Гомельская судебная драма.
Гомельская судебная драма.
Вл. Кор.
‘Русское Богатство’, No 1, 1905
Гомельская судебная драма, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1905
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Недавно въ газет ‘Новое Время’ (No 10830) появилось извстіе слдующаго содержанія: ‘Въ субботу, 20 ноября, во всей Россіи судебное вдомство, да и все русское общество… чествовало 40-лтіе судебной реформы. Было по этому случаю отслужено молебствіе въ зал засданій разбирающаго гомельское дло особаго присутствія кіевской палаты. На молебствіе ни одинъ изъ указанной (ране) группы участвующихъ адвокатовъ не явился. Тотчасъ по окончаніи молебна и открытіи засданія они вс появились и заняли свои мста. Среди участниковъ этой неприличной школьнической демонстраціи находился и г. Зарудный, сынъ Сергя Ивановича Заруднаго, одного изъ млавнйшихъ дятелей судебной реформы, непосредственнаго участника въ составленіи судебныхъ уставовъ 20 ноября 1864 года’…
Оказалось, что сообщеніе корреспондента ‘Новаго Времени’, какъ это, впрочемъ, обычно для корреспондентовъ этой газеты ‘Изъ черты осдлости’,— мягко выражаясь,— страдаетъ неточностью! Александръ Сергевичъ Зарудный въ это самое время лежалъ тяжко больной въ Полтав. Значитъ, корреспондентъ юдофобской газеты видть г. Заруднаго въ су не могъ, не могъ и констатировать его участіе въ ‘демонстраціи’. Онъ писалъ это а priori. Иначе сказать: корреспондентъ зналъ впередъ, что, если бы А. С. Зарудный, ‘сынъ одного изъ славнйшихъ дятелей судебной реформы’, былъ въ то время въ Гомел, то и онъ отдлился бы отъ гомельской магистратуры въ празднованіи годовщины.
Недавно г. Тимъ, извстный писатель, постилъ Гомель и далъ въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’ отчетъ о своихъ впечатлніяхъ. ‘Когда,— пишетъ онъ,— съ моего корреспондентскаго стула, съ лвой стороны у окна, поближе къ судейской эстрад, я разсматриваю группу подсудимыхъ, расположенную прямо противъ меня, я вижу ее раздленной на дв отличныя другъ отъ друга части.
‘Части эти — ариметически равны. Быть можетъ, ближе къ истин будетъ сказать, что он уравнены для сохраненія аримтическаго безпристрастія.
‘Нсколько человкъ подсудимыхъ выдлены изъ дла и временно отпущены судомъ. Теперь и русскихъ, и евреевъ на окамь подсудимыхъ одинаково по 35 человкъ. Принципъ ариметическаго равенства проводится судомъ и въ другихъ случаяхъ. Напримръ, въ послдній денъ засданія 11 ‘наиболе важныхъ’ обвиняемыхъ, содержавшихся до того подъ стражей въ теченіе 15-ти мсяцевъ, наконецъ, отпущены на временную свободу. Двое русскихъ и въ pendant къ нимъ двое евреевъ освобождены безъ поручительства. Остальные семеро, вс евреи, должны были представить по 1,000 рублей залога. Впрочемъ, справедливость требуетъ прибавить, что изъ подсудимыхъ, освобожденныхъ по окончаніи предварительнаго слдствія, русскіе должны были представить имущественное поручительство въ 100, 200 p., а евреи — наличный залогъ въ 1,000 р. каждый.
‘Евреи-подсудимые сидятъ на лвой сторон. Они меньше ростомъ и худощаве, ‘умреннаго тлосложенія и умреннаго питанія’, какъ сказано въ протоколахъ медицинскаго осмотра. Среди нихъ много черноволосыхъ, хотя попадаются также русыя и совсмъ блокурыя головы. Значительное большинство совсмъ молодые юноши, почти подростки, 22-хъ, 18-ти, даже 16-ти лтъ. У нихъ безбородыя лица, блдныя, истощенныя наслдственнымъ недоданіемъ и заключеніенъ въ тюрьм, но глаза ихъ глядятъ открыто и какъ-то особенно независимо. Все это — подмастерья ремесленныхъ мастерскихъ города Госеля, столяры, кожевники, портные, нсколько приказчиковъ, два-три учащихся. Они обвиняются въ томъ, что, выражаясь словами обвинительнаго акта, ‘приняли участіе въ публичномъ скопищ, соединенными силами учинившемъ насилія надъ разными лицами христіанскаго населенія’, прибавлю, въ то время, когда лица христіанскаго населенія занимались разгромомъ еврейскихъ жилищъ и избіеніемъ ихъ обитателей. Эти тщедушные подростки представляютъ предъ лицомъ суда ту самую ‘Гомельскую самооборону’, которой приписано столько смлыхъ, почти сверхъестественныхъ дйствій. Въ ночь съ 1-го на 2-е сентября, непосредственно вслдъ за погромомъ, русское населеніе предмстій Гомеля, выдлившее большинство громилъ, именно отъ нея ожидало ночнаго нападенія и мести. Желзнодорожными жандармами былъ принеснъ слухъ, будто въ Лубенскомъ лсу, въ 8 верстахъ отъ города, скрыто 7 тысячъ евреевъ демократовъ. Послана была полурота солдатъ, которая сначала встртила толпу громилъ, направлявшихся въ городу, и пропустила ихъ съ миромъ, а потомъ нашла 3—4-хъ евреевъ, скрывавшихся въ болот изъ боязни погрома’…
Такимъ образомъ, въ Гомел создалось странное положеніе: евреи трепетали передъ христіанами, христіане боялись евреевъ. Изъ города были разосланы гонцы въ ближайшія деревни съ извстіями о томъ, что евреи собираются бить христіанъ, и деревни двинулись на городъ, въ то самое время, когда евреи на чердакахъ и подвалахъ дрожали за свою жизнь…
Теперь и т, и другіе сидятъ на скамьяхъ въ одной и той же зал суда.
‘Русскіе подсудимые сидятъ на правой сторон. Они крпче тломъ, выше ростомъ, свтле волосомъ. Большей частью это — тоже молодежь, спокойнаго и безобиднаго вида, хотя два-три лица выдляются низкимъ лбомъ и непріятнымъ выраженіемъ. Все это — огородники, каменщики, желзнодорожные рабочіе. Есть нсколько лохматыхъ, растерзанныхъ фигуръ, два золотаря, одинъ босякъ. Это — грабители и мародеры, которые пришли на погромъ, привлеченные легкой неожиданной наживой. Отношенія между обими группами подсудимыхъ вполн дружелюбныя. Въ первые мсяцы предварительнаго слдствія, когда большивство было заключено въ тюрьм, они были помщены въ отдльныя камеры, но въ конц концовъ соединились и перемшались. Я видлъ на суд во время перерывовъ, какъ подсудимые, Іосель Хайкинъ и Андрей Яцкевичъ, стояли, обнявшись, въ углу залы и о чемъ то горячо бесдовали. У дешеваго буфета въ передней комнат русскій и еврей торопливо пили чай изъ одного стакана, передавая его другъ другу. Необходимость проводить въ суд цлые недли и мсяцы лишала ихъ возможности заработать себ пропитаніе, и они должны были составлять въ складчину пятачекъ, чтобы заплатить за стаканъ чая. Общая нужда объединила ихъ и, кром того, въ тюрьм и во время суда они имли возможность ближе узнать другъ друга’…
Суду предстояла благородная и высокая роль довершить это объединеніе, распространить его далеко за предлы судебной залы…. Этого можно было достигнуть, во-первыхъ — выполеніемъ, широкимъ и безпристрастнымъ, тхъ предшествовавшихъ условій, которыя поставили въ Гомел одну часть населенія противъ другой и заставили тхъ самыхъ людей, которые теперь мирно уживаются въ тюремныхъ камерахъ,— кинуться другъ на друга, какъ зври… Судьба подсудимыхъ евреевъ и русскихъ одинаково требовала выясненія этихъ условій и роли тхъ ‘истинныхъ виновниковъ, которые по словамъ и тхъ и другихъ,— отсутствуютъ на скамь подсудимыхъ, и только нкоторые изъ нихъ являются въ судебную залу въ качеств свидтелей и потомъ онова уходятъ на свободу’… {Тамъ. Р. Вд.} Этого именно добивалась ‘группа защитниковъ’ и въ томъ числ А. С. Зарудный, сынъ одного изъ славнйшихъ дятелей судебной реформы. Этого, безъ сомннія, добивались бы теперь и сами ‘славнйшіе дятели’, имена которыхъ всуе поминаются юдофобской печатью и юдофобствующими дятелями суда 40 лтъ спустя.
Но гомельскій судъ, со своимъ предсдателемъ, г-мъ Котляревскимъ, посмотрлъ на дло иначе. Вмсто того, чтобы безпристрастно добиваться истины, показывая, что для правосудія ‘нсть еллинъ ни іудей’, г-нъ предсдатель, гласно, публично, при открытыхъ дверяхъ, употребляетъ вс усилія для того, чтобы ‘не допустить’ освщенія дла со всхъ сторонъ и чтобы ‘нкоторыя лица’, которыхъ не угодно было затронуть составителю обвинительнаго акта,— остались вн предловъ судебнаго освщенія. Намъ еще придется, вроятно, вернуться къ этому знаменитому отнын процессу, и мы не будемъ предвосхищать наиболе яркія черты этой ‘дятельности’ г-на предсдателя. Здсь мы отмтимъ только одинъ эпизодъ, закончившійся уходомъ группы защитниковъ.
