Грациана, Баррили Антонио, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 129 минут(ы)

ГРАЦІАНА.

Романъ Антоніо Баррилли.

(Съ итальянскаго).

I.

‘Дорогой другъ,

‘Имемъ честь пригласить тебя на праздникъ, который мы будемъ справлять подъ большимъ дубомъ. Приходи и ты повеселиться. Будутъ танцы.

‘За собраніе:

‘Жинето Гульельми.— Рита Берарди’.

Асканіо Марини задумался на минуту передъ этимъ письмомъ, только-что принесеннымъ ему посыльнымъ изъ Тиволи. Онъ не зналъ личностей, ‘имвшихъ честь’ приглашать его, и былъ даже нсколько удивленъ тмъ, что мужская подпись стоитъ передъ женской. Онъ улыбнулся, замтивъ неправильный, совсмъ дтскій почеркъ.

— Кто далъ теб это письмо? спросилъ онъ посыльнаго.

— Сеньорито тамъ, въ Нижней улиц, отвтилъ тотъ, указывая рукой направо.

— А! Изъ предмстья Адела? Понимаю,— отвтилъ Марини.— Дтскій праздникъ!

— Тамъ вс собрались, сказалъ посыльный.

— Хорошо, отвтилъ Асканіо Марини,— вотъ теб за работу.

И, сказавъ это, онъ опустилъ монету въ руку посыльнаго, который широко раскрылъ глаза и вмсто всякой благодарности повернулся на каблукахъ и исчезъ.

Въ приглашеніи не былъ назначенъ часъ, но такъ какъ пробило уже три, то Асканіо Марини, предположилъ, что пора идти. Онъ осмотрлъ свой костюмъ, нашелъ его достаточно подходящимъ къ данному случаю и прошелъ черезъ садъ по направленію предмстья Адела. Свернувъ съ большой дороги, Марини прошелъ оливковую рощу и очутился въ оршник. Хотя ему и рдко приходилось посщать Тиволи, но онъ прекрасно зналъ, гд находится большой дубъ, вокругъ котораго собрались дти. Мальчики пригласили двочекъ съ ихъ матерями и отцами. Невдалек стоялъ уличный шарманщикъ и гармонистъ. Этимъ объяснялась фраза ‘будутъ танцы’.

Гораздо трудне было объяснить, почему Асканіо Марини, въ семь котораго не было дтей, получилъ приглашеніе отъ имени ‘собранія’. Но кто знаетъ? Быть можетъ, какая-нибудь заботливая мамаша или старшая сестра… Асканіо не останавливался долго на этой мысли и направился къ большому дубу, раскланиваясь по дорог съ знакомыми.

Дти мстныхъ дачъ собирались тутъ каждый годъ, но на этотъ разъ гостей было больше обыкновеннаго. Между втвями столтняго дуба были развшаны цвтные, японскіе фонарики, что общало, что праздникъ затянется до вечера. Въ нкоторомъ отдаленіи стоялъ большой, длинный столъ, съ кучею положенныхъ на него салфетокъ. Приготовленія къ обду, очевидно, еще не начались. Нарядная горничная вынимала изъ корзины тарелки и хрусталь.

Асканіо Марини остановился на минуту, наблюдая эту дтскую сцену, потомъ онъ подошелъ къ веселой групп дтей и спросилъ:

— Кто изъ васъ, сеньориты, Жинето Гульельми? Я не ршаюсь спросить о сеньорин Берарди, потому что не былъ ей представленъ.

— Я Жинето Гульельми, сказалъ граціозный блокурый мальчикъ съ веселой улыбкой, открывшей его мелкіе, жемчужные зубы.

— Прекрасно, а я Асканіо Марини, котораго вы пригласили… отъ имени собранія.

— Я также составляла списокъ гостей,— заявила выскочивъ изъ толпы хорошенькая двочка, съ длинными черными волосами и большими синими глазами.

— Превосходно! Значитъ, вы сеньорина Рита Берарди. Примите мое уваженіе и благодарность за милое приглашеніе. Но вдь, по правд говоря, я не ребенокъ…

— Все равно ты былъ ребенкомъ,— замтилъ Жинето Гульельми.

— Совершенно врно, но довольно давно, отвтилъ Марини.

Замчаніе Жинето Гульельми заставило обернуться нарядную горничную.

— Сеньоръ Жинето, произнесла она съ любезнымъ выговоромъ,— старшимъ нельзя говорить ты.

— Оставьте ихъ, сеньора, отвтилъ Асканіо Марини. Эти милыя дти мн напоминаютъ первые чудные годы Рима, когда языкъ Лачіо зналъ только второе лицо единственнаго числа.

— Это правда, отвтила она.— Мы съ каждымъ днемъ становимся все боле и боле церемонными.

Асканіо Марини поднесъ руку къ шляп, узнавъ въ сеньор, исполнявшей должность горничной, маркизу ди Меццатерра, всюду извстную подъ именемъ Граціаны. Она была первая красавица во всей Италіи. Когда она года четыре тому назадъ, окончивъ пансіонъ, вышла замужъ за маркиза ди Меццатерра, въ Болоньи, ея родномъ город, не было человка, который не восхищался бы ея красотою. Мужчины были безъ ума отъ нея, приказчики выходили изъ магазиновъ, чтобы полюбоваться на нее, когда она проходила мимо. У нея были густые, волнистые черные волосы, большіе, нжные черные глаза, чудный цвтъ лица съ правильными чертами. Вся ея изящная фигура напоминала собою греческую статую.

Марини не былъ знакомъ съ нею, но зналъ ее по наружности. Какъ-то разъ ему пришлось хать съ нею въ одномъ позд изъ Рима въ Тиволи. Онъ стоялъ и курилъ на тендер, а она сидла въ купэ съ отворенной дверью, и онъ слышалъ, что ее называютъ маркиза ди Меццатерра, и что она детъ погостить на нсколько дней къ своей старшей сестр въ Тиволи. И дйствительно, недлю спустя маркиза съ мужемъ ухали въ свое имніе San Fermin къ началу охоты. San Fermin былъ въ своемъ род чудо природы со стариннымъ замкомъ, лсами, парками и живописными озерами.

Въ замк маркиза ди Меццатерра собиралось оригинальное общество, состоявшее исключительно изъ мужчинъ. Вс аристократическія семьи, перезжавшія весною въ Тиволи, не мало судили и рядили о этомъ обществ, единственной женщиной котораго была хозяйка дома. Конечно, объ этомъ не говорилось въ присутствіи сестры маркизы, но тмъ не мене вс косились, видя, что Граціана постоянно окружена мужскимъ элементомъ и какъ бы сторонилась женскаго. Ея соперницы относились къ ней недоброжелательно и хотя въ ея манер держать себя не было ничего подозрительнаго, тмъ не мене он не упускали случая позлословить на ея счетъ.

Вс были удивлены тмъ, что Асканіо Марини не ищетъ случая познакомиться съ ней.

— Какъ вы ее находите?— спрашивали его.

— Безспорной красавицей.

— Почему же вы не хотите быть ей представленнымъ?

— Не вижу надобности въ этомъ.

— Но хоть изъ удовольствія…

— Удовольствіе однихъ не должно идти въ ущербъ другихъ,— отвчалъ Асканіо Марини.— Я того мннія, что сеньор всегда надодаетъ эта толпа жаждущихъ быть представленными ей. По моему мннію, только случай и единственно случай можетъ свести двухъ лицъ къ ихъ общему удовольствію.

Сеньоры были нсколько удивлены такимъ мнніемъ, всегда странно видть мужчину, который не хочетъ познакомиться съ красивой женщиной.

Такимъ образомъ чистая случайность свела Асканіо Марини съ маркизою ди Меццатерра, и ей пришлось безъ всякихъ представленій заговорить съ нимъ. И во всемъ этомъ были виноваты Жинето Гульельми и Рита Берарди. Если бы онъ незаговорилъ съ дтьми, то маркиза не вступила бы въ разговоръ. Но онъ не считалъ возможнымъ продолжать разговаривать съ нею. Отойти было неловко, молчать также, тогда онъ обратился къ дтямъ,

— Не могу ли я помочь въ чемъ-нибудь? спросилъ онъ Жинето Гульельми.

Мальчикъ не зналъ, что сказать, и за него отвтила сеньора.

— Да, вы можете быть очень полезны. Вонъ тамъ стоитъ корзинка съ хлбомъ. Кладите по хлбцу около каждаго прибора, только не по два, а то недостанетъ всмъ.

Асканіо тотчасъ же принялся за возложенную на него обязанность. Онъ взялъ корзинку, и подойдя къ столу, сталъ раскладывать хлбъ.

— Собственно говоря,— сказала маркиза,— гость не долженъ былъ бы исполнять обязанности слуги. Какъ вамъ кажется, сеньоры Собранія?

Дти отвтили на это серебристымъ смхомъ и веселыми salto mortale.

Наконецъ столъ былъ накрытъ. Дти съ радостными криками разбжались приглашать гостей. Но за столомъ помстились только они, а гости должны были ссть на трав. Какъ пріятно было смотрть на этотъ веселый столъ, за которымъ дти прислуживали себ сами и многія изъ нихъ торопились запустить руки въ то или другое блюдо. Младшіе тянулись за фруктами, прежде чмъ успвали кончить свои макароны. О стройномъ порядк не могло быть и рчи. Гости должны были довольствоваться поданной имъ ножкой цыпленка, кусочкомъ ветчины и стаканомъ вина съ водой.

Мужчинамъ пришлось услуживать своимъ дамамъ. Дти требовали, чтобы вс угощались, хотятъ гости этого или не хотятъ. Асканіо Марини, помогавшему маркиз Граціан накрывать столъ, приходилось быть теперь ея кавалеромъ. Они вмст трудились, вмст надо былой отдыхать. Кто-то замтилъ, что горничная и лакей должны пить изъ одного фонтана, но такъ какъ фонтана по близости не было, то они пили изъ одного стакана, потому что добыть второй при существующемъ безпорядк не представлялось никакой физической возможности.

II.

Полдникъ былъ похожъ скоре на обдъ, только безъ супа. Было очень жарко, и кому-то пришла мысль сдлать мороженое. Предложеніе это было принято съ восторгомъ, и дти столпились вокругъ мороженицы. Но такъ какъ форма была небольшая, а желающихъ оказалось очень много, то нкоторыя изъ дтей, уставъ ждать своей очереди, уснули тутъ же, опустивъ голову на стол.

Асканіо Марини долго любовался на уснувшую хорошенькую двочку, съ разрумянившимися щечками. Надодливыя мошки такъ и льнули къ ея полуоткрытому пунцовому ротику. Она во сн отгоняла ихъ ручонкой, и ему казалось, что она думаетъ: ‘я сплю, но сердце мое не дремлетъ’ Асканіо вынулъ платокъ, смахнулъ имъ мошекъ съ ея губъ и не могъ удержаться, чтобъ не поцловать ея румяную щечку.

— Вы любите дтей? произнесъ около него чей-то молодой голосъ.

Онъ обернулся и увидалъ маркизу Граціану.

— Не знаю, — отвтилъ онъ въ смущеніи.

— Какъ, не знаете? Позвольте вамъ сказать, что это очень интересно! засмялась она.

— Но это такъ, сеньора, отвтилъ Асканіо, улыбаясь.— До сихъ поръ они никогда мн не нравились и, говоря откровенно, я относился къ нимъ, какъ кровавой памяти царь Иродъ.

— Какой ужасъ! воскликнула маркиза.

— Вотъ видите! Но правда, прежде всего. Дти меня раздражали, сердили, быть можетъ, оттого, что я никогда не наблюдалъ ихъ вблизи. Отнын, впредь я уже не буду такъ думать, общаю вамъ любить этихъ замарашекъ.

— Не говорите: замарашекъ! воскликнула маркиза, сдвинувъ брови.— Когда ихъ называютъ такъ въ книгахъ, то мн всегда хочется швырнуть книгу объ стну. Это нехорошее названіе для такихъ милыхъ созданій.

— Горе мн, еслибъ я былъ книгой! произнесъ Асканіо, опустивъ голову.— Но если вы находите, что я долженъ потерпть за это какое-нибудь наказаніе, то я готовъ подчиниться ему.

— Общайте, что вы никогда не будете произносить больше этого дурнаго слова, отвтила она съ улыбкой.

Асканіо склонился передъ ней, въ знакъ подчиненія.

Между тмъ дти разбудили уснувшихъ товарищей, и слуги, на этотъ разъ настоящіе слуги, стали собирать со стола.

— Сеньора, сказалъ Асканіо, когда маркиза Граціана отстранилась, чтобы пропустить лакея,— я принималъ участіе, хотя и совсмъ случайное, въ этомъ праздник и надюсь, что это можетъ загладить, что я не былъ представленъ вамъ.

— Вы докторъ Марини?— спросила она, желая показать, что его имя небезъизвстно ей.

— Да, маркиза,— отвтилъ молодой человкъ.

— Докторъ… медицины? продолжала она.

— Нтъ, сеньора,— докторъ правъ.

— Такъ, значитъ, вы адвокатъ?

— О, совсмъ нтъ! Для того чтобы быть адвокатомъ, нужна практика, а я никогда не занимался ею. Судъ и бракоразводныя дла вовсе не въ моемъ вкус, приговоры меня огорчаютъ, а векселя всегда меня пугали.

— Такъ что, изучая законы, вы понапрасну теряли время?

— Къ сожалнію, да, но вдь оно теряется и во многихъ другихъ случаяхъ.

Въ эту минуту раздались звуки шарманки.

— Но здсь очевидно не желаютъ его терять, отвтила маркиза.— Сейчасъ начнутся танцы.

— Понятно, дти хотятъ веселиться… да и взрослые также, отвтилъ онъ.— Теперь, когда я имю честь быть знакомымъ съ вами, не могу ли я разсчитывать на туръ вальса?

Маркиза Граціана сдлала жестъ отвращенія.

— Я не люблю танцовать, сказала она.

— Виноватъ! произнесъ Асканіо, крайне удивленный въ душ этимъ неожиданнымъ открытіемъ.

Но маркиза тотчасъ же измнила своимъ словамъ.

— Я вовсе не хочу показаться вамъ нелюбезной.— На одинъ туръ я согласна. Надо показать примръ другимъ.

Между тмъ составилось нсколько паръ, но никто не ршался начать.

Маркиза и Асканіо были встрчены аплодисментомъ. Многіе вскор послдовали ихъ примру. Сдлавъ одинъ туръ по площадк, усыпанной мелкимъ пескомъ, Асканіо хотлъ остановиться, но она потянула его и на второй.

— Недурно? спросила она Асканіо, когда они остановились.

— Сеньора, лучше, чмъ я смлъ надяться.

— Теперь, когда вс танцуютъ, мы можемъ отдохнуть, замтила она.

Но не вс были одинаковаго съ нею мннія. Кавалеры стали подходить одинъ за другимъ, прося ее сдлать имъ честь, но Граціана вжливо отказала имъ. Она никогда не танцуетъ, потому что съ ней длается головокруженіе. Она хотла попробовать, показалось, что чувствуетъ себя дурно, и приходится отказаться отъ этого удовольствія.

— Сеньора, сказалъ Асканіо, когда кавалеры отретировались,— я долженъ принесть вамъ двойную благодарность за любезность, выказанную мн вами. Я буду очень гордиться этимъ.

— Вамъ я не могла отказать, такъ какъ вы были такъ добры, что помогали мн накрывать столъ. Но, по правд говоря, я не люблю танцевъ. Они не причиняютъ мн головокруженія, какъ я только-что сказала, чтобы оправдать мой отказъ, и не утомляютъ меня, но они просто мн скучны.

И, сказавъ это, она слегка вытянула впередъ губы, какъ бы говоря: ‘Я греческая статуя и вовсе не желаю, чтобы каждый изъ преклоняющихся передо мной и курящихъ мн иміамъ снималъ меня съ моего пьедестала’.

Въ это время ихъ разговоръ былъ прерванъ Ритой Берарди, танцевавшей съ Жането Гульельми. Хорошенькая двочка велла своему кавалеру поцловать въ знакъ благодарности распорядительницу праздника, маркизу Граціану. Асканіо смотрлъ на эту сцену такими главами, какъ бы хотлъ сказать: ‘А мн, помощнику, ничего не будетъ?’ Двочка и мальчикъ, какъ бы понявъ его мысль, оба поцловали его. Онъ нсколько смутился и, продолжая прерванный разговоръ, спросилъ:

— Вы еще долго пробудете въ Тиволи?

— Нтъ, отвтила она, я узжаю посл завтра.

— Такъ скоро!

— Совсмъ не такъ скоро, какъ кажется. Я предполагала пробыть здсь три дня, а пробыла пять. Посл завтра будетъ недля.

— И вамъ это кажется много?

— Нтъ, потому что я провела пріятно время. Но моя программа на весну уже составлена. Теперь я должна вернуться въ Римъ для нкоторыхъ приготовленій.

— Приготовленій къ отъзду?

— Да, въ Швейцарію. Но мы будемъ тамъ проздомъ.

— А затмъ въ San Fermin?

— Къ началу сентября, вроятно, отвтила она.

— Прелестное мстечко! воскликнулъ Асканіо, — Оно очень поэтично съ своей массой зелени.

— Вы его знаете?

— Нтъ, сеньора: я видлъ его издали, года два тому назадъ, съ позда. Я замтилъ вдалек цлую кавалькаду и между ними одну амазонку. Можетъ быть, это были вы.

— Вроятно. Тамъ больше нечмъ убивать время. Если вамъ случится прозжать тамъ, то вспомните, что надо выйти на станціи Монтальто.

— Благодарю васъ, сеньора, но, откровенно говоря, я, кажется, самъ назвался на приглашеніе…

— Вовсе нтъ, это я васъ приглашаю,— отвтила она.— Я должна прибавить, что донъ-Филиппо, нашъ господинъ и повелитель, будетъ очень радъ васъ видть. Кром того, имйте въ виду, что въ San Fermin мы живемъ безъ всякихъ претензій. Многіе прізжаютъ почти безъ приглашенія. Нашъ домъ похожъ скоре на гостиницу, чмъ на замокъ. Гости постоянно то прізжаютъ, то узжаютъ. А если вы любите охоту, то примиритесь съ этимъ маленькимъ неудобствомъ.

Асканіо Марини удержался высказать свое отвращеніе къ охот и ненависть къ охотникамъ. Не всегда необходимо говорить то, что думаешь.

Въ это время къ маркиз подошла сестра, и разговоръ сдлался общимъ. Вечерло, и гости стали расходиться. Асканіо простился съ Граціаной. Уходя, онъ встртился съ одной знакомой дамой, которая, не желая упустить случая пошутить, сказала ему:

— Браво, сеньоръ Марини! Васъ можно поздравить съ побдой

— Съ побдой? разсяннымъ тономъ спросилъ онъ.— Что такое я побдилъ?

— Дло идетъ не о какой-нибудь вещи, а о красивой сеньор, о элегантной женщин!

Асканіо Марини не пожалъ плечами, потому что это было бы невжливо, но ему очень хотлось это сдлать.

Элегантная женщина! Элегантная женщина! Что хотлъ сказать этотъ злой языкъ? Еслибъ онъ спросилъ у нея объясненія, она отвтила бы ему, что элегантная значитъ изящная, граціозная, одтая по мод. Но вдь, въ сущности, не все говорится въ буквальномъ смысл слова. Тонъ длаетъ музыку.

Онъ не хотлъ думать объ этихъ мелочахъ. Какое ему, въ сущности, дло до общественнаго мннія, составленнаго о маркиз Меццатерра? Ея манера держать себя съ нимъ была вполн свтская и любезная. Онъ могъ ожидать худшаго, если принять въ соображеніе, что она постоянно живетъ среди мущинъ въ этомъ замк San Fermin, который она сама назвала гостиницей. И во всякомъ случа до него вовсе не касается, какъ о ней думаютъ и что о ней думаютъ.

Черезъ два дня маркиза, какъ и предполагала, вернулась въ Римъ.

— И вы не пришли проститься съ ней, упрекали Асканіо Марини знакомые.— Если принять во вниманіе, что вы единственный человкъ, удостоившійся чести танцовать съ ней, то можно прійти къ нкоторымъ заключеніямъ…

Марини только улыбался, слушая это. Кто улыбается, тотъ молчитъ, а кто молчитъ, тотъ скрываетъ свои мысли.

Да и что же было ему отвчать? Конечно, онъ не могъ не находить маркизу ди Меццатерра безспорно красивой женщиной, но онъ сравнивалъ ее съ ясной, звздной ночью: пріятно любоваться звздами, но он свтятъ, а не грютъ.

III.

Недли черезъ дв и Асканіо Марини ухалъ изъ Тиволи. Человку, незанятому въ Рим, въ это время года совсмъ нечего длать. Марини отправился въ модныя мста купаній, останавливаясь на нсколько дней тамъ, гд купальный сезонъ оживленне. Въ послднихъ числахъ октября, онъ вернулся въ Римъ, свой родной городъ, и появился въ клуб Мадонны Лукреціи.

Несмотря на изобиліе ресторановъ и кафе, такъ называемая ‘золотая молодежь’ предпочитаетъ клубы, гд можно и поиграть въ карты, и свободно поговорить. Клубъ Мадонны Лукреціи посщался главнымъ образомъ аристократіей, и члены его избирались съ большею строгостью, чмъ члены охотничьяго клуба. Противъ оконъ на площади стояла статуя Лукреціи, отъ которой онъ получилъ свое названіе.

Въ первый же вечеръ своего появленія въ клуб Асканіо Марини встртилъ тамъ много знакомыхъ. Всякій разсказывалъ о томъ, гд былъ, что видлъ. Понятно, что разговоръ съ первыхъ же словъ перешелъ на женщинъ. Одинъ видлъ въ Кастелламарэ принцессу Нерильано съ своими вчными двумя поклонниками, другой въ Рекоаро — баронессу Мартани, третій маркизу ди Меццатерра въ Лозанн. Но маркиза промелькнула, какъ метеоръ. Какъ она, такъ и ея мужъ, прозванный ‘спортсменомъ’ и даже ‘жокеемъ’, нигд не останавливались больше двухъ дней. И всегда они были окружены массою друзей всевозможныхъ національностей, которые являлись одни на смну другимъ, какъ почтовыя лошади. Но какъ красива маркиза Граціана! Всегда спокойна, ровна, невозмутима, настоящая греческая статуя. Да, это элегантная женщина, съ этимъ вс должны согласиться.

Эти сужденія раздражали Асканіо Марини.

— Желалъ бы я знать, что вы подразумваете подъ выраженіемъ элегантная женщина! воскликнулъ онъ.

Онъ обращался съ этимъ вопросомъ ко всему обществу, но хотлъ услышать отвтъ только отъ Жимелли, вернувшагося изъ Лозанны.

— Какъ теб сказать? Вс ее называютъ такъ, и мн кажется, что она именно не что иное, какъ холодная, элегантная женщина. Если хочешь, впрочемъ, я могу отыскать въ лексикон это слово, но, къ несчастію, въ нашемъ клуб нтъ библіотеки.

Вс засмялись, а Жимелли снова обратился къ Марини.

— Слушай, Асканіо, сказалъ онъ, будемъ откровенны. Ты влюбленъ въ маркизу?

— Я? Ничуть! отвтилъ Асканіо, удивленный этимъ вопросомъ.

— Поклянись! произнесъ трагически Жимелли.

— Чтобы сдлать теб удовольствіе, клянусь. Но что-за дикая мысль пришла теб въ голову?

— Это просто мое предположеніе. Но если ты не влюбленъ въ маркизу, то ты по крайней мр хорошо ее знаешь?

— Гораздо хуже, чмъ вс вы, потому что вы имли случай много разъ разговаривать съ ней.

— Такъ чмъ же ты недоволенъ?

— Я ничмъ не недоволенъ, отвтилъ Асканіо.— Я только спросилъ, на какомъ основаніи вс вы называете ее не иначе, какъ элегантной женщиной.

— Да вдь ты же знаешь, что есть много словъ для объясненія каждаго выраженія, а маркиза похожа на чудный цвтокъ безъ всякаго запаха, отъ нея такъ и ветъ холодомъ.

Вмсто отвта Марини только пожалъ плечами.

Мсяцъ спустя Асканіо съ товарищами слушалъ игривую оперетку въ театр. Примадонна была безусловно красавица и имла огромный успхъ. Среди ея горячихъ поклонниковъ была не одна только молодежь, но и люди зрлаго возраста и высокаго положенія.

— Вы замтили на кого она похожа? спросилъ сенаторъ ди Ривергето у своего сосда Жимелли.

— Нтъ, отвтилъ тотъ, любезно обернувшись къ говорившему.— На кого, сеньоръ герцогъ?

— На Меццатерра, per Вассо! На дивную Меццатерра!

Жимелли направилъ бинокль на сцену и отвтилъ, минуту спустя:

— Да, вы правы, герцогъ, есть что-то общее.

— Несомннно,— подтвердилъ сенаторъ, — только красота донны Граціаны боле классическая, и у маркизы боле выдержки. Но профиль, овалъ и цвтъ лица необыкновенно похожи.

— Примадонна не такъ свжа, какъ маркиза, замтилъ Жимелли.

— Можетъ быть, но вдь граммъ очень портитъ кожу.

Асканіо Марини, сидя въ сосдней лож, слышалъ эту параллель, проведенную между какой-то опереточной дикой и маркизой ди Меццатерра. Каждый разъ какъ въ его присутствіи упоминалось имя донны Граціаны, его что-то кололо и какая-то непонятная грусть овладвала имъ.

Почему онъ не похалъ въ San Fermin? Вдь онъ получилъ приглашеніе. Ему даже объяснили, что надо выйти на станціи Монтальто. Но есть приглашенія, которыя почему-то трудно принимать, если взять въ соображеніе, при какой обстановк они были сдланы. Асканіо не забылъ, что онъ самъ какъ бы назвался, поэтому онъ не считалъ возможнымъ отправиться къ маркиз, да собственно говоря онъ и не чувствовалъ къ этому особеннаго желанія. Еслибы вс шапочныя знакомства превращались въ продолжительныя связи, то пришлось бы быть знакомымъ со всмъ Римомъ.

Въ другой разъ въ его присутствіи снова отозвались о маркиз, какъ объ элегантной женщин. Но такъ какъ теперь онъ былъ съ глазу на глазъ съ молодымъ Жимелли, то, остановивъ его на улиц, онъ спросилъ:

— Скажи пожалуйста, что такое ты имешь противъ маркизы ди Меццатерра?

— Я? Ровно ничего. Почему ты меня это спрашиваешь?

— Потому что каждый разъ, какъ ты говоришь о ней, ты употребляешь одинъ и тотъ же эпитетъ.

— Да что же тутъ дурнаго, per Вассо! Она молодая, богатая, элегантная женщина,— вотъ и все. Если она тебя не интересуетъ, то зачмъ же ты все спрашиваешь о ней?

— Потому, что слово элегантная очень растяжимо, и относительно маркизы я нахожу его почти дерзкимъ. Въ ней слишкомъ много другихъ достоинствъ, чтобы такъ упорно останавливаться на этомъ. Я не понимаю, почему такъ вс нападаютъ на бдную маркизу? За что?

Жимелли пожалъ плечами и отвтилъ:

— Я вовсе не нападаю на нее, тмъ боле, что я мало знаю ее съ ея внутренней стороны. Другіе счастливе меня въ этомъ отношеніи… Вотъ ты спроси Венафра.

— Венафра?

— Да. Ты его знаешь?

— Какъ же знаю. Что же ты хочешь этимъ сказать?

— Онъ былъ близкимъ человкомъ въ ея дом и можетъ сообщить теб много интереснаго. Вдь онъ — какъ сигара, надо умть ее раскурить. Спроси у Венафра.

IV.

‘Спроси у Венафра!’ Что значатъ эти таинственныя слова? Асканіо Марини зналъ Венафра. Они были представлены другъ другу. Гд, когда, этого Асканіо не помнилъ. Бываютъ такія незначительныя знакомства, которыя положительно трудно запомнить, и намъ не рдко кажется, что мы знаемъ человка десятки лтъ, хотя видли его въ первый разъ только нсколько недль назадъ.

Венафра многіе знали. Это былъ человкъ средняго роста, полный, съ небольшими живыми глазами. Отличался ли онъ добротою, это трудно сказать. Говорятъ, что толстяки всегда добры, но если злы, такъ ужь за четверыхъ. Онъ былъ не красивъ и не дуренъ, одтъ всегда по мод. Ума большаго въ немъ также не было. Онъ не служилъ, а жилъ на собственныя средства и носилъ титулъ графа. Говорили, что онъ просто присвоилъ себ этотъ титулъ, и объ этомъ даже ходилъ одинъ анекдотъ. Разъ Венафра встртился съ однимъ журналистомъ, и тотъ въ разговор два раза назвалъ его просто ‘сеньоръ Венафра’. Въ третій разъ Венафра уже не могъ этого вынести и холодно замтилъ журналисту: Знаете ли, меня вс зовутъ графомъ. Тогда тотъ улыбнулся и отвтилъ:— А пусть ихъ себ!

Венафра былъ принятъ въ лучшемъ кругу новаго Рима. Безъ Венафра ничего нельзя было устроить: ни музыкальнаго вечера, ни домашняго спектакля, ни катанья. У него была масса друзей, и онъ говорилъ ты чуть не всмъ министрамъ. На дуэляхъ онъ участвовалъ только какъ секундантъ. Словомъ, это былъ человкъ на вс руки, готовый исполнять всевозможныя порученія и шумно дирижировать котильономъ. У дамъ онъ былъ въ особенномъ фавор, и въ награду за вс услуги он представляли его иностранцамъ подъ титуломъ графа. Всмъ депутатамъ, журналистамъ, сенаторамъ, министрамъ, генераламъ, банкирамъ онъ былъ человкъ боле или мене близкій и зналъ всхъ и каждаго, не исключая и Марини, хотя тотъ и не принадлежалъ къ старинной римской аристократіи, но, какъ человкъ очень богатый, былъ вхожъ въ лучшее общество.

Асканіо Марини относился до сихъ поръ къ Венафра съ нкоторымъ презрніемъ. Ужь не постараться ли сойтись съ нимъ? Но зачмъ, прежде всего? Для того, чтобы узнать то, что его такъ мало касается? Не стоитъ того, хотя слова Жимелли глубоко засли въ душ Асканіо, и онъ никакъ не могъ ихъ забыть. Онъ сталъ даже экзаменовать себя.

— Почему это я такъ интересуюсь этимъ? Ужь не влюбленъ ли я? Нтъ, не думаю. Случалось иногда и мн испытывать волненіе, но оно скоро проходило. Я всегда могъ сказать вмст съ Наполеономъ I: ‘Еще не вылита та пуля, которой суждено убить меня’. Да, нужно время для того, чтобы вылить эту пулю. Но вдь случается и такъ, что вы встрчаете молодую красивую женщину, и пуля сразу пронзаетъ васъ въ самое сердце. Но когда дло идетъ о маркиз ди Меццатерра… конечно, она прелестный цвтокъ, но цвтокъ тепличный, которому не суждено долго цвсть… И потомъ — элегантная женщина… Разв можно относиться серьезно къ элегантной женщин?

Тутъ ему почему-то припомнилось, что жизнь его проходитъ совсмъ безцльно. Вдь онъ ровно ничего не длаетъ. Его образованіе осталось безъ всякихъ примненій. Онъ писалъ когда-то стихи, но скоро понялъ, что не иметъ настоящаго да рованія. Могъ бы заняться прозой, но вкусы такъ различны что одни требуютъ въ писател, чтобы онъ драпировалъ своихъ героевъ въ флорентинскія тоги, другіе — въ дырявые плащи. На всхъ не угодишь. А вотъ заняться археологіей живыхъ людей — это интересно. Двусмысленныя фразы о маркиз ди Меццатерра положительно выводятъ его изъ себя. Надо постараться узнать ея прошлое, а въ этомъ можетъ быть полезенъ только Венафра.

Марини поднялъ глаза и увидлъ, что Венафра очень кстати летитъ ему на встрчу.

— Врно судьба, прошепталъ Асканіо.— Надо сейчасъ же приступить къ длу.

И съ улыбкой на губахъ, онъ подалъ ему руку.

— А Марини! Добрый день! воскликнулъ Венафра, почти наталкиваясь на него.

— Вы могли бы сказать мн добрый вечеръ, Венафра, отвтилъ Марини,— потому что теперь уже пятый часъ.

— Правда, правда, per Вассо! произнесъ Венафра, вынимая изъ кармана свои часы.— А мн еще столько дла!

— И все дла не терпящія отлагательства?

— Судите сами: мн надо еще захать купить новый дуэтъ для дивной маркизы Амадуччи, потомъ навстить одного пріятеля… Кстати, почему вы, рыцарь печальнаго образа, не бываете на вторникахъ баронессы? Они восхитительны, больше чмъ восхитительны!

— Обворожительны! вставилъ Асканіо Марини.

— Да, да именно обворожительны! Гостей немного, и все самое избранное общество.

— И вс витаютъ въ облакахъ?

— Именно въ облакахъ, слушая дивную музыку. Въ послдній вторникъ, напримръ, мы слушали ‘Мелузину’ Мендельсона, что это за вещь! Одинъ восторгъ!

— Если такъ хорошо, то я пожалуй не отказался бы послушать.

— Превосходно! Я беру съ васъ слово. Сегодня какъ разъ вторникъ. Въ девять часовъ я васъ жду.

— О, да вы летите на всхъ парахъ!

— На всхъ парахъ. Зачмъ же терять время? Жизнь такъ коротка, произнесъ онъ со вздохомъ.— Значитъ, ршено?

— Но я такъ мало знакомъ съ баронессой…

— Такъ вотъ вамъ превосходный случай познакомиться поближе. Я ее предупрежу о вашемъ визит. Итакъ, сегодня въ девять часовъ, не правда ли?

— Хорошо, будь по-вашему, отвтилъ Асканіо.

Онъ пожалъ ему руку крпче обыкновеннаго, и Венафра помчался исполнять порученія.

Въ этотъ вечеръ, ровно въ девять часовъ, Венафра представлялъ Асканіо Марини избранному обществу баронессы Амадуччи. Но какую роль игралъ въ этомъ дом вездсущій Венафра? Одну минуту Асканіо думалъ, что онъ близкій другъ баронессы, но потомъ понялъ, что это предположеніе не иметъ основанія. Весь вечеръ, слушая музыку, Марини наблюдалъ за

Венафра и удивлялся, какъ этотъ посредственный человкъ уметъ сдлаться необходимымъ.

Съ этихъ поръ Асканіо и Венафра сдлались почти неразлучны. По мр того, какъ Марини относился къ нему любезне, Венафра начиналъ чувствовать къ нему настоящую нжность. Скоро онъ принялъ въ дом Марини роль стараго друга. Онъ находилъ, что изящная, дорогая мебель разставлена безъ вкуса, и передлывалъ все по-своему. Венафра обладалъ декоративнымъ талантомъ: если нельзя было его признать за графа, то всякій могъ принять его за обойщика.

Разъ, когда Венафра находился въ одномъ изъ своихъ нжнйшихъ настроеній, онъ по праву дружбы обратился къ Марини съ небольшой просьбой. Пятьдесятъ лиръ сущій пустякъ… Графъ очень скоро вернетъ ихъ ему. Марини не только не отказалъ, но разсердился даже, что тотъ упоминаетъ о возврат. Стоитъ ли между друзьями говорить о такихъ пустякахъ?

Между тмъ они видались почти каждый день, и Асканіо Марини медленно, но врно, шелъ къ своей цли. Венафра зналъ чуть ли не всхъ дамъ въ Рим. Онъ разсказывалъ о своихъ увлеченіяхъ и успхахъ у женщинъ, но скромно умалчивалъ о именахъ. Онъ желалъ быть рыцаремъ въ полномъ смысл этого слова и въ своихъ признаніяхъ длалъ только прозрачные намеки:

— Полноте, сказалъ ему разъ Асканіо, смясь.— Другу можно доврить всякіе секреты.

— Я съ этимъ не согласенъ, отвтилъ Венафра.— Другу можно доврить все только тогда, когда онъ называется Асканіо Марини. Но если секретъ принадлежитъ не мн одному? Если тутъ замшано и другое лицо? Есть случаи, когда люди не должны говорить, и есть также случаи, о которыхъ нельзя распространяться.

Разъ разговоръ переходилъ на такую почву, то Венафра, самъ того не замчая, выбалтывалъ именно то, что желалъ скрыть. Маркиза ди Меццатерра еще не появлялась на сцен. Асканіо Марини ни разу не произнесъ ея имени и боялся, что онъ услышитъ его отъ Венафра. Въ его ушахъ не умолкая звучала фраза Жимелли: ‘Спроси у Венафра’.

V.

Этотъ другъ, ежечасно бывшій подл него, все зналъ и о всемъ могъ разсказать. Но какъ начать разговоръ объ этомъ? А маркиза Граціана уже вернулась въ Римъ

Асканіо Марини разъ встртилъ ее на Корсо, но она такъ быстро промчалась въ коляск, что онъ не усплъ даже поклониться. Въ этотъ день онъ уже не анализировалъ себя. Любопытство или любовь волновали его, онъ не хотлъ этого знать.

Итакъ, Граціана вернулась изъ San Fermin, а онъ и не навстилъ ее тамъ. Зачмъ онъ подетъ? Для того, чтобы влюбиться, какъ несчастный школьникъ, и терпть тысячу мученій. Любовь безъ вры всегда мучительна, а у него не только не было вры въ маркизу, но, наоборотъ, онъ былъ полонъ ревности и самыхъ ужасныхъ подозрній. Да, онъ прекрасно сдлалъ, что не былъ у нея.

Ему хотлось ненавидть эту женщину, но вмсто того мысль о ней не покидала его ни на минуту. Въ тотъ день, когда онъ встртилъ ее на Корсо, ему ужасно не хотлось видть Венафра, онъ самъ не зналъ хорошенько почему. Не хотлось также идти съ нимъ въ театръ. Они часто ходили съ нимъ въ театръ и на музыкальные вечера, причемъ Марини бралъ при начал спектакля два кресла, не думая объ этомъ заране.

— Вы желаете одиночества, сказалъ ему смясь Венафра, это признакъ, что вы влюблены. Но въ кого? скажите вашему другу имя красавицы, и Пиладъ протянетъ свою сильную руку Оресту.

Разъ Асканіо Марини отправился въ Аполо одинъ. Посл перваго антракта онъ всталъ и навелъ бинокль на ближайшія ложи. Маркиза ди Меццатерра сидла въ одной изъ ложъ бельэтажа. Раньше онъ не узналъ ея среди массы пестрыхъ нарядовъ, обнаженныхъ плечъ и сверкающихъ брильянтовъ. Въ этотъ вечеръ она была необыкновенно хороша. Скромное декольте выказывало близну ея шеи, свтъ полуспущеннаго газа мягкими тнями падалъ на ея лицо, въ ушахъ сверкали огромные брильянты, и восхитительная улыбка блуждала на красивыхъ губахъ. Но Асканіо Марини остановилъ на ней взглядъ только на одну минуту и опустилъ бинокль. Онъ сталъ разсянно смотрть по сторонамъ, но образъ красавицы стоялъ передъ его глазами. Вдругъ онъ почувствовалъ, что на него смотрятъ. Ему показалось даже, что она съ кмъ-то говоритъ о немъ. Тогда, обведя глазами дальнйшіе ряды ложъ, онъ слъ на свое мсто.

Онъ уже не смотрлъ боле въ ея сторону, но прислушивался къ разговору, который вели между собою два сеньора въ первомъ ряду. До него долетло имя Венафра и показалось даже, что его называютъ ‘счастливымъ’. Да, конечно, онъ счастливъ, если Жимелли говорилъ правду. Марини вновь прислушался, но имя Венафра не упоминалось боле.

Но гд пропадалъ между тмъ его другъ? Въ этотъ вечеръ онъ непремнно долженъ былъ постить Аполо. И дйствительно, во второмъ антракт Асканіо увидлъ его въ лож перваго яруса вмст съ Жимелли и другими мущинами.

До самаго конца спектакля Асканіо ни разу не обернулся въ сторону ложи маркизы ди Меццатерра. Онъ чувствовалъ какой-то непонятный страхъ и вмст смущеніе. Въ самомъ дл, что ему за дло до прошлаго этой женщины. А если онъ относится къ этому равнодушно, то почему было не воспользоваться ея любезнымъ приглашеніемъ и не похать въ San Fermin? Въ этотъ вечеръ Асканіо былъ очень недоволенъ самимъ собою. Прежде чмъ окончился послдній актъ оперы, онъ вышелъ изъ залы. Но его опередилъ другой молодой человкъ, достававшій свою шинель. Асканіо посторонился, а тотъ, взглянувъ на него, произнесъ:

— А! сеньоръ Марини! Какъ я счастливъ, что вижу васъ! А васъ ждали въ бельэтаж,

— Въ бельэтаж? Кто же это? спросилъ Марини съ легкой краской въ лиц.

— Маркиза ди Меццатерра.

Марини показалось, что онъ упалъ съ облаковъ.

— А, маркиза была въ театр? Очень жалю, что я ея не видлъ. Я охотно пришелъ бы полюбоваться на нее.

— И маркиза была бы очень довольна вашимъ визитомъ, прибавилъ молодой человкъ.

— Что вы говорите? сконфуженно произнесъ Асканіо.— Я имлъ честь видть ее только одинъ разъ.

— Да, въ Тиволи, маркизъ мн говорилъ.

— Но маркиза тамъ не было, и насъ не представляли другъ другу. Можетъ быть, вы хотите сказать…

— О! маркизъ васъ прекрасно знаетъ. Когда маркиза увидла васъ въ кресл, она сказала своему мужу:— Вотъ сеньоръ Марини, тотъ любезный кабальеро, съ которымъ я познакомилась въ Тиволи, и который помогалъ мн накрывать столъ на дтскомъ праздник.— Маркизъ Филиппо вспомнилъ, что гд-то встрчался съ вами.

— Ахъ, да, теперь я припоминаю, сказалъ Асканіо.— Мы были представлены другъ другу. Но скажите, прибавилъ онъ, желая перемнить разговоръ, какъ вамъ понравился Il R di Lahore?

Они перекинулись еще нсколькими незначительными фразами и разошлись. Когда Марини шелъ къ выходной двери, онъ встртилъ маркизу Граціану, шедшую подъ руку съ какимъ-то красивымъ иностранцемъ, повидимому, французомъ или русскимъ. За женою шелъ маркизъ ди Меццатерра, уже пожилой мужчина съ густой, подстриженной, настоящей римской бородой.

Донна Граціана прошла мимо Асканіо Марини. Онъ поклонился ей. Она шла, слегка склонивъ голову, но отвтила на его поклонъ.

Онъ почувствовалъ, какъ вся кровь бросилась ему въ голову, и, длая надъ собой усиліе, старался смотрть въ сторону, пока чудное видніе не скрылось за дверьми. Вскор появился Венафра, Жимелли и другіе товарищи изъ втораго яруса.

— Пойдемте ужинать, сказалъ Асканіо, чтобы избжать разспросовъ.— Я чувствую необыкновенную пустоту въ желудк.

— Какъ король Lahore въ сердц посл смерти своей возлюбленной? сказалъ Жимелли.

— Именно, подтвердилъ Асканіо.— Пойдемте, право?

— Очень охотно.

— Ну, такъ отправимся къ Спильману, отвтилъ Асканіо, желая провести вечеръ какъ можно веселе.

Ресторанъ Спильмана всхъ пріютилъ, накормилъ и напоилъ до такой степени, что нкоторые изъ гостей уже готовы были украсть у короля Lahore его возлюбленную.

— А вы все никакъ не можете избавиться отъ безконечныхъ визитовъ? сказалъ Асканіо Марини своему другу.

— Что будешь длать! отвтилъ Венафра патетически, поднявъ къ потолку глаза, въ достаточной мр налитые шампанскимъ.

— Да, все новыя и старыя побды, не такъ ли? Кстати, были вы у маркизы ли Мепцатерра?

Это было въ первый разъ, что Асканіо произнесъ при немъ ея имя, оно жгло ему губы. Но онъ не могъ больше сдерживаться, онъ хотлъ знать.

— У Меццатерра? нтъ, я у нея еще не былъ. Мы въ ссор.

— А! И серьезно? спросилъ Асканіо.— Правда, я припоминаю, что вы до сихъ поръ никогда не говорили объ этой сеньор.

— Старая исторія! сказалъ Венафра, пожавъ плечами.— Предадимъ ее забвенію!

— То-есть исторію, а не сеньору, не такъ ли? проговорилъ Асканіо, стараясь улыбнуться.— Почему же?.. Такая красивая женщина… Но я понимаю… ея мужъ такой грубый…

— И такой глупый при томъ, подтвердилъ Венафра. Есть вещи, которыхъ нельзя переносить, совсмъ нельзя…

Асканіо сидлъ какъ на раскаленныхъ угольяхъ.

— Серьезно? Что же, онъ разорился?

— Если еще и не разорился до сихъ поръ, то этого не долго ждать. Но я говорю совсмъ не объ этомъ. На дона Филиппо такъ и сыпятся наслдства: то тетушки, то дядюшки, то чахоточные племянники. Онъ составилъ себ состояніе наслдствами. Этотъ человкъ родился въ рубашк.

Асканіо не понялъ.

— Я слышалъ, что онъ очень любитъ собакъ, сказалъ онъ, чтобы продолжить разговоръ.

— Да, и лошадей, въ которыхъ ровно ничего не понимаетъ. Онъ пробылъ мсяцъ въ Англіи и воображаетъ себя настоящимъ спортсменомъ. А какъ онъ здитъ — просто смотрть тошно! Кучеръ постоянно поднимаетъ его на смхъ.

— Во всякомъ случа, если онъ такъ интересуется лошадьми, то современемъ будетъ хорошимъ наздникомъ.

— Можетъ быть, онъ объ этомъ только и мечтаетъ. Но у него есть и другія увлеченія.

Асканіо нашелъ, что критическая минута наступила, и съ ршимостью произнесъ:

— Я слышалъ кое-что объ этомъ. Помню, я читалъ въ Одиссе, что у Пенелопы во дворц всегда было до дюжины иностранцевъ. Но у нея не было Улисса…

— А здсь Улиссъ близко, очень близко, и вполн доволенъ…

— Доволенъ! И вы думаете, что сеньора этого не знаетъ?

— Тмъ хуже для нея, если не знаетъ. Она должна бы знать.

— И никто ее не предупредитъ?

— Что же вы хотите? Прежде всего, всякій помнитъ, что между мужемъ и женой не должно вставать третье лицо. И потомъ онъ очень мало занимается своей женой, и она равнодушна къ его поведенію.

— Элегантная женщина, прошепталъ Асканіо.

— Да, именно. Ее трудно понять. Любитъ она васъ, не любитъ — подите-ка, узнайте! Она настоящая загадка. Видите ли, я изучалъ ее, признаюсь вамъ…

— Будьте уврены, что васъ слушаетъ скромный другъ, проговорилъ Асканіо, длая страшное усиліе, чтобы казаться спокойнымъ.

— Я изучалъ ее немного, продолжалъ между тмъ Венафра.— У нея въ высшей степени странный темпераментъ. Я понялъ бы, что такъ можетъ держать себя какая-нибудь римская императрица, но ее я не понимаю.

— Но вы признавались ей?

— Еще бы! Разъ, я помню, вечеромъ, въ San Fermin, въ одномъ изъ ихъ имній… Вы были тамъ?

— Нтъ, но я имю о немъ понятіе. Говорятъ, что это какое-то чудо природы.

— Да, тамъ есть и холмы, и овраги, и пруды, и озера, и огромный паркъ. О, этотъ паркъ!

— Я понимаю, сказалъ Асканіо, понижая голосъ.— Это относится къ области самыхъ дорогихъ воспоминаній.

— Ха, ха, ха! засмялся Венафра.— Тамъ есть бесдка, и при свт луны… Но, что мы такое болтаемъ? Мы совсмъ уклонились отъ нашего разговора. Мы говорили о лошадяхъ?

— Нтъ, вы разсказывали, какъ разъ вечеромъ вы признались въ любви маркиз.

— Совершенно врно. Въ этотъ вечеръ вс гости San Fermin порядочно подкутили, и только я одинъ былъ такъ же свжъ, какъ сейчасъ…

Асканіо внутренно улыбнулся и сдлалъ утвердительный знакъ головой.

— Мы гуляли въ парк, и я счелъ возможнымъ признаться ей. Я знаю, что влюбленные всегда краснорчивы. Но съ ней, какъ говорится, языкъ прилипъ къ гортани. Да, mio caro, она выслушала, вполн согласилась со мной и затмъ… и затмъ такъ расхохоталась, что уснувшія на крыш бесдки птицы разлетлись въ разныя стороны.

— Разразилась хохотомъ? И больше ничего? Не защищалась, не протестовала?

— Ровно ничего! Точно вы говорите съ этой стной. А между тмъ она святаго можетъ свести съ ума. Сегодня она любезна съ однимъ, завтра съ другимъ, послзавтра — съ третьимъ, и никому никакого предпочтенія.

— Но, во всякомъ случа, вы представляли исключеніе изъ общаго правила, сказалъ Асканіо.

— Милосердый Боже! воскликнулъ Венафра, отпивая шампанское изъ бокала, только-что поданнаго ему Марини.— Еслибы и было то, что вы предполагаете, то я никому бы этого не сказалъ.

— Вы не скажете, но это говорятъ вс. Vox populi, vox Dei.

Венафра не нашелся ничего возразить противъ такого аргумента, тмъ боле, что былъ занятъ своимъ бокаломъ шампанскаго. Когда онъ его кончилъ, онъ взялъ руку своего друга и произнесъ:

— Все это, разумется, останется между нами.

— Можете быть уврены.

— Кром того, добродушно продолжалъ Венафра,— и такъ ужь слишкомъ много объ этомъ говорятъ и слишкомъ много преувеличиваютъ.

VI.

Посл этого разговора Асканіо Марини чувствовалъ необыкновенную тяжесть въ голов, а между тмъ онъ пилъ немного. Онъ вынесъ увренность, что маркиза ди Меццатерра была въ близкихъ отношеніяхъ съ Чельзо Венафра, этимъ непризнаннымъ апокрифическимъ графомъ.

Одну минуту во время разсказа Венафра Асканіо Марини почувствовалъ непреодолимое желаніе вскочить съ дивана, крикнуть своему другу: ‘вы лжете!’ и дать ему пощечину. Ему стоило большаго труда удержаться отъ этого. Но онъ опомнился. Не самъ ли онъ вызывалъ его на откровенность? Не самъ ли онъ длалъ такой видъ, какъ будто все знаетъ, и только хочетъ слышать подтвержденіе изъ устъ своего пріятеля?

Асканіо Марини, оставшись одинъ, долго думалъ объ этомъ посл этого отвратительнаго вечера въ ресторан Спильмана. Можетъ быть, Венафра и негодяй, но онъ пошелъ на откровенность только посл нсколькихъ лишнихъ стакановъ вина. Поведеніе же Марини не имло оправданія, онъ былъ совсмъ свжъ, когда допытывался отъ Венафра этой тайны, которая въ то же время была тайной женщины. Какъ бы маркиза ни была легкомысленна и измнчива, во всякомъ случа, это женщина, и онъ не имлъ никакого права выспрашивать о ея отношеніяхъ къ кому бы то ни было. Да, это былъ подлый поступокъ съ его стороны! Асканіо Марини потерялъ къ себ уваженіе и старался забыть объ этомъ вечер. Онъ положительно отказался отъ всякой мысли познакомиться съ ней. Надо постараться о ней вовсе не думать. Если онъ не совсмъ правъ въ своихъ подозрніяхъ, то тмъ лучше для нея, что же касается до него, то онъ ровно ничего не теряетъ, и ему нтъ ровно никакого дла до ея поведенія.

Онъ ршилъ, что не будетъ больше съ ней встрчаться, но, какъ нарочно, встрчалъ ее всюду. Онъ видлъ ее катающейся въ коляск на Корсо, и долженъ былъ кланяться ей. Посл своего разговора съ Венафра, онъ, какъ бы признавая себя виновнымъ, особенно низко кланялся ей, и она, отвчая ему на поклонъ, каждый разъ бросала на него вопрошающій взглядъ. Можетъ быть, это была фантазія Марини, но ему казалось, что этотъ взглядъ говорилъ: ‘Почему вы не навстите меня? Почему вы удостоиваете меня поклона только въ этой толп, а не въ моей гостиной?’

Наконецъ, почему бы и не пойти? Посл разговора съ Венафра прошло уже мсяца два. Нтъ, нтъ, не надо, это не поведетъ ни къ чему хорошему! Въ дом Каччіалупи, сестры маркизы, были назначенные понедльники, и Асканіо Марини получилъ приглашеніе, но онъ не ршался воспользоваться имъ, такъ какъ боялся тамъ встртить донну Граціану.

Иногда избгать встрчи съ женщиной доставляетъ такое же острое наслажденіе, какъ и искать этой встрчи. Асканіо Марини отдалялся теперь отъ маркизы, къ жизни которой прежде чувствовалъ такое любопытство и даже считалъ себя влюбленнымъ въ нее. Хорошъ бы онъ былъ, еслибы, посл всего того, что онъ узналъ о ней, онъ старался бы сблизиться съ нею!

— Наконецъ-то я узналъ вашу тайну! сказалъ ему разъ Венафра.

— Какую тайну? съ удивленіемъ спросилъ Асканіо.

— Тайну вашей любви, дорогой другъ.

— У меня нтъ никакихъ любовныхъ тайнъ.

— Серьезно? И вы можете поклясться въ этомъ, рыцарь печальнаго образа. Въ такомъ случа, остается допустить, что донна Элиза, на вечер у Амадуччи, сказала неправду.

— Донна Элиза! воскликнулъ Асканіо Марини.— Кто она такая?

— Монталенти, per Вассо! Разв вы не бываете у нея въ дом?

— Какъ и въ дом баронессы Амадуччи, какъ и во многихъ другихъ. Разв я долженъ во всхъ влюбляться?

— Конечно, нтъ, это было бы уже слишкомъ. Но донна Элиза сама призналась въ этомъ.

— Въ чемъ же это она вамъ призналась?

— Ну, понятно, въ чемъ признаются въ подобныхъ случаяхъ. Да вы не огорчайтесь, по саго, сказалъ Венафра, дружески хлопнувъ его по плечу.— Я съумю сохранить эту тайну.

— Но въ чемъ же она, наконецъ, состоитъ?

— Въ томъ, что донна Элиза бредитъ вами и только и повторяетъ ваши слова. Разв это не признаніе? ‘Асканіо Марини вчера принесъ мн книгу, о которой говорилъ третьяго дня, Асканіо Марини не выноситъ новйшихъ поэтовъ, онъ признаетъ только Леопарди между итальянцами, Гюго между французами, Байрона между англичанами, Гте между нмцами, Асканіо Марини прочелъ мн стихотвореніе ‘Chiare fresche е dolci acque’, перевелъ его въ проз и растолковалъ мн настоящій смыслъ, Асканіо Марини’…

— Довольно, довольно, ради Бога! перебилъ его съ улыбкой Марини.— Вы меня поразили вашимъ открытіемъ, а теперь хотите уничтожить примрами. И это все?

— Мн кажется, и этого довольно, отвтилъ Венафра. Если вы не влюблены въ нее, то она влюблена въ васъ.

— Три визита, которые я ей сдлалъ…

— Ба! Любовь всегда приходитъ такъ, вдругъ, или никогда не приходитъ. Вы должны чаще бывать у нея, донъ Асканіо. Надо ковать желзо, пока горячо.

— Да, это врная мысль, сказалъ, улыбаясь, Марини.— Я приму ее къ свднію. Очень вамъ благодаренъ, что вы умете такъ хорошо читать въ моемъ сердц.

— Полно, полно, возразилъ Венафра, нечего заговаривать мн зубы, вы прекрасно знаете, что я говорю правду.

Аксаніо не нашелъ нужнымъ возражать.

Донна Элиза Монталенти, рожденная графиня Фузиньяни, жена сенатора и совтника правленія, считалась красавицей. Правда, она была уже не первой молодости, показалась моложе своихъ лтъ. Она любила литературу и даже писала стихи. Но разговоръ свой она не пересыпала учеными терминами и была любезной хозяйкой. Асканіо Марини былъ представленъ ей въ одномъ дом, сдлалъ ей визитъ и былъ прекрасно принятъ. Намъ всегда пріятно бывать тамъ, гд насъ хорошо принимаютъ, и Асканіо Марини сталъ бывать у донны Элизы. Посл разговора съ Венафра онъ дйствительно сталъ чаще показываться въ гостиной Монталенти.

Въ этотъ вечеръ у нея никого не было, и онъ съ донной Элизой велъ разговоръ о поэзіи. Въ дверяхъ появился слуга и доложилъ знакомое ему имя. Асканіо Марини хотлъ провалиться сквозь землю. Какимъ образомъ маркиза ди Меццатерра попала въ домъ Монталенти? Онъ никогда не слышалъ отъ донны Элизы, что она знакома съ нею! Но разв она обязана представлять ему каталогъ своихъ знакомыхъ? Къ тому же, какъ онъ посл узналъ, маркиза ди Меццатерра рдко бывала у нея, она даже была дружна съ донной Элизой, но посщала ее въ крайнихъ случаяхъ.

Въ то время, какъ донна Элиза, сдлавъ удивленный жестъ, поднялась съ дивана на встрчу своей подруг, Граціана вошла въ гостиную въ скромномъ черномъ плать.

— Наконецъ-то! воскликнула донна Элиза, цлуя ее.— Знаешь ли, я думала, что ты меня совсмъ забыла. Я даже немного сердилась на тебя.

— Вотъ я пріхала вымолить у тебя прощеніе, отвтила маркиза.

Посл нсколькихъ обычныхъ между двумя женщинами фразъ, хозяйка дома обернулась и, указывая на Марини, произнесла:

— Позволь теб представить…

— Ахъ, ты мн представляешь сеньора Марини, перебила ее донна Граціана.— Представь также и меня ему, потому что, очевидно, онъ меня уже не узнаетъ.

— Что вы говорите, маркиза, проговорилъ въ смущеніи Марини.

— Я говорю, отвтила Граціана,— что имла удовольствіе познакомиться съ вами въ Тиволи и даже пригласить васъ въ San Fermin…

— И сеньоръ Марини былъ такъ забывчивъ, что даже и не вспомнилъ? сказала донна Элиза.

— Забывчивъ? Нтъ, отвтилъ Асканіо, врне сказать — благоразуменъ, и думаю, что не безъ основанія, потому что мужчины умютъ быть очень скучными.

— Ахъ, въ такомъ случа, я ничего не могу возразить, съ комическою серьезностью произнесла маркиза.— Я вполн уважаю такое похвальное признаніе и должна даже предупредить васъ, что если вы не страстный любитель охоты, то вы сами соскучитесь въ San Fermin. Тамъ только и говорится, что о лошадяхъ, собакахъ, зайцахъ, лисицахъ, облавахъ и другихъ, не мене поучительныхъ, вещахъ.

— Которыя вамъ надодаютъ, какъ я вижу? замтилъ Асканіо Марини.

— О, нтъ! Я не хочу казаться лучше и поэтичне, чмъ я на самомъ дл. Этотъ образъ жизни также иметъ свою прелесть. Живешь на чистомъ воздух деревенской, здоровой жизнью. Есть очень не глупые люди, которые иногда не прочь и отъ серьезнаго разговора.

— Однимъ изъ нихъ былъ Николай Макіавелли, вставила донна Элиза.— Днемъ, облекшись въ флорентинскую тогу, онъ писалъ свои безсмертныя строки, а вечеромъ ходилъ въ таверны и затвалъ игры съ поселянами.

— Браво! Ты привела прекрасный примръ, моя ученая подруга, а я вотъ ничего не знаю и не умю умно говорить. Видите, сеньоръ Марини, даже Макіавелли не пренебрегалъ деревенскими удовольствіями. Я же, не вдаваясь въ эти возвышенныя матеріи, скажу, что очень люблю природу и простую жизнь.

Асканіо закрылъ на минуту глаза, и въ его воображеніи промелькнула кавалькада мужчинъ и стройная амазонка, которую онъ видлъ, сидя въ вагон.

— Да, я самъ люблю это, замтилъ онъ.— Я не могу только примириться съ одной вещью: съ охотой.

— Вотъ какъ! сказала она, покачавъ головой.— Почему же это? Не потрудитесь ли вы объяснить?

— Какъ вы, женщина, можете меня спрашивать объ этомъ? Женщины, по своей натур, тоньше и деликатне насъ. Тамъ, гд мы, мужчины, видимъ одно только удовольствіе и развлеченіе, — женщины должны видть страданіе бдныхъ Божіихъ твореній, рожденныхъ для того, чтобы жить, любить и восхвалять Творца природы. А мы ихъ безжалостно убиваемъ, и не ради защиты себя отъ нихъ, а ради того, чтобы они страдали изъ-за нашего удовольствія, ловкости и врности выстрла. Я ненавижу охоту, сеньора. Но вы извините меня, маркиза, произнесъ онъ, замтивъ, что донна Граціана сдвинула брови.— Я нсколько увлекся, какъ всякій проповдникъ, борющійся съ корнемъ зла.

— Не придавайте дурнаго значенія моему молчанію, отвтила маркиза. Я думала именно о вашихъ словахъ. Женщины никому не должны доставлять страданія. Я больше не буду охотиться, сеньоръ проповдникъ. Вы довольны?

— Я пріду посмотрть, насколько вы тверды въ вашихъ общаніяхъ.

Сказавъ это, Асканіо Марини всталъ. Онъ считалъ невозможнымъ оставаться доле. Об женщины на прощанье протянули ему руки.

— Когда же мы увидимся, сеньоръ Марини? спросила его Монталенти.

— Скоро, сеньора. Я еще долженъ вернуть вамъ вашу книгу.

— Я надюсь, что не она послужитъ поводомъ къ вашему визиту. Не хорошо такъ быстро пожирать археологію, она пожалуй и не переварится.

— Но я ее уже кончаю.

Когда Марини пришелъ въ слдующій разъ къ Монталенти, разговоръ зашелъ о маркиз ди Меццатерра.

— Какая красивая женщина, сказала донна Элиза.

— Очень красивая, отвтилъ Асканіо.

— Вы находите?

— Такъ же, какъ и вы, сеньора.

— И это совершенно справедливо. Но почему же вы не сдлали ей визита?

— Боюсь, сеньора, прошепталъ Асканіо, опуская голову.

— Вотъ какъ! Боитесь влюбиться?

— Да, отвтилъ онъ, стараясь подавить вздохъ.

— Бдный другъ! Вы правы.

— Почему?

— Потому что… это очень опасно.

Асканіо Марини быстро поднялъ голову.

— Очень опасно, повторилъ онъ саркастическимъ тономъ. Это худшее, чего можетъ бояться такой человкъ, какъ вы, вы рискуете не получить отвта на ваше чувство. Не довряйте ея любезности,— она не искренна. Граціана никогда не любила.

— Даже своего мужа? произнесъ Асканіо, улыбнувшись иронической улыбкой, еще мене искренней, чмъ любезность Граціаны.

— Его меньше, чмъ кого-либо, отвтила донна Элиза. Разв вы его не знаете? Это одинъ изъ вульгарнйшихъ людей въ мір.

— О, да! Я его видлъ и знаю многія подробности его жизни, сказалъ Асканіо.

— Въ такомъ случа вы поймете, что такой человкъ не могъ вскружить голову Граціан. Теперь она знаетъ мущинъ и ненавидитъ ихъ.

— За нкоторымъ исключеніемъ, надюсь…

— Понятно, какъ женщина умная и образованная.

Асканіо Марини не зналъ, что думать о всемъ этомъ. Представлялся удобный случай разуврить донну Элизу въ томъ, что онъ влюбленъ лично въ нее. Но нужно ли было это длать! Можетъ быть да, а можетъ быть и нтъ. Во всякомъ случа, Монталенти была женщина не глупая, и время летло съ ней незамтно.

— Какъ идутъ ваши любовныя дла? спрашивалъ его Венафра.

— Прекрасно.

— Очень радъ. Но смотрите, донъ Асканіо carissimo, не слишкомъ зазнавайтесь.

— Ну, вотъ еще! отвтилъ Асканіо въ томъ же тон.— Когда вы видли, чтобы влюбленные зазнавались? И при томъ же я очень ревнивъ.

— Чортъ побери! Къ кому же вы можете ревновать? Къ сенату? къ университету? къ классикамъ?

— Ко всмъ, улыбаясь отвтилъ Асканіо.

VII.

Не желая и вовсе не думая объ этомъ, Асканіо встртилъ въ донн Элиз покровительницу своей зарождающейся страсти. Но онъ не ршался ни въ чемъ признаться ей.

Посл своей встрчи съ маркизой въ дом Монталенти, онъ уже обязанъ былъ сдлать ей визитъ. Это было неизбжно. Онъ отправился въ замокъ Меццатерра въ улиц Nacional. Но, подойдя къ крыльцу, сказалъ себ: ‘Я просто оставлю визитную карточку и не спрошу даже, принимаетъ ли сеньора’. Такъ онъ и сдлалъ, но, пройдя нсколько шаговъ, раскаялся.

— Нтъ, все-таки хорошо, что я не былъ у нея, думалъ онъ дорогой.— Я выполнилъ долгъ вжливости, и сердце мое въ безопасности. Разв лучше было бы, еслибы оно разбилось?

На другой день онъ получилъ письмо. Конвертъ былъ безъ вензеля, даже безъ короны. Въ почерк онъ не замтилъ ничего характернаго. Но отъ письма пахло тонкими духами, и онъ понялъ, что оно написано женскою рукой, но и безъ этого запаха духовъ сердце подсказало ему, что оно отъ донны Граціаны. Онъ долго не ршался распечатать конвертъ. Наконецъ онъ открылъ его, вынулъ письмо и сталъ читать. Предчувствіе его не обмануло, письмо было отъ маркизы. Она писала:

‘Уважаемый сеньоръ Марини.

‘Вы вроятно думаете, что въ Меццатерра {Меццатерра — demie terre.} достаточно полувизита. Я получила вашу карточку и предупреждаю васъ, что вы ошиблись, въ нашемъ герб стоитъ фраза: ‘Не отступать’ и я повторяю вамъ ее. Вы можете исправить вашу ошибку, постивъ меня отъ двухъ до шести часовъ, если не боитесь соскучиться въ моей гостиной. До свиданія’.

‘Граціана ди Меццатерра.

Асканіо Марини нсколько разъ перечелъ письмо маркизы, стараясь вникнуть въ смыслъ каждаго слова. Короткія письма нердко гораздо многозначительне длинныхъ. Кто не привыкъ писать часто, тотъ много говоритъ и въ маломъ количеств словъ.

— Что она можетъ обо мн подумать? разсуждалъ Асканіо, что я или слишкомъ застнчивъ или просто глупъ. Но я не хочу, чтобы она обо мн такъ думала. Жребій вынутъ, необходимо ей сдлать визитъ. Это мой долгъ. Что будетъ, то будетъ. Попробую окунуться въ этотъ омутъ. Маркиза не назначаетъ мн дня, но у нея вроятно есть пріемный день, и она думаетъ, что я его знаю. Если я буду разузнавать его, то пройдетъ еще недля, и я такъ никогда и не соберусь. Надо сдлать это скорй. Не застану ея, тмъ лучше, по крайней мр исполню мой долгъ.

Было два часа, и онъ тотчасъ же отправился. Онъ поднялся по знакомой лстниц, спросилъ слугу, принимаетъ ли маркиза. Асканіо уже опустилъ руку въ карманъ, чтобы оставить вторую визитную карточку, но слуга отвтилъ ему утвердительно, провелъ его въ залу, приподнялъ тяжелую шелковую портьеру и доложилъ фамилію гостя. Очевидно, хозяйка дома ждала этого визита и предупредила слугу.

— Ахъ, очень рада! Вы очень любезны, сказала маркиза Граціана, приподымаясь съ софы, на которой она полулежа читала книгу. Но я васъ ждала въ пять часовъ, подавая руку, прибавила она.

— Почему, сеньора? съ нкоторымъ смущеніемъ спросилъ Асканіо.— Можетъ быть, я долженъ уйти?

— Этого еще недоставало! засмялась она.— Я сказала въ пять часовъ, потому что это мой пріемный часъ и быть можетъ вы встртили бы кого-нибудь изъ вашихъ знакомыхъ.

Асканіо сдлалъ жестъ, которымъ хотлъ показать, что вовсе не ищетъ встрчъ.

— Какъ! возразила маркиза.— Вы не любите общество. А я думала совсмъ наоборотъ.

— На чемъ же вы основывали ваше мнніе, сеньора?

— Я… право не знаю. Но вдь вы веселились въ Тиволи, напримръ.

— Я былъ тамъ по семейнымъ дламъ у одного родственника.

— Да, но въ дом Элизы Монталенти, гд я имла удовольствіе васъ встртить…

— Тамъ, какъ вы знаете, очень тсный кружокъ.

— Да, но зато очень пріятный. Элиза умная женщина и съ превосходнымъ сердцемъ. И кром того она очень не дурна собой, прибавила она съ задорной улыбкой.— Но вернемся къ вашимъ знакомымъ: вы бываете также и у баронессы Амадуччи.

— Но тамъ еще боле тсный кружокъ. Тамъ исключительно музыкальные вечера.

— И это правда, сказала маркиза.— Я признаю себя побжденной.

— Это такъ не похоже на васъ, сеньора. Вамъ суждено выходить побдительницей изъ всхъ житейскихъ битвъ.

— Вы думаете? А на чемъ же основано ваше мнніе? спросила Граціана.— Вы никогда не видли меня на состязаніи.

— Вы правы и въ данномъ случа, я признаю себя побжденнымъ.

— Это такой пустякъ, сеньоръ Марини, что я не горжусь моей побдой! и, перемнивъ тонъ, она прибавила:— мы будемъ друзьями, не правда ли? Вы человкъ, котораго я достаточно знаю и хочу, чтобы мы были хорошими друзьями. Вы ничего не имете противъ этого?

— Я буду чувствовать себя стсненнымъ…

— Вы думаете, что мы будемъ вести пустые разговоры? Совсмъ нтъ. Скажите, чмъ вы занимаетесь?

— Ничмъ, сеньора.

— Серьезно?

— Серьезно.

— Плохо, сказала маркиза, вы должны бы чмъ-нибудь заниматься.

— А вы? сеньора? Простите… Но чмъ же вы занимаетесь?

— Я? Я вамъ сейчасъ скажу. Искусствомъ вообще и живописью въ особенности.

— Ахъ, это чудный талантъ!

— Нтъ, врне занятіе. У меня нтъ таланта и вроятно никогда не будетъ. Мы товарищи, и я не хочу комплиментовъ. Для того, чтобы не длать мн ихъ, вы должны смотрть на меня не какъ на женщину, а какъ на искренняго друга. Это такъ пріятно!

— И такъ трудно, замтилъ Асканіо Марини.

— Трудно только то, чего мы не умемъ желать, отвтила маркиза.— Но мы попробуемъ. Пойдемте, я васъ поведу туда, куда не ступала нога ни одного изъ смертныхъ. Вы увидите ужасныя вещи, которыя длаетъ вашъ другъ безъ всякой подготовки, слдуя своему природному влеченію.

Сказавъ это, прелестная Граціана поднялась, отворила небольшую дверь и провела Асканіо въ комнату, ярко освщенную большими четырьмя окнами и художественно обставленную. Стны ея были обиты блой генуезской матеріей и увшаны пейзажами съ очень яркой зеленью. Тамъ и сямъ висли живописные костюмы, этюды кистью и перомъ и пейзажи.

— Это мое гнздышко, сказала Граціана.— Правда, немножко трудно пробираться черезъ массу этой нагороженной мебели, но мн такъ нравится.

Асканіо засмотрлся на одну изъ картинъ.

— О, не смотрите на это! сказала Граціана:— это не моя работа. Это полотно принадлежитъ Феррарри, это Мичетти, это Макари, этотъ негръ — Барабино. Вообще, вы встртите здсь моихъ любимыхъ художниковъ: Морелли, Дальбано, Фавретто, Синьорини, Бецци, Боджіани и другихъ. Какъ видите, я умю выбирать. Но такъ какъ я очень ревниво отношусь къ моему искусству, то, прошу васъ, будьте ко мн снисходительны, прибавила она, улыбаясь.— Вотъ моя работа. Эта мазня должна изображать лошадь.

— Но я вижу тутъ не мало лошадей, сказалъ Асканіо, оглядываясь кругомъ.

— Еще бы! Здсь чуть ли не вся конюшня San Fermin. Я люблю лошадей, въ этомъ мы сходимся съ дономъ Филиппо, нашимъ мужемъ и повелителемъ. Взгляните сюда: вотъ мой любимецъ Маргутъ, который всюду слдуетъ за мной, какъ ребенокъ.

— Какое славное животное, сказалъ Асканіо.

— Не правда ли? Я рада, что онъ вамъ нравится. Но нтъ ничего удивительнаго, что онъ мн такъ удался: я столько разъ срисовывала его съ натуры.

— А это? спросилъ Асканіо, остановившись передъ деревенской сценкой.

— Ахъ, это замчательное мсто! воскликнула маркиза.— Это площадь San Fermin.

— Да тутъ цлая деревня.

— Именно. Замтьте пожалуйста, тутъ есть и табачная лавочка, есть даже вывска, но я недостаточно ясно нарисовала ее.

— Я вижу еще и женщину у дверей, сказалъ Асканіо, вглядываясь въ рисунокъ.

— Это красавица Теодора, сказала Граціана.— Отъ нея въ восторг вс гости San Fermin. Вотъ, если бы вы пріхали, то и вы бы полюбовались на нее.

— О, кто знаетъ!

— Вглядитесь въ нее, продолжала Граціана, вынувъ изъ папки большой портретъ.— Я пробовала рисовать ее въ нсколькихъ видахъ, но такъ какъ мн не удалось рисовать ее съ натуры, то пришлось рисовать ее на память. Я сдлала все, что могла, мн очень хотлось имть портретъ моей соперницы.

— Соперницы! воскликнулъ молодой человкъ.

— О, да! Она всмъ нравится. Всякій, кто ее видитъ, тотчасъ же восклицаетъ: ‘Что-за красивая женщина!’ Это общее мнніе, и мы должны подчиниться ему.

— Но вдь это лавочница!

— Что жъ такое! О женщинахъ не судятъ по ихъ общественному положенію. Красота, дорогой другъ, всегда красота! А эта женщина дйствительно красива.

— Но вульгарна.

— Это вы говорите, а другіе этого не находятъ. Трудно различить въ красот, что вульгарно и что благородно.

Асканіо бросилъ на нее выразительный взглядъ. Отвтъ готовъ былъ сорваться съ его губъ, но онъ удержался и произнесъ:

— Я отказываюсь отъ этого. Теоріи не выдерживаютъ критики безъ примровъ. Но, чтобы вы не подумали, что я вполн уклоняюсь отъ прямаго отвта, я вамъ скажу, что лицо вотъ этой женщины гораздо мене вульгарно.

— Ахъ, это моя гитана! У этой виденъ умъ въ глазахъ, да иначе она и не могла бы такъ ясно читать будущее.

— А она прочла ваше? Что она вамъ сказала?

