Ив. Франко.
Ив. Франко.
ВЪ ПОТ ЛИЦА.
ВЪ ПОТ ЛИЦА.
ОЧЕРКИ ИЗЪ ЖИЗНИ РАБОЧАГО ЛЮДА.
ПЕРЕВОДЪ
О. Рувимовой и Р. Ольгина.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе М. Д. Орховъ.
ЦЫГАНЫ.
ЦЫГАНЫ.
І.
II.
III.
IV.
Цыганы, Франко Иван Яковлевич, Год: 1887
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Убогое горное село Ластовки расположилось у верховьевъ Стрыя, въ толъ мст, гд онъ посл своей большой излучины подъ Турку поворачиваетъ къ Синеводску, извиваясь между горъ и лсовъ. Въ этомъ небольшомъ заброшенномъ сел среди лсовъ и дебрей прячутся разбросанныя, убогія хатки бойковъ {Карпатскіе горцы-малороссы.}. Ниже села, за отрзкомъ чернаго лса, достигающаго самаго берега рки, надъ Стрыемъ торчитъ высокая скала. Отвсной стной громоздится она надъ самымъ поворотомъ рки, а вершиной, зеленой отъ мху и папоротниковъ, высится надъ окрестными горами. Лтомъ Стрый плещется объ ея основаніе, но осенью онъ грозно реветъ и цнится, заливая узкую тропинку, вьющуюся подъ скалою вдоль его берега. А кругомъ расположились горы, покрытыя чернымъ сосновымъ лсомъ, только кой-гд верхушки ихъ свтятся безлсными полянами, которыя кажутся срозелеными пятнами на темпомъ фон. Пусто и жутко въ осенній день у скалы — только волны Стрыя ревутъ и разбиваются объ острые камни.
Пусто и жутко было также въ душ стражника, который въ осенній слякотный день, въ плащ и шляп, съ птушьимъ перомъ, съ ружьемъ за плечами, шелъ тропинкою надъ ркой и внимательно озирался кругомъ. Нигд ни живой души, ни голосу людского, и если-бъ не утоптанная тропинка надъ ркой, то можно было бы подумать, что здсь, въ этой дикой лсной котловин, не ступала еще человческая нога отъ сотворенія міра.
— Тьфу ты, собачья служба!— ворчалъ стражникъ, обтирая платкомъ усы, съ которыхъ капала дождевая вода.— Лазь да лазь, какъ проклятый, по этимъ чертовскимъ вертепамъ, и все попусту. Эти мерзавцы бойки боятся стражника, какъ чорта, всякій, какъ только гд встртитъ, обходитъ его на тысячу шаговъ. Такъ и кажется, что каждый изъ нихъ только-что что-нибудь укралъ или убилъ кого-нибудь. А если ужъ кого поймаешь, то скоре что-нибудь узнаешь отъ этой скалы, нежели отъ него. Чортъ бы побралъ этотъ скверный, глупый народъ. Такъ ворча, приближался стражникъ къ скал и поминутно поглядывалъ на Стрый, который сердито разбивалъ свои волны о камни, какъ-будто и самъ злился на этихъ дикихъ, тупыхъ бойковъ.
— О, сколько воды!— продолжалъ ворчать стражникъ.— Какъ бы только она не залила тропинки да мостковъ не снесла, не добраться тогда мн сегодня до этихъ чортовыхъ Ластовокъ, хотя до нихъ ужъ рукой подать. Въ этихъ горахъ мн совсмъ нтъ счастья, хоть сядь да плачь! Вотъ ужъ четвертый разъ обхожу эти вертепы и ни разу еще мн не посчастливилось поймать вора или разбойника. А между тмъ стоитъ только взглянуть, чтобы убдиться, что воровъ и разбойниковъ здсь должно быть изрядное количество и, что хуже всего, даже какого-нибудь несчастнаго бродягу или старика-иищаго не пришлось мн до сихъ поръ арестовать. Какъ-будто сговорились не попадаться мн на глаза. А другой пойдетъ, такъ каждый разъ этихъ бродягъ, нищихъ да цыганъ пригонитъ цлую ораву, полную тюрьму набьетъ. А я хоть бы теб одного привелъ! Чортъ бы побралъ такое счастье-и только!..
И стражникъ сердито смотрлъ впередъ. Онъ стоялъ ужъ передъ самой скалой. Тропинка поднималась тутъ немного въ гору и какъ-бы шла по каменной заваленк, то приближаясь къ отвсной каменной стн, то опять опускаясь чуть-чуть не къ самой вод. Еще издали стражникъ увидлъ, что сейчасъ-же на первомъ такомъ спуск тропинка была залита мутной, пнистой водой.
— Вотъ теб разъ!— крикнулъ онъ раздраженно,— опять помха! Придется обойти вокругъ этого препятствія, полчаса карабкаться по кустамъ и разслинамъ, а за это время я могъ бы уже быть въ Ластовкахъ. А пусть тебя громы небесные побьютъ съ такими порядками!
И скользя въ своихъ тяжелыхъ сапогахъ по мокрому мху, стражникъ повернулъ направо, межъ пнями, подъ гору, чтобъ обойти скалу. Нечаянно какъ-то онъ бросилъ взглядъ въ сторону — и остановился. Что за чортъ! Ему показалось, что изъ скалы легонькими клубами выползалъ дымъ, который, словно испугавшись чего-то, быстро расплывался и исчезалъ въ воздух. Сразу стражникъ своимъ глазамъ не поврилъ. Но когда онъ остановился и вглядлся внимательне, то увидлъ, что дйствительно, изъ-за острыхъ зубовъ скалы, какъ-будто изъ самой средины ея толщи, выходилъ дымъ. Можетъ-ли это быть? Стражникъ былъ не трусъ, а все-таки у него дрожь по тлу пробжала, ибо онъ никоимъ образомъ не могъ постигнуть, что бы это могло быть. Наконецъ, онъ бросилъ размышлять.
— Врно, гд-то дровоски огонь разводятъ. А. можетъ быть, воры? Что бы тутъ дровоски длали? Пойду, взгляну.
И онъ съ трудомъ началъ взбираться по скользкимъ скаламъ туда, гд, словно великанъ, торчала высокая каменная стна. Сначала онъ ничего не могъ разглядть. Наступали уже сумерки, тнь отъ скалы густымъ туманомъ покрывала именно то мсто, откуда выходилъ дымъ. Напрасно стражникъ напрягалъ взоръ и слухъ — ни увидать, ни услышать нельзя было ничего, кром бшенаго рокота прибывающей подъ скалою рки да осенняго протяжнаго стона лса.
— Эй, кто тамъ? Откликайтесь!— крикнулъ стражникъ, но только голосъ его мрачно прозвучалъ среди скалъ, да противоположная гора повторила конецъ его оклика: ‘айтесь’. Тогда стражникъ началъ карабкаться еще дальше. На небольшой площадк межъ камней видны были поломанные сухіе сучья, какія-то еще свжія кости и даже куски полусгнившихъ тряпокъ. Ну, конечно, это слдъ человка!— подумалъ стражникъ. Присмотрвшись ближе, онъ увидлъ едва замтную тропинку, которая змйкой выползала изъ камней, тянулась потомъ поперекъ площадки и терялась въ тни, подъ отвсною стною, какъ разъ въ томъ мст, откуда выходилъ дымъ. И только, приблизившись шага. на два, стражникъ увидалъ выдолбленную въ скал небольшую дыру, заткнутую обгорлымъ сосновымъ бревномъ. Богъ всть отчего, сердце стражника вдругъ какъ-то неспокойно забилось въ груди. Схвативъ обими руками карабинъ, какъ-будто готовясь къ нападенію, онъ сталъ осторожно приближаться. Тишь внутри темной ямы еще сильне тревожила его и въ душ онъ началъ сердиться на себя за то, что за минуту крикнулъ было такъ громко и выдалъ свое приближеніе. Кто знаетъ, можетъ быть, врагъ, предупрежденный его крикомъ, уже наблюдаетъ за нимъ изъ какой-нибудь скрытой засады? Но вернуться было, можетъ быть, еще опасне, и онъ пошелъ дальше. Наконецъ, онъ остановился предъ самой пещерою, осмотрлъ саблю и патронташъ, а потомъ сразу толкнулъ штыкомъ бревно и очистилъ входъ въ пещеру. Дымъ клубами бросился ему въ лицо, но за дымомъ ничего не было видно. Чтобъ заглянуть внутрь пещеры, онъ долженъ былъ нагнуться. Только когда дымъ немного разсялся, стражникъ увидлъ внутренность высченной въ скал пещеры. Срыя каменныя стны сходились въ гор какъ-бы сводомъ. Влага такъ и висла на нихъ зеленоватыми каплями. Внизу, въ каменномъ полу, посреди пещеры была выдолблена небольшая яма, въ которой тллъ огонь, прикрытый полусгнившимъ, сильно дымившимся бревномъ. Вокругъ огня сидло нсколько человкъ, дтей и взрослыхъ, ея’на прикрытыхъ грязными лохмотьями. Лицъ ихъ стражникъ не могъ еще разглядть, онъ видлъ только, какъ нсколько паръ черныхъ, испуганныхъ глазъ съ тревогою уставились въ него.
— Кто вы? крикнулъ онъ грозно.
— Цыганы, господинъ!— отозвался грубый, но смирный голосъ.
— А что вы тутъ длаете?
— Бдствуемъ, господинъ!
Стражникъ еле-еле протиснулся внутрь пещеры и началъ оглядывать жилище и людей. Въ одномъ углу на маленькомъ возочк лежали кузнечныя принадлежности: мхъ, наковальня и молоты: въ другомъ — кучка сухихъ сучьевъ для топлива. На сучьяхъ развшано было какое-то грязное блье. Посреди пещеры. недалеко отъ огня, находилась постель всей семьи — куль на половину сгнившей соломы, разложенной на камн, да куча сухого мху и листьевъ. Только на одномъ конц этой постели, на самомъ почетномъ мст, лежала невыдланная конская шкура, которою ночью прикрывался старый ромъ {Цыгане называютъ себя ромами.}.
— А сколько васъ здсь? снова грозно спросилъ стражникъ, оборачиваясь къ огню.
— Пятеро, господинъ, пятеро, — отвтилъ цыганъ и всталъ, весь дрожа отъ холода. Остальные цыганы также повставали. Кром старика, была тутъ еще цыганка, парень и двое маленькихъ, совсмъ голыхъ цыганятъ. Вс они посинли отъ холода и казались распухшими — должно быть, съ голоду.
— Чмъ же вы тутъ живете, бродяги?— продолжалъ стражникъ.
— Милостью Божьей, господинъ, милостью Божьей. Вотъ кобыла у насъ издохла недавно, такъ еще до сегодняшняго дня было мясо.
— А давно вы тутъ?
— Дв недли, господинъ.
Стражника почему-то злили эти слишкомъ покорные отвты стараго цыгана. Въ его плаксивомъ голос, въ этомъ ежеминутно повторяемомъ ‘господинъ’ — стражникъ видлъ скрытую насмшку надъ своей властью.
— А много крадете по селамъ?— спрашивалъ онъ дальше.
— Нтъ, господинъ, мы не крадемъ ничего. Ромъ Пайкушъ не крадетъ. Ромъ Пайкушъ, пока въ состояніи, живетъ трудомъ своихъ рукъ. Но теперь, когда кобыла пала, мы не можемъ двинуться дальше. Мы должны пробыть здсь, пока немного не распогодится.
