Грыць в школе, Франко Иван Яковлевич, Год: 1876

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Ив. Франко.

ВЪ ПОТ ЛИЦА.

ОЧЕРКИ ИЗЪ ЖИЗНИ РАБОЧАГО ЛЮДА.

ПЕРЕВОДЪ
О. Рувимовой и Р. Ольгина.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе М. Д. Орховъ.

Грыць въ школ.

Був Грыць премудрый родомъ з Коломіи,
Вчився барз добре на философа *).
*) Былъ Грыць премудрый родомъ изъ Коломіи,
Учился очень хорошо онъ философіи.
Старая псня.

I.

Гуси совсмъ ничего объ этомъ не знали. Еще въ то самое утро, когда отецъ задумалъ отвести Грыця въ школу, гуси не знали объ этомъ намреніи. Еще мене зналъ самъ Грыць. Онъ, по обыкновенію, всталъ рано, позавтракалъ, поплакалъ немного, почесался, взялъ прутъ и, подпрыгивая, погналъ гусей изъ птичника на пастбище. Старый блый гусакъ, по обыкновенію, протянулъ къ нему свою небольшую голову съ красными глазами и широкимъ краснымъ клювомъ, зашиплъ, а потомъ, о чемъ-то тараторя съ гусями, пошелъ впереди всхъ. Старая, срая гусыня, какъ всегда, не хотла идти вмст съ другими и поплелась отдльно, за что Грыць хлестнулъ ее хворостиной и назвалъ ‘лупяремъ’ — такъ онъ обыкновенно называлъ все, что не подчинялось его высокой власти на пастбищ. Однимъ словомъ, видно было, что ни блый гусакъ, ни срая гусыня, ни вообще кто-бы то ни-было изъ всего стада — а ихъ было двадцать пять — никто не зналъ о близкомъ перевод ихъ владыки на другой, далеко не такой почетный постъ.
И вотъ, когда неожиданно пришла новая всть, т. е. когда самъ отецъ, идя съ поля, позвалъ Грыця домой и тамъ отдалъ его въ руки матери, чтобы та его умыла, причесала и принарядила, какъ подобаетъ, когда потомъ отецъ взялъ его съ собою и. не говоря ни слова, проводилъ трепещущаго Грыця черезъ выгонъ, когда гуси увидали своего недавняго поводыря совсмъ въ другомъ вид, въ новыхъ сапожкахъ, въ новой войлочной шляпенк и подпоясаннаго краснымъ кушакомъ,— они внезапно издали громкій крикъ изумленія. Блый гусакъ, вытянувъ голову, близко подбжалъ къ Грыцю, словно хотлъ хорошенько приглядться къ нему, срая гусыня также протянула голову и отъ внезапнаго волненія долго не могла издать никакого звука впечатлнія и только потомъ залопотала: дэ-дэ, дэ-дэ?
— Дулня гуска!— гордо отвтилъ Грыць и отвернулся, словно хотлъ сказать: — эге, подождать, не въ такіе я теперь попалъ, чтобы сталъ еще отвчать на твои гусиные вопросы! А, впрочемъ, можетъ быть, и потому не отвтилъ, что и самъ не зналъ, въ чемъ дло было.
Пошли по верхней части села. Отецъ молчитъ и Грыць молчитъ. Вотъ пришли они къ большому старому дому, крытому соломой, съ трубой сверху. Къ этому дому черезъ площадь шло много мальчиковъ такихъ, какъ и Грыць, а то и большихъ, по огороду за домомъ расхаживалъ какой-то господинъ въ сюртук.
— Грыцю!— сказалъ отецъ.
— Га!— сказалъ Грыць.
— Видишь этотъ домъ?
— Визу.
— Помни — это школа.
— Ба, сказалъ Грыць.
— Сюда будешь ходить учиться.
— Ба!— сказалъ Грыць.
— Старайся, не балуйся, господина учителя слушай. Я пойду записать тебя.
— Ба!— сказалъ Грыць,— почти ничего не понимая изъ того, что говорилъ ему отецъ.
— А ты иди съ этими мальчиками. Возьмите его, мальчики, съ собою!
— Иди сюда!— сказали мальчики и взяли Грыця съ собой, а отецъ тмъ временемъ пошелъ на огородъ поговорить съ учителемъ.

II.

Вошли въ сни, въ которыхъ было совершенно темно и страшно воняло прошлогодней гнилой капустой.
— Видишь… тамъ?— сказалъ Грыцю одинъ мальчикъ, показывая въ темный уголъ.
— Вижу, — сказалъ дрожа Грыць, хотя совершенно ничего не видалъ.
— Тамъ яма,— сказалъ мальчикъ.
— Яма!— повторилъ Грыць.
— Если не будешь стараться, то учитель посадитъ тебя въ эту яму и ты будешь сидть всю ночь.
— Я не хочу!— воскликнулъ Грыць.
Тмъ временемъ другой мальчикъ шепнулъ что-то первому, оба засмялись, а потомъ первый, потрогавъ школьную дверь, сказалъ Грыцю:
— Постучи въ дверь! Скоре!..
— Зачмъ?— спросилъ Грыць.
— Нужно! Тутъ такъ полагается, когда приходятъ въ первый разъ.
Въ школ было шумно, какъ въ уль,— но когда Грыць постучалъ кулаками въ двери, стало тихо. Мальчики слегка пріотворили двери и втолкнули Грыця внутрь. Въ ту же минуту на его спину посыпались удары березовыхъ розогъ. Грыць очень испугался и завизжалъ.
— Цыцъ, дурень!— кричали на него насмшники-мальчики, которые, заслышавъ стукъ, засли за дверьми и устроили Грыцю эту неожиданность.
— Ой-ой-ой-ой!— визжалъ Грыць.
Мальчики боялись, чтобы не услышалъ учитель и стали унимать его.
— Цыцъ, дурень, такъ полагается! Кто въ двери стучится, того нужно по спин постукать. Ты этого не зналъ?
— Не-е-е зна-а-лъ!— всхлипывалъ Грыць.
— Почему не зналъ?
— Я-а-а пе-е-лвый ла-а-зъ въ школ.
— Первый разъ! а!— вскрикнули мальчики, словно удивленные тмъ, что можно первый разъ быть въ школ.
— О, такъ нужно тебя угостить!— сказалъ одинъ,— подбжалъ къ доск, взялъ изъ ящика большой кусокъ млу и подалъ Грыцю.
— На, дурень, шь и поскоре!
Вс молчали и выжидательно смотрли на Грыця, который вертлъ млъ въ рукахъ, а потомъ потихоньку положилъ его въ ротъ.
— шь, дурень, поскоре!— напоминали мальчики, а сами душились отъ смха.
Грыць началъ жевать и насилу сълъ млъ. Хохотъ въ школ раздался такой, что окна зазвенли.
— Цего сметесь?— спросилъ удивленный Грыць.
— Ничего, ничего. Можетъ еще хочешь?
— Нтъ, не хоцу. А цто это такое?
— Ты не знаешь? Вотъ дуракъ! Да это іерусалимъ, это очень вкусно.
— Ой, не оцень вкусно,— сказалъ Грыць.
— Потому что ты еще не раскусилъ. Это полагается скушать каждому, кто въ первый разъ приходитъ въ школу.
Въ эту минуту вошелъ учитель. Вс мальчики, какъ вспугнутые воробьи, разбжались по скамьямъ, только Грыць остался со слезами на глазахъ и съ губами блыми отъ мла. Учитель сердито приблизился къ нему.
— Какъ тебя зовутъ?— крикнулъ онъ.
— Глыць.
— Что за Грыць? Ага, ты новый. Почему на скамь не сидишь? чего плачешь? чмъ это ты испачкался? Га?
— Да я лъ іелусалимъ.
— Что? какой іерусалимъ?— допрашивалъ учитель. Мальчишки снова душились отъ смха.
— Да мальчики давали.
— Какіе мальчики?
Грыць оглянулся, но никого не могъ узнать.
— Ну, ну! Иди садись и учись хорошо, а іерусалима больше не шь, а то будешь битъ.

III.

Начался урокъ. Учитель говорилъ что-то, показывалъ какія-то дощечки, на которыхъ были нарисованы крючки да палочки, мальчики время отъ времени что-то кричали, когда учитель показывалъ новую дощечку, а Грыць ничего не понималъ. Онъ даже не обращалъ вниманія на учителя.
Сидвшіе около него мальчики показались ему очень смшными. Одинъ ковырялъ пальцемъ въ носу, другой сзади все старался воткнуть Грыцю въ ухо небольшую соломинку, третій очень долгое время усердствовалъ, выдергивая изъ своего стараго кафтана нитки, заплаты и какія-то рваныя тряпки, уже на нижней доск скамейки лежала передъ нимъ цлая куча, а онъ все еще дергалъ и рвалъ что есть мочи.
— Зацмъ ты делгаешь?— спросилъ Грыць.
— Дома буду съ болщомъ сть,— отвчалъ шепелявя мальчуганъ, и Грыць долго думалъ надъ тмъ,— не обманулъ-ли его мальчикъ.
— Да ты, Грыцю голубчикъ, ничего не слышишь, — крикнулъ на него учитель и покрутилъ его за ухо такъ, что у Грыця невольно выступили слезы на глазахъ и такъ онъ испугался, что долго не только не могъ слушать, но и совсмъ забылъ обо всемъ на свт.. Когда онъ, наконецъ, пришелъ въ себя, мальчики уже начинали читать склады по подвижнымъ таблицамъ, которыя раскладывалъ и складывалъ учитель. Они безустанно по сто разъ на-распвъ повторяли: ‘а-ба-ба га-ла-ма-га’. Грыцю, не извстно почему, очень это понравилось, и онъ началъ своимъ пискливымъ голоскомъ вперегонку кричать: ‘а баба галамага’. Учитель уже готовъ былъ признать его старательнымъ и способнымъ мальчикомъ и, желая боле убдиться въ этомъ, переставилъ буквы. Неожиданными образомъ онъ выставилъ передъ учениками буквы ‘баба’, но Грыць, не глядя на нихъ, а только на учителя, тонкимъ пвучимъ голосомъ крикнулъ: ‘галамага’. Вс захохотали, не исключая и самого учителя, — только Грыць удивленно оглянулся и громко сказалъ своему сосду: поцему не клицисъ ‘галамага’? Только тогда бдняга очнулся, когда учитель хлестнулъ его за понятливость розгою по спин…
— Ну, а чему тебя тамъ въ школ научили?— спросилъ отецъ, когда Грыць въ полдень вернулся домой.
— Вуцилися ‘а баба галамага’,— отвтилъ Грыць.
— А ты сумлъ?— спросилъ отецъ, не стараясь даже узнать, что это за удивительная наука.
— Конечно, сумлъ,— отвтилъ Грыць.
— Ну, старайся же!— сказалъ отецъ.
— Какъ окончишь въ сел, то пойдешь въ городъ въ большую школу, а потомъ сдлаешься священникомъ. Жена, а дай-ка ему чего-нибудь пость.
— Ба,— отвтилъ Грыць.

IV.

Прошелъ ровно годъ посл этого важнаго дня. Блестящія надежды отца на будущность Грыця разсялись давно. Учитель прямо сказалъ ему, что Грыць ‘туманъ восемнадцатый’ {непроходимо тупъ.}, что онъ лучше сдлаетъ, если возьметъ его домой и опять заставитъ гусей пасти. И, правда, по окончаніи года школьной науки Грыць вернулся домой такимъ же мудрымъ, какимъ былъ годъ тому назадъ.
Дйствительно, ‘а баба галамага’ онъ обстоятельно выучилъ наизусть, и не разъ даже во сн изъ устъ его вылетало это удивительное слово, эта первая ступень всяческой мудрости, переступить черезъ которую ему не было суждено, но дальше этого Грыць не могъ пойти.
Буквы какъ-то смшивались въ его глазахъ и онъ никогда не могъ узнать ихъ по виду, какая изъ нихъ ш, какая т, какая ‘люди’, какая ‘мыслете’. О чтеніи ужъ и говорить нечего. Была ли этому причиной его непонятливость или дурное преподаваніе учителя,— неизвстно, врно только то, что, кром Грыця, такихъ ‘тумановъ восемнадцатыхъ’ между прошлогодними учениками было восемнадцать на тридцать, и вс они въ теченіе школьнаго года только о томъ и думали, какъ хорошо будетъ, когда они освободятся отъ ежедневныхъ розогъ, оплеухъ, пинковъ, шлепковъ и подергиваній за виски, и какъ они въ полномъ блеск своей силы опять покажутся на пастбищ.
Ужъ кто, кто, но Грыць, наврно, больше и чаще всхъ думалъ объ этомъ. Проклятый букварь, который онъ за годъ напряженія надъ научными вопросами истрепалъ чуть не въ клочья, проклятая ‘а баба галамага’, проклятыя учительскія приставанья и пріохочиванья къ наук такъ надоли ему,’ что онъ даже исхудалъ, поблднлъ и ходилъ все время какъ тнь. Наконецъ, смиловался Богъ и послалъ мсяцъ іюль, смиловался и отецъ и сказалъ ему однажды утромъ.
— Грыцю!
— Га?— сказалъ Грыць.
— Съ этого дня ты больше не пойдешь въ школу.
— Ба!— сказалъ Грыць.
— Сними сапоги, шляпу и кушакъ, нужно спрятать,— будешь ходить въ нихъ по воскресеньямъ — подпояшься веревочкой, возьми лупку {молью изъденная баранья шапка.} и иди гусей пасти.
— Ба!— радостно сказалъ Грыць.

V.

Гуси, извстно,— глупы,— они и на этотъ разъ не знали объ ожидавшей ихъ радостной перемн. Въ теченіе всего года школьной науки Грыця ихъ насъ маленькій сосдскій мальчикъ Лучка, который обыкновенно только то и длалъ на пастбищ, что копалъ ямки, лпилъ изъ грязи ‘паски’ и обсыпался пылью. О гусяхъ онъ совсмъ не заботился и они бродили безъ призора. Не разъ имъ случалось зайти въ засянное поле — и не мало тогда имъ приходилось вытерпть отъ пострадавшаго мужика проклятій и даже побоевъ. Кром того, несчастье своимъ зловщимъ крыломъ въ этомъ году нсколько разъ коснулось гусинаго стада.
Пять молодыхъ гусаковъ и десять гусынь хозяйка продала въ городъ, тяжело было остающимся разлучаться съ ними. Старую пепельнаго цвта гусыню убилъ хворостиною сосдъ на мст преступленія и, съ варварской безсердечностью, привязавъ бездыханный трупъ за лапу къ той-же хворостин, волочилъ его такимъ образомъ черезъ все пастбище, а потомъ бросилъ хозяину въ птичникъ. А одного молодого гусака, красу и надежду стада, заклевалъ ястребъ, когда онъ однажды отсталъ отъ своей родни. Однако, несмотря въ вс эти тяжелыя и невознаградимыя траты, стадо этого года было больше прошлогодняго.
Благодаря блому гусаку и срой гусын, да еще двумъ или тремъ молодымъ дочерямъ ея, стадо этого года достигло свыше сорока штукъ.
Когда Грыць появился между ними съ прутомъ, символомъ своей власти, сразу вс глаза обратились къ нему, — слышенъ былъ только шипъ удивленья. Но ни блый гусакъ, ни срая гусыня не забыли еще своего прежняго добраго пастыря и скоро припомнили его. Съ шумными криками радости и взмахами крыльевъ они бросились къ нему.
— Дэ-дэ-дэ-дэ?— гоготала срая гусыня.
— А въ школ былъ — гордо отвтилъ Грыць.
— О!.. о!.. о!..— удивлялся блый гусакъ.
— Не вришь, дуракъ?— крикнулъ на него Грыць и хлестнулъ прутомъ.
— А се-се-се?.. А се-се-се?— шипли, собираясь около него, гуси.
— Что? чему я научился?— формулировалъ ихъ вопросъ Грыць.
— Се-се-се-се?— продолжали гуси.
— А баба галамага!— отвтилъ Грыць.
Снова шипъ удивленія, словно ни одна изъ этихъ сорока гусиныхъ головъ не могла понять такой глубокой мудрости. Грыць стоялъ гордый, недосягаемый. Наконецъ, блый гусакъ нашелъ что сказать.
— А баба галамага! А баба галамага!— вскрикнулъ онъ своимъ звонкимъ металлическимъ голосомъ, выпрямившись, поднявъ высоко голову и замахавъ крыльями. А потомъ, обернувшись къ Грыцю, добавилъ, словно хотлъ его еще боле пристыдить:
— А кши, кши!
Грыць былъ убитъ и пристыженъ. Гусакъ въ одну минуту перенялъ и повторилъ мудрость, которая ему стоила цлаго года ученья!
— Почему они его въ школу не отдали?— подумалъ Грыць и погналъ гусей въ поле.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека