Гусь, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1896

Повести и рассказы разных лет
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Скачать в PDF

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДЕСЯТЫЙ

ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ и ПЕТРОГРАДЪ

Приложеніе журналу ‘Нива’ на 1917 г.

ОСЕННІЕ ЛИСТЬЯ

Очерки и разсказы.

ГУСЬ.

— Папа, повернись въ три четверти… въ профиль…— командовала молодая двушка, и въ ея голос слышались недовольныя нотки.— Ну, теперь en face.
— Послушай, Рита, ты меня муштруешь, какъ пожарную лошадь,— съ легкой обидой въ голос отвчалъ небольшого роста сденькій старичокъ въ военномъ мундир отставного,— Кажется, хорошъ…
— Знаешь, папа, меня всегда возмущаютъ твои короткія ноги… Ну, на что это похоже? Могу только удивляться мам, которая выходила замужъ за такого коротыжку… У нея былъ такой великолпный ростъ.
— Это ужъ всегда такъ бываетъ, Рита, что маленькіе мужчины женятся на большихъ женщинахъ…
— Пустяки… Вотъ я этого никогда не сдлаю, хотя ростомъ меня Богъ и не обидлъ.
Двушка выпрямилась и не безъ удовольствія посмотрла на себя въ зеркало. Она была дйствительно высокаго роста и очень красиво сложена. Особенно хорошо была поставлена маленькая головка. Красавицей Риту назвать было нельзя, но она была пикантна. Въ этомъ блдномъ лиц съ характернымъ ртомъ, длинными зеленоватыми глазами и мягкимъ, капризнымъ носикомъ было что-то такое, что нравилось мужчинамъ. Рита особенно гордилась своими маленькими ушами, походившими на розовыя раковины. Она уже знала цну себ, и это ее портило, какъ всякую двушку ‘нсколькихъ сезоновъ’, утратившую прелесть наивности. Отецъ находилъ ее красавицей и благоговлъ предъ своимъ идоломъ.
— Папа, у тебя опять усы желтютъ? Кажется, я теб говорила, чтобы ты бросилъ свою глупую трубку и курилъ папиросы. А потомъ… Боже мой, опять эта косица за ухомъ! Я убью парикмахера — больше ничего не остается…
— Рита, я сегодня же схожу въ парикмахерскую…
— Хорошо, хорошо. Повернись еще разъ… Ахъ, да, гд у тебя палка?
— Послушай, Рита, это наконецъ глупо.
— Пожалуйста, безъ разговоровъ. Возьми палку и пройди по комнат. Знаешь, какъ ходятъ ревматики… Представь себ, что у тебя болитъ нога, которая — предоставляю теб на выборъ.
— Что же мн хромать, когда я совершенно здоровъ?!..
— Ахъ, какой ты… Въ такомъ случа зачмъ мы пріхали на воды? Я совсмъ не желаю, чтобы меня считали больной… А если ты не будешь хромать, вс будутъ на насъ пальцами указывать: ‘вотъ милый папа привезъ на воды милую дочь-невсту и вмст упражняются въ ловл жениха’. Красиво? А когда ты будешь прихрамывать, вс будутъ говорить: ‘Какая милая двушка… Какъ она любитъ этого больного коротыжку-отца!’ Пожалуйста, не лнись и каждое утро длай репетицію съ палкой…
Старикъ съ серьезнымъ лицомъ ходилъ по комнат, стараясь прихрамывать. Двушка съ улыбкой слдила за нимъ, а потомъ на ея лиц выразилось опять недовольство. Она сла на диванъ и съ отчаяніемъ проговорила:
— Господи, что я буду длать съ нимъ?!.. Если бы ты былъ высокаго роста, если бы у тебя была большая сдая борода, которая старикамъ придаетъ такой патріархальный видъ, а то… какъ это сказать? Въ теб, папа, есть что-то такое… такое, какъ будто тебя только-что вытащили изъ воды и ты еще не пришелъ съ себя, или забылъ дома носовой платокъ, или не надлъ подтяжекъ, или… вообще, у тебя видъ человка, сильно подбитаго молью!..
Рита умла быть злой и остроумной, и счастливый отецъ не могъ удержаться отъ смха.
— Подбитый молью? Ха-ха… Рита, ты меня уморишь.
— Позвольте, милый папаша, пожалуйста, не хохочи такъ… Сейчасъ у тебя на лиц является какое-то дешевое выраженіе…
— Ршительно не понимаю, что ты хочешь сказать!
— Очень просто… Богатые люди никогда не хохочутъ, а только улыбаются, они не длаютъ торопливыхъ движеній, и у нихъ на лиц написано, что они привыкли быть богатыми. Сдлай такое лицо, какъ будто наше имніе не заложено въ Дворянскомъ банк и ты потихоньку ссужаешъ сосдей деньгами. У такихъ коротыжекъ бываютъ деньги, потому что имъ больше нечего длать, какъ только копить ихъ для дочери…
Эта сцена происходила въ номер гостиницы Карабанова, гд останавливались богатые паціенты, прізжавшіе на лтній сезонъ въ Дубки. Номеръ былъ взятъ хорошій и состоялъ изъ двухъ комнатъ. Сейчасъ на стол красовались остатки завтрака. Въ открытое окно такъ и палило наливавшимся лтнимъ зноемъ. Иванъ Васильевичъ дома имлъ скромную привычку посл завтрака подремать на диван съ газетой въ рукахъ, служившей притомъ отъ мухъ и предлогомъ для кейфа, но сейчасъ онъ подозрвалъ, что ему сегодня не придется отдохнуть. Рита была одта ‘по-боевому’, какъ онъ выражался про себя, когда дочь одвалась для выхода въ свтъ. Она умла одваться съ дорогою простотой. Каждая мелочь костюма была обдумана — и срая шерстяная юбка, и легкая шелковая срая рубашка, и широкій поясъ, и срый зонтикъ. О, какъ она была мила, эта шалунья Рита…
— Мы сейчасъ идемъ въ курзалъ,— заявила Рита тономъ, какимъ говорятъ съ дтьми.— Я подозрваю, что мы сдлали большую ошибку, отправившись въ эти Дубки… Сколько я теб говорила, что вс порядочные люди дутъ на Кавказъ или Крымъ.
— Да, но, Рита, наши средства заставляютъ насъ быть скромными. А Дубки все-таки приличный курортъ. Если бы ты знала, что тутъ творилось лтъ тридцать назадъ…
— Когда ты былъ молодъ? Вотъ я и начинаю догадываться, что ты привезъ меня сюда именно для своихъ воспоминаній… Папа, ты ужаснйшій эгоистъ, какихъ въ столтіе родится по одному экземпляру. Но это, впрочемъ, все равно, и, какъ мн кажется, исправлять тебя довольно поздно, да и безполезно, потому что и въ исправленномъ вид ты ршительно никому не нуженъ.
Провинціальный водолчебный курортъ Дубки пережилъ свою славу и теперь погибалъ медленной смертью, не имя силъ вынести борьбу съ равнодушіемъ публики. А всего лтъ сорокъ-пятьдесятъ назадъ Дубка гремли на всю Россію. Сюда лтомъ съзжались помщики изъ разныхъ губерній, и сюда же тянуло родовитую знать изъ столицъ. Какъ модное мсто, Дубки являлись выставкой невстъ, и не одна старушка вздыхаетъ, вспоминая свое время, связанное неразрывно съ Дубками. Въ Дубкахъ состоялись знакомства тысячъ счастливыхъ парочекъ, и нсколько поколній прошли черезъ этотъ курортъ, дававшій имя,— не быть на сезон въ Дубкахъ равнялось своего рода гражданской смерти. Но — увы!— на свт все преходяще… Сначала убили Дубки желзныя дороги, открывшія доступъ къ другимъ курортамъ, а потомъ доковала эмансипація. Вывелся тотъ помщикъ, который экспонировалъ здсь свое гнздо, а смнившій его чумазый никакихъ водъ не признаётъ. Дешевый желзнодорожный тарифъ окончательно убилъ Дубки. Воспоминаніемъ о былой слав оставался въ Дубкахъ какой-то необыкновенный памятникъ, стоявшій посредин единственной городской площади. Это былъ чугунный трехгранный обелискъ, оканчивавшійся остреемъ. Памятникъ былъ поставленъ больше ста лтъ назадъ, и городскіе мальчишки давно отковыряли золотыя литеры, такъ что оставалось совершенно неизвстнымъ, для какой цли онъ былъ сооруженъ. Самые древніе старожилы ничего не могли запомнить. Говорили, что памятникъ сооруженъ будто бы въ память Потемкина, который въ Дубкахъ никогда не бывалъ, а по другой версіи — въ память побды надъ шведами. Сейчасъ около памятника образовался Торжокъ. Бабы продавали калачи, горячую печенку, огурцы, гнилыя яблоки и еще какую-то дрянь, прикрытую тряпицами. Среди водяной публики по поводу этого памятника циркулировалъ одинъ анекдотъ. Пріхалъ въ Дубки какой-то купецъ и пожелалъ ознакомиться съ достопримчательностями города. Его провели къ памятнику, какъ единственной достопримчательности. Посмотрлъ купецъ и сказалъ:
— Какой же это памятникъ? Тутъ и птиц негд ссть…
Когда Иванъ Васильевичъ проходилъ съ дочерью въ курзалъ мимо этого памятника, то Рита, конечно, услышала этотъ анекдотъ, переходившій изъ поколнія въ поколніе.
— Какія глупости!— брезгливо проговорила она.
Иванъ Васильевичъ былъ обиженъ такимъ невниманіемъ да и вообще чувствовалъ себя скверно. Хотлось посл завтрака отдохнуть, а тутъ тащись въ паркъ. Впрочемъ, у него оставалась слабая надежда на то, что можно будетъ вздремнуть гд-нибудь на садовой скамейк. Потомъ у него стучала въ голов обидная фраза: ‘подбитый молью’. Это онъ-то — Иванъ Васильевичъ Трунинъ — подбитъ молью? О, если бы Рита могла его видть всего какихъ-нибудь тридцать лтъ назадъ… Хе-хе!.. Да-съ, было и его время. Старикъ даже выпрямился, прищурилъ одинъ глазъ и молодцевато закрутилъ усы.
— Папа!..— многозначительно проговорила Рита, указывая глазами на палку.
— Ахъ, да!..— виновато пробормоталъ расхрабрившійся не во-время старецъ и началъ тяжело опираться на свою палку.

