Голый барин, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1891 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

Голый баринъ.
Изъ путевого альбома.

… Раннее лтнее утро. На почтовой станціи, гд я жду лошадей, происходитъ та ямщичья безтолковая суета, которая русскаго путешественника приводитъ сначала въ болзненно-раздражительное состояніе, потомъ въ безсильное бшенство и наконецъ въ глухое и молчаливое отчаяніе. Именно въ такомъ настроеніи духа находился я, ожидая, когда заложатъ свжихъ лошадей. Кажется, чего проще такой операціи, особенно на почтовой станціи, гд уже все приспособлено для подобной операціи, а между тмъ дло затянулось на лишнихъ два часа. Пришлось поправлять въ кузниц шину у колеса, когда это было сдлано, оказалось, что расковалась лвая пристяжка изъ моей тройки, потомъ ямщикъ едотка убжалъ въ кабакъ поправиться съ похмелья и т. д. Станція довольно грязная, самоваръ давно потухъ, развшенныя по стнамъ картинки изучены въ мельчайшихъ подробностяхъ, оставалось ходить по комнат изъ угла въ уголъ и смотрть въ окно на улицу. Являлась невольная мысль о томъ, что есть теперь люди, которые такъ хорошо спятъ сейчасъ въ собственныхъ постеляхъ и которымъ ршительно никудане нужно хать.

— Эй, едотка… чортъ!..— раздается голосъ дворника гд-то за угломъ.— А, едотка?.. Да не окаянная ли душа…

— А нъ побгъ къ кабакъ къ Митричу…— отвчаетъ тонкій дтскій голосъ.— Ка-акъ стрлитъ черезъ улицу… Точно олень али козелъ.

— Ну-у?.. Ахъ, ты, Боже мой… Вотъ ненасытная утроба!..

— Да онъ съ похмелья…— авторитетно объясняетъ дтскій голосъ.— Все равно, какъ чумной быкъ…

— Ахъ, варнакъ!.. ахъ… Ну, нарродецъ, ну, публика…

Слышно, какъ топчутся раскладываемыя лошади, какъ безтолково переграниваютъ поддужные колокольчики, когда подручный ударитъ рукой по дуг, какъ подъ окномъ по земл шлепаютъ чьи-то босыя ноги. Отъ безсонной дерожней ночи въ голов сумбуръ, а спать не хочется. Остается опять ходить по комнат и смотрть въ окно на бойкую заводскую улицу, которая оживляется все сильне. Отворяютъ напротивъ мелочную лавчоику, кажется, мимо телги съ мужиками бредетъ гуляющая скотина, выползаютъ ребята, и даже блеститъ полоска зааодскаго пруда, по которой ползетъ немолчный гулъ работающей фабрики. Направо изъ моего окна виднется уголокъ заводскаго базара, гд тоже начинаютъ отворяться лавки, сгруживаются безтолково мужицкія телги, шмыгаютъ какія-то бабы, и стаями перелетаютъ голуби.

— Ишь, ишь… Дядя Петра, куды ускорился?— слышится подъ окномъ дтскій голосъ.— Ужо вотъ я скажу хозяину… Вотъ т Христосъ, скажу.ъ

— Молчи, песъ…— сумрачно отвчаетъ дворникъ, шагая черезъ улицу.— Я за едоткой…

— Мотри, самъ застрянешь, дядя Петра, у Митрича. Вотъ только придетъ хозяинъ, я ему и скажу…

Что же это такое? Если дворникъ уйдетъ въ кабакъ, гд прохлажается едотка, такъ я не дождусь лошадей никогда… Я подбгаю къ окну и кричу дворника. Озъ оглядывается на мой голосъ, машетъ рукой и продолжаетъ путь уже по инерціи, точно его подтягиваютъ къ Митркчу на веревк.

— Ишь, ишь, какъ подворачиваетъ!— смется мальчикъ, провожая дворника глазами.— Ну, публика…

— А гд хозяинъ?— спрашиваю я.

— На базаръ пошелъ…

— Когда же мн лошади будутъ готовы, чортъ возьми!..

— Ссею минуту, баринъ… Въ одинъ секундъ: лворушную пристяжку хомутаютъ.

Мальчикъ, видимо, состоитъ при станціи въ качеств какого-то должностного лица, что слышно по его голосу. Я обращаюсь съ умильной просьбой уже къ нему, нельзя ли какъ-нибудь поторопить. Мальчикъ снисходительно выслушиваетъ меня и говоритъ уже совсмъ авторитетно:

— Извстно, какой у насъ народъ: заводчина. Отчаянные. Ужо я сбгаю на базаръ, найду хозяина, тогда все живой рукой обернемъ.

Мальчикъ исчезаетъ, а станція окончательно пустетъ. Нтъ, это невозможно, это возмутительно, это, наконецъ, чортъ знаетъ что такое… Есть книга жалобъ, и я опишу свое сиднье. Да, пусть потомъ земское начальство разбираетъ. Я, наконецъ, прямо въ земскую управу буду жаловаться, я… Въ заключеніе мн длается смшно, потому что ничего подобнаго я не сдлаю какого-то органическаго отвращенія къ жалобамъ вообще и жалующимся людямъ въ частности. Чтобы развлечься, выхожу на дворъ, осматриваю экипажъ, почти заложенныхъ лошадей и, выхожу на улицу.