— Такъ… разныя, грустныя вещи, отвтила Граціана, становясь серьезной.— Но объ этомъ не надо думать. Лучше употребить время на какое-нибудь пріятное занятіе.

— Вы любите чтеніе? спросилъ Асканіо.

— Да, но читаю мало. Какой-нибудь журналъ, газеты…

— А новеллы?

— Иногда, только он мн надодаютъ. Вс он такъ похожи одна на другую.

— А музыку любите?

— Оперную, да.

— А драмы?

— И да и нтъ. Откровенно говоря, когда я смотрю драму, я сама сочиняю ея конецъ, поэтому драматическіе эффекты меня не занимаютъ. А балетъ я такъ же не люблю, какъ и вы.

— Какъ и я? Почему вы можете это знать! воскликнулъ Асканіо.

— Я видла васъ разъ въ балет: во время танцевъ вы совсмъ не смотрли на сцену.

— Это правда, отвтилъ онъ. Мое нравственное чувство оскорбляется при вид этого обнаженнаго тла. По-моему, это варварство.

Граціана наклонила голову въ знакъ согласія.

— А скажите откровенно, вамъ нравятся мои картины? спросила она Асканіо.

— Съ точки зрнія искусства?

— Ну, да, конечно, съ точки зрнія искусства.

— Вы хотите слышать правду? Ну, такъ я вамъ скажу, что въ вашей живописи еще есть недостатки.

— Браво! дайте вашу руку, товарищъ! Вы заслужили, чтобы я вамъ подарила картину. Посмотритъ, какую вы выберете, а я вамъ пришлю ее домой. Нтъ, лучше не выбирайте, я сама выберу. Я подарю вамъ площадь San Fermin, чтобы вы не забыли вашего общанія.

Маркиза взяла картину и на обратной сторон ея написала карандашомъ: ‘Доктору Асканіо Марини на память объ его друг Г.’.

— Авторъ скроменъ, сказала она, указывая Асканіо на надпись, и не ршается выставить своего полнаго имени.

— Вы позволите мн взять этотъ эскизъ съ собою? сказалъ Асканіо. Я очень нетерпливъ, и мн трудно будетъ дожидаться, пока вы его пришлете.

— Какъ хотите, отвтила она, только это показываетъ недостатокъ вры въ мои слова.

— Или большое уваженіе къ вашей работ, проговорилъ онъ.

— Во всякомъ случа, это вопросъ спорный.

Они долго говорили объ этомъ, и въ конц концовъ побда осталась за Марини, онъ взялъ эскизъ съ собою. Къ счастію, онъ нашелъ извощика у подъзда и бережно повезъ свой подарокъ. Теперь Асканіо Марини больше не сомнвался, ему не надо было задавать себ вопросы, такъ какъ онъ чувствовалъ, что безумно влюбленъ въ своего друга… Граціану.

VIII.

А намеки Жимелли? А признаніе Венафра? Асканіо Марини не хотлъ объ этомъ думать. Но тмъ не мене, глухія, неясныя подозрнія не давали ему покоя. А между тмъ ему хотлось думать только о своей возрастающей страсти. Онъ былъ счастливъ своимъ чувствомъ, онъ помолодлъ душой. Съ большой радостью вспоминалъ онъ, какъ весною во время одной изъ загородныхъ прогулокъ съ товарищами, онъ искалъ счастія въ лепесткахъ кашки и наконецъ нашелъ вточку съ четырьмя листиками вмсто трехъ.

Онъ сталъ часто посщать маркизу Граціану. Онъ не выдавалъ себя за художника и знатока, но выказывалъ большой интересъ къ ея живописи, и маркиза всегда принимала его въ своей студіи. Это было вполн понятно, потому что онъ всегда приходилъ къ ней раньше ея пріемнаго часа. Она не разъ заводила разговоръ о своихъ знакомыхъ, но онъ тотчасъ же переводилъ его на другую тему. Она обратила на это вниманіе.

— Какъ странно, сказала она ему одинъ разъ. Вы совсмъ не любопытны.

— Вы открываете мн ваши сокровенныя мысли, отвтилъ онъ, вы показываете мн ваши этюды, я изучаю ваши вкусы, начинаю понимать вашу душу, что же можетъ быть для меня любопытне этого? Видть васъ разговаривающею съ вашими друзьями о скучныхъ злобахъ дня, словомъ, видть васъ въ свтской гостиной, разв это можетъ сравниться съ тми часами, которые мы провели съ вами въ Тиволи въ кругу дтей? Вы помните?

Граціана вздохнула.

— Милыя дти! воскликнула она.— Еслибъ вы знали, сколько разъ вспоминала я этотъ день!

И она умолкла, какъ бы вызывая въ своемъ воспоминаніи картину дтскаго праздника. Затмъ, обернувшись къ Асканіо, она сказала ему.

— Хотите видть другихъ дтей не мене красивыхъ? Ихъ такъ много въ музеяхъ Ватикана.

— О, да, отвтилъ Асканіо.— Я помню, я видлъ тамъ Лучіо Веро и Калигулу, изображенныхъ въ дтскомъ возраст. Они обворожительны. Жаль, что они не умерли дтьми.

— Вы правы, но мы не будемъ останавливаться только на дтскихъ портретахъ, а осмотримъ и бюсты взрослыхъ, не исполнившихъ своихъ общаній. Хотите вмст отправиться въ музей?

Конечно, Асканіо Марини былъ въ восторг отъ этого предложенія. Кром того, что онъ отправится туда съ прелестной спутницей, самый фактъ осмотра былъ для него интересенъ. Они, природные римляне, любовались на сокровища Рима, какъ какіе-нибудь иностранцы. Они уговорились встртиться на другой же день въ девять часовъ въ собор св. Петра. Асканіо Марини уже въ половин девятаго былъ на паперти. Граціана также оказалась аккуратной. Обойдя соборъ, они направились въ музеи.

Какъ счастливъ былъ въ этотъ день Асканіо Марини! Минутами ему казалось, что эта прелестная женщина, шедшая подъ руку съ нимъ, принадлежитъ ему, ему одному. Какая счастливая мысль пришла въ голову донн Граціан устроить эти прогулки! Вс неожиданныя мысли бываютъ обыкновенно удачны. Во всхъ этихъ храмахъ, музеяхъ, картинныхъ галлереяхъ вы встрчаете много народу, но вы одни, такъ какъ на васъ никто не обращаетъ вниманія.

Счастливые, какъ два студента, только-что окончившіе курсъ, Асканіо и маркиза ходили по заламъ музея. Сколько здсь чудныхъ произведеній искусства! Нкоторыя изъ картинъ были имъ давно знакомы, другими же они любовались въ первый разъ. Остановясь передъ богинями Олимпа и сравнивая съ ними прелестную спутницу, Асканіо говорилъ про себя: Здсь есть кто-то гораздо красиве васъ.

Кром красиваго лица Граціана обладала еще изящной фигурой и умла хорошо одваться. Слпо слдовать мод это еще слишкомъ мало, надо умть носить то или иное платье, умть выставить во всемъ блеск свою красоту. Граціана въ совершенств обладала этими качествами. У нея былъ врожденный вкусъ, и ей не приходилось обдумывать свои туалеты.

Асканіо смотрлъ на статуи музъ, Діанъ, Венеръ, нимфъ и тотчасъ же переводилъ свой взглядъ на свою спутницу, полную двственной, почти дтской граціи. Какая разница между ею и этими величественными римскими императрицами! Взглянешь на нихъ, полюбуешься и забудешь, но ее нельзя забыть.

Это посщеніе музеевъ Ватикана было первымъ, но не послднимъ, за нимъ слдовало второе и за вторымъ уже каждую недлю они устраивали эти прогулки раза по два, по три. Маркиза Граціана желала все внимательно осмотрть съ каталогомъ въ рукахъ. Асканіо долженъ былъ отмчать краснымъ карандашомъ то, что они уже видли, и потомъ давать ей объясненіе по поводу боле замчательныхъ историческихъ картинъ и бюстовъ.

— Хорошо бы сдлать списокъ всего того, что мы видли, говорила Граціана.— Когда мы состаремся, намъ пріятно будетъ это вспомнить.

И, слушая ее, Асканіо думалъ о томъ, какъ пріятно было бы состарться около этой женщины, любимымъ ею и любя ее. Эта мысль проносилась въ его голов, какъ чудная, золотая мечта.

Они расходились около собора святаго Петра. Здсь маркиза брала карету и хала въ ней по лвому берегу Тибра въ какой-нибудь магазинъ близъ Корсо. Иногда, прощаясь съ нимъ, она говорила:

— Это нашъ маленькій секретъ. Смотрите же, кабальеро, держите ваше слово, никто не долженъ знать, что Граціана ди Меццатерра занимается искусствомъ. Можетъ быть, со временемъ я нарисую что-нибудь порядочное, но теперь не выдавайте меня, иначе я съ вами поссорюсь.

И она шутя грозила ему пальцемъ.

Но даже и безъ угрозы Граціаны, Асканіо Марини вовсе не имлъ намренія открывать ихъ тайну. Его знакомые ничего объ этомъ не знали и, слдовательно, не имли причины для различныхъ шуточекъ. А близкіе друзья думали, что онъ влюбленъ въ Монталенти, и поздравляли его съ успхомъ. Къ тому же, когда у человка заводятся тайны, то онъ старается отдаляться отъ друзей. Такъ было и съ Марини. При частыхъ посщеніяхъ музеевъ онъ рдко бывалъ въ замк Меццатерра. Онъ не искалъ съ ней встрчъ на балахъ и скоре предпочиталъ встртиться на улиц. Въ театр онъ избгалъ глядть въ сторону ея ложи и былъ необыкновенно счастливъ, когда чувствовалъ на себ ея мимолетный взглядъ. Иногда онъ встрчалъ ее на Корсо въ коляск, запряженной парой чудныхъ рысаковъ, которыми правилъ ея мужъ, донъ Филиппо ди Меццатерра. Этотъ удивительный маркизъ очень любилъ сидть на мст кучера или жокея и катать своихъ знакомыхъ мущинъ.

Разъ, разговаривая объ этомъ съ маркизой, Асканіо Марини сказалъ ей:

— Не понимаю, какъ вы можете это выносить.

Граціана взглянула на него такимъ удивленнымъ взглядомъ, что онъ тотчасъ же раскаялся въ своемъ вопрос.

— Выносить! воскликнула она.— Что вы говорите, Марини! Во-первыхъ, въ этомъ нтъ ничего дурнаго, а во-вторыхъ, это очень нравится дону Филиппо. Это человкъ, который не переноситъ одиночества, чмъ больше около него людей, тмъ лучше онъ себя чувствуетъ. И потомъ, если это вамъ не нравится, то это еще не значитъ, что это не должно нравиться другимъ. Я вовсе не хочу васъ обидть,— прибавила она, замтивъ, что Асканіо нахмурился.— Вы расположены ко мн, но вамъ не нравится донъ Филиппо. Я помню, что на прошлой недл онъ приглашалъ васъ отправиться вмст въ For di Quinto, и вы отказались.

— Вдь вы знаете, что я не люблю охоту.

— Я знаю, но тотъ, кто ее любитъ, долженъ подыскивать себ подходящую компанію.

— Въ такомъ случа нечего объ этомъ говорить, сказалъ Асканіо.— Остается преклониться передъ скучными людьми.

— Нтъ, мн не хотлось бы, чтобы вы такъ говорили, произнесла Граціана съ оттнкомъ дружескаго выговора.— Разв вы знаете этихъ людей, чтобы судить ихъ такъ строго? Они вовсе нескучны, а порою даже пріятны… Вотъ, еслибы вы пришли какъ-нибудь пообдать… Но вы всегда отказываетесь. Если бы вы провели съ ними вечеръ, то вы чувствовали бы себя прекрасно въ ихъ обществ. Донъ Филиппо любитъ путешествовать, и нкоторые изъ друзей постоянно сопутствуютъ ему. Это большая ошибка, Марини, что вы не любите путешествій и избгаете общества. Жить — это значитъ учиться, видть и наблюдать. Особенно наблюдать, потому, что вс эти кабальеро съ ихъ различными характерами вполн достойны наблюденія.

— Они составляютъ вашу свиту, сказалъ Асканіо съ принужденной улыбкой.— Они не были бы кабальеро, еслибы не ухаживали за вами.

— О, еслибъ это было такъ, то и съ этой стороны они заслуживаютъ наблюденія. Разв неинтересно прослдить, какъ люди различныхъ національностей высказываютъ вамъ одно и то же чувство? Вы мущина, и вамъ это не понятно, но еслибы вы были женщиной, то…

— То это было бы мн одинаково непонятно.

— Одинаково, замтила Граціана.— Значитъ, васъ это не могло бы занять?

— Нисколько, отвтилъ Асканіо.

— Но почему же?

Марини хотлъ объяснить почему, но удержался и только сказалъ:

— Потому что эта игра отымаетъ много времени, не говоря уже о томъ, что, представляя развлеченіе для одного, она составляетъ источникъ страданія для другаго. Вы никогда не думали о томъ, что кто-нибудь можетъ обжечься?

— О! воскликнула донна Граціана.— Во мн слишкомъ мало пламени.

И она засмялась такъ искренне и заразительно, какъ умютъ смяться красивыя женщины.

Въ одинъ изъ своихъ еженедльныхъ визитовъ къ донн Элиз, Асканіо Марини, сказалъ ей:

— Вы правы, сеньора. Маркиза ди Меццатерра очень странная женщина. Она не любитъ и не способна никого полюбить.

— Вдь я говорила вамъ! воскликнула донна Элиза.— Она обладаетъ герметически закупореннымъ сердцемъ, и ея мужъ постарался закупорить его еще плотнй. Вдь знаете, есть ужасные мужья, они дйствуютъ на нервы своимъ женамъ и окончательно отталкиваютъ ихъ отъ себя. А кром того,— прибавила она какъ бы утомленнымъ голосомъ, — разв такъ необходимо любить и заставлять страдать наше бдное сердце? Жизнь — это прямая дорога, по которой можно идти не спотыкаясь. Граціана часто говоритъ: Надо жить, узнавать и наблюдать.

— И прибавляетъ, особенно наблюдать, — прибавилъ Асканіо, вспомнивъ слова маркизы.

— Граціана права. Займитесь наблюденіемъ — это лучшее, что вы можете сдлать,— сентенціозно произнесла донна Элиза.

— Я?! спросилъ Асканіо.— На какомъ основаніи?

— Какъ! Разв вы не влюблены?

— Нтъ! Это было бы безуміе!

— Серьезно! воскликнула сеньора, прищуривъ глаза. Но какъ же вы признавались мн въ этомъ, мсяца два тому назадъ.

Асканіо припомнилъ, что дйствительно признаніе сорвалось съ его губъ и не помимо его желанія, а потому, что онъ хотлъ выяснить свои отношенія къ донн Элиз. Онъ вспомнилъ это, покраснлъ и старался подъискать подходящее объясненіе. Но онъ не нашелъ его и, пожавъ нсколько разъ плечами, проговорилъ наконецъ:

— Мимолетное увлеченіе! Я ужь и забылъ объ немъ.

— Браво! отвтила донна Элиза.— Вы клюете по зернышку то тутъ, то тамъ, какъ воробей,— и она улыбнулась своему сравненію.— Примите мои поздравленія. Въ сущности, вы хорошо длаете, что не относитесь серьезно къ любви. Къ тому же, эта холодная женщина иметъ много превосходныхъ качествъ. Она можетъ быть незамнимымъ другомъ.

— Да, съ этимъ я согласенъ, сказалъ Асканіо. Вы, какъ женщина, можете найти въ ней хорошаго друга, а я, какъ мущина, — прекраснаго товарища.

Онъ повторилъ фразу Граціаны, и на этотъ разъ она показалась ему вдвойн справедливой. Да, дйствительно онъ будетъ относиться къ Граціан, какъ къ товарищу. Онъ обманывалъ донну Элизу, говоря, что не влюбленъ, а теперь обманывалъ самого себя. Въ сущности, что такое любовь — эта безумная любовь, которая перерождаетъ человка? Поэтическій полетъ души, вотъ и все! Стоитъ ли добровольно хворать этой заразительной болзнью?

И онъ сталъ поступать согласно съ этими философскими разсужденіями. Къ чему горть и вчно къ чему-то стремиться? Онъ старался относиться къ ней, какъ къ хорошему товарищу, съ которымъ можно потолковать и о серьезныхъ вещахъ, и о пустякахъ. Мущина теряетъ тридцать процентовъ, когда онъ, сидя съ женщиной, только порывается, но не сметъ высказать волнующія его мысли. Отбросивъ въ сторону эти ненужныя, любовныя объясненія, Асканіо чувствовалъ себя превосходно въ обществ маркизы.

Граціана и не замтила этого ршенія, она находила, что ея спутникъ по артистическимъ экскурсіямъ очень внимателенъ и любезенъ.

— Какой вы добрый, говорила она. Вы жертвуете мн большею частью вашего времени и никогда не утомляетесь.

Асканіо силился улыбнуться.

— Дружба длаетъ чудеса, сказалъ онъ, а вы лично довершаете ихъ.

— Ахъ, такъ вы врите въ это? спросила она.

— Въ дружбу? Конечно, да. Я никогда и не сомнвался въ ней. Если это чувство можетъ возродиться и окрпнуть между двумя мужчинами, то почему же ему не процвтать между мужчиной и женщиной, отношенія которыхъ могутъ быть нжне и разносторонне?

— Браво, Марини! воскликнула Граціана. Вотъ это называется разсуждать! Ужь не убдились ли вы собственнымъ опытомъ, что любовь утомляетъ, а дружба укрпляетъ силы?

Ахъ, зачмъ она это сказала! Эти слова, сорвавшіяся съ ея губъ, невыразимо кольнули его. Любовь утомляетъ! Такъ, значитъ?.. И образъ Венафра всталъ передъ глазами Асканіо. Но это длилось всего одну минуту. Нтъ, нтъ этого не могло быть! Это милое созданіе высказало только общую мысль, а не свою личную опытность. Разв другіе не повторяютъ того же самаго? Ему хотлось отвтить ей тутъ же:

— Нтъ, не врьте въ дружбу между мужчиной и женщиной. Мы всегда въ подобныхъ отношеніяхъ стараемся казаться лучше, скрываемъ дурныя стороны нашего характера и чуть ли не кокетничаемъ, какъ женщины. Одинъ изъ извстныхъ писателей сказалъ: ‘Дружба между мужчиной и женщиной это любовь, разбавленная водой’.

Асканіо Марини хотлъ сказать ей все это, но удержался. Онъ всегда сдерживалъ свои горячіе порывы въ разговор съ этой улыбающейся, граціозной, но холодной женщиной, похожей на классическія, римскія и греческія статуи, которыми они вмст любовались.

Таковы ли были эти красивыя женщины временъ Фидія и Праксителя? Также ли он были недоступны земнымъ страстямъ? Отличались ли он тою же строгостью мыслей и взглядовъ? Если — да, то какъ пересыхающая рка пробивается иногда за нсколько верстъ отъ своего устья, такъ и эти древніе, классическіе образы могли отразиться черезъ нсколько столтій въ современныхъ женщинахъ.

Но тутъ опять Венафра выступалъ передъ его глазами. Элегантная женщина! Но если даже она и сдлала въ жизни легкомысленный поступокъ, то ей можно много простить. Но какъ понять, что маркиза Граціана, женщина съ такими тонко развитыми чувствами, переносила всю вульгарность своего мужа и даже не возмущалась ею? Какъ могла она удовлетворяться окружающимъ ее обществомъ?

Разъ, придя къ ней, онъ засталъ ее взволнованной и даже съ заплаканными глазами. Онъ почувствовалъ безконечную нжность къ ней. Что такое случилось? Въ сущности — пустякъ. Одна изъ тхъ домашнихъ сценъ, которыя такъ часты въ семейной жизни. Донъ Филиппо ди Меццатерра, вернувшись съ бговъ домой ужинать, не засталъ жены въ столовой. Она писала письмо, и ему пришлось подождать цлыхъ пять минутъ. Боже мой, донъ Филиппо, какъ Людовикъ XIV, за эти пять минутъ поднялъ цлую бурю въ дом! Ему казалось, что онъ ждетъ цлый часъ, онъ кричалъ, швырялъ стулья и даже разбилъ дорогую японскую вазу.

Асканіо задумался, затмъ спросилъ донну Граціану:

— Онъ ревнивъ?

— Онъ? что вы! отвтила она.— Къ кому же онъ можетъ ревновать?

— Да мало ли, отвтилъ онъ… къ своей тни или ко мн, напримръ.

— О! въ такомъ случа ему пришлось бы ревновать ко всмъ безъ исключенія, отвтила маркиза.— Нтъ, не думайте этого. Донъ Филиппо можетъ выйти изъ себя изъ-за пустяка. Онъ очень добръ, но вспыльчивъ. Это фамильный недостатокъ, что будете длать! Но каковъ бы онъ ни былъ, врьте мн, онъ все-таки лучшій изъ мужей.

Асканіо не зналъ, что думать. Но какъ онъ могъ изучить подробности характера этой женщины, не зная всхъ мелочей ея семейной жизни? До сихъ поръ онъ избгалъ всхъ представлявшихся случаевъ, и теперь уже трудно вернуть то, что упустилъ. Но случай скоро представился. Маркизы ди Меццатерра узжаютъ въ San Fermin, гд онъ общалъ ихъ навстить. Да, онъ непремнно подетъ: онъ хочетъ видть, хочетъ знать.

IX.

Асканіо Марини ршился выхать изъ Рима недлю спустя посл отъзда маркизовъ ди Меццатерра. Но выхалъ онъ черезъ пять дней, онъ скучалъ въ этомъ большомъ город, какъ всякій влюбленный скучаетъ тамъ, гд нтъ предмета его любви. Онъ общалъ предупредить о своемъ отъзд и, дйствительно, наканун послалъ телеграмму.

Когда онъ вышелъ изъ вагона на станціи Монтальто, онъ увидлъ нсколько экипажей и мужчинъ, ожидавшихъ его. Асканіо немножко зналъ всхъ ихъ и былъ увренъ встртить ихъ въ San Fermin, но не на станціи. Онъ подумалъ, что они, вроятно, сопровождали владльца замка, и, дйствительно, донъ Филиппо тотчасъ же подошелъ къ нему и представилъ ему своихъ гостей: князя Юрьевскаго, барона Сали и виконта де-Руне. Вс трое были веселые, блокурые, изящно одтые молодые люди, по типамъ представлявшіе полную противуположность съ дономъ Филиппо. Тутъ былъ также и итальянецъ, графъ Варанелло, широкоплечій, высокій мущина съ краснымъ лицомъ.

Вс эти личности не показались опасными Асканіо. Это были люди, но между ними не было человка. Такъ по крайней мр показалось ему на первый взглядъ. Но зачмъ онъ съ такимъ вниманіемъ разсматриваетъ ихъ. Вдь онъ вритъ, зачмъ же онъ подозрваетъ? Есть случаи, когда влюбленный чувствуетъ не размышляя и поступаетъ не обдумывая, словно движимый природнымъ инстинктомъ.

Посл представленій вс размстились по экипажамъ, и донъ Филиппо слъ править однимъ изъ нихъ. Похавъ милю по открытому полю, экипажи въхали въ безконечный кустарникъ. Здсь должна быть превосходная охота. Варанелло приподнялся и, выглянувъ изъ-за плеча дона Филиппо, сказалъ:

— А вонъ и донна Граціана.

Асканіо Марини поднялъ глаза по указанному направленію и увидлъ впереди многочисленную кавалькаду. Господи, сколько грумовъ провожаетъ донну Граціану! Но онъ ошибся. Когда кавалькада приблизилась, онъ увидлъ, что только одинъ кабальеро детъ съ маркизой, остальные, очевидно слуги, держались поодаль. Тогда все вниманіе Асканіо было обращено на этого единственнаго кабальеро. Это былъ маркизъ Рипафратта, старый воинъ, воспитавшій уже нсколько поколній и врядъ ли способный ухаживать за молодой женщиной. Случайно или намренно маркиза Граціана выбрала его своимъ спутникомъ для встрчи Марини? Какъ бы-то ни было, но Асканіо былъ очень доволенъ этимъ. Орховый кустарникъ показался ему живописнымъ и дорога восхитительной.

Экипажъ остановился, чтобы дать возможность донн Граціан подъхать съ правой стороны. Асканіо между тмъ привсталъ и, снявъ шляпу, такъ низко наклонилъ голову, какъ длали это рыцари среднихъ вковъ, подставляя ее подъ топоръ палача.

— Ахъ, очень рада, сказала она.— Нашъ сеньоръ Марини ршился наконецъ сдлаться плнникомъ San Fermin. Будьте осторожны, кабальеро, вамъ отведутъ самую крпкую и самую ужасную камеру въ замк! Васъ будутъ выпускать оттуда только на охоту или на прогулку и то, подъ честнымъ словомъ, что вы не сбжите.

Асканіо отвтилъ что-то, любезно улыбаясь. Никогда еще не чувствовалъ онъ себя въ такомъ затруднительномъ положеніи, какъ въ этотъ день, когда ему впервые пришлось говорить съ донной Граціаной при маркиз ди Меццатерра и при всхъ этихъ, почти незнакомыхъ ему, людяхъ.

— Я буду очень послушнымъ плнникомъ, сказалъ онъ.

— Посмотримъ! Вы не отличались особымъ послушаніемъ, когда приходилось васъ ловить. Вдь вы знаете, что въ прошломъ году мы напрасно прождали васъ. Но забудемъ на время ваше преступленіе, прибавила она.— Плнникъ вроятно усталъ съ дороги, и я поду распорядиться, чтобы ему приготовили все необходимое.

И, говоря это, она сдлала легкій кивокъ головой, дала шпоры лошади и исчезла за поворотомъ.

— Аврора предшествуетъ солнцу, сказалъ шутникъ Варанелло.

— А солнце, это вроятно ты? спросилъ донъ Филиппо, не оборачиваясь.

— Безъ сомннія, отвтилъ тотъ.— Тмъ боле, что одно изъ моихъ пяти именъ при крещеніи — Фебъ.

Асканіо проводилъ глазами прелестную амазонку и внутренне былъ очень доволенъ игривымъ разговоромъ, которымъ она его встртила. Когда она исчезла изъ вида, онъ сталъ любоваться лсомъ, тянувшимся по обимъ сторонамъ дороги. Мстность дйствительно была необыкновенно красива и поэтична. А влюбленный человкъ всегда поэтъ. Сердце Асканіо Марини радостно билось при вид этой яркой зелени и голубаго неба.

Скоро показался замокъ, и Асканіо сейчасъ увидитъ его прелестную владлицу. Тамъ и сямъ были раскинуты деревенскіе домики и, миновавъ ихъ, экипажи выхали на ровную дорогу, обсаженную густыми деревьями. Нсколько поодаль виднлся большой паркъ. На многочисленныхъ вьющихся дорожкахъ блли мраморныя статуи. Богиня Діана, покровительница охоты, изящнымъ изгибомъ повернувъ назадъ голову, казалось, сзывала своихъ собакъ. Высокій Фавнъ, приложивъ палецъ къ губамъ, какъ бы молилъ не нарушать тишину, чтобы не разбудить спавшую невдалек нимфу, Боги и богини Аркадіи, собранные въ этомъ огромномъ парк, придавали ему величественный и въ то же время чисто деревенскій видъ, свойственный стариннымъ римскимъ помстьямъ.

Замокъ San Fermin со своими узкими многочисленными башнями и двумя рядами небольшихъ оконъ, былъ выдержанъ въ строго-римскомъ стил. Онъ былъ выкрашенъ въ сровато-желтоватый цвтъ и при заходящихъ лучахъ солнца казался вылитымъ изъ золота. Замокъ былъ окруженъ широкимъ рвомъ съ перекинутымъ черезъ него изящнымъ легкимъ мостомъ.

Передъ этимъ мостомъ донъ Филиппо остановилъ лошадей и бросилъ возжи подбжавшему кучеру. Гости стали выходить изъ экипажей, и владлецъ замка, подойдя къ Асканіо Марини, какъ къ вновь прибывшему, взялъ его подъ руки и сказалъ:

— Здсь вы дома, Марини. Тутъ написано, а если и не написано, то все равно всякій это знаетъ: ‘Длай то, что теб нравится’.

Асканіо любезно склонилъ голову и направился вмст съ нимъ къ террас, въ дверяхъ которой стояла маркиза Граціана, напоминавшая собой въ эту минуту дивное произведеніе Антоніо Ванъ-Дика. Она слегка откинула назадъ шляпу и, придерживая рукою длинный трэпъ своей амазонки, ждала ихъ съ улыбкой на губахъ. Когда Асканіо подошелъ и ршился предложить ей руку, она взяла ее и направилась ко входу. Въ выраженіяхъ ея лица и блестящихъ глазъ видна была радость. И дйствительно еще никогда ни одинъ изъ гостей не пользовался здсь такимъ радушнымъ пріемомъ.

Дойдя до входа въ залъ, Граціана остановилась, высвободила свою руку изъ руки Асканіо и сказала:

— Я въ Іерусалимъ, а ты въ Египетъ, какъ говоритъ одинъ изъ моихъ любимыхъ поэтовъ, а выражаясь на нашемъ бдномъ язык: я — въ мою комнату переодться, а вы — въ вашу. Слуга васъ проведетъ. Но, ради Бога, не медлите, здсь не любятъ ждать, и мы не хотимъ терять вашего общества въ гостиной.

И улыбнувшись она исчезла, Асканіо, сіяя счастіемъ, пошелъ по корридору за слугой, провожавшимъ его, въ его комнату. Онъ былъ въ восторг, что маркиза Граціана занималась исключительно только имъ однимъ, не обращая ровно никакого вниманія на остальныхъ гостей. Любимая женщина всецло овладваетъ вами, какъ сказочная волшебница, она возбуждаетъ цлую бурю однимъ движеніемъ бровей и открываетъ для васъ цлый рай блаженства одной своей улыбкой.

Асканіо на этотъ разъ не заставилъ себя долго ждать. Въ какихъ-нибудь пять минутъ онъ умылся, переодлся и направился въ гостиную. Но гд находилась гостиная? Онъ не подумалъ объ этомъ. Въ большихъ замкахъ всегда есть слуга въ корридор, и его можно спросить, какъ пройти. Но на этотъ разъ умышленно или случайно его встртилъ въ корридор хозяинъ дома.

— А вы не теряете времени! воскликнулъ онъ, подходя къ своему гостю.— Пойдемте сюда, надо спуститься въ нижній этажъ.

И они спустились по лстниц. Донъ Филиппо провелъ Марини въ обширную залу, вс стны которой были увшаны старинными гобеленами, съ изображенными на нихъ охотничьими сценами. Эта комната казалась предназначенной исключительно для мужчинъ, но въ одномъ изъ угловъ было какъ бы маленькое отдленіе для гостиной съ мягкими креслами, низенькимъ диваномъ и массою цвтовъ въ японскихъ вазахъ. Зала была отдлана во вкус владльца замка, а этотъ уголокъ ея съ мягкими коврами — во вкус владлицы. Асканіо надялся застать ее здсь, но ея не было. Тогда онъ сообразилъ, что если мужчин достаточно пяти минутъ для того, чтобы одться, то женщин, какъ бы она ни торопилась, этого времени слишкомъ мало.

— Сеньоры всегда запаздываютъ съ своими переодваньями, замтилъ донъ Филиппо, окинувъ взоромъ залу.— Не хотите ли пройтись по парку?

Асканіо ничего не имлъ противъ этого, и донъ Филиппо фамильярно взялъ его подъ руку.

Какимъ образомъ возникла эта близость между маркизомъ ди Меццатерра и Асканіо Марини? Дней десять тому назадъ маркизъ, встртя Асканіо на Корсо, остановилъ его и сказалъ:

— Въ понедльникъ, какъ вы знаете, мы узжаемъ въ San Fermin.

Это: ‘какъ вы знаете’, ясно показало Марини, что маркизу не безъизвстно его знакомство съ донной Граціаной.

— Если вы охотникъ или просто любите посмотрть на охоту, то сдлайте намъ удовольствіе: постите насъ и пусть вашъ визитъ будетъ по возможности продолжителенъ. Въ San Fermin въ это время весны масса всевозможной дичи, и вы наврно не соскучитесь.

Асканіо на этотъ разъ благоразумно удержался отъ заявленія, что онъ терпть не можетъ охоты и ненавидитъ охотниковъ. Довольно и того, что онъ признался въ этомъ донн Граціан. Онъ улыбнулся, поблагодарилъ и общалъ пріхать надолго.

Не было ничего удивительнаго въ этомъ приглашеніи со стороны дона Филиппо. Онъ встрчался иногда съ Марини, перекидывался съ нимъ нсколькими фразами и, если не былъ съ нимъ друженъ, то не былъ и въ дурныхъ отношеніяхъ. Но, въ нашъ матеріальный вкъ, дружба удивительно рдкая вещь, и надо радоваться, если встрчаешь ее хоть въ семьяхъ. Обыкновенно случается такъ, что посл медоваго мсяца мужъ смотритъ въ одну сторону, а жена въ другую, они сходятся только въ часы обда и завтрака, иногда вмст показываются въ театр или у старыхъ знакомыхъ. У жены заводятся свои увлеченія, у мужа свои. Подобная жизнь идетъ, какъ по проложеннымъ рельсамъ, хотя и бываютъ случаи, что локомотивъ сходитъ съ нихъ.

Маркиза тотчасъ же разсказала мужу о своемъ новомъ знакомств въ Тиволи. Затмъ онъ узналъ о двухъ карточкахъ, оставленныхъ Марини въ передней, и о его формальномъ визит донн Граціан.

Этого было совершенно достаточно для дона Филиппо, чтобы сказать Марини при встрч съ нимъ на улиц:

— А, добрый день! Я очень жаллъ, что не видлъ васъ вчера въ пріемный часъ маркизы, но надюсь встртить васъ другой разъ.

Но этотъ другой разъ никогда не наступилъ, потому что донъ Филиппо очень рдко присутствовалъ въ гостиной маркизы въ ея пріемные часы. Встрчаясь на улиц съ Марини, маркизъ любезно раскланивался съ нимъ и перекидывался нсколькими фразами. Нуженъ былъ случай для того, чтобы укрпить ихъ отношенія, и случай этотъ представился въ San Fermin. Донъ Филиппо пригласилъ Асканіо, и тотъ принялъ это приглашеніе. На другой день онъ разсказалъ о своемъ намреніи донн Граціан.

— Наконецъ-то! воскликнула она.— И я надюсь, что вы погостите у насъ подольше, а не сдлаете намъ докторскій визитъ?

— Еслибы это отъ меня зависло, то я желалъ бы вчно оставаться въ San Fermin, отвтилъ Аксаніо.— Но я буду тамъ совсмъ безполезнымъ гостемъ.

— Зачмъ вы это говорите, Марини? Нтъ никакой необходимости, чтобы вы длали то, что длаютъ другіе. У насъ тамъ полная свобода, вс чувствуютъ себя, какъ дома. Въ прошломъ году у насъ былъ курьезный гость-нмецъ, барона. Фонъ-Ашенфуксъ, который ходитъ на охоту, вооруженный съ головы до ногъ, но съ балладами Гте въ ягташ. Дичь такъ и летала у него надъ головой, а онъ все читалъ своего любимаго поэта. Вечеромъ, за ужиномъ, мы его спрашивали: ‘Ну, что, баронъ? Что же вы убили?’ — ‘Время, отвчалъ онъ флегматично,— и вамъ это кажется мало? Я видлъ райскихъ птицъ, а вы ихъ не видли’. А знаете, сеньоръ Асканіо, что онъ подразумвалъ подъ райскими птицами?

— Идеалъ, проговорилъ Асканіо.

— Именно идеалъ. Какъ видите, и въ San Fermin можно проводить время не мене пріятно, чмъ гд-либо.

X.

Да, теперь Асканіо Марини понималъ, какъ хорошо можно проводить время въ San Fermin. Когда мы молоды и любимъ, небо намъ кажется ясне, воздухъ прозрачне, звзды блестяще, ярче зелень полей. Этотъ радужный видъ природы въ глазахъ влюбленнаго человка древніе поэты называли взглядомъ Мадонны. Когда мы любимъ, мы всегда поэты, и съ нашихъ губъ слетаютъ невольно неримованные сонеты Петрарки. О, еслибы могъ вчно цвсти этотъ чудный цвтокъ любви! Но мы сами не замчаемъ, какъ наступаетъ утомленіе, скука, охлажденіе. Этому чудному цвтку суждено цвсти только день, часъ, минуту, и затмъ онъ поникаетъ своей дивной головкой. А между тмъ жизнь только и скрашивается любовью, безъ нея все пасмурно, все скучно.

Асканіо Марини втянулся въ жизнь гостей. Говорятъ, что Митридатъ привыкъ къ яду, принимая его маленькими дозами. И къ тому же, когда опасность у насъ передъ глазами, она не кажется намъ такой страшной. Вс эти гости хоть и были любезны съ хозяйкой дома, но относились съ еще большей внимательностью къ ея мужу. Это понятно, если принять во вниманіе, что маркизъ, какъ спортсменъ въ душ, интересовался только охотою. Разговоръ гостей въ первый вечеръ по прізд Марини вертлся исключительно на зайцахъ, тетеревахъ, бекасахъ и ружьяхъ. Виконтъ де-Руне, вмст съ дономъ Филиппо, стояли за старинныя ружья 12-го калибра и трехъ съ половиною килограммовъ вса.

— Какой ужасъ! горячился князь Юрьевскій.— Да вдь подобное ружье человкъ съ мста не можетъ сдвинуть! Чмъ легче ружье, тмъ оно сильне и тмъ меньше требуетъ пороху.