II.

Курортный паркъ понравился Рит: онъ залегъ въ котловин, гд выбивался изъ земли когда-то знаменитый источникъ, была тутъ и центральная аллея, затненная столтними липами, и нсколько уютныхъ площадокъ, и главная площадка передъ зданіемъ курзала, выстроеннымъ въ стил Аракчеева, и цлая сть второстепенныхъ аллей, тнистыхъ уголковъ и просто запущенной зеленой глуши. Иванъ Васильевичъ обрадовался, когда узналъ все это, точно встртилъ хорошаго стараго знакомаго.
— Ахъ, что тутъ только было, Рита!.. Боже мой, что было!.. Вотъ хоть въ это время: вс курсовые пили воду и длали обязательную прогулку по солнцу. Вся аллея была залита публикой. И какая публика: гвардейская молодежь, помщики, иностранцы, что ни имя, то и цлая исторія. Князья, графы, бароны… Былъ, даже одинъ французскій виконтъ и какой-то татарскій мурза. А дамы… Нтъ, такихъ дамъ больше, Рита, да и не будетъ. Посмотрть этакъ въ боковую аллею, а тамъ ужъ зонтикъ мелькаетъ и военная фуражка тутъ же… Хе-хе!.. А какіе балы задавались вотъ въ этомъ курзал. Оркестръ военной гвардейской музыки, все убрано цвтами… везд огни… Боже мой, и куда что, подумаешь, двалось!
Старикъ остановился и со вздохомъ посмотрлъ кругомъ. Аллеи были почти пусты, на площадкахъ — никого. На скамейкахъ кое-гд виднлись скорбныя фигуры настоящихъ больныхъ, точно это были тни прошлаго, да навстрчу попались дв блднолицыхъ двушки. Рита презрительно посмотрла на этихъ несчастныхъ и только пожала плечами. Это не воды, а какая-то богадльня. Стоило для этого хать. Нечего сказать, веселенькій пейзажикъ!
Только въ одномъ мст на Ивана Васильевича точно пахнуло прошлымъ. Въ одномъ изъ самыхъ тнистыхъ уголковъ на скамейк сидла красивая старушка въ бломъ чепц, а около нея размстились три скучающія двицы.
Он длали видъ, что внимательно читаютъ желтыя книжки какого-то французскаго изданія. Появленіе Риты съ отцомъ привлекло ихъ пристальное вниманіе, а потомъ вс молодыя личики опять наклонились къ книжкамъ. Чуткое ухо Риты поймало какую-то французскую фразу, сказанную старухой, видимо, по ея адресу.
Послышался молодой смхъ, и Рита сердито оглянулась. Увы!.. она даже не могла понять нанесеннаго оскорбленія, потому что по-французски дальше учебника Марго не шла. На зло этой фамильной групп она повернула назадъ и, проходя мимо нихъ, кинула вызывающій взглядъ.
— Папа! Посмотри, тутъ цлое гнздо спящихъ двъ!— сказала она разсчитанно громкимъ голосомъ.
Иванъ Васильевичъ умоляюще посмотрлъ на дочь. Разв такъ можно выражаться?
Рита окончательно разсердилась.
— Вечеромъ здсь будетъ много публики!— точно оправдывался Иванъ Васильевичъ.— Вотъ увидишь сама!
— Воображаю!..
— Я читалъ въ объявленіи, что каждый день по вечерамъ играетъ музыка и паркъ освщается электричествомъ.
Они отправились въ курзалу, гд на широкомъ балкон были разставлены блые столики. Въ тни навса блаженно дремали нсколько отставныхъ старичковъ, вооруженныхъ газетами. Иванъ Васильевичъ осмотрлъ всхъ и не нашелъ ни одного знакомаго, что его опять огорчило. Онъ надялся кого-нибудь встртить.
Они присли къ одному столику. Иванъ Васильевичъ спросилъ себ чаю. Рита ничего не хотла и съ озлобленіемъ смотрла на главную площадку съ электрическимъ фонаремъ посредин. Какъ все это глупо… Хотя бы одна живая собака показалась. Больные, какъ отравленныя мухи, прятались по аллеямъ.
Рита сидла и злилась. Ея настроеніе дошло до крайнихъ предловъ, когда на площадку выпорхнули давешнія три двицы. Он громко смялись и длали видъ, что имъ ужасно весело.
— Ломушки!— резюмировала Рита свое впечатлніе, когда двицы демонстративно прошли подъ самымъ балкономъ.— Вонъ у той, блокурой — заячья губа, а у брюнетки лвое плечо подбито ватой!
— Рита!
— Разв я виновата, папа, что въ Дубки привозятъ какихъ-то уродовъ?
— Значитъ, и мы въ томъ же числ?
Рита не удостоила отвта, потому что въ этотъ моментъ показался на площадк высокій мужчина въ свтлой пар изъ китайскаго шелка и очень вжливо раскланялся съ гулявшими барышнями.
— Модный водяной докторъ и онъ же левъ сезона!— ядовито замтила Рита, суживая глаза.— Выдаетъ себя холостымъ, а у самого трое дтей и жена бжала. Однимъ словомъ, нсколько пріятныхъ спеціальностей. Танцуетъ мазурку, скверно играетъ въ карты, разсказываетъ анекдоты и по вечерамъ напивается.
