А. И. Журавлева, В. И. Некрасов
Григорьев А. А.: биобиблиографическая справка, Григорьев Аполлон Александрович, Год: 1990
Время на прочтение: 12 минут(ы)
ГРИГОРЬЕВ, Аполлон Александрович [16(28).VII.1822, Москва —25.IX(7.Х).1864, Петербург] — поэт, литературный и театральный критик. Дед Г. был крестьянином, дослужившимся до дворянства. Появление Г. на свет сопровождалось драматическими обстоятельствами: его отец страстно полюбил дочь крепостного кучера, родившую сына до того, как, преодолев сопротивление родных, молодые люди обвенчались, поэтому ‘незаконнорожденный’ мальчик долго числился московским мещанином. Служба отца Г. в городском магистрате обеспечила материальный достаток семье, и Г. получил прекрасное домашнее образование. В детстве и ранней юности в воспитании Г. своеобразно переплетались мощное влияние романтической литературы и впечатлений патриархального быта Замоскворечья, купеческого и мелкочиновного района Москвы, где жила семья. В 1842 г. Г. окончил первым кандидатом юридический факультет Московского университета и начал в нем работать. В студенческие годы дружил с А. А. Фетом (жившим в доме Г.), Я. П. Полонским, С. М. Соловьевым и другими лицами, сыгравшими впоследствии заметную роль в русской культуре. Молодежь увлекалась философией и поэзией, центром кружка Фет в воспоминаниях называл Г. В 1843 г. в журнале ‘Москвитянин’ Г. начал печататься как поэт. В эти годы он переживает глубокое увлечение принадлежавшей к известной московской интеллигентной семье Антониной Корш, вышедшей замуж за Кавелина. Несчастная любовь отразилась в лирике Г. 40 гг., в романтических повестях того периода. В 1844 г. Г. тайком уезжает из родительского дома в Петербург, чтобы начать самостоятельную жизнь профессионального литератора (периодически он вел также преподавательскую деятельность). Как критик Г. начал печататься в журнале ‘Репертуар и Пантеон’ (с 1844 г.) и петербургском журнале ‘Финский вестник’, мн. др. изданиях. Единственная книга Г. ‘Стихотворения Аполлона Григорьева’ (1846) привлекла внимание В. Г. Белинского. В рецензии на эту книгу и сборник Я. П. Полонского ‘Стихотворения 1845 г.’ Белинский пишет, что в стихах Г. видишь ‘ум и чувство, но не видишь фантазии, творчества, даже стиха. Правда, местами стих его бывает силен и прекрасен, но тогда только, когда он одушевлен негодованием, превращается в бич сатиры, касаясь некоторых явлений действительности… Он глубоко чувствует и многое глубоко понимает, это иногда делает его поэтом’ (Белинский В. Г. Поли. собр. соч.— М., 1955.— Т. IX.— С. 593—594). В обзоре ‘Взгляд на русскую литературу 1846 года’, оценивая невысоко всю поэзию года, как не отвечающую современному направлению литературы, Белинский пишет, что из поэтических книг 1846 г. ‘замечательнее других — ‘Стихотворения Аполлона Григорьева’. В них, по крайней мере, есть хоть блестки дельной поэзии, т. е. такой поэзии, которой не стыдно заниматься как делом. Жаль, что этих блесток не много: ими обязан был г. Григорьев влиянию на него Лермонтова’ (Там же.— Т. X.— С. 35—36). В 1846 г., вернувшись в Москву, Г. сотрудничает в ‘Московском городском листке’, где знакомится с А. Н. Островским. В 1847 г. Г. женится на сестре А. Ф. Корш — Лидии, но брак оказался неудачным и скоро распался. В 1850 г. Г. сближается с М. П. Погодиным и в 1851 — 1855 гг. вместе с Островским возглавляет ‘молодую редакцию’ ‘Москвитянина’, будучи ведущим критиком журнала и печатая здесь также стихи и переводы. На эти годы приходится драматическая безответная любовь Г. к Л. Я. Визард, которая вышла замуж за актера и драматурга М. Н. Владыкина, впоследствии получила в Швейцарии степень доктора медицины и была одной из первых женщин-врачей в России. Эта многолетняя любовь оставила глубокий след в поэзии Г., даже последние его стихи (‘И все же ты, далекий призрак мой…’, 1864) связаны с ней. В 1855 г. нарастающие мучительные противоречия как среди членов ‘молодой редакции’, так и между ними и Погодиным приводят ‘Москвитянин’ к кризису. Г. фактически лишается любимого дела, наряду с мучительными личными переживаниями это толкает его принять предложение Погодина и уехать в Италию в качестве домашнего учителя кн. И. Ю. Трубецкого, затем Г. живет за границей самостоятельно (1857—1858 гг., Италия, Франция, Германия). Возвратившись в Петербург, в 1858—1859 гг. он редактирует журнал ‘Русское слово’ и печатается в нем. В 1861—1863 гг. активно сотрудничает в журнале братьев Достоевских ‘Время’. В 1859 г. Г. вступает в гражданский брак с М. Ф. Дубровской, взятой им из притона, но надежда на счастливую жизнь не оправдалась: несмотря на любовь к Г., М. Ф. Дубровская оказалась слишком опутана мещанскими предрассудками, стремлением ‘к благопристойной’ и даже ‘светской’ жизни. Пытаясь наладить свою семейную жизнь, Г. уехал с ней в Оренбург, где служил преподавателем в кадетском корпусе (1861—1862), но после серии скандалов дело кончилось разрывом и возвращением в Петербург (отношения с Дубровской отражены в поэме ‘Вверх по Волге’, 1862). В 1863 г. Г. редактирует еженедельник ‘Якорь’ и печатается в нем. В 1864 г. и до своей смерти (последовавшей вскоре после выхода из долговой тюрьмы) сотрудничает в журнале Достоевских ‘Эпоха’.
Яркая личность Г., человека, фанатически преданного искусству, неутомимого в нравственных и умственных исканиях, страстного в интеллектуальных и житейских увлечениях, искреннего в самокритике, не способного на компромиссы, а вместе с тем в житейских делах беспорядочного и беспомощного, производила глубокое впечатление на хорошо знавших его. По предположению исследователей, некоторые черты его биографии отразились в ‘Дворянском гнезде’ И. С. Тургенева (семейная история Г.), психологический тип личности и бытовой облик — в образах Мити Карамазова (‘романтический безудерж’ героя романа Ф. М. Достоевского ‘Братья Карамазовы’), Феди Протасова (‘Живой труп’ Л. Н. Толстого).
В творческом пути Г. выделяются три основных периода: 40 гг. — период увлечения утопическим христианским социализмом и масонством, затем период участия в ‘молодой редакции’ ‘Москвитянина’ (1851—1855), когда Г. обратился к патриархальной народности и когда постепенно вырабатываются принципы созданной им органической критики, которые уже вполне сложились к 1858 г., в последний период его деятельности.
Сам Г. называл себя ‘последним романтиком’, вкладывая в это понятие очень широкий философский, художнический и даже бытовой смысл, определяя им не столько свой художественный метод (в современном понимании этой категории), сколько тип творческой личности. Философские истоки эстетики Г. и созданной им органической критики у него в значительной мере общие с романтизмом — прежде всего концепция искусства как высшей формы познания мира. Опираясь на учение Ф. В. Шеллинга об интуитивном постижении жизни искусством, Г. вместе с тем стремился и защитить права разума, сознательного начала в творчестве, видя в их единстве залог подлинной художественности. Именно эта сторона его эстетических представлений заставляет Г. быть предельно внимательным к текущему литературному процессу. Его критика поэтому — живое свидетельство, репортаж, описание взаимодействия и борьбы художественных идей (в нерасчленимости обеих составляющих это понятие). Постоянное стремление к адекватности критики предмету, приближение ее к литературе, к художественному факту, к почве искусства — метод, позволивший Г. высказать множество глубоких мыслей о литературе, как современной ему, так и предшествовавшей.
Живой факт искусства для Г.— самый главный, неопровержимый, не допускающий замалчивания аргумент во всех критических построениях. Здесь сказалось, несомненно, что Г. сам был не только теоретиком, но и практиком искусства, поэтом, и потому он стоял и по ту, и по другую стороны черты, разделяющей два типа познания жизни: логический и художественный. Органическая критика и есть попытка соединить эти два типа на почве искусства, ограничив претензии логического познания на универсальность. Отсюда принципиальная незавершенность органической критики как системы, принципиальная (отчасти и плодотворная) противоречивость его критики, которая стремится быть абсолютно адекватной своему предмету — искусству живому и движущемуся. Г. был последовательным противником теории ‘искусства для искусства’, нравственная проблематика — основная в его критике. Литературу он рассматривал как ‘органический продукт века и народа в связи с развитием государственных, общественных и моральных понятий. Таким образом, всякое произведение литературы является на суд ее (критики.— А. Ж., В. Н.) живым отголоском времени, его понятий, верований и убеждений, и постольку замечательным, поскольку отразило оно жизнь века и народа’ (Собр. соч. / Под ред. В. Ф. Саводника.— С. 5). Не создав обобщающей работы, которая бы последовательно и полно излагала основные принципы органической критики, Г. развивал их в следующих статьях: ‘О правде и искренности в искусстве’ (1856), ‘Критический взгляд на основы, задачи и приемы современной критики искусства’ (1858), ‘Несколько слов о законах и терминах органической критики’ (1859), ‘Искусство и нравственность. Новые Grubeleien по поводу старого вопроса’ (1861), ‘Парадоксы органической критики’ (1864).
Поскольку литературная деятельность Г. протекала в эпоху торжества реализма во всех областях искусства, ‘последний романтик’ выступает как яркий теоретик, ценитель и защитник реализма. Уже в 40 гг. Г. дал весьма острую критику многих черт романтизма прежде всего за одностороннее отношение к жизни, чрезмерный индивидуализм романтического героя. При этом Г. признавал ‘законность’ романтического протеста и критицизма, но видел в нем ‘болезненный момент’ в развитии общества (автобиографическая проза, цикл 1846 г. ‘Русская драма и русская сцена’), те же мысли развивают и статьи ‘москвитянинского’ периода (‘Русская литература в 1851 г.’, 1852, ‘Русская изящная литература в 1852 г.’, 1853). Путь преодоления отъединенности романтического бунтующего сознания от общего, по Г., лежит в обращении к полноте жизни, к действительности в целом. Искусство и есть бесконечное осмысливание опыта, действительности, разумной именно как целостное бытие. Имеет оно дело с конкретными, достаточно устойчивыми проявлениями жизни, ее исторически сложившимися национальными формами — ‘почвой’. Центральной категорией для Г.-критика становится народность, понимаемая прежде всего как исторически сложившаяся национальная характерность психологического склада личности, ее нравственных и культурных представлений, возникших в простонародном (недворянском, ‘третьесословном’) быту. В ‘москвитянинский’ период, совпавший с эпохой ‘мрачного семилетия’ последних лет николаевского царствования, мысли Г. о национальных основах русской жизни и культуры временами приобретали характер идеализации ее застойных патриархальных форм, по его мнению, противостоящих дворянскому бюрократическому государству: ‘О комедиях Островского и их значении в литературе и на сцене’ (1853), ‘Замечания об отношении современной критики к искусству’ (1855). В 60 гг. Г., признавая типичность патриархального мира и связанных с ним идеалов народной нравственности, уже, однако, пишет и о необходимости нового в жизни: ‘Но от этого самого по себе типического и, стало быть, поэтического мира — надобно же идти дальше. Вечно остаться при нем нельзя… иначе погрязнешь в тине’ (Литературная критика.— М., 1967.— С. 420). Литературно-критические статьи Г. независимо от своей жанровой принадлежности (посвященные отдельному писателю в не меньшей степени, чем годовые обзоры) неизменно рассматривают всякое произведение (или творчество писателя) как часть литературного процесса, непременно исследуя его связь с общим движением русской литературы и мысли. Концептуальность, широта подхода и смелость нередко позволяли Г. раньше других почувствовать истинный масштаб и значение ряда современных писателей. Особенно много он сделал для уяснения роли Островского (‘После ‘Грозы’ Островского’, 1860, большинство театрально-критических статей). Глубокие и тонкие мысли содержатся в статьях о Фете, Некрасове, Тургеневе, Писемском, Л. Толстом (‘Стихотворения А. Фета’, 1850, ‘И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа ‘Дворянское гнездо’, 1859, ‘После ‘Грозы’ Островского. Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу’, 1860, ‘Реализм и идеализм в нашей литературе’, 1861, ‘Стихотворения Н. Некрасова’, 1862, ‘Граф Л. Толстой и его сочинения’, 1862).
С другой стороны, Г., несомненно, был одним из ярких историков литературы. Так, цикл
‘Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина’ (1859, Статья первая: ‘Пушкин — Грибоедов — Гоголь — Лермонтов’. Статья вторая: ‘Отношение критического сознания к романтизму.— Гегелизм’, 1834—1840) давал выразительную картину русского литературного процесса. Центральной его фигурой Г. считал Пушкина, выразившего всесторонне русский национальный характер послепетровской эпохи. Он говорит о поэте: ‘Это наш самобытный тип, уже мерявшийся с другими европейскими типами, проходивший сознанием те фазы развития, которые они проходили, но боровшийся с ними сознанием, но вынесший из этого процесса свою физиологическую, типовую самостоятельность’ (Там же.— С. 167). От абсолютной поэтизации рефлектирующего героя-протестанта Пушкин, по мысли Г., приходит к критике его индивидуализма. Это критическое начало воплощено в ‘смиренном’ Белкине, который являет собой определенный тип отношения к действительности, не отменяющий, а лишь корректирующий ‘хищный’ тип героя-протестанта. ‘Белкин для Пушкина вовсе не герой его,— а просто критическая сторона души, ибо иначе откуда взялась бы в душе поэта другая сторона ее, сторона широких и пламенных сочувствий?.. Но мы были бы народ весьма не щедро наделенный природою, если бы героями нашими были Иван Петрович Белкин и Максим Максимыч. Тот и другой вовсе не герои, а только контрасты типов, которых величие оказалось на нашу душевную мерку несостоятельным’ (Там же.— С. 182). Г. первым понял огромное значение пушкинской прозы и вообще позднего Пушкина для дальнейшего хода русской литературы. В статье ‘Горе от ума’. По поводу нового издания старой вещи’ (1862) Г. также впервые указал на связь Чацкого с декабризмом. Для журнала Достоевских ‘Время’ Г. задумал цикл ‘Развитие идеи народности в нашей литературе со смерти Пушкина’, частью которого стали опубликованные в этом журнале статьи: ‘Народность и литература’, ‘Западничество в русской литературе. Причины происхождения его и силы’, ‘Белинский и отрицательный взгляд в литературе’, ‘Оппозиция застоя. Черты из истории мракобесия’ (все статьи написаны в 1861 г.) и ‘Лермонтов и его направление, крайние грани развития отрицательного взгляда’ (1862).
Другой областью, неизменно привлекавшей Г., был русский театр. В театральной критике он выступал непосредственным продолжателем Белинского, борясь за демократический театр с серьезным репертуаром, который включал бы мировую классику и современную русскую драматургию, прежде всего пьесы Островского. Г. был сторонником реалистического стиля игры. Его театральные рецензии содержат и разбор пьес, и описание актерского исполнения. Г. оставил блестящие портреты выдающихся русских актеров в их лучших ролях: П. Садовского, П. Васильева, Л. Косицкой и др. Задолго до мирового признания Сальвини Г. восторженно описал его исполнение роли Отелло (‘Великий трагик’, выразительные строки посвящены Ричарду III — Мочалову). Театральные статьи Г. являются ценным источником по истории русского театра.
Поэзия Г.— весьма яркое и в высших достижениях глубоко самобытное проявление романтической традиции в век реализма, явление не изолированное, а открытое мощному влиянию времени — влиянию реалистической прозы, фольклора, который он прекрасно знал. Г. собирал песни, бытовавшие в среде городского простонародья, в цыганских хорах. В замечательной статье ‘Русские народные песни с их поэтической и музыкальной стороны’ (1860) он высказал глубоко верную мысль о необходимости записывать тексты, не ‘очищая’ их от современных, по мнению большинства исследователей того времени, ‘искажений’, поскольку это, как считал Г., и есть реальная жизнь народного искусства в современности. Именно такой ‘живой’ фольклор, прежде всего песенный, и влиял на собственную лирическую поэзию Г., совершенно чуждую стилизаторства. Но и опыт литературы имел несомненное значение для Г., все творчество которого, теснейшим образом связанное с его жизнью,— как бы непрекращающийся диалог с русской и европейской литературой, предшественниками и современниками. Так, ‘Мои литературные и нравственные скитальчества’ (1862—1864) были своеобразной репликой на ‘Былое и думы’ Герцена, поэма ‘Вверх по Волге’ (1862) — на стихотворение Некрасова ‘На Волге’ (обе параллели указаны Б. Ф. Егоровым). К числу поэтических собеседников Г. несомненно относятся также Фет, Гейне и мн. др. Напряженно переживаемый конфликт между глубокой, мятущейся личностью и миром у Г. обретает черты житейской и бытовой конкретности. Патетическая исповедальность, продолжающая традицию ‘ораторских’ стихов и философских монологических медитаций Лермонтова, сплетается у Г. с житейскими подробностями, бытовыми зарисовками. Способом введения правды и прозы жизни в напряженно-патетический мир романтической личности у Г. оказывается присущий всем формам его поэзии автобиографизм. Все творчество Г.— поэта, критика, прозаика, автора замечательной мемуарной книги ‘Мои литературные и нравственные скитальчества’ прочно связано биографическим единством его личности. Автобиографическая проза с романтическим сюжетом неуловимо, плавно переходит в критическое эссе (‘Офелия’, ‘Великий трагик’), а мысли Г.-критика вплетаются в поэмы и даже лирику.
Г. много переводил, потому что, несмотря на пристальный интерес к национальной самобытности русского искусства, европейскую культуру он мыслил не как соседство враждующих и отгораживающихся друг от друга национальных культур, а как общее достояние человечества, в которое каждый народ вплетает свой неповторимо индивидуальный голос. Среди переводов Г.— лирика и ‘Вильгельм Мейстер’ Гете, лирика Шиллера, Гейне, Мюссе, Байрона. Его переводы Шекспира имели важное значение в истории русского восприятия великого драматурга, поскольку Г. стремился освободить его от элементов сентиментальной трактовки, от сглаживания резкостей и приглушения трагической силы подлинника, распространенных в прежних европейских и отчасти также русских переводах. Г. перевел пьесы ‘Сон в летнюю ночь’ (1857), ‘Венецианский купец’ (‘Шейлок, венецианский жид’, 1860), ‘Ромео и Джульетта’ (1864). Переводы имели влияние и на поэтику оригинальной лирики Г.: образы мировой и русской классики, цыганский напев, философская формула равноправно входят в его поэзию, включаются в поток его лирической медитации, иногда неловко диссонируя друг с другом, в счастливых случаях создавая неповторимо яркие, ни на кого не похожие стихи.
Интерес Г. к большим стиховым формам (стихотворная драма ‘Два эгоизма’, 1845, поэмы ‘Олимпий Радин’, 1845, ‘Предсмертная исповедь’, 1846, ‘Venezia la bella’, 1857, ‘Вверх по Волге’, 1862) отражал характерное для времени стремление расширить круг жизненных явлений, доступных поэзии. Г. как бы продолжал путь, намеченный Лермонтовым в его неоконченной поэме ‘Сказка для детей’. Соединение интеллектуальной патетики и повествовательной фабулы, житейских подробностей демократического интеллигентского быта вызывало ироническую интонацию, временами доходящую до пародийности. Но это ирония всегда лирическая, направленная не только вовне, но и на себя, на личность лирического героя.
Характернейшей чертой всего творчества Г., связанной, как представляется, с его тяготением к большой форме, было стремление к циклизации, сказавшееся и в критике, и в прозе, и в лирике. Существовал даже замысел цикла ‘Одиссея странствующего романтика’, который должен был объединить лирику, поэмы и критические эссе (частями этого цикла Г. считал поэмы ‘Venezia la bella’, ‘Вверх по Волге’, лирический цикл ‘Борьба’, рассказ ‘Великий трагик’). Г. объединяет стихотворения в циклы и по жанровому принципу (‘Два сонета’, ‘Элегия’), и по признаку обращенности к одному лицу, подкрепленному повышенным автобиографизмом, дневниковостью лирического высказывания (цикл ‘Старые песни, старые сказки’, посвященный С. Г. Корш, матери сестер Антонины и Лидии Корш). Но едва ли не вершиной лирики Г. становятся циклы ‘Борьба’ (в него вошла и гениальная ‘Цыганская венгерка’ и доныне популярный романс ‘О, говори хоть ты со мной, подруга семиструнная…’) и ‘Титании’ (оба — 1857), отразившие трагическую любовь к Л. Я. Визард. Здесь тонкий психологизм и напряженная интеллектуальная рефлексия, острые и проницательные зарисовки лиц и бытовых картинок, соединяясь, создают пронзительно достоверную картину мира и душевной жизни героя в их трагическом столкновении.
В острой журнальной борьбе середины XIX в. Г. стремился занять самостоятельную позицию. Он спорил и с революционными демократами (которых называл ‘теоретиками’), поскольку не принимал ни материалистической эстетики, ни идей утопического социализма. Но еще суровее судил он сторонников теории ‘чистого искусства’ (называя их критику ‘гастрономическим направлением’). Даже более близкое ему славянофильство он считал не народным, а ‘старобоярским’ направлением и неоднократно подчеркивал свое расхождение с ним. Все это определило одиночество Г.-критика в литературной борьбе 50—60 гг. и обилие полемически заостренных оценок его творчества современниками. Дальнейшее развитие литературы и современное нам состояние ее изучения позволяет более объективно оценить место Г. в русской критике. В период ‘мрачного семилетия’ (1848—1855) Г. хотя и односторонне, но продолжал следовать традиции Белинского. Он противостоял неисторичным оценкам Пушкина (как в критике революционных демократов, так и в либеральной и эстетской), поставив вопрос о национальной самобытности его творчества, впитавшего и переработавшего великие достижения европейского искусства. Серьезно занимаясь проблемой исторически сложившегося современного ему национального характера, он в конце концов пришел к признанию в нем органического сочетания смирения и бунтарства. Это позволило ему диалектично подойти к оценке значения идей дворянской революционности, признав законность протеста ‘лишних людей’. Идеи Г. отразились в эстетических воззрениях Ф. М. Достоевского, учеником Г. считал себя Н. Н. Страхов, в области театральной критики — Д. В. Аверкиев. Немало историко-литературных и критических суждений Г. постепенно вошло в современное литературоведение, и его имя занимает достойное место в сложной картине эстетических и нравственных исканий русской классической литературы.
Соч.: Соч. / Сост. Н. Страхов.— Пб., 1876. — Т. I, Собр. соч.: В 14 вып. / Под ред. В. Ф. Саводника.— М-, 1915, Поли. собр. соч. и писем / Ред. В. Спиридонова.— Пг., 1918.— Т. 1, Стихотворения / Вступ. ст., ред. и примеч. Н. Степанова.— М., Л., 1937, Избр. произв. / Подгот. текста и примеч. Б. О. Костелянца: Вступ. ст. П. П. Громова.— Л., 1959, Литературная критика / Сост., вступ. ст. и примеч. Б. Ф. Егорова.— М.. 1967, Стихотворения и поэмы / Сост.. вступ. ст. и примеч. Б. Ф. Егорова. — М., 1978, Эстетика и критика / Сост., вступ. ст. и примеч. А И. Журавлевой.— М.. 1980, Воспоминания / Изд. подгот. Б. Ф. Егоровым.— Л., 1980, Театральная критика / Вступ. ст. А. Я. Альтшуллера и Б. Ф. Егорова, примеч. Т. Б. Забозлаевой, Л. С. Даниловой, Н. В. Кудряшовой.— Л., 1985, Искусство и нравственность / Вступ. ст., сост. и примеч. Б. Ф. Егорова.— М., 1986.
Лит.: А. А. Григорьев. Материалы для биографии/ Под ред. В. Княжнина.— П., 1917, Белинский В. Г. Стихотворения Аполлона Григорьева // Полн. собр. соч.— М., 1955.— Т. IX, Добролюбов Н. А. Темное царство // Собр. соч.: В 9 т.— М., Л., 1962.— Т. 5.— С. 8. 9, 11, Добролюбов Н. А. Луч света в темном царстве // Там же.— Т. VI.— C. 316, Писарев Д. И. Прогулка по садам российской словесности // Собр. соч.: В 4 т.— М., 1956,— Т.— С. 316, Чернышевский Н. Г. Очерки гоголевского периода русской литературы // Поли. собр. соч.: В 15 т.— М., 1947.— Т. 111.— С. 44, Блок А. А. Судьба Аполлона Григорьева // Собр. соч.: В 8 т.— М., Л., 1962.— Т. 5, Гуральник У. А. Ап. Григорьев — критик // История русской критики.— М., Л., 1958.— Т. 1, Егоров Б. Ф. Аполлон Григорьев — критик // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та.— Тарту, 1960.— Вып. 98 (с библиографией критической прозы Г.), Тарту, 1961.— Вып. 104, Егоров Б. Ф., Забозлаева Т. Б. А. А. Григорьев // Очерки истории русской театральной критики. Вторая половина XIX в.— Л., 1976, Раков В. П. Аполлон Григорьев — литературный критик.— Иваново, 1980, Егоров Б. Ф. Ап. Григорьев Русская литература и фольклор. Вторая половина XIX в.— Л., 1982.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 1. А—Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990