Донъ Филиппо не соглашался, и споръ этотъ тянулся больше часу. Но Асканіо не принималъ въ немъ участія. Пусть лучше они толкуютъ о ружьяхъ 12-го калибра, чмъ ухаживаютъ за донной Граціаной.

— Ну, какъ вамъ кажется, Марини? спросила маркиза Асканіо, когда онъ помогалъ разливать ей чай.— Стоятъ ли эти споры нашихъ спокойныхъ разсужденій объ искусств?

— Я даже не смю ставить тутъ параллели, отвтилъ Асканіо.— Но въ сущности эти сеньоры должны спорить объ этомъ, потому что они страстные охотники. Они понимаютъ въ охот не меньше, чмъ вы въ искусств.

— Я! А разв вы не интересуетесь имъ?

— Я интересуюсь каждой вашей мыслью и каждымъ вашимъ желаніемъ, маркиза.

— За эти милыя слова я дала бы вамъ первую чашку чая, еслибы вы не заслужили ея по праву вновь прибывшаго гостя. Сколько кусковъ сахара положить вамъ!

— Три, сеньора.

— Ну, вотъ, здсь въ чашк три, а четвертый на блюдц. Спрячьте его до завтра, я вамъ скажу, что съ нимъ надо сдлать.

Асканіо съ удовольствіемъ исполнилъ ея желаніе и опустилъ сахаръ въ карманъ своего жилета. Намъ пріятна даже самая маленькая тайна, соединяющая насъ съ красивой женщиной.

Въ эту ночь на постели своей тюрьмы — изящно и со вкусомъ отдланной комнаты,— Асканіо видлъ чудный сонъ. Ему снилось, что онъ сидитъ на свжей трав подъ ярко-синимъ небомъ, и какая-то чудная фея спустилась къ нему и проситъ у него кусочекъ сахару, который лежитъ въ его жилет. Она уже поднесла его къ губамъ, но, увидя его грустное лицо раскусила кусочекъ пополамъ, подала половинку ему и, шаловливо дразня его, произнесла: ‘Возьми, возьми’.

О, коварные сны, какъ они не схожи съ дйствительностью! Ровно въ четыре часа утра слуга разбудилъ Марини, чтобы отправляться на охоту. Вопросъ этотъ былъ ршенъ еще наканун, и Асканіо не могъ отказаться, тмъ боле, что донна Граціана объявила, что поздне выдетъ имъ на встрчу.

Асканіо торопливо одлся, выпилъ кофе, принесенный ему въ комнату слугой, и вышелъ на площадку, гд уже собрались охотники. Ему также вручили ружье 12-го калибра, тяжесть котораго, какъ это обыкновенно бываетъ, не давила ему плеча въ первое время. Впослдствіи оно не замедлитъ дать себя почувствовать. Теперь уже Асканіо Марини неловко было отступать. У него остался одинъ выходъ: стрлять въ воздухъ.

Когда вс собрались, окно втораго этажа отворилось, и въ немъ показалась донна Граціана, освщенная лампой.

— Желаю вамъ счастливой охоты, сеньоры! крикнула она своимъ серебристымъ голосомъ.— Счастливой охоты!

— И пріятнаго сна богин Діан, отпускающей насъ однихъ прокричалъ снизу Варанелло.

— Да, отвтила Граціана, смясь.— Вы вдь знаете, что я не люблю ваши болота, оттуда всегда вернешься съ промоченными ногами.

— Вы совершенно правы, маркиза, сказалъ Варанелло, взглянувъ на свои высокіе сапоги.

Асканіо поклонился въ сторону освщеннаго окна съ сладкой надеждой, что его увидятъ, и пошелъ за своими спутниками. Скоро они подошли къ большому озеру.

Всхъ охотниковъ было семь: Марини, донъ Филиппо, Юрьевскій, Сали, Варанелло, де-Рунэ и Рипафратта. Черезъ недлю ждали новыхъ гостей. Осенью вообще San Fermin посщался больше, чмъ весною. За охотниками слдовали мажордомъ, лсничій и нсколько сторожей.

— Знаете, что они длаютъ? спросилъ донъ Филиппо Аскгніо Марини.

— Нтъ, не знаю, отвтилъ тотъ.

— Ткутъ полотно.

Мысль Асканіо невольно перенеслась къ Пенелоп, ткавшей свое полотно.

— Видите ли, продолжалъ донъ Филиппо, далекій отъ героическихъ воспоминаній древней Греціи.— Они вс идутъ къ болоту и станутъ въ нкоторомъ разстояніи одинъ отъ другаго. Медленно и потихоньку они будутъ двигаться впередъ почти до средины озера. Дикія утки и не подозрваютъ, что имъ грозитъ опасность. Когда охотники займутъ свои мста, то предводитель охоты выстрлитъ изъ ружья. Дикія утки встрепенутся, взлетятъ наверхъ, забьютъ крыльями, но не будутъ знать, куда спрятаться. Тогда со всхъ сторонъ на нихъ посыпятся выстрлы, и раненыя и убитыя птицы попадаютъ въ воду, какъ на разостланное полотно.

— Но я думаю, что нкоторыя успютъ улетть, сказалъ Асканіо.

— Вроятно, да, засмялся донъ Филиппо, тмъ боле, что не вс охотники одинаково быстры и опытны.

— Я изъ числа самыхъ неопытныхъ, сказалъ Асканіо.— Вы увидите, какъ счастливы будутъ утки, пролетая мимо меня. Я плохой практикъ въ этомъ дл.

— Мн, право, не врится, Марини. Вы наврное будете стрлять не хуже другихъ. Вотъ Варанелло, напримръ, возвращается всегда съ пустымъ ягташемъ.

— Ахъ, какой ты клеветникъ! крикнулъ Варанелло, услышавъ его слова.— Когда я подъ самымъ твоимъ носомъ застрлю двнадцать, двадцать четыре, тридцать шесть утокъ, тогда ты не посмешь такъ клеветать на меня.

Асканіо слъ въ предназначенную ему лодку, и по данному знаку гребецъ взялся за весла. Солнце уже показывалось на горизонт, и лодки осторожно поплыли къ середин озера.

Не предчувствуя грозящей имъ бды, дикія утки спокойно купались въ вод и весело били крыльями. Охотники видли, какъ он вытаскивали червяковъ и мелкихъ лягушекъ. Вс ждали сигнала, и онъ скоро раздался. Испуганныя птицы въ безпорядк заметались въ разныя стороны. Тогда со всхъ лодокъ начали стрлять въ нихъ. Бдныя утки, закружившись въ воздух, грузно падали въ воду.

Асканіо Марини былъ совсмъ оглушенъ. Онъ держалъ въ рукахъ ружье, но даже и не прицливался.

— Какъ? Вы не стрляете? спросилъ его удивленный лодочникъ.

— Я? произнесъ Марини, падая съ облаковъ.— Да, это правда. Надо стрлять. Ну, такъ начнемъ.

И, прицлившись въ воздухъ, онъ выпустилъ одинъ за другимъ два выстрла.

— Но куда же вы цлитесь? спросилъ его лодочникъ, слдя за полетомъ его выстрловъ.

— Въ воздухъ, mio caro, въ воздухъ! Но ты долженъ хранить мой секретъ и, надюсь, не откажешься принять отъ меня пять лиръ за работу.

— За работу! воскликнулъ тотъ, пряча лиры въ карманъ.— За какую работу?

— А за сохраненіе моего секрета. Видишь ли, я принадлежу къ одной сект, которая не позволяетъ людямъ убивать Божіи созданія.

— Это, должно быть, хорошая секта, улыбаясь, сказалъ лодочникъ.— Потому что иной разъ птица или зврь лучше человка, сотвореннаго по образу и подобію Божьему.

— Ого, да ты философъ, какъ я посмотрю.

— Я позволилъ себ это сказать, потому что вы заговорили о сект…

— Ахъ, такъ ты хочешь знать, какая это секта? Такъ видишь ли: въ Индіи есть такая религія, которая предписываетъ людямъ, чтобы они ухаживали за старыми, больными лошадьми, собаками, курами, какъ за людьми.

Лодочникъ разинулъ ротъ отъ удивленія, слушая такія небывалыя вещи, и даже съ нкоторымъ недовріемъ взглянулъ на полученную имъ золотую монету. Наконецъ, онъ спросилъ:

— Такъ, зачмъ же вы ходите на охоту?

— Зачмъ хожу? А за тмъ, чтобы составить компанію другимъ. Разв ты не знаешь, что по этой причин длаются самыя ужасныя вещи. Говорятъ, что даже патеръ женился для компаніи, такъ понятно, что посл этого и я могу ходить на охоту.

— Чтобы стрлять въ воздухъ, прошепталъ лодочникъ, непонимавшій ясно этой необходимости.

— Ну, понятно, чтобы стрлять въ воздухъ. Это единственный способъ сдлать видъ, что не отстаешь отъ другихъ, отвтилъ Асканіо, но тутъ же пожаллъ, что у него вырвалась эта фраза.

Посл получасовой стрльбы охота прекратилась. Нкоторыя изъ лодокъ были наполнены убитой птицей, но понятно, что лодка Асканіо была пуста. Еслибы сострадательные взгляды имли всъ, то его лодка давно бы пошла ко дну. Онъ не безъ смущенія вышелъ на берегъ.

— Вы не стрляли? спросилъ его донъ Филиппо.

— Ахъ, нтъ, донъ Филиппо, я стрлялъ, отвтилъ Асканіо.— Но два первые выстрла были такъ неудачны, что я нершился возобновлять. Эти утки такъ странно летаютъ.

— И вамъ это наскучило? Но, успокойтесь, другъ Марини. Въ воскресенье вы отличитесь на охот за кабанами.

— О, да, отвтилъ Асканіо, внутренне улыбнувшись этому любезному общанію своего хозяина.— Это такая прелесть — охота на кабановъ! Вы увидите, сколько я ихъ перебью, если только ваше ружье 12-го калибра не сыграетъ со мной какой-нибудь штуки.

Въ это время къ нимъ подъхала донна Граціана. Она бросила взглядъ на корзины, въ которыя лодочники складывали дичь. Изъ разговора она узнала, что Асканіо Марини не убилъ ровно ничего.

— Я готова была держать пари, что это будетъ такъ, сказала она ему, когда они остались вдвоемъ.— Бдный Марини! Какъ скучно вамъ въ этомъ обществ охотниковъ!

— Что вы, сеньора! Мн было очень пріятно. Неужели я вамъ кажусь несчастнымъ человкомъ?

— Вы мн кажетесь, отвтила Граціана,— умнымъ человкомъ, который любуется… хорошей лошадью. Не правда ли, какъ красивъ мой Маргутъ?

— Удивительно красивъ, сказалъ Асканіо, принужденный перевести свой взглядъ съ прелестной амазонки на ея Буцефала.

— Вамъ позволяется дать ему кусокъ сахару, если онъ есть у васъ?

— Если онъ есть у меня? отвтилъ, улыбаясь, Асканіо.— Конечно, онъ со мною.

И, съ торжествующимъ видомъ, онъ вынулъ изъ кармана жилета и подалъ его на ладони Маргуту. Лошадь вытянула морду и взяла сахаръ. Она стала его грызть и въ то же время устремила свои красивые глаза на Марини.

— Вы пріобрли себ друга, сказала Граціана, ласково трепля по ше лошадь.— Это всегда хорошо.

— Я думаю, отвтилъ Асканіо, — вы согласны, Маргутъ, съ тмъ, что говоритъ ваша сеньора?

— Безполезно его спрашивать, замтила Граціана.— Онъ иметъ привычку никогда не противорчить мн.

Вс направились къ замку. Во время завтрака и по окончаніи его разговоръ вертлся на охот. Охотники, какъ старые солдаты, не могутъ сойтись, чтобы не разсуждать о сраженіяхъ. Асканіо, какъ человкъ не компетентный въ этомъ вопрос, разговаривалъ съ хозяйкой дома. Вообще онъ пользовался каждою удобною минутою, чтобы побыть съ нею.

На другой день назначена была охота на кабановъ, и донна Граціана пожелала принять въ ней участіе. На этотъ разъ вс были на лошадяхъ, такъ какъ приходилось хать довольно далеко. Лсничіе и сторожа ждали охотниковъ въ лсу. Когда прибыли на мсто, вс спшились и слуги привязали лошадей къ стволамъ деревьевъ. Сдлавъ надлежащее распоряженіе, гд и когда спускать собакъ, донъ Филиппо указалъ охотникамъ ихъ мста. Донна Граціана взяла близорукаго Асканіо подъ свое покровительство. Она обладала превосходнымъ зрніемъ и мткостью выстрла. Вс помнили, какъ еще въ прошломъ году маркиза на всемъ скаку застрлила двухъ кабановъ.

Граціана и Асканіо остались вдвоемъ на поворот тропинки. Шагахъ во сто отъ нихъ стоялъ съ ружьемъ за плечами и съ длиннымъ ножемъ въ рук сторожъ, готовый въ критическую минуту прійти на помощь.

— Я думаю, что вы горите нетерпніемъ поправить вашу вчерашнюю неудачу, сказала маркиза молодому человку.

— Я! И не воображаю даже, отвтилъ Асканіо.— Кто думаетъ сегодня о вчерашнемъ дн, тмъ боле, что ныншняя охота гораздо интересне? По-моему даже и сравненія быть не можетъ.

— Такъ, значитъ, вы надетесь провести время пріятно?

— Безъ всякаго сомннія. Признаюсь, я только удивленъ нсколько видть себя съ ружьемъ въ рукахъ.

Въ это время раздался по лсу лай собакъ.

— Видите, сказала Граціана, зврь уже показался. Скоро вамъ придется пустить въ дло ваше ружье.

Асканіо улыбаясь покачалъ головой, но ничего не сказалъ.

Лай собакъ слышался все ясне и ближе. Машинально, вовсе не желая пользоваться своимъ оружіемъ, Марини поднялъ его какъ бы для прицла и сталъ внимательно смотрть въ ту сторону, откуда доносился лай.

Съ правой стороны раздался выстрлъ, за нимъ другой, третій. Граціана взглянула по ихъ направленію и подняла ружье. Вдругъ изъ лсной чащи выскочила и понеслась впередъ темная продолговатая масса.

— Это кабанъ! воскликнула маркиза.— Я никогда не видла еще такого огромнаго! Почему же вы не стрляете въ него, Марини?

— Я? удивился Асканіо.— Не лучше ли вамъ сдлать это, сеньора? Почему вы опускаете ваше ружье?

— По данному м:ною общанію, отвтила она улыбаясь.

— По общанію! Кому?

— Одному молодому человку, который не любитъ охоты и который однажды очень краснорчиво защищалъ вс Божіи творенія. ‘Я больше не поду на охоту, сеньоръ-проповдникъ’ сказала я ему, и тогда онъ… Нужно ли мн повторять его отвтъ, сеньоръ Асканіо?

— Я, право… началъ сконфуженно Асканіо.

— Какой вы забывчивый человкъ! отвтила Граціана.— Онъ мн отвтилъ, сдлавъ надъ собой благородное усиліе, что прідетъ въ San Fermin убдиться въ этомъ. И онъ исполнилъ свое общаніе, а я исполняю мое. Согласитесь, Марини, что быть на охот и не стрлять — это все равно, что вовсе не быть.

— Сеньора, проговорилъ тронутый Асканіо.— Я превосходно помню этотъ разговоръ, но не смлъ надяться…

— Полноте, полноте! Вы его забыли!

— Клянусь вамъ, что нтъ! Я его помню хорошо и положительно отрицаю ‘благородное усиліе’, которое вы мн приписали. Мн кажется, донна Граціана, что я не заслужилъ подобной жестокости съ вашей стороны.

— Миръ! отвтила Граціана, — Хотите помириться? Или вы предпочитаете, чтобы я попросила у васъ прощенья?

Граціана протянула руку и глядла улыбаясь на Марини. Онъ взялъ эту руку, пожалъ ее и уже наклонилъ голову, чтобы прикоснуться къ ней губами, но не прикоснулся. Есть движенія, гораздо боле краснорчивыя, чмъ поступки.

А между тмъ кабанъ едва не скрылся въ лсу, еслибъ въ него не попала пуля сторожа. Бдный кабанъ! ему пріятне было бы умереть отъ боле благородной руки, но рука эта въ данную минуту съ полнымъ довріемъ лежала въ рук Асканіо Марини.

XI.

Эта прелестная, но неосторожная рука на другой день въ присутствіи Асканіо воткнула розу въ петличку виконта де-Рунэ. Всю ночь и даже утро шелъ дождь. Объ охот не могло быть и рчи, и дикія утки могли спокойно купаться въ своемъ озер. Посл завтрака дорожки просохли, можно было пройтись по парку. Объ охот говорить уже достаточно надоло, можно было заняться и донной Граціаной. Виконтъ де-Рунэ въ этомъ случа былъ незамнимъ: онъ умлъ съ достоинствомъ и въ то же время шутливо разсуждать о самыхъ пошлыхъ вещахъ. Онъ выдавалъ себя знатокомъ всего на свт. Наканун онъ все спорилъ съ донной Граціаной, будетъ дождь или не будетъ. Донна Граціана стояла за хорошую погоду, а виконтъ за дождь. Она проиграла пари, и де-Рунэ, встртя ее въ алле съ Марини, комическимъ тономъ потребовалъ расплаты.

— Я готова уплатить мой долгъ, отвтила ему Граціана.— Что вы желаете?

— Нчто, сеньора… Это вы должны выбрать или придумать согласно условіямъ пари. Такъ какъ я боюсь ничего не получить, то буду всмъ доволенъ.

Маркиза задумалась на минуту и осмотрлась по сторонамъ, какъ бы чего-то ища. Взоръ ея упалъ на чудный портландскій розовый кустъ съ яркимъ распустившимся цвткомъ.

— Хотите эту розу? произнесла она. Она ваша.

— Нтъ, еще не моя! воскликнулъ виконтъ.

— Нтъ, ваша, потому что я разршаю вамъ взять ее.

— Въ такомъ случа позвольте мн васъ просить выдать мн контрактъ на владніе ею, какъ это длалось въ средніе вка…

— Понимаю, перебила его смясь Граціана,— Станьте на колна, кабальеро. Ну, вотъ такъ. Хорошо!

— Превосходно, отвтилъ виконтъ, поднимаясь съ розою въ петлиц.

Это была не боле, какъ шутка, но она доставила много страданія Асканіо. Виконтъ де-Рунэ получилъ розу, а Асканіо Марини одни шипы. Онъ слдилъ глазами за этой сценой и даже улыбался, но сильно поблднлъ. Къ счастію, ни Граціана, ни кто другой этого не замтили.

А виконтъ между тмъ, забывъ рыцарскія воспоминанія ‘Круглаго стола’, началъ весело болтать и о счастливомъ климат Италіи, гд цвтутъ не только портландскія розы, но и розы всевозможныхъ сортовъ во всякое время года, о чудномъ, ясномъ солнц, голубомъ неб, яркой зелени и проч. и проч.

Да, этотъ парижанинъ умлъ пользоваться жизнью, между тмъ Асканіо Марини не находилъ себ мста. Ахъ, этотъ проклятый дождь, помшавшій охот и удерживающій гостей около маркизы! Мсто Марини около донны Граціаны было занято виконтомъ, не устававшимъ восхвалять страну, гд цвтутъ апельсины. Асканіо воспользовался первымъ предлогомъ, чтобы уйти изъ сада. У него не было сигаръ, и надо было отправиться за ними въ деревню.

— Я пройдусь съ вами, сказалъ Варанелло, слышавшій слова Марини.

— Очень радъ, отвтилъ Асканіо, мысленно посылая его ко всмъ чертямъ.

Оставалось покориться обстоятельствамъ. Асканіо уже раскаявался, что произнесъ вслухъ свое намреніе идти въ табачную лавочку. Они вышли изъ парка и пошли по шоссе.

— Это далеко отсюда? спросилъ Асканіо, чтобы сказать что-нибудь.

— Минутъ двадцать ходьбы. А разв вы устали?

— Нтъ, но я въ первый разъ иду въ деревню, до сихъ поръ у меня были сигары.

— Вы мало курите, сказалъ Варанелло.

— Да, мало.

Больше онъ ничего не сказалъ. Его не покидала мысль о портландской роз. Но Варанелло не имлъ ни малйшаго намренія молчать и не думалъ ни о какихъ розахъ.

— Что съ вами, сеньоръ Марини? спросилъ онъ своего спутника. Мн кажется, что вы сегодня не въ дух.

— Я? Да, вы правы. Что будешь длать! На меня вліяетъ погода.

— Какъ на старыя гитары, замтилъ Варанелло.— Но вы еще молоды для этого, оставьте это вамъ, старикамъ. Намъ, по крайней мр, есть чмъ вспомнить молодость.

И глубокій вздохъ потрясъ его могучую грудь.

— А вы таки пользовались жизнью? спросилъ Асканіо.

— Еще бы, дорогой Марини, еще бы! Да и какъ же иначе? Если бережешь жизнь, какъ сокровище, и все ждешь чего-то,— никогда не дождешься, и наступитъ день…

— Когда жизнь будетъ окончена? перебилъ Марини. Но вамъ рано еще думать объ этомъ.

— Нтъ, не окончена, отвтилъ Варанелло,— но рано или поздно придетъ день, когда поймешь, что въ сущности ничего не стоитъ принимать близко къ сердцу.

— То-есть вы говорите о женщинахъ?

— Именно: женщины это главныя виновницы всевозможныхъ золъ. Да, я много думалъ объ этомъ и могу написать цлый томъ о женской любви. Но объ этомъ слишкомъ долго говорить. Я дамъ вамъ добрый совтъ: никогда не относитесь серьезно къ женщинамъ. Это слабыя, романтическія созданія, которымъ всегда нужна какая-нибудь любовная новелла для развлеченія. Боле строгія изъ нихъ длаютъ изъ новеллы поэму, въ которой вы фигурируете, какъ вводное лицо. Врьте мн, что лучше самому написать поэму, и пусть женщины фигурируютъ въ ней, какъ вводныя лица. Конечно, васъ будутъ уврять, что любятъ до гробовой доски, но это не боле, какъ игра. Хорошая игра не длится долго, говоритъ пословица. Любовь — это сладкій обманъ. Это все равно, что идти на охот за райскими птицами, ихъ никогда не найдешь.

— Что жъ такое! отвтилъ Асканіо. Пока ищешь ихъ живешь.

— О, вы счастливы, если такъ понимаете это! Но когді тутъ замшано сердце, то никто такъ не думаетъ. Ищутъ для того, чтобы встртить, а разъ встртивъ,— желаютъ обладать.

— И выдумаете, что такъ трудно встртить женщину съ сердцемъ? спросилъ Асканіо.

— Нтъ, я этого не говорю. У всякой изъ нихъ есть сердце, но он не умютъ управлять имъ. Он сами не знаютъ, чего хотятъ. Женщины готовы промнять глубокую, преданную любовь на увлеченіе какимъ-нибудь теноромъ. Я помню случай, когда одна красавица безумно влюбилась въ слпаго, только потому, что онъ сказалъ ей: ‘Сеньора, я не вижу вашей красоты, но я чувствую ее’. Ну какъ же не плниться подобнымъ сердцемъ и не полюбить изъ состраданія. Да, другъ Марини, не замшивайте сердца въ ваши любовныя дла, это не гигіенично, какъ говоритъ нашъ парижанинъ виконтъ де-Рунэ.

— А! виконтъ это проповдуетъ? спросилъ Асканіо.

— Понятно, потому что онъ разсудительный человкъ. Еще вчера онъ говорилъ намъ:— Les femmes! C’est comme qui dirait les truffes. Il ne faut pas se contenter d’une truffe: il en faut beaucoup pour en mettre partout’. А когда мы его спросили:— А если не встртишь ихъ?— онъ отвтилъ: — Ali, bah! On en trouve toujours, pourvu que l’on cherche. Moissonneur moissonne, glaneur glane.

Все это не убдило Асканіо, но заняло его въ теченіе двадцати минутъ. Тотъ, кто страдаетъ отъ женщинъ, съ удовольствіемъ слушаетъ нападки на нихъ.

Они вышли на лсную поляну, и Асканіо слегка вскрикнулъ.

— Что съ вами? спросилъ Варанелло.

— Ничего, отвтилъ тотъ. Я вижу, что мы пришли.

Онъ узналъ эту поляну, на которой маркиза дала ему руку въ знакъ мира.

— Да, замтилъ Варанелло. Вонъ тамъ направо табачная лавочка. Идите скоре, я васъ подожду.

— Какъ, а вы не пойдете со мной?

— Слишкомъ жарко, я лучше посижу тутъ въ тни. Къ тому же — прибавилъ улыбаясь Варанелло,— я слишкомъ нападалъ на женщинъ и недостоинъ предстать предъ дивныя очи прелестной Теодоры.

— А разв она такъ хороша?

— О, настоящій монументъ!

— Какое сравненіе вы приводите! возмутился Асканіо и пошелъ по направленію къ лавочк.

— Я не такъ глупъ, чтобы идти туда, проговорилъ между тмъ про себя Варанелло. Донъ Филиппо исчезъ тотчасъ посл завтрака и не любитъ, чтобы слдовали за нимъ по пятамъ.

Асканіо вошелъ въ лавочку. Его встртила женщина, которую онъ тотчасъ же узналъ не по описаніямъ Варанелло, а по этюдамъ, видннымъ имъ у донны Граціаны. Теодора была дйствительно очень красива, и когда стала снимать съ верхнихъ полокъ ящики съ сигарами, то на самомъ дл показалась Асканіо монументальной. Даже въ этомъ простомъ движеніи Теодора имла видъ римской императрицы. Черты ея лица были пожалуй слишкомъ крупны и строги, но зато, что-за чудные глаза! Вся ея могущественная фигура была въ полномъ блеск своей красоты, а огромные черные глаза были полны самыхъ заманчивыхъ общаній.

Марини оглядлъ ее съ такимъ вниманіемъ, потому что маркиза говорила ему, что она очень красива. Ему лично она не понравилась: онъ переживалъ то душевное состояніе, въ которомъ человкъ можетъ любоваться только одной женщиной. Онъ выбралъ сигары и не взглянулъ больше на прелестную лавочницу. Но когда онъ расплачивался, она заговорила съ кмъ-то, сидвшимъ въ сторон, и Асканіо невольно обернулся. Тогда онъ увидлъ, что у стны на диван сидитъ самъ владлецъ San Fermin, донъ Филиппо ди Меццатерра.

— А! добрый день, сказалъ онъ.

— Добрый день, отвтилъ донъ Филиппо. У васъ не было сигаръ, но вы могли бы взять въ шкафу въ бильярдной зал.

— Это правда, улыбаясь, отвтилъ Асканіо. Но зачмъ же злоупотреблять вашей любезностью, когда я долженъ сдлать себ запасъ.

Донъ Филиппо былъ холоденъ и сдержанъ. Асканіо поклонился ему, хозяйк магазина и вышелъ.

— Ну, что? спросилъ его Варанелло, когда Марини подошелъ къ нему. Какъ вы ее нашли?

— Настоящій монументъ и даже съ подобающимъ сторожемъ.

— Ахъ, да, донъ Филиппо! Когда нашъ гостепріимный хозяинъ не охотится, вы всегда его можете найти тамъ.

— Даже и вечеромъ? спросилъ Асканіо, припомнивъ кое-что слышанное.

— Конечно. Какъ только начинается партія въ бильярдъ, такъ донъ Филиппо бжитъ къ красавиц Теодор. Между прочимъ она держитъ себя довольно недоступно.

— Недоступно! Значитъ, она добродтельна?

— Что такое добродтельна! Разв вы врите въ добродтель? Что касается меня, то я давно не врю въ это. Просто красивой женщин надоло сидть въ этой глуши, и она жаждетъ вырваться отсюда. А для этого нужны деньги. Донъ Филиппо ди Меццатерра можетъ дать ихъ ей, вотъ она и кокетничаетъ съ нимъ. Конечно, ему хочется быть любимымъ за свои личныя достоинства, но со временемъ онъ дастъ ей ихъ, пока они достигнутъ своей цли.

— При такой жен, какъ маркиза Грапіана! прошепталъ Асканіо.— Это непонятно.

— Это непонятно, но часто встрчается. Разв вы не замтили, что въ нашемъ обществ мущины почти всегда такъ живутъ съ своими женами? У молодой, красивой женщины всегда найдется цлая толпа друзей и родственниковъ, изъ-за которыхъ мужъ отходитъ на второй планъ. Если у нея нтъ дтей, то она вся поглощена визитами, балами, пріемами. Мужъ со всмъ ея и не видитъ, а жена уже перестаетъ звать его ласкательными именами и за глаза уже называетъ его ‘этотъ ревнивецъ’, ‘этотъ ужасный человкъ’ и т. д.

— Мн сдается, что донъ Филиппо ревнивъ, проговорилъ Асканіо.

— Полноте! Онъ также мало думаетъ о ревности, какъ о турецкомъ язык. Его личные вкусы, какъ вы видите, слишкомъ не притязательны и его духовная сторона спитъ непробуднымъ сномъ. Говорятъ, что въ нашъ вкъ семейное положеніе прекрасно поставлено, а по-моему мы все еще переживаемъ XVIII столтіе, когда мужъ смотрлъ въ одну сторону, а жена въ другую.

Этотъ разговоръ не нравился Асканіо. Онъ уже раскаявался въ томъ, что такъ охотно слушалъ этого мизантропа, по мннію котораго наша жизнь лишена всей ея поэтической прелести. Желая перемнить тему, Асканіо спросилъ:

— А маркиза знаетъ о неврности своего мужа?

— Думаю, что да. Это всегда узнается или угадывается.

— Но донъ Филиппо вдь не компрометтируетъ жену публично, не правда ли?

— Конечно, сказалъ тотъ.

Въ это время они уже вышли изъ парка и пошли по саду. Но тамъ уже не было никого. Гости или ушли въ другое мсто, или вернулись домой. Такъ и было на самомъ дл. Войдя въ переднюю, Асканіо и Варанелло услышали долетавшіе до нихъ изъ бильярдной голоса. Варанелло присоединился къ обществу, Асканіо же прошелъ къ себ въ комнату, какъ бы для того, чтобы оставить тамъ сигары, но, въ сущности, чтобы побыть немного одному.

Черезъ нсколько времени онъ вошелъ въ гостиную и засталъ тамъ донну Граціану. Она перелистывала какой-то иллюстрированный журналъ.

— А, пожалуйте сюда, сказала она съ тнью легкаго выговора въ голос.— Зачмъ это вы убжали отъ насъ?

— Простите, но мн надо было пойти въ деревню. У меня не было сигаръ, а это фактъ довольно серьезный.

— Страшно серьезный. И такимъ образомъ вы однимъ выстрломъ застрлили двухъ птицъ. Вы купили сигары и увидли Теодору? Не правда ли, она красива?

— Я не отрицаю этого: настоящій монументъ.

— Со многими иностранцами, любующимися имъ, улыбаясь произнесла она.

— Нтъ, тамъ не было ни одного, отвтилъ Асканіо, считая необходимымъ позволить себ эту маленькую ложь.

— Тмъ лучше, значитъ, вы могли свободно любоваться ею.

— Я? Почему это?

— Ахъ, это правда, простите. Я и забыла, Марини, что вы всегда врны вашимъ симпатіямъ. Будьте покойны, мы доведемъ это до свднія тхъ, кого это интересуетъ.

Асканіо Марини недовольно сдвинулъ брови.

— Кого это интересуетъ, повторилъ онъ съ удивленіемъ.— Что же это за сеньоръ?

— Или сеньора, подсказала Граціана.— Позвольте мн васъ поправить. А такъ какъ мы хорошіе товарищи, то я имю на это полное право, тмъ боле, что всегда можно говорить свободне… объ отсутствующихъ.

— Объ отсутствующихъ? спросилъ Асканіо, удивленный боле, чмъ когда-либо.

— Но которые не будутъ отсутствующими сегодня же вечеромъ, продолжала Граціана.

Асканіо пожалъ плечами и глядлъ во вс глаза на эту прелестную женщину, очевидно смявшуюся надъ нимъ.

— Это загадка, которую я не въ силахъ разгадать, сказалъ онъ.

— Полноте, полноте, сеньоръ Марини! Неужели сердце ничего не подскажетъ въ эту минуту. Неужели вы не чувствуете, что одна прелестная сеньора теперь въ дорог, что она выхала изъ Рима и выйдетъ сегодня на станціи Монтальто, что она… Должна ли я говорить вамъ ея имя… Это… донна Элиза.

— Сеньора, отвтилъ Асканіо,— сердце ровно ничего не говоритъ мн, сердце вовсе не радуется всему этому.

— Какъ! Разв вы не влюблены въ нее? спросила Граціана, удивляясь въ свою очередь.

— Я! Я! воскликнулъ Асканіо,— но, сеньора, вы шутите.

— Нтъ, я говорю серьезно. Это была бы плохая шутка, отвтила Граціана.— Я говорю совсмъ искренне, какъ добрый товарищъ. Такъ вы говорите, что вы не влюблены въ Элизу?

— Да нтъ же, нтъ, тысячу разъ нтъ! взволнованно произнесъ Асканіо.— Бдный я! И вы этому врили?

— Простите меня, ласково сказала Граціана.— Простите и успокойтесь. Въ этомъ нтъ ничего дурнаго.

— Какъ нтъ ничего дурнаго! Но это такой ужасъ, такой ужасъ, о которомъ я никогда не думаю…

Этотъ возгласъ шелъ прямо отъ души. Граціана почувствовала сильное смущеніе и желаніе во что бы то ни стало успокоить своего друга.

— Вы меня пугаете, сказала она,— Мн страшно, хоть я и не сдлала ничего дурнаго. Марини, умоляю васъ, ступайте въ садъ и ждите меня тамъ. Я сейчасъ приду. Я хочу долго и много говорить съ вами и если можно оправдаться.

XII.

Асканіо съ минуту стоялъ въ нершительности. Его сильно укололо это несправедливое подозрніе, и въ то же время онъ радовался, что будетъ съ ней вдвоемъ. Въ садъ? Зачмъ? Но онъ скорй летлъ, чмъ шелъ, по темнымъ аллеямъ и остановился въ глубин сада, поджидая Граціану.

Сколько времени онъ ждалъ? Ему показалось, что цлый годъ. А вдругъ кто-нибудь изъ гостей пройдетъ здсь и остановитъ его! Это было бы совсмъ непріятно. И онъ пошелъ еще дальше, стараясь скрыться между деревьями.

Наконецъ появилась Граціана. Она шла не торопясь и -оглядывалась вокругъ, какъ бы ища кого-то. Асканіо вышелъ изъ своей засады, маркиза увидла его и пошла къ нему на встрчу.

— Пойдемте сюда, сказала она.— Я хочу поговорить съ вами о Элиз. Она красива, добра и умна, только глупые люди могутъ смяться надъ ея ученостью. Она много думаетъ. Есть женщины, какъ и мужчины, совершенно различнаго характера. Он вольны заниматься чмъ хотятъ, лишь бы это не вредило ближнему. Мн лично даже нравится, что она думаетъ и учится. Вы знаете, что и у меня самой есть маленькая страсть къ искусству, я никому не признаюсь въ ней, потому что знаю, что къ этому отнесутся съ насмшкой. Только вамъ одному я призналась въ этомъ. Вы всегда мн казались человкомъ серьезнымъ, добрымъ, внимательнымъ, способнымъ многое понять. Замтьте, Марини, что это мнніе я составила о васъ тогда,когда видла вашу дружбу съ Элизой.

— Дружба… случайная… произнесъ Асканіо.

— Въ такомъ случа будьте благодарны случайности, продолжала она.— Человку не всегда суждено встртить въ обществ достойную женщину. Всякій ее старается встртить, но нердко обманывается, сталкиваясь съ женщиной, которая васъ раззоряетъ, говоря въ нравственномъ смысл, и доставляетъ вамъ всевозможныя страданія. Элиза вполн благородное существо. Еслибъ я была мужчиной, то, увряю васъ, я полюбила бы ее. Вы бы видли во мн серьезнаго соперника, но вы мн сказали и повторили, что это неправда. Почему же это неправда, желала бы я знать.

— Потому-что этого нтъ, отвтилъ Асканіо.— Любовь нельзя выдумать. Но я опять спрошу васъ: на какомъ основаніи вы могли подозрвать, что эта любовь существуетъ?

— Во-первыхъ, вашъ образъ жизни навелъ меня на эту мысль. Я видла, что въ вашей груди таится глубокая страсть, но не знала ея предмета. Вы богаты и свободны, а васъ нигд не видно. Я знала, что вы бываете въ дом Амадуччи, но очень рдко, а у Монталенти очень часто. Не могла ли я предположить, что вы увлечены Элизой?

— Но вдь у васъ я бывалъ еще чаще, чмъ у сеньоры Монталенти, прошепталъ Асканіо.

— Да, только вы стали бывать у меня гораздо позже и, какъ мн казалось, съ позволенія Элизы. Кстати поговоримъ немного объ этомъ. Я не приписываю себ никакого значенія, и если во мн что и есть хорошаго, то это моя искренность. Мн нравится ваша манера держать себя, я всегда была съ вами откровенна, можетъ быть, даже слиткомъ, но я не раскаиваюсь въ этомъ. Друзья — такъ друзья, въ полномъ смысл слова. Замтьте, что я никогда не скрывала отъ Элизы, что вы у меня бываете, но, разумется, не распрашивала, влюблены ли вы въ нее или она въ васъ. Объ этихъ вещахъ никогда не спрашиваютъ. Я говорила себ: Если Элиза любитъ Асканіо то,несомннно, и Асканіо любитъ Элизу. Ваша меланхолическая манера держать себя рыцаремъ печальнаго образа нравится многимъ женщинамъ. И скажу вамъ, что мн даже нравилось ваше увлеченіе. Когда вы ршились пріхать къ намъ въ San Fermin, я подумала, что, можетъ быть, и Элиз было бы пріятно, чтобы я ее пригласила. Кто знаетъ, подумала я, не ждетъ ли она моего письма?