Офиціантъ подалъ курсовой листокъ, гд были напечатаны для назиданія потомства фамиліи всхъ курсовыхъ врачей и всхъ съхавшихся на воды паціентовъ. Рита углубилась въ изученіе этого интереснаго синодика. Прізжіе были все съ бору да съ сосенки. Главный контингентъ составляли чиновники, потомъ купцы и наконецъ дамы. Послдняя категорія занимала больше всего мста.
— А вотъ и мы, папа!..— громко читала Рита.— Номера Карабанова… подполковникъ въ отставк Трунинъ съ дочерью… Для кого это нужно? Подожди, я сейчасъ найду эту старуху съ ея тремя уродцами. ‘Минеральные номера’… вдова генерала Ивкова, Варвара Сергевна, а при ней двицы: Ольга Пьятусова, Надежда Гримъ и Софья Крутова… Папа!.. Это он!.. Я давеча слышала, какъ старуха назвала одного уродца Олей!
— Генеральша Ивкова?— машинально переспросилъ Иванъ Васильевичъ, прихлебывая чай изъ стакана.— Варвара Сергевна?.. Позволь!.. Нтъ, этого не можетъ быть!.. Прочитай еще, Рита.
— Вдова генерала Ивкова…
— Боже мой, да вдь это — она, Варвара Сергевна!.. И я ея не узналъ!.. Да, да, припоминаю… Только та была выше ростомъ и такая субтильная…
— Пріятное воспоминаніе юности?
— Рита, ты сегодня цлое утро злишься, какъ осенняя муха! Это, наконецъ, скучно!.. Я сейчасъ пойду къ ней!.. Боже мой!.. Варвара Сергевна!.. Именно, Ивкова!.. Да, это былъ цлый романъ, который здсь тогда надлалъ столько шуму!.. Ей теперь, ну, этакъ подъ шестьдесятъ!.. Такъ, совершенно врно!.. Идемъ, Рита!
— Ни за что на свт!.. Я ненавижу эту противную старушонку. Если хочешь, иди одинъ. Меня никто не състъ.
Иванъ Васильевичъ былъ радъ милостивому отпуску и заковылялъ съ балкона. Онъ какъ-то весь встрепенулся и точно сразу помолодлъ. Вотъ встрча!.. Для этого одного стоило сюда пріхать, и онъ точно предчувствовалъ. У Ивана Васильевича даже забилось сердце, когда онъ вдали завидлъ блый чепецъ, сидвшій одиноко на скамеечк.
Старушка сидла и что-то вязала, когда Иванъ Васильевичъ подошелъ къ ней и нершительно проговорилъ:
— Если не ошибаюсь, имю честь видть Варвару Сергевну?
Она спокойно подняла на него глаза и спокойно отвтила:
— Если не ошибаюсь въ свою очередь, Иванъ Васильевичъ Трунинъ?
Онъ вмсто отвта поцловалъ у ней руку. Старики внимательно осматривали нкоторое время другъ друга, длая молчаливый экзаменъ, а потомъ она проговорила:
— Однако, батюшка, и постарлъ же ты!.. да-а!..
— А сколько времени прошло, Варвара Сергевна?
— Давеча я смотрю, какъ будто что-то знакомое, и еще пошутила со своими барышнями: ‘Смотрите, говорю, какъ отецъ пасетъ дочь, точно гусь!’ Право, такъ и сказала. Со стороны-то оно даже очень смшно смотрть… Который годъ дочери-то?
— Да, видно, двадцать!..— боязливо отвтилъ Иванъ Васильевичъ и даже оглянулся.
— Гм… Что же, въ самой пор двушка! Время еще не ушло!
— А ваши барышни?
— Одна-то, младшая — внучка моя. А дв постарше, т — племянницы. Тоже вотъ пасу ихъ!.. Охъ, пора всмъ замужъ, а жениховъ-то и нтъ! Мы ужъ тутъ вторую недлю толчемся, и ничего подходящаго! Если бы дло было прежде… помнишь? Я ужъ ‘ты’ буду говорить.
— Пожалуйста!
— Помнишь, что прежде-то было здсь?.. Точно въ уль пчелы гудятъ, женихи-то!.. И куда это нынче женихъ двался?.. Барышни сколько угодно, а жениха нтъ какъ нтъ!.. Даже противно со стороны смотрть… Время-то вдь идетъ, а двичій вкъ не великъ.
— Да, да!.. удивительно!— соглашался Иванъ Васильевичъ.
— Ну, если изъ провинціи женихъ ушелъ, такъ по крайней мр онъ долженъ быть въ столицахъ… Я ныншнюю зиму провела въ Москв и — представь себ — то же самое: нтъ жениха!
Этотъ интересный разговоръ былъ прерванъ подходившими двицами, которыя весело переглянулись, когда узнали ‘гуся’.
— Рекомендую мою собственную картинную галлерею…— пошутила старушка.— Ужасныя шалуньи!
Иванъ Васильевичъ раскланялся и началъ торопиться къ отступленію, вспомнивъ про свою Риту.
— Очень рада, очень рада…— повторяла старушка.— Ты это что прихрамываешь-то, отецъ?
— Да такъ. Самъ не знаю хорошенько, что такое: или старая контузія сказывается, или ревматизмы. Вотъ пріхалъ посовтоваться съ докторами и полчиться. Хотлъ хать одинъ, но дочь ни за что не отпустила. Она у меня ужасно добрая… ‘Какъ ты, папа, подешь одинъ? Я тебя не отпущу одного…’ Ужасно добрая!
Когда Трунинъ ушелъ, старушка покачала головой и замтила:
— И соврать-то не сумлъ… Говорилъ бы ужъ прямо, что по старой памяти дочь-невсту привезъ. Охъ, дла, дла!.. А двица съ ноготкомъ. Люблю такихъ… Эта сама жениха себ найдетъ!

