С. М. Петров
С. М. Петров
Художественные произведения Пушкина
Художественные произведения Пушкина
—————————————————————————————
Художественные произведения Пушкина, Петров С. М., Год: 1960
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Великий реформатор русской литературы, Пушкин явился основоположником реалистической прозы, развитие которой в русской литературе XIX в. ознаменовалось величайшими художественными достижениями. Первые значительные опыты в области художественной прозы были предприняты Пушкиным, когда он уже был прославленным поэтом, но судьбы прозы в русской литературе рано привлекли его внимание. К 1822 г. относится критический набросок, в котором Пушкин формулирует свои требования к прозе: ‘Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат’ (‘О прозе’) [В дальнейшем все высказывания Пушкина из его критических и публицистических статей цитируются по т. 6 настоящего издания]. Состояние русской прозы Пушкину представлялось малоудовлетворительным. Признав, что лучшей является проза Карамзина, Пушкин замечает: ‘Это еще похвала небольшая’ (там же). В современной ему прозе Пушкину не нравилась манерность, как он насмписал — ‘изысканность тонких выражений’ вместо глубокой и оригинальной мысли, подмена простоты и ясности вычурным и напыщенным слогом. ‘Прелесть нагой простоты так еще для нас непонятна, что даже и в прозе мы гонимся за обветшалыми украшениями’ и стараемся ей ‘придать напыщенность’ — пишет Пушкин в заметке 1828 г. (‘В зрелой словесности приходит время…’, см. первоначальный вариант.)
Неудовлетворенность Пушкина отражала действительное состояние русской прозы в первую четверть XIX в. Повести Карамзина сыграли положительную роль в развитии русской литературы, но они были лишены народности и страдали дидактизмом. Проза сентименталистов во многом носила подражательный характер. Нравоучительные и историко-бытовые романы Нарежного не оказали заметного влияния на развитие русской прозы. Трагедии и комедии писались преимущественно стихами. В начале 20-х гг. наиболее значительным явлением русской прозы были романтические повести А. Бестужева. Бестужев был прав, отмечая, что он одним из первых в русской прозе ‘заговорил живым русским языком’, что его повести ‘служили дверьми в хоромы полного романа’. Но, сравнивая повести Бестужева 20-х гг. с повестями Карамзина и Жуковского, Белинский справедливо усматривал в них много общего. У Бестужева ‘романтическая кипучесть чувств была не более истинна, как и водяная чувствительность ‘Бедной Лизы’ и ‘Марьиной рощи’: та и другая были равно натянуты и неестественны, а народность состояла в одних именах’, — писал критик (В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., изд. АН СССР, т. V, стр. 298). Поэтика и стилистика повестей Бестужева близки к романтической поэме, на что указывал Пушкин. Время романтизма в русской литературе — это время господства поэзии.
Между тем развитию прозы, как художественной, так и научной, публицистической, Пушкин справедливо придавал громадное значение. Оно было необходимо для духовного роста русского общества, для развития русской национальной культуры. ‘Положим, что русская поэзия достигла уже высокой степени образованности, просвещение века требует пищи для размышления, умы не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения’, — пишет Пушкин в 1825 г., высказывая сожаление о том, что ‘ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись’ и что ‘проза наша так еще мало обработана’ (‘О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова’). Нимало не принижая значения поэзии, он вместе с тем борется против пренебрежительного отношения к ‘презренной прозе’, постепенно со все большей настойчивостью привлекая к ней внимание литературных кругов. У Пушкина вызывают интерес повести Бестужева. Вяземскому он пишет еще в феврале 1823 г.: ‘Ради Христа, прозу-то не забывай, ты да Карамзин одни владеют ею’.
Естественно, что проблема прозы, прежде всего художественной, стала для Пушкина и проблемой собственного творческого развития. Есть сведение, что еще в лицее юный поэт пробовал свои силы в прозе. К 1819 г. относится первый дошедший до нас прозаический опыт Пушкина — небольшой отрывок ‘Наденька’, примечательный характерными чертами будущего пушкинского прозаического стиля — точностью, лаконичностью и простотой слога. В годы ссылки Пушкин обращается к критической, публицистической (‘Заметки по русской истории XVIII века’) и мемуарной (‘Автобиографические записки’) прозе. Однако в области художественной прозы он начинает работать более настойчиво лишь во второй половине 20-х гг., когда в его творчестве уже торжествует реализм. К этому времени относится целый ряд замыслов и начинаний Пушкина-прозаика.
Летом 1827 г. Пушкин начинает писать исторический роман ‘Арап Петра Великого’.
В начале романа Пушкин дает выразительную и исторически верную картину быта высшего дворянского общества Франции первой четверти XVIII столетия. Пушкин подчеркивает экономический и моральный упадок беспечной и легкомысленной аристократии: ‘Ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени… Алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности, имения исчезали, нравственность гибла, французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей’. Версаль эпохи регентства является как бы иллюстрацией к тем размышлениям о причинах политических переворотов, которые возникали у Пушкина во время его работы над запиской ‘О народном воспитании’ (1826). И здесь, в романе, и позднее в заметках 30-х гг. о французской революции, и в стихотворении ‘К вельможе’ (1830), явившемся по своему историческому содержанию прямым продолжением картины, нарисованной в I главе ‘Арапа Петра Великого’, Пушкин развивает идею исторической закономерности французской революции и гибели старого порядка во Франции в конце XVIII в.
Картине упадка французского государства, моральной распущенности аристократии, беспечности герцога Орлеанского Пушкин противопоставляет в романе образ молодой, полной творческой силы петровской России, суровую простоту петербургского двора, заботы Петра о государстве.
Эпоха Петра раскрывается Пушкиным, главным образом, со стороны ‘образа правления’, культуры и нравов русского народа, или, как Пушкин писал в заметке ‘О народности в литературе’ (1826) — ‘обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу’. Пушкин стремился показать петровское время в столкновении нового со старым (семья боярина Ржевского), в противоречивом и порой комическом сочетании освященных веками привычек и новых порядков, вводимых Петром.
В образах Ибрагима и легкомысленного щеголя Корсакова Пушкин исторически верно намечает две противоположные тенденции в развитии дворянского общества, порожденные Петровской реформой, те два типа русского дворянина, о которых позднее писал Герцен, облик которых освещен Толстым в ‘Войне и мире’. По стремлениям своего духа и по смыслу своей деятельности Ибрагим является наиболее ранним представителем того немногочисленного просвещенного и прогрессивного дворянства, из среды которого в последующие эпохи вышли некоторые видные деятели русской культуры.
Интерес и внимание Пушкина к личности и реформам Петра I имели политический смысл и значение.
В изображении Петра I Пушкин развил основные мотивы ‘Стансов’ (1826) (‘На троне вечный был работник…’ и ‘Самодержавною рукой он смело сеял просвещенье…’). Облик Петра I Пушкиным освещается в духе того идеала просвещенного, устанавливающего разумные законы, любящего науку и искусство, понимающего свой народ правителя, который рисовался воображению Гольбаха и Дидро, а в русской литературе до Пушкина — Ломоносову и Радищеву. Демократичность Петра, широта его натуры, проницательный, практический ум, гостеприимство, добродушное лукавство, воплощали, по мысли Пушкина, черты русского национального характера. Белинский справедливо заметил, что Пушкин показал ‘великого преобразователя России, во всей народной простоте его приемов и обычаев’ (В. Г. Белинский, т. VII, стр. 576).
Позднее, в ‘Истории Петра’, Пушкин более критически подошел к личности и деятельности Петра I. В ‘Арапе Петра Великого’ подчеркивая простоту и гуманность Петра, Пушкин полемизировал с тем официальным помпезным его изображением, которое импонировало Николаю I.
Пафосом ‘Арапа Петра Великого’ является прославление преобразовательной, созидательной деятельности Петра I и его сподвижников. Тема Петра входит в творчество поэта в тесной связи с декабристской идеей прогрессивного развития России в духе ‘народной свободы, неминуемого следствия просвещения’, — как писал Пушкин еще в 1822 г. в ‘Заметках по русской истории XVIII века’.
Рассматривая ‘Арапа Петра Великого’ на фоне исторической беллетристики 30-х гг., Белинский писал: ‘Будь этот роман кончен так же хорошо, как начат, мы имели бы превосходный исторический русский роман, изображающий нравы величайшей эпохи русской истории… Эти семь глав неконченного романа, из которых одна упредила все исторические романы гг. Загоскина и Лажечникова, неизмеримо выше и лучше всякого исторического русского романа, порознь взятого, и всех их, вместе взятых’ (там же). ‘Арап Петра Великого’ остался незавершенным, но написанные главы показывают, что художественно-историческая проза Пушкина с самого начала развивалась по пути реализма и народности. Пушкин равно далек и от моралистического подхода к историческому прошлому, который был присущ сентименталистам, и от романтических ‘аллюзий’, применений характеристики исторических лиц и событий к современной политической обстановке. Конкретно-историческое изображение национального прошлого, верность исторических характеров, рассмотрение действительности в ее развитии, — те принципы историзма, которые были выработаны Пушкиным в работе над ‘Борисом Годуновым’, — нашли свое художественное воплощение и в ‘Арапе Петра Великого’, первом в русской литературе опыте реалистического исторического романа.
Одновременно Пушкин ищет тему для романа о современности. Подходивший к концу ‘Евгений Онегин’ все больше становился для него романом о прошлом, хотя и недавнем, слишком большой рубеж между первой и второй половиной 20-х гг. в развитии русского общества положило 14 декабря 1825 г. К тому же это был роман в стихах, Пушкин ощущал, по его словам, ‘дьявольскую разницу’ между стихотворной и прозаической формой романа. В 1829 г. он начинает писать ‘Роман в письмах’, время действия которого совпадало с временем его написания. Это был смелый замысел. В романе Пушкин сопоставляет светские нравы конца 20-х гг. с идеалами и понятиями предшествующего периода в развитии русского общества. Герой романа Владимир, характеризуя образ жизни своего друга, типичный для минувшей эпохи, пишет ему: ‘Твои умозрительные и важные рассуждения принадлежат к 1818 году. В то время строгость правил и политическая экономия были в моде. Мы являлись на балы, не снимая шпаг, — нам было неприлично танцевать и некогда заниматься дамами. Честь имею донести тебе, теперь это все переменилось. Французский кадриль заменил Адама Смита, всякий волочится и веселится как умеет. Я следую духу времени, но ты неподвижен, ты ci-devant, un homme стереотип. Охота тебе сиднем сидеть одному на скамеечке оппозиционной стороны’. Все эти перемены в духе времени Пушкин наблюдал в период своего пребывания в Москве и Петербурге после ссылки. Перемены эти действительно были весьма разительны, Пушкин видел упадок в духовном и нравственном развитии дворянского общества. Вместе с тем он стремился понять и отобразить в своем творчестве судьбу оппозиционного одиночки, связанного с эпохой декабристов.
Пушкина глубоко волновали затронутые в романе темы о положении дворянства и его отношении к крестьянству, о ‘небрежении’, в котором помещики оставляют своих крестьян, о старой и новой русской аристократии, об обязанностях дворянина. Он развивает их в ‘Разговоре о критике’, в заметках о русском дворянстве, в ‘Истории села Горюхина’. Некоторые мотивы ‘Романа в письмах’ Пушкин использовал в ‘Повестях Белкина’.
Для своего замысла прозаического романа о современности Пушкин избирает старую, восходящую еще к ‘Новой Элоизе’ Руссо эпистолярную форму. В годы ссылки он в совершенстве овладел эпистолярным искусством. Собственные письма поэта оказались творческой лабораторией, в которой выращивалась его проза. Однако можно предположить, что эпистолярная форма показалась затем Пушкину недостаточно свободной для широкого и объективного изображения действительности, кроме того, она напоминала всем тогда еще памятную манеру сентименталистов, он не стал продолжать роман в письмах.
Само обращение Пушкина к жанру прозаического романа соответствовало основным тенденциям развития западноевропейской и русской литературы того времени. Жанр романа приобретал все большее значение, широко раскрывая личную жизнь и внутренний мир человека в связи с жизнью социальной, с общественными отношениями. ‘Роман преимущественно перед другими родами сочинений пользуется всеобщей любовью и потому действует сильнее на народные нравы’, — отмечал в 1828 г. ‘Московский вестник’ (часть 7, стр. 169).
Пушкин одним из первых почувствовал необходимость развития в русской литературе романа и повести. Еще в период 1822—1825 гг. он настойчиво советует Вяземскому и Бестужеву обратиться к жанру романа. В августе 1827 г. в письме к Погодину, одному из редакторов близкого ему тогда ‘Московского вестника’, Пушкин прямо указывает, что повести ‘должны быть непременно существенной частию журнала, как моды у ‘Телеграфа’. По мнению Пушкина, а затем Белинского, роман являлся также одной из наиболее доступных, наиболее демократических художественных форм. Пушкин даже приравнивал в этом смысле роман к басне. ‘Басни (как и романы), — пишет он в 1830 г., — читает и литератор, и купец, и светский человек, и дама, и горничная, и дети’ (‘Опровержение на критики’). Эту же мысль Пушкин повторяет и в 1836 г. в ‘Письме к издателю’, — отмечая, что ‘повести и романы читаются всеми и везде’. ‘Наш век — век романа’, — пишет и Белинский.
Определяя сущность современного ему романа, Пушкин писал в 1830 г.: ‘В наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую на вымышленном повествовании’ (‘Юрий Милославский, или Русские в 1612 году’).
Существенную особенность романа своего времени Пушкин видел, прежде всего, в принципе историзма. Этим роман XIX в. действительно глубоко отличался от старинного романа, которому как раз и недоставало изображения жизни в историческом духе. Другую существенную черту реалистического романа Пушкин видел во всестороннем изображении жизни и характера человека: ‘Прежние романисты, — читаем у Пушкина в статье ‘Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности…’ (1836), — представляя человеческую природу в какой-то жеманной напыщенности, награда добродетели и наказание порока были непременным условием всякого их вымысла, нынешние, напротив, любят выставлять порок всегда и везде торжествующим и в сердце человеческом обретают только две струны: эгоизм и тщеславие. Таковой поверхностный взгляд на природу человеческую обличает, конечно, мелкомыслие и вскоре так же будет смешон и приторен, как чопорность и торжественность романов Арно и г-жи Котен. Покамест он еще нов, и публика, т. е. большинство читателей, с непривычки видит в нынешних романистах глубочайших знатоков природы человеческой’. Но эта ‘словесность отчаяния’ (как назвал ее Гете)… — продолжает дальше Пушкин, — давно уже осужденная высшею критикою, начинает упадать даже и во мнении публики’.
Существенное отличие современного романа от старинного романа и романа новейшей романтической школы Пушкин, следовательно, усматривал в историзме, объективности и всесторонности в изображении жизни общества и человека. В этом отношении поэта немногое удовлетворяло в литературе его времени. Он выделил роман ‘Адольф’ Констана и еще два-три романа, ‘в которых отразился век и современный человек изображен довольно верно’.
Расцвету романа в русской литературе предшествовало развитие повести.
С начала 30-х гг. повесть постепенно занимает ведущее место в прозе журналов и альманахов. Как авторы повестей, выдвигаются молодые писатели: Н. А. Полевой, М. П. Погодин, Н. Ф. Павлов, В. Ф. Одоевский. Своего расцвета достигает проза А. Бестужева-Марлинского, по словам Белинского ‘зачинателя русской повести’. В творчестве этих писателей преобладал романтизм.
Вступление Пушкина в прозу по существу также начинается с повести. Осенью 1830 г. в Болдино он пишет пять повестей: ‘Гробовщик’, ‘Станционный смотритель’, ‘Барышня-крестьянка’, ‘Выстрел’, ‘Метель’, объединенных в цикл ‘Повести Белкина’. Пушкин публикует их анонимно, не надеясь на успех, настолько они отличались от популярной тогда романтической и дидактической прозы.
В конце октября 1831 г. повести вышли в свет, по свидетельству Белинского, ‘холодно принятые публикою и еще холоднее журналами’ (Белинский, т. VII, стр. 577). Н. Полевой, например, отозвался о ‘Повестях Белкина’, как ‘о фарсах, затянутых в корсет простоты без всякого милосердия’ (‘Московский телеграф’, 1831, 21, ноябрь, стр. 256). Пушкина все это не смутило. Сохранился интересный рассказ о разговоре поэта с одним его знакомым — П. И. Миллером. На вопрос Миллера: ‘Кто этот Белкин?’ — Пушкин отвечал: ‘Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно’ (‘Русский архив’, 1902, кн. III, стр. 234).
‘Повести Белкина’ явились в печати первым реалистическим произведением русской прозы. Наряду с традиционной тематикой из дворянско-усадебного быта (‘Барышня-крестьянка’) Пушкин выдвигает в них демократическую тему маленького человека (повесть ‘Станционный смотритель’), предваряющую собой ‘Шинель’ Гоголя.
‘Повести Белкина’ явились полемическим откликом Пушкина на основные течения современной ему русской прозы. Правдивостью изображения, глубоким проникновением в характер человека, отсутствием всякого дидактизма ‘Станционный смотритель’ Пушкина клал конец влиянию сентиментально-дидактической повести о маленьком человеке типа ‘Бедной Лизы’ Карамзина. Идеализированные образы, нарочито созданные в дидактических целях сюжетные ситуации сентиментальной повести сменяются реальными типами и бытовыми картинами, изображением подлинных радостей и горестей жизни. Глубокий гуманизм повести Пушкина противостоит отвлеченной чувствительности сентиментальной повести. Манерный, впадающий в нравоучительную риторику язык сентиментальной повести уступает место простому и бесхитростному повествованию, вроде рассказа старика смотрителя о его Дуне. Реализм приходит на смену сентиментализму в русской прозе.
В ‘Повестях Белкина’ Пушкин выступает и против романтического шаблона в повествовательной прозе конца 20-х гг. В ‘Выстреле’ и ‘Метели’ необычные приключения и эффективные романтические ситуации и коллизии разрешаются просто и счастливо, в реальной обстановке, не оставляя места никаким загадкам, без мелодраматических концовок, которые были так популярны в произведениях романтизма. В ‘Барышне-крестьянке’ казавшийся романтическим герой, носивший даже перстень с изображением черепа, оказывается простым и добрым малым, находящим свое счастье с милой, но обыкновенной девушкой, а ссора их отцов, не породив ничего трагического, разрешается добрым миром. Вместе с тем Пушкина привлекают и сильные личности. В 1834 г. он пишет повесть ‘Кирджали’, об одном из участников греческого восстания 1821 г. Но и в изображении героического Пушкин чуждается романтической приподнятости, какой бы то ни было идеализации и тем более мелодраматизма.
Еще более полемична повесть ‘Гробовщик’. Всевозможные чудесные и таинственные ситуации романтических баллад и повестей, связанные с загробным миром, сведены к сновидениям подвыпившего Адрияна. Гробы именуются здесь просто ‘деревянными ящиками’, а их хозяин оказывается обыкновенным человеком, не обладающим никакими сверхъестественными свойствами. Таинственное становится комическим, теряя весь свой романтический ореол. В реалистическом изображении быта ремесленника, проживающего у Никитских ворот в Москве, в прозаическом облике самого Адрияна с его профессиональными словечками уже содержится зародыш художественной манеры будущей ‘натуральной школы’.
В ‘Повестях Белкина’ рельефно выявились все особенности поэтики и стилистики пушкинской художественной прозы. Пушкин выступает в них как превосходный новеллист, которому равно доступны и трогательная повесть, и острая по сюжету и перипетиям новелла, и реалистический очерк нравов и быта. Художественные требования к прозе, которые были формулированы Пушкиным в начале 20-х гг., он реализует теперь в своей собственной творческой практике. Ничего ненужного, одно необходимое в повествовании, точность в определениях, лаконичность и сжатость слога.
Все стороны жизненного содержания: нравы, быт, психология персонажей, описания, бытовые детали, — все дается с тонким чувством меры. Пушкин не углубляется в психологический анализ, играющий столь существенную роль в прозе Лермонтова. Не увлекается он и бытовыми описаниями, что будет присуще Гоголю. Л. Н. Толстой, оценивая прозу Пушкина, писал П. Д. Голохвастову в апреле 1873 г.: ‘Давно ли Вы перечитывали прозу Пушкина? Сделайте мне дружбу — прочтите сначала все ‘Повести Белкина’. Их надо изучать и изучать каждому писателю. Я на днях это сделал и не могу Вам передать того благодетельного влияния, которое имело на меня это чтение’ (Л. Н. Толстой, О литературе, М. 1955, стр. 144).
Воспользовавшись материалами своего путешествия в Закавказье, Пушкин в противовес сентиментальным путешествиям и экзотическим описаниям, которыми увлекались писатели-романтики, создает реалистические очерки ‘Путешествие в Арзрум’, где дает лаконичное и точное изображение всего виденного.