— И вы ей написали?

— Въ тотъ же день, какъ получила вашу телеграмму. Это большое нововведеніе съ моей стороны, такъ какъ въ San Fermin не привыкли видть женщинъ. Не потому, чтобы владлица его была слишкомъ ревнива, а потому, что этого никогда не длалось, а теперь я сдлала это для васъ. Разв вы не видите въ этомъ доказательство моей дружбы? Элиза отвтила мн, что прідетъ на нсколько дней. Вотъ и все, Марини, я ничего отъ васъ не скрыла.

Асканіо слушалъ и при каждой ея фраз съ отчаяніемъ качалъ головой.

— Какое заблужденіе! воскликнулъ онъ, когда Граціана кончила.— Какое заблужденіе! повторилъ онъ.

Граціана не поняла этихъ восклицаній.

— Что вы такъ огорчились? спросила она.— Если это не справедливо, то вдь нтъ ничего и ужаснаго. Это заблужденіе не будетъ имть послдствій.

— Мое заблужденіе, сеньора, мое, а не ваше! крикнулъ вн себя Асканіо. Да выслушайте мою исповдь, продолжалъ юнъ, длая надъ собой быстрыя усилія.— Да, я влюбленъ, безумно влюбленъ…

— Ахъ, вдь я же говорила!

— Въ васъ! закончилъ Асканіо, не слушая ее. И моя ошибка въ томъ, что я раньше не признался вамъ въ этомъ.

Улыбка замерла на прелестныхъ губахъ Граціаны. Съ минуту она смотрла на Асканіо удивленнымъ взглядомъ, какъ человкъ, который думаетъ, что онъ ослышался. Затмъ она опустила глаза и задумалась. Онъ также, выдавъ ей тайну своего сердца, стоялъ молча, смущенный, опустивъ голову.

Наконецъ Граціана прервала молчаніе:

— Не хорошо! воскликнула она съ глубокой грустью.— Зачмъ меня любить?

— Зачмъ! перебилъ Асканіо.— Разв мы знаемъ, за что мы любимъ? Я этого не знаю. Я полюбилъ васъ съ первой встрчи и полюбилъ безумно. Врьте мн, сеньора, продолжалъ онъ, стараясь говорить какъ можно спокойне,— я не обладаю увлекающимся характеромъ, я не воспламеняюсь легко. Я вамъ все разскажу. Я видлъ васъ еще до нашей встрчи въ Тиволи, вы мн показались необыкновенной красавицей, но я не искалъ встрчи съ вами, не старался даже узнать, кто вы. Я всегда бгалъ отъ васъ, я не хотлъ надодать вамъ моими ухаживаніями. Но судьба свела насъ въ Тиволи, когда я мене всего ожидалъ, что встрчу васъ тамъ. Вы были такъ добры, такъ ласковы съ этими дтьми. Я полюбилъ васъ, самъ того не подозрвая. Когда я понялъ это, то уже любилъ васъ больше всего на свт. Отдайте мн справедливость хоть въ одномъ, подумайте, что я упорно избгалъ встрчи съ вами въ Рим, несмотря на вс случайности.

— Это правда! Это правда! прошептала Граціана.— Бдный другъ!

И она жестомъ показала ему, что хочетъ идти впередъ. Не вдалек былъ старый, полуразрушенный фонтанъ. Дойдя до него, Граціана оперлась о мраморную балюстраду, какъ бы утомившись, и молча слушала Асканіо.

— Судьба, продолжалъ Асканіо,— захотла вновь свести насъ въ дом Монталенти. Я никогда и не подозрвалъ, что вы тамъ бываете. Вы меня узнали, любезно пригласили къ себ, но я снова хотлъ избжать вашего знакомства, оставивъ мою карточку въ вашей передней. Мн казалось, что этимъ я выполню долгъ вжливости и все будетъ кончено.

— Большая ошибка съ моей стороны была — написать вамъ! воскликнула Граціана.— Теперь я это понимаю и раскаиваюсь.

— Почему? Прошлое не должно огорчать насъ, мы уже не ошибемся. Какъ бы ни была тяжела моя судьба, я ее принимаю. Я также горячо поддался охватившему меня чувству, какъ прежде боялся его. Я васъ любилъ и не хотлъ признаваться вамъ въ этомъ, я люблю васъ и теперь, но думалъ, что не скажу вамъ этого никогда… никогда…

— Ахъ, вздохнула Граціана,— а я и не догадалась объ этомъ! Скажу вамъ откровенно, въ начал я подозрвала немного. Ваши частые визиты навели меня на это подозрніе. Но потомъ, принимая во вниманіе, что я сама приглашала васъ, и видя, что вы совсмъ равнодушны, даже не любопытны, я отказалась отъ этой мысли. ‘Это просто оригиналъ’, подумала я.— Но вдь оригиналомъ называютъ человка, который такъ или иначе отличается отъ другихъ людей и нердко впадаетъ въ крайности. ‘Нтъ, сказала я себ, сеньоръ Марини не оригиналенъ, это очень достойный и пріятный человкъ, любящій свою свободу и независимость. Если онъ встрчаетъ симпатичныхъ ему людей, то относится къ нимъ внимательно и любезно, если же антипатичныхъ, то не обращаетъ на нихъ ровно никакого вниманія’. Вотъ какимъ вы показались мн, Марини. И, откровенно говоря, изучивъ васъ ближе и видя ваше спокойствіе и серьезность, я подумала, что вы можете быть хорошимъ другомъ.

Асканіо вспомнилъ, что онъ всегда старался казаться именно такимъ. Но что значитъ сила воли въ сравненіи съ влеченіемъ сердца?

— И тогда я предложила вамъ мою дружбу, продолжала Граціана.— Это всегда было моей завтной мечтой. У насъ, женщинъ, всегда есть какой-нибудь идеалъ, и мы живемъ имъ гораздо больше, чмъ вы, мужчины. Идеалъ дружбы трудно осуществимъ между двумя женщинами, которыя всегда найдутъ причину посоперничать, а между мужчиной и женщиной дружба гораздо крпче. Мн казалось, что вы именно способны на такую искреннюю, безпристрастную, братскую дружбу. Я подвергла васъ испытанію, доврчиво высказавшись вамъ, и вы блистательно выдержали его, съ моей стороны, я была искреннимъ другомъ. Еще сегодня я вамъ готовила такой пріятный сюрпризъ. Мое нетерпніе заставило меня выдать эту тайну. Но скажите мн, что вы за человкъ? прибавила она съ ласковой улыбкой.— Почему вы раньше не высказались мн? Почему вы все время были такой холодный, сдержанный, улыбающійся. какъ японскій идолъ? Почему было не сказать прямо: ‘Дорогой другъ, я не хочу васъ обманывать, я въ васъ влюбленъ’. Вдь вы знаете, я вашъ другъ и кром того женщина, я выслушала бы васъ, нисколько не оскорбляясь.

— Но вдь вы слышали это, сказалъ Асканіо.

— Да, только слишкомъ поздно. Если вы искренни, а я не имю причины сомнваться въ этомъ, то вы уже сильно влюблены… Скажите, какъ мн васъ вылчить?

— Я не хочу излчиваться! воскликнулъ Асканіо.— Я предпочитаю страдать, хотя бы такъ же сильно, какъ сегодня утромъ, когда вы были такъ любезны… съ другими.

Донна Граціана задумалась, какъ бы припоминая.

— Ахъ! воскликнула она, наконецъ,— такъ вы на это обидлись? Поэтому-то вы и исчезли?

— Да, прошепталъ Асканіо, опуская голову.

— Какой вздоръ! сказала она.— Дорогой другъ, никогда не довряйте вншности. Что такое любезность? Конечно, я могла бы этого не длать. Если бы я была влюблена, то, разумется, не сдлала бы этого. Но такъ какъ этого нтъ, то почему же не позволить себ шалости, въ которой я не вижу ничего дурнаго? Но, что это за новость? прибавила она, замтя слезы на глазахъ Асканіо.— Вы плачете? Увряю васъ, что это не боле, какъ шалость.

— Если даже и такъ, тихо отвтилъ Асканіо,— то могу же я наконецъ страдать, какъ человкъ.

— Хорошо, я приму во вниманіе вашу искренность, отвчала Граціана.— Но вы должны относиться ко мн такъ, какъ относились съ перваго дня нашего знакомства. Я не могу любить никого, не могу, потому что это меня пугаетъ. Видите, какъ я искренна? Это можетъ быть даже не хорошо съ моей стороны. Я не говорю, что не могу любить, потому что принадлежу другому… Если любить, то я полюбила бы безъ размышленіи. Кто размышляетъ, тотъ не любитъ. Въ сущности, мы, бдныя женщины, всегда страдаемъ. Семья воспитываетъ насъ для мужа и затмъ отдаетъ насъ первому встрчному. Говорю первому встрчному для насъ, а не для семьи, которая иногда выбираетъ жениха между многими. Родные хотятъ намъ добра и предварительно взвшиваютъ вс внутреннія и вншнія достоинства нашего будущаго мужа. Иногда выборъ бываетъ удаченъ, и это объясняется очень легко новизной ожидаемой свободной жизни и кром того въ этомъ играетъ большую роль боязнь остаться старой двой. Въ виду всего этого, мы улыбаемся нашему жениху и говоримъ ему наше ршающее ‘да’. Конечно, мы не знаемъ, что длаемъ. И вотъ мужъ вводитъ насъ въ этотъ незнакомый намъ кружокъ его друзей, въ которомъ для насъ все ново. Вы, мужчины, свободны съ раннихъ лтъ, вы можете выбирать. Прежде, чмъ сдлать предложеніе одной двушк, вы ухаживаете за десятью. Мы — наоборотъ, мы вращаемся въ этомъ звринц и не знаемъ, какого звря надо бояться. Да, повторяю вамъ, Марини: я имю самое жалкое понятіе о любви, но, конечно, не стала бы разсуждать, если бы полюбила отъ души. Нтъ, я не хочу любить, не хочу!..

— Почему же?

— Потому, что это слишкомъ опасная игра. Въ сущности я не врю въ любовь. Я видла столько дурныхъ, даже комическихъ примровъ, что, право, смотрю на нее, какъ на какой-то фарсъ. И къ тому же у васъ, мужчинъ, всегда такъ много мелочей, связывающихъ васъ съ обществомъ. А еслибъ я любила, то я хотла бы, чтобы любимый человкъ всецло принадлежалъ мн. Къ счастію, я этого не хочу. И я имю на это основаніе. Одна цыганка… помните вы видли у меня этюдъ этой женщины, Марини? Ну, такъ вотъ эта цыганка, взглянувъ на руку, сказала мн: ‘не влюбляйся, сеньора, у тебя на рук написано, что ты умрешь отъ любви’.

— Какое суевріе! воскликнулъ Асканіо.— И вы врите въ это?

— И да, и нтъ, отвтила Граціана, конвульсивно засмявшись.— Но между тмъ я не могу вспомнить о моей цыганк и о ея предсказаніи безъ внутренней дрожи. Признаюсь вамъ, мн страшно. Разв запрещено испытывать страхъ? И солдатъ на войн боится. Трусъ также хочетъ пользоваться жизнью, какъ и храбрый человкъ, съ тою только разницею, что первый съ тревогой ожидаетъ несчастія, а второй старается вовсе о немъ не думать. Въ сущности жизнь очень хороша, надо только умть пользоваться ею. Мужчины не высокой пробы, да и женщины также. Надо умть сравнить и выбрать, другому я не ршилась бы сказать этого, сеньоръ Асканіо. Это новое доказательство моего расположенія къ вамъ. Да, мн страшно… и мн хорошо такъ. Но я надюсь, Марини, что я не оскорбляю васъ этой братской откровенностью?

И, говоря это, прелестная резонерша положила руку на плечо Асканіо. Онъ весь вздрогнулъ.

— Не трогайте меня! вскричалъ онъ,— вы не знаете, какой огонь пышетъ отъ васъ. Нтъ, подождите! прибавилъ Асканіо, замтивъ, что она хочетъ идти впередъ.— Я хочу открыть вамъ всю мою душу, не бойтесь: я буду кратокъ. Я не умю разсуж’ дать, для этого надо имть свободное сердце. Я васъ люблю и буду любить, во что бы то ни стало, будьте для меня, чмъ хотите, но я всегда останусь тмъ, чмъ я есть.

— Въ ожиданіи лучшаго?

— Нтъ, клянусь вамъ! Я ничего не жду, никогда!

— Въ такомъ случа, сказала Граціана,— я буду надяться, что вы устанете. Я не врю въ безцльную любовь,

— Я самъ не знаю, что будетъ, но я чувствую, что всегда, всю жизнь буду любить васъ, какъ сейчасъ. Этого мн не сказала никакая цыганка, прибавилъ онъ съ грустной улыбкой,— мн говоритъ это кто-то тамъ внутри.

— Пусть будетъ такъ, отвтила Граціана,— но, во всякомъ случа, это странно. Вы знаете, что я жажду вашей дружбы, и не даете мн ея. Вы меня любите безнадежно той платонической любовью, о которой мы читаемъ только въ романахъ. Не бойтесь же, не сомнвайтесь, не подозрвайте никого и ничего — будьте моимъ такъ, какъ я идеально ваша. И, наконецъ, почему мы не можемъ довольствоваться тмъ, чмъ довольствовались до сихъ поръ? Я вамъ отдала лучшую часть моей души, бдный Асканіо. Будьте мн другомъ, но не ревнуйте, умоляю васъ! Впрочемъ, зачмъ же умолять, не лучше ли будетъ, если я просто попрошу васъ объ этомъ? А теперь спустимся къ проз жизни. Который часъ?

Асканіо взглянулъ на часы.

— Четыре часа, отвтилъ онъ.

— Уже! воскликнула она.— Ну, кабальеро, дайте мн вашу руку и вернемтесь. Намъ нельзя терять времени.

Асканіо подалъ руку. Они шли молча, молодой человкъ не могъ даже думать. Эта рука, лежавшая на его рук, такъ и палила его. Онъ взглянулъ въ лицо донн Граціан. Ея красивыя губы были какъ бы капризнымъ дтскимъ движеніемъ нсколько выдвинуты впередъ.

— Ахъ, берегитесь! сказалъ онъ дрожавшимъ отъ внутренней страсти голосомъ.— Не вытягивайте такъ вашихъ губъ.

— Почему?

— Потому что… нельзя за себя ручаться… мои могутъ принять дурное направленіе…

XIII.

Приглашеніе было послано донн Элиз въ тотъ самый день, когда Асканіо Марини телеграфировалъ о своемъ прізд. Оно попало въ руки Монталенти, когда Марини уже сидлъ въ вагон. Донна Элиза ничего не знала объ этомъ, онъ не пришелъ проститься, разсчитывая провести въ San Fermin самое большее дней десять. Такъ какъ она не знала объ его отъзд, то не могла и предположить, что встртитъ его въ San Fermin такимъ же гостемъ, какъ она сама.

Она не мало удивилась, получивъ это приглашеніе отъ своего друга, Граціаны. Маркиза и раньше приглашала ее, тоже въ такой форм. Теперь Граціана писала ей:

‘Ты знаешь, что во мн дв женщины и об тебя любятъ одинаково, но одна полна доврія, а другая во всемъ сомнвается. Теперь он спорятъ между собою, первая утверждаетъ, что ты прідешь и утшишь ее твоимъ присутствіемъ, а другая стоитъ на томъ, что ты даже не обратишь вниманія на это приглашеніе. Которой изъ нихъ суждено восторжествовать? Предупреждаю тебя, что если ты подорвешь вру первой, то она никогда не проститъ теб, а если ты разобьешь скептицизмъ второй, то она отъ радости видть тебя станетъ доврчивой. Такъ выбирай же и извсти телеграммой о дн вызда. Конечно, ты не будешь заинтересована обществомъ нашихъ завзятыхъ охотниковъ, но зато мы будемъ всегда неразлучны. Прізжай же, дорогая Элиза, жду тебя съ нетерпніемъ. Не бери съ собой лишнихъ туалетовъ, повторяю, что наши охотники до того заняты, что хоть и имютъ глаза, но одинъ у нихъ всегда устремленъ на собаку, а другой на зайца’.

Донна Элиза была удивлена этимъ пространнымъ письмомъ и очевиднымъ желаніемъ ее видть.

‘Въ сущности, со всми ея странностями, Граціана прекрасная женщина. И кром того, кто знаетъ, быть можетъ, я могу быть ей, въ чемъ-нибудь полезной’, думала донна Элиза и ршилась принять приглашеніе.

Сенаторъ Монталенти ничего не имлъ противъ этого. Къ тому же, провожая жену до станціи Монтальто, онъ имлъ случай прохаться на воды Монтекатини, гд мсяца черезъ два соберется самое избранное общество, вполн достойное знаменитаго сенатора. А пока онъ отправится въ Миланъ навстить одного товарища, занимающаго высокій постъ. Такимъ образомъ это путешествіе доставитъ ему даже развлеченіе.

Черезъ два дня по полученіи письма отъ маркизы, сеньора Монталенти написала своей подруг: ‘Выду въ понедльникъ’. Это-то и было пріятнымъ сюрпризомъ, который Граціана готовила Асканіо. До сихъ поръ она считала его искреннимъ другомъ, который ни о чемъ не спрашиваетъ, ничего не ждетъ, но готовъ на всякія услуги. Но она знала, что онъ часто бываетъ у донны Элизы, и въ ней возродилось подозрніе, что онъ влюбленъ въ ея подругу. Что жъ, тмъ лучше. Элиза красива, умна, добра, она вполн достойна ухаживанія такого человка, какъ Асканіо Марини. По крайней мр, при такомъ положеніи дла, Граціан нечего было опасаться за свое личное спокойствіе.

Она находила вполн понятнымъ, что Асканіо такъ часто навщаетъ ее. Разв онъ не бываетъ въ другихъ домахъ. Конечно, его продолжительныя экскурсіи съ ней по музеямъ Ватикана мене понятны, но вдь у Марини такъ много свободнаго времени. Когда Асканіо принялъ предложеніе пріхать въ San Fermin и далъ знать телеграммой, что на слдующій день выдетъ изъ Рима, изъ того Рима, гд жила донна Элиза, Граціана подумала, что это даже можетъ показаться подозрительнымъ ея подруг. И она написала письмо донн Элиз и, отославъ его, была очень довольна собою.

И вотъ теперь, выдавъ свою тайну, она совсмъ неожиданно вызвала Асканіо на объясненіе. Оно уже сдлано и его не вернешь назадъ. Но въ сущности, въ этомъ нтъ еще ничего особенно дурнаго, потому что она высказала ему свой идеалъ дружбы и боязнь любви. Кажется, она высказалась довольно ясно, въ конц концовъ она вылчитъ его больное сердце, непремнно вылчитъ. О, еслибы ей удалось потушить этотъ огонь и замнить его тихой и спокойной дружбой! Она такъ много и такъ долго говорила съ нимъ, что, кажется, высказалась достаточно ясно.

Донна Элиза была встрчена на станціи Монтальто цлой толпой кавалеровъ. Никто изъ гостей не хотлъ отстать отъ хозяевъ дома. Еслибы сенаторъ былъ ревнивъ, то онъ нашелъ бы здсь широкое поле для ревности. Но это былъ человкъ въ высшей степени разсудительный, всецло занятый государственными длами. Онъ считалъ себя немаловажной спицей въ колес государственнаго правленія и любилъ говорить: ‘Мой другъ Криспи, мой другъ Саранделли’. Когда человкъ достигаетъ высокихъ ступеней служебной лстницы, то онъ многихъ можетъ называть своими друзьями. Такимъ людямъ жена нужна только какъ декорація, и донна Элиза была именно такой женой. Она была урожденная графиня Фузиньяни, между тмъ какъ онъ, Монталенти, просто выслужился. Но въ данное время званіе сенатора имло гораздо больше значенія, чмъ графскій титулъ. Кром того, графиня Фузиньяни ввела въ домъ своего мужа нсколько своихъ аристократическихъ знакомыхъ, и это льстило его самолюбію.

Монталенти, увидя это общество, весело улыбнулся своимъ круглымъ, какъ луна, лицомъ, обросшимъ густою, короткою бородою. Вс эти кабальеро окружаютъ донну Граціану, а маркизъ ди Меццатерра смотритъ на это совершенно спокойно. Значитъ, и онъ можетъ не волноваться за свою жену. Онъ общался вернуться черезъ недлю или дней черезъ десять за женой.

— О, не возвращайтесь такъ скоро, если вы хотите увезти ее отъ насъ! Не возвращайтесь какъ можно дольше, крикнула ему маркиза Граціана.

Сенаторъ Монталенти еще разъ улыбнулся, и поздъ тронулся. Онъ спокойно сидлъ въ просторномъ купэ, между тмъ какъ остальные путешественники, платящіе деньги за дорогу, жмутся въ своихъ вагонахъ, какъ сельди въ боченк.

Донна Элиза осталась очень довольна пріемомъ и отведенной ей хорошенькой комнатой. Она не выказала никакого удивленія, увидвъ Асканіо Марини въ числ гостей маркизовъ ди Меццатерра.

— Знаете ли,— сказала она ему на другое утро, встртясь съ нимъ въ саду.— Я почему-то предчувствовала, что вы здсь. Какъ идутъ ваши дла? Довольны ли вы?

— Сеньора, сказалъ Асканіо, грустно улыбаясь, — не снилось ли вамъ когда-нибудь, что вы висите между небомъ и землей, на краю страшной пропасти?

— Да, снилось, отвтила донна Элиза и отъ души разсмялась, но я всегда чувствовала, что это сонъ, и опускалась въ пропасть. Такимъ образомъ я была уврена, что я проснусь на моей постели. Попробуйте сдлать такъ же: опуститесь, и вы вылчитесь.

— Отъ сна да, я это понимаю, но не отъ дйствительности,замтилъ Асканіо.

— Ужь я, право, не знаю Но вдь вы мн говорили, насколько я помню, что у васъ прошелъ этотъ капризъ. Простите меня, Марини, что я говорю такъ, но проходящее чувство всегда капризъ.

— Ахъ, прошепталъ Асканіо, какъ часто говоримъ мы не то, что думаемъ!

— Вотъ какъ! И вы признаетесь въ этомъ?

— Признаюсь и молю прощенія въ томъ, что раньше не сдлалъ этого и былъ не искрененъ на первой исповди.

— Я такъ мало врила вамъ тогда, сказала донна Элиза.— Я читала ложь въ вашихъ глазахъ. Мн жаль васъ, бдный другъ.

— Да, пожалйте меня. Я достоинъ сожалнія. Она меня не любитъ,

— Я вдь вамъ говорила: берегитесь, Граціана никогда не любила и никогда не полюбитъ. Ея сердце герметически заперто для глубокихъ страстей.

Тнь пробжала по лицу Асканіо.

— Элегантная женщина, какъ говорятъ вс, прошепталъ онъ, но тотчасъ же раскаялся въ этихъ словахъ, помимо воли сорвавшихся съ его губъ.

— Ну, что вы понимаете въ элегантной женщин! воскликнула донна Элиза.— Граціана вполн права, что не хочетъ жертвовать спокойствіемъ своего сердца ради пылкихъ страстей, которыя предлагаете ей вы, романтическій рыцарь печальнаго образа.

И сеньора Монталенти засмялась веселымъ, заразительнымъ смхомъ.

— Что это за веселье! сказала Граціана, появившись на дорожк.— Вроятно, нашъ другъ Марини разсказываетъ теб что-нибудь очень забавное?

— Да, отвтила Элиза, все не переставая смяться.— Онъ превзошелъ себя въ любезности. Представь себ, моя дорогая, онъ меня увряетъ, что вс кавалеры San Fermin сговорились охотиться на меня. Но, надюсь, я вдь не заяцъ какой-нибудь!

— Кавалеры San Fermin, сказала Граціана, — обладаютъ такимъ же развитымъ вкусомъ, какъ нашъ Марини.

Асканіо пропустилъ шутку, придуманную донной Элизой, чтобы выйти изъ затрудненія, но не могъ пропустить этихъ словъ донны Граціаны.

— Я! воскликнулъ онъ въ смущеніи.— Право, я не знаю.

— Вы,— перебила его Граціана,— сказали комплиментъ, а комплиментъ — это не что иное, какъ серьезная мысль, выраженная въ любезной форм.

— Это силлогизмъ, Марини,— вступилась донна Элиза — настоящій силлогизмъ. Признайте себя побжденнымъ. Простимъ ему вс его прегршенія, прибавила она, обернувшись къ Граціан. Не мудрено, что въ такомъ чудномъ помсть цвтетъ пышный мадригалъ.

Въ этотъ день Асканіо Марини было не по себ. Онъ сидлъ и разговаривалъ съ графомъ Варанелло, между тмъ какъ донна Элиза метала стрлы остроумія съ княземъ Юрьевскимъ и виконтомъ де Рунэ, Граціана разсуждала о чемъ-то съ барономъ де Сали и старымъ маркизомъ ли Рипафратта, а двое вновь прибывшихъ гостей увлеклись партіей въ бильярдъ. Дина Филиппо не было. Маркизъ воспользовался присутствіемъ донны Элизы и отправился въ деревню. Въ сущности вс знали, гд находится маркизъ ди Меццатерра, но никто не долженъ былъ знать. Бдный донъ Филиппо! Его дла шли довольно плохо. Красавица Теодора не поддавалась на грустные взгляды и вздохи своего поклонника. Въ этотъ разъ онъ вернулся къ обду въ отвратительнйшемъ расположеніи духа.

— Теодора длаетъ свое дло, сказалъ Варанелло на ухо Асканіо, — она хочетъ во что бы то ни стало бросить свою лавочку и блистать въ Рим. Если донъ Филиппо надется взять ее меланхолическими взглядами, то онъ очень ошибется въ разсчет.

Асканіо улыбался и ничего не говорилъ. Кто молчитъ, тотъ соглашается. А сегодня онъ самъ чувствовалъ себя не совсмъ хорошо. Граціана замтила, что ему не по себ, и, выбравъ минуту, сказала ему:

— Что съ вами? Что васъ смущаетъ?

— Ничего, отвтилъ онъ, не ожидая этого вопроса.

— Ничего, это очень мало. Вы хотите, чтобы я отошла?

— Нтъ, останьтесь, я вамъ сейчасъ все разскажу. Вы такъ меня огорчили сегодня вашимъ силлогизмомъ о комплиментахъ… Неужели вы подумали, сеньора?…

— Другъ мой, я ничего не подумала… такого, чего вы боитесь. Вамъ предоставляется полное право длать комплименты Элиз. Я вовсе не эгоистка и не жажду всеобщаго поклоненія.

— Но я…

— Вы все еще не можете придти въ себя, мой другъ. Я надюсь, что вы не забыли вашихъ общаній и не будете противорчить имъ. Предоставимъ все времени.

— Но, сеньора, это слишкомъ тяжело.

— Вамъ кажется? А помните, я вчера сказала вамъ, что надюсь васъ вылчить, а до тхъ поръ просила васъ быть моимъ искреннимъ другомъ? Прошу васъ, успокойтесь, оставьте этотъ надутый видъ влюбленнаго человка, который иметъ какія-то права и… хочетъ потерять ихъ. Не выдавайте себя, улыбайтесь. Иначе могутъ подумать, что мы не можемъ быть веселыми. Я хочу, чтобъ вы смялись, Марини. Еще немножко! Еще! Ну, теперь хорошо. Видите, это совсмъ не такъ трудно, надо только желать.

И она протянула руку этому послушному мальчику. Но этотъ мальчикъ удержалъ руку въ своей и хотлъ поднести ее къ губамъ. Это не понравилось Граціан. Она отдернула руку и ударила его по пальцамъ.

— Недовольный! сказала она.

Онъ сразу успокоился. Въ сущности произошелъ пустякъ, но вся жизнь состоитъ изъ пустяковъ. Дни идутъ за днями, но они не вс одинаковы для Асканіо Марини. Если гости отправляются на охоту, то дома остается донна Элиза и не отходитъ отъ своей подруги. А намъ всегда непріятно, когда третье лицо слдитъ за нашими словами и взглядами. Въ этомъ случа предпочтительне мужчина, хотя бы даже и соперникъ, потому что онъ не такъ догадливъ и подозрителенъ, какъ любая изъ женщинъ.

Разъ донъ Филиппо вернулся къ обду мрачне тучи. Это было такъ замтно, что донна Граціана ршилась спросить его объ этомъ вслухъ, въ надежд, что онъ принудитъ себя быть мене пасмурнымъ при гостяхъ.

— Ты права, отвтилъ онъ.— Я дйствительно не въ дух. Завтра къ намъ прідетъ скучный гость.

— Тмъ лучше. По крайней мр будетъ разнообразіе,— сказалъ Варанелло.

— О, если вы такъ отнесетесь къ нему, то я буду очень радъ, отвтилъ донъ Филиппо,— а я положительно отказываюсь отъ его общества.

— О комъ идетъ рчь? спросила маркиза, стараясь глазами дать понять мужу, что надо быть сдержанне.

— Вотъ взгляни, я только-что получилъ письмо,— сказалъ донъ Филиппо, не обращая ни малйшаго вниманія на многозначительный взглядъ жены.

Граціана взяла поданный ей мужемъ конвертъ, вынула изъ него письмо и спокойно начала читать.

— А,— сказала она, дойдя до конца,— это отъ нашего друга.

— Нашего друга! воскликнулъ донъ Филиппо.— Друга, котораго я вовсе не считаю такимъ. Интересно знать, что понадобилось Венафра въ San Fermin?

— Да вдь графъ Венафра превосходный стрлокъ, замтилъ Варанелло.

— Хорошъ графъ! отвтилъ донъ Филиппо.— Онъ такой же графъ, какъ я китайскій императоръ.

— Филиппо!

— Разв нельзя говорить правду?

— Надо говорить правду, правду и только одну сущую правду, сказалъ Варанелло, желая придать шутливый тонъ разговору.

— Браво! крикнулъ донъ Филиппо.— Уврь пожалуйста мою жену, что всякій человкъ иметъ право говорить правду.

— Но вдь мы здсь не въ зал суда, замтила донна Граціана. Не правда ли, сеньоръ Марини?

Но она напрасно обратилась съ этимъ вопросомъ къ Асканіо. Онъ былъ человкъ осторожный и вовсе не желалъ возбуждать противъ себя маркиза ди Меццатерра. Уже дня четыре или пять, съ тхъ самыхъ поръ, какъ донъ Филиппо встртился съ Асканіо у красавицы Теодоры, онъ дулся на него. Къ чему было еще боле обострять ихъ отношенія? Съ той минуты, какъ онъ услышалъ о прізд Венафра, что-то мучительно сдавило ему грудь, и онъ вовсе не чувствовалъ себя расположеннымъ защищать его.

XIV.

Выйдя изъ вагона на станціи Монтальто, Венафра не нашелъ экипажа. Конечно, ему было не совсмъ пріятно такое невниманіе, но вроятно найдутся объяснительныя причины. Въ San Fermin, должно быть, много очень гостей, можетъ быть даже вс ухали на дальнюю охоту и нтъ свободныхъ лошадей. Не всегда это можно ставить въ вину владльцу замка, особенно, если дло идетъ между старыми друзьями. Между мужчинами вообще не принято церемониться. Это длаетъ разв только тотъ, кто заискиваетъ въ комъ-нибудь, а вдь Венафра не герцогъ, не король, не знаменитый дипломатъ, чего же ему обижаться?

Онъ взялъ свой чемоданъ и пошелъ пшкомъ. Но, пройдя нсколько шаговъ, не безъ удовольствія увидлъ ожидавшую его коляску. Этотъ экипажъ былъ посланъ по настоянію донны Граціаны.

— Если бы сеньоръ Венафра не предупредилъ насъ о своемъ прізд, то можно бы было никого не посылать къ нему на встрчу. Но онъ написалъ о дн и час вызда, и мы не можемъ оказать ему такое невниманіе. Осталось или закрыть передъ нимъ дверь или ужь принять любезно — noblesse oblige. И къ тому же, Филиппо, разъ у насъ есть пріемы, мы должны быть готовы принимать съ одинаковымъ радушіемъ какъ пріятныхъ, такъ и непріятныхъ гостей.

— Да, это правда, согласился донъ Филиппо.— Но съ этимъ я положительно не могу быть любезнымъ.

— Но что вы противъ него имете?

— Я знаю что противъ него имю. И, откровенно говоря, онъ мн до крайности антипатиченъ.

При этихъ словахъ донна Граціана подняла голову, какъ длала это, когда не хотла понимать того, что ей непріятно.

— Въ сущности онъ несимпатиченъ, сказала она, видя, что донъ Филиппо не отвчаетъ на ея нмой вопросъ. Но не вы ли сами, Филиппо, пригласили его къ намъ въ домъ два года тому назадъ. Что такое случилось между вами и Венафра, что вмсто дружбы вы почувствовали къ нему антипатію и что вмсто обычнаго гостепріимства въ замк ди Меццатерра вы готовы сдлать ему холодный пріемъ?

Донъ Филиппо отвернулся, ничего не отвчая. Очень часто жена своими разспросами ловила его врасплохъ.

— Вы можете не хать, если хотите, продолжала между тмъ Граціана, — но необходимо послать коляску, хотя бы для того, чтобы избжать толковъ станціонной прислуги.

Донъ Филиппо сдлалъ сердитый жестъ, изъ котораго маркиза Граціана поняла, что она осталась побдительницей. Слдствіемъ этого разговора былъ экипажъ, посланный за Венафра, и новому гостю не пришлось идти пшкомъ цлыхъ два часа, съ чемоданомъ въ рук.

Чельзо Венафра, который былъ такой же графъ, какъ донъ Филиппо китайскій императоръ, пріхалъ наконецъ въ San Fermin. Владлецъ замка не встртилъ его у дверей, и ни одинъ изъ гостей также не двинулся ему на встрчу и не провелъ его къ донн Граціан. Но маркиза была свтская женщина и не нуждалась въ ихъ помощи. Она спустилась съ лстницы вмст съ донной Элизой, какъ только услышала вдали шумъ экипажа, и встртила вновь прибывшаго гостя. Этимъ Венафра всегда везетъ на свт!

Но тмъ не мене холодность пріема была замчена Венафра, несмотря на любезныя улыбки донны Граціаны. Это отсутствіе мужчинъ и особенно владльца замка, громкій голосъ котораго долеталъ до него сквозь открытыя окна, — было подозрительно.

Каждый человкъ всегда чувствуетъ, какъ его принимаютъ въ томъ или другомъ дом. Онъ сейчасъ пойметъ, желанный ли онъ гость или нежеланный. Всегда найдется кто-нибудь, кто хочетъ смягчить ему этотъ жесткій пріемъ. Но если первая встрча была холодна, то нельзя доврять любезнымъ фразамъ.

Чельзо Венафра тотчасъ же замтилъ впечатлніе, произведенное имъ на всхъ его неожиданнымъ визитомъ. Но вдь это не въ первый разъ, что онъ прізжалъ въ San Fermin безъ приглашенія. Разв не всегда замокъ ди Меццатерра былъ убжищемъ праздныхъ людей? Правда, Венафра довольно давно не былъ здсь. Но это служитъ только доказательствомъ того, что енъ можетъ наверстать потерянное время.

Слуга провелъ Венафра въ предназначенную ему комнату, и черезъ полчаса онъ спустился въ залу, гд собрались остальные гости, но дона Филиппо не было между ними. При гостяхъ донна Граціана удвоила свою любезность съ Венафра, какъ бы желая вознаградить его этимъ за ихъ сухость и отсутствіе хозяина дома.

Когда Асканіо Марини подалъ руку Венафра, онъ черезъ силу заставилъ себя улыбнуться. А Венафра былъ очень удивленъ, заставъ здсь своего друга, Марини carissimo.

— Какъ, вы здсь! сказалъ онъ ему, едва они остались вдвоемъ.

— Да, уже нсколько дней, отвтилъ Асканіо какимъ-то таинственнымъ тономъ.

— Да, я понимаю, сказалъ Венафра, подмигнувъ. Простите, донъ Асканіо, что я сразу не догадался объ этомъ.

Въ эту минуту Асканіо Марини вспомнилъ о сеньор Монталенти, которая уже не разъ помогала ему въ подобныхъ случаяхъ.

— Вы поймете… сказалъ онъ тмъ же тономъ.

— Ну, конечно, отвтилъ Венафра, — и вы наврно проводите донну Элизу въ Римъ?

— По всей вроятности, сказалъ Марини.— И честь и удовольствіе.

— А она все также красива, per Вассо! воскликнулъ Венафра. Мн кажется, что она красиве, чмъ когда-либо. Удивительно, какъ любовь краситъ женщинъ!

Асканіо не счелъ нужнымъ продолжать этотъ разговоръ. Венафра думалъ, что этимъ объясняется присутствіе Марини въ San Fermin.

Длать пріятное женщинамъ крайне необходимо во многихъ случаяхъ жизни, но есть положенія, въ которыхъ необходимо ухаживать за мужчинами, особенно если они ревнивы. Донъ

Филиппо вернулся домой поздно вечеромъ. Венафра пошелъ, къ нему на встрчу съ заискивающей улыбкой и съ видомъ человка, который, подходя къ бшеной собак, боится, что она его укуситъ.

— А, это вы! проговорилъ донъ Филиппо, даже не взглянувъ на него, и тяжело опустился въ массивное кресло.

Онъ даже не спросилъ его, благополучно ли онъ дохалъ, на томъ же ли мст стоитъ Римъ, словомъ, не сказалъ ему ничего. Хорошо еще, что онъ не крикнулъ: ‘Вы мн надоли!’ Пріемъ могъ бы быть боле теплымъ, но могъ и не быть. Венафра удовольствовался и этимъ, и когда слуга доложилъ, что ужинъ поданъ, маркиза Граціана взяла его подъ руку и направилась съ нимъ въ столовую. Но мсто около хозяйки дома было занято старымъ маркизомъ Рипафратта, и Венафра ждалъ, когда она укажетъ ему, гд ссть.

Ужинъ шелъ необыкновенно вяло. Донъ Филиппо, сидвшій по правую сторону жены, говорилъ очень мало, а Асканіо, сидвшій рядомъ съ нимъ, еще меньше. Гости, какъ бы заразившись мрачностью хозяина дома, едва перекидывались нсколькими словами съ донной Граціаной. Словомъ, вс были не въ дух. Маркизъ ди Рипафратта, замтивъ это отсутствіе оживленія, приписалъ это надвигавшемуся дождю. Странно было видть, какъ эти люди, въ теченіе нсколькихъ недль прожившіе вмст, могли разговаривать только о погод.

Но это натянутое положеніе не могло длиться вчно. Надо было какъ-нибудь провести вечеръ. Если бы не было предъидущаго разговора между Граціаной и дономъ Филиппо, то онъ по обыкновенію улизнулъ бы изъ дому, но теперь онъ ршился остаться. Вс прошли въ бильярдную и въ то время, какъ об сеньоры вполголоса разговаривали въ углу, мужчины стали играть на бильярд.

Тмъ не мене, очевидно, между гостями составлялся заговоръ противъ Венафра, что было замтно изъ перешептыванья, прекращавшагося съ его приближеніемъ. Эти пожилые мужчины были похожи на школьниковъ, готовящихся выкинуть штуку надъ новичкомъ. Донъ Филиппо удалился на полчаса и,вернувшись, сказалъ гостямъ какое-то таинственное слово, которое стало переходить изъ устъ въ уста.

Венафра былъ убитъ, разумется, въ бильярдной игр, и сталъ разговаривать съ синьорами. Онъ видлъ и понималъ, что что-то готовится, но не зналъ, что именно, и ршилъ не обращать на это вниманія.

По окончаніи бильярдной партіи, донъ Филиппо объявилъ гостямъ большую новость.

— Сеньоры, я только-что говорилъ съ лсничимъ. Сегодня вечеромъ онъ видлъ цлую стаю бекасовъ. Завтра утромъ мы отправимся на охоту.

— Какъ, весной? Это странно! воскликнулъ князь Юрьевскій.

— Что жъ тутъ страннаго, Юрьевскій? спросилъ маркизъ ди Меццатерра.— Это они пролетаютъ на обратномъ пути. Вы новичекъ въ нашихъ охотахъ и не знаете привычекъ бекасовъ.

— Нтъ, я знаю, отвтилъ князь Юрьевскій.— Бекасы первую часть лта проводятъ въ лсахъ средней Европы, затмъ партіями летятъ къ Средиземному морю. Первые вылетаютъ въ сентябр и изъ Швейцаріи въ половин этого мсяца попадаютъ въ Италію.

— Дйствительно, они прилетаютъ въ Ломбардію ко дню святаго Михаила, сказалъ донъ Филиппо, — и появляются у насъ только въ октябр. А въ феврал и март они снова перелетаютъ черезъ море, забираютъ товарищей, отставшихъ въ Сициліи, Калабріи и другихъ мстахъ, и летятъ дальше. Конечно, они нсколько утомлены этимъ далекимъ путешествіемъ, но сохраняютъ вкусъ.

— Уступаю вамъ, донъ Филиппо, отвтилъ князь Юрьевскій.— Въ которомъ же часу мы должны собраться?

— Я совтовалъ бы уже быть на мст въ четыре часа утра, если никто ничего не иметъ противъ этого. Вы отправитесь съ нами, Марини?

— Для компаніи, да, отвтилъ Асканіо.— Вдь вы знаете, что я плохо вижу.

— Да, я помню, вы отличились на охот за кабанами. А вы отправитесь, Венафра?

— Непремнно, отвтилъ тотъ, — это будетъ мой первый дебютъ.

Донн Граціан показалось, что ея мужъ помирился съ присутствіемъ Венафра, и это ее очень обрадовало. Значитъ, все устраивается какъ нельзя лучше. Бдный Венафра не будетъ уже искать общества обихъ сеньоръ, а он будутъ избавлены отъ старанія загладить нелюбезность дона Филиппо.

Донна Граціана, конечно, не подетъ на охоту. Она въ душ была очень благодарна Элиз за то, что присутствіе этой гостьи избавляетъ ее отъ необходимости принимать участіе въ охот, которую она когда-то такъ любила. А бдный проповдникъ Асканіо долженъ былъ непремнно отправиться, чтобы доставить удовольствіе маркизу ди Меццатерра. Но онъ нашелъ прекрасный предлогъ доказать имъ свою безполезность.

— Я совсмъ не охотникъ, сказалъ онъ, но съ удовольствіемъ отправлюсь съ охотниками. Это превосходный случай полюбоваться лсомъ и поразмять ноги.

Этихъ доводовъ достаточно, чтобы охладить охотниковъ къ присутствію посторонняго наблюдателя.

На другой день Граціана провела утро довольно пріятно въ обществ донны Элизы. Она показывала ей садъ, паркъ, птичій дворъ съ роскошными фазанами и индйками. Он много говорили объ Асканіо. Донна Граціана желала заставить свою подругу высказаться, и та откровенно призналась ей, что между ней и Асканіо нтъ ничего инаго, кром простой дружбы. А маркиза призналась въ свою очередь, что между имъ и ей нтъ ровно ничего. Такимъ образомъ, он об были довольны другъ другомъ. Конечно, Граціана не сказала ей всего. Напримръ, она скрыла отъ донны Элизы, что Асканіо признался ей въ любви и просилъ позволить ему любить ее идеально.

Охотники не возвращались до одиннадцати часовъ, а вернувшись разсказали, что видли бекасовъ, и даже князь Юрьевскій убдился въ этомъ. Но, что же это за бекасы! Они такъ стары, что падаютъ прежде, чмъ собаки успютъ залаять. Нкоторые изъ нихъ показывались изъ лсу совсмъ не съ той стороны, откуда ихъ можно было ожидать. Словомъ, это не живые, а поддльные бекасы. Венафра понялъ измну и, оставивъ бекасовъ, пустился за зайцами. Но онъ былъ встрченъ дружнымъ взрывомъ хохота. Князь Юрьевскій только держался за бока, баронъ де-Сали уперся о заборъ сада и заливался такимъ гомерическимъ хохотомъ, что у него дрожали вс внутренности, донъ Филиппо смялся громко и раскатисто. Словомъ, смялись вс, не исключая и Венафра, бывшаго причиной этого смха.

Но что же случилось? Онъ счастливо попалъ на слдъ зайца, который притаился подъ кустомъ. Эти маленькіе хитрецы иногда длаютъ такъ, хотя въ такомъ положеніи имъ нтъ спасенія. Венафра это видлъ и выстрлилъ въ упоръ въ зайца. Бдное созданье покатилось подъ горку, не успвъ даже вскрикнуть. Собака бросилась за нимъ, схватила его въ зубы, но тотчасъ же выпустила. Венафра былъ до крайности удивленъ. Почему это собака отвернулась отъ зайца съ какимъ-то отвращеніемъ? Венафра взялъ зайца, причемъ руки его не запачкались кровью, убитое животное было необыкновенно легко и внутри его шуршала солома. Это былъ поддльный заяцъ! Можно себ представить лицо охотника въ эту минуту и хохотъ сбжавшихся на выстрлъ товарищей.

Охота этимъ и кончилась, вс попадали на траву отъ взрывовъ неудержимаго хохота, смялись, вернувшись въ замокъ, смялись въ саду, разсказывая это сеньорамъ, и никакъ не могли перестать смяться. Венафра уже успокоился и только улыбался концами губъ. Наконецъ, онъ философски сказалъ маркиз:

— Я поплатился за мой дебютъ. Но, въ общемъ, смхъ очень полезенъ для организма.

Но охотники San Fermin разошлись во-всю. Аппетитъ приходитъ за дой, и за одной шуткой слдовала другая. Князь Юрьевскій съ особеннымъ удареніемъ называлъ Венафра графомъ. Венафра, очевидно, страдалъ каждый разъ, какъ повторялся этотъ титулъ, и вмст съ нимъ страдала маркиза Граціана. Она бросала на дона Филиппо негодующіе взгляды, замчая, что онъ своими улыбками одобряетъ шутки гостей.

Это мученіе длилось весь день и даже слдующій. Но на третій день посл охоты на бекасовъ была назначена охота на кабановъ. Неужели они придумаютъ новую шутку? Маркиза Граціана пожелала раздлить опасность, грозившую гостю и объявила при всхъ:

— Мы, женщины, не подемъ съ вами, потому что Элиза не любитъ охоты. Но для того, чтобы она сохранила хорошее воспоминаніе о San Fermin, надо доставить ей удовольствіе. Кто-нибудь изъ васъ, сеньоры, долженъ отказаться отъ охоты на кабановъ и отправиться съ нами къ развалинамъ монастыря. Я выбираю сеньора Марини, какъ одного изъ самыхъ слабыхъ охотниковъ, сеньора Венафра и маркиза ди-Рипафратта, если онъ не боится соскучиться въ нашемъ обществ.

Старый маркизъ отвтилъ любезнымъ поклономъ на это приглашеніе. Донъ Филиппо и остальные охотники не выразили особаго огорченія по поводу отсутствія графа Венафра. Очевидно, Граціана ошиблась на этотъ разъ, и никакая злая шутка не грозила Венафра. Но, какъ бы то ни было, она высказала свое желаніе, и выбранные ею мужчины должны были сопровождать ее.

Въ этотъ вечеръ, уходя въ свою комнату, Венафра сказалъ Асканіо:

— Меня здсь положительно вс преслдуютъ.

— Не вс, отвтилъ Асканіо,— маркиза вамъ протежируетъ.

— Ахъ, да! Донна Граціана очень не глупая женщина и понимаетъ, что шутки ея мужа переходятъ всякія границы.

Асканіо хотлъ спросить:— Зачмъ же вы пріхали? И хотлъ даже прибавить: — Зачмъ же вы остаетесь здсь? Но счелъ за лучшее ничего не отвтить.

На другое утро, два часа спустя, посл того какъ охотники ухали въ лсъ, сеньоры, въ сопровожденіи своихъ кавалеровъ, отправились въ коляск къ развалинамъ монастыря. Донна Элиза сла съ правой стороны, какъ подобаетъ гость, донна Граціана рядомъ съ нею. Коляска повернулась такъ, что маркизу ди Рипафратта пришлось ссть напротивъ маркизы Граціаны, а противъ сеньоры Монталенти мсто осталось еще не занятымъ.

Тогда Асканіо и Венафра не ршались, какъ имъ поступить. Асканіо, какъ младшій, предложилъ мсто Венафра, но тотъ шепнулъ ему на ухо:

— Садитесь вы. Донна Элиза никогда не проститъ мн этого.

И онъ спокойно услся рядомъ съ кучеромъ. Асканіо пожалъ плечами и слъ противъ сеньоры Монталенти. Венафра на этотъ разъ былъ очень любезенъ, даже маркиза Граціана была удивлена этимъ.

XV.

Развалины стариннаго монастыря, находившіяся въ нсколькихъ ль отъ San Fermin, были необыкновенно живописны. Пріхавъ на мсто, Граціана и ея гости стали разсматривать ихъ со всхъ сторонъ.

— О чемъ вы думаете? спросила Граціана Асканіо, встртя его въ одномъ изъ длинныхъ корридоровъ.

— Я? спросилъ онъ и вздрогнулъ, какъ бы пробудясь отъ сна.— О, мн о многомъ надо подумать, сеньора! Мн грустно, и эти мста наводятъ на меня еще большую грусть.

— Вы правы, но эта грусть иметъ какой-то религіозный характеръ. Не каждый уметъ ее чувствовать. Даже такой древній аристократъ, какъ маркизъ ди Рипафратта, находитъ, что гораздо лучше было бы, уничтоживъ эти развалины, разбить на ихъ мст фруктовый садъ. Элиза, урожденная графиня и поэтесса въ душ, думаетъ, что эти развалины созданы для того, чтобы вдохновляясь ими писать оды. Мысли Элизы, по крайней мр, граціозны.

— А что думаетъ Венафра?

— Онъ находитъ, что он годятся только для того, чтобы въ тни ихъ укрыться отъ лтняго зноя.

— Вотъ какъ! прошепталъ Асканіо.

— А вы замтили,— продолжала Граціана,— какъ вс напали на бднаго Венафра эти дни? Надюсь, что хоть вы относитесь къ нему снисходительно.

— Конечно, сеньора, отвтилъ молодой человкъ.

— Ну, вотъ я очень рада. Они такъ отвратительно держали себя, что были минуты, когда я, женщина, готова была выцарапать имъ глаза. Особенно онъ возмущалъ меня.

— Кто это онъ?

— Донъ Филиппо, зачинщикъ всхъ этихъ шутокъ. Но это, конечно, понятно.

Жгучее любопытство закипло въ душ Асканіо, онъ спросилъ маркизу, стараясь удержать рукой сильное біеніе своего сердца.

— И вы поняли?

— Да, и я отвчу вамъ французской поговоркой: Cherchez la femme.

— О!

— Именно. Я могу говорить съ вами съ полной откровенностью. Мы вдь друзья, сеньоръ Асканіо. Мы установили между собою дружескій союзъ, которому вы между прочимъ не совсмъ охотно подчиняетесь, не такъ ли?

— Вы знаете это лучше меня, сеньора, со вздохомъ произнесъ онъ.

— Подождите, настанетъ и для васъ счастливая минута, отвтила Граціана.— Настанетъ минута, когда выбудете полны только самой искренней дружбы ко мн. А если и не настанетъ, то вдь мы не будемъ объ этомъ плакать, прибавила она съ улыбкой.— Главное то, что мы можемъ откровенно говорить. Мн было бы очень тяжело, еслибъ я не могла высказаться кому-нибудь. Сеньоръ Венафра бывалъ здсь раньше и даже еще въ прошломъ году пользовался радушнымъ пріемомъ. Но вдругъ, донъ Филиппо началъ на него коситься. Когда гость ухалъ, то онъ вздохнулъ съ такимъ облегченіемъ, какъ будто цлая гора скатилась у него съ плечъ, и закричалъ: ‘Я не хочу, я не хочу больше его видть!’

— Ревность, проговорилъ Асканіо, весь поблднвъ и не смя поднять глазъ на свою собесдницу.

— Совершенно врно. И знаете къ кому ревнуетъ?

— Къ вамъ.

— Что вы! Маркизъ ди Меццатерра никого никогда не ревнуетъ къ своей жен,— отвтила Граціана съ невыразимымъ презрніемъ.— Ревнуютъ къ тому, кого любятъ, а я не пользуюсь любовью маркиза. У всякаго свой вкусъ. Онъ ревнуетъ къ той женщин, которую вы уже знаете, потому что видли ее.

— А вы не ревнуете? спросилъ Асканіо.

— Я? Съ какой стати? Вы меня плохо знаете, Марини, и приписываете мн то, на что я вовсе не способна, Я вошла въ жизнь сквозь золотыя двери,— иронически произнесла она,— вс говорили мн, что я очень красива и до того повторяли это на вс лады, что мн даже надоло слушать. Я вышла замужъ за человка, котораго совсмъ не знала, я тотчасъ же поняла, что наши сердца заперты другъ для друга. Я могла бы много разсказать по этому поводу, но есть, вещи, о которыхъ трудно говорить. Донъ Филиппо таковъ, каковъ есть. Вы его знаете теперь — это просто дурно воспитанный человкъ. Когда онъ встрчаетъ людей возвышенне, чмъ онъ самъ, они кажутся ему скучны. Такъ же онъ смотритъ и на жену. Онъ не отрицаетъ, что я красива, но эта красота не въ его вкус. Онъ любитъ вульгарную красоту и не позволяетъ восхищаться ей никому другому. Сеньоръ Венафра, кажется, провинился въ этомъ. Онъ сталъ слишкомъ часто ходить въ табачную лавочку и увлекся Теодорой, быть можетъ, даже взаимно. Теперь вы понимаете?

Асканіо сразу простилъ Венафра его пріздъ въ San Fermin. Такъ, значитъ, Венафра обладаетъ тмъ же вульгарнымъ вкусомъ, что и донъ Филиппо? Вотъ какъ! И это открытіе необыкновенно обрадовало Асканіо.

Въ это время остальные трое спутниковъ подошли къ нимъ, и разговоръ Асканіо и Граціаны принялъ другое направленіе.

Когда они вернулись въ замокъ, то нашли всхъ охотниковъ въ сбор. На площадк лежало нсколько кабановъ, какъ трофеи побды. Венафра думалъ, что на него опять посыпятся насмшки. Но въ этотъ день вс держали себя очень скромно, и даже его никто не назвалъ графомъ. Онъ вздохнулъ съ облегченіемъ, въ надежд, что наконецъ-то его оставятъ въ поко. Съ другой стороны онъ самъ нсколько сторонился гостей и передъ обдомъ разговаривалъ съ Асканіо Марини.

— Они удачно охотились,— сказалъ онъ Асканіо,— и вполн довольны.

— Кстати объ охот,— припомнилъ Асканіо, — въ вашъ послдній визитъ въ San Fermin не сдлали ли вы какого-нибудь большаго промаха, охотясь въ поляхъ маркиза ди Меццатерра?

Венафра насторожился и, не безъ подозрнія, взглянулъ на своего собесдника.

— Признавайтесь! продолжалъ Асканіо.— Что-за скрытность съ другомъ.

— Вы хотите заставить меня высказаться,— сказалъ Венафра сдержанно,— но вдь я уже какъ-то разъ говорилъ вамъ, что все это неправда.

Этотъ отвтъ кольнулъ въ самое сердце Асканіо, и ему невольно припомнился ужинъ у Спильмана.

— Я говорю не объ этомъ,— отвтилъ онъ.— Я знаю, что тутъ ничего не было. Я говорю о деревн, а не о замк. Я говорю о нкоей Теодор.

— Откуда вы это знаете?— съ изумленіемъ спросилъ Венафра.

— Я ничего не знаю, я только подозрваю кое-какія слабости маркиза. Я заключаю, что одинъ вашъ взглядъ на эту красавицу могъ навлечь на васъ немилость маркиза.

— А! Съ вами случилось то же самое?

— Нтъ, но я кое-что слышалъ отъ этихъ сеньоровъ. Я посл нкоторой холодности со стороны дона Филиппа уже не рискнулъ больше идти за сигарами въ лавочку San Fermin.

— И поздравляю васъ съ этимъ! сказалъ Венафра.— Вы поступили умне меня. Но я, говоря откровенно, попался въ это совсмъ не желая. Эта Теодора сама влюбилась въ меня. Я сказалъ съ нею не больше двухъ-трехъ словъ, а она воспылала ко мн, да вдь какъ серьезно! Я васъ спрашиваю, что во мн такого интереснаго?

Асканіо и самъ себя спрашивалъ объ этомъ, но не умлъ отвтить, между тмъ тотъ продолжалъ.

— Денегъ у меня нтъ. Если я не бденъ, то и не богатъ. Вмсто всякаго состоянія мои родные оставили мн только хорошіе примры. Наша семья была замшана въ разныхъ политическихъ агитаціяхъ, и вс имнія были конфискованы. Я живу на скромную ренту съ приданаго моей матери. Жить можно, но, конечно, не широко. Хорошъ бы я былъ, еслибы навязалъ себ на шею этотъ монументъ въ вид жены. Конечно, она красива, этого я не отрицаю, но если красива за десятерыхъ, то честолюбива за сто. Я, разумется, много чего наобщалъ ей, но тутъ же уложилъ мой чемоданъ и убрался по-добру по-здорову. Вы понимаете теперь, что донъ Филиппо не можетъ мн простить, что она предпочла меня ему.— Судите сами, донъ Асканіо carissimo, стоитъ ли изъ-за этого ссориться двумъ друзьямъ? У меня правило никогда не ссориться изъ-за женщинъ.

Подобное заключеніе такъ не понравилось Асканіо, что онъ едва удержался, чтобы не высказать это. Да, Венафра былъ вполн достоинъ честолюбивыхъ притязаній вульгарной Теодоры. На долю каждой Теодоры долженъ былъ бы достаться подобный Венафра.

Между тмъ Асканіо сталъ думать о томъ, что причина ссоры между дономъ Филиппо и Венафра можетъ быть и справедлива, но что это не все. И онъ предположилъ, что Граціана узнала всю эту исторію изъ устъ самого Венафра. Какъ же иначе могла узнать Граціана о ревности дона Филиппо? Не самъ же онъ будетъ поврять жен такія вещи? Это сомнніе безконечно мучило Асканіо.

XVI.

Вс гости были необыкновенно веселы, донъ Филиппо веселе всхъ. Охота была такъ удачна, что пріятно о ней вспомнить. Венафра также чувствовалъ себя хорошо, надясь, что хотя этотъ день пройдетъ безъ насмшекъ и злыхъ шутокъ. Граціана хоть и не была въ хорошемъ расположеніи духа, но какъ хозяйка дома старалась казаться веселой. Только одинъ Асканіо былъ грустенъ.

— Что-за охота, что-за охота!— восклицалъ безпрестанно баронъ де-Сали.— Заставили же насъ помучиться эти кабаны! Мы пережили ужасную минуту. Князя Юрьевскаго чуть не разорвалъ кабанъ. Еслибы ловкая рука дона Филиппо не пустила въ голову животнаго мткой пули, то князю Юрьевскому несдобровать бы.

Охотники положительно торжествовали.

— Напрасно я съ вами не отправилась, сказала Граціана, вслушиваясь въ этотъ оживленный разговоръ.

Это восклицаніе маркизы какъ ножомъ кольнуло Асканіо. Влюбленный приписываетъ себ каждое слово любимой женщины.

— Я предлагаю тостъ за здоровье счастливаго побдителя,— воодушевляясь, сказалъ Венафра и всталъ съ бокаломъ, въ рук.

— Я также, — присоединился къ нему виконтъ де-Рунэ,— тмъ боле, что донъ Филиппо обязанъ побдой не лошади, а, своему личному хладнокровію.

Венафра былъ очень радъ, что его поддержали. Донъ Филиппо потянулся къ нему⁷ со своимъ стаканомъ, ну, значитъ, все забыто. Когда человкъ доволенъ собой, онъ всегда великодушенъ, и на этотъ разъ великодушію дона Филиппо нельзя было не доврять.

Стали пить кофе, и сеньоры уже хотли встать изъ-за стола,когда въ комнату вошелъ слуга съ серебрянымъ подносомъ.

— Что это? спросилъ его маркизъ ди Меццатерра.

— Телеграмма со станціи, эччеленца,— отвтилъ слуга.

— Посмотримъ, что такое случилось, сказалъ донъ Филиппо и уже протянулъ руку.

— Это сеньору графу,— сказалъ слуга, указывая на Венафра.

— А, графу Венафра! воскликнулъ маркизъ.— Въ такомъ случа передайте ему.

Венафра былъ нсколько смущенъ. Телеграмма ему въ San Fermin! Какъ это могло быть? Узжая изъ Рима, онъ никому не сказалъ, что детъ сюда. Онъ сказалъ бы, еслибъ халъ въ Парижъ, въ Лондонъ, въ Вну, въ Берлинъ, на свиданіе съ королемъ Гумбертомъ… но стоитъ ли говорить объ отъзд въ San Fermin?

— Мн? пробормоталъ онъ, когда слуга подошелъ къ нему.

Необходимо было взять этотъ таинственный пакетъ. Чельзо Венафра взялъ его и бросилъ на окружающихъ взглядъ, какъ-бы выпытывающій ея содержаніе. Но никто не смотрлъ на него. Телеграмма или письмо касаются только того, кому они адресованы.

— Вы позволите, сеньора? сказалъ онъ, обращаясь къ донн Граціан.

— Телеграмма всегда распечатывается тотчасъ же, сказала она.— Вы можете быть какъ дома.

Венафра поблагодарилъ и распечаталъ телеграмму. Донъ Филиппо сталъ оживленно разговаривать съ товарищами, и повидимому никто не обратилъ вниманія на этотъ эпизодъ. Но внимательный наблюдатель замтилъ бы, что охотники искоса поглядываютъ на Венафра. Любопытство! Ты средняго рода, но, право, это грамматическая ошибка.

Венафра открылъ телеграмму и сталъ читать. При начал чтенія онъ задрожалъ, при конц поблднлъ, какъ мертвецъ.

— Что такое? съ такой внимательностью спросила донна Граціана, что это снова кольнуло въ сердце Асканіо.

— Это…. Маркиза…. это….— въ смущеніи проговорилъ Венафра — одно извстіе…. Я долженъ ухать…. и очень скоро.

— Какое-нибудь важное извстіе? ршился спросить донъ Филиппо.

— Да, важное, очень важное, — отвтилъ Венафра, съ трудомъ сдерживая свое волненіе.— И кто-то мн за него отвтитъ!

— Какъ, разв вамъ сдлали какую-нибудь непріятность?— воскликнулъ донъ Филиппо.

Маркиза Граціана сочла нужнымъ отбросить вс церемоніи. Развернутая телеграмма лежала около нея на стол. Она взяла ее и прочла. По мр того, какъ она читала, лицо ея блднло все боле и боле. Она не вернула телеграммы своему сосду, а конвульсивно сжавъ ее въ рук, встала. За нею инстинктивно поднялось все общество.

— Д, узжайте, сеньоръ Чельзо,— сказала она такъ любезно и мягко, какъ только умла говорить.— Это лучшее что вы можете сдлать. Очевидно, вамъ мстятъ,— прибавила она.

— Именно мстятъ,— прошепталъ Венафра.— И совсмъ незаслуженно. Я никому не сдлалъ ничего дурнаго.

Онъ говорилъ это такъ искренно, что приходилось ему вритъ. Сцена эта была тяжела не только для него и маркизы Граціаны, но и. для всхъ гостей, не знавшихъ содержанія телеграммы. Вполн естественно было бы, если бы кто спросилъ объ этомъ, но никто этого не сдлалъ. Граціана окинула инквизиторскимъ взглядомъ всхъ, начиная съ графа Варанелло и кончая дономъ Филиппо ди Меццатерра.

Вс стояли неподвижно, ожидая, когда донна Граціана и сеньора Монталенти уйдутъ изъ столовой. Всмъ хотлось выйти на свжій воздухъ.

— Отправляйтесь укладываться, сказала Граціана, повернувшись къ Венафра. А я пойду распоряжусь на счетъ экипажа. Прощайте, сеньоръ Чельзо, пишите.

Венафра удалился въ свою комнату, а донна Граціана, сразу сдлавшись серьезной, взяла подъ руку свою подругу и направилась къ террас. Донъ Филиппо, поощряемый краснорчивыми взглядами Варанелло, ршился спросить, въ чемъ дло?

— Можно узнать, что такое случилось? спросилъ донъ Филиппо жену.— Вы, какъ довренное лицо, прибавилъ онъ, указывая на телеграмму, находившуюся въ рук Граціаны,— могли бы дать намъ разъясненіе по этому поводу.

Граціана подняла свои сердитые глаза и пристально взглянула на дона Филиппо. Онъ не выдержалъ ея взгляда. А она все смотрла на него, желая наказать его за фразу ‘довренное лицо’.

— Прочтите, если вы ее еще не знаете,— сказала она, подавая телеграмму.

— Что же я могу знать? пробормоталъ донъ Филиппо, оскорбленный этимъ намекомъ.— Разв я телеграфистъ?

Это была самозащита, а не нападеніе, и Граціана не отвтила даже жестомъ. Донъ Филицпо прочелъ телеграмму. Затмъ онъ вернулъ ее и произнесъ съ ироніей:

— Чортъ побери. У сеньора графа Венафра есть замокъ! Честное благородное слово, никогда не слышалъ ничего подобнаго!

И онъ пошелъ въ слдъ за товарищами, которые, воспользовавшись его разговоромъ съ маркизой, уже спускались въ садъ.

Граціана стояла и молча смотрла въ слдъ дону Филиппо. Наконецъ она обернулась и увидла около себя виконта де-Рунэ.

— Вы джентльменъ, виконтъ,— сказала она.— Я надюсь, что хоть вы по крайней мр возмущены этимъ поступкомъ съ Венафра.

Де-Рунэ съ минуту колебался, но затмъ отвтилъ:

— Маркиза, меня огорчаетъ все, что смущаетъ общество, я тмъ мене могу быть спокойнымъ, видя васъ огорченной.

Это была не боле какъ красивая фраза. Но разв виконтъ де-Рунэ долженъ вступаться между мужемъ и женой? Разв онъ можетъ оправдывать одного изъ своихъ гостепріимныхъ хозяевъ и обвинять другаго? Граціана поняла это и знакомъ показала виконту, что онъ можетъ слдовать за остальными. Очевидно, де-Рунэ знаетъ больше, чмъ высказываетъ. Нельзя было сомнваться, что телеграмма эта дло рукъ дона Филиппо, хоть она и пришла изъ Рима. Онъ могъ послать кого-нибудь въ Римъ, чтобы телеграмму дали оттуда.

Граціана стала искать глазами Асканіо Марини, но его не было на террас.

— Не видала ли ты сеньора Марини? спросила она донну Элизу.

— Онъ былъ здсь недавно и затмъ поднялся по лстниц въ слдъ за Венафра,— отвтила Элиза. Но, можно узнать, въ чемъ дло?

— Конечно, сказала Граціана. Прочти, и ты все узнаешь.

Донна Элиза развернула въ свою очередь таинственный листокъ и стала читать.

‘Графу Чельзо Венафра, Монтальто, San Fermin.

‘Я искалъ васъ въ Рим. Ваше присутствіе необходимо. Непоправимое несчастіе. Замокъ Венафра охваченъ пламенемъ, едва успли спасти старинные, фамильные портреты. Вся роскошная обстановка сгорла. Жду вашего немедленнаго прізда’.

‘Рафаэль’.

— Господи!— воскликнула Элиза, блдня — и это правда?

— Въ томъ-то и дло, что неправда,— отвтила донна Граціана. Лучше настоящее несчастіе, чмъ подобная насмшка. Пойдемъ, Элиза, распорядимся на счетъ отъзда.

И вмст съ Элизой, поэтическая голова которой не совсмъ еще вникла въ настоящую суть дла, донна Граціана направилась къ конюшнямъ отъискивать кучера.

Донъ Филиппо и его товарищи гуляли по саду. Вблизи замка они еще сдерживались, но, выйдя на отдаленныя дорожки, разразились хохотомъ.

— Нтъ, я не могу больше! сказалъ баронъ де-Сали.— Не понимаю, какъ я досидлъ за столомъ. Ахъ, какъ вы хорошо придумали, донъ Филиппо, это просто геніальная мысль!

— Да, но довольно смлая, вставилъ виконтъ де-Рунэ.

— Полноте, полноте, крикнулъ маркизъ Меццатерра.— Съ такимъ навязчивымъ человкомъ, какъ онъ, иначе ничего не подлаешь. Онъ мн страшно надолъ. И, кром того, увряю васъ, де-Рунэ, онъ привыкъ къ этому. Года три тому назадъ въ Моден его вытолкали за дверь еще съ гораздо большимъ шумомъ.

— Какимъ же это образомъ? спросилъ де-Рунэ.

— Самымъ классическимъ или, врне сказать, римскимъ образомъ. Его напугали привидніями.

— Привидніями?

— Именно. Венафра хвастунъ, страшный хвастунъ. Нтъ вещи, которой бы онъ не видлъ, ни опасности, которой бы онъ не избжалъ. Заговорили о духахъ, а онъ не вритъ въ духовъ. Онъ разсказывалъ, какъ однажды провелъ ночь одинъ въ замк, гд являлась какая-то блая дама. Когда она появилась, онъ не испугался и пригласилъ ее даже посидть съ нимъ, при чемъ она скрылась. Ему не поврили и хотли сдлать испытаніе. Вечеромъ, когда онъ легъ въ постель и уже началъ дремать, въ комнат раздался вздохъ. Бдняжка задрожалъ, вздохъ превратился въ стоны, и какія-то невидимыя руки стали сдергивать съ него простыню. Наконецъ, стулья и комоды задвигались въ темнот, и вдругъ въ корридор за его дверью раздался страшный шумъ. Онъ соскочилъ съ постеливъ одной рубашк и увидлъ передъ собой цлую группу духовъ, изо всхъ силъ стучавшихъ ложками въ кухонныя кострюли. Съ перепугу онъ не усплъ ничего разсмотрть и выхалъ изъ дому рано утромъ.

— Мн кажется, я слышу звукъ колесъ, сказалъ князь Юрьевскій.— Это, должно быть, вашъ гость отправляется на станцію.

Вс стали смотрть сквозь втви деревъ. У крыльца остановилась коляска. Минуту спустя вышелъ Венафра, а за нимъ слуга съ чемоданомъ въ рукахъ. Свъ въ экипажъ, Венафра кивнулъ кучеру головой, и лошади тронули. Асканіо Марини вышелъ на крыльцо проводить Венафра.

Гд же въ это время были об сеньоры? Милые шутники увидли ихъ наконецъ въ глубин сада, и маркизъ ли Рипафратта пошелъ къ нимъ на встрчу.

Граціана была очень недовольна всмъ случившимся. Гнвъ и негодованіе такъ и виднлись на ея лиц. Когда до нея долетлъ шумъ отъзжающаго экипажа, она вздохнула съ облегченіемъ. Наконецъ-то Венафра ухалъ. Лучше было ему ухать, чмъ подвергаться всмъ этимъ насмшкамъ.

Асканіо послдовалъ за Венафра въ его комнату. Венафра, казалось, и не замтилъ, что онъ идетъ за нимъ. Онъ тотчасъ же бросился къ своему чемодану, открылъ его и въ безпорядк сталъ вынимать изъ комода и шкафа свое платье и блье, такъ аккуратно разложенное имъ три дня тому назадъ. Жалко было смотрть на него. Уложившись, Венафра обернулся, думая, что за нимъ стоитъ слуга, но увидлъ Марини.

— Можно узнать, что случилось? спросилъ Асканіо, ничего не понимавшій во всемъ происшедшемъ.

— Что случилось? Что случилось! И вы меня спрашиваете объ этомъ? Но я отомщу за этотъ срамъ! Клянусь Богомъ, что кто-то поплатится мн за это своей кровью!

— Срамъ?! воскликнулъ Марини.— Въ чемъ же онъ состоитъ, не могу ли я узнать?

— Но разв вы не знаете? Какъ вы можете не знать этого, когда вс эти шалопаи прекрасно знаютъ! Замокъ Венафра охваченъ пламенемъ! Я вамъ задамъ замокъ Венафра! Я вамъ задамъ это пламя! Я не обладаю ни замками, ни имніемъ, но умю при случа всадить пулю въ лобъ на разстояніи сорока шаговъ. А это поважнй будетъ какихъ-нибудь замковъ. Поняли? Ну, такъ и передайте всмъ вашимъ друзьямъ, пусть они имютъ это въ виду вс безъ исключенія.

— Даже и я?

— Даже и вы! Почему я сталъ бы отличать васъ отъ другихъ! Меня оскорбили, меня жестоко оскорбили этой телеграммой, извщающей о пожар замка, которымъ я не имю счастія владть. А кто владетъ имъ, тотъ мн и поплатится за это.

— Послушайте, Венафра, сказалъ Асканіо.— Это фанфаронство, не достойное кабальеро. Вы сами не знаете, что говорите.

— Какъ не знаю? А вотъ увидите, знаю я или нтъ, когда я отвчу на эту обиду моими выстрлами! кричалъ вн себя Венафра.— Какъ только я вернусь въ Римъ, я отъищу секундантовъ и немедленно пошлю вызовъ всмъ вамъ.

— Зачмъ же всмъ, сказалъ Асканіо,— достаточно и одного. Такъ какъ вы на меня перваго излили вашу злобу, то позвольте мн принять вашъ вызовъ. Я принимаю на себя эту шутку или оскорбленіе, которое вамъ сдлали.

— Вы! снова крикнулъ Венафра.— Впрочемъ, почему же и не вы? Кто знаетъ, продолжалъ онъ, пристально взглянувъ на того: быть можетъ, вы виновны въ этомъ боле, чмъ кто-либо.

— Довольно, Венафра! перебилъ его Марини, блдня.— Лишніе разговоры тутъ неумстны. Я долженъ еще пробыть здсь нсколько дней, но будьте уврены, что я не замедлю вернуться въ Римъ и дать вамъ желанное удовлетвореніе.

— Прекрасно! отвтилъ Венафра, сразу охладвая.

Въ это время въ дверяхъ появился слуга.

— Коляска подана, эччеленца, сказалъ онъ.

— Прекрасно! повторилъ Венафра. Возьмите этотъ чемоданъ, Сказавъ это, онъ вышелъ въ корридоръ и затмъ на террасу, даже не поклонившись Марини. Только уже сидя въ коляск, онъ сдлалъ ему легкій знакъ головою, какъ бы желая сказать: прекрасно!

— Ну, и прекрасно, подумалъ Марини, когда коляска, увозившая Чельзо Венафра, исчезла за поворотомъ.— Ты мн заплатишь такимъ образомъ за твои любовныя удачи. Говорилъ ли ты мн правду въ тотъ вечеръ или лгалъ? Кто знаетъ? Когда же я узнаю это! Никогда, по всей вроятности! Но я жажду твоей крови, хвастунъ. Я очень радъ этому представившемуся случаю. Такъ по крайней мр никто не можетъ ничего подозрвать. О, какъ я несчастливъ! Эта женщина не любитъ меня и никогда не полюбитъ, а я принужденъ играть въ дружбу. Хорошо, Венафра, хорошо! Я очень благодаренъ дону Филиппо за его шутку.

Размышляя такимъ образомъ, Асканіо спустился въ садъ. Лицо его было блдно, но спокойно. Граціана издали увидла его и, оставивъ донну Элизу съ маркизомъ ли Рипафратта, пошла къ нему на встрчу.

— Онъ ухалъ? спросила она.

— Ухалъ, холодно отвтилъ Асканіо.

— Мн показалось, что онъ очень взволнованъ.

— Да, онъ даже взбшенъ.

— И не безъ основанія. Онъ вамъ разсказывалъ вроятно?

— Да, отчасти. Въ телеграмм, по всей вроятности, заключается какая-нибудь злая шутка.

— Именно,— сказала Граціана.— Вотъ телеграмма, прочтите ее.

Асканіо прочелъ. Дйствительно, шутка была не изъ особенно пріятныхъ, но онъ находилъ, что донна Граціана приписываетъ ей уже слишкомъ большое значеніе.

— Да,— отвтилъ онъ, возвращая ей телеграмму.— А такъ какъ нтъ никакого замка Венафра….

— Вы также знаете это? спросила Граціана.

— Что онъ ровно ничего не иметъ? Конечно, знаю. Но я никогда не позволилъ бы себ смяться ни надъ бдными въ матерьяльномъ отношеніи, ни надъ нищими духомъ.

— Это хорошее чувство, но оно выражено слишкомъ холодно, замтила маркиза.— Я не такъ спокойна.

— Сеньора,— сказалъ Асканіо, уколотый ея замчаніемъ.— Къ чему я буду горячиться? Я не судья въ этомъ дл. Я даже не знаю, кто авторъ этой грубой шутки.

— А я это прекрасно знаю, сказала Граціана, все еще волнуясь.— Это донъ Филиппо! Я готова держать пари. Сеньоръ Венафра наврное потребуетъ удовлетворенія, Не правда ли?

— По всей вроятности.

— Но этого нельзя ждать, надо предложить ему это удовлетвореніе или извиниться передъ нимъ.

Асканіо съ минуту помолчалъ. Мысль просить извиненія у Венафра не пришла ему даже въ голову. Онъ жаждалъ вовсе не такого удовлетворенія.

— Если донъ Филиппо виноватъ,— сказалъ онъ наконецъ,— то я не думаю, чтобы легко было уговорить его сдлать это.

Очевидно и Граціана не находила это легкимъ.

— Какъ грустно,— сказала она,— какъ грустно жить среди такихъ людей! Помните, сеньоръ Асканіо, что я вамъ сегодня говорила на развалинахъ. Есть вещи, о которыхъ трудно говорить.— Вы теперь видли нкоторыя черты характера человка, съ которымъ я соединена на всю жизнь.

— Да, прошепталъ Асканіо.

Но ему тяжело было продолжать этотъ разговоръ. Онъ страдалъ, невыносимо страдалъ, и ему хотлось въ эту минуту хать по дорог въ Монтальто, чтобы убжать отъ этой женщины, защищающей Венафра.

XVII.

Этотъ день, начавшійся такъ хорошо и продолжавшійся такъ плохо, грозилъ окончиться еще хуже. Вс чувствовали себя какъ-то стсненно. Понадобилось все искусство донны Элизы, чтобы кое-какъ въ теченіе вечера поддерживать разговоръ. Старый маркизъ ди Рипафратта доказалъ въ данномъ случа, что если онъ и противникъ живописныхъ руинъ, то все-таки можетъ иногда быть полезенъ обществу.

Гости играли на бильярд. Граціана, сидя задумчиво въ своемъ уголк зала, слушала Элизу съ легкой улыбкой на губахъ. Асканіо, блдный и молчаливый, былъ тутъ же. Онъ то прислушивался къ разговору, то смотрлъ на бильярдную игру, то глядлъ на Граціану, но каждый разъ опускалъ глаза,когда замчалъ, что она на него смотритъ. Донъ Филиппо отсутствовалъ: онъ скрылся въ этотъ вечеръ ране обыкновеннаго.

Донна Граціана незамтно вышла изъ комнаты. Вернувшись черезъ полчаса, она шепнула что-то на ухо Элиз, и он об ушли изъ залы. Асканіо оставалось смотрть только на игру. Когда сеньоры наконецъ вернулись, часы въ бильярдной показывали уже одиннадцать, пора было расходиться по своимъ комнатамъ. Вс ждали этой минуты съ очевиднымъ удовольствіемъ.

Маркиза ди Меццатерра, прощаясь съ Асканіо, крпко пожала ему руку.

— Мой добрый другъ, произнесла она тихо, но такимъ нжнымъ голосомъ, что Асканіо замеръ отъ счастія.

И въ этомъ крпкомъ пожатіи руки было что-то особенное, что-то такое, чего она не ршалась высказать словами.

Спускаясь съ лстницы по дорог въ свою комнату, Асканіо чувствовалъ, какъ рука его трепетала отъ этого пожатія и сердце замирало отъ ласковыхъ словъ. Но онъ не понималъ причины ни того, ни другаго. Его послдній разговоръ съ Граціаной былъ такъ холоденъ. Что же такое случилось? Асканіо ничего не понималъ.

Комната его помщалась въ глубин корридора верхняго этажа. Это былъ скоре будуаръ женщины, чмъ спальня мужчины. Маркиза Граціана сама выбрала для него это уютное гнздышко. Асканіо чувствовалъ себя очень хорошо въ этой комнат, тмъ боле, это она была значительно отдалена отъ помщенія другихъ гостей.

Вс приглашенные помщались въ другомъ крыл замка, у каждаго изъ нихъ была отдльная комната и отдльный слуга. Кром того въ ихъ распоряженіи была большая общая зала съ бильярдомъ и карточными столами. Если они не хотли спать, то могли заниматься чмъ угодно.

Войдя съ свою комнату, Асканіо и не подумалъ ложиться. Онъ не усталъ и ему не хотлось спать. Воспоминаніе объ этомъ странномъ дн разгоняло сонъ, а прощаніе съ Граціаной заставило забыть всякую усталость. Онъ подошелъ къ окну, открылъ его и оперся о подоконникъ. Окно выходило въ паркъ за замкомъ, и открывавшійся пейзажъ скрашивался яснымъ свтомъ луны, бросавшей тнь на дорожки. Асканіо задумался среди этой ночной тишины. Какъ грустна его жизнь съ этой безнадежной любовью въ душ! Эта женщина думаетъ только о Чельзо Венафра, она страдаетъ изъ-за отъзда этого противнаго фанфарона и болтуна. Конечно, съ нимъ съиграли плохую шутку, но разв онъ не заслужилъ ея? И, наконецъ, почему она принимаетъ все это такъ близко къ сердцу?

Въ то время, какъ онъ, опершись на подоконникъ, волновался этими грустными мыслями, онъ замтилъ внизу дв тни, медленно двигавшіяся къ замку. Сначала онъ не обратилъ на нихъ вниманія, а потомъ заинтересовался. Кто бы это такой могъ быть? Въ этотъ часъ ночи и въ такомъ уединенномъ мст могли пробираться только воры или влюбленные. И Асканіо, любовь котораго была безнадежна, подумалъ о ворахъ. Живетъ ли кто-нибудь съ этой стороны въ нижнемъ этаж замка? Вроятно, да, по крайней мр, слуги. Но можно было пробраться черезъ окно парадныхъ комнатъ и обворовать домъ.

Пока онъ такъ думалъ, тни все двигались къ замку. Онъ сталъ вглядываться внимательне. Не былъ, ли одинъ изъ нихъ донъ Филиппо? Да, именно это донъ Филиппо возвращался изъ деревни. Но кто же эта другая тнь, опирающаяся на его руку? Ужь не Теодора ли? Асканіо видлъ эту женщину всего одинъ разъ въ жизни, но ея фигура на всегда запечатллась въ его памяти. Да, это дйствительно Теодора. Она подняла голову, и онъ узналъ ее при лунномъ свт. Но какъ! Маркизъ ди Меццатерра ведетъ Теодору подъ одну кровлю съ своей женой. Но что же въ этомъ страннаго? Донъ Филиппо способенъ поступить еще хуже. А въ сущности какое дло до всего этого Асканіо? Онъ просто заинтересовался этимъ ночнымъ появленіемъ. Что-то новое произошло въ отношеніяхъ этихъ двухъ влюбленныхъ. Неужели донъ Филиппо согласился быть любимымъ за деньги? Какъ бы то ни было, но онъ счастливъ. Это видно изъ этой ночной прогулки съ Теодорой. Онъ вознаграждаетъ себя теперь за обиду, сдланную сегодня жен. А онъ, конечно, обидлъ ее, оскорбивъ Венафра. И при этой мысли сердце Асканіо Марини сжалось еще болзненне.

Влюбленные прошли черезъ освщенную площадку и скрылись въ тни замка. Асканіо показалось, что до него долетлъ звукъ отпираемаго замка. Они вошли, увренные, что никто ихъ не видлъ.

Асканіо Марини еще не оставилъ своей обсерваторіи, когда ему вновь послышался легкій шумъ шаговъ на дорожк. Онъ выдвинулся еще дальше, и ему показалось, что онъ видитъ какую-то тнь, которая вышла съ правой стороны, между тмъ какъ дв первыя скрылись съ лвой. Очевидно, между этими двумя появленіями не было ничего общаго. Асканіо слдилъ глазами за этой темной фигурой. Она остановилась и, легкими шагами пройдя площадку, скрылась въ тни деревъ. Господи, это настоящая ночь привидній! Быть можетъ, это слуга, ищущій также любовныхъ приключеній? И посл этого будутъ уврять, что ночь дана для сна и для отдыха господъ и слугъ.

Въ сущности, Асканіо пора было ложиться спать, но онъ былъ слишкомъ взволнованъ всмъ видннымъ, а главное — воспоминаніемъ о Венафра. Маркизу онъ также переставалъ понимать. Что значитъ сожалніе объ одномъ и нжное рукопожатіе другому?

Какой-то странный звукъ въ корридор привлекъ его вниманіе. Что такое еще случилось? Ему показалось, что кто-то нечаянно тронулъ рукою дверь или наткнулся на что-то въ темнот. Онъ прислушался, но все было тихо. Врно онъ ошибся, въ тишин ночи всякій звукъ раздается особенно сильно, быть можетъ, это скрипнулъ полъ или треснулъ шкафъ. Но нтъ, это что-то иное. Минуту спустя, Асканіо показалось, что онъ слышитъ какъ-будто шелестъ платья или точно кто-то идетъ, придерживаясь рукою о стну. Не было сомннія, что кто-то есть въ корридор. Асканіо отворилъ дверь своей комнаты, и его лампа бросила, въ корридоръ цлую полосу свта.

‘Если кто-нибудь есть, то онъ убжитъ’, подумалъ онъ, входя въ эту полосу свта.

Дйствительно, кто-то тутъ былъ, но не убжалъ. На встрчу ему изъ темноты послышались легкіе шаги.

Асканіо прижался къ стн, не вря своимъ глазамъ.

— Вы, сеньора! воскликнулъ онъ.

— Да, я, прошепталъ мягкій голосъ.— Пріютите меня, добрый кабальеро.

Асканіо задрожалъ, онъ не зналъ, что длать, не зналъ, что сказать.

— Вы боитесь? произнесла между тмъ Граціана, входя въ его комнату.

— Я? Нтъ, сеньора! Но я не спокоенъ, признаюсь, я не спокоенъ за васъ…

— Не бойтесь за меня, сказала Граціана.

— Да, но ныншней ночью разгуливаетъ не мало тней.

— Ахъ, да! Я также видла и гораздо ближе, чмъ вы. Не правда ли — довольно странный мужъ и не мене странная жена, которая изъ-за подобнаго человка не спитъ по ночамъ?

— Но какимъ образомъ вы могли напасть на ихъ слдъ?

Граціана съ минуту молчала, какъ бы застигнутая врасплохъ этимъ вопросомъ.

— Мн надо было видть маркиза ди Меццатерра, чтобы поговорить съ нимъ о сегодняшней недостойной комедіи. Онъ еще не вернулся въ замокъ. Наконецъ, я отправилась къ нему въ комнату. Мн пришлось проходить черезъ нсколько залъ, когда, вдругъ, до меня долетлъ звукъ отпираемой двери и чьихъ-то шаговъ. Я едва успла спрятаться за драпировку. Донъ Филиппо зажегъ спичку, и я увидла его спутницу.

— Какъ я изъ окна при свт луны,— сказалъ Асканіо.— Странное совпаденіе!

— Да, отвтила Граціана.— Но предоставимъ счастливцевъ ихъ счастію. Вы, бдный Асканіо, не пользуетесь имъ.

— Нтъ, проговорилъ онъ, вздохнувъ.

— И вы не правы,— сказала Граціана и, видя, что Асканіо не предлагаетъ ей стула, опустилась на диванъ.— Посмотримъ, чего вамъ недостаетъ?

— Вашей любви, вы это знаете. Зачмъ вы заставляете меня это говорить? Почему вы меня не любите, Граціана?

— Любить васъ,— сказала она,— это было бы большое несчастіе для насъ обоихъ. Любовь — страданіе.

— Страданіе! воскликнулъ Асканіо.— Почему вы знаете?

— Я знаю, потому что… Но я бы не хотла этого говорить и даже не должна.

— Скажите, если это грустная вещь, то мн будетъ еще тяжеле не знать ея.

— Ну, хорошо, отвтила Граціана.— Потому что я также… люблю васъ.

— Ахъ! крикнулъ Асканіо и поднесъ руки къ сердцу, какъ бы для того, чтобы удержать его біеніе.

— Да, я васъ люблю, повторила Граціана.— Что же вы думали, Асканіо? Вы предполагали, что такая безчувственная женщина, какъ я, не можетъ полюбить васъ, что она способна только на дружбу? Я васъ люблю. Да, я васъ люблю и пришла сказать вамъ это. Если это можетъ васъ утшить, то будьте уврены въ моемъ чувств къ вамъ. А теперь — прибавила она вдругъ, вставая,— а теперь я уйду.

— Такъ? прошепталъ Асканіо.

— Нтъ, не такъ,— отвтила Граціана,— а вотъ какъ…

И, повернувшись къ нему, она нжно взглянула ему въ глаза нелегка вытянула губы.— ‘Берегитесь’,— сказалъ онъ ей однажды при подобныхъ обстоятельствахъ.

И теперь случилось то, что онъ тогда предсказывалъ. Онъ сжалъ прелестную женщину въ своихъ могучихъ объятіяхъ, ихъ губы слились въ медленномъ, страстномъ поцлу. Граціана опомнилась первая и отклонилась отъ него.

— Теперь довольно,— сказала она.— Я отдала теб мою душу. Это мой первый поцлуй,— прибавила она.— Ты чувствовалъ это?

— Да,— въ волненіи отвтилъ Асканіо.— Но не уходи, останься немного,— умолялъ онъ.— Клянусь теб, любовь моя, что ты будешь здсь королевой, а я твоимъ послушнымъ, смиреннымъ рабомъ. Неужели теб страшно теперь?

— Ахъ, нтъ, отвтила она, прочтя въ его глазахъ нмую мольбу.

Она сла на прежнее мсто. Асканіо расположился у ея ногъ.

— Ну, послушаемъ, сказала она ласково, что же ты мн хочешь сказать?

— Мн очень хотлось бы знать,— началъ Асканіо, впадая въ ея тонъ,— почему это вчера кто-то былъ такъ сердитъ.

— Какъ!— воскликнула Граціана.— Ты не понимаешь? Тебя не сердитъ несправедливость? Не возмущаетъ грубость? Венафра гость, и не мой, а его, во всякомъ случа такой же его пріятель, какъ и вс остальные. Для меня лично вс равны. Еслибы оскорбили кого-нибудь другаго, а не Венафра, я точно такъ же возмутилась бы. Я только разъ въ жизни сдлала предпочтеніе одному человку, и то онъ бгалъ отъ меня, какъ отъ какого-то чудовища… Ахъ, ты!— сказала она и любовно потрепала его по голов.— Но теперь ты мой? Правда? Добрый, деликатный, храбрый, ты мой?

Асканіо стало совстно, что она такъ хвалитъ его. Вдь въ сущности она такъ мало его знаетъ.

— Сколько хорошаго видишь ты во мн,— произнесъ онъ.— Ничего этого во мн нтъ.

— Все есть, и я не позволю теб отрицать это,— сказала Граціана.— Я также глубоко тебя понимаю, какъ мою собственную душу, даже лучше, потому что я не изучаю движенія моего сердца, но изучаю вс твои поступки.

И, приподнявъ обими руками голову Асканіо, она поцловала его въ лобъ. Онъ не выдержалъ и снова обнялъ ее.

— Останься… прошепталъ онъ ей на ухо.

— Нтъ,— сказала она нжнымъ, но ршительнымъ голосомъ.— Я не хочу, ради тебя.

— Ради меня! съ удивленіемъ произнесъ онъ.

— Да, мой дорогой, у тебя есть и отрицательныя качества. Ты подозрителенъ. Сегодня, завтра или когда бы то ни было, теб придетъ въ голову мысль, что я пришла сюда изъ мести… ему. Не отнкивайся, я тебя знаю. Но ты не долженъ сомнваться во мн. Я твоя, я это чувствую, и ты долженъ это чувствовать. А теперь ложись спать.

Асканіо не ршался ее удерживать.

— Я тебя провожу,— сказалъ онъ.

— Нтъ, я пойду одна. Ты заблудишься, возвращаясь. Я знаю дорогу. Оставайся здсь и будь покоенъ за меня. Прощай. До завтра.

Они обмнялись горячимъ, медленнымъ поцлуемъ, показавшимся слишкомъ короткимъ Асканіо. Она пошла по корридору легкой походкой, а онъ все слдилъ за нею, пока она не стала спускаться съ лстницы. Наконецъ, шаги замолкли. Асканіо еще постоялъ нсколько минутъ, но все было тихо, очевидно, Граціана уже была въ своей комнат.

Онъ вернулся въ свою. Какъ уютно показалось ему теперь это гнздышко! Птичка улетла, но все здсь еще полно ею. Онъ уснулъ счастливый, и всю ночь Граціана снилась ему.

XVIII.

Асканіо Марини былъ совсмъ опьяненъ своимъ счастіемъ. Онъ забылъ вс прежнія волненія, улыбался и людямъ, и небу, и земл, словомъ — все видлъ въ розовомъ цвт.

Донъ Филиппо съ своей стороны былъ счастливъ не мене, чмъ онъ. Граціана, посл послдняго объясненія, оставила его въ поко. Эта ночь имла для многихъ большое значеніе. Конечно, счастіе дона Филиппо было куплено довольно дорогою цною: за ея нжныя улыбки онъ заплатилъ ей именнымъ векселемъ… Это нсколько оригинальная манера любви, но кто же обезпечитъ Теодору, какъ не маркизъ ди Меццатерра? Красота, особенно увядающая, ищетъ блеска, а для этого ей необходимы дорогіе костюмы и брильянты, понятно, что все это можно пріобрсти только съ помощью денегъ.

Теперь донъ Филиппо еще не понималъ всей отвтственности векселя. Его ни чуть не смущала эта сдлка. Какой капитанъ погнушается цною золота завладть недоступной крпостью и такимъ образомъ сохранить свое войско? И маркизъ весело расхаживалъ по комнатамъ и дружественне, чмъ прежде, относился къ Марини. Граціана не мшала ему, и онъ не желалъ мшать Граціан. Что же касается Венафра, то если маркиза забыла о немъ, то съ какой стати будетъ думать о немъ донъ Филиппо? И, вспоминая свою злую шутку, онъ говорилъ себ:

— Ба! Люди, подобные Венафра, не сердятся! Эти паразиты нашихъ домовъ глотаютъ вс оскорбленія вмст съ нашими страсбургскими пирогами и бургундскимъ виномъ.

Донна Граціана не могла постоянно быть съ Асканіо. Ея обязанности, какъ хозяйки дома, брали у нея не мало времени. Она выбирала минутку, близко подходила къ нему и шептала ему: ‘Я тебя люблю!’ И эта короткая, тайкомъ сказанная фраза, наполняла его невыразимымъ счастіемъ. Онъ прожилъ три такихъ счастливыхъ дня, что они промелькнули для него, какъ одинъ часъ.

Но прошло три дня, и онъ сталъ задумываться. Образъ Венафра пришелъ ему на мысль, но не потому, что онъ вспомнилъ прежнія подозрнія, а потому, что общалъ дать удовлетвореніе этому человку. Онъ долженъ былъ это сдлать, но для этого надо было ухать очень скоро, не позже, какъ дня черезъ два. Иначе тотъ можетъ подумать, что онъ раскаялся и даже боится его. Мысль объ этомъ была первой черной точкой на ясномъ горизонт Асканіо. Надо было поговорить съ Граціаной, найти подходящій предлогъ для отъзда въ Римъ. Но какіе же предлоги покажутся ей уважительными? Разв для отъзда любимаго человка женщина можетъ найти извинительныя причины? Остается сказать ей правду, но Асканіо считалъ невозможнымъ сдлать это.

Въ этотъ день, къ счастію или къ несчастію, сенаторъ Монталенти пріхалъ за своей женой. Онъ могъ остаться въ San Fermin только отъ позда до позда, такъ какъ его вызвали дловой телеграммой. А такъ какъ донн Элиз осталось пробыть въ замк всего дня два, то удобне всего имъ хать вмст, чтобы не доставлять маркизамъ лишнихъ хлопотъ. Асканіо хотлъ также ухать, такъ какъ разговоръ зашелъ о дорог, то онъ воспользовался этимъ случаемъ и заговорилъ съ донной Граціаной отъ отъзд.

— Нтъ, останься, сказала она.— Я хочу, чтобъ ты остался. Мн еще столько надо сказать теб! Когда Элиза удетъ, мы будемъ свободне.

Асканіо остался, но въ тотъ же день написалъ Венафра слдующее письмо:

‘Сеньоръ mio!

‘Я надялся отправиться сегодня въ Римъ вмст съ одной сеньорой, но за ней пріхалъ ея мужъ, и мн пришлось остаться. Во всякомъ случа я выду, самое большее, дня черезъ три или четыре. Несмотря на это, я считаю себя въ вашемъ распоряженіи, и достаточно будетъ телеграммы, посланной кмъ-нибудь изъ нашихъ общихъ друзей, чтобы я немедленно выхалъ’.

‘Асканіо Марини’.

Отославъ это письмо, онъ пересталъ думать объ этомъ дл, начинавшемъ ему надодать. А между тмъ съ отъздомъ Монталенти Граціана дйствительно была свободне. На этотъ разъ она совсмъ неискренно увряла донну Элизу, что сожалетъ о ея преждевременномъ отъзд. Любовь всегда эгоистична.

На другой же день Граціана назначила большую прогулку верхомъ. Ея бдный Маргутъ совсмъ застоялся за время, пока гостила Элиза.

— демте къ развалинамъ монастыря, — предложила она.

— демте! согласился Асканіо.

И они, веселые и радостные, помчались въ галопъ.

— Будешь ли ты всегда любить меня, Асканіо?— спрашивала она его время отъ времени.— Кто знаетъ, что готовитъ, намъ будущее?.. Цыганка предсказала мн… но нтъ, я не хочу думать объ этомъ. Еслибы даже мн и суждено было умереть отъ любви, то пусть! Я умру какъ въ волшебномъ, очарованномъ сн, умру, счастливая тмъ, что любима. Какъ сладко умирать, зная, что есть человкъ, въ сердц котораго твой образъ будетъ жить безконечно… И потомъ эта тайна, связывающая насъ, иметъ также невыразимую прелесть. Мн кажется, что свобода и безопасность убиваютъ любовь, усыпляютъ ее. А теперь мы можемъ только тайкомъ обмниваться нашими взглядами, мы должны строго хранить нашу тайну. Вдь правда, по саго?

И, казалось, деревья любовно заглядывали въ ихъ счастливыя лица, солнышко ласково улыбалось имъ, и вся природа нашептывала псни любви.

— На этихъ дняхъ я долженъ буду ухать! съ грустью вздохнулъ Асканіо.

— Зачмъ? спрашивала Граціана.— Для чего? Ты здсь никому не мшаешь, никто тебя не выживаетъ отсюда. Я хороша знаю дона Филиппо. Онъ видитъ, что ты очень внимателенъ ко мн, и въ душ вроятно радъ, что ты здсь, такъ какъ это избавляетъ его отъ угрызеній совсти. Я думаю даже, что онъ и не испытываетъ этихъ угрызеній потому, что находитъ, что пребываніе въ нашемъ дом такого скучнаго человка, какъ ты, освобождаетъ его отъ всякихъ церемоній.

И она ласково улыбалась. Но эти доводы не убждали Асканіо. Онъ хотлъ ухать и вернуться чрезъ нсколько дней.

— Я сошлюсь на дла, требующія моего присутствія въ Рим, говорилъ онъ Граціан, и покажу этимъ, что я не ухаживаю за тобой. Если онъ пригласитъ меня провести съ вами остатокъ лта и если ты повторишь мн это въ его присутствіи, то я вернусь чрезъ два-три дня. Позволь мн поступить такъ,я знаю, что я говорю.

— Нтъ, я не позволю поступить теб такъ, и ты не знаешь, что говоришь. Ты хочешь убжать отъ меня, измнникъ.

— О! вскричалъ онъ, это такая несправедливость, за которую ты должна поплатиться.

И онъ схватилъ ее въ свои объятія.

Въ тотъ же день, какъ Асканіо сдлалъ вторую неудачную попытку ухать, донна Граціана получила письмо, очень обрадовавшее ее.

— Ахъ, произнесла она, вся сіяя радостію, я получила письмо отъ Элизы. Какъ я счастлива! Я ужь боялась, что мн грозитъ что-то ужасное.

— Почему? спросилъ Асканіо, невольно вздрогнувъ.

— Ахъ, я сама не знаю, что говорю! Что можетъ грозить мн? Но люди говорятъ, что когда человкъ слишкомъ счастливъ, онъ всегда боится какого-нибудь несчастія. И дйствительно, прибавила она улыбаясь,— посл полнаго счастія, нельзя ожидать чего-нибудь лучшаго.

Асканіо подумалъ, что и ему также можетъ быть письмо отъ Венафра. Онъ заране предупредилъ слугу, посланнаго на почту, чтобы тотъ вручилъ ему письмо съ глазу на глазъ. Въ первую свободную минуту онъ пошелъ въ свою комнату и не обманулся въ своихъ ожиданіяхъ: слуга подалъ ему письмо отъ Чельзо Венафра. Онъ нервно разорвалъ конвертъ и сталъ читать:

‘Дорогой донъ Асканіо!’

‘Простите мою медленность. Письмо, которое я вамъ пишу, я собирался написать до полученія вашего. Неожиданный отъздъ въ деревню, не по причин горящихъ замковъ, а по болзни одного изъ старыхъ родственниковъ, помшалъ мн исполнить мой долгъ. Вы были очень любезны, вызвавшись удовлетворить мое оскорбленное самолюбіе, но не вы оскорбили меня, дорогой другъ. Вы забыли, что не разъ избавляли меня отъ матеріальныхъ затрудненій, за что я и сохраню вчную признательность къ вамъ. Слдовательно, удовлетвореніе, которое вы предлагали мн, не иметъ мста, такъ какъ я вашъ должникъ. Благодарю васъ, но не принимаю его’.

‘Что же касается человка, оскорбившаго меня, то, помня о добромъ прошломъ, я прощаю ему его дурное настоящее. Я предпочту, чтобы меня считали трусомъ, чмъ скрестить шпагу съ подобнымъ человкомъ. Искренно извиняюсь передъ вами, если я въ тотъ памятный вечеръ, въ раздраженіи, сказалъ что-нибудь лишнее. Желаю вамъ наслаждаться вашей молодостью и быть счастливымъ. Вашъ благодарный Чельзо Венафра’.

Асканіо Марини торопливо пробжалъ глазами это письмо. Въ первую минуту онъ вздохнулъ съ облегченіемъ. Слава Богу, ему можно остаться! Когда онъ прочелъ его во второй разъ, онъ разсердился. Какой однако негодяй этотъ Венафра. Донъ Филиппо былъ правъ. Но чмъ же онъ, Асканіо, лучше Венафра? Граціана называетъ его деликатнымъ, скромнымъ, храбрымъ… Онъ почему-то остановился на этомъ эпитет. Ужь не подозрваетъ ли что-нибудь Граціана? Но какимъ образомъ? Кто-нибудь долженъ былъ ее предупредить. Но, кто же? Можетъ быть, тотъ же слуга, который вошелъ тогда въ комнату за чемоданомъ и наврное слышалъ ихъ крупный разговоръ. Да, это очень можетъ быть.

И Асканіо припомнилъ, что въ тотъ вечеръ донна Граціана почти не показывалась въ бильярдной, а заперлась въ своей комнат съ донной Элизой. Въ тотъ же вечеръ она, неизвстно почему, пришла къ нему въ комнату и была такъ ласкова съ нимъ. Но откуда эта неожиданная перемна?

А теперь почему этотъ Венафра пишетъ ему это извинительное письмо? И Асканіо снова прочелъ его, обдумывая каждую фразу. Онъ находилъ ихъ странными, туманными. ‘Помня о добромъ прошломъ, я прощаю ему дурное настоящее’… ‘Наслаждайтесь вашей молодостью и будьте счастливы’. Что онъ хотлъ этимъ сказать? Ужь не это ли: ‘Я любилъ жену и долженъ простить мужу’… ‘Доброе прошлое’? Ну, конечно, счастливое прошлое. Венафра не ршился написать это, но оно понятно само собою. ‘Наслаждайтесь вашей молодостью’… это значитъ: ‘Наслаждайтесь въ вашу очередь. Прежде счастіе было на моей сторон, а теперь на вашей, такъ пользуйтесь имъ’.

Ахъ, эти строки жгли руки Асканіо! Онъ хотлъ ухать, ухать сейчасъ же.. И это было бы самое лучшее. Но онъ не могъ этого сдлать: его позвали обдать.

Что это былъ за обдъ! Вс веселы, а онъ… Ему съ трудомъ удалось скрыть свое волненіе, и этотъ обдъ показался безконечно долгимъ. Асканіо машинально отвчалъ на предлагаемые ему вопросы, машинально лъ. А между тмъ, вс были веселы, а маркиза веселе всхъ. Она лгала, скрывая свою тайну, почему же ей не лгать и по другой причин? Почему не лгать во всемъ? На что только не способно сердце женщины! Любятъ только въ пятнадцать, въ четырнадцать, въ двнадцать лтъ. Мущины врятъ имъ, а затмъ, вдругъ, узнаютъ, что есть прежній поклонникъ, что другой былъ и исчезъ раньше васъ, что другой шепталъ слова любви, и его слушали. Да, это обыкновенная исторія и тмъ хуже для Асканіо, что онъ слишкомъ поздно понялъ это. Съ какой стати Венафра будетъ лгать? Нтъ, сомнніе слишкомъ тяжело, лучше все узнать сразу!

Обдавшіе не замтили его волненія. Когда многіе разговариваютъ, то молчаніе одного проходитъ безслдно, и ему не придаютъ особаго значенія. Но въ голов этого одного, страдающаго человка, вс эти разговоры и веселыя шутки отдаются, какъ удары молота. Какъ только кончился обдъ, Асканіо ршилъ, что ему необходимо выйти въ садъ освжиться и хоть чмъ-нибудь разсять мучительныя мысли.

— Что съ тобой?— тихо спросила его Граціана, выходя подъ руку съ нимъ изъ столовой.

— Ничего,— отвтилъ онъ.— Маленькая мигрень.

Не время и не мсто было для откровеннаго разговора. Но Граціана замтила, что онъ самъ не свой, и хотла знать причину его волненія. Она не поврила въ мигрень.

Вс вышли, по обыкновенію, пройтись по саду. Мущины шли рядомъ съ маркизой, надодая ей своими остротами. Граціана принуждена была всхъ выслушивать и всмъ отвчать. Время отъ времени она взглядывала на Асканіо, которымъ завладлъ донъ Филиппо, разсказывая ему какое-то охотничье приключеніе. Пока Асканіо былъ въ рукахъ дона Филиппо, она могла быть покойна и шутить съ гостями. Рано или поздно маркизъ выпуститъ своего плнника и уйдетъ въ деревню.

Но, какъ нарочно, въ этотъ вечеръ донъ Филиппо не уходилъ и не выпускалъ руки Асканіо. Очевидно, мигрень не очень безпокоила его, потому что онъ слушалъ маркиза съ видимымъ вниманіемъ и даже громко смялся. Граціана нашла, что въ воздух становится довольно сыро, и пожелала вернуться домой. Гости послдовали за ней, а донъ Филиппо все не выпускалъ руки Асканіо. Охотничье приключеніе окончилось, и теперь начался разсказъ о скачкахъ. Казалось, вечерняя сырость придала краснорчіе маркизу, а внимательный слушатель заставилъ его позабыть даже красавицу Теодору.

Все общество направилось въ бильярдную залу, но почему-то никому не хотлось играть. А маркизъ ди Меццатерра положительно не собирался въ этотъ вечеръ выходить изъ дому. Неужели онъ уже утомился своимъ безплоднымъ ухаживаньемъ въ табачной лавочк? Не можетъ быть! Наконецъ, взглянувъ на часы, онъ воскликнулъ:

— Чортъ побери! Какъ скоро прошло время! Уже пять минутъ десятаго.

И, повернувшись на каблукахъ, онъ вышелъ въ переднюю, взялъ шляпу и ушелъ. За нимъ хотлъ уйти и Асканіо Марини, но Граціана ршилась остановить его.

— Подождите,— сказала она ему,— выйдемъ вмст.

Асканіо послушно остановился, онъ не могъ поступить иначе. Минуту спустя она поднялась съ мста, гости начали играть на бильярд, а Граціана, подойдя къ Асканіо, сказала ему коротко:

— Пойдемте, пройдемтесь немного.

Асканіо послдовалъ за ней. Спустившись съ лстницы, она взяла его руку.

— У васъ прошла мигрень? спросила она.

— Не совсмъ, но это пустяки. Скоро пройдетъ.

— Будемъ надяться,— произнесла она.— Когда я видла тебя такимъ взволнованнымъ за обдомъ, я испугалась, не случилось ли чего-нибудь съ тобою.

— Какъ? Ты подумала это? Но ты видишь, что я спокоенъ? Я даже веселъ, очень веселъ.

— Да мн показалось, что ты былъ съ маркизомъ. Ты такъ смялся.

— Онъ мн разсказывалъ разныя интересныя исторіи.

Въ это время, обогнувъ замокъ, они вышли на дорогу къ парку. Веселый Асканіо вздрогнулъ.

— Что съ тобой? спросила она, почувствовавъ, какъ дрогнула его рука. Теб холодно?

— Нтъ, наоборотъ. Въ моемъ сердц горитъ цлое пламя.

И, нагнувшись къ ней, онъ поцловалъ ее.

— Твои поцлуи жгутъ мн лицо, произнесла она.

— Такъ и надо, отвтилъ Асканіо.— Любовь — это ядъ.

— Серьезно? Ты хочешь меня испугать? улыбнулась Граціана.

Они выходили изъ аллеи на площадку, ярко освщенную луннымъ свтомъ.

— Осторожне, сказала она, насъ могутъ увидть съ этими глупостями…

— Хорошо, въ такомъ случа пойдемъ тропинкой.

Она послушно пошла съ нимъ. Онъ капризенъ сегодня, ея Асканіо, но поцлуи его такъ горячи, что ей и въ голову не приходило, что съ нимъ длается. Она начинала, дйствительно, врить въ мигрень или въ разстройство нервовъ.

Идя по уединенной тропинк, они вышли къ большому одиноко стоявшему тополю. Здсь также все было залито свтомъ луны, и они старались держаться въ тни деревъ. Асканіо избралъ эту тропинку совершенно случайно, не зная, куда она ведетъ, и, увидя большой тополь, онъ снова вздрогнулъ.

— Ты опять дрожишь? тревожно произнесла Граціана. Теб дйствительно холодно? Не лихорадка ли у тебя?

— Да, отвтилъ Асканіо,— у меня лихорадка, моя дорогая, лихорадка страсти. Я не хочу страдать иной, а отъ этой желалъ бы умереть. О. какъ я хотлъ бы все, все забыть, вс муки, вс страданья!.. Мн кажется, я съ ума сойду!

— Что-за мысли! сказала Граціана, нжно прижимаясь къ нему.— Какъ можешь ты говорить все это, зная, какъ ты горячо любимъ? Разв я не твоя?

— Да, ты меня любишь, но это-то и мучитъ меня. Ты моя, но давно ли? Свтъ заставитъ тебя волей-неволей отдалиться отъ меня… Тебя окружатъ вс эти скучные люди. Ты не хочешь допустить этого слова, но вс эти настоящіе, прошедшіе и будущіе гости скучны, скучны и скучны! Они похищаютъ у тебя много минутъ и часовъ, которые должны быть исключительно моими. Фразы, которыя ты должна говорить имъ, эти взгляды, пожатіе руки, все возбуждаетъ во мн ревность, безумную ревность!..

— Сумасшедшій! прошептала она, еще нжне прижимаясь къ своему другу.

— Кто сумасшедшій? Кто разсудительный? продолжалъ Асканіо.— Въ любви ничего нельзя понять, она не разсуждаетъ. Я тебя люблю и больше ничего не знаю и не хочу знать, я совсмъ пересталъ понимать окружающее… Если это называется сумасшествіемъ, то я дйствительно сошелъ съ ума.

Говоря такимъ образомъ, они вышли на шоссе.

