Горная ночь, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1898 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ

СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА И КРИТИКО-БОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА.

ТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ

ИЗДАНЕ T-ва А. Ф. МАРКСЪ : ПЕТРОГРАДЪ

ГОРНАЯ НОЧЬ.
Эскизъ.

Солнце уже спускалось надъ горнымъ хребтомъ Авалякъ. Рка Блая подернулась туманомъ. Изъ березоваго лска, на опушк котораго раскинута была наша расшитая бухарская палатка, потянуло сыростью. Мы ночевали уже вторую ночь въ горахъ, и я, сидя на ковр, долго любовался чудной картиной горнаго заката, когда по горамъ бродятъ фолетовыя тни, а въ ущельяхъ наливается волокнистый туманъ. Ближайшее жилье, безыменная башкирская деревушка, была заслонена отъ насъ свтлымъ, какъ транспарантъ, березнякомъ. Сейчасъ видно было только, какъ поднимаются изъ-за зеленыхъ купъ тонкя струйки синеватаго дыма. Это топились башкирскя чувалы (каминъ изъ битой глины) для какихъ-то фантастическихъ хозяйственныхъ соображенй. Деревушка вымирала голодной смертью, и топить чувалы было не для чего.

Мы путешествовали по южному Уралу съ полнымъ комфортомъ, какой можетъ дать только привольная жизнь на золотыхъ промыслахъ. Мой спутникъ, Александръ Васильичъ, любилъ удобства вообще, а въ данномъ случа хотлъ сохранить престижъ главнаго управляющаго цлой золотоносной системы. Въ этихъ видахъ, впереди насъ шла тройка съ палаткой и кухней, а назади — другая тройка, съ прислугой. Къ этому еще нужно прибавить проводниковъ и почетную стражу изъ любопытныхъ башкиръ. Вообще вся обстановка путешествя носила импонирующй характеръ и на язык промысловой ариметики стоила сущй грошъ, потому что лошади все равно стояли по конюшнямъ даромъ и требовали проминки, а промысловая челядь, ютившаяся около главной конторы, все равно получала бы и свое жалованье и свои харчи. Былъ въ нашей свит даже свой придворный льстецъ, который по своей охот провожалъ насъ цлыхъ шестьдесятъ верстъ верхомъ съ единственной цлью выслужиться предъ Александромъ Васильичемъ.

— Ты-то зачмъ, Бураковъ, трясешься за нами?— спрашивалъ его Александръ Васильичъ.— Тебя вдь никто не звалъ.

— А я такъ… Очень ужъ прятно на настоящихъ господъ поглядть,— оправдывался жиденькимъ, ‘пшеничнымъ’ теноркомъ Бураковъ, вихлястый и нескладный мужикъ съ необыкновенно длинной шеей и соотвтствующе длиннымъ носомъ и узенькими мышиными глазками.— Мн это первое дло, чтобы угодить настоящимъ господамъ. Я вдь достаточно привсился ко всякой господской повадк и могу вполн подражать въ карактеръ.

Бураковъ принадлежалъ къ числу промысловыхъ темныхъ людей, имя которымъ легонъ. Отъ настоящей мужицкой работы онъ давно отбился, а жилъ такъ, чмъ придется, какъ живутъ только на Руси. То онъ бралъ какя-то длянки, то продавалъ лошадей и везд получалъ убытки, а все-таки ухитрялся существовать. Послдней счастливой мыслью Буракова была торговля. Денегъ у него, конечно, не было, и на этомъ основани онъ просиживалъ цлые дни у крылечка главной присковой конторы, выжидая появленя Александра Васильича, причемъ вскакивалъ, какъ ужаленный, срывалъ торопливо шапку съ головы и отвшивалъ поклонъ.

— Ну что, Бураковъ?— спрашивалъ Александръ Васильичъ.

— А ничего… Слава Богу, живемъ. Вотъ торговлишку хочу завести.

— Для торговли нужны деньги…

— Вотъ-вотъ, въ самый разъ. Значитъ, я и пришелъ посовтоваться съ вами… Какъ ужъ вы, значитъ, опредлите…

— При чемъ же тутъ я? Вотъ теб разъ…

— Значитъ, вобче…

— Ничего не выйдетъ, и ты напрасно здсь сидишь.

Бураковъ провожалъ насъ на охоту, привозилъ кумысъ, добывалъ откуда-то рыбу и т. д. Ему, видимо, больше всего нравилась хоть въ этой форм близость къ настоящимъ господамъ. Молва говорила, что онъ перепродаетъ краденыхъ лошадей, приторговываетъ краденымъ золотомъ и вообще занимается художествами, но по промысловой логик: не пойманъ — не воръ, и Бураковъ могъ смло смотрть въ глаза настоящимъ господамъ.