— Пока новаго коня не украдете!— передразнивалъ стражникъ.— Ну-ка, собирайтесь, маршъ со мною.
— Куда, господинъ?— спросилъ старый цыганъ дрожащимъ голосомъ.
— Не спрашивай. Собирайся съ своимъ поганымъ отродьемъ — пойдемъ въ село.’ А тамъ ужъ увидимъ, что съ вами длать.
Старый цыганъ стоялъ остолбенлый, въ то время какъ старая цыганка, словно камень съ неба, бросилась стражнику въ ноги и заревла, какъ будто ее кто рзать хотлъ.
— Ой, господинъ! Голубчикъ нашъ! Что теб сдлалъ старый Пайкушъ, что теб сдлали бдные ромы, что хочешь насъ въ такой холодъ выгнать на улицу? Погляди только — моя мелюзга совсмъ голешенька, да и мы сами не выдержимъ такой стужи. Сжалься, господинъ, сжалься, не гони насъ никуда. Пусть бдные ромы поживутъ еще на свт Божьемъ!
— Будешь ты молчать, чучело! крикнулъ на нее стражникъ и оттолкнулъ старую цыганку.— Сейчасъ мн собирайтесь!
Но тутъ вся семья, маленькіе и большіе, съ визгомъ и плачемъ бросились стражнику въ ноги и начали просить и умолять его, чтобъ онъ оставилъ ихъ въ каменной хат. Тмъ временемъ стражникъ и самъ раздумывалъ, что ему длать. Село далеко, дорога неровная, безлюдная, приближается ночь, тяжело ему будетъ одному препроводить въ село всю эту ораву.
Онъ быстро передумалъ.
— Ну,— сказалъ онъ,— чего ревете, глупые цыганы? Не бойтесь, авось не съмъ васъ живьемъ. Пусть будетъ по вашему — оставайтесь тутъ! Но слушай, старый, пока я вернусь, не смй мн отсюда трогатьcя!
Старый цыганъ стоялъ, какъ столбъ. Удивленными, испуганными глазами глядлъ онъ на стражника, почуявъ въ его словахъ какую-то новую бду.
— Ну, чего-жъ ты такъ уставился на меня, чего хлопаешь глазами, какъ баранъ?— крикнулъ стражникъ.— Слышишь или нтъ, что я теб говорю? Не смй трогаться отсюда, пока я на обратномъ пути не приду сюда, а то бда теб!
Старый цыганъ все еще стоялъ, словно окаменлый. Только цыганка, низко кланяясь, сказала стражнику: — хорошо, господинъ, хорошо!— стражникъ еще разъ оглядлъ пещеру, сплюнулъ съ отвращеніемъ — и вышелъ.
— Бродяги проклятые!— ворчалъ онъ, съ трудомъ сходя со скалы.— Вотъ куда ихъ занесло! Однако я ихъ отыскалъ. Ну авось хоть теперь какой нибудь ‘бельобунгъ’ {Награда.} будетъ!
Ластовскій войтъ, какъ и всякій бойко, былъ неграмотенъ, покоренъ и угодливъ съ властями, а съ подчиненными упрямъ тмъ безсмысленнымъ упорствомъ, которымъ отличаются люди съ ограниченнымъ умомъ. Стражники рдко заходили въ это село,— поэтому каждое появленіе стражника вызывало въ сел настоящій переполохъ. Люди эти, выросшіе въ горахъ да лсахъ, считали должность войта тяжелымъ бременемъ, главнымъ образомъ, потому, что войтъ каждый разъ обязанъ былъ являться передъ разными назжающими въ село господами, долженъ былъ отвчать на ихъ вопросы, исполнять ихъ приказанія. Кого въ громад разъ насильно ‘посадили войтомъ’, тотъ обыкновенно оставался на этомъ посту нсколько, иногда боле десятка, лтъ, пока только могъ держаться на ногахъ, потому что безъ крайней необходимости другой никто не ршался взять на себя эту страшную обязанность.