— Ссею минуту хозяинъ будетъ,— докладываетъ появляющійся неизвстно откуда мой покровитель-мальчикъ.— Онъ на базаръ ходилъ… Да вонъ онъ и едотку съ дворникомъ волокетъ.

Я смотрю въ сторону базара и вижу кучку приближающихся мужиковъ. Впереди всхъ идетъ едотка, который время отъ времени длаетъ какія-то отчаянныя антраша: это хозяинъ поддаетъ ему сзади въ затылокъ. Мальчикъ заливается звонкимъ дтскимъ смхомъ, но на половин какъ-то сразу стихаетъ и молча указываетъ мн на противоположную сторону улицы, хавшая по улиц телга тоже останавливается. я смотрю и не врю собственнымъ глазамъ: напротивъ около домовъ шелъ голый человкъ, т.-е. голый относительно, потому что на голов у него была надта лтняя соломенная шляпа, а на ше было намотано полотенце, спускавшееся до колнъ. Онъ шелъ ровнымъ умреннымъ шагомъ, не обращая ни на кого вниманія. На видъ ему можно было дать лтъ сорокъ. Довольно красивое лицо обличало интеллигентнаго человка. Первая мысль, которая мелькнула у меня въ голов, была та, что это сумасшедшій человкъ.

— Кто это —спросилъ я мальчика.

— А нашъ голый баринъ…— спокойно отвтилъ онъ.— Ишь, купаться пошелъ. Онъ жъ гу каждое утро гуляетъ, въ чемъ мать родила.

— Да онъ сумасшедшій?

— Кто его знаетъ. Служитъ на завод жалованье получаетъ большое, какой же сумасшедшій. Такъ просто голый баринъ.

— Давно онъ живетъ здсь?

— Да ужъ года съ три, и кажное лто вотъ такъ-то разгуливаетъ. Сперва ребята за нимъ бгали, ну а потомъ привыкли. Голый баринъ — и все тутъ.

Черезъ десять минуть мое почтовое сиднье закончилось, я я вызжалъ изъ Смородинскаго завода по тракту. На козлахъ раскачивалась широчайшая спина едотки. Это былъ плечистый, могутный мужикъ, незамнимый въ почтовой гоньб. Ошибочка у него была только въ одномъ — любилъ ходить въ кабакъ къ Митричу. Впрочемъ, это общая ямщичья слабость

— Ну что едотка, досталось на орхи отъ хозяина?

едотка встряхиваетъ головой и молчитъ. Съ похмелья онъ въ самомъ мрачномъ настроеніи духа.

— едотъ, что это у васъ на завод голый баринъ ходитъ?

— А чего ему не ходить? Глянется, вотъ и ходитъ… Однимъ словомъ, баринъ, ну, ему, значитъ, барину плевать…

— Да онъ сумасшедшій?

— Онъ-то? Нтъ, онъ поумне другихъ протчихъ, а только свой карахтеръ уважаетъ. Правильный баринъ.. Конечно, по первоначалу въ диковинку было, какъ онъ нагишомъ пошелъ по заводу, а потомъ привыкли.. Супротивъ его никому не сдлать. Напримрно у него есть жена и дти. Ну, должонъ онъ ихъ воспитывать. Вотъ нанялъ онъ квартиру, какъ слдуетъ, да такъ въ голыхъ стнахъ и живетъ. Небили званья нтъ… Купилъ большую кошму — вотъ и все. Вс такъ вповалку и спять… Утромъ баринъ самъ ходитъ на базаръ, купитъ говядной фунтовъ пять, принесетъ домой и кормитъ ей всхъ. У него ни жаренаго ни варенаго, а прямо сырое потребляютъ. Ученый, сказываютъ, баринъ-то. Жалованье изъ конторы большое получаетъ. Онъ по законамъ продовольствуетъ… Я у него не одинова бывалъ въ дому. Завсегда водочки подаетъ. Правильный баринъ одно слово, а народъ, конечно, глупый: ‘голый, голый’… Онъ свою линію ведетъ, потому, какъ ему свой карактеръ дороже всего.

едотка, видимо, держалъ сторону ‘голаго барина’ изъ чувства похмельнаго протеста. Ему нравилось, что выискался такой человкъ, который можетъ все длать. Мы поднимались шагомъ въ гору. Обернувшись ко мн, едотка проговорилъ:

— А есть у него вредная зараза: жалованья стряпкамъ не платитъ. Поживетъ какая-нибудь бабашка и посыкнется къ нему за расчетомъ, а онъ ее въ шею. Только на одну и налакался: Устиньей звать. Тоже пожила и приходитъ: ‘Баринъ, пожалуйте расчетъ…’ — ‘Кахой расчетъ? Ахъ, ты, такая-сякая’… И пошелъ ее золотить, а потомъ рукой и тянется къ ней… А, Устинья, будь не плоха, какъ подскочитъ къ столу, на которомъ спъ пишетъ, какъ сцапаетъ лампу, да хрясь ее о полъ… ‘Ботъ теб, говоритъ, голый чортъ!’ Лампа-то рублей двнадцать стоила… И что бы ты думалъ, братецъ ты ней, такъ Устинья поглянулась голому барину за эту свою лихую ухватку, что и жалованье ей заплатилъ, и сейчасъ Устинья у него живетъ.

