(Окончание.)
Художественное творчество и религіозное сознаніе.
Художественное творчество и религіозное сознаніе.
II.
П. Тихомировъ.
Художественное творчество и религиозное познание, Тихомиров Павел Васильевич, Год: 1897
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Тихомиров П. В. Художественное творчество и религиозное познание // Богословский вестник 1897. Т. 4. No 11. С. 240-253 (2-я пагин.).
Досел мы старались обосновать гносеологическую правоспособность художественнаго творчества въ отношеніи къ религіозной истин со стороны ея естественной, или психологической возможности, эмпирической дйствительности и логической необходимости. Теперь попытаемся метафизически обосновать истинность этого познанія, т. е. указать ту реальную гарантію, котораябы позволяла считать надежнымъ получаемое такимъ путемъ познаніе. Попытаемся съ религіозной точки зрнія оправдать наше мнніе.
Мы называемъ это обоснованіе ‘метафизическимъ’ — потому, что оно опирается на положительное ученіе о Бог и Его промыслительномъ отношеніи къ міру. Художники могутъ быть руководителями религіозной истины, потому что ихъ вдохновляетъ Богъ,— вотъ основная мысль всхъ предлагаемыхъ ниже разсужденій.
Такимъ образомъ, въ настоящемъ отдл нашей статьи мы хотимъ дать нашъ богословскій отвтъ на взятый нами вопросъ.
Этотъ отвтъ не будетъ новостью для нашего отечественнаго богословствованія. Представители русской православно-богословской мысли не разъ уже высказывали такой взглядъ на художественное творчество. Напр. Е. В. Амфитеатровъ въ упомянутой своей рчи говорилъ: ‘Безъ особенной таинственной причины мы не можемъ объяснить себ и возникновенія идеаловъ въ душ художника, которые раждаются большею частью неожиданно и всегда боле или мене безсознательно и непроизвольно. Какъ-бы мы ни назвали эту причину, по во всякомъ случа она представляется дйствующею на человка отвн, и вопросъ состоитъ только въ томъ, какъ дйствуетъ она на душу художника… Каждая великая мысль является не какъ разсчитанное и отысканное, но рождается въ душ и открывается, какъ нчто непосредственно просвтлвшее, нчто такое, что душа только теперь разсматриваетъ ближе. Какъ находки, которыя какъ-бы случайно попадаются намъ, означаемъ мы такія мысли, связь которыхъ съ кругомъ извстныхъ и произвольныхъ дйствій была сокрыта для насъ. Если всё многозначительное и въ интеллектуальной и въ нравственной жизни совершается не безъ воздйствія свыше, то мы тмъ съ большимъ правомъ можемъ предполагать такое воздйствіе въ дятельности фантазіи, что эта дятельность въ самомъ лучшемъ и высшемъ, что производитъ она, не руководится яснымъ сознаніемъ. Мыслитель внезапно вспыхнувшую въ душ его великую мысль тотчасъ-же утверждаетъ на разумныхъ основаніяхъ, а о великихъ художникахъ и поэтахъ вообще Можно сказать, что они сходятъ въ могилу, не зная, почему избрали они извстные образы, а между тмъ избранные ими образы оказываются единственными истинными. Мы вримъ и вруемъ, что Богъ есть вездприсущее основаніе жизни всхъ вещей, что въ Немъ мы живемъ, движемся и существуемъ, и эта отрадная для сердца нашего увренность утверждаетъ насъ въ мысли, что все значительное въ нашихъ длахъ совершается по особенному Божественному воздйствію. Такой взглядъ на ходъ длъ нашего міра не только самый отрадный, но въ то-же время единственно разумный и истинный. Посл этого не необходимо-ли предположить, что и при зачатіи художественныхъ идеаловъ душу художника, особенно чуткую къ красот, озаряетъ высшая Божественная сила, и при этомъ озареніи художникъ мгновенно усматриваетъ скрытый въ душ его Божественный первообразъ вещи? Это озареніе или вдохновеніе есть, такимъ образомъ, только усиленіе и возбужденіе собственныхъ предчувствій художника. Тогда какъ другіе понимаютъ и принимаютъ только вполн развитый художественный идеалъ, для художника достаточно одного