Нашъ войтъ былъ только недавно выбранъ, поэтому онъ не совсмъ еще освоился съ господами. Онъ немало испугался, когда стражникъ позднимъ вечеромъ вошелъ въ его хату. Но еще больше онъ испугался, когда прибывшій стражникъ разсказалъ ему о цыганахъ. Правда, войтъ зналъ, что цыгане живутъ въ скалахъ, слдовательно, не самыхъ цыганъ онъ испугался. Испугался онъ того, что стражникъ таки и тамъ открылъ ихъ и что теперь, врно, и его вмст съ цыганами будутъ таcкать въ Подбужъ.
— Ну, а вы знаете объ этихъ цыганахъ?— спрашивалъ стражникъ войта.
— Да какъ-будто знаю.
— Что-жъ они, крадутъ?
— Да, вроятно, не безъ того. Гд-жъ цыгану выдержать безъ этого! Только старый временами что-то стучитъ молотомъ, какъ-будто работаетъ. Но такая ужъ его цыганская работа…
— Я такъ и зналъ,— проворчалъ стражникъ.— Ну, войтъ, на васъ лежитъ отвтственность за нихъ.
— На мн!— крикнулъ перепуганный войтъ.— Если они что украдутъ, то я за это долженъ отвчать?
— Да. Отвтите за все, что произойдетъ въ предлахъ вашего села. У васъ долженъ быть порядокъ. Такой цыганской голытьбы нельзя оставлять безъ призора.
— Ну, а что же мн съ ними длать? Взять ихъ на веревку, что-ли?
— Гд только встртите въ сел, сейчасъ ихъ арестовать и отдать въ руки стражниковъ.
— Э, господинъ, да, вдь, вельможные ‘стражники’ такъ рдко къ намъ заглядываютъ. А тутъ, если-бъ я одного арестовалъ, то другіе подожгутъ меня.
— Подожгутъ!— крикнулъ стражникъ.— Такъ вотъ они каковы? Подождите, приберемъ ихъ къ рукамъ. Войтъ, поберегите мн этихъ цыганъ, пока я вернусь изъ обхода. Я ихъ заберу съ собой въ Подбужъ.
— А когда же вы вернетесь?
— Завтра и не позже, какъ послзавтра.
— Хорошо, я велю ихъ стеречь,— отвтилъ войтъ, низко кланяясь стражнику.
Повъ молока и свжаго овечьяго сыру, стражникъ легъ на скамь, завернулся въ плащъ и заснулъ. А тмъ временемъ войтъ не спалъ, хоть и лежалъ въ постели.
— Какой дьяволъ принесъ этого стражника,— думалъ онъ,— что откопалъ цыганъ въ такой дыр, гд ихъ до сихъ поръ никакое начальство не замчало? И что теперь съ ними длать? Положимъ, я ихъ арестую и препровожу въ село, то что изъ того, что стражникъ заберетъ ихъ въ Подбужъ? Посидятъ подъ арестомъ пару дней, а потомъ выйдутъ на волю — и, конечно, опять направятся въ Ластовки. Имъ ничего не стоитъ обокрасть или поджечь меня. Что цыгану? Стражникъ далеко, а цыганъ бродяжничаетъ множество: стоитъ одну только шайку задть, то вс теб враги. Охъ, жизнь моя горькая! Тьфу на твою голову! Разв вотъ я что сдлаю! Да, да, это будетъ самое наилучшее! Если цыгане убгутъ, то что мн стражникъ сдлаетъ? Могутъ же они удрать еще въ эту ночь, прежде чмъ я узналъ отъ стражника, что ихъ нужно арестовать. Это будетъ самое лучшее, безусловно самое лучшее!..
И съ этой мыслью войтъ заснулъ ужъ около полуночи.
Между тмъ стражникъ, несмотря на то, что спалъ на твердой скамь, видлъ очень, пріятные сны — ‘бельобунгъ’, денежную награду и переходъ въ лучшія мста, въ Подолію, на русскую границу, гд легко можно ‘устроить’ выгодную контрабанду и повышеніе, и добычу. Этотъ сонъ придалъ ему еще больше охоты и увренности. На другой день онъ раненько всталъ, собрался и, еще разъ строго наказавъ войту стеречь цыганъ, спшно отправился въ дальнйшій путь, чтобъ еще сегодня дойти до предла своего обхода, а завтра вернуться назадъ въ Ластовки.
Тотчасъ по его уход, войтъ намоталъ на ноги тройныя портянки, обулся въ кожаные лапти, надлъ на себя тулупъ и баранью шайку, перевсилъ черезъ плечо мшокъ съ ‘цесарскимъ орломъ’ и вложилъ въ него пару овсяныхъ хлбовъ и кусокъ овечьяго сыру. Приготовившись такимъ образомъ, не говоря никому ничего, пустился онъ въ дорогу къ скал.
— Добрый день вамъ, Пайкушъ,— сказалъ онъ, входя въ пещеру.
— Добраго вамъ здоровья, господинъ войтъ, — отвтилъ старый цыганъ.
— А что здсь у васъ новаго слышно?— спросилъ войтъ, по бойковскому обычаю не приступая прямо къ длу.
— Скверно, господинъ войтъ! Былъ тутъ у насъ вчера ‘кокорудза’ {На воровскомъ жаргон — стражникъ.}, хотлъ вести насъ въ село.
— Въ село? Э, онъ васъ, милые, хотлъ вести въ Подбужъ, въ тюрьму.
— За что?
— Разв я знаю, за что? Должно быть, ему въ другихъ селахъ очень наговорили о васъ. Не даромъ же онъ васъ такъ разыскивалъ, что даже тутъ пронюхалъ.
— Ой-ой-ой, Божечку нашъ, Божечку,— гуртомъ завыли цыгане,— что-жъ намъ теперь длать?
— Что-жъ я вамъ, бдняги, посовтую?— сказалъ войтъ.— Онъ мн веллъ стеречь васъ, пока самъ не вернется, и тогда отдать ему васъ въ руки.
— И вы хотите насъ теперь арестовать?— сказалъ спокойно, но съ скрытой въ голос угрозой старый цыганъ.
— Богъ съ вами, Пайкушъ!— сказалъ войтъ.— Что-жъ это я васъ отъ сегодняшняго дня знаю, что-ли? Я тотчасъ сказалъ стражнику, что цыганъ — втеръ въ пол: вотъ онъ тутъ, вотъ его нтъ. Кто его на привязь возьметъ? Вотъ знаете что, тутъ есть немного хлба и сыру, возьмите это отъ меня и идите, куда хотите, чтобъ я о васъ и не слышалъ ничего. Не хочу вамъ приносить хлопотъ, но и самъ не хочу черезъ васъ въ бду попасть. Понимаете?
— Понимаемъ, господинъ, войтъ, понимаемъ! Пусть вамъ Богъ святой заплатитъ!— сказалъ цыганъ, кланяясь, а за нимъ начала кланяться вся его семья. Положивъ на каменномъ полу хлбъ и сыръ, войтъ торопливо пошелъ назадъ въ село, стараясь остаться никмъ незамченнымъ. А въ душ онъ смялся надъ тмъ, какъ будетъ злиться стражникъ, если завтра придетъ, а цыганъ ужъи слдъ простылъ.
Правду говорятъ, что горная осень стоитъ хорошей зимы въ долинахъ. Едва только нашъ стражникъ вышелъ за противоположную границу Ластовокъ, едва только войтъ, совершивъ свою политичную миссію, вернулся обратно въ село, какъ высокая вершина Пирашки, торчащая вверхъ въ вид величественнаго трезубца, покрылась густой мглой, или, какъ говорятъ, ‘задымилась’. Громадными клубами катилась эта мгла внизъ, гонимая сильнымъ свистящимъ втромъ. Въ полчаса ужъ все исчезло въ вихряхъ и клубахъ снжнаго урагана, который со всхъ сторонъ билъ въ глаза, и слпилъ пшехода, заметая у него подъ ногами тропинку.
Ругаясь и поминутно отплевываясь, боролся стражникъ съ мятелью и упрямо шелъ впередъ. Уже недалеко было село, до котораго онъ разсчитывалъ добраться къ ночи — крайній пунктъ его обхода. Оставалось еще только перейти по мостику на другой берегъ рки. Но этотъ былъ очень опасенъ. Рка какъ бшеная шумла подъ мостикомъ, а вверху бушевалъ втеръ, словно руками дергая за перила. Мостикъ былъ скользкій отъ снга, а втеръ слпилъ глаза. Уже недалеко отъ берега стражникъ поскользнулся и упалъ въ воду. Вода была неглубока, но страшно быстра. Въ одну минуту теченіе сорвало съ плеча стражника карабинъ, а съ головы шапку съ птушьимъ перомъ. Большой камень-круглякъ, который вода катила по дну, ударился объ его ноги и свалилъ его. Съ большимъ усиліемъ стражникъ выкарабкался на берегъ. Онъ вымокъ до послдней ниточки, промерзъ и испугался. Чтобы согрться, бдняга во весь духъ пустился бжать въ село, къ знакомому священнику. но какъ это ни было близко, все-таки, пока онъ добжалъ до хаты, мокрая одежда на немъ затвердла отъ мороза, какъ кость, и голосъ замеръ въ его груди. Правда, у священника стали растирать его, согрвать. Эта помощь и желзное здоровье стражника сдлали то, что онъ обошелся безъ тяжкой болзни, но все-таки долженъ былъ пролежать въ постели цлую недлю въ сильной горячк. Всю эту недлю шелъ снгъ, свисталъ втеръ, трещалъ морозъ, такъ что даже здоровому человку не впору было пускаться въ горахъ въ дорогу изъ одного села въ другое. Наконецъ, черезъ недлю втеръ стихъ, распогодилось, но морозъ сталъ еще крпче. Стражникъ не хотлъ мшкать дале, но священникъ не ршался отпустить его, еще полубольного, отъ себя пшкомъ. Онъ веллъ запречь сани и отвезти его въ Подбужъ, куда еще раньше далъ знать о случившемся съ нимъ.
Когда стражникъ прозжалъ черезъ Ластовки, онъ вспомнилъ о цыганахъ, о которыхъ во время своей болзни совсмъ было забылъ. Онъ веллъ возниц остановиться противъ хаты войта, вызвалъ его и спросилъ:
— А что вы сдлали съ цыганами?
— Да что жъ было съ ними длать,— отвтилъ войтъ, почесывая свою косматую голову,— если мы ихъ ужъ не застали?
— Какъ — не застали?
— А такъ. Какъ только вы отъ меня ушли, я сейчасъ же собрался и пошелъ, чтобы арестовать ихъ и доставить въ село. Но въ скал я никого не засталъ. Видно, испугались и въ ту же ночь сбжали.
— Экія бестіи!— крикнулъ стражникъ.— Подождите лишь, я еще васъ гд-нибудь накрою.
Войтъ поклонился, а въ душ только усмхался, что ему удалось такъ ловко избавиться отъ бды. А стражникъ, злой и раздраженный, завернулся въ свой плащъ и въ тяжелый бараній тулупъ, который далъ ему въ дорогу священникъ, и веллъ хать дальше.