III.

Въ нсколько дней Рита изучила свой курортъ до мельчайшихъ подробностей и пришла къ самому печальному заключенію, именно, что Дубки — отставное мсто, и съхались сюда тоже разные отставные люди.
— Отставныхъ женщинъ еще больше, чмъ отставныхъ мужчинъ,— разсуждала она.— Взять хоть эту старушку-генеральшу… Бррр!.. Меня всегда беретъ ужасъ отъ одной мысли, что и я когда-нибудь могу быть такой же. Ну, кому она нужна, папа? И, вообще, для чего существуетъ на бломъ свт?.. Я на ея мст давно бы отравилась. И что смшно, вс эти отставныя женщины воображаютъ, что он кому-то нужны… Логика комнатной мухи, однимъ словомъ.
— Старость зависитъ не отъ насъ, Рита…
— Старость бываетъ разная, папа. Есть такіе славные старики, и я даже могу влюбиться въ такого старика, а есть неприличная старость.
Въ качеств развлеченія Рита занималась тмъ, что придумывала всевозможные способы дразнить старую генеральшу. Варвара Сергевна чувствовала каждый разъ, что Рита что-нибудь придумала, когда двушка подходила къ ней съ такимъ покорнымъ и ласковымъ лицомъ. Старушка строго подбирала губы и начинала волноваться, не зная, съ которой стороны будетъ нанесенъ ударъ. Волненіе достигало высшей степени, когда Рита длалась необыкновенно нжна съ генеральскими барышнями. Она отлично изучила вс больныя мста Варвары Сергевны и мучила ее съ искусствомъ настоящаго артиста.
— Какая милая эта Соня!— начинала Рита, суживая по-кошачьи глаза.— Если бы я была мужчиной, Варвара Сергевна… Я, вообще, удивляюсь, гд у этихъ противныхъ мужчинъ глаза!.. Когда Соня наднетъ свое платье съ розовыми полосками и эту шляпу съ блыми перьями… Вы знаете, Варвара Сергевна, Шуру Коптлову?
— Не знаю никакой Шуры…
— Дочь здшняго мясника… Онъ что-то такое, вообще, съ мясомъ длаетъ. Да, такъ его дочь Шура. Она была вчера вечеромъ здсь на гуляньи… и представьте, у нея шляпа точно такая же, какъ у Сони, только отдлка изящне. Просто удивительно, откуда столько вкуса у дочери какого-то мясника!
— Ну, ужъ это извини, шерочка!.. то-есть относительно вкуса. У Сони шляпа прямо отъ m-me Мари!.. Одинъ изъ лучшихъ магазиновъ въ Москв!
— Вы посмотрите сами, Варвара Сергевна. Вроятно, Шура сегодня опять придетъ въ садъ.
— И не желаю… Понимаешь: не же-ла-ю!.. Это ты нарочно придумаешь, Рита, чтобы меня подразнить… Молода еще, чтобы надъ стариками шутки шутить!
— Нтъ, я серьезно, Варвара Сергевна. Я люблю купцовъ вообще, потому что у нихъ денегъ много. И сама выйду замужъ непремнно за купца. У меня будутъ цлыя горы подушекъ, въ каждой комнат лампадки, гд-то внизу поютъ птухи, каждую субботу — баня.
Варвара Сергевна не всегда могла выдержать характеръ и принималась спорить съ Ритой самымъ серьезнымъ образомъ. Иванъ Васильевичъ — если случалось ему присутствовать на такомъ даровомъ спектакл — все время чувствовалъ себя на горячихъ угольяхъ.
— Рита, что ты длаешь?— ворчалъ онъ, когда оставался съ дочерью одинъ.— Разв можно такъ себя держать?
— Ничего, папа! Я подвинтила старушонку дня на три. Это ей полезно… Кровь полируетъ.
Водяная публика была вся наперечетъ. Какими-то невдомыми никому путями сдлалась извстной біографія чуть не каждаго, а поэтому появленіе новаго лица производило своего рода сенсацію. Особенно взволновались ‘водяныя мамаши’, когда въ Дубки пріхалъ на собственной тройк какой-то помщикъ Поспловъ. Это былъ мужчина среднихъ лтъ, высокій и плотный, съ замашками, блаженной памяти, ярмарочнаго ремонтера. Онъ остановился въ номерахъ Карабанова и въ нсколько дней перезнакомился съ людьми своего круга, въ томъ числ съ семьей генеральши Ивкевой и Труннными. Съ дамами онъ держалъ себя съ изысканной любезностью джентльмена старой школы. Варвара Сергевна обратилась въ архивъ своихъ матримоніальныхъ воспоминаній, и оказалось, что она знала сестру Посплова, у которой въ Дубкахъ разыгрался цлый романъ, чуть не кончившійся дуэлью. Поспловъ сообщалъ, что сестра уже умерла лтъ пять назадъ, что ему не мшало вспоминать о ней со слезами на глазахъ. О своемъ настоящемъ семейномъ положеніи онъ избгалъ говорить, но отъ водяныхъ мамашъ было трудно скрыть, что это — старый холостякъ, пріхавшій въ Дубки искать счастья. Тревога началась по всей линіи, а самъ Поспловъ видимо оказывалъ предпочтеніе семь Ивковыхъ и даже давалъ понять, что изъ всхъ двицъ ему больше нравится Оленька. Иванъ Васильевичъ сообщилъ объ этомъ Рит подъ величайшимъ секретомъ.
— Мн это сама Варвара Сергевна передавала. Конечно, онъ не первой молодости, по мужчина видный. Я вчера самъ видлъ, какъ онъ вдвоемъ гулялъ по алле съ Оленькой. Что же, двушка хорошая и можетъ сдлать выгодную партію.
— Папа, ты говоришь, какъ старушонка!— сердилась Рита.
— Я такъ… къ слову… Конечно, дло не мое.
— Совершенно не твое… Ты скоро будешь сплетничать, какъ водяная мамаша.
— Рита!.. Я удивляюсь, какъ ты позволяешь себ такъ говорить съ отцомъ!
— Папа, ты знаешь, что откровенность — мое несчастіе.
Въ глубин души Рита чувствовала себя оскорбленной вотъ этимъ самымъ Поспловымъ, который ей въ сущности совсмъ не нравился. Она ршилась мстить. На первомъ же танцовальномъ вечер она была обворожительна и танцовала съ такимъ увлеченіемъ, что бдная Оленька осталась совершенно въ тни. Поспловъ открыто началъ ухаживать за Ритой.
— Вы забываете свою даму!— замтила Рита, когда они вышли освжиться въ садъ.
— Какую даму!?
— Вы не знаете? Я вамъ ее назову: Оленька! Вы не замтили, что у нея глаза красные, какъ у кролика. И все изъ-за васъ!
— Я не совсмъ понимаю, что вы хотите сказать, Вра Ивановна.
— Я хочу сказать о вашей жестокости. Теперь поняли? Недаромъ говорятъ про васъ, что будто бы вы судились за двоеженство.
Кавалеръ смутился и не зналъ, въ какомъ тон ему отвчать. Очень ужъ смлая двица.
— Кто же это могъ сказать?— забормоталъ онъ.— Кажется, я не давалъ никакого повода… да…
— Право, не помню, кто это говорилъ… Ахъ, да, зашелъ разговоръ объ Оленьк… Ее жалли, и кто-то… Ну, вотъ ршительно забыла! Впрочемъ, но стоитъ обращать вниманія на водяныя сплетни.
Поспловъ даже не нашелся, что отвтить бойкой водяной барышн, больше того, онъ почему-то вообразилъ виновницей водяной сплетни Варвару Сергевну, что и далъ ей замтить довольно прозрачно. Можно себ представить справедливое негодованіе почтенной старушки.
— Да вы за кого меня-то принимаете, государь мой?
— Вотъ вы за кого меня принимаете, Варвара Сергевна?
Въ результат получилось то, что Поспловъ, гуляя въ парк съ Ритой, только издали раскланивался съ Ивковыми. Рита торжествовала, какъ злое, красивое животное. Впрочемъ, эта продлка не прошла ей даромъ.
— Ты что это, двица, точно прячешься отъ меня?— спросила разъ Варвара Сергевна, пытливо заглядывая прямо въ глаза Рит.— Нехорошо, другъ мой… А я скучаю безъ тебя. Мои двицы добры, какъ овцы, а поэтому съ ппыи скучно. Да… А ты — злая.
— Благодарю.
— Я говорю правду….
— Еще разъ благодарю…
— Но ты еще не знаешь, крошка, какъ ты права: нужно быть злымъ, то-есть не злымъ, а злой. Только злыя и пользуются жизнью, а вс овцы должны плакать…
— А мужчины!
— На мужчинъ я смотрю, какъ на низшую породу. Разв имъ доступны высокія движенія души, деликатныя чувства, вообще тотъ подвигъ, на который всегда готова каждая женщина? Это, вообще, грубое животное и еще того хуже — глупое… Жаль только, что мы, женщины, открываемъ эту истину довольно поздно, когда уже теряемъ всякую силу надъ мужчиной. Самая обыкновенная исторія…
Этотъ разговоръ закончился совершенно неожиданно. Варвара Сергевна обняла Риту, крпко поцловала и расплакалась.
— Что съ вами, Варвара Сергевна?— смущенно спрашивала двушка, не выносившая чужихъ слезъ и сама не умвшая плакать.
— Ахъ, ты не поймешь… Но я все-таки люблю тебя, злая двчонка, потому что и сама была когда-то такая же. Это и не злость въ собственномъ смысл, а только сознаніе своей молодой силы…
— Но все-таки плакать объ этомъ не стоитъ, Варвара Сергевна…
— Старыя слезы некрасивы, душечка, и старыя женщины должны плакать потихоньку отъ всхъ, чтобы не надодать. Молодое горе красиво и производитъ выгодное впечатлніе на публику…
Старушка чего-то не договорила и улыбалась сквозь слезы, а потомъ проговорила вполголоса:
— А вдь это ты придумала про двоеженство Посплова? Да, да, я уже потомъ догадалась… И ты была права, злючка, онъ глупъ, какъ два двоеженца. Потомъ, это ты про меня сказала, что у меня логика комнатной мухи? Ахъ, какъ мило сказано… Дай я тебя поцлую, красивое, злое, молодое животное, которое не можетъ не брыкаться, потому что она умное. А вонь и мои шерочки съ машерочками идутъ…
Интересный разговоръ оборвался, и на лиц Варвары Сергевны явилось сторожевое выраженіе, какъ у насдки-курицы.

