Государство и самоуправленіе.
(Историко-юридическіе очерки.)
Государство и самоуправленіе.
(Историко-юридическіе очерки.)
|
|
|
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
Викторъ Гольцевъ.
‘Русская Мысль’, NoNo 2, 4, 7, 1882
Государство и самоуправление, Гольцев Виктор Александрович, Год: 1882
Время на прочтение: 42 минут(ы)
Въ тяжелое время, нами переживаемое, съ особенною ясностію выступаютъ экономическіе вопросы, требуя неотложнаго ршенія. Очевидность народной нужды возбуждаетъ долго дремавшее чувство справедливости и подсказываетъ требованіе коренныхъ преобразованій въ стро народнаго хозяйства. Въ ширь и въ глубь развивающееся изученіе народнаго быта проясняетъ общественное самосознаніе, а земское начальное училище будитъ это самосознаніе въ русскомъ крестьянств. Но много времени пропало даромъ, и весьма понятная тревога за ближайшее будущее охватываетъ образованнаго человка.
Вторая половина нашего вка отличается, какъ извстно, весьма положительнымъ направленіемъ во всхъ отношеніяхъ. Въ области общественныхъ наукъ историко-сравнительный и статистическій пріемы изученія почти изгнали, теоретическую работу мысли, и факты начали побждать ученаго, который не въ состояніи овладть ими, охватить ихъ идеею и идти дальше, при свт этой идеи. На отвлеченную мысль наброшена сильная тнь и въ глазахъ многихъ она является синонимомъ произвольныхъ выводовъ или пустой игрою ума. Мн приходилось уже высказывать въ печати, что такое направленіе отличается вредною односторонностью. ‘Наука не должна быть глуха къ запросамъ жизни. Многоразличные идеалы общежитія, горячо защищаемые и оспариваемые принципы политическаго устройства,— говорилъ я въ одной изъ своихъ статей,— должны быть подвергнуты оцнк, сврены съ исторіей’ {Юрид. Встникъ, февраль 1879 г.}, потому что ‘только историческое было бы слпо, а только идеальное — пусто’ {Trendelenburg: ‘Naturrecht auf dem Grunde der Ethik’. 1868 г., стр. 45.}.
Если читатель раздляетъ эту основную мысль очерковъ, то онъ согласится съ необходимостью ознакомиться со взглядами нкоторыхъ писателей по государственнымъ наукамъ, которые причислены были къ совершенно безполезнымъ метафизикамъ.
Вопросъ о формахъ государственнаго устройства давно уже привлекалъ къ себ вниманіе мыслителей. Они старались классифицировать эти формы, взвсить ихъ относительное значеніе и объяснить причины возникновенія, развитія и упадка этихъ формъ. Не рдко подымался вопросъ о томъ, что важне — учрежденіе или идеи, и споры подобнаго рода далеко не кончены въ настоящее время. Намъ думается, что именно теперь, когда накопился громадный фактическій матеріалъ, новый пересмотръ стараго вопроса былъ бы особенно полезенъ. Задача этихъ очерковъ заключается въ томъ, чтобы привести нсколько доказательствъ необходимости этого пересмотра, вызвать изъ несправедливаго забвенія идеи, недостатокъ которыхъ чувствуется въ современномъ обществ.
XIX вкъ начался рзкою реакціей противъ того, что властно проповдывалось въ предшествовавшемъ столтіи. ‘Философскія и политическія теоріи вольнодумцевъ, на которыя еще такъ недавно раздавались дружные отклики во всхъ углахъ образованнаго общества, находятся подъ опалой, признаются зловредными и разрушительными’ {А. А. Шаховъ: ‘Французская литература въ первые годы XIX вка’, предисловіе.}. Ужасы французской революціи вызвали стремленіе отступить назадъ, въ глубь среднихъ вковъ, поставить прочную преграду бурному историческому теченію. На борьбу выступила, между прочимъ, богословская или противореволюціонная школа. Писатели этой школы ‘поставили себ задачею бороться съ революціею во имя нравственныхъ основъ жизни. Правамъ народа они противополагаютъ права законныхъ князей, созданіямъ человческаго произвола — нравственный порядокъ, установленный Богомъ на земл. Поэтому они ищутъ въ религіи главной опоры для своего ученія. Это направленіе сдлалось владычествующимъ во времена реакціи, послдовавшей въ европейскомъ мір, за Внскимъ конгрессомъ,— реакціи, центромъ которой была Австрія’ {Г. Чичеринъ: ‘Ист. политическихъ ученій’, т. IV, стр. 209 и 210.}.
‘Правительства!— восклицаетъ одинъ изъ главныхъ представителей реакціонной мысли во Франціи, Бональдъ.— Если вы хотите укрпить людей, стсняйте сердца ихъ, дйствуйте наперекоръ ихъ влеченіямъ. Потокъ, не запруженный плотиною, теряется въ пескахъ, такъ и человкъ силенъ лишь тогда, когда его сдерживаютъ…’ {Шаховъ, стр. 145.} Бональдъ звалъ Францію назадъ, домой, въ средневковое государство. Науки въ то блаженное время распредлялись по сословіямъ: ‘богословіемъ занималось духовенство, добрыя политическія традиціи вдали бароны, даже если они и не умли читать’. Послдовательный мыслитель справедливо находилъ, что въ излюбленномъ имъ государств должно заниматься всего боле скотоводствомъ и охотою. Источникомъ всхъ бдствій современнаго ему общества Бональдъ признавалъ либерализмъ.
Съ французскимъ писателемъ во многомъ сходится знаменитый Галлеръ, авторъ ‘Возстановленія политической науки’ (1816—1834 г.) {Полное заглавіе сочиненія: ‘Restauration der Staatswissenschaft oder Theorie des natrlich-geselligen Zustands der Chimre des knstlich-brgerlichen entgegensetzt’.}. Въ глазахъ Галлера, Руссо — невжественный софистъ, Монтескьё — ни въ какомъ случа не заслуживаетъ почетной извстности, имъ пріобртенной. Къ Канту реакціонный мыслитель чувствуетъ безграничное отвращеніе. Передъ французскою революціей, по мннію Галлера, былъ глубокій и продолжительный миръ, такое наслажденіе частною свободой, о какомъ теперь и понятія не имютъ. На всеобщее благополучіе того счастливаго времени мы смотримъ съ тоскою и слезами {Carl Ludwig von Haller: ‘Restauration der Staatswissenschaft’, т. I, стр. 226 и 227.}. Такъ-называемое естественное состояніе никогда не прекращалось, необходимо и повсюду вызывая господство и зависимость, свободу и служебность (Dienstbarkeit) {Ibid., стр. 351.}. Государство отличается отъ семьи и другихъ частныхъ союзовъ только независимостью властвующаго лица, высшимъ его могуществомъ, вслдствіе чего государство и не можетъ имть какой-либо самостоятельной цли, а представляетъ лишь аггрегатъ частныхъ союзовъ. Какъ никто не иметъ права отнять власть у хозяина дома или земли надъ этимъ домомъ или землею, такъ никто не въ прав лишить государя правленія. Не народъ создаетъ государей, а государи народъ. Если династія вымираетъ, если государь даритъ кому-либо свои права,— государство перестаетъ существовать.
Естественно, что въ галлеровскомъ государств, въ которомъ на одной сторон сила власти, не можетъ существовать на другой сторон, у подданныхъ, силы мннія: Галлеръ — послдовательный мыслитель. Свобода печати является для него поэтому привилегированнымъ распространеніемъ лжи и клеветы, хуже чмъ свобода драки и поджога {Объ этомъ Таллеръ говоритъ въ седьмой глав пятаго тома.}.
Но печальная эпоха реакціи не убила здравой политической мысли. Сквозь вс препятствія эта мысль, стсняемая и преслдуемая, прокладывала себ дорогу. Одинъ за другимъ выступали даровитые и самоотверженные писатели, которые возставали въ защиту свободы человческой личности и выставляли иныя требованія отъ государства, иначе опредляли его назначеніе, чмъ писатели-реакціонеры. Не будетъ лишнимъ привести нкоторыя изъ мыслей, возбуждавшихъ въ первой половин нашего столтія и горячее сочувствіе, и ожесточенныя нападенія.
Во Франціи Клермонъ-Тоннеръ и Бенжаменъ Констанъ съ необыкновеннымъ талантомъ защищали ученіе о раздленіи властей. Клермонъ-Тоннеръ первый высказался за необходимость строго различать королевскую власть отъ исполнительной. Бенжаменъ Констанъ подробно развиваетъ эту мысль. Король,— говоритъ онъ,— есть власть нейтральная, посредствующая между дятельными властями. Онъ, въ нкоторомъ смысл, является судьею другихъ властей. Только строгое разграниченіе законодательной, судебной, исполнительной и королевской властей можетъ въ достаточной степени обезпечить личныя права, въ числ которыхъ находятся религіозная свобода, свобода печати и живаго слова. Шатобріанъ (въ XII глав своей ‘Монархіи по хартіи’) преувеличиваетъ мысль Констана, требуя, чтобы король былъ только зрителемъ ошибокъ министра, который затмъ падаетъ вслдствіе враждебныхъ ему постановленій палаты. Ученіе о безграничномъ повиновеніи власти находитъ въ Бенжамен Констан ршительнаго противника: ‘La doctrine d’obissance illimite la loi a fait sous la tyrannie, et dans les orages des rvolutions, plus de maux, peut-tre, que tontes les autres erreurs qui ont gar les hommes’ {Б. Constant: ‘Cours de politique constitutienelle’, p. 112. Bruxelles. 1837.}.
Съ увлеченіемъ принялись за разработку политическихъ вопросовъ и нмецкіе ученые. Роттекъ пишетъ, что его время есть эпоха конституцій: ихъ или горячо призываютъ, или ршительно отвергаютъ {Carl von Rotteck: ‘Lehrbuch des Verunftrechts und der Staatswissenschaften’, 1824—1835, II, 172.}. Князья должны понять, что выше и благородне управлять свободными людьми, чмъ господствовать надъ рабами. Положительное право,— говоритъ знаменитый германскій ученый,— свято лишь настолько, насколько оно совпадаетъ съ естественнымъ, которое заключаетъ въ себ признаніе неприкосновенности человческой личности, свободы его совсти и слова.
Книга Роттека была запрещена въ нкоторыхъ германскихъ государствахъ, а мысли, имъ высказанныя, получали все большее и большее распространеніе. Принимая въ разсчетъ, что насъ отдляетъ отъ эпохи самой мрачной и жестокой реакціи нсколько десятковъ лтъ,— жизнь человка и моментъ въ жизни народа,— нельзя не согласиться со взглядомъ русскаго ученаго: ‘Въ литератур и даже въ нашей періодической печати часто высказывается мнніе, что представительныя учрежденія уже устарли, на практик оказались негодными. Въ этихъ возгласахъ нельзя не видть большой незрлости политической мысли. Представительныя учрежденія не устарли уже потому, что почти нигд еще не успли на континент Европы пустить глубокіе корни и достигнуть полнаго, всесторонняго развитія. То происки правителей въ дух прежняго абсолютизма, то насилія революціонеровъ, не признающихъ ничего священнаго, расшатываютъ ихъ и обращаютъ въ мертвыя формы. Но на основаніи исторіи мы повторяемъ, что правовое государство для своего воплощенія нуждается въ представительныхъ учрежденіяхъ, которыя, однако, въ свою очередь требуютъ многихъ усовершенствованій и дополненій’ {Графъ Камаровскій: ‘О международномъ суд’, стр. 470.}.
Мнніе Попа:
‘For forms of government let fools contest,
Whate’er is best administred, is the best 1)’.—
1) Надо оставить пустой споръ о формахъ управленія: гд лучше управленіе, тамъ и лучшая форма.
уже давно вызываетъ ршительныя теоретическія опроверженія, опровергаясь въ то же время государственною жизнью и самой Великобританіи, и другихъ странъ. Шлицъ указывалъ, что, по свидтельству исторіи, нигд такъ легко не присвоиваетъ себ обширной власти то духовенство, то совтники, то личная стража (Leibwache) государя, какъ въ неограниченной монархіи, въ которой правитель въ дйствительности стсненъ боле, чмъ въ представительной монархіи {Plitz: ‘Die Staatswissenschaften im Lichte unsrer Zeit’, 1823—1824, I, 423.}. Попытки доказать несогласимость послдней формы правленія съ духомъ христіанской церкви встрчали опроверженіе со стороны самыхъ умренныхъ мыслителей, преданность которыхъ христіанской религіи стоитъ вн всякаго сомннія. Если Фридрихъ Шлегель провозглашалъ представительство анти-христіанскимъ началомъ, то Шатобріанъ считаетъ эту форму правленія однимъ изъ прекраснйшихъ плодовъ именно христіанскаго ученія. Мысль о томъ, что самые лучшіе законы безсильны при дурномъ государственномъ устройств, уже давно отстаивается многими выдающимися нмецкими писателями {Напримръ Аретиномъ (Aretin: ‘Staatsrecht der const. Monarchie’, 2 Auflage, I, 91—92. }. Мы не будемъ, конечно, приводить безчисленныхъ выдержекъ изъ сочиненій по государственному праву, которыми такъ богата западно-европейская литература, въ подтвержденіе нашей мысли: ея доказательствъ мы будемъ искать въ исторической жизни народовъ. Но и приведенныхъ указаній достаточно, но нашему мннію, чтобъ убдиться въ плодотворномъ вліяніи, какое могла оказать (и дйствительно оказала) теоретическая мысль на развитіе государственнаго строя. Эта мысль многаго требовала отъ государства. Еще Фихте выставлялъ основнымъ положеніемъ разумнаго государственнаго устройства возможность для каждаго жить своимъ трудомъ {‘Es ist Grundsatz jeder verntiftigen Staatsverfassung: Jedermann soll von seiner Arbeit leben knenn». J. G. Fichte: Grundlage des Naturrechts, nach Principien der Wissenschaftslehre, 1796, II Theil, 30.}. Позднйшими мыслителями цли государственной формы общежитія опредлялись весьма различно. Для однихъ государство являлось принудительнымъ учрежденіемъ, чтобъ осуществлять безопасность и право. Для другихъ основною задачей государства представлялось достиженіе благосостоянія. Третьи видли цль государства въ осуществленіи нравственнаго закона, и т. д. Великіе мыслители новаго времени развивали взгляды Платона или Аристотеля, бросали новый свтъ на задачи, которыя должны быть возложены на правительственную власть, и Изыскивали средства, которыя всего скоре поведутъ къ достиженію этихъ задачъ. Но въ исторіи новйшей политической мысли наше вниманіе должно быть сосредоточено на немногихъ вопросахъ и на взглядахъ немногихъ писателей, которые подвергали изученію формы, государственнаго устройства.
Аристотелевская классификація государственныхъ формъ подвергалась въ девятнадцатомъ вк боле или мене значительной переработк. Этого важнаго вопроса въ нашихъ очеркахъ мы Можемъ коснуться только мимоходомъ. Въ числ попытокъ представить новую классификацію государствъ отмтимъ принадлежащую Беру {W. J. Belir: ‘System der angewandten allgemeinen Staatslehre oder der Staatskunst’ (Politik), 1S10, 151—153.}. Этотъ ученый длитъ формы государственнаго устройства на монархическую и дуархическую, смотря по тому, отдлена ли законодательная власть отъ исполнительной или нтъ, причемъ не важно, будетъ ли субъектомъ ея физическое или юридическое лицо. Другія классификаціи государственныхъ формъ общеизвстны.
Для насъ весьма важно, какъ объяснялось происхожденіе этихъ формъ, считались ли он неизмнными типами, не подмчали ли ученые послдовательнаго развитія въ государственныхъ учрежденіяхъ.
И въ этомъ отношеніи, какъ во многихъ другихъ, мннія писателей по государственному праву представляютъ большія различія. Мы приведемъ опять нсколько выдержекъ изъ сочиненій нкоторыхъ второстепенныхъ ученыхъ, такъ какъ свднія о взглядахъ величайшихъ представителей политической мысли достаточно распространены въ русскомъ образованномъ обществ.
Маурснбрехеръ утверждаетъ, что нельзя говорить о лучшей конституціи ни въ иде, ни въ дйствительности: вс формы правленія имютъ свои недостатки {Maurenbrecher: ‘Grundstze des heutigen deutschen Staatsrechts», 1837, 68—69.}. Фридрихъ Шмиттенеръ считаетъ доказаннымъ, что формы государственной жизни соотвтствуютъ различнымъ ступенямъ историческаго развитія {F. Schmitthenner: Zwlf Bcher vom Staate, oder systematische Encyklo-pdie der Staatswissenschaften’, T. III, Bd. VII, ‘Grundlinien des allg. oder idealen Staatsrechts’, 1845, 5.}. Эти же ступени развитія проходитъ, конечно, и государственная идея, воплощаясь въ послдовательномъ ряд учрежденій. Потребовалась,— говоритъ Шмиттенеръ,— долгая научная работа, чтобъ убдиться, наконецъ, въ той простой истин, что историческій процессъ развитія государства заключается во взаимодйствіи людей и учрежденій, что въ этомъ историческомъ процесс содержаніе и форма обусловливаютъ другъ друга {Ibid., 203.}.
Но противъ мысли о послдовательности развитія формъ государственнаго устройства ршительно возстаютъ многіе писатели. Съ книгой одного изъ этихъ писателей, о которомъ, насколько намъ извстно, нтъ никакихъ свдній въ русской литератур, мы и познакомимъ читателей. Она называется: ‘О формахъ правленія и законахъ, которые ими управляютъ’, и написана И. Пасси {H. Passy: ‘Des formes de gouvernement et dиs lois qui les rgissent’, 1870.}.
Пасси говоритъ во введеніи къ своей книг, что она заключаетъ въ себ изученіе причинъ разнообразія формъ государственнаго устройства. Это разнообразіе — явленіе не новое и существуетъ съ самаго начала государственной жизни народовъ. Явленіе такой очевидности и важности не могло, конечно, не обратить на себя вниманія мыслителей, и тмъ не мене до настоящаго времени многіе основные вопросы остаются не разршенными. Причину относительной безплодности научной мысли Пасси видитъ въ недостаточномъ изученіи фактовъ. Эти факты — произведеніе сложной игры стремленій, нуждъ, страстей, въ которыхъ раскрывается природа человка — могутъ доставить вс необходимыя данныя для опредленнаго ршенія вопроса.
Эти факты прежде всего указываютъ на то, что разнообразныя формы государственнаго устройства существуютъ постоянно. Цивилизація,— говоритъ французскій ученый,— не стерла и не уменьшила различій въ способ устройства государствъ, она не повліяла сколько-нибудь замтнымъ образомъ на формы государственной жизни {‘Des formes de gouvernement’, intr., VI—VII.}. Но этому безотрадному взгляду, который высказываетъ Пасси въ начал своего сочиненія, можно противопоставить его же мнніе, высказанное въ конц изслдованія. Очевидно,— говоритъ французскій ученый въ послдней глав книги,— что современная цивилизація въ самомъ развитіи своемъ пріобртаетъ двигателей, которые вліяютъ на прежнія силы, на прежнія условія. Но если различіе въ формахъ правленія и ослабло уже теперь, если оно и еще боле ослабетъ въ будущемъ,— замчаетъ Пасси,— то ничто не даетъ намъ права заключать объ исчезновеніи всякихъ различій въ государственныхъ формахъ {Ibid., 444: ‘Mais si la diversit des formes de gouvernement a perdu et est destine perdre encore quelque chose de son ancienne efficacit, rien dans les faits passs et prsents n’ autorise penser qu’ elle finisse par la perdre tout entiè,re’.}. На это можно возразить, что о полномъ будущемъ сходств государственнаго устройства во всхъ странахъ и у всхъ народовъ и не говоритъ никто изъ защитниковъ того взгляда, по которому государственныя формы подвергаются историческому развитію, соотвтствуя ступенямъ просвщенія и всмъ условіямъ народной жизни.
Во всякомъ обществ,— продолжаетъ Пасси,— та часть верховной власти, которою общество не можетъ пользоваться непосредственно, сосредоточивается въ рукахъ правительства. Высшая власть (суверенитетъ) однако до такой степени присуща обществу, такъ неразрывно съ нимъ связана, что никогда и нигд, какова бы ни была форма правленія у даннаго народа, правительство не могло вполн безраздльно присвоить себ эту власть. Во всхъ странахъ чувства, интересы, мннія, желанія и врованія управляемыхъ вліяютъ на управляющихъ, не только сдерживая правительство въ однихъ случаяхъ, но и направляя его дятельность въ другихъ случаяхъ. Такимъ образомъ, по мннію Пасси, правительство всегда соотвтствуетъ обществу, удовлетворяетъ, въ главномъ, общественнымъ потребностямъ и въ свою очередь вліяетъ на общество. Но эта мысль о гармоніи между управляющими и управляемыми немедленно же подвергается у Пасси многознаменательной оговорк: отношенія взаимной зависимости могутъ существовать между правительствомъ и всмъ народомъ, равнымъ образомъ и между правительствомъ и только частью народа, господствующими классами. Ту же мысль высказываетъ и Гербертъ Спенсеръ {Спенсеръ: ‘Развитіе политическихъ учрежденій’ (въ журнал Мысль 1881 г. печатался переводъ этого сочиненія и мои цитаты будутъ длаться по этому переводу).}, замчая, что въ сложныхъ случаяхъ сила правящей агентуры (правительства) возникаетъ подъ вліяніемъ дйствія чувствъ той части общества, которая иметъ возможность проявлять свои чувства. Слдовательно, при разныхъ историческихъ условіяхъ отношенія между народомъ и правительствомъ бываютъ различны, и въ этомъ Пасси видитъ основной признакъ различія формъ государственнаго устройства. Дйствительная власть (осуществляемый суверенитетъ) можетъ или почти вся принадлежать правительству, или почти вся принадлежать самому обществу. Въ этихъ предлахъ колеблются политическія формы отъ полной, непосредственно самоуправляющейся демократіи до неограниченной монархіи и до деспотіи. Замтимъ, впрочемъ, что деспотію нельзя назвать государствомъ: по справедливому выраженію Роттека, тамъ, гд личность гражданина не иметъ никакихъ правъ, тамъ нтъ и государства {Какъ справедливо замчаетъ Фриманъ, объемъ королевской власти можетъ быть очень различенъ, и не въ этомъ, а въ способ происхожденія лежитъ ея отличіе отъ власти президента республики (Freeman: ‘Presidential government’). Любопытно, что въ Норвегіи, стран наиболе демократически организованной (изъ монархій), королевская воля значитъ боле, чмъ въ Англіи. (‘The royl authority is more narrowly limited than in any other kingdom, yet the personal will of а King of Norway counts for more than the personal will of а King of England’.)}. Но всемогущество короны, о которомъ нердко идутъ споры, въ сущности только лживое предположеніе, обманчивая фикція. Исторія,— говоритъ Пасси,— представляетъ полное доказательство того, что авторитетъ государственной власти подвергался наиболе тяжкимъ испытаніямъ и опасностямъ именно тогда, когда онъ сосредоточивался исключительно въ однхъ рукахъ. ‘Quelles que soient les injonctions de la loi, les maximes prconises et admises, il reste toujours une sphè,re o se rfugie la souverainet nationale, et d’o elle sort, altre de vengeance, toutes les fois qu’elle y est attacque’
Но какія же причины вызываютъ то или иное распредленіе верховной власти? Другими словами, какія причины обусловливаютъ различіе формъ государственнаго устройства?— Пасси даетъ на это слдующіе отвты:
Задача правительства повсюду одна и та же. Поддержать единеніе и миръ внутри государства, оградить его отъ нападеній извн — вотъ требованіе, которое предъявляется къ правительству. Это требованіе — всхъ обществъ и различается оно въ разныхъ странахъ только количественно. Если данное государство заключаетъ въ себ нсколько племенъ, между которыми существуетъ рознь, если въ этомъ государств существуютъ другія причины, вслдствіе которыхъ взаимныя отношенія или одного класса къ другому, или одной провинціи къ остальнымъ отличаются большою враждебностью, то поддержаніе порядка внутри и защита отъ вншнихъ нападеній становятся особенно затруднительными. Потребность въ сохраненіи цлаго и въ безопасности личности занимаетъ въ подобныхъ случаяхъ первое мсто, и вслдствіе этого правительственная власть можетъ увеличиваться до неограниченной монархіи, а политическая свобода упадать до нуля. Но,— замчаетъ Пасси,— мало обществъ, на столько плохо составленныхъ, чтобъ они не могли принимать хоть нкоторое участіе въ законодательной власти. Само собою разумется, что обширныя государства, составленныя путемъ захватовъ и завоеваній, наимене способны къ политической свобод. По этому поводу опять не безполезно сопоставить съ мнніемъ и выводами французскаго ученаго соображенія, которыя высказываетъ Гербертъ Спенсеръ. ‘Такъ какъ охраненіе общества предшествовало охраненію индивидуума, будучи условіемъ этого послдняго, то мы,— говоритъ Спенсеръ,— должны при изученіи общественныхъ явленій понимать добро и зло скоре въ первобытномъ смысл, чмъ въ позднйшемъ,— слдовательно, разсматривать какъ относительно хорошее все то, что помогло переживанію (survival {Мы думаемъ, что переживаніе въ данномъ случа не точно передаетъ смыслъ слова survival: дло идетъ о томъ, что общество переживаетъ опасность, сохраняется, жертвуя отдльными личностями для блага слдующихъ поколній.}) общества, какъ бы ни были при этомъ велики страданія, выпавшія на долю индивидуума’. Поэтому-то первыя ступени развитія цивилизаціи обусловливаютъ относительную безчеловчность. Англійскій мыслитель указываетъ на то, что съ образованіемъ большихъ націй, занявшихъ обширныя территоріи, прекратились войны внутри этихъ территорій и, вообще, ‘выгоды, пріобртенныя въ теченіе приготовительнаго періода, останутся въ вчное наслдство, страданія же, какъ общественныя, такъ и личныя, произведенныя этимъ періодомъ, уменьшатся и постепенно вымрутъ’.
Пасси не видитъ, въ противоположность Спенсеру, возможности утверждать послдовательной смны формъ государственнаго устройства, потому что элементы розни, по его мннію, существуютъ постоянно, хотя и терпятъ измненія въ числ и значеніи. Пасси далекъ отъ мысли утверждать, что форма правленія всегда соотвтствуетъ дйствительнымъ нуждамъ народа. Правительства вообще мало склонны уступать хоть часть разъ пріобртенной власти, и революціонные ураганы лучше всего свидтельствуютъ, къ какимъ печальнымъ послдствіямъ приводитъ эта близорукая неуступчивость требованіямъ времени {По этому поводу намъ припоминаются слова Меня: ‘Law is stable, tlie societies we are speaking of are progressive. The greater or less happiness of а people depends of tlie degree of promptitude with wich the gulf is narrowed’ (Maine: ‘Ancient Law’, 1876. 24).}. Но государства, созданныя только насиліемъ, только насиліемъ и могутъ держаться. Поэтому-то большія государства, поглотившія не мало отдльныхъ племенъ съ самостоятельною когда-то организаціей, въ рдкихъ случаяхъ достигаютъ благодяній политической свободы. Ничто,— говоритъ Пасси,— не принесло человчеству такого ужасающаго вреда, какъ страсть къ побдамъ, къ завоеваніямъ. Отъ войнъ страдаютъ и побжденные, и побдители, такъ какъ насиліе надъ другимъ народомъ не проходитъ безнаказанно, и вншній блескъ, и расширеніе территоріи на счетъ сосдей вызываютъ въ большей или меньшей степени стсненіе политической свободы у побдителей. Монтескьё говорилъ, что небольшимъ государствамъ свойственна республиканская форма правленія, большимъ — монархическая, а громадныя государства по-невол должны управляться деспотами-. Пасси мало надется даже на федеративное устройство, которое соединяетъ выгоды необширныхъ государствъ съ преимуществами великихъ. Въ этомъ отношеніи Пасси раздляетъ общую участь французскихъ писателей, которые, за весьма немногими исключеніями, не могутъ правильно оцнить мстнаго самоуправленія и не въ состояніи представить себ государства — не централизированнаго, не стянутаго во всхъ отношеніяхъ къ власти, управляющей изъ столицы. Но зато разбираемый нами писатель вполн правъ, когда горячо и краснорчиво возстаетъ противъ льстящихъ народному самолюбію завоеваній. Горе и разоренье, которыя наноситъ каждая война, такъ велики, ея послдствія во всхъ отношеніяхъ такъ прискорбны, что только печальная необходимость, требованіе самообороны могутъ оправдать нарушеніе мира. Писатели-реакціонеры держатся, конечно, иного мннія. Такъ Галлеръ, на котораго мы уже нсколько разъ ссылались, говоритъ, что продолжительный миръ есть ядъ, убивающій государство. Накопленіе богатства при этомъ мир влечетъ за собою изнженность, мужество исчезаетъ, а съ нимъ вмст и другія добродтели. На это можно возразить, что жестокости и невжества еще надолго хватитъ людямъ и безъ новыхъ войнъ, которыя усиливаютъ вражду, разрушаютъ все, пріобртенное тяжелымъ трудомъ, и задерживаютъ умственное развитіе общества. Поэтому-то сознательное противодйствіе воинственнымъ стремленіямъ правительствъ и нкоторыхъ общественныхъ классовъ постоянно усиливается въ западной Европ. ‘Особенно рабочіе классы, боле всего страдающіе отъ войны, хлопочутъ о противодйствіи ей {Графъ Камаровскій: ‘О международномъ суд’, стр. 306.}. Расходы на войско, которые достигаютъ въ европейскихъ странахъ 400.000.000 фунт. стерлинг. ежегодно, подавляютъ развитіе народнаго благосостоянія, и знаменитый Ричардъ съ полнымъ правомъ возставалъ противъ общераспространеннаго предразсудка, что надо готовить войну, чтобы сохранить миръ. ‘Я дозволю себ утверждать,— говорилъ Ричардъ,— что никогда еще легковрной толп не высказывали правила, столь противорчащаго здравому разсудку, нашему знанію человческой природы и свидтельствамъ исторіи. Мы могли бы, по этой аналогіи, съ такимъ же совершеннымъ правомъ сказать, что если мы хотимъ предохранить наши жилища отъ огня, мы лучше всего поступимъ, если наполнимъ наши погреба порохомъ, петролеумомъ и спичками и дозволимъ затмъ какимъ-либо шалунамъ играть у насъ въ жмурки. Разв съ этими шалунами нельзя сравнить государей и дипломатовъ Европы, которые ведутъ свою странную игру среди всхъ воспламенимыхъ веществъ, собранныхъ ими въ одно цлое, и между тмъ увряютъ, что они одни составляютъ надежную стражу противъ пожара’ {Ibid., стр. 336.}.
Пасси утверждаетъ, что формы государственнаго устройства не развиваются послдовательно, что прогресса въ этомъ отношеніи не замчается въ исторіи. Гербертъ Спенсеръ высказываетъ мысль, заключающую въ себ отрицаніе полнаго соотвтствія между развитіемъ политическихъ формъ и развитіемъ личности. Онъ говоритъ: ‘Намъ не нужно искать въ отдаленныхъ областяхъ или у чужихъ расъ доказательствъ того, что не существуетъ необходимой связи между общественными типами, носящими названіе цивилизованныхъ, и высшими чувствами, которыя мы обыкновенно соединяемъ съ цивилизаціей’. Но и Спенсеръ, и Пасси признаютъ могущественное вліяніе учрежденій на личность. Англійскій мыслитель прямо говоритъ въ другомъ мст своего сочиненія: ‘Нкоторое отношеніе между нравственнымъ характеромъ и общественнымъ типомъ существуетъ’. Измняемость общественной структуры является для него условіемъ дальнйшаго развитія, въ которомъ военный типъ государственнаго устройства все боле и боле замняется промышленнымъ типомъ. Пасси, въ свою очередь, прямо заявляетъ: ‘Какъ и разнообразіе общественныхъ условій, разнообразіе правительственныхъ формъ имло свою долю вліянія въ развитіи цивилизаціи’ {‘Comme la diversit des circonstances sociales, la diversit des formes de gouvernement a eu sa part d’influence sur le dveloppement de la civilisation’, стр. 423.}. Невозможно, по нашему мннію, оспаривать мысли, уже давно высказанной знаменитымъ Гизо: Сущность цивилизаціи заключается въ двухъ фактахъ: въ развитіи строя общественнаго и въ развитіи строя интеллектуальнаго, въ улучшеніи вншняго, общаго положенія и въ улучшеніи внутренней, личной природы человка, однимъ словомъ, въ усовершенствованіи общества и человка.
И когда,— говоритъ Гизо,— въ теченіе долгаго времени индивидуальное развитіе отстаетъ отъ общественнаго, или, наоборотъ, политическія формы, государственное устройство отстаетъ отъ развитія личности, тогда обществомъ овладваетъ сильное сожалніе, чувство печальной пустоты {Гизо: ‘Исторія цивилизаціи во Франціи’, русскій переводъ г. Виноградова, т. I, стр. 12.}.
Дйствительно, потребность безопасности и всего государства, и отдльнаго гражданина всегда являлась первою изъ потребностей общежитія. Когда отечеству угрожаетъ иноземный врагъ, когда жизнь частнаго лица не ограждена въ самомъ государств, то заботы о благосостояніи, о достиженіи высшихъ цлей общежитія по-невол должны занимать незначительное мсто, отступять на задній планъ. Подобныя обстоятельства составляютъ историческое несчастіе. Но если такое положеніе вещей, требующее почти полнаго выдленія общественной власти отъ самого общества въ особый органъ, продолжается въ теченіе долгаго времени, то народу угрожаетъ величайшая опасность. У него слабетъ интересъ къ общественнымъ вопросамъ. Не участвуя въ политической жизни, онъ утрачиваетъ политическій смыслъ, а безъ этого смысла самые мудрые государственные люди, самое сильное, великодушное и просвщенное правительство не въ состояніи правильно руководить вншнею политикой и разумно относиться къ явленіямъ внутренней жизни. По счастью, распространеніе образованія уже дйствуетъ въ этомъ отношеніи, смягчая международную вражду, проясняя общественное самосознаніе. Государства новаго времени не могутъ держаться исключительно на сил физической. Съ каждымъ годомъ для нихъ становится все боле и боле настоятельною необходимостью опираться на силу общественнаго мннія. Съ другой стороны, ростъ потребностей общежитія, хозяйственныхъ и духовныхъ, не мене повелительно требуетъ широкаго развитія самоуправленія. Слдующій очеркъ и будетъ посвященъ этому послднему.
Западно-европейское общество, которое отъ l’tat — c’est moi, въ одушевленной вр въ чарующую силу разума и любви, мечтало сразу достигнуть libert, galit, fraternité,, уже испытало въ этомъ отношеніи много горькихъ разочарованій. Разочарованія вызвали попытки компромисса между старымъ и новымъ, но еще Ф. Ю. Шталь {F. J. Stahl: ‘Die Philosophie des Rechts’.}, возставая противъ Дахаріэ, указывалъ послднему, что, отвергая и теорію легитимизма, и теорію народнаго верховенства, онъ занимаетъ мсто между небомъ и землею, на нейтральной почв воздуха. Въ самомъ дл, народное верховенство, даже при всеобщей подач голосовъ, приводило иной разъ къ непривлекательному, наиболе безнравственному виду цезаризма, и Наполеонъ III сдлался изъ президента республики императоромъ французовъ ‘волею народа’. Нейтральная же почва, на которую думалъ стать Дахаріэ, отличалась крайнею зыбкостью, если даже и не соглашаться съ Шталемъ въ томъ, что его противникъ опиралъ свою теорію на воздухъ. Цахаріэ, по аналогіи съ человческимъ тломъ, разсматриваетъ государство съ физіологической и патологической точки зрнія. Государство, по его мннію, можетъ страдать болзнями, какъ живой организмъ, причемъ болзни эти могутъ быть или мстными, или общими (среди послднихъ наиболе видное мсто занимаютъ революціи). Дахаріэ признаетъ нормальнымъ не одинъ какой-либо видъ государственнаго устройства, а вс, начиная съ деспотіи и кончая конституціонною монархіей. Профессоръ Сергевичъ справедливо возражаетъ на это: ‘никакъ нельзя согласиться съ тмъ, что вс историческіе виды государствъ суть одинаково здоровые, поскольку они соотвтствуютъ своему понятію, иначе — поскольку основныя начала ихъ положительнаго права проведены послдовательно. Деспотія, напримръ, какъ господство насилія (Zwingherrschaft, по собственному выраженію Цахаріэ), никакъ не можетъ быть разсматриваема какъ явленіе здоровое’ {Сергевичъ: ‘Задача и метода государственныхъ наукъ’, стр. 162.}. По теоріи нмецкаго ученаго, конституціонная монархія должна согласовать правовое государство съ теократіей, и эту-то мысль Шталь и подвергъ приведенному нами ироническому осужденію. Подобное сочетаніе,— замчаетъ г. Чичеринъ {Чичеринъ: ‘Исторія политическихъ ученій’, т. IV, стр. 564.},— противорчитъ существу теократіи, а конституціонная монархія ‘дйствительно иметъ въ виду соединить выгоды монархіи съ преимуществами народнаго правленія, но это сочетаніе происходитъ въ предлахъ чисто свтскаго государства’.
Для правильнаго пониманія исторической жизни необходимо было выяснить вс ея явленія, разсмотрть не только государственныя формы, правительственную власть и ея отношенія къ отдльному человку, къ гражданину государства, къ его подданному или рабу, но и подвергнуть подробному и тщательному изслдованію общество. Въ разршеніи этихъ вопросовъ много потрудились нмецкіе ученые, въ особенности Гнейстъ, своими историческими изслдованіями, и Лоренцъ Штейнъ {Мы ограничиваемся этими двумя учеными, такъ какъ не имемъ въ виду писать очерка политическихъ ученій. Съ трудомъ одного изъ выдающихся въ этомъ отношеніи мыслителей, Риля, читатели могутъ познакомиться по статьямъ академика В. П. Безобразова (въ Русскомъ Встник за прежніе годы).}.
Іюльская революція,— говоритъ второй изъ названныхъ писателей,— была актомъ, посредствомъ котораго достигло окончательнаго господства промышленное общество (die industrielle Gesellschaft). Ею уничтожены послдніе остатки феодальнаго порядка, она является естественнымъ заключеніемъ революціи 1789 года и въ то же время началомъ новаго, соціальнаго движенія. Въ основ народно-хозяйственнаго общества (die volkswirthschaftliche Gesellschaft) лежитъ противорчіе. Покоясь на правовомъ равенств и промышленной свобод, общество это строится однако на имущественномъ обладаніи {J. Stein: ‘Die industrielle Gesellschaft. Der Socialismus und Communismus Frankreichs von 1830 bis, 1848, 2. Ausgabe, 1855 г., стр. 14, 15 и 39.}. Послднее даетъ политическую мощь владющимъ классамъ, которые подчиняютъ себ государственную власть. Принципъ правоваго равенства въ своемъ приложеніи къ государственной власти является чисто отрицательнымъ: онъ исключаетъ вс льготы и преимущества. Принципъ свободы промышленной, свободы собственнаго пріобртенія, необходимо предполагаетъ самоуправленіе. Владніе служитъ основою правъ, и опирающееся на ценз представительство, т. е. участіе во всемъ государственномъ управленіи, замыкаетъ стремленія господствующихъ классовъ. Конституціонализмъ,— говоритъ Штейнъ,— необходимая государственная форма, потому что большой капиталъ — необходимый элементъ промышленности {Ibid., стр. 43.}.
Такимъ образомъ интересъ (имущественный) вступаетъ въ противорчіе съ идеей всеобщей свободы и развитія, потому что этотъ интересъ по самому существу своему подчиняетъ неимущихъ имущимъ. Носителемъ всеобщей свободы является, по Штейну, государство, которое не должно служить выгодамъ одного какого-либо класса, ибо оно потеряло бы тогда свое высокое значеніе. Наслдственная королевская власть обязана стоять надъ борьбою отдльныхъ группъ общества, свято охраняя свободу каждаго и всхъ. Именно въ этомъ своемъ значеніи, какъ носительница свободнаго развитія (Trger der freiheitlichen Entwicklung), королевская власть и пользовалась въ исторіи сочувствіемъ низшихъ, наиболе многочисленныхъ, наиболе бдныхъ слоевъ народа. Такова же задача и демократіи: она стремится къ дйствительному осуществленію равенства, посредствомъ государственной власти. Гд, въ промышленномъ обществ, появляется демократія, тамъ она служитъ политическимъ выраженіемъ противоположности просто работающихъ классовъ и капитала {Ibid., стр. 51—52 и 476.}.
Общество и государство, слдовательно, не одно и то же. До признанія самостоятельности общества дошли однако благодаря лишь потрясеніемъ экономическаго и политическаго строя {Stein: ‘System der Staatswissenschaft’, II. Die Gesellschaftslehre, стр. 23.}. Многіе поэтому видли въ обществ только то, что подвергалось опасности и что вызывало эту опасность, бдность, напримръ. Но несостоятельность этого взгляда очевидна. Въ обществ отражается духовная жизнь человчества, оно является вншнимъ выраженіемъ этой жизни (die ussere Ordnung des geistiges Lebens in der menschlichen Gemeinschaft). Дйствительное общество заключаетъ въ себ родъ, сословіе или промышленный классъ, и лучшею его формой Штейну представляется та, въ которой этотъ родъ, сословіе и промышленный строй, низшій, средній и высшій классы находятся въ полномъ развитіи и взаимномъ проникновеніи. Различіе въ людяхъ служитъ необходимымъ предположеніемъ для равномрнаго достиженія разнообразныхъ цлей общежитія, и было бы совершенною нелпостью разныя задачи стремиться разршать однообразными силами {Ibid., стр. 87 и 430.}.
Въ ученіи Штейна объ обществ, насколько оно обрисовывается въ двухъ цитированныхъ нами сочиненіяхъ, много неяснаго, а иногда встрчаются въ немъ и противорчія. Такъ народъ представляется Штейну — какъ средній членъ между государствомъ и обществомъ (Das Volk als Mittelglied zwischen Gesellschaft und Staat). Но, дополнивши приведенныя мысли замчаніями, которыя высказываются въ другихъ трудахъ знаменитаго германскаго ученаго, можно съ достаточною опредленностью формулировать его взглядъ на общество и на самоуправленіе.
Общество — порядокъ господства или различія, строй, произведенный общностью цли и неравенствомъ силъ, единство неравнаго. Тремя основными формами общества являются: родовая, сословная (опредленная различіемъ призванія, профессіи), государственно-гражданская (различіе капитала, имущества {Gegenwart und Zukunft der Rechts — und Staatswissenschaft Deutschlands, 1876, стр. 114, 115, 134, 135 и 138.}.
Самоуправленіе — участіе гражданъ въ мстномъ управленіи. По существу, самоуправленіе одинаково у всхъ народовъ и во вс времена, но по форм оно безконечно разнообразно. Для того, чтобъ участіе гражданъ въ управленіи могло быть признано за самоуправленіе, необходимо его постоянство и ограниченіе мстомъ и предметомъ (вдомствомъ). Всякая форма самоуправленія заключаетъ въ себ ограниченіе правительственной власти, чиновничества (Amtswesen), являясь необходимымъ послдствіемъ признанія гражданской свободы. Самоуправленіе есть истинная область индивидуальности въ государственной жизни’ {Die Verwaltungslehre, т. I, стр. 364—368.}.
Наконецъ, въ своемъ послднемъ сочиненіи, Штейнъ развиваетъ т же мысли, какія насквозь проникаютъ его прежніе труды. Государственная идея находитъ себ, по мннію нмецкаго ученаго, высшее выраженіе въ личности государя. Существо же государства заключается въ томъ, что мра развитія отдльнаго лица становится мрою развитія цлаго. Совершенствованіе этого цлаго или его упадокъ немыслимы безъ совершенствованія или упадка личности. Великая задача королевской власти именно и состоитъ въ развитіи и упроченіи, посредствомъ управленія, всеобщей свободы, въ ея осуществленіи на дл. Чистая государственная идея ведетъ неустанную борьбу съ силами, которыя рождаются обществомъ, возникшимъ вслдствіе того или иного неравномрнаго распредленія имущества {Stein: ‘Die drei Fragen des Grundbesitzes und seiner Zukunft’, 1881, стр. 66, 68, 1—2.}.
Дополнимъ приведенныя мысли Штейна еще нсколькими выдержками изъ его прекрасной ‘Учебной книги финансовой науки’, чтобы взгляды высокодаровитаго ученаго получили достаточно-ясное освщеніе.
Въ міровой исторіи эпоху господства однихъ надъ другими, части надъ цлымъ, смнила эпоха правоваго и общественнаго равенства (diejenige, welche das Princip der rechtlichen und gesellschaftlichen Gleicheit aller zur Geltung bringt {Lehrbuch der Finanzwissenschaft, 3 Auflage, 16. Это общественное равенство съ его принципомъ звучитъ нкоторымъ противорчіемъ другимъ выраженіямъ и мыслямъ Штейна.}). Въ первую эпоху государственное хозяйство было несвободнымъ, а въ послднюю оно является свободнымъ, сообразнымъ съ конституціей (die verfassungsmssige Staatswirtschaft). Только съ возникновеніемъ и развитіемъ народнаго представительства государственные доходы и расходы получаютъ правильную постановку, и бюджетъ, роспись прихода ш издержекъ, становится закономъ.
Развитіе всхъ гражданъ, созданіе условій, которыя обезпечиваютъ свободу и совершенствованіе человка, составляетъ, по Штейну, прямую и главнйшую задачу государства, неисполненіе которой указываетъ на измну этому великому призванію государственной власти. Другой изъ упомянутыхъ нами нмецкихъ ученыхъ, Рудольфъ Гнейстъ, также высоко ставитъ призваніе государства. Онъ осуждаетъ стремленіе чрезмрно расширять понятіе общества, стремленіе подчинить этому обществу государство, видть въ послднемъ только средство для достиженія цлей перваго {Gneist: ‘Der Rechtsstaat’, 1872, стр. 183.}. Землевладльцы, крестьяне, купцы, фабриканты, прикащики, духовныя лица, чиновники, ученые, художники — толпятся въ современномъ обществ, разбиваясь на отдльныя группы. Въ отживающемъ, абсолютномъ государств вс эти группы находили только вншній порядокъ, безъ самостоятельности и безъ отвтственности. Но съ возсоединеніемъ общества и государства (Wiederverbindung der Gesellschaft mit dem Staat), которое произошло благодаря введенію представительной формы правленія (constitutionelle Verfassung), начинается новое движеніе.
‘Мысль, что абсолютизмъ въ государств происходитъ отъ соціальной розни и отчужденія общества отъ государства и что политическая свобода можетъ имть мсто только при гармоническомъ слитіи общественныхъ и государственныхъ началъ, составляетъ исходное понятіе изслдованій Гнейста’ {Г. Назимовъ: ‘Теорія конституціонализма и самоуправленія’, Рудольфа Гнейста, 1881 г., Ярославль, стр. 19. Хорошая, но, къ сожалнію, мало замченная работа.}. Господствующіе въ обществ классы стремятся къ тому, чтобъ овладть государственною волею при помощи конституціи, чтобъ овладть осуществленіемъ этой воли при помощи управленія. Посл каждой революціи власть попадаетъ въ руки не народа, а общества, и народное верховенство является въ дйствительности верховенствомъ общества, то-есть наиболе богатаго, наиболе сильнаго сословія. Это противорчіе интересовъ не разршимо, по мннію Гнейста. Человкъ можетъ быть справедливъ и благосклоненъ по отношенію къ людямъ, но такимъ никогда не можетъ быть одинъ общественный классъ въ борьб съ другимъ. Выходъ дается только государствомъ, которое иметъ своимъ основаніемъ нравственную природу людей, тогда какъ основаніе общества есть хозяйственное. Воплощеніемъ этого идеальнаго государственнаго начала служитъ королевская власть, произведеніе германскаго народнаго духа {‘Der Rechtsstaat’, стр. 8, 9 и 11.}, но политическая свобода можетъ быть поддержана только при органической связи и взаимномъ дополненіи государственно-служебнаго начала (чиновничества, Berufsamt) и почетно-служебнаго начала въ обществ (Ehrenamt der Gesellschaft). Безвозмездная служба по самоуправленію, дающая власть и почетъ, представляется Гнейсту истиннымъ самоуправленіемъ. Естественно, что это возведеніе въ образецъ для подражанія, въ догматъ государственнаго устройства отживающаго въ самой Великобританіи порядка вещей встртило ршительныя возраженія. Общественное неравенство въ значительной степени упрочивается при такой систем управленія, гд представители господствующихъ классовъ разршаютъ вопросы мстнаго интереса. Указавъ на монархическую власть, какъ на охранительницу идеи справедливости, безпристрастно относящуюся къ борьб общественныхъ классовъ, зорко слдящую за тмъ, чтобы рабочіе классы, большинство населенія, не пострадали отъ своекорыстныхъ стремленій имущихъ сословій, Гнейстъ признаетъ возможнымъ отдать интересы этого большинства въ руки меньшинства при устройств мстнаго самоуправленія. Но понятно, что въ любой единиц самоуправленія произойдетъ та же разрушительная борьба, которая происходитъ въ обществ вообще, потому что, какъ говоритъ самъ Гнейстъ, никакой общественный классъ никогда не будетъ справедливъ и благосклоненъ къ другому классу.
Блунчли замчаетъ, что Гнейстъ въ неприкосновенности власти короны усматриваетъ истинный центръ государства, формальное объединеніе и освященіе правоваго порядка, необходимую охрану отъ своеволія партій. Идеи нмецкій ученый цнитъ мало и выше всего ставитъ учрежденія, вооружаясь однако противъ купеческаго взгляда на государство, по которому послднее является какъ бы акціонерною компаніей {Блунчли: ‘Исторія общаго госуд. права и политики’, стр. 524—527.}.
Упомянутыя сочиненія Гнейста и Штейна, труды Роберта Моля и многихъ другихъ писателей сильно выдвинули впередъ вопросы объ обществ и самоуправленіи. Это направленіе научной мысли вызвало и возраженія, которыя стремятся доказать, что нтъ и не можетъ быть особой науки объ обществ (Gesellschaftswissenschaft). Для того, чтобы дать понятіе о подобныхъ возраженіяхъ, приведемъ нкоторыя изъ замчаній, сдланныхъ извстнымъ историкомъ Генрихомъ Трейчке {Н. von TreitscMe: ‘Die Gesellschaftswissenschaft. Ein kritischer Versuch’. 1859.}.
Трейчке иметъ въ виду боле всего ученіе Роберта Моля. Послдній причисляетъ къ общественнымъ союзамъ, которые стоятъ между частною и государственною жизнью, между отдльнымъ лицомъ и государствомъ,— сословія, общины, племена, расы, хозяйственные, религіозные и другіе союзы. Начнемъ съ общины. Она,— говоритъ Трейчке,— охватываетъ вс отношенія народной жизни и отличается отъ государства, какъ часть отличается отъ цлаго. Надъ общиною есть высшая власть, несли вы представите общину безъ этого, общину независимую, то она сама будетъ государствомъ. Община принимаетъ участіе въ развитіи всхъ фазъ государства, и политическое переустройство не полно тамъ, гд этого соотвтствія не наблюдается. Вс попытки утвердить во Франціи свободный государственный строй были безуспшны, потому что французская община оставалась организованною деспотически. Трейчке полагаетъ поэтому, что община, которая, въ тсномъ кругу, исполняетъ государственныя цли, не можетъ быть предметомъ самостоятельной научной обработки, не можетъ быть предметомъ отдльной науки. Она входитъ какъ необходимая часть въ составъ государства. Само собою разумется, что то же должно сказать о провинціи, области, земств и т. д.
Доказывая, что и другіе виды общественныхъ союзовъ должны входить въ общее ученіе о государств, Трейчке признаетъ, что отношенія между религіозными соединеніями и государствомъ, гд первыя и второе свободно и сильно развились, суть ирраціональныя отношенія. Церковь преслдуетъ высшія, чмъ государство, цли, облагороживая и подымая человка, но она должна однако подчиняться государственному порядку. Въ свою очередь государство должно быть верховнымъ, но на самомъ дл не въ состояніи ускользнуть отъ вліянія этой высшей духовной силы. Вчное противорчіе разршается временными взаимными уступками, компромиссомъ.
Свободные союзы, разнообразныя товарищества, которыми всегда богата жизнь высокообразованнаго народа, также не могутъ быть выдлены изъ государственно-народнаго строя вообще. Ясна,— говоритъ Трейчке,— политическая важность вопроса, какое государство можетъ допускать свободныя соединенія людей для достиженія духовныхъ (научныхъ, художественныхъ) и хозяйственныхъ цлей. Трейчке совершенно основательно возражаетъ Рилю, что было бы большимъ шагомъ назадъ, еслибы партіи различались другъ отъ друга только экономическою программой, еслибъ охранители и прогрессисты исчезли окончательно, уступивши мсто пролетаріямъ и буржуазіи, борьб исключительно между трудомъ и капиталомъ.