Давалъ показанія свидтель Аидрей Шустовъ. Это русскій, политическій заключенный, онъ не громила и не потерпвшій отъ погрома, значитъ, ‘настоящій’ свидтель. Какъ извстно, и по судебнымъ обычаямъ, и даже по закону первая часть судебнаго допроса формулируется въ общей форм: что вамъ извстно по настоящему длу? Свидтель говоритъ, что знаетъ, и только когда онъ кончитъ или явно не уметъ разсказать связно,— начинается допросъ судомъ и сторонами. На этотъ разъ, однако, едва г. Шустовъ началъ разсказъ съ 29 августа, какъ г-нъ предсдатель потребовалъ, чтобы свидтель перешелъ прямо къ 1 октября. Повидимому, связный разсказъ о томъ, что происходило 29 августа, совсмъ не входилъ въ разсчеты гомельскаго суда и могъ повредить той ‘истин’, которую судъ ршилъ во что бы то ни стало вынести изъ дла. И вотъ г-нъ предсдатель не только запретилъ (въ прямое нарушеніе ст. 718 уст. уг. судопр.) свидтелю говорить, что ему извстно по длу ‘съ 29 августа’, но… это почти невроятно, но это такъ — выслалъ свидтеля изъ залы засданій, какъ будто зала этихъ засданій была не судь, а какая-то казарма, въ которой, какъ главная цль, преслдовалась стилистическая стройность изложенія и дисциплина свидтелей… Но я этого еще оказалось мало. Когда защитникъ Соколовъ сталъ возражать противъ этого распоряженія, при чемъ, какъ показалось г-ну предсдателю, сдлалъ это слишкомъ повышеннымъ голосомъ, то г. Котляревскій… выслалъ также и защитника…
Посл этого товарищи оскорбленнаго Соколова попросили перерыва, я затмъ между ними и г-мъ предсдателемъ произошелъ слдующій діалогъ:
Защ. Винаверъ.— Господинъ предсдатель. Я хочу сдлать заявленіе отъ имени защиты и гражданскихъ истцовъ. Два слишкомъ мсяца мы сидимъ здсь, стремясь всми силами пролить свтъ на сложное и тяжелое дло,— отыскать правду.
Предсдатель.— Виноватъ, г. повренный. Прошу васъ изложить сущность вашего заявленія, вашу петицію.
Винаверъ.— Моя петиція такъ тсно связана съ тмъ, что я хочу сказать, что я не могу отдлять ее, нельзя меня обязать связать въ одной фраз то, что я могу оказать только въ пяти фразахъ. Въ теченіе двухъ мсяцевъ мы стараемся исполнить нашу обязанность — освтить дло… На нашихъ подзащитныхъ заведено чудовищное обвиненіе, и мы хотли доказать, что обвинительный актъ…
Предсдатель.— Виноватъ, я не могу допустить критики обвиннтельнаго акта до преній.
Винаверъ.— Все то время, которое мы провели здсь, мы мы разу не обнаруживали неуваженія къ принципамъ суда, мы слишкомъ глубоко вримъ въ эти принципы, въ могучую силу закона въ нашемъ стремленіи найти правду. Мы встрчали массу стсненій, мы пережили незаконныя стсненія нашихъ правъ, памятуя, что не въ однхъ стнахъ этого зала заключено правосудіе Россіи, что существуетъ еще судъ, которому принадлежитъ послднее слово въ этомъ дл. Но мы натолкнулись на такія стсненія, которыя посягаютъ на нашу честь и достоинство. Въ лиц присяжнаго повреннаго Соколова вамъ нанесено оскорбленіе…
Предсдатель.— Господинъ повренный, я прошу васъ не критиковать состоявшееся постановленіе, такъ какъ, въ противномъ случа, мн придется напомнить вамъ о мрахъ, которыя я вынужденъ буду принять.
Винаверъ.— Вамъ не придется принимать противъ меня мры, такъ какъ мы покинемъ залъ. Я утверждаю, что распоряженіемъ вашимъ оскорблено наше человческое достоинство, такъ какъ каждый изъ насъ въ положеніи Соколова поступилъ бы такимъ же образомъ. Мы считаемъ невозможнымъ при такихъ условіяхъ продолжать защиту, мы испытываемъ огромную тяжесть отъ необходимости посл двухъ мсяцевъ труда покинуть дло, мы сознаемъ отвтственность предъ вашими подзащитными, которыхъ оставляемъ теперь безпомощными. Но есть моменты, когда чувство оскорбленнаго человческаго достоинства оказывается сильне даже сознанія отвтственности. Мы не можемъ продолжать,— уходимъ. Мы уврены, что никто насъ не осудитъ и прежде всего не осудитъ насъ наша совсть,— мы уходимъ съ чистой совстью изъ той залы, въ которой столько настрадались.
Винаверъ безсильно опускается на мсто. Публика потрясена.
За Виваверомъ длаетъ заявленіе Сліозбергъ (представитель гражданскаго пока).
‘Мы несли вс мучительныя трудности, сопряженныя съ участіемъ въ настоящемъ дл, не для взысканія денегъ, не для отягченія участи подсудимыхъ христіанъ — мы ихъ считаемъ несчастными,— а для раскрытія истины, въ этомъ мы усматривали священную нашу задачу. Въ томъ же заключается не мене святая задача защитниковъ подсудимыхъ евреевъ. Удаленіе товарища Соколова, съ полнымъ достоинствомъ выполнявшаго эту задачу, мы позволяемъ себ считать незаслуженною карою, а опасеніе возможнаго примненія ея къ намъ, при такихъ же условіяхъ, лишаетъ насъ увренности въ дальнйшемъ. Уходя, позволяемъ себ высказать увренность, что никто, не исключая особаго присутствія, не скажетъ, что мы не стремились раскрыть всю истину, пролить полный свтъ на дло.
Къ заявленіямъ этимъ присоединяются Красильщиковъ и Марголинъ. Куперникъ, со слезами въ голос, говоритъ:
— Съ грустью и огорченіемъ присоединяюсь я въ сдланнымъ заявленіямъ, но прежде, чмъ вмст со своими товарищами оставить дло, надъ которымъ вс мы такъ много трудились и страдали, оставить подсудимыхъ безъ защиты, лично отъ себя, какъ старшій среди моихъ товарищей, пережившій вс перипетіи въ исторіи суда, я сдлаю послднюю попытку спасти дорогое намъ дло. Я прошу палату подвергнуть пересмотру мру, принятую противъ товарища Соколова. Тогда и защита найдетъ возможнымъ довести до конца свою работу: быть можетъ, мои младшіе товарищи со мной не согласятся, но я считаю долгомъ стараго человка и адвоката сдлать все, что въ моихъ силахъ, чтобы самому пополнить долгъ и дать возможность другимъ его исполнить. Безъ Соколова мы продолжать дла не можемъ. Соколовъ поступилъ совершенно корректно. Тутъ простое недоразумніе. Верните Соколова, и тогда вс мы будемъ продолжать наше дло.
— Мы терпли личныя оскорбленія,— говоритъ Ратнеръ,— докол было возможно, но сегодня мы столкнулись съ обстоятельствомъ, изъ котораго не видимъ обычнаго законнаго выхода. Въ лиц товарища Соколова мы вс чувствуемъ себя, какъ люди и адвокаты, тяжко оскорбленными и вынуждены оставить залъ васданія…
— Съ точки зрнія профессіональной этики,— прибавляетъ Ганерманъ,— адвокатъ не можетъ ставить себя въ положеніе, при которомъ къ нему примнялись бы мры, свидтельствующія о его неприличномъ поведеніи на суд. Оставаясь въ предлахъ корректнаго исполненія своихъ обязанностей, нашъ товарищъ подвергся оскорбительному взысканію… Каждый изъ насъ столь же незаслуженно можетъ оказаться въ томъ же положеніи.
‘Палата удаляется на совщаніе, и черезъ часъ выноситъ опредленіе, коимъ оставляетъ въ сил удаленіе Соколова.
‘Защитники евреевъ уходятъ. Публика поднимается и, апплодируя, уходитъ вслдъ за защитой. Среди подсудимыхъ движеніе. Предсдатель длаетъ распоряженіе удалить всю публику’…
А. О. Заруднаго въ это время все еще не было въ Гомел. Но, безъ сомннія, корреспондентъ ‘Новаго Времени’ могъ бы съ полнымъ основаніемъ и а priori присоединить къ удалившимся его имя, такъ же, какъ и имя его славнаго отца.. Полагаемъ, что величавыя тни творцовъ судебной реформы, если бы они присутствовали въ этой зал, удалились бы изъ нея вмст съ ‘группой адвокатовъ’, такъ какъ, несомннно, что въ ней вялъ не духъ судебныхъ уставовъ, а разв духъ инквизиціоннаго пристрастія и чуждой правосудію исключительности.