Стрый съежился отъ мороза. Внизу подъ скалою перездъ былъ свободенъ, а такъ какъ дорога эта была самая близкая, то стражникъ веллъ везти себя по ней. Только что выхали за лсъ, черной стной отдляющій Ластовки отъ остального міра, какъ глаза стражника съ какой-то тревогою устремились въ великана-скалу, который такъ невдалек вынырнулъ передъ нимъ. Вершина скалы не была покрыта снгомъ, такъ какъ втеръ смелъ оттуда этотъ зимній пухъ и разметалъ его по нижнимъ уступамъ. Екнуло что-то въ сердц стражника, когда онъ увидалъ всю вершину скалы покрытой воронами, галками и другими хищными птицами, которыя то сидли, то носились цлыми тучами кругомъ, и своимъ зловщимъ крикомъ и шумомъ наполняли воздухъ.
Но что это? Изъ темноватой разслины въ гор, глубоко засыпанной снгомъ, такъ же, какъ восемь дней назадъ, вьются едва видные клубочки блдно-синеватаго дыма. Нсколько минутъ стражникъ сомнвался, правда-ли это или ему это такъ только посл болзни кажется, но его возница уврилъ его, что дымъ въ самомъ дл выходитъ изъ скалы. Неужто тамъ еще кто-нибудь есть? Стражникъ задрожалъ отъ нетерпливаго желанія узнать, что это значитъ. Они ужъ приблизились къ скал. Тропинка, ведшая въ гору, была засыпана снгомъ и ни одного слда человческой ноги не было видно на его блой скатерти. Только галки да вороны при ихъ приближеніи подняли еще большій шумъ.
— Недобрый это знакъ, что столько птицъ сюда налетло,— сказалъ возница.— Не случилось-ли тутъ какого-нибудь несчастья? Эта проклятая птица тотчасъ почуетъ.
Стражникъ, не говоря ни слова, сбросцлъ съ себя тулупъ и даже плащъ, чтобъ ему легче было вскарабкаться на скалу, возница выломалъ пару дубинокъ для опоры — и, помогая одинъ другому, съ большимъ трудомъ вскарабкались они на верхнюю площадку. Галки съ крикомъ носились тутъ надъ ихъ головами, словно желая отстоять свою врную добычу.
Входъ въ пещеру былъ, какъ и раньше, заваленъ бревномъ и заткнутъ мхомъ,— только черезъ маленькую трещину вверху вырывался дымъ. Оттолкнули колоду и вошли. Въ пещер было тихо и темно. Только черезъ нкоторое время глаза ихъ настолько привыкли къ темнот, что могли разглядть посреди пещеры какую-то черную безформенную массу. Это были сбившіеся въ кучу цыгане, покрытые мхомъ и листьями — и мертвые, повидимому, ужъ нсколько дней. На костр дымилось еще послднее дотлвающее бревно.
Что было причиной ихъ смерти? Голодъ? Холодъ? А, можетъ, угаръ отъ спертаго дыма? Тла ихъ были синія, окостенлыя, смерзшіяся. Разрывая кучу, стражникъ увидлъ, что подъ старымъ цыганомъ не было уже невыдланной конской шкуры, на которой онъ спалъ: недогрызанные куски той шкуры нашлись… въ рукахъ дтей.
Долго стояли стражникъ и возница надъ покойниками нмые, пораженные, охваченные испугомъ и жалостью. Можетъ бытъ, передъ ихъ душою встали долгіе дни и ночи мучительной агоніи этихъ несчастныхъ, плачъ и стоны дтей, безпомощность и отчаяніе стариковъ,— море нужды, горя и терпнія. И отъ всего этого осталось только неподвижная, безпорядочная груда труповъ…
Молча, въ подавленномъ настроеніи духа вышли, наконецъ, стражникъ и возница изъ пещеры на свжій воздухъ, и завалили входъ въ пещеру камнями, чтобы птицы не налетли къ трупамъ. Когда же потомъ они сли въ сани, возница перекрестился и обернувшись къ пещер, сталъ шептать молитву, а стражникъ мысленно сталъ составлять рапортъ о случившемся.
Нагуевичи, въ іюл 1882, передлано въ 1887.