IV.

Иванъ Васильевичъ по-своему не терялъ времени и велъ свою политику. Онъ разными путями вызналъ всю подноготную пріхавшихъ въ Дубки больныхъ. Прежде всего эта водяная публика раздлена была на дв, далеко не равныхъ половины. Большую половину составляли люди совсмъ неинтересные, какъ вс женщины и женатые, а все вниманіе сосредоточивалось на меньшой половин, составленной изъ предполагаемыхъ жениховъ Риты. Въ записной книжк Ивана Васильевича былъ заведенъ цлый жениховскій отдлъ, гд значились года каждаго, происхожденіе, общественное положеніе, а подъ рубрикой ‘особыя примты’ заносились удивительныя вещи: ‘тетка съ материной стороны бжала съ казачьимъ офицеромъ’, или — ‘ддушка сидлъ полтора года въ сумасшедшемъ дом’, или — ‘въ дтств былъ лунатикомъ’. Чмъ дальше Иванъ Васильевичъ углублялся въ свои изслдованія, тмъ трудне длалась задача. Говоря откровенно, ни одного жениха, удовлетворявшаго всмъ требованіямъ, не было, и Иванъ Васильевичъ съ душевнымъ прискорбіемъ вычеркнулъ уже нсколько именъ. Въ конц концовъ Иванъ Васильевичъ пришелъ къ убжденію, что поздка въ Дубки была очень грустной ошибкой, и только печальная необходимость заставляла знакомиться чуть не со всми. Нельзя же было прямо подойти къ жениху и сказать: ‘Давайте, познакомимтесь…’ Э, тутъ должна быть продлана часто настоящая бисмарковская политика. Взять хоть того же Посплова: сначала Иванъ Васильевичъ познакомился съ однимъ старичкомъ-генераломъ, съ которымъ былъ знакомъ Поспловъ, а потомъ уже съ нимъ.
‘Мы его найдемъ…— думалъ иногда Иванъ Васильевичъ, подмигивая въ пространство.— Нтъ, братъ, шалишь!.. Сколько ни вертись, сколько ни скрывайся, а будешь нашъ’.
Ивана Васильевича просто удивляло, до чего хитеръ этотъ воображаемый женихъ Риты. Вдь онъ, несомннно, существуетъ гд-нибудь, зачмъ же въ такомъ случа скрываться и хитрить? Ему иногда даже хотлось просто крикнуть: ‘эй, голубчикъ, выходи же поскоре, что тутъ ломаться напрасно!’. Огорчало Ивана Васильевича немало и то, что Рита совершенно не понимала его политики и вела себя по обыкновенію сорванцомъ. А того не понимаетъ глуная двчонка, что отецъ хлопочетъ для нея же… Вдь вонъ другія двушки выходятъ же замужъ, и еще какъ иногда удачно выходятъ. Послдняя мысль просто убивала Ивана Васильевича, и онъ въ каждой водяной двушк начиналъ видть конкурентку. Да, прямо изъ-подъ носа жениховъ выхватываютъ. Женщины, вообще, страшно хитры, а вдь это ихъ единственный спортъ. Даже старую пріятельницу Варвару Сергевну онъ начиналъ подозрвать въ разныхъ козняхъ и даже замтилъ дочери:
— Рита, ты будь поосторожне съ этой генеральшей… Эти старухи ужасно хитрыя. У нея своихъ три невсты на рукахъ и какъ разъ подведетъ… то-есть я не хочу сказать, что мы желали бы ловить жениха и прочее въ этомъ род, а такъ, вообще… Осторожность никогда не мшаетъ.
— Она мн очень правится, папа. Оказывается, что ты за ней когда-то ухаживалъ…
— Я? Гм… Женщины въ этомъ случа убждены, что вс за ними когда-то ухаживали. Простая любезность… Она была, дйствительно, въ свое время очень интересна. Да… Будь съ ней осторожна, Рита.
— Папа, говорятъ, Поспловъ у тебя просилъ денегъ?
— Пустяки… Такъ, былъ одинъ серьезный разговоръ… Онъ, вообще, вертопрахъ.
Женская хитрость, вообще, служила неизсякаемымъ источникомъ самыхъ тонкихъ огорченій для Ивана Васильевича. О, онъ, какъ оказывалось, совершенно не зналъ женщинъ и всю жизнь прожилъ доврчивымъ дуракомъ. Теперь только онъ начиналъ понимать, что такое женщина по своему существу. Да, это живое воплощеніе всяческой хитрости. Женщина хитритъ, даже когда спитъ. Оказывалось на поврку, что Иванъ Васильевичъ цлую жизнь прожилъ въ какомъ-то полусн. Попробуйте, угадайте, что думаетъ женщина, когда она такъ мило улыбается вамъ и кажется ангеломъ доброты.
— Нтъ, подождите, mesdames!— повторялъ про себя Иванъ Васильевичъ, принимая вызывающую позу.— Мы еще посмотримъ, если на то пошло… Да-съ, посмотримъ.
Иногда нападали на старика моменты малодушія. Время шло, а онъ пока еще ршительно ничего не усплъ сдлать. Такъ и все лто пройдетъ, и другое, и третье, и Рита завязнетъ въ старыхъ двушкахъ. Послдняя мысль заставляла его холодть, и онъ начиналъ себя чувствовать безгранично виноватымъ. Да, другіе выдаютъ дочерей замужъ, а у него все какъ-то не клеится. Напримръ, Посплову онъ далъ взаймы двсти рублей, а тотъ взялъ да ухалъ. Конечно, объ этой ошибк Иванъ Васильевичъ никому не говорилъ, но все-таки обидно.
Дло доходило до смшныхъ крайностей. Иванъ Васильевичъ отправлялся на вокзалъ, чтобы первому узнать, кто пріхалъ ‘изъ новенькихъ’, давалъ прислуг на чай, чтобы вывдать подъ рукой разныя свднія, знакомился съ встрчнымъ и поперечнымъ и вообще не останавливался ни предъ чмъ. Правда, что пока результатовъ не было никакихъ, но это не мшало имъ явиться въ любой день. Вдь въ этихъ длахъ часто вся жизнь ршается какой-нибудь прогулкой въ тнистой алле, удачной мазуркой, веселымъ ужиномъ, а особенно этими импровизированными на скорую руку прогулками куда-нибудь въ рощу, на какое-нибудь озеро. Увлеченный своимъ дломъ, Иванъ Васильевичъ былъ увренъ, что никто и ничего не замчаетъ. Онъ принималъ такой безпечно-добродушный видъ и началъ меньше прихрамывать, увряя всхъ, что Дубки его исцляютъ. Только одна Рита его огорчала попрежнему, потому что совершенно не хотла его слушать. Сколько самыхъ остроумныхъ плановъ она за это время разстроила… Иванъ Васильевичъ приписывалъ это вліянію хитрой Варвары Сергевны, къ которой началъ относиться съ сдержанной холодностью. О, онъ перехитритъ эту старую интриганку…
— Что это ты, отецъ, носъ отъ меня воротишь?— остановила его она, когда онъ хотлъ отдлаться поклономъ издали.
— Я?! Помилуйте, Варвара Сергевна… Я такъ всегда радъ… да…
— Уже не ври, пожалуйста… Не къ лицу это намъ съ тобой. Пойдемъ-ка, мн нужно съ тобой серьезно поговорить… Дльце есть.
— Съ удовольствіемъ…
У Ивана Васильевича явилось непріятное предчувствіе, но спасенья не было. Оставалось повиноваться, тмъ боле, что спорить и прекословить Варвар Сергевн было совершенно излишне.
— Ну-ка, давай руку, отецъ… Въ старые-то годы гуливали и подъ ручку. Охъ-хо-хо!.. Забылъ?
— Нтъ, зачмъ же, Варвара Сергевна.
— Еще ухаживалъ за мной какъ-то… Застрлиться хотлъ. Забылъ? Ну, да дло прошлое, а кто старое помянетъ — тому глазъ вонъ. Было, да прошло и быльемъ поросло.
Они шли по алле все дальше и дальше. Варвара Сергевна съ особеннымъ вниманіемъ разсматривала деревья и точно про себя повторяла:
— Вдь вонъ липки-то совсмъ маленькія были, а теперь вонъ какъ раскинулись… И дубы тоже. Да… А вонъ и мсто, гд стоялъ чугунный диванчикъ… Забылъ, небось?
— Гм… нтъ, то-есть да… Какой диванчикъ?
— А такой! Не хитри, отецъ… Я на немъ сидла, а ты передо мной на колняхъ стоялъ и разныя лукавыя слова наговаривалъ. Увертливъ былъ… Ну, да дло прошлое. А, вотъ онъ, диванчикъ-то…
Старушка обрадовалась, точно встртила хорошаго стараго знакомаго. Тотъ самый диванчикъ, только кругомъ разрослась зеленая гуща изъ липъ, акацій и сиреней. Уютное мстечко и тогда было, и теперь въ особенности,— настоящее зеленое гнздышко. Старушка даже вздохнула. Этакое удобное мсто и стоитъ совсмъ пустое. А прежде-то, что ни шагъ по парку, то новая парочка. Не теряли напрасно дорогого лтняго времени, не то, что ныншніе горюны…
— Битъ небитаго ведетъ…— пошутила Варвара Сергевна, усаживаясь на диванчикъ.— Охъ, поясницу къ ненастью ломитъ, отецъ… У тебя вотъ ножка играетъ, а у меня поясница. Точно вотъ совсмъ чужая сдлается… Ну, садись.
Иванъ Васильевичъ покорно прислъ на диванчикъ, продолжая ожидать непріятнаго разговора. А старуха все тянула…
— Вотъ что, отецъ… Давно я хочу сказать теб. Да…— начала она наконецъ посл нкоторой паузы.— Давно я смотрю, какъ ты стараешься для дочери… Ты думаешь, никто ничего и не видитъ? Вс, отецъ, видятъ и смются… Ты только дло портишь своей Рит. Не безпокойся, она и безъ тебя устроится. Ловкая двушка, однимъ словомъ…
— Что же такое длаю, Варвара Сергевна?
— А вотъ это самое… Думаешь, добрые-то люди глупе тебя. Одинъ ты умный… Смшишь людей, Иванъ Васильевичъ. Кто прислугу подкупаетъ? Кто на вокзалъ жениховъ встрчать бгаетъ? Кто за каждымъ прохвостомъ ухаживаетъ, какъ за именинникомъ? Послушай меня, старуху, и брось все… не мужское это дло, голубчикъ.