Пушкинские пейзажные и бытовые зарисовки передают самое существенное, самое главное в изображаемом явлении, в них нет никаких излишних деталей, Пушкину не нравится ‘близорукая мелочность’ описаний французских романистов. Он отвергает манерную изысканность и чопорность сентименталистов и пышный, насыщенный метафорами слог романтической прозы, ее живописные эффекты. Принцип ‘нагой простоты’ Пушкин во всем проводит строго последовательно. Он всегда сдержан и избегает всего, что могло бы показаться поэзией в прозе.
В 1831 .г. Пушкин снова обращается к историческому роману.
На Западе исторический роман уже приобрел к тому времени огромную популярность. Романы Вальтера Скотта получили мировую известность, его влияние плодотворно сказалось не только в литературе, но и в исторической науке. Вслед за Вальтером Скоттом в жанре исторического романа начинают писать крупнейшие мастера западной литературы — Бальзак, Стендаль, Мериме, Виктор Гюго во Франции, Манцони в Италии, Ф. Купер — в США. Всеобщее увлечение историческим романом современники объясняли характером самой эпохи, наступившей после драматического финала наполеоновской эпопеи. В одной из журнальных статей 30-х гг. читаем:. ‘Раньше довольствовались при знакомстве с историей рассказами о сражениях и победах, теперь же, ‘вопрошая прошлое’, хотят вникнуть в ‘самые мельчайшие подробности внутренней жизни’. Именно этому интересу к ‘внутреннему’, ‘повседневному’ или, как выразился Пушкин в заметке о Вальтере Скотте, ‘домашнему’ в истории, и отвечал реалистический исторический роман начала XIX в. Его популярность связывалась с демократическим движением того времени, с развитием национально-исторического самосознания народов, с подъемом общественного интереса к проблемам истории.
С нарастающим успехом читались романы Вальтера Скотта и в России. Переводы его произведений начались с 1820 г. Пушкин высоко ценил романы Вальтера Скотта. Влияние его он находил еще в повестях Бестужева.
Понятно, какой огромный интерес должны были вызвать у русской читающей публики исторические романы, посвященные своей родной, национальной истории. ‘Публика… была увлечена страстью нашего века к романам… Зная чужое, русские читатели хотели видеть и знать свое’, — отмечалось в ‘Московском телеграфе’ в 1830 г. Неслыханный успех выпал на долю первого исторического романа М. Н. Загоскина ‘Юрий Милославский, или Русские в 1612 году’, появившегося в 1829 г. Его читала вся грамотная Россия. Пушкин с похвалой отозвался о романе Загоскина. ‘Недавно исторический роман обратил на себя внимание всеобщее’, — замечает он в 1830 г. (‘0 новейших блюстителях нравственности’). Мысль о создании русского исторического романа уже несколько лет занимала поэта. По возвращении из ссылки в Москву он говорил своим друзьям: ‘Бог даст, мы напишем исторический роман, на который и другие полюбуются’. (См. П. В. Анненков. Материалы для биографии А. С. Пушкина. СПб. 1873, стр. 191.) ‘Арап Петра Великого’ остался незавершенным. Теперь Пушкин обращается к более близкой эпохе, летом 1831 г. он начинает писать исторический роман ‘Рославлев’ на тему об Отечественной войне 1812 г.
Одним из поводов к написанию ‘Рославлева’ явился роман М. Н. Загоскина ‘Рославлев, или Русские в 1812 году’, вышедший в 1830 г. Роман этот вызвал недовольство Пушкина искажением исторической обстановки 1812 г., попыткой бросить тень на передовую дворянскую интеллигенцию. Пушкин находил, что в ‘Рославлеве’ Загоскина нет истины ни в одной мысли, ни в одном чувстве, ни в одном положении, хотя и отмечал в нем занимательность повествования. Однако замысел пушкинского ‘Рославлева’ был связан с давним и глубоким интересом поэта к войне 1812 г., в которой Пушкин видел ‘величайшее событие новейшей истории’. Еще в 1829 г. он задумывает прозаическое произведение, связанное с эпохой 1812 г. (См. отрывок: ‘В начале 1812 года полк наш стоял…’) Интерес Пушкина к событиям Отечественной войны обострился в 1831 г. в связи с тем, что французская печать призывала в то время к новой войне против России.
Работа над ‘Рославлевым’ является важным этапом в развитии пушкинского исторического романа.
В журнальных статьях 1829—1831 гг. при обсуждении романов Загоскина ставился вопрос о том, ‘может ли народ быть героем исторического романа?’. В ‘Рославлеве’ Загоскин показал народ, но только как пассивную силу, как послушную паству, ведомую своим пастырем — крепостническим дворянством во главе с монархом. Совершенно иной образ народа нарисовал в своем романе Пушкин.
В момент нашествия врага, в момент грозной опасности ‘народ ожесточился, — отмечает Пушкин. — Светские балагуры присмирели, дамы вструхнули… Все закричали о Пожарском и Минине и стали проповедовать народную войну, собираясь на долгих отправиться в саратовские деревни’. Роль народа в событиях 1812 г. ярко раскрыта Пушкиным в этом противопоставлении патриотического ожесточения народных масс трусливому ‘саратовскому патриотизму’ большинства дворянства.
Выразителем патриотических чувств народа является в ‘Рославлеве’ Полина. Ее образ — мужественной и решительной патриотки, сумевшей понять и высоко оценить героический подвиг народа, борющегося за независимость родины, вносит существенное дополнение в галерею образов русских женщин, созданных Пушкиным. Пафос жизни Полины — любовь к родине, которой она подчиняет и свои личные чувства. ‘Ты не знаешь? — сказала мне Полина с видом вдохновенным, — твой брат… он счастлив, он не в плену — радуйся: он убит за спасение России’.
Полина готова отдать и свою жизнь за родину. Весь психологический склад Полины — ‘необыкновенные качества души и мужественная возвышенность ума’, ее отношение к светской жизни, наконец ее идеи — все это было свойственно той передовой дворянской молодежи, общественное пробуждение которой началось с 1812 г.
Пушкинские зарисовки быта и настроений московского аристократического дворянства эпохи войны с Наполеоном нашли свою дальнейшую разработку и развитие в романе ‘Война и мир’ Толстого.
После революции 1830 г. во Франции и новой полосы крестьянских волнений в России реализм Пушкина развивается на основе все более глубокого понимания поэтом социально-классовой обусловленности личности человека. Реалистический метод Пушкина сочетает историзм с глубоким пониманием роли общественных различий, имеющих огромное значение для формирования личности человека, его образа мыслей. Социологический принцип в прозе Пушкина особенно ощутим уже в ‘Пиковой даме’, написанной в 1833 г. во вторую Болдинскую осень. В повести звучит тема большого города с его социальными различиями. Индивидуализм Германна, ‘наполеоновские’ стремления пушкинского героя к возвышению, к власти, развитая еще в ‘Скупом рыцаре’ тема жестокого и губительного влияния золота на человека — все это черты новых буржуазно-капиталистических отношений, вторгавшихся в русскую дворянско-крепостническую действительность. Пушкин проницательно показал порождаемые ими психологические драмы.
‘Пиковая дама’ — это типично ‘петербургская повесть’, предваряющая петербургские повести Гоголя и такие романы Достоевского, как ‘Подросток’ и особенно ‘Преступление и наказание’ (образ Германна — образ Раскольникова). Сам Достоевский говорил одному из своих знакомых: ‘Мы пигмеи перед Пушкиным, нет уж между нами такого гения! Что за красота, что за сила в его фантазии. Недавно перечитал я его ‘Пиковую даму’. Вот фантазия!.. Тонким анализом проследил он все движения Германна, все его мучения, все его надежды, и, наконец, страшное, внезапное поражение’. С огромной силой выявились в ‘Пиковой даме’ глубина и вместе с тем сжатость и строгость пушкинского психологического анализа, стройность и логичность фабулы, драматизм без всяких нарочитых эффектов, присущих романтической повести 30-х гг., точность и лаконичность стиля.
По социальной остроте к ‘Пиковой даме’ примыкает замысел повести из немецкой жизни ‘Марья Шонинг’ (1835), на необычную для русской литературы того времени тему трагической судьбы девушки из бедной рабочей среды.
Во время поездки в Болдино в 1830 г. Пушкин был свидетелем крестьянских волнений. Он живо чувствовал антикрепостнические настроения народа. ‘Народ подавлен и раздражен’, — писал он своей приятельнице, дочери фельдмаршала Кутузова Е. М. Хитрово. В ‘Заметках о холере 1831 года’ Пушкин записывает: ‘Народ ропщет…’ В августе 1831 г., глубоко потрясенный крестьянскими восстаниями и жестокими, беспощадными расправами с восставшими, Пушкин писал Вяземскому: ‘Когда в глазах такие трагедии, некогда думать о собачьей комедии нашей литературы’.
В последние годы жизни Пушкина крестьянская тема становится центральной и в публицистической и в художественной его прозе. Еще в Болдине он начинает ‘Историю села Горюхина’, сатирическое повествование, в котором намеревается показать постепенный упадок крепостной деревни, обнищание крестьянства, произвол помещиков и их управителей, крестьянский бунт. Само название села Горюхина перекликается с названием деревни ‘Разоренной’, описанной Радищевым. Работа Пушкина над ‘Историей села Горюхина’ прекратилась, трудно было провести через царскую цензуру это антикрепостническое произведение, по яркости и остроте предваряющее сатиру Салтыкова-Щедрина.
В 1832 г. Пушкин начинает писать роман ‘Дубровский’, в котором с большой остротой ставится вопрос о взаимоотношениях крестьянства и дворянства.
В основу сюжета ‘Дубровского’ положен сообщенный Пушкину его другом П. В. Нащокиным эпизод из жизни одного ‘белорусского небогатого дворянина по фамилии Островский (как и назывался сперва роман), который имел процесс с соседом за землю, был вытеснен из имения и, оставшись с одними крестьянами, стал грабить сначала подьячих, а потом и других. Нащокин видел этого Островского в остроге’. (‘Рассказы Пушкина, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851—1860 годах’, М. 1925, стр. 27.)
Время действия романа относится, по-видимому, к 10-м гг. XIX в. ‘Дубровский’ замечателен прежде всего широкой картиной помещичьего провинциального быта и нравов. ‘Старинный быт русского дворянства в лице Троекурова изображен с ужасающею верностью’, — указывает Белинский (т. VII, стр. 577). Исторически Троекуров — типичное порождение феодально-крепостнической действительности екатерининского времени. Его карьера началась после переворота 1762 г., приведшего Екатерину II к власти. Противопоставляя знатному и богатому Троекурову бедного, но гордого старика Дубровского, Пушкин раскрывает в романе судьбу той группы родовитого, но обедневшего дворянства, к которой по рождению принадлежал он сам.
Новое поколение провинциальной поместной аристократии представлено образом ‘европейца’ Верейского.
Сатирическими красками в романе обрисовано ‘чернильное племя’ продажных чиновников-крючкотворов, ненавистных крепостным крестьянам не меньше, чем Троекуров. Без этих исправников и заседателей, без образа трусливого, равнодушного к нуждам народа кистеневского попа картина помещичьей провинции начала XIX в. была бы неполной.
Особенной остроты роман Пушнина достигает в изображении настроений крепостных крестьян. Пушкин не идеализирует крестьянство. Он показывает, что феодальные нравы развращали некоторых дворовых, становившихся холопами. Но Пушкин показывает и крепостных крестьян, враждебно настроенных против помещиков и их прихвостней. Такова фигура кузнеца Архипа, расправляющегося с судом по собственной воле и вопреки желанию Дубровского. На просьбу разжалобившейся Егоровны пожалеть погибающих в огне приказных он твердо отвечает: ‘Как не так’, — и после расправы заявляет: ‘Теперь все ладно’.
С бунтарски настроенными крестьянами Пушкин сближает дворянина-бунтаря, разоренного и одинокого Дубровского. Романтический образ бунтаря-протестанта против рабства и деспотизма приобретает у Пушкина конкретное социальное содержание. Герой романа — отщепенец в помещичьей среде. Однако поэт не делает Дубровского единомышленником крестьян, он подчеркивает личные мотивы его бунтарства. Когда Дубровский узнает, что Маша замужем за Верейским, он покидает своих товарищей, заявляя им: ‘Вы все мошенники’. Крепостной массе он остается чуждым.
По жанровым признакам ‘Дубровский’ — историко-бытовой роман. Но образ Дубровского обрисован Пушкиным в известной степени в традициях авантюрного романа XVIII в. Это не могло не помешать развитию в романе антикрепостнической, социальной крестьянской темы.
Тема крестьянских восстаний, только затронутая в ‘Дубровском’, естественно, обращала мысль Пушкина к восстанию Пугачева. Поэт задумывает писать ‘Историю Пугачева’. Одновременно еще в процессе работы над ‘Дубровским’ у Пушкина возник замысел художественного произведения о пугачевском восстании. В январе 1833 г. Пушкин набрасывает план ‘Капитанской дочки’.
В ‘Капитанской дочке’ Пушкин нарисовал яркую картину стихийного крестьянского восстания. В образах белогорских казаков, изувеченного башкирца, татарина, чуваша, крестьянина с уральских заводов, поволжских крестьян Пушкин рисует разнообразный состав движения, его широкую социальную базу. В повести раскрыт народный характер движения.
Где бы ни появлялся Пугачев, везде его сопровождает возбужденный и радостный народ. ‘Весь черный народ был за Пугачева’, — отмечает Пушкин и в ‘Замечаниях о бунте’ (‘История Пугачева’).
Социальный принцип изображения жизни постепенно приобретает в произведениях Пушкина все более глубокий характер. Если в ‘Борисе Годунове’ и в ‘Рославлеве’ народ выступает как социально нерасчлененная масса, то в ‘Капитанской дочке’, в ‘Сценах из рыцарских времен’ Пушкин рисует образ народа социально дифференцированным. В ‘Капитанской дочке’ крепостное крестьянство изображено конкретно-исторически, в различных своих группах, в различных отношениях к помещику: от преданного своим господам Савельича до вождя народного восстания Пугачева.
Дворянские публицисты стремились всячески очернить Пугачева, представляли его злодеем, занятым грабежами и разбоем. Пушкин изображает Пугачева как талантливого, смелого руководителя крестьянского восстания, подчеркивает его ум, сметливость, храбрость, гуманность, связь с народом. Все эти черты дают нам облик подлинного Пугачева. Для Пушкина они выражали национальный характер русского народа. ‘Взгляните на русского крестьянина, — писал поэт в ‘Путешествии из Москвы в Петербург’, — есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны… Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaud [простофиля — франц.], никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому’. Эту высокую характеристику Пушкин воплотил в образе Пугачева. Добродушие и простосердечие Пугачева — также черты характера народного, хотя Пушкин не скрывает и пугачевской жестокости в отношении к ‘царским супротивникам’. В одной-двух сценах образ Пугачева окрашивается Пушкиным в юмористические тона. Однако мягкий юмор не снижает образа, вызывая не столько смех, сколько симпатию и сочувствие, с которыми относился и сам автор к своему герою. Эти сцены усиливают историческую конкретность образа Пугачева, который был для Пушкина не только вождем крестьянского восстания, потрясшего дворянское государство, но и простым казаком — ‘Емелькой’ Пугачевым.
Показывая исторического героя, Пушкин, в отличие от романтиков, не возводит его на помост, рисует его характер как значительный и в то же время простой, сходный с чертами рядовых участников того исторического движения, которое выдвинуло данную выдающуюся личность. Вместе с тем символическим образом орла из пугачевской сказки Пушкин раскрывает трагическое величие судьбы Пугачева. Поэт отверг стихийное народное восстание как способ разрешения противоречий русской жизни, усмотрев в нем ‘бунт бессмысленный и беспощадный’. Но он морально оправдал его, показав, что причинами крестьянского недовольства явились жестокость помещиков, притеснения крестьян, крепостнический гнет.