— Тише! остановила Граціана Асканіо.— Тамъ, съ той стороны дороги, есть бесдка. Если тамъ есть кто-нибудь, то насъ могутъ услышать. Гулять можно, мы каждый вечеръ гуляемъ, а разговаривать опасно и особенно такъ…

И, склонившись надъ нимъ, она стала шептать ему на ухо ласковыя слова. Но онъ не слыхалъ ихъ. Онъ почувствовалъ, что холодъ проникъ до самаго мозга костей. Бесдка! Онъ разъ прошелъ здсь и больше уже не возвращался. Когда онъ видлъ издали эту бесдку, онъ всегда поворачивалъ назадъ. А сегодня онъ долженъ пройти мимо нея? Онъ хотлъ вернуться, но не могъ. Какая-то внутренняя сила влекла его впередъ. Они сошли съ тропинки и могли идти теперь по большой дорог, и та же таинственная сила толкнула Асканіо въ сторону бесдки.

Граціана поняла, что онъ хочетъ перейти шоссе.

— Куда мы идемъ? спросила она.

— Туда, отвтилъ Асканіо.— Если тамъ ость кто-нибудь, то мы увидимъ, гд есть одинъ, тамъ могутъ быть и другіе.

И онъ повелъ ее къ бесдк. Подойдя ближе, Асканіо увидлъ, что она сдлана изъ живыхъ стволовъ миртъ, почти сросшихся между собою и мстами скрпленныхъ балками. Зелень миртъ образовала надъ деревянной крышей цлый зеленый куполъ. Внутри, вдоль стнъ, были разставлены скамейки на случай, если кому-нибудь вздумается прійти сюда въ жаркій день освжиться.

— Никого нтъ, сказалъ Асканіо, входя.— Сядемъ здсь.

— Сядемъ? Нтъ, отвтила Граціана.

— Почему?

— Потому, что это не хорошее мсто.

— Почему? снова спросилъ онъ.

Граціана была нсколько удивлена этимъ вопросомъ, но не показала вида. Асканіо капризничаетъ, вотъ и все.

— Почему? повторила она, стараясь улыбнуться.— Разв можно объяснить почему вещь дурна? Мн не нравится, и только.

— Вамъ не нравится?

— Да, мн не нравится. И дйствительно, насколько вы могли замтить, мн не симпатична эта неестественность, это насилованіе природы. Я никогда здсь не была.

— Ахъ! Правда? произнесъ онъ.

И онъ почувствовалъ, что что-то до боли сжало ему горло. Онъ хотлъ говорить и для этого понадобилось невроятное усиліе надъ собою. Онъ не понималъ, онъ ли это говоритъ или та таинственная сила, которая толкала его къ этой бесдк.

— Ахъ, правда? повторилъ онъ, сдавленнымъ голосомъ.— Никогда? Ни даже… съ нимъ?

— Съ нимъ! воскликнула она съ удивленіемъ.— Кто это онъ?

— Венафра. О комъ же другомъ я могу говорить?

— Асканіо! вскрикнула она вн себя.

— Асканіо! Асканіо! повторилъ онъ голосомъ, дрожавшимъ отъ злобы — Почему не произнести другое имя? Вамъ оно когда-то нравилось! Чельзо!

— Асканіо, произнесла она, не вря тому, что слышитъ и думая, что она не такъ поняла.— Что ты говоришь?

— Это мое мученье, простоналъ онъ.— У меня цлый адъ въ душ! Сюда вы приходили съ нимъ. Отрицайте это, если можете!

— Асканіо! крикнула она изъ всхъ силъ.— Но нтъ! продолжала Граціана, конвульсивно прижавъ руки къ сердцу съ движеніемъ оскорбленной до глубины души женщины. Нтъ! Не надо слезъ! Не надо объясненій! Сеньоръ Марини — вы негодяй!

— Почему вы все знаете? перебилъ онъ, все еще не въ силахъ прійти въ себя.

— Вы негодяй, говорю вамъ, негодяй! Ни слова большей Ступайте вонъ!

Асканіо Марини не зналъ, что длать, что думать передъ этимъ незаслуженнымъ оскорбленіемъ, брошеннымъ ему въ лицо. Какъ могъ онъ дойти до такой дерзости, до такого сумасшествія? Но разв онъ не имлъ вс основанія для подозрній? Вотъ она эта проклятая бесдка, о которой Венафра разсказывалъ ему въ минуту откровенности. И ему показалось, что онъ слышитъ слова подкутившаго друга: ‘тамъ есть бесдка и при свт луны… Мы гуляли въ парк, и я счелъ возможнымъ признаться ей. Я знаю, что влюбленные всегда краснорчивы. Но съ ней, какъ говорится, языкъ прилипъ къ гортани. Да, mio caro, она выслушала, вполн согласилась со мной и затмъ… и затмъ такъ расхохоталась, что птицы, уснувшія на сосднемъ топол, — разлетлись въ разныя стороны…’ А, вотъ онъ и тополь, и теперь при его крик испуганныя птицы разлетались въ разныя стороны. Нтъ, Венафране солгалъ. И когда эти мучительныя мысли пробгали въ голов Асканіо, эта женщина стояла передъ нимъ, какъ статуя негодованія.

— Сеньора, произнесъ онъ голосомъ, дрогнувшимъ отъ перенесеннаго униженія.— Насколько я помню, вы пришли сюда со мной, и я долженъ, по крайней мр, проводить васъ.

— Ступайте вонъ! отвтила она, вся дрожа отъ негодованія.— Я предпочту встртить злодя, который меня убьетъ, чмъ идти съ вами. Но вы, кажется, не желаете оставить меня? крикнула она въ отчаяніи. Что же, я принуждена буду сорвать одну изъ этихъ втокъ, чтобы выгнать васъ?!

Асканіо ничего не отвтилъ. Какіе-то красные круги замелькали передъ его глазами. Ему было страшно самого себя. Онъ простоналъ, охватилъ руками свою горвшую голову и, какъ сумасшедшій, пошелъ по направленію къ замку.

XIX.

Нсколько дней спустя, посл своего отъзда въ Римъ, Элиз Монталенти доложили о неожиданномъ визит Чельзо Венафра. Визита этого она не ожидала, потому что до сихъ поръ Венафра никогда не бывалъ въ ея дом, но не особенно удивилась ему. Встрчи у баронессы Амадуччи и, наконецъ, въ San Fermin боле сблизили ихъ, и не было ничего удивительнаго, что онъ забросилъ ей свою карточку. Но надъ его фамиліей было написано карандашомъ, что онъ очень проситъ принять его по важному длу.

— Сеньора, сказалъ Венафра, посл первыхъ привтствій, вы мн писали дней десять тому назадъ, прося меня послать извстное письмо Асканіо Марини.

— Да, отвтила донна Элиза,— я васъ просила объ этомъ отъ имени маркизы ди Меццатерра, которой слуга передалъ вашъ разговоръ съ сеньоромъ Марини въ день нашего отъзда изъ замка. Разв вы не написали этого письма, какъ общали мн?

— Я написалъ и выставилъ вс т причины, которыя вы мн продиктовали. Но этого было недостаточно. Сеньоръ Марини вернулся въ Римъ вчера вечеромъ или сегодня утромъ, я хорошенько не знаю, и сдлалъ у меня въ дом цлый скандалъ. Онъ хотлъ убить меня, и мн стоило не мало труда освободиться отъ него. Прибжали люди и спасли меня. Теперь онъ, во что бы то ни стало, желаетъ драться со мной на дуэли.

— За что же?

— Не могу понять! Онъ говоритъ, что мое письмо оскорбляетъ честь женщины. Судите сами, сеньора, что оскорбительнаго было въ этомъ письм, продиктованномъ мн вами? Вотъ оно, я нарочно оставилъ себ копію съ него и очень хорошо сдлалъ.

Донна Элиза была смущена всми этими новостями. Она взяла письмо Венафра и, пробжавъ его, не нашла въ немъ ничего обиднаго.

— Это простое, дружественное письмо, сказала она. Мн кажется, что здсь не на что обидться. Какія же фразы ему не понравились?

— Вотъ эти, отвтилъ Венафра, указывая на строки.— Онъ не можетъ допустить, что я за старую дружбу маркиза ди Меццатерра могу простить ему сдланное мн оскорбленіе. Что сеньоръ Марини влюбленъ въ маркизу, это мн не трудно было замтить, что онъ ревнивъ — это также можно допустить, но чтобъ онъ могъ ревновать меня къ донн Граціан — этого ужь я не понимаю. Я тутъ ровно ни причемъ. Марини просто съ ума сошелъ!!

— Меня очень огорчаетъ все это, сказала донна Элиза.— Такой серьезный, спокойный, любезный молодой человкъ, и вдругъ! Что же вы думаете длать теперь, графъ?

— Не знаю, отвтилъ Венафра.— Я пришелъ посовтоваться съ вами. Еслибы вы попробовали успокоить его, вывести его изъ этого заблужденія, то, простивъ одинъ разъ, я могъ бы простить и другой. Мн всегда такъ приходится.

— Ваши побужденія очень похвальны, сказала Монталенти, Но какъ я могу его успокоить?

— На ваши спокойные доводы, сеньора, Марини не будетъ отвчать такъ дерзко, какъ мн. Вы будете отрицать и можете даже сдлать это отъ моего имени, что въ моемъ письм нтъ ровно ничего оскорбительнаго кому бы то ни было, а ужь не только такой сеньор, какъ маркиза ди Меццатерра. Правда, я всегда говорю, что это холодная женщина, мраморная статуя,но это нисколько не унижаетъ ея достоинствъ. Я могъ бы сказать ей это прямо въ глаза при всхъ этихъ мущинахъ, которыхъ маркизъ десятками приглашаетъ къ себ въ домъ.

— Да, довольно этихъ мущинъ, проговорила донна Элиза,слишкомъ довольно. Ихъ присутствіе заставляетъ подозрвать то, чего нтъ, Граціана дйствительно красива, какъ мраморная статуя, и такая же холодная, какъ она. Это многимъ не нравится.

— Да, но почему Марини не вритъ въ ея добродтель? Почему, видя безукоризненное настоящее, онъ не хочетъ врить въ такое же прошлое? Если онъ сердится за что-нибудь на нее, то почему же онъ придаетъ моему письму такой смыслъ, какого тамъ вовсе нтъ? Но, простите, сеньора, я такъ горячо спорю, какъ будто вы нападаете на меня.

— Напрасно вы извиняетесь, графъ. Вы прекрасно длаете, что такъ искренно говорите мн обо всемъ, это поможетъ мн убдить его.

Когда Венафра ушелъ, сеньора Монталенти не знала, что и думать объ этой новой непріятности. Но Венафра ей не все сказалъ. Онъ поссорился съ Маринни принялъ его секундантовъ, общавъ, передъ вечеромъ, прислать своихъ. Но онъ даже и не искалъ ихъ. Онъ уложилъ свои чемоданы, отправился разсказать все сеньор Монталенти и прямо изъ ея дома похалъ на станцію di Fermini, чтобы время и разстояніе стало между гнвомъ Марини и его личной подлостью. Донъ Филиппо совершенно врно охарактеризовалъ Венафра.

Какъ только донна Элиза послала Асканіо строго-обдуманную записку, онъ тотчасъ же пріхалъ къ ней. Онъ во всякомъ случа навстилъ бы ее до вечера. Бдный Асканіо не узнавалъ самого себя, до того онъ перемнился посл этой безумной сцены. Угрызенія совсти не давали ему покоя. Онъ плохо слушалъ защиту сеньоры относительно Венафра. Онъ уже послалъ своихъ секундантовъ, и теперь нельзя ничего сдлать.

Донна Элиза между тмъ, видя смущеніе и волненіе Асканіо, поняла, что произошло что-то, чего она не знаетъ. Она искренно стала издалека разспрашивать его и наконецъ узнала, что Асканіо оскорбилъ маркизу ди Меццатерра, напомнивъ ей одинъ разговоръ съ Венафра. Его послднее письмо ничего не намекало по этому поводу, но тамъ были нкоторыя фразы, которыя въ сопоставленіи съ словами Венафра, сказанными когда-то подъ вліяніемъ выпитаго вина, показались Асканіо оскорбительными для репутаціи маркизы. И потомъ самый фактъ этого письма разв не доказываетъ, что это сама маркиза просила Венафра въ память прежняго извиниться передъ Асканіо?

Этотъ послдній аргументъ донна Элиза могла блистательно разбить на всхъ пунктахъ. Это она сама написала Венафра, прося его отказаться отъ великодушнаго удовлетворенія, предложеннаго ему Асканіо Марини. Граціана передала ей все слышанное отъ слуги, и она ршилась написать письмо Венафра, чтобы устранить вс непріятности. Вечеромъ он послали съ этимъ письмомъ человка и велли ему бросить его въ почтовый ящикъ на станціи Монтальто. Изъ-за этого противнаго письма вышло цлое несчастіе! Донна Элиза уже раскаивалась въ томъ, что она уметъ писать.

Что же касается до Венафра, то онъ человкъ легкомысленный, чтобы не сказать больше. Онъ тщеславенъ и способенъ длать намеки на никогда не существовавшія отношенія. Ему нравится заставлять думать другихъ, что онъ счастливъ въ любви. Но разв мало людей подобныхъ Венафра? Рдкій мужчина не похвастаетъ своими побдами.

Асканіо былъ уничтоженъ, разбитъ. Онъ не могъ писать маркиз, чтобы вымолить ея прощеніе. Кто знаетъ, въ чьи руки попадетъ письмо? И онъ сталъ умолять донну Элизу, чтобы она похала въ San Fermin, объяснила все Граціан и хоть сколько-нибудь оправдала его. Онъ не просилъ, чтобъ она старалась вернуть ему прежнее расположеніе маркизы, онъ просилъ только справедливости и прощенія. Онъ удетъ куда-нибудь далеко, далеко и тамъ умретъ отъ горя, но не отъ отчаянія, какъ это будетъ, если Граціана не проститъ его.

Донна Элиза не могла отказать ему въ этомъ. Онъ сталъ разсказывать ей, что въ послднюю проведенную имъ ночь въ San Fermin онъ далъ себ слово униженно попросить прощенія у обожаемой женщины. Но она не хотла его принять. Она сослалась на нездоровье и передала ему черезъ свою любимую горничную, что онъ долженъ найти предлогъ для немедленнаго отъзда въ Римъ. На другой день она, дйствительно, была нездорова и не могла выйти проститься съ нимъ. Нонъ ухалъ, измученный и разбитый. Еслибъ онъ могъ, по крайней мр, кровью Венафра успокоить свое страдающее сердце.

И донна Элиза понимала, что не можетъ отказать ему въ этомъ. Но она не вполн зависла отъ себя, надо было спросить позволеніе сеньора Монталенти вернуться въ San Fermin. Она общала переговорить съ нимъ. Сенаторъ такъ добръ, что никогда не противится желаніямъ своей жены. Марини можетъ надяться и пусть зайдетъ вечеромъ узнать о результат.

Чего, чего не передумалъ Асканіо въ эти тяжелые часы. Онъ былъ взволнованъ еще одною новостью. Его секунданты не нашли Венафра дома и не знали, куда онъ исчезъ. Поздне они узнали кое-что, но это было такъ возмутительно, что они не ршались этому врить. Венафра, этого устраивателя чужихъ дуэлей, видли въ пять часовъ съ чемоданомъ на станціи di Fermini. Онъ убжалъ отъ дуэли, и Марини лишенъ удовольствія отомстить ему.

Асканіо молча выслушалъ ихъ, теперь это уже его не волновало: онъ былъ отптый человкъ. Если онъ еще и былъ способенъ интересоваться чмъ-нибудь, то это отъздомъ донны Элизы въ San Fermin.

Въ восемь часовъ вечера онъ былъ у нея, какъ они условились. Но донны Элизы не было дома, не было даже и въ Рим. Неужели она ужь ухала? Такъ скоро? Но тмъ лучше, она скоре увидится съ Граціаной и скоре вымолитъ у нея прощеніе для него.

Донн Элиз не пришлось просить позволенія у своего мужа. Едва только Асканіо вышелъ изъ дома Монталенти, какъ донна Элиза получила телеграмму отъ дона Филиппо ди Меццатерра: ‘Граціана больна. Желаетъ васъ видть. Торопитесь’.

Сеньора Монталенти не стала терять времени. Она велла подать себ карету и отправилась къ мужу въ сенатъ. Она показала ему телеграмму и, не возвращаясь домой, похала на станцію желзной дороги. Къ счастію, она поспла какъ разъ къ вечернему позду, когда кондукторъ уже начиналъ запирать дверцы вагоновъ.

Можно себ представить, въ какомъ состояніи была она во время пути. Идеальная и ученая Элиза Монталенти должна была спуститься къ горю и всмъ ужасамъ реальной жизни.

Поздно вечеромъ она пріхала на станцію Монтальто и застала тамъ задумчиваго, озабоченнаго дона Филиппо. Онъ былъ совсмъ сбитъ съ толку этой неожиданной болзнью, нарушившей весь строй обычной жизни. Дйствительно, въ этотъ день ухала половина гостей, а вторая половина узжаетъ съ тмъ поздомъ, съ которымъ пріхала донна Элиза. Остались только старый маркизъ Рипафратта, да Варанелло, чтобы, если понадобится, быть полезными въ чемъ-нибудь дону Филиппо.

Граціана была плоха, и то, что донна Элиза думала о состояніи ея здоровья, вполн оправдывало слово телеграммы: ‘Торопитесь’. Но что-за причина болзни? Говорили о нервномъ удар. Въ тотъ день, какъ неожиданныя дла потребовали присутствія Асканіо Марини въ Рим, маркиза уже чувствовала себя не хорошо и не могла даже проститься съ нимъ. Поздне, въ теченіе дня, она чувствовала себя лучше. Она даже встала съ кровати и спустилась въ столовую къ обду, посл котораго гуляла въ парк и была очень весела. Вечеромъ она вошла въ оружейную залу, и ей пришла въ голову странная мысль: стрлять въ цль съ маркизомъ Рипафратта. Она была въ восторг отъ мткости своихъ выстрловъ. Словомъ, повидимому, была совсмъ здорова. А на другой день она сдлала большую прогулку верхомъ.

Каталась она почти четыре часа подрядъ, ее видли и у развалинъ монастыря, и около озера, и близъ станціи Монтальто. Она вернулась разгорвшеюся, но не успокоилась, пока не вычистили и не накормили ея Маргута. Она дала ему нсколько кусковъ сахару, ласково потрепала его по ше и только тогда вспомнила, что устала сама и что надо перемнить платье.

Но скоро она почувствовала себя совсмъ не хорошо. Голова сильно болла, глаза и щеки такъ и пылали. Съ ней сдлалось сильное головокруженіе до потери сознанія. Тогда послали за докторомъ. Къ вечеру пріхалъ докторъ и, внимательно осмотрвъ больную, ршилъ, что у нея менингитъ отъ солнечнаго удара. Его предположеніе подтверждалось судорогами и сильнымъ жаромъ въ голов и во всемъ тл. Пульсъ бился неровно и начинался бредъ.

Докторъ предпринялъ вс возможныя въ данномъ случа средства, но ничто не помогало. Періоды жара чередовались съ судорогами и бредомъ. Приходя на минуту въ себя, она все звала донну Элизу и выражала желаніе видть ее. Донъ Филиппо, желая сдлать ей удовольствіе, послалъ телеграмму сеньор Монталенти. Онъ находилъ, что сдлалъ очень много для больной, вызвавъ донну Элизу. Что же онъ могъ еще сдлать для нея? Онъ сидлъ въ сосдней комнат на низкомъ диван, широко разставивъ ноги и съ опущенной головой, машинально считалъ мозаичные квадраты на полу. Время отъ времени онъ приподымался, просовывалъ голову въ комнату больной, спускался на полчаса въ садъ и затмъ принимался за бильярдную игру.

— Что будешь длать?— говорилъ онъ.— Я не способенъ ухаживать за больными. Я ровно ничего не понимаю въ этомъ. Я буду тамъ только въ тягость.

Когда донна Элиза вошла въ комнату, Граціана лежала въ жару. Она подошла на-цыпочкахъ, осторожно положила свою руку на руку Граціаны и поцловала ее въ щеку. Больная, повидимому, не чувствовала ничего этого. Наконецъ она проснулась, открыла глаза и узнала донну Элизу. На этотъ разъ обычныя, при пробужденіи, конвульсіи были гораздо слабе, какъ будто присутствіе подруги подйствовало на Граціану успокоительно.

— Это хорошій знакъ, сказалъ докторъ, стоявшій у изголовья.— Дружба длаетъ чудеса. Наблюдайте, сеньора, чтобы больная не волновалась, и тогда, Богъ дастъ, судороги совсмъ окончатся. Вдь такъ? обратился онъ съ ласковымъ жестомъ къ больной.

Граціана взглянула на него и прошептала какую-то благодарность. Докторъ поклонился и вышелъ подышать свжимъ воздухомъ. Онъ уже не вызжалъ изъ замка, болзнь была серьезна и требовала неустаннаго ухода.

Когда онъ ушелъ, больная вздохнула. Она была вдвоемъ съ донной Элизой.

— Какъ ты добра! произнесла она.— Мн хотлось сказать теб послднее прости. Знаешь, вдь я умираю?

— Я надюсь, что ты ошибаешься. Разв ты не видала, какое у доктора довольное лицо?

— Нтъ, я умираю, я знаю это. И видишь ли, я хочу умереть, скоре умереть.. Добрая моя Элиза! Вдь цыганка сказала мн: ‘когда ты полюбишь, ты умрешь’

— Успокойся ради Бога! сказала Монталенти, склоняясь лицомъ къ Граціан.— Не думай объ этомъ.

— Успокоиться! возразила Граціана.— Спокойствіе только въ могил. Ахъ, жизнь была слишкомъ тяжела для меня! Ты ничего не знаешь, Элиза…

И она взглянула на свою подругу такимъ краснорчивымъ, умоляющимъ взглядомъ, точно хотла просить позволенія говорить и боялась, что она попроситъ ее молчать.

— Я знаю кое-что, проговорила донна Элиза, снова наклоняясь надъ ней и почти шепча ей на ухо,— я разговаривала сегодня съ однимъ несчастнымъ, который умираетъ отъ горя и отчаянія. Онъ не виноватъ, страсть и ревность помрачили его умъ. Виноватъ тотъ негодяй, который заставилъ его подозрвать… Понимаешь?…

— Да,— сказала Граціана, все пристально глядя въ глаза Элиз.— И что же, сеньоръ Марини до сихъ поръ вритъ этому?

— Я уже сказала теб, что онъ въ отчаяніи, я уже сказала теб, что онъ готовъ умереть съ горя.

Граціана съ минуту молчала. Она взяла руку Элизы, какъ будто желая удержать ее въ своей.

— О, моя бдная голова! воскликнула она.— Боюсь, что я не успю сказать ему всего!.. Мн бы хотлось…

— Что теб хотлось бы? спросила Элиза.

— Видть его… прошептала Граціана, длая надъ собою неимоврное усиліе.

— Хорошо, не бойся. Я сейчасъ же увдомлю его, завтра утромъ онъ можетъ пріхать. Никому не надо ничего говорить. А если другіе найдутъ это страннымъ, то пусть! На меня не въ первый разъ клевещутъ.

Граціана уже не слышала. Съ ея губъ срывались отрывочныя фразы и слова:

— Маргутъ! Маргутъ! О, я его увижу, я знаю… Какъ темно… дайте свта. А, здравствуйте, дти! Вы его пригласили?.. Какъ хорошо! Будьте же любезны… А онъ не хочетъ, Онъ не идетъ… Мама! Дорогая мама! Подожди меня! Я иду къ теб, туда… туда, гд нтъ страданій…

Элиза поняла, что разговоръ конченъ. Она велла позвать доктора. Докторъ пришелъ, но ему нечего было здсь длать, болзнь шла своимъ порядкомъ: жаръ, конвульсіи, бредъ, горячка.

— Есть ли надежда? вся дрожа, прошептала Элиза.

— Сеньора, отвтилъ докторъ, поднявъ глаза къ небу, — для Бога все возможно.

Она еще сильне задрожала, услышавъ этотъ отвтъ. Ея мысль тотчасъ же перенеслась на Асканіо. Позвать его? Не позвать? И то и другое по разнымъ причинамъ казалось ей одинаково опаснымъ. Но сердце взяло верхъ надъ умомъ. Она возьметъ на себя приготовить его къ этому удару.

Она вышла изъ комнаты больной и отправилась отыскивать дона Филиппо. Она встртила его въ саду въ обществ графа Варанелло и маркиза Рипафратта.

— Ну что? Какъ вы ее нашли?— спросилъ донъ Филиппо, увидя ее.

Донна Элиза грустно покачала головой.

— Вы думаете, что нтъ надежды?

— Я вамъ отвчу, какъ мн только что-отвтилъ докторъ: — для Бога все возможно.

Донъ Филиппо опустился на скамью, съ низко опущенною головой. Онъ, видимо, былъ огорченъ.

— Не падайте духомъ!— сказала донна Элиза, положивъ руку ему на плечо.

Она считала мужчинъ вообще безчувственными, а тутъ вдругъ на его глазахъ выступили дв крупныя слезы. Значитъ,и онъ чувствуетъ, значитъ, и онъ страдаетъ.

— Вы насъ не покинете?— произнесъ донъ Филиппо.

— Право, я не знаю… отвтила она.— Мн необходимо послать телеграмму…

— Такъ напишите скоре, а я сейчасъ же пошлю въ Монтальто.

— Мн надо предупредить мужа, который врно тревожится, и потомъ… сеньора Марини, чтобы онъ потомъ проводилъ меня, въ Римъ, такъ какъ мужъ мой не можетъ оставить сенатъ.

— О, я съ большимъ удовольствіемъ повидаю его! Бдный Марини! Такой красивый! воскликнулъ донъ Филиппо.

Сеньора Монталенти не обратила особеннаго вниманія на эту нжность, воспылавшую въ маркиз ди Меццатерра. Она не подняла даже глазъ на графа Варанелло, боясь увидть дерзкую улыбку на его лиц, когда она высказывала желаніе выписать Марини. Она пошла писать свои телеграммы, а маркизъ тотчасъ передалъ ихъ собственноручно кучеру, чтобы тотъ снесъ ихъ на станцію Монтальто.

Асканіо Марини, между тмъ, ожидая встей, не выходилъ изъ дому. Получивъ телеграмму донны Элизы, онъ сію же минуту похалъ на станцію di Fermini. Ему казалось, что поздъ идетъ необыкновенно медленно. Наконецъ, вотъ и станція Монтальто, слава Богу!

Но случилось то, чего никакъ не могла предположить донна Элиза. Она вышла встртить коляску къ ршетк парка, но въ ней вмст съ Марини сидлъ маркизъ ди Меццатерра.

Донъ Филиппо отправился встртить Марини на станцію. Этотъ удивительный человкъ ршился оставить умирающуюжену, чтобы встртить гостя! Асканіо удивился, увидя его, донъ Филиппо бросился къ нему въ объятія съ тяжелымъ вздохомъ. Асканіо Марини былъ глубоко растроганъ этимъ пріемомъ и понялъ, что въ этой нжности выражалось горе.

— Боже мой!— воскликнулъ онъ.— Что случилось? Какъ здоровье маркизы?

— Плохо, плохо, плохо, отвтилъ донъ Филиппо,— Подемте, мои другъ, не покидайте меня. Вс меня покинули именно тогда, когда я больше всего нуждаюсь въ друзьяхъ,

Въ голов Асканіо тотчасъ же мелькнула мысль, что это его проклятое безуміе виною всего. Онъ чувствовалъ себя такимъ несчастнымъ и достойнымъ презрнія.

Пріхавъ въ замокъ, онъ узналъ отъ донны Элизы то, что донъ Филиппо, занятый исключительно собою, не могъ ему объяснить. Онъ узналъ также, что больная выразила желаніе его видть. Элиза упросила его подождать до вечера. Она хотла предупредить Граціану о его прізд.

— Я не думаю, чтобы присутствіе друзей могло повредить больной, — сказалъ докторъ, когда сеньора Монталенти посовтовалась съ нимъ на этотъ счетъ.— Я помню, что вчера, при вид васъ, она оживилась. А силы-то все падаютъ!— прибавилъ онъ со вздохомъ.— Вы замтили, что бредъ и конвульсіи становятся все продолжительне.

— Да, я замтила, въ смущеніи произнесла донна Элиза.— Что же будетъ?

— По всей вроятности параличъ головы, и затмъ онъ перейдетъ и на все тло.

— Ахъ! Будемъ надяться, что этого не будетъ! воскликнула Элиза и, скрестивъ руки, подняла къ небу глаза.

Докторъ ничего не отвтилъ.

Въ этотъ вечеръ больная была въ особенномъ волненіи. Сна видла, какъ Элиза вошла въ ея комнату. Граціана устремила на нее вопрошающій взглядъ.

— Онъ здсь: я чувствую,— сказала она Элиз, когда та подошла поправить ей подушки.

— Да, прошептала Монталенти,— если ты будешь спокойна, ты его увидишь.

— Господи! проговорила больная.— Дай мн силы! хоть на минуту! Дай мн его увидть и поговорить.

Вскор затмъ Асканіо провели въ комнату. Онъ подходилъ съ опущенной головой, не ршаясь поднять глаза. Онъ опустился на колни у кровати и сталъ шептать какую-то мольбу.

— Асканіо! сказала Граціана,— Асканіо! Вашу руку… положите ее въ мою… вотъ такъ… Простите меня!

— Я? воскликнулъ рыдая Асканіо.— Вы меня простите, Граціана! Это я убилъ васъ.

— Не ты, не ты, бдный мой… Судьба!— Ты меня любилъ. Любовь страданье. И ты хочешь идти за мной… проговорила она, крпче сжимая ему руку.— Ты хочешь слдовать за мной, я это чувствую… я это читаю въ твоей душ. Не не длай этого! Живи и думай… о Граціан.

Съ минуту она лежала съ остановившимся взглядомъ и съ улыбкой на губахъ. Но вдругъ, какая-то туча омрачила ей взглядъ, и она заметалась въ постели, шепча:

— Нтъ, не такъ скоро… Боже мой, дай мн часъ, одинъ часъ жизни!.. Умилосердись надо мною, Господи! Дай одинъ часъ бдной женщин! Нтъ, нтъ! вдругъ крикнула она и еще крпче сжала руку Асканіо.— Помогите!.. Я не хочу… Ахъ, вотъ море… песчаное море… Мн страшно! Помогите!.. Помогите!..

Обезумвъ отъ горя, вскочилъ Асканіо, глядя на умирающую обожаемую женщину.

— Это начинается приступъ горячки, сказала Элиза, жестомъ стараясь его успокоить.— Докторъ! Докторъ, прибавила она, обращаясь въ сторону двери.— Идите скоре!

Докторъ пришелъ съ грустнымъ и серьезнымъ лицомъ человка, который знаетъ, что уже все безполезно. Онъ подошелъ къ изголовью и пощупалъ пульсъ больной. Но она инстинктивно отдернула свою руку и выпустила руку Асканіо.

Донна Элиза между тмъ хотла вывести Асканіо изъ комнаты.

— Нтъ, сеньора, проговорилъ онъ прерывающимся отъ рыданій голосомъ.— Оставьте меня… оставьте меня умереть здсь.

— Тише! перебила она его.— Не будемъ смущать послднія минуты больной.

И, отведя его къ окну, она сказала ему тихимъ, но ршительнымъ тономъ:

— Сеньоръ Марини, я васъ сюда вызвала, и я имю право требовать, чтобы вы меня слушались. Она васъ простила, она умираетъ съ мыслью о васъ. Уважьте же права другихъ. И честь и совсть требуетъ, чтобы вы не оставались больше въ этой комнат.

Асканіо взглянулъ на донну Элизу безсмысленнымъ взглядомъ и позволилъ вывести себя изъ спальни. Онъ молча опустился на диванъ въ сосдней комнат, ничего не видя, не слыша, не понимая. Уже начало свтать, а онъ все сидлъ съ сухими широко раскрытыми глазами. Когда первый солнечный лучъ ворвался въ окно, Асканіо всталъ, выпрямился и, громко вскрикнувъ, безъ чувствъ упалъ на полъ.

Въ эту минуту скончалась Граціана.

XX.

Тло маркизы ди Меццатерра черезъ три дня было перевезено въ Римъ для погребенія въ фамильномъ склеп въ Campo Verano. Надъ ея могилой на металлической дощечк стояла надпись:

‘Граціана, изъ рода герцоговъ Кандіи’
‘скончалась 25 лтъ отъ роду’
‘въ 188** году’.
‘Покойся съ миромъ,
‘Мужъ твой донъ Филиппо’
‘Маркизъ ди Меццатерра и San Fermino’
‘убитый горемъ, жаждетъ соединиться съ тобой!’

Асканіо Марини также перевезли въ Римъ, совсмъ больнаго. Онъ принялъ приглашеніе сеньоровъ Монталенти сдлать съ ними небольшое путешествіе.

— Время великій докторъ,— говорилъ сенаторъ жен.

Но донна Элиза не могла съ этимъ согласиться, по опыту зная, что красивыя фразы не всегда бываютъ удачны. Ее пугала эта молчаливость Асканіо и сухіе, горячечные взоры.

Но дни смнялись днями, недли недлями. Къ концу втораго мсяца сеньора Монталенти начинала уже отчасти соглашаться съ мнніемъ своего мужа. Асканіо не былъ веселъ, онъ не улыбался, но глаза его уже потеряли прежнюю неподвижность. Разъ, когда онъ сталъ читать газету, улыбка мелькнула на его губахъ, а лицо покрылось смертельной блдностью.

Корреспондентъ передавалъ, что дона Филиппо видли въ Риджи, вмст съ его спутницей, ‘маркизой ди Меццатерра’. ‘Эта сеньора, прибавлялъ корреспондентъ, настоящій типъ классической римской, поражающей красоты’.

Асканіо улыбнулся и тотчасъ же прошепталъ съ горечью: — Какая низость!..

Путешествіе окончилось. Асканіо оставилъ супруговъ Монталенти на водахъ, а самъ хотлъ прохать въ Венецію, гд онъ никогда не былъ.

— Я пробуду тамъ дней пять-шесть, сказалъ онъ и затмъ буду ждать васъ въ Рим. Будьте добры, увдомьте меня телеграммой о вашемъ прізд, чтобы я могъ встртить васъ.

Донна Элиза еще разъ подумала о всесглаживающемъ времени. Асканіо однако не дохалъ до Болоньи, онъ вышелъ во Флоренціи и слъ на поздъ, чтобы вернуться въ Римъ.

Какъ только онъ пріхалъ домой, онъ тотчасъ же написалъ два дловыхъ письма, веллъ нанять себ карету и похалъ въ Campo Мегапо. Онъ отправился выполнить давнишній обтъ.

Прибывъ на кладбище, онъ пошелъ по знакомой тропинк и скоро увидалъ передъ собой могилу Граціаны. Онъ машинально сталъ читать надпись на дощечк. Грустная улыбка промелькнула на его устахъ, когда онъ дошелъ до фразы: ‘Жаждетъ соединиться съ тобой’.

— Это я жажду! Я! прошепталъ онъ.

И онъ прислонился головою къ холодному кресту. Затмъ онъ сдлалъ такое движеніе, какъ будто хотлъ вынуть что-то изъ кармана сюртука. Но, вдругъ, опомнился и воскликнулъ:

— Нтъ! Не здсь! Не здсь! Донна Элиза говоритъ правду: надо уважать права другихъ.

Онъ послалъ поцлуй этой дорогой могил, прошепталъ молитву и пошелъ по дорожк, ведущей къ другой алле.

Проходя, онъ увидалъ сеньору, украшавшую цвтами маленькую урну надъ чьей-то могилой. На песк стояла корзинка, изъ которой она брала розы и плела внокъ. Эта женщина была необыкновенно красива. Увидавъ ея аристократическій профиль, онъ сравнилъ ее съ Граціаной.— Бдная! Она, врно оплакиваетъ своего ребенка, улетвшаго изъ этого міра печали и слезъ. И Граціана, Граціана также любила дтей!..

— Вотъ гд неутшное горе! Это горе матери! воскликнулъ онъ про себя.

Одна роза упала изъ корзинки. Онъ поднялъ ее и подалъ этой матери. Она ничего не сказала ему, только взглянула на него благодарнымъ взглядомъ.

— Помолитесь за меня! прошепталъ онъ уходя.

И онъ торопливо пошелъ впередъ. Наконецъ онъ остановился на холмик, откуда виденъ былъ мраморный склепъ маркизовъ ди Меццатерра. Здсь никто не могъ видть Асканіо.

Онъ слъ на траву около какого-то памятника и не сводилъ глазъ съ виднвшагося издали склепа. Опустивъ руку въ карманъ, онъ вынулъ револьверъ.

— Тутъ уже мои права, сказалъ онъ.

И онъ приложилъ къ сердцу дуло пистолета… но не выстрлилъ. Ему пришла въ голову еще мысль.

Онъ отложилъ револьверъ въ сторону, досталъ карандашъ, листокъ блой бумаги и написалъ слдующія строки:

‘Я Асканіо Марини. Умоляю, чтобы мое имя не фигурировало въ газетныхъ статьяхъ ради празднаго любопытства толпы. Лишаю себя жизни, чтобы избавиться отъ страданія неизлчимой болзни’.

— Вотъ теперь хорошо, сказалъ онъ, положивъ около себя записку.— Граціана, единственная моя любовь, я иду къ теб…

Онъ взглянулъ на небо, съ медленно плывшими по нему облаками.

— Тамъ вверху… прошепталъ онъ, да, я вижу… и люблю…

Глаза умирающаго блеснули радостью, какъ будто передъ нимъ мелькнулъ дорогой образъ, и радостная улыбка озарила его поблднвшія губы…

‘Русскій Встникъ’, NoNo 8—9, 1893

ГРАЦІАНА.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

Читайте также: