целое и подкрепленные фактами, взятыми из природы, не подверженными сомнению, составляют теорию, науку. Так физика, астрономия и др. Науками же неточными называют те, которые в основание берут не факты из природы, непреложные, но или положения, взятые из одного разума, выдуманные, под которые потом стараются, для оправдания их, подвести факты из общественной жизни, предоставляя себе притом право и искажать их, если они не совсем подходят под их определения, или же самые факты общественной жизни (а не природы), т.-е. вытекающие из устройства общества так, как оно есть, так, как оно до сих пор осуществилось, проявилось, а не так, как оно должно бы осуществиться, проявиться, на основании законов природы. (Как пример первых мы можем взять политику, когда ученые, поставив в основание (из разума) превосходство одного образа правления пред другим, стараются фактами историческими и статистическими доказать это положение, поступая иногда недобросовестно, намеренно искажая факты или делая то же самое под влиянием увлечения, произведенного их же собственной идеей. Примером других может служить политическая экономия, где ученые, принимая в основание известные факты существующие и считая их только возможными, сравнением выбирают из них лучшие и на этом основании строят науку свою, не принимая в расчет того, что эти факты не суть единственно возможные, но суть результаты известных начал, и что под влиянием других начал, может быть, более верных, более близких общим законам природы, проявились бы другие факты, также более удовлетворительные, более совершенные, которые они упускают из вида.)

Основываясь на этом отличии, к точным наукам причисляют одни науки естественные, к неточным — нравственно-политические, которые все, по выражению Auguste Comte’а, определяются словом science sociale, наука общественная (‘Cours de politique positive’) {‘Cours de philosophie positive’. P. 1830—1842. Ред.}.

Разделение это кажется мне совершенно ложным, я думаю, что как естественные науки, так и наука общественная должны быть совершенно точными, иначе они бы не были науками. Я вижу противоречие между словами наука и неточная. В самом деле, что такое наука? Я определял себе науку как систематическое построение общих разумных выводов из оснований верных, непреложных. Этих-то оснований я и не вижу в общественной науке и потому не признаю за ней права гражданства между науками естественными, удовлетворяющими этому требованию разума. Науку, не имеющую в основании своем общих, непогрешимых истин, я назову не наукой, а фантазерством, гипотезою. Но это не приведет меня к отрицанию возможности этой науки, но только к тому заключению, что наука эта еще не созрела, что люди, искавшие ее, сбились с пути, искали ее не там, где могли найти ее. В самом деле, мы видим то же явление и в естественных науках. Ученые, наблюдая некоторые факты, представлявшиеся им в природе, думали открыть закон совершения этих фактов, они делали гипотезу, которую считали верною, принимали за закон, до тех пор, пока наблюдение других фактов, противоречащих этой гипотезе, не убеждало их в противном. Фактов переменить было нельзя, они точно существовали, были верны, оставалось переменить гипотезу, найти другой закон. Они не сомневались в существовании этого закона, в возможности открыть его, отбросив старую гипотезу, они продолжали труд, начинали снова искать другую. Не легко доставалась им истина, веками доходили они до нее, не без борьбы преодолевали они препятствия, сколько деятелей на почве науки погибло, не дошед до результата своих стремлений. Сколько было напрасных усилий, сколько уныния, сколько отчаяния, наконец, сколько жертв, сколько мучеников?— но не бесплодны были их усилия, не погибли для человечества их стремления, нашлись сильные груди, мощные натуры, которые выдержали борьбу и мало-помалу, постепенно истина открывает свое чело пред поклонниками своими. Не будем же предаваться отчаянью, не будем отрицать того, что еще не ясно для нас, но будем смело и неутомимо итти вперед, искать истину: честь и слава тому, кто найдет ее!.. Но первый шаг к познанию добра есть отрицание зла. Чтобы открыть истину, признаемся прежде, что мы находимся в царстве лжи, и восстанем против источников ее.

Зададим себе вопрос: к чему привели нас науки, называющие себя, как бы в сознание своего бессилия, неточными? Для более ясного рассмотрения разделим их на четыре главных отдела: метафизику, мораль, политику и политическую экономию.

Начнем с первой.

Мне кажется, что задачей метафизики было понять, определить природу человека, чтобы, на основании этого познания природы человека, определить и цель существования его, цель, к которой он должен стремиться как индивидуально, так и в массе, словом, определить природу человека и судьбы человечества.

Но выполнила ли метафизика задачу свою? На это можно положительно отвечать: нет. В противность другим наукам, стремящимся расширить круг деятельности своей, метафизика стеснила область свою, позволила другим наукам вторгнуться в сферу свою, занялась только определением некоторых способностей человека, как-то: perception, intuition, cognition, sensations, abstraction и проч. Здесь философы впали в погрешность: вместо того, чтобы наблюдать проявление этих способностей в природе Гегель сказал: понять то, что есть,— задача философии, ибо то, что есть — разум. Положив такое основание, что сделали философы? Они заперлись в свои кабинеты и там старались подметить процесс мышления своего. Они хотели исследовать орудие мышления своего этим же самым орудием, свой разум хотели понять и определить своим же разумом, одна и та же способность была в то же время и целью и средством их наблюдений, и предметом и орудием. Степенная, важно-глубокомысленная философия определила себе человека как мышление, науку признала целью, обобщая каждый вопрос, она выходила из жизни в отвлечение и оканчивала односторонним разрешением. Германские реформаторы, уничтожив в половине Германии католицизм, не выступили из области теологии и схоластических споров. ‘Наука есть наука, и единый путь ее — абстракция’,— это стих из Корана. Они на все отвечают громкими словами и вместо того, чтобы наполнить в самом деле пропасти, делящие сферы отвлеченные от действительных, противоречия в жизни и мышлении,— прикрывают их легкими тканями искусственной диалектической фиоритуры. Растягивать все сущее на одр формализма нетрудно для тех, кто не внемлет никакому протесту со стороны сущего.

Философов, с грехом пополам, можно оправдать только тем, что они себя первых обманывают своими фокусами. Они удовлетворились, покойны, дальше итти не могут: они не знают и не могут себе представить, что есть дальше. Взяв одни буквы, одни слова, они ими заглушили всякое сострадание, всякое теплое сочувствие. Они намеренно с усилиями поднялись на точку равнодушия ко всему человеческому, считая ее за истинную высоту: мертвое уничтожение в бесконечном считают они свободой и целью и, чем выше поднимаются в морозные сферы отвлечений, отрываясь от всего живого, тем покойнее себя чувствуют. Неизлечимо отчаянное положение их состоит в этом чрезвычайном довольстве, они со всем примирились, их взгляд выражает спокойствие, немного стеклянное, но невозмутимое изнутри, им осталось почивать и наслаждаться, прочее все сделано или сделается само собою. Им удивительно, о чем люди хлопочут, когда все объяснено, сознано, и человечество достигло абсолютной формы бытия, что доказало ясно тем, что современная философия есть абсолютная философия, а наука всегда является тождественно эпохе, но как ее результат, т.-е. по совершении в бытии {Это не выдумка, а действительно сказано в ‘Истории философии’ Baurhoffer’а, ‘Die Jdeen und Geschichte der Philosophie’ Leipzig 1838, последняя глава.}. Для них такое доказательству неопровержимо. Фактами их не смутишь — они пренебрегают ими. Спросите их, отчего при этой абсолютной форме бытия в Манчестере и Бирмингаме работники мрут с голода: они скажут, что это случайность. А дело в том, что факты им и не покоряются вовсе. Они, как китайский император, считают себя владетелями всего земного шара, что, однако-же, не мешает всему земному шару, за исключением Китая, вовсе не зависеть от него. Это стремленье поставить разум человека выше законов природы, из одного разума извлечь и создать такой общественный порядок, который бы вполне удовлетворил стремление человека к счастью, видим мы у всех философов. Это есть их главная погрешность. В этом причина их бессилия, в этом слабость, доводившая их иногда до смешного. Так, Cousin из общей формулы человечества чуть не выводил кривой шеи Александра Македонского.

Для примера возьмем Канта. Вот слова его: ‘Всякий отдельный человек имеет внутри себя, в душе своей, идеал нравственного совершенства, который он должен осуществить, но вместе с тем человек одарен побуждениями физическими, животными, которые влекут его ко злу, из этих различных стремлений вытекает антагонизм добра и зла как в отдельном человеке, так и людей в обществе, которое природа употребляет как средство развития способностей человека, как источник законного порядка в обществе’ {Trait publi en 1784, dont l’analyse se trouve dans le Conservateur, recueil publi en 1801 par Francois de Neufchateau (B. ‘Le Conservateur ou recueil de morceaux indits d’histoire de politique tirs des portefeuilles de N. Francois’, напечатан перевод сочинения Канта ‘Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltbrgerlicher Absicht’. (См. В. И. Семевский ‘Голос Минувшего’ 1913 г., No 4, стр. 177.) Ред.}.

Не противоречит ли это определение общему закону природы, по которому все потребности, все стремления, все страсти должны ужиться в гармоническом сочетании? Но есть ли этот дуализм, это понятие о борьбе доброго и злого начала в человеке, плод того ложного положения, которое хочет поставить разум человека выше законов природы?

Посмотрим далее.

‘Природа хотела,— говорит Кант,— чтобы все, что в человеке находится вне механического порядка его животного существования, он извлекал бы из самого себя, чтобы он не мог найти счастия, достигнуть совершенства, вне того счастия, того совершенства, которого он может достигнуть сам собою, которое он может найти одним собственным, разумом, очищенным от инстинкта’.

Здесь опять Кант ставит собственный, единичный разум человека выше общего разума природы, хочет, чтобы человек искал счастия и совершенства собственным разумом своим, не принимая в расчет того инстинкта, тех страстей, которые даны человеку общим, высшим разумом природы. Но где же источник единичного разума отдельного человека? Конечно, в высшем разумном существе, которое создало самого человека, и создало его не из одного разума, но дало ему и чувства, страсти. Откуда же взялась у человека дерзкая мысль ставить себя выше разума природы, создавшего его. присвоить рассудку монополию управления обществом и устранить, исключить из дележа власти страсти, получившие при создании его ровные с ним права на это управление? Из ложного положения, принятого философами, что разум есть единственный источник истины и добра, что он должен исключительно управлять человеком. Мне кажется, что, не изменив этого положения, мы никогда не дойдем, до совершенства и счастья.

Инстинкт человека, его страсти никогда не подчинялись и никогда не подчинятся разуму, из столкновения их всегда происходила и будет происходить борьба, а понятие борьбы противоположно понятию гармонии. Такое понятие прямо ведет к атеизму. Неверующий видит между людьми страдания, ненависть, нищету, притеснения, необразованность, беспрерывную борьбу и несчастия, ищет средства помочь всем этим бедствиям и, не нашед его, восклицает: ‘Если такова судьба человечества, то нет провидения, нет высшего начала!’. И напрасно священники и философы будут ему говорить, что ‘небеса провозглашают славу божию!’. Нет, скажет о’, страдания человечества гораздо громче провозглашают злобу божию. Чем более творение его — вся природа — выказывает его искусство, его мудрость, тем более он достоин порицания за то, что, имея возможность к этому, он не позаботился о счастии людей. К чему нам все это поразительное величие звездных миров, когда мы не видим конца нашим страданиям? Пускай. Но для чего делать это высшему разуму, создавшему всю вселенную? И какая ему честь в том, что он создал вселенную? Если все эти миры населены такими же несчастными созданиями, как и мы, то ему мало чести в том, что он умеет так размножать число несчастных, если же между ними есть населенные счастливыми существами, то мы должны только упрекать его в несправедливости к нам. Во- всяком случае мы можем скорее видеть в нем духа зла, нежели начало всего доброго и прекрасного!

И атеиста нельзя винить за такое мнение. Да разве не всякий день слепо верующие воссылают к богу хор упреков? Вся разница в форме, но какое дело богу до учтивой формы? Разве молитва, в которой его просят ю богатстве, о здоровье, о счастье,— не тот же косвенный упрек? Не есть ли это порицание за то, что он не дал богатства, не дал здоровья, не дал счастья? По моему мнению, неверующий поступает гораздо логичнее слепо верующего. И в самом деле, не разумнее ли отрицать вовсе существование всемудрого и всеблагого существа, нежели утверждать, что оно есть и всеблаго, но не хочет дать счастье стольким миллионам созданий своих, что оно всемудро — и не может изменить такого порядка, в котором бедный ежеминутно завидует изобилию богатого, раб—свободе господина, женщина — мужчине, дети — старикам и старики — детям, где один человек заставляет работать для себя другого человека то угрозой палки, то угрозой голодной смерти…

Но истина не в слепой вере, не в неверии, не в том, не в другом метафизическом учении: истина в природе. В ней высший разум начертал волю свою, и из природы человек должен перенести ее в свою жизнь, в свое общественное, устройство. Он научился открывать в естественных науках законы природы остается применить их к науке общественной. И когда он это сделает, человечество будет иметь закон счастья и совершенства, пока же он не осуществит воли высшего начала, творца своего, ясно начертанной в великой книге природы,— будет борьба, будет мрак, будет несчастье, царство зла и лжи.

Заключим прекрасными словами Искандера: ‘Вера в будущее — наше благороднейшее право, наше неотъемлемое благо, веруя в него, мы полны любви к настоящему’.

И эта вера в будущее спасет нас в тяжкие минуты отчаяния, и эта любовь к настоящему будет жива благими деяниями!

Н. С. КАШКИН.

ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ И ПОЗИТИВНЫЙ МЕТОДЫ В СОЦИОЛОГИИ 1).

Читайте также:

ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ И ПОЗИТИВНЫЙ МЕТОДЫ В СОЦИОЛОГИИ ¹).