Когда мы хали въ горы и Бураковъ трясся около нашего экипажа на горбоносой киргизской лошади, Александръ Васильичъ замтилъ:

— Посмотрите на него: вдь онъ будетъ непремнно купцомъ. Я въ этомъ убжденъ… Удивительная настойчивость хотя по отношеню ко мн. У меня не разъ являлось преступное желане отвязаться отъ него, т.-е. дать сто рублей на разживу. Я убжденъ, что онъ мн возвратитъ меньше чмъ черезъ годъ, съ процентами въ вид фунта гнилого изюма. Вообще, это человкъ будущаго…

Бураковъ обладалъ цлой массой тхъ маленькихъ талантовъ, которые скрашиваютъ жизнь. Онъ и бухарскую палатку умлъ поставить, и нахолодилъ кумысъ въ рк, и привезъ съ собой лимонъ, о которомъ забылъ состоявшй при Александр Васильич ‘человкъ’, и баранину умлъ поджарить прямо на угляхъ,— однимъ словомъ, молодецъ на вс руки. Чедядинцы только разводили завистливо руками, изумляясь неистощимой изобртательности ‘человка будущаго’.

— Его шиломъ выкормили,— объяснялъ суровый кучеръ Андронъ, разглаживая окладистую рыжую бороду.— Вотъ онъ и тормошится.

Нужно сказать, что наши конвойные были молодецъ къ молодцу — рослые, широкоплече, бородатые. Это были потомки далекихъ переселенцевъ изъ средней Росси, когда на южномъ Урал вершилось блаженной памяти казенное горное дло. Великорусскй типъ сохранился вполн и даже улучшился на южно-уральскомъ приволь.

II.

Итакъ, спускался чудный лтнй вечеръ. Завтра раннимъ утромъ мы выступали въ походъ уже верхомъ, а нашъ обозъ оставался на мст. Вызваны были спецалисты-проводники башкиры, которые сейчасъ сидли на корточкахъ около огонька и оживленно бесдовали, вроятно, обсуждая завтрашнее событе. Башкиры — типичный народъ-нищй, вымирающй подъ напоромъ россйской цивилизаци съ фаталистической покорностью. Но въ этихъ нищихъ еще сохранились слды настоящаго степного джентльменства и своеобразной граци,— иначе я не умю назвать ихъ дтскую наивность и доврчивость. Заботы о будущемъ не шли дальше сегодняшняго дня, и вотъ они сидятъ около чужого огня, счастливые, позабывше вчную домашнюю нужду, точно растворившеся въ настоящей блаженной минут. И въ лицахъ у нихъ — что-то такое по-дтски добродушное. Вотъ по части одежды очень плохо,— большинство щеголяло въ самыхъ отчаянныхъ лохмотьяхъ, причемъ маленькая особенность — ни одного босого. Я долго наблюдалъ этихъ дтей горной уральской глуши, и какъ-то было жутко думать, что они уже осуждены на уничтожене. Исторя вынесла свой вердиктъ, а жизнь приводила его въ исполнене. Безпомощность башкиръ особенно рельефно выдлялась по сравненю съ богатырями-конвойцами.

— Ишь, ждутъ, когда барана будутъ рзать,— сердито объяснялъ кучеръ Андронъ, закуривая отъ головешки свернутую изъ газетной бумаги цыгарку.— Только помани ихъ барашкомъ — за сто верстъ набгутъ.

Дйствительно, сегодня вечеромъ готовилось великое торжество. Бураковъ еще раннимъ утромъ усплъ създить куда-то верстъ за двадцать и привезъ поперекъ сдла большого курдючнаго барана, который теперь въ блаженномъ невдни пасся на зеленой мурав сейчасъ за палаткой. Затя устроить пиръ принадлежала, конечно, Буракову, причемъ онъ впередъ выговорилъ себ баранью шкуру за хлопоты. Между прочимъ онъ пообщалъ показать башкирскй хороводъ, въ чемъ вс сомнвались, потому что башкирки не показываются на глаза чужихъ мужчинъ, а при случайныхъ встрчахъ, по правиламъ строгой башкирской вжливости, поворачиваются къ встрчнымъ мужчинамъ спиной.

— Зря захвалился нашъ Бураковъ,— говорили наши конвойцы.— Гд ему привести башкырокъ… Ни въ жисть!.. Ему башкыры-то и башку оторвутъ за его художество.

Эти сомння высказывались вслухъ, по ‘человкъ будущаго’ не унывалъ и передъ самымъ вечеромъ, когда Александръ Васильичъ отправился стрлять утокъ на Блую, онъ таинственно исчезъ.

Когда солнце сло за горный кряжъ, Александръ Васильичъ вернулся, хотя охота была неудачная, и онъ былъ не въ дух.

— Гд Бураковъ? Ничего не будетъ… Нужно, рзать барана, а его нечего ждать.

— Вотъ Мурача заржетъ,— замтилъ кучеръ Андронъ, указывая на сдого башкира съ бронзовымъ отъ загара лицомъ.— Онъ это въ лучшемъ вид оборудуетъ…

— Ну, пусть Мурача… Мн все равно.

Башкиры гурьбой отправились за нашу палатку, а кучеръ Андронъ началъ разводить костеръ принесенными заране дровами. Надъ костромъ болтался на шестик большой чугунный котелъ, въ которомъ должна была вариться баранина. Андрону съ какимъ-то ожесточенемъ помогали друге мужики, ругая по пути Буракова на чемъ свтъ стоятъ.

— Гд ему, долговязому. На словахъ-то онъ, какъ гусь на вод.

— Хвастунъ долгоносый…

— Въ болот гд-нибудь завязъ, какъ журавль.

— Сбсился онъ окончательно.

Баранъ былъ освжеванъ съ замчательной быстротой. Это была настоящая артистическая работа. Наступила уже быстрая горная ночь, казавшаяся темне отъ яркаго костра. Всть о готовившемся пиршеств, очевидно, успла облетть вс избенки скрытой за лсомъ башкирской деревушки, и начала понемногу подбираться публика. Башкиры подходили по одному и по двое, держались нкоторое время въ темнот, а потомъ уже вступали въ освщенный огнемъ кругъ, точно подкрадывались, какъ длаютъ бездомныя собаки. Съ большими появились подростки и совсмъ маленьке малайки (малайка — мальчикъ), не видно было только ни одного женскаго лица.

— Прогулялъ нашъ Бураковъ своего барана,— глумились теперь уже вс.— Разв какая косточка обглоданная достанется.

— Ладно ему и такъ, хвастуну.

Дйствительно, вареная и жареная баранина скоро поспла, а Буракова все не было.

— Ну, пора сть,— ршилъ Александръ Васильичъ, начинавшй тоже сердиться на ‘человка будущаго’.— И для чего онъ придумалъ этотъ дурацкй хороводъ… Удивительная фантазя! А впрочемъ, чортъ его знаетъ. Надо и ему оставить кусочекъ баранины.

Пиръ вышелъ на славу. Длежка мяса предоставлена была Мурач, который и выполнилъ свою задачу съ математической точностью, причемъ баранья печенка и почки были предоставлены господамъ. Наши конвойцы проявили при этомъ замчательную деликатность, уступая лучше куски башкирамъ.

— Пусть ихъ подятъ… Имъ въ диковинку баранина-то.

Самымъ лакомымъ кускомъ оказался курдючный жиръ, который былъ подленъ между башкирами. Каждый изъ башкиръ, получивъ свою порцю въ сложенныя вмст ладони, выходилъ изъ освщеннаго круга, поворачивался къ огню спиной и, усвшись на корточки, принимался за ду.

— Точно зайцы сидятъ въ трав,— смялся Александръ Васильичъ.— Это они изъ вжливости…

Въ самый разгаръ нашего пира раздался голосъ кучера Андрона:

— Бураковъ детъ!..

Вс повскакали, ожидая чего-то необыкновеннаго. Дйствительно, халъ Бураковъ, а за сдломъ у него мотался какой-то человкъ. Впереди бжалъ башкиренокъ-малайка и размахивалъ трехструнной киргизской балалайкой. Это былъ замчательно красивый мальчикъ съ смлымъ личикомъ и большими, темными, быстрыми глазами.

— Это у тебя что за ворона?— галдли мужики, обступая кругомъ лошадь Буракова.

— Какая-то баба, братцы!.. Выкралъ гд-то старуху…

Когда Бураковъ спшился, старуха оказалась старымъ беззубымъ старикомъ, да еще слпымъ. Вс шутки и смхъ сразу смолкли.

— Вотъ такъ хороводъ!— ахнула вся толпа.

— Не хороводъ, а стоитъ, можетъ, побольше хоровода,— спокойно заявилъ Бураковъ.— Ляксандра Васильичъ, вотъ какъ будете довольны…

Башкиры были какъ-то смущены, и въ ихъ толп послышался шопотъ: ‘Байгушъ Надыръ! О, совсмъ слпой байгушъ’ {Байгушъ — нищй.}…

— Онъ, Ляксандра Васильичъ, не совсмъ того…— объяснялъ Бураковъ.— Значитъ, мшаный… Значитъ, не совсмъ въ ум. А только поетъ очень ужъ занятно…

Башкирскаго барда накормили бараниной и напоили кумысомъ. Это былъ совсмъ тщедушный старичокъ съ козлиной бородкой. Голова у него немного тряслась. Около него образовался кругъ. Байгушъ Надыръ посадилъ рядомъ съ собой своего мальчика, настроилъ балалайку и заигралъ какую-то монотонную грустную мелодю, а потомъ заплъ дрожавшимъ старческимъ голосомъ. Во время пня онъ раскачивался изъ стороны въ_! сторону и въ патетическихъ мстахъ припадалъ головой къ земл. Бураковъ прекрасно говорилъ по-башкирски и переводилъ намъ дословно все.

‘О, проклятый, проклятый генералъ Соймоновъ,— плъ старикъ.— Ты построилъ городъ Оренбургъ… Проклятый генералъ Соймоновъ, ты поставилъ на гор двнадцать каменныхъ столбовъ, на каменныхъ столбахъ поставилъ двнадцать желзныхъ шестовъ, а на шесты посадилъ двнадцать башкирскихъ старшинъ, лучшихъ башкирскихъ старшинъ, проклятый генералъ Соймоновъ. Тутъ же на гор ты собралъ три тысячи лучшихъ башкиръ и отрзалъ имъ уши, другимъ отрубилъ руки, а четыреста человкъ повсилъ, кого за шею, кого за ребро. Вотъ какой ты, проклятый генералъ Соймоновъ… А башкирске старшины сдлали всего только одну ошибку — поврили теб. Ахъ, если бы вс башкиры думали какъ одинъ человкъ, они никогда бы на поврили проклятому генералу Соймонову!..’

Башкиры сидли, склонивъ бритыя головы. Плачущй речитативъ невольно захватилъ всхъ. Что-то было особенное во всей картин, точно въ самомъ воздух ряли незримыя тни посаженныхъ на колъ башкирскихъ старшинъ, повшенныхъ и изувченныхъ. Народная псня, какъ любящая мать, вспоминала погибшихъ свонхтг дтей, а байгушъ Надыръ долго лежалъ, припавъ головой къ земл. Псня передавала историческое событе, перемшавъ имена. Дло происходило въ 1740 г., когда по поводу основаня Оренбурга возмутился ‘башкирскй ханъ’ Каракасалъ. Бунтъ былъ подавленъ и вызвалъ кровавую расправу, учиненную княземъ Урусовымъ. Экзекуця имла такой видъ: пять сообщниковъ Каракасала были посажены на колъ, 11 человкъ повшены за ребра, 85 человкъ повшены, такъ сказать, нормальнымъ образомъ, 21-му человку отрублены головы, а затмъ гд-то ‘на одной гор’ подъ Сакмарскъ-городкомъ было отрублено еще 120 башкирскихъ головъ, 50 человкъ повшены, 300 башкиръ наказаны кнутомъ и, по урзани носовъ и ушей, отпущены на волю. Генералъ Соймоновъ тоже гд-та свирпствовалъ и тоже чинилъ ‘знатное замирене’. Кажется, это было позже, Потомъ байгушъ Надыръ плъ о Кучюмовичахъ, о старомъ Сент, объ Алдаръ-Ва и Салават. Онъ самъ увлекался пнемъ и входилъ въ экстазъ.

Закончилось это пнемъ о какомъ-то молодомъ хан Кучюмович, который скрывается въ степи, но со временемъ соберетъ всхъ башкиръ въ одно царство, ‘О, молодой ханъ отомститъ за всхъ… Много прольется крови, а жирныя русскя бабы будутъ бжать за ханскимъ конемъ и ловить его стремя. Молодой ханъ будетъ справедливъ и убьетъ только однихъ мужчинъ, а женщинъ отдастъ въ неволю. Тогда будетъ счастье на земл… Вс башкиры будутъ счастливы и будутъ сыты каждый день. Много терпли башкиры, а молодой Кучюмовичъ отдастъ имъ все — и горы, и степи, и рки. Пойте молодого Кучюмовича и плачьте отъ радости…’

Начало уже свтать, когда нашъ праздникъ кончился. Вс были утомлены, но спать не хотлось.

— Да,— задумчиво повторялъ Александръ Васильичъ, когда мы сидли у потухавшаго костра.— Вдь если разобрать, такъ и мы… А впрочемъ, попробуемте заснуть.

1898.

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ

ГОРНАЯ НОЧЬ.Эскизъ.

Читайте также:

ГОРНАЯ НОЧЬ.
Эскизъ.