Въ этомъ отношеніи Трейчке стоитъ выше многихъ изъ писателей, на труды которыхъ мы ссылались въ этихъ очеркахъ. Юристы склонны преувеличивать значеніе формъ государственной и общественной жизни, экономисты, вниманіе которыхъ захватываетъ грозная борьба рабочихъ классовъ съ буржуазіей, невольно впадаютъ въ односторонность, не придавая борьб идей и развитію учрежденій надлежащаго значенія. Историкъ, наоборотъ, постоянно наблюдаетъ взаимодйствіе всхъ общественныхъ силъ. Правда, долгое время политическая и военная жизнь государствъ, дипломатическія сношенія и дворцовыя передряги занимали у историковъ главное мсто, но знаменательный и ршительный переворотъ уже совершился въ этомъ отношеніи.
Основная ошибка Моля,— продолжаетъ Трейчке,— заключается въ узкомъ опредленіи государства. Послднее — не организмъ учрежденій, объединяющихъ извстное количество людей, а народъ во вншнемъ проявленіи его самобытной жизни. Даже въ иде нельзя выдлить государство отъ народа. Одинаково несправедливо принимать вмст съ Штейномъ неизмнное понятіе государства и колеблющееся понятіе общества или утверждать, вмст съ Порталисомъ {‘L’homme et la socit’, 1850.}, что общество повсюду одинаково, мняются же только законы, гарантіи. Столкновенія между государствомъ и обществомъ неизбжны. Соціальныя преобразованія отражаются на всемъ государств сильне всего, и штейнъ-гарденберговскія реформы глубже видоизмнили Прусскую монархію, чмъ іюльская революція Французскую.
Въ небольшомъ сочиненіи Трейчке встрчается нсколько замчаній и выводовъ, съ которыми нельзя согласиться, но его основная мысль о неразрывной связи всхъ явленій народной жизни, о невозможности выдлить ученіе объ обществ въ особую науку, вполн врно. Мы замчаемъ въ исторіи то совмстную дятельность, то борьбу отдльныхъ классовъ общества съ государствомъ даннаго времени. Задачи, которыя преслдуютъ общество и государство, переплетаются между собою, ихъ распредленіе между центральнымъ правительствомъ страны и самоуправленіемъ подвергается весьма значительнымъ измненіямъ, у Управленіе то стягивается въ столицу, и приказы изъ нея опредляютъ мелочныя подробности обыденной областной жизни, то, наоборотъ, почти исчезаетъ идея цлаго, и едва ли не каждая деревня живетъ самостоятельною, что прекрасно, и совершенно изолированною жизнью, что заключаетъ въ себ причину глубокаго упадка государства и народа. Кром того, на ряду съ самоуправленіемъ въ тсномъ смысл, которое замыкается въ город или сельской общин, на извстномъ пространств, возникаетъ, развивается, надаетъ и вновь оживаетъ разнообразный строй общественныхъ союзовъ. То хозяйственныя задачи, то научныя цли, религіозно-нравственныя и художественныя стремленія объединяютъ отдльныхъ людей, дятельность которыхъ можетъ при этомъ распространяться на все государство и даже выходить за его предлы. Понятно поэтому, что попытки разршить какой-либо вопросъ управленія безъ соображенія со всмъ складомъ общественной жизни свидтельствуютъ не объ идеализм писателя, а объ его недоразумніи. Въ безобразномъ и громадномъ дом дйствительно возможно хорошо и уютно устроить комнату, отчего, разумется, домъ не перестанетъ быть неудобнымъ и безобразнымъ, достигнуть же правильной постановки какой-либо единицы самоуправленія невозможно, потому что все въ народной жизни дйствуетъ единовременно, потому что одинъ вредный факторъ исказитъ самыя лучшія стремленія, если не принять въ разсчетъ его существованія.
Блунчли справедливо замтилъ, что французскіе писатели, въ особенности посл сочиненій Руссо, склонны смшивать государство съ обществомъ и общество съ народомъ {Bluntschli: ‘Аllg. Staatslehre’, 1875 г., т. 1, стр. 118. По мннію самого Блунчли, народъ есть юридическое лицо — государство. Общество состоитъ изъ массы частныхъ лицъ, оно — случайное соединеніе многихъ людей. Само собою разумется, что государство и общество взаимно другъ друга обусловливаютъ.}. И либералы, и консерваторы, и республиканцы, и монархисты крпко стояли за централизацію, за однообразное устройство всей страны, съ строгимъ подчиненіемъ частей цлому.
Одинъ изъ самыхъ горячихъ и даровитыхъ защитниковъ государственной централизаціи, Дюпонъ-Уайтъ, говоритъ, что государство должно являться самымъ энергическимъ дятелемъ цивилизаціи, и поэтому между свободою и государствомъ нтъ противоположенія. Отымите у человка семью — и онъ погибнетъ вскор посл рожденія, отымите у человка государство — и онъ будетъ рабомъ, ибо люди родятся неравными и въ неизбжной борьб между ними пострадаетъ слабйшій. Способъ дйствія правительственной власти и формы ея различны у разныхъ народовъ, но количество этой власти (la quantit de gouvernement) одинаково повсюду. Если вы видите у какого-либо народа бездйствіе правительства или слабое развитіе его дятельности, то это можетъ означать одно изъ двухъ: или малую жизненность народа, или ничтожное количество его потребностей. Государство есть органъ общества, для удовлетворенія общественныхъ интересовъ безопасности и благосостоянія. Съ неизмримой высоты своего положенія, по отношенію къ отдльной личности, государство находитъ въ себ холодное безпристрастіе судьи при разршеніи спорныхъ вопросовъ, сознаніе своей силы позволяетъ ему дйствовать исключительно по указаніямъ совсти, наконецъ, единство интересовъ, связывающихъ власть и народныя массы, является лучшимъ залогомъ могущества первой и благосостоянія послднихъ. Правительству легко быть справедливымъ и благодтельнымъ. Оно вчно находится въ положеніи великодушнаго умирающаго, которому ничего не стоитъ обогатить одно или нсколькихъ лицъ. Власти надо только захотть приносить добро народу {Duponi-White: ‘L’individu et l’tat’.}.
Въ другомъ своемъ сочиненіи (‘La centralisation’) Дюпонъ-Уайтъ утверждаетъ, что централизація обозначаетъ одновременно единство правительства и преобладаніе столицы. Раздробленіе власти, децентрализація ея, ведетъ къ пагубнымъ послдствіямъ. Таковъ былъ, напримръ, феодализмъ, гд индивидуумъ пользовался широкимъ просторомъ. И воспоминаніе объ этомъ времени есть самое отвратительное воспоминаніе. Это — время господства эгоизма, грубаго насилія человка надъ человкомъ.
Не слдуетъ, впрочемъ, думать, чтобы знаменитый писатель былъ врагомъ личности, не признавалъ за нею способности плодотворнаго почина и вообще великаго значенія. Въ области экономической дятельности индивидууму онъ предоставляетъ широкое поле. Въ философіи, наук, искусств — личности открывается безграничный просторъ. Въ преуспвающемъ обществ, какъ бы далеко въ другихъ отношеніяхъ ни проникала правительственная власть, одно должно оставаться неприкосновеннымъ, одно составляетъ исключительное право человка — свободное выраженіе мысли. Затмъ Дюпонъ-Уайтъ прямо признаетъ, что прогрессъ въ политическомъ смысл есть дло личности. Въ этомъ отношеніи правительство всегда или, по крайней мр, въ огромномъ большинств случаевъ, оказывается коснымъ, и улучшенія достигаются лишь благодаря частной иниціатив. Когда мы,— говоритъ Дюпонъ-Уайтъ,— призываемъ государство, какъ дятеля прогресса, мы особенно цнимъ въ немъ силу, способную улучшить человка, возбудить его къ дятельности, помочь ему достигать полезнаго, добраго, истиннаго и прекраснаго.
Такимъ образомъ Дюпонъ-Уайта ни въ какомъ случа нельзя назвать врагомъ разумной свободы. Профессоръ Градовскій, возражая этому писателю, справедливо говоритъ (другіе ученые еще раньше высказывали подобное же мнніе), что ‘централизація есть произведеніе національной исторіи Франціи и тхъ исключительныхъ условій, которыя, быть-можетъ, неповторимы въ другой стран. Дюпонъ-Уайтъ говоритъ, что для самоуправленія нужна особенная раса людей. Принимая подъ словомъ раса столь же физіологическій, сколько и политическій фактъ, мы можемъ сказать, что для осуществленія такой централизаціи, какъ во Франціи, нужны особыя племенныя качества и исключительныя политическія условія. Страна, не испытавшая такихъ коренныхъ преобразованій, національность которой не представляетъ безформенной массы людей, между которыми единственное учрежденіе — государство,— страна, гд общество не породило еще взамнъ всякихъ организмовъ одно живое тло, столицу,— въ такой стран можетъ ли идти рчь о централизаціи’ {Градовскій: ‘Исторія мстнаго управленія въ Россія’, LXVI—LXVII.}? Профессоръ Градовскій, въ сочиненіи, изъ котораго приведена выдержка и которое напечатано въ 1868 году, выражалъ удивленіе, какъ это, посл столькихъ испытаній, французскій умъ еще не убдился въ безполезности свободы въ Париж, когда ея нтъ въ департаментахъ. ‘Что значитъ,— говорилъ почтенный профессоръ,— народное представительство на верху, когда въ провинціяхъ нтъ признака жизни? Что значитъ напряженіе общественнаго мннія, сосредоточеніе умственныхъ силъ, экономическаго оборота въ столиц, когда провинція не иметъ ни общественнаго мннія, ни журналистики, ни самостоятельной экономической дятельности? Вся эта комбинація ведетъ къ результатамъ, предсказаннымъ еще Ламенэ,— къ параличу частей и апоплексіи сердца’.
Но, конечно, указанное направленіе мысли могло быть только преобладающимъ, а не исключительнымъ. Нкоторые писатели, съ Токвиллемъ во глав, уже давно доказываютъ французскому обществу всю гибельность крайней централизаціи, все благодтельное значеніе самоуправленія. Въ своемъ знаменитомъ сочиненіи: ‘О демократіи въ Америк’ — Токвилль говоритъ объ общин въ слдующихъ выраженіяхъ: общинный союзъ (la socit communale) существуетъ у всхъ народовъ, каковы бы ни были ихъ обычаи и законы. Но если община существуетъ столько же времени, какъ и самъ человкъ, то общинная свобода является рдко и оказывается неустойчивою, хрупкою. Трудность основать прочнымъ образомъ независимость общины не только не уменьшается, а наоборотъ — увеличивается съ развитіемъ просвщенія. Отъ проницательности великаго писателя не укрылась невозможность для общинъ, предоставленныхъ собственнымъ силамъ, бороться съ захватами центральной власти. До тхъ поръ, пока общинное самоуправленіе не вошло въ нравы народа, пока оно, въ теченіе извстнаго времени, не просуществовало по закону,— если дло идетъ о введеніи свободы такого рода въ страну, не знавшую дйствительнаго самоуправленія,— эту общинную свободу легко уничтожить,— другими словами, ее трудно создать {‘De la dmocratie en Amrique’, quinziè,me dition, т. I, стр. 95—96.}. На материк Европы,— утверждаетъ Токвилль,— ея не знаетъ ни одинъ народъ. Община развивается въ тиши, въ глубин полуварварскаго общества, и однако въ ней заключается сила свободныхъ народовъ. Безъ общины народъ можетъ дать себ свободное правительство, но не будетъ имть духа истинной свободы. Общинныя учрежденія значатъ для свободы то же, что начальныя училища значатъ для науки.
Такимъ образомъ и Токвилль, уму и наблюдательности котораго отдаютъ справедливость наиболе ожесточенные противники его демократическихъ идей, ясно и ршительно указываетъ на глубокую связь между самоуправленіемъ и государствомъ, на то, что формы того и другаго должны находиться въ соотвтствіи, опираясь на общія начала. Другой французскій писатель, пользующійся и у насъ громкою извстностью, Эдуардъ. ‘Іабулэ, давно уже защищаетъ взгляды, сходные съ тми, которые съ такимъ блескомъ и силою развивалъ Токвилль.
Общественная свобода (libert sociale),— говоритъ Лабулэ,— мало свойственна французамъ, у которыхъ въ язык нтъ слова, точно передающаго англійскій self-government. Между государствомъ и личностью во Франціи нтъ ничего, и первое считаетъ себя въ прав длать все то, чего не въ состояніи исполнить отдльный человкъ, предоставленный собственнымъ силамъ. Это — великая ошибка, вслдствіе которой свобода до настоящаго времени не упрочилась во Франціи: громадная административная машина не оставляетъ личности никакого права, если не считать правомъ обязательный платежъ податей. Почему собирательное существо, община, не иметъ, какъ и личность, своихъ правъ, которыя должны быть уважаемы государствомъ? Италія, Испанія, Франція въ средніе вка и Голландія, Швейцарія, Бельгія, Англія, Соединенные Штаты въ новое время представляютъ собою государства дйствительно свободныя, съ широкимъ развитіемъ самоуправленія. Французскіе города также въ XII и XIII стол. быстро подымаются и, при покровительств нуждавшейся въ нихъ королевской власти, достигаютъ свободнаго муниципальнаго устройства. Но съ XIV вка обстоятельства измняются, и окрпшая монархическая власть наноситъ ударъ за ударомъ самоуправленію страны. Людовикъ XIV, политическій наслдникъ Валуа, иметъ печальную честь нанести послдній ударъ такого рода. Учредительное собраніе подымаетъ общинную свободу. Законъ 14 декабря 1789 года признаетъ за общиною право на самообложеніе, на самоуправленіе. Наоборотъ, конвентъ конфисковалъ временно эту зарождавшуюся свободу, послдніе слды которой исчезли при консульств и имперіи {Е. Laboulaye: ‘Le parti libral, son programme et son avenir’. Sixiè,me dition, 1865, стр. 37, 87 и 89.}.
Врность этихъ историческихъ замчаній знаменитаго писателя мы постараемся впослдствіи, подтвердить фактами изъ исторіи какъ Франціи, такъ и другихъ странъ. Эти факты послужатъ, думается намъ, неопровержимымъ доказательствомъ неразрывной связи всхъ явленіи общественной жизни, что нердко забывается и на чемъ мы упорно настаиваемъ.
Лабулэ, какъ либералъ, настаиваетъ на гарантіяхъ общественной и личной свободы. Обезпеченіе для нея онъ видитъ не въ кодекс,— ибо кодексъ можетъ быть ‘la plus volumineuse des plus mauvaises plaisanteries’, а въ учрежденіяхъ и нравахъ. Въ странахъ, дйствительно свободныхъ, этою свободой пользуются повсюду, она насквозь проникаетъ общество. Общественный порядокъ, конечно, великое слово, но когда порядокъ отдляютъ отъ свободы, то онъ является просто синонимомъ насилія, а въ сил самой по себ не заключается ничего способнаго вызывать уваженіе.
Экономическая программа Лабулэ не вызываетъ такого сочувствія, какое вызываютъ другіе его взгляды. Если равенства передъ закономъ и одинаковаго права на участіе въ самоуправленіи и политической жизни вполн достаточно, несмотря на различія въ способностяхъ людей, въ ихъ характер и образованности, то въ хозяйственной жизни признаніе за рабочимъ, напримръ, равныхъ правъ съ фабрикантомъ, предоставленіе мнимо-свободному договору опредленія ихъ взаимныхъ отношеній, звучитъ насмшкой или составляетъ печальное недоразумніе. У Лабулэ, впрочемъ, есть слдующая прекрасная фраза: ‘Между эгоизмомъ личности и деспотизмомъ государства (что въ сущности является лишь другою формой эгоизма) ассоціація ставитъ знаніе, вру, человколюбіе,— все то, что сближаетъ людей и побуждаетъ ихъ любить другъ друга. Изъ всхъ французскихъ публицистовъ,— говоритъ Лабулэ,— Токвилль лучше всхъ сознавалъ, что слабость современныхъ обществъ заключается въ централизаціи, а истинная сила — въ личной свобод и въ ассоціаціи’ {Laboulaye: ‘L’tat et ses limites’, 3 dition, prface, т. VII.}. Ограничить область дятельности государства, кругъ его правъ, необходимо для обезпеченія личности какъ отъ произвола администраціи, такъ и отъ произвола большинства въ представительныхъ собраніяхъ {Ibid., стр. 72.}. Самоуправленіе и свобода совсти, слова, печати — составляютъ основное условіе для правильнаго развитія и личности, и государства.
Ошибка европейскаго либерализма, на которую мы указали, подала, какъ извстно, поводъ къ небезосновательнымъ нападеніямъ. Но нападенія эти сами заключаютъ въ себ довольно значительную долю недоразумнія.
На требованіе полнаго невмшательства власти въ экономическія отношенія многіе и до настоящаго времени смотрятъ какъ на основу либерализма вообще, и въ этомъ виноваты прежде всего писатели несомннно либеральнаго образа мыслей. Изъ страха передъ соціализмомъ и коммунизмомъ, изъ опасенія деспотизма государства, ученые и публицисты этого направленія настойчиво и горячо проповдуютъ свободу въ хозяйственной жизни, точно также какъ и свободу во всхъ другихъ отношеніяхъ. Манчестерская школа экономической политики овладла общественнымъ мнніемъ Европы и до сихъ поръ вводитъ многихъ въ заблужденіе, выставляя относительно-врные принципы практической дятельности государства за непоколебимые законы науки.
Дюнуайе написалъ большое сочиненіе о свобод труда или объ условіяхъ, при которыхъ силы человка пріобртаютъ наибольшее развитіе. Подъ свободой этотъ писатель разуметъ мощь, которую пріобртаетъ человкъ, высвобождаясь отъ первоначальныхъ препятствій, его стснявшихъ {‘Се que j’appelle libert, dans ce livre c’est ce pouvoir que l’hemme acquiert d’oser de ses forces pins facilement mesure qu’il s’ des obstacles qni en gnaient originairement l’exercice’ (‘De la libert du travail’, 1845 г., т. I, стр. 24).}. Дюнуайе предостерегаетъ читателя отъ иллюзій и утверждаетъ, что нтъ такого общественнаго строя, гд каждый могъ бы пользоваться одинаковою свободой, ибо это означало бы, что каждый въ равной мр обладаетъ средствами, способностями, просвщеніемъ. Господство новыхъ промышленныхъ порядковъ, т. е. практическое осуществленіе принципа невмшательства государства въ хозяйственную жизнь народа, ведетъ, по мннію французскаго писателя, въ уничтоженію искуственнаго неравенства и къ развитію естественнаго, неизбжнаго и благодтельнаго,— говорить Дюнуайе. Конечно, при такихъ условіяхъ для массы населенія могутъ наступить тяжелыя времена, и десятки, сотни тысячъ людей, милліоны, пожалуй, погибнутъ медленною смертью отъ истощенія или одичаютъ отъ возрастающаго невжества. Но таковъ будто бы неотразимый законъ природы. Существуетъ только одно утшеніе: подъ вліяніемъ общаго подъема культуры, благосостояніе массы должно въ нкоторой степени также подниматься.
На помощь этой безжалостной теоріи впослдствіи стали приводить дарвиновскій законъ борьбы за существованіе. Если справедливо, что книга Мальтуса имла вліяніе на Дарвина, то труды послдняго, въ свою очередь, доставили новыя доказательства защитникамъ свободнаго соперничества, и г-жа Клемансъ-Ройе, напримръ, написала сочиненіе, съ жаромъ доказывая необходимость гибели слабаго для совершенствованія сильнаго. Знаменитый Гэккель ршительно отвергаетъ какую бы то ни было связь между дарвинскою теоріей и соціализмомъ. Онъ приводитъ слова Оскара Шмидта, по мннію котораго соціалисты, еслибъ они отчетливо мыслили, должны бы были возставать противъ этой теоріи, ибо она доказываетъ неосуществимость ихъ идей. Теорія подбора,— восклицаетъ Гэккель,— совсмъ не демократическая и всего мене соціалистическая: она есть по-истин аристократическая теорія {Е. Наескеі:’Freie Wissenschaft und freie Lehre’, стр. 71, 73 и др.}.
Такихъ союзниковъ и истолкователей нашла себ формула ‘laissez faire’. Но обратимся къ исторіи возникновенія этой формулы для того, чтобы возстановить ея истинное значеніе.
Старый порядокъ и политическихъ, и экономическихъ отношеній былъ основанъ на разнообразныхъ льготахъ и монополіяхъ. Правительственная власть вмшивалась повсюду, защищая или предписывая каждый шагъ, каждое движеніе человка. Во второй половин XVIII столтія французское образованное общество уже убдилось въ негодности этого строя. Началась борьба противъ привилегій и противъ регламентацій. Физіократы, съ Бенэ во глав, противопоставили отжившимъ идеямъ новую теорію.
Прежде всего они потребовали вмшательства государства, для установленія правильныхъ условій общежитія, для уничтоженія монополій, нагроможденныхъ въ средніе вка и отчасти усиленныхъ въ послдующее время. Требованіе теоріи пытался осуществить министръ-физіократъ Тюрго, издавшій законъ объ уничтоженіи цеховъ, но потерпвшій въ этомъ отношеніи полную неудачу.
Затмъ,— говорили физіократы,— когда несправедливыя льготы будутъ уничтожены, когда искуственныя препятствія для здоровой экономической жизни будутъ устранены, тогда.начнется благодтельное дйствіе естественныхъ законовъ общежитія. ‘Laissex aller’,— формула Гурне,— какъ справедливо замчаетъ Дюрингъ {‘Kritische Geschichte der Nationalkonomie und des Socialismus’, 2 Auflage, стр. 112.}, находится въ соотвтствіи съ основными взглядами Кенэ, является дополненіемъ къ нимъ, важнымъ, какъ оказалось, по своимъ практическимъ послдствіямъ. Предположеніе о томъ, что устраненіе ясно сознаваемыхъ недостатковъ государственнаго и общественнаго строя возстановитъ или создастъ естественное состояніе, т. е. всеобщее благополучіе,— предположеніе, которое составляло тогда сильно распространенное заблужденіе философской мысли, повело, конечно, и къ выводамъ, оказавшимся также ошибочными.
Такимъ образомъ физіократы были далеки отъ того пониманія теоріи невмшательства, которымъ отличается послдующее время. ‘Laissez faire, laissez passer’ при своемъ появленіи вовсе не было буржуазнымъ девизомъ. Наоборотъ, Штейнъ справедливо называетъ физіократовъ соціалистами XVIII вка. Вотъ что говоритъ, напримръ, одинъ изъ наиболе замчательныхъ представителей этой школы, Мерсье-де-ла-Ривьеръ: ‘Къ чьей выгод происходитъ это громадное увеличеніе цнностей? Какъ, т, чьими руками эти цнности создаются, не знаютъ достатка? Ахъ, опасайтесь такого противорчія!’
Этого мало: Дюпонъ-де-Немуръ, другой писатель-физіократъ, я Тюрго выработали проектъ самоуправленія, которое, по ихъ мннію, должно было бы обновить Францію. ‘La cause du mal, Sire,— говорилъ Тюрго въ ‘Мемуар о муниципалитетахъ’, представленномъ Людовику XVI,— vient de ce que votre nation n’а point de constitution’. Бда, по мннію знаменитаго мыслителя и министра, заключалась въ томъ, что французское общество была разъединено, что между его членами не было установлено тсной законной связи. Отдльное лицо по-невол уходитъ въ свои частные интересы, и сознаніе общественнаго долга, гражданскихъ обязанностей вслдствіе этого почти отсутствуютъ у французовъ. Отъ вашего величества,— продолжаетъ Тюрго,— ждутъ особыхъ приказаній, чтобы сдлать что-либо для общаго блага, чтобъ уважить права другаго, а иногда этого предписанія дожидаются и для того, чтобы воспользоваться своимъ несомнннымъ правомъ. Результатомъ такого порядка вещей выходила полная безурядица. Тюрго предлагаетъ поэтому организовать самоуправленіе, начиная съ низшей его единицы — прихода и кончая національнымъ собраніемъ {Cp. Fonein: ‘Essai sur le ministè,re de Turgot’, 1877 г., стр. 552—557.}.
Горнъ замчаетъ, что вс труды, вс изслдованія одного изъ наиболе даровитыхъ предшественниковъ физіократовъ, Буагильбера, также приводятъ, въ окончательномъ вывод, къ требованію невмшательства государства въ экономическія отношенія, къ laissez faire, laissez passer {Horn: ‘L’conomie politique avant les physiocrates’, стр. 337.}. А извстно, какою горячею любовью въ народу проникнуты сочиненія Буагильбера, за которыя ихъ автору пришлось поплатиться ссылкою. Вотъ каковы были дйствительные отцы европейскаго либерализма. Ихъ ошибка заключалась въ предположеніи возможности достигнуть естественныхъ, нормальныхъ и вчныхъ условій для экономической жизни. Стоило только, полагали они, разрушить искуственное зданіе хищничества и мотовства и предоставить свободу всмъ и каждому, чтобы въ результат получилось постоянное и всеобщее благополучіе. Въ этомъ отношеніи физіократы-защитники ‘laissez faire’ высказывали взгляды весьма похожіе на воззрнія многихъ изъ соціалистовъ.
Посл этой замтки о дйствительномъ первоначальномъ значеніи формулы, которую написала потомъ на своемъ знамени буржуазія, обратимся къ нкоторымъ историческимъ доказательствамъ уже высказанной мысли о неразрывной связи мстнаго самоуправленія и государственнаго управленія.
Къ концу прошлаго вка областное самоуправленіе уцлло во Франціи только въ пяти провинціяхъ и въ нсколькихъ незначительныхъ округахъ. Собственно говоря, провинціальная свобода (la libert provinciale) существовала,— говоритъ Токвилль,— только въ Бретани и Лангедок {‘L’ancien rgime et la rvolution’, septiè,me dition, стр. 314.}. Въ другихъ областяхъ старыя учрежденія потеряли силу и сохранили лишь тнь прежняго значенія.
Лангедокъ считалъ къ исходу XVIII столтія боле двухъ тысячъ общинъ (communauts) и около двухъ милліоновъ жителей. Провинціальное собраніе созывалось въ этой стран по особому предписанію короля. Королевское предписаніе ежегодно разсылалось каждому изъ членовъ собранія. Лицо, не получившее оффиціальнаго извщенія, лишалось права участвовать въ засданіяхъ провинціальнаго собранія, и такимъ путемъ неугодные правительству члены устранялись отъ управленія провинціей.
Королевская власть издавна относилась враждебно въ самоуправленію во Франціи. Ришельё нанесъ въ этомъ отношеніи ршительный ударъ Лангедоку, уничтоживши его провинціальное собраніе. Людовикъ XIII ненавидлъ областныя учрежденія и раздражался, какъ только въ его присутствіи произносили ихъ на званіе {Токвилль говорятъ по этому поводу: ‘Нельзя опредлить всей энергія, которую обнаруживаютъ слабодушные въ ненависти къ тому, что заставляетъ ихъ длать какое-либо усиліе. Весь ихъ остатокъ мужества идетъ сюда’ (‘L’ancien rgime’, стр. 323 и 324).}. Въ малолтство Людовика XIV провинціальные штаты Лангедока были возстановлены, и король, считая эти штаты своимъ созданіемъ, сохранилъ ихъ въ теченіе всего продолжительнаго царствованія. Людовикъ XV не созывалъ собраній два года, но затмъ возстановилъ старый порядокъ. Лангедоку грозила другая опасность: короли, вчно нуждаясь въ деньгахъ то для войны, то для роскошныхъ построекъ и пировъ, въ числ другихъ источниковъ дохода широко пользовались созданіемъ новыхъ должностей {Подробности объ этомъ — въ моей книжк: ‘Государствен. хозяйство во Франціи XVII в.’, стр. 82—86, 110 и III.}. Среди этихъ безчисленныхъ должностей были и должности по городскому управленію. А члены городскихъ муниципалитетовъ тмъ самымъ были и членами провинціальнаго собранія. Понятно, что меръ, консулъ или синдикъ, купившіе это мсто у правительства, являлись представителями не населенія, а своихъ собственныхъ интересовъ.
Но, быть-можетъ, королевская власть въ своей борьб съ провинціальными собраніями руководствовалась основательными соображеніями и стремилась къ общему благу? Быть-можетъ, сословное представительство Лангедока тяжко отзывалось на благосостояніи низшихъ слоевъ населенія?
Токвилль приводитъ неотразимыя доказательства противоположнаго.
Если налоги въ Лангедок были велики, то единственно потому, что большая ихъ часть требовалась на малопроизводительные государственные расходы. За то разверстка податей въ этой провинціи во всхъ отношеніяхъ была неизмримо лучше, чмъ въ областяхъ, которыя управлялись королевскими чиновниками: налоги падали на жителей въ соотвтствіи съ ихъ дйствительнымъ имуществомъ. Представители трехъ сословій — духовенства, дворянства и третьяго сословія, не отдлявшаго своихъ интересовъ отъ интересовъ народныхъ массъ,— обнаруживали самую разумную заботливость о провинціальныхъ путяхъ сообщенія. Къ концу столтія ежегодныя издержки на общеполезныя сооруженія превышали въ Лангедок два милліона ливровъ. Прорываются новые каналы и улучшаются старые. Артуръ Юнгъ, постившій Францію въ это время, длаетъ слдующее замчаніе въ своемъ путевомъ дневник: Лангедокъ — область съ провинціальнымъ самоуправленіемъ (pays d’tats), хорошія дороги, устроенныя безъ принудительной работы (corve).
Но правительство обезпокоено этими расходами: они могутъ повести къ тому, что провинція не въ состояніи будетъ безнедоимочно платить налоги въ пользу государства. Провинціальное собраніе возражаетъ на это обстоятельною запискою. Оно исполнило уже много работъ и еще большее число ихъ предполагаетъ исполнить въ ближайшемъ будущемъ, если не окажется препятствій со стороны королевской власти!’ Провинціальное собраніе иметъ въ виду улучшить сельскія дороги, которыя столь же важны, какъ и главные пути сообщенія, связывающіе крупные центры производства и торговли^ ибо,— замчаетъ записка,— если припасовъ нельзя вывезть изъ закромовъ собственника, чтобы доставить ихъ на рынокъ, то что же пользы въ возможности ихъ перевоза въ далекія страны? Вс эти и имъ подобныя общеполезныя работы подымаютъ благосостояніе населенія, увеличиваютъ заработную плату и оказываютъ помощь наиболе бдному люду, потому что он совершаются по зрло обдуманному плану, на наличныя деньги, добровольно нанимающимися рабочими.
Королевскій совтъ, разсмотрвши мемуаръ лангедокскаго собранія {Слдуетъ замтить, что это собраніе ршало вс дла не отдльно по сословіяхъ, а большинствомъ голосовъ всхъ депутатовъ (третье сословіе имло столько же представителей, какъ духовенство и дворянство вмст).}, не могъ не признать его основательности. Выработанный провинціальнымъ собраніемъ планъ и порядокъ общественныхъ работъ былъ даже разосланъ, для соображеній, всмъ интендантамъ, что, разумется, не сопровождалось никакими благодтельными послдствіями.
Такимъ образомъ недоброжелательное отношеніе королевской власти къ областному самоуправленію объясняется единственно столкновеніемъ (неизбжнымъ) двухъ началъ, двухъ идей. Приведемъ нсколько фактовъ изъ жизни другой провинціи, сохранившей многое изъ своихъ вольностей до самой революціи, изъ жизни Бретани, гд подобнаго рода столкновенія были также обычнымъ явленіемъ въ теченіе нсколькихъ вковъ. Необходимыя намъ свднія мы заимствуемъ изъ книги Карнё о провинціальныхъ собраніяхъ Бретани {‘Les tats de Bretagne et l’administration de cette province jusqu’ en 1789, 2 dition, 2 v.}.
Съ XVI столтія эта область соединяется съ французскою монархіей, причемъ торжественно подтверждаются права и свободы древней Арморики. Но черезъ весьма непродолжительное время посл соединенія провинціальные штаты Бретани вынуждены протестовать противъ дйствій королевской власти. На собраніи 1667 года, въ Ват, съ особеннымъ удареніемъ говорятся о договор соединенія, въ число статей котораго вошло обязательство со стороны французскихъ королей не налагать новыхъ податей безъ согласія провинціальныхъ штатовъ. Послдніе, къ ихъ великому сожалнію, замчаютъ со дня на день усиливающіяся посягательства на права самоуправленія въ Бретани. На слдующій годъ провинціальные штаты собираются въ Нант. Король въ своемъ посланіи указываетъ на необходимое и сильное возрастаніе расходовъ, онъ требуетъ, конечно, денегъ съ Бретани. Собраніе соглашается на увеличеніе налоговъ, но обращается къ королю съ ршительнымъ протестомъ противъ злоупотребленій администраціи. Въ слдующіе годы не произошло ничего замчательнаго: короли требуютъ денегъ, и провинціальное собраніе, съ разными оговорками, принуждено давать требуемыя суммы. Но вотъ въ 1574 году Карлъ IX созываетъ бретанскія штаты для полученія илъ согласія на новые налоги, чтобы выставить въ поле многочисленную армію. Собраніе перечислило тяжелыя жертвы, уже принесенныя населеніемъ, указало на печальное положеніе послдняго и ршительно отказало въ требованіи короля. Покуда шли засданія собранія, Карлъ IX умеръ. Провинціальные штаты сочли невозможнымъ привтствовать восшествіе на престолъ новаго государя отказомъ въ требуемой имъ сумм денегъ, и назначаютъ 60.000 ливровъ, сопровождая это постановленіе разнообразными ходатайствами.
Смутное время царствованія Генриха III и начала правленія Генриха IV повели къ усиленію значенія провинціальныхъ штатовъ Бретани. По второй изъ названныхъ государей, какъ только почувствовалъ, что онъ крпко сидитъ на престол, началъ борьбу съ областнымъ самоуправленіемъ. Это самоуправленіе заявило въ эпоху лиги, между прочимъ, слдующее требованіе: провинціальное собраніе назначаетъ постоянный комитетъ (commission intermdiaire), который въ теченіе года, до созыва новаго собранія, служитъ дйствительнымъ посредникомъ между штатами и правительствомъ, принимаетъ живое участіе въ управленіи страной. Въ 1595 году дворянство и третье сословіе требуютъ учрежденія постояннаго финансоваго совта, безъ предварительнаго одобренія котораго губернаторъ не долженъ производить никакихъ расходовъ. Само собраніе обсуждало провинціальный бюджетъ съ необыкновенною добросовстностью {‘Aucune assemble n’a discut de nos jours un budget avec une plus rigoureuse sollicitude que ces tats de 1595e (De Carn ‘Les tats de Bretagne’, т. 1, стр. 242).}. Провинціальные штаты съ величайшею энергіей возстаютъ противъ обременительныхъ податей, противъ злоупотребленій администраціи, противъ учрежденія новыхъ должностей съ тою единственною цлью, чтобы выручить за нихъ, отъ продажи, побольше денегъ.
Генрихъ IV, вступивши въ Нантъ, измнилъ личный составъ городскаго управленія и ополченія (garde civique) въ прямое нарушеніе подтвержденныхъ Генрихомъ И правъ города Нанта. Скоро посл того въ Ренн собрались провинціальные штаты. Въ королевской деклараціи, имъ сообщенной, было высказано между прочимъ общаніе не налагать новыхъ податей безъ предварительнаго согласія штатовъ, но Генрихъ IV не сдлалъ, какъ длали его предшественники, торжественнаго заявленія ненарушимо хранить свободу — и льготы Бретани. Это возбудило оживленныя пренія въ собраніи. Представители короля признали притязанія провинціальныхъ штатовъ неправильными, и споръ на этомъ и покончился.
Передъ отъздомъ изъ Нанта, король ршилъ, что избиратели этого города должны выбирать мера не прямо, какъ было до того времени, а трехъ кандидатовъ, изъ которыхъ выборъ будетъ сдланъ королемъ. Немного спустя, Генрихъ IV предлагаетъ избрать въ меры одно весьма непопулярное лицо. Это лицо не получаетъ однако большинства голосовъ, что приводитъ короля въ сильное I негодованіе. Генрихъ IV собственною властью назначаетъ де-ла Бушетьера меромъ города Нанта и такъ оканчиваетъ письмо къ нему: ‘S’il n’est par eux entiè,rement satisfait mes ordres, vous l’nous en tiendrez avertis afin d’y pourvoir selon le besoin qui en sera, car tel est notre plaisir‘ {Если жители Нанта не удовлетворятъ вполн моимъ предписаніямъ, то вы увдомите объ этомъ, чтобы принять соотвтствующія мры, потому что таково наше желаніе.}. И дйствительно, необходимо либо послдовательно проведенное самоуправленіе, либо ‘car tel est notre plaisir.’
Черезъ годъ жители Нанта обратились къ королю съ ходатайствомъ: отдавая похвалу управленію де-ла-Бушетьера, они просили о возстановленіи своего стараго права выбирать мера. Генрихъ IV притворился, что не понялъ ходатайства, и отвтилъ, что такъ какъ жители Нанта довольны прежнимъ меромъ, то онъ съ удовольствіемъ соглашается оставить его въ этой должности.
Въ 1600 году провинціальное собраніе засдало въ Ванн. Вдругъ получается письмо отъ короля съ требованіемъ выбрать въ должность прокурора-синдика не то лицо, которое уже ее занимало. Это требованіе вызвало бурю, и вс три сословія единогласно и ршительно отвергнули притязаніе короля. Губернаторъ Бретани, Бриссакъ, не далъ длу дальнйшаго хода.
Еще большее волненіе вызвалъ слдующій случай: одинъ изъ членовъ собранія былъ арестовавъ по частному обвиненію во время сессіи. Это было неслыханнымъ нарушеніемъ привилегіи провинціальныхъ штатовъ, члены которыхъ не могли быть арестованы ни во время засданій, ни въ теченіе восемнадцати дней посл ихъ закрытія. Собраніе прервало занятія и потребовало освобожденія своего сочлена. Королевскіе коммиссары принуждены были исполнить это требованіе.
Но монархическая власть все боле и боле усиливалась, что длало сопротивленіе ей со стороны немногихъ самоуправлявшихся областей все боле и боле труднымъ. Въ теченіе всего царствованія Людовика XIV налоги увеличиваются до непомрной тяжести, всякая самостоятельность провинціальныхъ штатовъ преслдуется, какъ преступленіе. Разоренный народъ подымаетъ мятежи, которые усмиряются съ безчеловчною жестокостью. Тщетно слышатся протесты со стороны провинціальнаго собранія Бретани. Въ малолтство Людовика XV эта область снова попыталась возвратить себ старыя права, и борьба эта велась въ теченіе нсколькихъ десятковъ лтъ, вплоть до великой революціи, но, конечно, безъ удовлетворительныхъ результатовъ. ‘Торжество королевской власти во Франціи привело постепенно,— говоритъ профессоръ Лучицкій,— къ полнйшему почти уничтоженію мстной независимости, мстнаго самоуправленія, къ полнйшему подавленію мстной жизни и правъ отдльныхъ провинцій’ {‘Провинціальныя собранія во Франціи при Людовик XVI и ихъ политическая роль’, Кіевъ 1879 т., стр. С. Интересныя подробности о провинціальныхъ собраніяхъ, созданныхъ Людовикомъ XVI, находятся въ книг Hesse, ‘L’administration provinciale et communale en France et en Europe, 1785—1870’, Amiens, 1870.}. Не подлежитъ сомннію, что старинное устройство французскихъ областей отличалось большими недостатками, въ числ которыхъ слдуетъ признать преобладающую роль, предоставленную дворянству и духовенству. Бывало, что разумныя предложенія правительства встрчали противодйствіе со стороны провинціальныхъ штатовъ, но безусловно совершенныхъ учрежденій нтъ на свт, и королевская власть сдлала несравненно боле крупнйшихъ ошибокъ, чмъ вс областныя собранія, вмст взятыя. Защитники централизаціи и механическаго однообразія въ провинціальномъ устройств указываютъ на интриги и подкупы, которые искажали французское самоуправленіе, въ особенности при Людовик XIV {См., напримръ, Grun: ‘Les tats provinciaux sous Louis XIVe, 2 dition, 1853.}. Но на комъ лежитъ боле всего вина въ такомъ плачевномъ состояніи, въ такой деморализаціи французскаго общества въ упомянутую эпоху? Гд было всего боле интригъ и подкуповъ? Конечно, при версальскомъ двор.
Провинціальное самоуправленіе,— говоритъ великій историкъ,— можетъ просуществовать нсколько времени безъ національной свободы, когда это самоуправленіе отличается древностью и сроднилось съ нравами, привычками и воспоминаніями населенія, а деспотизмъ, наоборотъ, недавняго происхожденія, но было бы неразумно врить, что можно создать или сохранить въ теченіе продолжительнаго времени мстную свободу, когда уничтожена, свобода общая (‘L’ancien rgime’, стр. 379).
Если мы обратимся отъ исторіи французскаго самоуправленія къ исторіи самоуправленія въ Англіи, то встртимся съ прямо противоположнымъ явленіемъ. Королевская власть въ Великобританіи рано подверглась ограниченію, а потому и самоуправленіе въ этой стран достигло высокаго развитія. Безъ великой ‘хартіи вольностей’ нельзя было бы понять мстнаго устройства Англіи. Это самоуправленіе естественно замыкается парламентомъ, благодаря которому высокое призваніе монархической власти получаетъ возможность осуществленія и король въ парламент (King in Parliament) является вншнимъ выраженіемъ того союза государства и общества, безъ котораго немыслима правильная жизнь образованнаго народа {Ср. у Гнейста (‘Geschichte und heutige Gestalt der engl. Communalverfassung oder des Selfgovernment’, 2 Auflage, t. 2): ‘Das Selfgovernment als Grundlage der Parlamentsverfassung’, 1364—1376).}. Чувство законности, отсутствіе или слабое развитіе котораго часто оплакиваютъ, немыслимо, когда въ государств дйствуютъ принципы: car tel est notre plaisir. Пристрастіе и односторонность, на которыя также нердко жалуются, являются неизбжнымъ послдствіемъ того же порядка вещей. По справедливому замчанію Лекки, публичное обсужденіе общественныхъ вопросовъ въ парламент создаетъ духъ безпристрастія, благодтельное вліяніе котораго распространяется на всю духовную жизнь, такъ что это безпристрастіе становится существенною чертой народнаго характера {Lecky: ‘Sittengeschichte Europas’, т. I, стр. 125.}. Англійскій государственный строй — далеко не идеальный, и никто, конечно, изъ дйствительно знакомыхъ съ нимъ не станетъ предлагать устройство Великобританіи, какъ совершеннйшій образецъ для подражанія, какъ никто не станетъ вообще предлагать сплаго подражанія въ чемъ бы то ни было не только иностранцамъ, но и предкамъ. Сами англичане видятъ многіе недостатки въ своемъ парламент {См., напримръ, статью Ф. Гаррисона: ‘The Crisis of Parliamentary Government (The Nineteenth Century 1882, january), Торольда Роджерса: ‘The procedure of the House of Commons’ (The Conteporary, 1882, march).}.
Максъ Виртъ въ извстной книг о возрожденіи Австріи основательно указываетъ на то, что федералистское устройство Габсбургской монархіи, соотвтствуя разноплеменному составу населенія этого государства, соотвтствуетъ и современнымъ потребностямъ всесторонняго развитія народовъ въ гораздо большей степени, чмъ французская (теперь уже мняющаяся) система централизаціи {Max Wirth: ‘Oesterreichs Wiedergeburt aus den Nachwehen der Krisis’. 1875 г., стр. 9—10.}. Жизненные вопросы,— говоритъ нмецкій экономистъ,— повсюду и ежедневно усложняются, такъ что услдить за ними и разршить ихъ изъ одного центра становится безусловно невозможнымъ. Экономическій принципъ раздленія труда долженъ быть перенесенъ и въ область государственной власти съ большею послдовательностью, съ большею силой, нежели это было до настоящаго времени. Поэтому-то,— заключаетъ Виртъ,— необходимо самое широкое развитіе самоуправленія. Извстный историкъ австрійскаго финансоваго управленія, Адольфъ Бееръ {Adolf Beer: ‘Die Finanzen Oesterreichs im XIX. Jahrhundert’, Prag 1877.}, рисуетъ ярко и отчетливо картину государственнаго хозяйства въ Австріи и ту таинственность, которая окутывала дйствительное состояніе финансовъ имперіи, покуда народное представительство не внесло свта и отчетности въ эту излюбленную область бюрократическихъ усмотрній. Въ. бюджет, который сообщался оффиціально, не показывалось дефицита, наоборотъ, здсь красовалась боле или мене значительная сумма излишка доходовъ надъ расходами, но эти цифры были лживы, и государственное хозяйство находилось въ дйствительности въ страшномъ разстройств. ‘Der Absolutismus hatte auf finanziellem Gebiet Bankerott gemacht, in politischer Beziehung lag dies lngst offenbar zu Tage’ {Beer, стр. 297.}. Заблужденіе исправить положеніе вещей полумрами, различными палліативами, скоро должно было исчезнуть. Многочисленныя коммиссіи, которыя были вызваны къ жизни, ни въ какомъ отношеніи не могли дать удовлетворительнаго выхода. Правительство созываетъ 31 мая 1860 года усиленный рейхсратъ, и этимъ созывомъ кладется прочное начало конституціонному образу правленія въ Австріи. Это государство, составленное изъ разнородныхъ и даже враждебно другъ противъ друга настроенныхъ племенъ, несмотря на тяжкія пораженія 1866 года, продолжаетъ, благодаря упомянутому преобразованію, имть весьма важное значеніе въ международныхъ вопросахъ. Прочное обезпеченіе порядка въ современномъ смысл этого слова, т. е. устраненіе административнаго произвола и огражденіе личной неприкосновенности, заставляютъ любить свое отечество и уважать его даже славянскія племена, которыя до послдняго времени не пользовались равноправностью съ нмцами и мадьярами. Измненія въ смысл устраненія господства германскаго и мадьярскаго элемента и, вслдствіе того, усиленіе областнаго самоуправленія въ Австріи — происходятъ у насъ передъ глазами.
И теоретическая мысль, и историческій опытъ указываютъ, слдовательно, на благодтельное вліяніе представительныхъ учрежденій (само собою разумется, что форма этихъ учрежденій и характеръ отношеній между ними и верховною властью опредляются духомъ даннаго историческаго народа) и на невозможность правильнаго единовременнаго существованія двухъ началъ, одно изъ которыхъ положено въ основу общегосударственнаго управленія, а другое — въ основу мстнаго самоуправленія. Эти два начала непремнно вступятъ въ борьбу между собою. Крпкая центральная власть низведетъ самоуправленіе на степень своего служебнаго органа, превратитъ его въ замаскированную бюрократію.
Для центральной власти возникаютъ при такомъ устройств значительныя выгоды: многія общегосударственныя потребности начинаютъ покрываться мнимымъ самоуправленіемъ, которое является въ глазахъ населенія отвтственнымъ за усиленіе налоговъ. Мстныя представительныя учрежденія становятся въ дйствительности сборщиками податей, финансовыми агентами государства, отстраняющагося отъ непріятной обязанности стоять лицомъ къ лицу съ народомъ. Вся выгода при этомъ на сторон правительства, а вся отвтственность на сторон безсильнаго самоуправленія, которое при подобныхъ условіяхъ никогда не пріобртетъ достаточнаго авторитета и сочувствія среди плательщиковъ податей. Понятно, что лица, которыя будутъ-занимать должности въ такомъ самоуправленіи, если они не окажутся во всхъ отношеніяхъ выдающимися, станутъ послушными орудіями администраціи, такъ какъ ея усмотрніемъ въ конц концовъ опредляется судьба и этихъ лицъ, и самихъ учрежденій {То же самое слдуетъ сказать и о независимости суда, немыслимой безъ отдленія законодательной власти отъ исполнительной.}. Наоборотъ, сильное самоуправленіе естественно стремится вверхъ, къ расширенію своего принципа на весь государственный строй. Довольно распространенное противоположное мнніе является, въ нашихъ глазахъ, опаснымъ заблужденіемъ,— опаснымъ потому, что вноситъ смуту, раздвоеніе въ общественное сознаніе. Если уже употреблять въ вопросахъ подобнаго рода сравненія, то ростъ государства (т. е. организованнаго народа) можно было бы уподобить росту человка, у котораго ноги и руки растутъ не прежде, а вмст, въ соотвтствіи съ ростомъ головы и остальнаго тла.
По взгляду, который распространенъ еще боле упомянутаго нами заблужденія, представительныя учрежденія служатъ ‘прежде всего интересамъ капиталистовъ’ {Г. Блокъ: ‘Государственная власть въ европейскомъ обществ’, 1880 г., стр. 11.}. Въ новйшее время неосмысленная или лицемрная ненависть противъ этихъ учрежденій доводитъ нкоторыхъ до исторической клеветы. Намъ пришлось, напримръ, прочесть, что великобританскій парламентъ назывался пошлою говорильней. Но каждый добросовстный и образованный человкъ, защитникъ ли онъ неограниченной монархической власти, или крайній республиканецъ-федералистъ, всегда признаетъ великія заслуги этого могучаго учрежденія. Именно здсь слово человка не можетъ быть обвинено,— говоритъ Монталамберъ,— въ безплодности и безсиліи. Дебаты британскаго парламента повели къ уничтоженію торговли неграми, въ торжеству свободы совсти и мысли, къ прекращенію злоупотребленій всевозможнаго рода, которыя составляли принадлежность и англійской администраціи, какъ только она ускользала отъ парламентскаго контроля. Не могу отказать себ въ удовольствіи привести по этому поводу слдующія слова названнаго выше французскаго писателя: ‘Je ferais, je Pavoue, peu de cas de coeur et du jugement de l’homme qui approcherait sans motion de ce palais du Parlement anglais, de ce temple de l’histoire et de la loi, de l’loquence et de la libert. On ne doit fouler ce sol qu’avec respect: il est plus sacr mille fois que celui du Pnyx d’athè,-nes ou du Forum romain, car il est depuis mille ans le sanctuaire politique et lgislatif d’un peuple chrtien et le berceau des liberts du monde moderne’ {Признаюсь, я былъ бы дурного мннія о сердц и способности сужденія человка, который безъ волненія приблизился бы къ дворцу англійскаго парламента, этого храма исторіи и закона, краснорчія и свободы. По этой почв надо ходить съ уваженіемъ: она въ тысячу разъ священне почвы аинскаго Пникса или римскаго Форума, ибо тысячу лтъ служитъ политическимъ и законодательнымъ святилищемъ христіанскаго народа и колыбелью свободы современнаго міра (Montаlembert: ‘De l’avenir politique de l’Angleterre’, 5 dition, стр. 137.}
Помимо представительныхъ учрежденій бываютъ еще дв формы государственнаго устройства: непосредственное ршеніе всхъ вопросовъ управленія народомъ, вчемъ, и бюрократическій способъ управленія. Что касается до первой формы, то въ большихъ государствахъ новаго міра она неосуществима. Все здоровое и основательное въ такомъ принцип осуществляется при широкоразвитомъ самоуправленіи. Для сложныхъ и общегосударственныхъ длъ такая система непримнима, и плебисциты даже въ столь маленькомъ государств, какъ Швейцарія, которая кром того прибгаетъ къ нимъ въ исключительно-важныхъ случаяхъ, рдко сопровождаются вполн удовлетворительными результатами. Говорить о негодности бюрократическаго строя государственной жизни излишне, потому что эта негодность очевидна. Только съ устраненіемъ бюрократическихъ путъ, которыя связываютъ живое движеніе народа, монархическая власть получаетъ возможность осуществить свое высокое призваніе, т. е. явиться носительницею справедливости, покровительницею обездоленныхъ въ исторической борьб слоевъ населенія. монарха всегда остановитъ каждую мру, подсказанную узкимъ сословнымъ или личнымъ интересомъ, а высокій законодательный починъ государя такой страны никогда не дозволитъ задремать общественному разуму и совсти. Когда указываютъ на опасности, грозящія будто бы народнымъ массамъ отъ введенія представительной формы правленія, то, по странному недосмотру, всегда упускаютъ изъ виду только-что приведенное соображеніе, которое составляетъ однако, какъ мы видли, основное положеніе защитниковъ конституціонной монархіи. Дйствительно, дло идетъ о томъ, чтобы государь управлялъ народомъ не бюрократически, а съ помощью представительныхъ учрежденій въ центр и черезъ посредство органовъ самоуправленія въ вопросахъ мстнаго характера. Государство новаго времени не иметъ ничего общаго ни съ монастыремъ, ни съ казармой: оно есть произведеніе общечеловческаго развитія я народнаго духа, художественное произведеніе, въ которомъ мысль должна соотвтствовать форм. Если въ общественной жизни приводятся параллельно дв идеи, не объединенныя одною высшею, то разладъ будетъ чувствоваться постоянно и неизбжно поведетъ въ разложенію общества или побд одной изъ борящихся идей. Наилучшій выходъ, высшее примиреніе различныхъ и даже противоположныхъ интересовъ, которые живутъ и отстаиваютъ свое существованіе въ обществ, значительная группа писателей видитъ, какъ извстно, въ правовомъ порядк. Мы знаемъ, какъ въ вопросахъ подобной сложности и важности легко і впасть въ ошибку, и это научило насъ съ вниманіемъ относиться ко всякому добросовстному возраженію, хотя такихъ возраженій и очень мало слышится. Но покуда мы убждены въ истинности своего взгляда, до тхъ поръ не говорить въ его защиту было бы преступленіемъ.
‘Надъ вольной мыслью Богу неугодно
Насиліе и гнетъ:
Она, въ душ рожденная свободно,
Въ оковахъ не умретъ!’