V.

Стоялъ уже конецъ іюля. Начали перепадать холодные дождички, напоминавшіе о близившейся осени. Въ парк чувствовалась по временамъ сырость. А когда пробгалъ холодный втеръ, деревья такъ грустно шумли своею засыхавшею листвой. На музыку по вечерамъ собиралось все меньше и меньше народа.
— Мы завтра узжаемъ, Варвара Сергевна,— сообщила Рита.— Я ршительно не понимаю, что длается съ папой… Цлыхъ дв недли просидлъ въ номер, а теперь вдругъ собрался узжать.
— Ничего, пройдетъ… Это я его навела на грхъ.
Варвара Сергевна откровенно разсказала свой разговоръ съ Иваномъ Васильевичемъ и прибавила:
— Это вдь мы, то-есть женщины, у которыхъ есть взрослыя дочери на рукахъ, но необходимости длаемся общимъ посмшищемъ. Помилуйте, какъ же не смшно, когда мать заботится о судьб родной дочери — вдь очень смшно? Вдругъ это мать ищетъ жениха, то-есть выбираетъ человка, съ которымъ ея дочь будетъ вкъ вковать,— ужасно смшно… А потомъ эта мать превращается въ тещу, которая еще больше слдитъ за счастіемъ дочери. Это ужъ совсмъ смшно… Ахъ, какъ смшно! Мы — жертвы юмористическихъ листковъ я безпощадной карикатуры, а отцы остаются въ сторон, какъ благородные свидтели. Вотъ твой отецъ и попробовалъ, какъ это легко… Ну, прощай, дточка, будь счастлива.
Рита сейчасъ же вернулась домой, и ей было обидно за отца, котораго водяныя мамаши прозвали гусемъ. Подъ этимъ настроеніемъ она вошла въ свой номеръ и молча поцловала отца. Иванъ Васильевичъ даже смутился отъ этой неожиданной ласки и какъ-то виновато моргалъ глазами.
— Милый ты мой коротыжка…— шептала Рита, крпко его обнимая.— Я никому не позволю смяться надъ тобой… никому! Завтра же узжаемъ изъ этой проклятой ямы…
— Рита… разв ты… вообще, что-нибудь слышала?
— Да, я знаю все, папа, и люблю тебя еще больше…
— Ахъ, это Варвара Сергевна… Вс женщины ужасно хитры, и ты ихъ берегись. Рита.
— Папа, и я вдь тоже женщина.
1896.
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. На огонек, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1896
  2. Один из анекдотических людей, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1885
  3. Любовь, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1892
  4. Кто хуже?, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1889
  5. Около господ, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1900
  6. На шихане, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1884
  7. Городская сестра, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1880
  8. Проезжий чорт, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1882
Электронная библиотека