Божественнаго мановенія, чтобъ изъ своихъ темныхъ предчувствій извлечь и всесторонне развить этотъ идеалъ. Мысли Божественныя какъ-бы сами собою проникаютъ въ его сердце,— и это именно бываетъ каждый разъ, когда что-нибудь новое и великое, и вмст общеобязательное какъ вообще, такъ и въ частности въ области искусства раскрывается для человчества, и расширяется и возвышается человческое сознаніе. Это толчекъ и сообщеніе не столько отвн, сколько извнутри, какъ-бы изъ центра общей жизни, это не механическая передача или готовое преданіе, но возбужденіе къ развитію Божественной идеи, при чемъ мы являемся не страдательными, но дятельными ея органами. Дло человка состоитъ здсь въ томъ, что при Божественномъ внушеніи онъ уметъ начать нчто, въ пониманіи и развитіи чего дйствуетъ уже самостоятельно’. {Е. В. Амфитеатровъ, op. cit. cc. 518—522.} Такого-же взгляда держится А. И. Введенскій. {А. И. Введенскій, Вра въ Бога etc., стр. 146 spp.} Взглядъ этотъ, по нашему мннію, иметъ въ свою пользу вполн достаточныя основанія.
Въ наше время художникамъ нердко уе воя ютъ названіе ‘божественныхъ’, какъ epitheton ornas, не пытаясь соединять съ этимъ названіемъ того реальнаго смысла, на какой указываетъ его этимологія. Мы въ этомъ случа просто слдуемъ традиціи, ведущей свое начало изъ глубокой древности. Но древность, которая создала этотъ эпитетъ, соединяла съ нимъ дйствительно реальный смыслъ.
Греки называли поэта — , , , Платонъ въ Федр говоритъ о ‘Божественномъ безуміи поэта.’ У Цицерона встрчаемся съ понятіями — ‘pati Deum’, ‘furor poeticus’. Художественное вдохновеніе Греки производили отъ Аполлона. Тевтонская миологія называетъ пвца боговидцемъ. {G. Portig, Religion und Kunst in ihrem gegenseitigen Verhltniss. 1880. В, II. s, 385.} Наше ‘Слово о полку Игорев’ называютъ Баяна ‘вщимъ’. Во всхъ этихъ случаяхъ мы имемъ дло вовсе не съ метафорами
Если мы изъ глубокой древности перейдемъ въ боле близкія къ намъ времена и обратимся къ свидтельствамъ самихъ художниковъ о происхожденіи своихъ твореній, а также и къ мнніямъ о нихъ другихъ, то увидимъ, что здсь тоже очень часто и опять отнюдь не въ метафорическомъ смысл признается боговдохновенность поэта. ‘Каждому истинному поэту, говоритъ Гюйо, свойственно воображать себя немного пророкомъ, и разв въ конц концовъ онъ ошибается’? {Гюйо, l. с. р. 142.} Гюйо, собственно говоря,— нигилистъ, этимъ и объясняется полускептическій характеръ его словъ, но, очевидно, онъ иметъ предъ глазами т же факты, которые врующаго человка заставятъ со всею искренностью признать руку Божію на вдохновенномъ художник. Вотъ, напримръ, Габріель Сеайль, писатель, несомннно спиритуалистическаго образа мыслей, говоритъ: ‘Геній есть даръ благодати, его трудъ подобенъ услышанной молитв. Поэты охотно говорятъ о Бог, ихъ вдохновляющемъ, о мученіяхъ, которыя заслужили имъ это благоволеніе, о своихъ восторгахъ, когда, охваченные боле сильною личностію, слившись съ самимъ Богомъ (devenus le Dieu mme), который диктуетъ имъ свои мысли, они не отличаютъ себя отъ той красоты, которую творятъ’ {Seattles, l. с. р. 173.}. Гёте въ письм къ Эккерману говоритъ слдующее: ‘Въ религіозныхъ и нравственныхъ предметахъ охотно допускаютъ Божественное дйствіе, но въ предметахъ знанія и искусства думаютъ видть просто земпое, и ничего боле, какъ продуктъ человческихъ силъ. Но попытайся кто-либо съ чисто человческой силой и волей произвести нчто такое, что могло-бы быть поставлено въ одинъ рядъ съ твореніями, носящими имена Моцарта, Рафаэля и Шекспира’. Свидтельство это, какъ замчаетъ Е. В. Амфитеатровъ, для насъ тмъ важне, что дано поэтомъ, который ни въ какомъ род не былъ мистикомъ {Амфитеатровъ, ор. с. 517—518.}. Мнніе Шиллера мы уже приводили. Емуже принадлежитъ и такое категорическое заявленіе: ‘Геній — наивенъ, потому что его мысли суть Божественныя внушенія’.
Если мы обратимся къ исторіи искусствъ, то увидимъ, что почти вс выдающіеся художники во всхъ родахъ искусства считали себя Божественными избранниками да и въ цнителяхъ ихъ произведеній создавалось подобное-же убжденіе. Вотъ нсколько примровъ. Фидій, создавъ статую Зевса Олимпійскаго, самъ бросился предъ нею на колна въ молитвенномъ восторг, и — прибавляетъ благочестивая греческая легенда, — Зевсъ далъ ему съ неба знакъ своего благоволенія въ вид удара молніи. Эпиктетъ, Плотинъ и Филонъ говорятъ объ этой стату съ величайшимъ восторгомъ, а Діонъ Хризостомъ чувствовалъ даже освобожденіе отъ всхъ горестей бытія при взгляд на нее. Одинъ изъ критиковъ новаго времени (Курціусъ) говоритъ о Фиді: ‘этотъ художникъ возвысился до богослова, потому что его произведенія были откровеніями Божественнаго и идеальными рефлексами народнаго духа’ {Portig, I, 91.}. Рафаэль приписывалъ свои лучшія идеи Божественному вдохновенію, Гайднъ то-же говоритъ о лучшихъ музыкальныхъ пьесахъ {Ibid. II, 385—386.}. О сикстинской Мадонн Рафаэля и ‘Requiem’ Моцарта создались цлыя легенды,— будто ихъ созданію предшествовало сверхъестественное видніе. Жанъ Поль положительно утверждаетъ: ‘Вс художники во время творчества бываютъ теистами, поэтъ подобенъ глазу: въ немъ вс лучи суть лучи отражающаго зеркала’. Вольтеръ говоритъ: ‘творитъ въ художник не его личность, а идея или само Божество’. Баадеръ прямо приписываетъ творчество Божественному вдохновенію и говоритъ, что ‘все истинное, великое и прекрасное, что только передумано и передлано въ род человческомъ, обязано своимъ бытіемъ такому вдохновенію’ {Ibid II, 386—387.}.
Если-бы мы захотли умножить число сужденій о художникахъ и собственныхъ ихъ показаній о боговдохновенности ихъ творчества, то это не представило-бы затрудненій. Мы полагаемъ, что и приведенныхъ достаточно. А теперь спросимъ себя: какую цну иметъ этотъ взглядъ съ православно-христіанской, богословской точки зрнія?
Здсь мы должны уяснить себ собственно два пункта: имются-ли богословскія основанія признавать вообще фактъ боговдохновенности художественнаго творчества, и — въ чемъ-же надо полагать отличіе боговдохновенности отъ сверхъестественнаго откровенія Божества Пророкамъ, св. Апостоламъ и другимъ провозвстникамъ религіозной христіанской истины?
Что касается перваго вопроса, то мы здсь прежде всего укажемъ на одно любопытное археологическое свидтельство, выражающее взглядъ православной церкви на этотъ предметъ. Въ такъ называемомъ греческомъ ‘иконописномъ подлинник’, содержащемъ въ себ аонскую традицію православнаго иконописанія, въ наставленіяхъ касательно расположенія священныхъ изображеній въ храм совтуется въ четвертомъ ярус {Счетъ ведется съ верха храма, гд въ самомъ купол помщается Христосъ-Вседержитель и по сторонамъ Его Богородица съ Предтечею: затмъ въ слдующихъ рядахъ идутъ — Пророки, Евангелисты, Апостолы и картины изъ священной исторіи.} помщать — святителей, мучениковъ, преподобныхъ и языческихъ поэтовъ, въ пятомъ и послднемъ ярус помщаются разные святые {А. Голубцовъ. О греческомъ иконописномъ подлинник, — въ Приб. къ твор свв. оо. т. 48. 1888 г., стр. 119, ср. 115 sq.}. Это явленіе совершенно не объяснимо, если но признать, что церковь дйствительно видла въ языческихъ поэтахъ нарочитые орудія промысла Божія, подготовлявшія естественное человчество къ принятію Того, Кто есть ‘Свтъ во откровеніе языкомъ’.
Затмъ можно указать еще на тотъ общеизвстный фактъ, что древняя церковь признавала, напримръ, боговдохновенность т. п. Сивиллиныхъ стиховъ. Въ настоящее время Церковь въ своемъ догматическомъ ученіи о Благодати различаетъ среди ея видовъ т. н. естественную благодать, (gratia naturalis, обусловливающую возможность союза (хотя и несовершеннаго) между Богомъ и человкомъ — даже вн церкви (‘foedus ante legem’ или ‘foedus ante aut extra legem et eyangelium’). Отсюда также ясно, что Церковь признаетъ и возможность дйствительнаго Откровенія Божія язычникамъ. Но наиболе достойными такихъ откровеній среди нихъ были несомннно ихъ поэты, художники и философы.
Обращаясь собственно къ свидтельствамъ Священнаго Писанія, мы находимъ почти только одно указаніе касательно этого вопроса, но зато весьма цнное. Это въ Дян. 17, 23—28 ст. {Кром этого можно-бы было еще указать на Исх. 35, 30 ст.}. Св. Апостолъ Павелъ въ рчи своей предъ Аинскимъ ареопагомъ говорилъ: ‘я нашелъ жертвенникъ, на которомъ написано: невдомому Богу. Сего то, котораго вы, не зная, чтите, я проповдую вамъ.— Отъ одной крови Онъ произвелъ весь родъ человческій…. дабы они искали Бога, не ощутятъ-ли Его, и не найдутъ-ли, хотя Онъ и недалеко отъ каждаго изъ насъ: ибо мы Имъ живемъ, и движемся и существуемъ, какъ и нкоторые изъ вашихъ стихотворцевъ говорили: мы Его и родъ. Итакъ, мы, будучи родомъ Божіимъ, не должны думать, что Божество подобно золоту или серебру’… Въ этихъ словахъ мы различаемъ слдующія положенія: а) Богъ проповдуемый св. Апостоломъ, есть Тотъ самый, Котораго чтятъ и Аиняне, не зная Его {Св. Іоаннъ Златоустъ, останавливаясь на словахъ Св. Апостола Павла: ‘Сего-то, Котораго вы, не зная, чтите, я проповдую вамъ’, говоритъ: ‘Смотри, какъ Павелъ доказываетъ Аинянамъ, что они и прежде принимали Его, Ничего страннаго, говоритъ, ничего новаго я не предлагаю. Они твердили ему: ‘что за новое ученіе, проповдуемое тобой?— Ибо что-то странное ты влагаешь въ уши наши’,— посему онъ немедленно уничтожаетъ ихъ предубжденіе’. (38-я бесда на книгу Дяній Ап. стр. 151— 152).}, b) но знать Его они могли-бы, изучая идеальныя свойства человческаго духа, въ которомъ Господь отпечатллъ Свою Божественную природу, с) эту истину о теоморфичности человка провозглашали поэты греческіе {Слова, цитируемыя Павломъ, принадлежатъ Киликійскому поэту Арату и сполна у него читаются такъ: ‘ , ‘. Изреченіе, подобное сказанному Киликійскимъ поэтомъ, читается еще у Клеана, ученика Зенона, написавшаго въ гимн Зевсу: ‘ ‘, затмъ въ т. н. золотой поэм: ‘ ‘.}. И мы полагаемъ, что не навязываемъ св. Павлу никакой чуждой ему мысли, утверждая, что онъ допускалъ воздйствіе Духа Божія даже на языческихъ поэтовъ.
Въ священномъ преданіи мы на этотъ счетъ находимъ гораздо больше свидтельствъ. Св. Іустинъ мученикъ центральной идеей всего своего міровоззрнія сдлалъ мысль о ‘ ‘ дйствующемъ и дйствовавшемъ во всемъ человчеств,— какъ облагодатствованномъ, такъ и вн-благодатномъ. Идея христіанства еще и безъ историческаго Христа, вдохновившая впослдствіи Тертулліана написать свое знаменитое ‘De testimonio animae natura christianae’, съ своей богословско-философской стороны лучше всего раскрыта въ твореніяхъ св. Іустина. О своемъ ‘‘‘ онъ говоритъ: ‘ , , , ‘ {‘Ему причастенъ весь родъ человческій, и живущіе съ Словомъ суть христіане, хотя и считались атеистами, таковы у Грековъ — Сократъ, Гераклитъ и подобные имъ’. Denzinger, Vier Bcher ber dei religisen Erkenntniss. B. II, S. 40.}. Насъ въ этомъ случа не должно смущать, что рчь идетъ собственно о философахъ, а не о поэтахъ. Къ послднимъ мы имемъ полное право прилагать все сказанное о первыхъ — а fortiori, ибо греческая философія, въ лиц Платона и родственныхъ ему по духу философовъ.— а только такихъ, какъ извстно, апологеты и называли путеводителями ко Христу,— сама признала за поэзіей большую компетенцію въ постиженіи сверхчувственной истины, чмъ какую усвояла себ. Да и независимо отъ того, сама эта философія гораздо ближе къ поэзіи, чмъ къ философіи въ нашемъ смысл. Ея интуитивный характеръ безусловно роднитъ ее съ поэзіей. Откровеніе Божества въ геніяхъ языческой мысли кром св. Іустина признавали и другіе апологеты, напр. Климентъ Александрійскій, Лактанцій и др. {Послдній, признавая, что въ язычеств было нкоторое знаніе о Бог, прибавляетъ: Veruin, scire divinae est sapientiae Homo autem per se ipsum pervenire ad hanc scientiam non potest, nisi doceatur а Deo’. Климентъ называетъ Греческую философію ‘ , ‘ — ibid. 51.} Подобное-же мнніе высказываютъ и свв. Григорій Богословъ^ Василій Великій, Епифаній Кипрскій и Григорій Великій {ibid. 55.}.
Кром такихъ прямыхъ свидтельствъ можно у учителей древней церкви найти и косвенныя указанія на возможность сверхъестественнаго откровенія Божества и среди язычниковъ. Такъ, напр., Климентъ Александрійскій утверждаетъ, что вс благочестивые люди способны къ пророчеству {ibid. 203, ‘ ‘.}. То-же говоритъ и св. Мартинъ, папа Римскій {ibid. Память его 14 апрля.}. Но благочестіе, какъ сильное специфически религіозное чувство несомннно было выдающеюся чертою языческихъ поэтовъ и художниковъ {Ср. выше, стр. 244.}. И Св. Писаніе учитъ, что оно возможно и вн Церкви Христовой, (ср. Дян. 10, 35, 17, 22, Римл. 2, 13. sq.).
Обращаясь къ сравненію откровенія Божества въ дух художника съ откровеніемъ, какое получали пророки и св. Апостолы, мы должны сказать, что ихъ никакъ нельзя вполн приравнивать другъ къ другу. Боговдохновенные священные писатели вщаютъ намъ одну чистую адэкватную истину, которая навсегда останется идеаломъ, къ которому естественное богопознаніе только постепенно и по мр историческаго развитія приближается {Формы этого приближенія различны: научное познаніе даетъ истину столь-же безспорную, какъ и Божественное откровеніе, но оно не даетъ полной истины, таковая откроется ему лишь въ послдній (идеальный) моментъ историческаго развитія науки. Интуитивное познаніе даетъ довольно полное міровоззрніе, но оно уступаетъ научному, и тмъ боле откровенному, въ точности и опредленности: эти точность и опредленность, по существу дла, пропорціональны умственному развитію человка (интуитивное познаніе есть, вдь, индуктивный процессъ), а умственное развитіе, конечно, также возрастаетъ лишь постепенно въ теченіе исторіи.}. Въ священномъ Писаніи мы имемъ чистый лучъ Божественной истины, а въ художественныхъ произведеніяхъ — лучъ, многократно отраженный и преломленный. Поэтому художники способны иногда и сами заблуждаться въ религіозныхъ вопросахъ, и другихъ вводить въ заблужденіе. Мы, напримръ, сказали, что многіе очень сильные художественные таланты весьма тяготютъ къ пантеизму, а бываютъ и случаи, что поэтъ становится даже подъ знамя атеизма… Поэтому, повторяемъ, приравнивать боговдохновенность поэтовъ и художниковъ къ боговдохновенности пророковъ и Апостоловъ нельзя. Можно между ними проводить только нкоторую параллель, по при этомъ всегда надо помнить и о громадныхъ различіяхъ.
Нмецкій изслдователь взаимныхъ отношеній религіи и искусства, Портигъ, собралъ и указалъ параллели и различія между геніями и Апостолами. Вотъ нкоторыя изъ нихъ: а) т и другіе возвщаютъ нчто новое, переступающее за границы доступныхъ наук и обыденному опыту познаній, b) т и другіе суть величины относительныя: только продукты всхъ геніевъ вмст образуютъ искусство въ его цломъ и даютъ полное и всестороннее познаніе истины, съ другой стороны, и каждый изъ Апостоловъ открывалъ только нкоторыя тайны Божественной жизни,— полнота откровенія дана только въ Іисус Христ, с) т и другіе, сдлавшись органами Духа Святаго, не переставали бытъ людьми, со всми человческими слабостями, въ частности, художники иногда способны и очень низко падать въ нравственномъ отношеніи, объ апостолахъ-же этого, конечно, нельзя сказать, d) т и другіе въ раскрытіи своихъ идей не подчинялись условіямъ обыкновенной работы, — непосредственное озареніе духа длаетъ для нихъ гізлиніними всякіе методическіе пріемы. Это черты сходства. А вотъ и различія: а) въ гені необходима чрезвычайно большая сила воображенія, для Апостоловъ это — отнюдь не необходимое качество, потому что имъ приходилось не творить образъ истины, а только пересказывать то, что открывалъ имъ Духъ Святой, оттого многія апостольскія писанія совершенно лишены художественной пріятности и отличаются чрезвычайной простотой вншней формы выраженія, художникамъ Богъ открывается, лишь возбуждая ихъ естественныя силы и способности, Апостоламъ-же открываетъ и такія тайны, которыхъ никогда ни одинъ естественный умъ не сможетъ открыть, )художникъ не необходимо долженъ быть религіозно возрожденнымъ, чтобы быть способнымъ къ творчеству, для Апостоловъ это — необходимо, с) геній открываетъ Бога въ своихъ твореніяхъ, Апостолы кром того постоянно носятъ Его въ сердц, поэтому d) геній и для человчества живетъ, собственно въ своихъ твореніяхъ, которыя подлежатъ и художественной критик, и даже поправкамъ, что касается Апостоловъ, то для христіанъ важна самая ихъ личность, которой усвояется уже непререкаемый авторитетъ, какъ живой носительниц Духа Святаго {Portig, II, 389—390.}.
Эти разъясненія достигаютъ двухъ цлей: съ одной стороны, они предотвращаютъ возможность для нашего религіознаго чувства смущаться признаніемъ боговдохновенности художественнаго творчества, а съ другой,— они, тмъ не мене, еще съ новой стороны подкрпляютъ нашу мысль о такой боговдохновенности.
Въ заключеніе ко всмъ изложеннымъ соображеніямъ считаемъ нужнымъ присоединить, что вникая въ самую сущность христіанскаго теизма, мы находимъ здсь новыя подтвержденія своего взгляда на художественное творчество. При самомъ созданіи человка Господь, по врованію Церкви, поставилъ ему одною изъ главныхъ жизненныхъ цлей богопознаніе {Преосв. Макарій,Догм. Бог. т. II, стр. 146.}. Св. Василій Великій пишетъ: ‘Ты сосудъ благоустроенный, получившій бытіе отъ Бога: прославляй своего Создателя. Ибо для того только ты и созданъ, чтобы быть достойнымъ орудіемъ славы Божіей, и весь этотъ міръ есть для тебя какъ-бы живая книга, которая проповдуетъ славу Божію, и возвщаетъ теб, имющему разумъ, о сокровенномъ и невидимомъ величіи Божіемъ, чтобы ты познавалъ Бога истины. Храни твердо въ памяти мною сказанное’. Св. Григорій Богословъ говоритъ: ‘Надлежало, чтобы поклоненіе Богу не ограничичивалось одними горними, но были и долу нкоторые поклонники, и все исполнилось славы Божіей (потому что все — Божіе): для сего создается человкъ, почтенный рукотвореніемъ и образомъ Божіимъ’. Св. Іоаннъ Златоустъ. ‘Богъ далъ намъ зрніе, уста и слухъ для того, чтобы вс члены наши служили Ему, чтобы мы и говорили угодное Ему и длали, Ему воспвали непрестанныя псни, Ему возсылали благодаренія’. Св. Амвросій Медіоланскій:, справедливо сказалъ нкто: сего-бо и родъ есмы (Дян. 17,28), ибо Творецъ даровалъ намъ отъ сродства своего, т. е. разумную природу, чтобы мы искали того Божественнаго, которое находится недалече отъ единаго коегождо насъ (—27) и о которомъ мы живемъ и движемся и есмы’.— Вотъ мста изъ отцовъ церкви, которыя считаются выражающими церковный взглядъ на цль сотворенія Богомъ человка {Преосв. Макарій, ibid, 147—148.}. Во всхъ въ нихъ мы видимъ, что богопознаніе и отсюда — прославленіе Бога указывается, какъ самая главная, и, такъ-сказать, основная цль. Вс прочія цля (собственное блаженство человка, господство надъ тварями и проч.) стоятъ уже посл этой. А Апостолъ Павелъ, какъ мы видли, и не упоминаетъ никакой другой цли сотворенія людей,— кром той, — ‘дабы они искали Бога’.
Если мы обратимся теперь къ тмъ мстамъ Священнаго Писанія, гд говорится о познаніи Бога (1 Кор. 1, 21, 2, I — 14. Римл. 1, 21—28, 2 Кор. 3, 14—17. Мат. 11, 25, Римл. 11, 33—34, 1 Тим. 6, 16, 1 Іоан. 1, 18, 4, 12. 14, Исх. 33, 18 20, Іов. 11, 7—9, Сир. 43, 33—34, 18, 3—4 ст.), то увидимъ, что почти вс они говорятъ о безсиліи мудрости естественной и о томъ, что познаніе Бога есть плодъ премудрости Божіей тайной сокровенной. Такая премудрость существенно отличается отъ мудрости естественной, она подается Духомъ Божіимъ только тмъ людямъ, которыхъ можно назвать духовными (), которые т. е. живутъ не по плоти, а по духу.
Сопоставляя это съ тмъ, что было сказано о цли созданія человка, получаемъ въ вывод дилемму: или названная цль посл грхопаденія стала недостижима для людей, стоящихъ вн церкви и слдовательно, вн возможности пріобртать богопознаніе непосредственно изъ источника богооткровенной истины и подъ нарочитымъ руководствомъ благодати Божіей, — или же Духъ Божій содйствуетъ и естественному человчеству пріобртать богопознаніе.
Но первый членъ этой дилеммы принять нельзя, — вопервыхъ, уже потому, что само слово Божіе свидтельствуетъ о язычникахъ: ‘что можно знать о Бог, явно для нихъ’ (Рим. 1, 19), а затмъ и приведенныя слова св. Павла о цли созданія рода человческаго вовсе по ограничиваютъ достиженіе этой цли только членами церкви {Онъ говоритъ: ‘итакъ мы, будучи родомъ Божіимъ’ etc… т. е. считаетъ богопознаніе доступнымъ и своимъ языческимъ слушателямъ.}, во-вторыхъ же,— и это самое важное,— не позволяетъ намъ принять такое мнніе,— здравое понятіе о промысл Божіемъ. Если, по ученію православной церкви, ‘отъ малаго до великаго Богъ знаетъ все въ точности, и о всякомъ твореніи въ особенности промышляетъ’ {Прав. Исп., чл. 1 отв. на вопр. 29.},— то не могъ онъ оставить человчества вн своего благодатнаго содйствія и въ отношеніи достиженія главнйшей цли существованія человческаго на земл. Мы видли, что церковь учитъ о ‘естественной благодати’, подаваемой Богомъ язычникамъ. Но неужели эта благодать руководитъ ими только въ вопросахъ нравственныхъ (ср. Римл. 2, 15)? При той тсной связи, какая существуетъ между нравственно практической и религіозно-теоретической областью, это едва-ли можно допускать. Да и какъ-бы въ такомъ случа для язычниковъ могло быть ‘явно’ то, ‘что можно знать о Бог’, когда по ученію того-же Свящ. писанія это не явю и для христіанъ безъ нарочитаго наученія отъ Духа Святаго? Поэтому необходимо принять, что Духъ Святый не только ‘глаголалъ пророки’, но научалъ какимъ-либо образомъ и естественное человчество. И намъ кажется, что въ этомъ именно смысл Апостолъ Павелъ и говоритъ о язычникахъ, что ‘Богъ явилъ имъ’ Себя,— въ Рим. 1, 19. А если мы слова ст. 20-го: ‘такъ что они безотвтны’ сопоставимъ съ Мат. 12, 31 (о хул на Св. Духа), то поймемъ, что язычники потому и безотвтны, что ‘не прославляя Бога, какъ Бога’ (Римъ 1, 21), они противятся Духу Святому.
Какъ же и чрезъ кого Духъ Святый возвщаеть истину естественному человчеству? Отвтъ найдемъ мы, если обратимъ вниманіе на характеръ богопознанія, какое по ученію св. Павла возможно для язычниковъ. Это познаніе онъ называетъ ощущеніемъ (слав. ‘да поне осяжутъ Его’. Въ греческомъ стоитъ: ‘ ‘. Глаголъ (= ощупывать, ощупью искать, contrectare, contrectando, quacrere) въ настоящемъ случа указываетъ на то, что послдніе могутъ, такъ сказать, осязать Его руками. Ясно, что здсь не имются въ виду теоретическія построенія разсудка, или абстрактныя выкладки науки, а живое, проникнутое чувствомъ постиженіе въ природ и дух живаго и Личнаго Бога {Громадное различіе существуетъ философскимъ (Аристотеля) и ‘ ‘ религіознаго сознанія…}. А проповдниками такого познанія никто не могъ быть для язычниковъ, кром ихъ художниковъ, поэтовъ и другихъ геніевъ интуитивной мысли.