С большой симпатией обрисована Пушкиным семья капитана Миронова. Мироновы не являются владельцами ‘крещеной собственности’. Пушкин показывает, что именно в такой семье и могла вырасти замечательная русская девушка Маша Миронова с ее простым, чистым сердцем, высокими моральными требованиями к жизни, с ее мужеством.
В образе старика Гринева Пушкин воплощает идею гуманного отношения к крепостным крестьянам. Поэт вовсе не идеализирует семью Гриневых, он показывает, что и старик Гринев и молодой Гринев способны к. проявлению жестокого помещичьего самовластия: достаточно вспомнить расправу с воспитателем молодого Гринева французиком Бопре или незаслуженную обиду, нанесенную Савельичу. Пушкин показывает, таким образом, несовместимость подлинной гуманности, благородства и чести с крепостническими нравами. Дворянская публицистика на все лады пела о необходимости развития ‘добрых чувств’ в народе, Пушкин своей повестью будил ‘чувства добрые’ к народу. ‘Историей села Горюхина’, ‘Дубровским’, ‘Капитанской дочкой’ Пушкин, ‘вслед Радищеву’, проявил то внимание к крестьянскому вопросу, которое с 40-х гг. прошлого века становится основным и ведущим в русской общественной мысли, в передовой русской литературе.
Поэтический синтез истории и вымысла в ‘Капитанской дочке’ отражен в самом ее сюжете о судьбе дворянской семьи в обстановке крестьянского восстания. Пушкин следовал здесь не за сюжетами романов Вальтера Скотта, как это утверждали некоторые исследователи, а основывался на самой русской действительности. Драматическая судьба многих дворянских семей весьма типична в период антифеодального крестьянского движения. В ‘Капитанской дочке’, говоря словами Пушкина, ‘романическая история без насилия входит в раму обширнейшую происшествия исторического’. Роль народных движений и социальных конфликтов раскрыта в романе Пушкина гораздо резче, чем у Вальтера Скотта.
В своих романах Вальтер Скотт увлекался пространными описаниями, передачей так называемого местного колорита. Одна из героинь пушкинского ‘Романа в письмах’ говорит: ‘Я в Вальтере Скотте нахожу лишние страницы’. Конечно, это была мысль самого поэта. Пушкин понимал необходимость передачи местного колорита, или ‘местных красок’, как он выражался, но он не придавал этому слишком большого значения. Не любил Пушкин прибегать и к романтическим эффектам. Главным для него было создание характеров, типов, верных эпохе.
При сжатости и концентрированности повествования в ‘Капитанской дочке’ все мотивировано, все вытекает из взаимодействия обстоятельств и характеров героев, как определенных типов русской жизни данной эпохи. Великое искусство исторического романа Пушкина и состоит как раз в его крайней безыскусственности. ‘Капитанская дочка’ — ‘решительно лучшее русское произведенье в повествовательном роде, — писал Гоголь. — Сравнительно с ‘Капитанской дочкой’ все наши романы и повести кажутся приторной размазней. Чистота и безыскусственность взошли в ней на такую высокую степень, что сама действительность кажется перед нею искусственной и карикатурной. В первый раз выступили истинно-русские характеры: простой комендант крепости, капитанша, поручик, сама крепость с единственной пушкой, бестолковщина времени и простое величие простых людей, все — не только самая правда, но еще как бы лучше ее’ (Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. 8, 1952, стр. 384).
Социальный и национально-исторический принципы были привнесены Пушкиным и в сферу поэтического языка, став основой речевой характеристики персонажей и в ‘Борисе Годунове’, и в ‘Капитанской дочке’. Особенно наглядна речь Пугачева, подлинно народная по энергичности выражений, по ‘живописному способу выражаться’, в чем Пушкин видел одну из черт русского народного типа.
‘Капитанская дочка’ явилась первым завершенным реалистическим историческим романом в русской литературе.
В основе содержания исторического романа Пушкина всегда лежит подлинно исторический конфликт, такие противоречия и столкновения, которые являются для данной эпохи действительно значительными, исторически определяющими. И в ‘Арапе Петра Великого’, и в ‘Рославлеве’, и в ‘Капитанской дочке’ Пушкин раскрывает существенные стороны исторической жизни нации. Этим прежде всего определяется эпический характер, ясность и глубина содержания исторического романа Пушкина, а вместе с тем и его огромная познавательная ценность. Народность исторического романа Пушкина заключается в том, что в ‘Капитанской дочке’, и в ‘Арапе Петра Великого’, и в ‘Рославлеве’ за событиями и судьбой персонажей романов чувствуется жизнь народная, историческая судьба нации, возникает образ России.
Так, в поэзии и в прозе Пушкина реализовывались замыслы, органически соединившие эпохи Петра I, Екатерины II, 1812-го, 1825-го и начала 30-х годов в единый исторический процесс. Между этими периодами, нашедшими отображение в его творчестве, в частности в историческом романе, Пушкин ощущал неразрывную связь. В конце жизни Пушкин задумал и начал писать роман ‘Русский Пелам’, в котором снова обращался ко времени декабристов. Как подлинно великий представитель классического реализма, Пушкин стремился к синтетическому познанию действительности в ее непрерывном развитии, к отображению этой действительности в обширном цикле картин, охватывающих прошлое и современность. И то, что он не успел сделать, он завещал своим преемникам.
Воспроизводится по изданию: А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. Т.5, М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.
Оригинал здесь: http://rvb.ru/pushkin/03articles/05prose.htm