Голый баринъ оказался, по наведеннымъ впослдствіи справкамъ, заводскимъ юрисъ-консультомъ Леготинымъ. О его чудачествахъ ходили цлыя легенды, но, по общимъ отзывамъ, это былъ человкъ очень умный, съ университетскимъ образованіемъ, и прекрасно зналъ свое дло. Я отнесъ его къ рубрик засидвшихся въ провинціи людей, которые иногда дичать…

II.

Черезъ годъ съ лишкомъ, поздней осенью, я плелся по грязной дорог въ Смородинскій заводъ. Это удовольствіе понятно только тмъ, коку приходилось длать сотни и тысячи верстъ по грунтовымъ дорогамъ. Лошадь тащилась шагъ за шагомъ, экипажъ каждую минуту могъ зассть гд-нибудь въ затор. Нкоторымъ утшеніемъ служило только то, что время отъ времени показывались встрчные, а чужія несчастія, какъ извстно. имютъ свойство уменьшать наше собственное. Недаромъ сложилась пословица, что на людяхъ и смерть красна. Унылое настроеніе овладло и моимъ ямщикомъ и даже лошадьми. Ямщикъ время отъ времени все приглядывалъ изъ-подъ руки впередъ и наконецъ радостно проговорилъ:

— Баринъ, можно смнить коней: встрчная тройка бжитъ.

Мнять лошадей на полдорог — обычный пріемъ сибирской ямщины, и я не протестовалъ. Являлась слабая надежда вымнять лучшихъ. Бжавшая навстрчу намъ тройка едва тащилась. Поровнявшись, ямщики остановились и быстро начали предлагать лошадей. Въ встрчномъ ямщик я сразу узналъ своего стараго знакомаго едотку. Онъ, противъ обыкновенія, былъ трезвый, но хмурый. Въ экипаж сидлъ какой-то мрачный господинъ съ большими усами и глазами навыкат. Мы не перекинулась по дорожному обычаю ни однимъ словечкомъ и молча разъхалась. Взмостившись на козлы. едотка точно сразу повеселлъ и, привставъ на ноги, посмотрлъ назадъ, куда убжала смненная тройка.

— Ну и задастъ же пару Степк…— пробормоталъ едотка, продолжая улыбаться.— Идолъ, а не баринъ. Ахъ, Боже мой, даже сейчасъ шеей не могу повернуть… Ужъ только и баринъ!.. Дорога вонъ какая, а онъ меня въ шею да въ шею… Будетъ Степк баня.

— Да это не голый ли баринъ?..— освдомился я.

— Нтъ, тотъ особь статья, а это нашъ мировой судья. Съ подгода только его опредлили къ намъ. Ну, и баринъ… Какъ дав залпилъ мн, такъ вонъ свтъ изъ глазъ. Одно слово: идолъ…

— Что же, ты будешь жаловаться на него?

— Куда жаловаться-то? Къ нему-то итти не приходится… Нтъ, ужъ такъ, видно, изношу.

— Какъ такъ?

— А такъ…

едотка покрутилъ головой и даже засмялся, что уже окончательно не гармонировало съ разсказаннымъ фактомъ. Меня это заинтересовало. Выспрашивать въ такихъ случаяхъ не годится, потому что русскій человкъ длается удивительно скрытнымъ и недоврчивымъ именно въ такихъ случаяхъ. Мы тащились съ убійственной медленностью. Начиналъ моросить назойливый осенній дождь. едотка время отъ времени встряхивалъ головой и ежилъ плечами.

— А вдь Устинья-то достигла нашего голаго барина,— неожиданно проговорилъ едотка, оборачиваясь ко мн.— Даже можно сказать, что вполн достигла.

— Какая Устинья?

— Да стряпка у голаго барина… Ну, по-вашему, по-городскому, кухарка. Вотъ она самая… Которая еще лампу хряснула тогда.

— Да, да, помню…

Удивительно, какія глупыя мелочи иногда сохраняются въ памяти. Какое мн, въ сущности, было дло до голаго барина и его Устиньи, а между тмъ я сейчасъ же вспомнилъ весь эпизодъ съ лампой и то, что Устинья обругала своего барина ‘голымъ чортомъ’. Обидно то, что въ то же время забываешь вещи, событія и лица, иногда очень нужныя, и прибгаешь къ справочнымъ книгамъ и замткамъ.

— Такъ вотъ, когда, значитъ, назначили намъ новаго мирового судью…— началъ едотка.— Эхъ, не съ того конца началъ: мировой-то потомъ окажется… да. Ну, такъ когда, значитъ, Устинья разбила лампу… Пожалуй, опять не выйдетъ. Ахъ, ты, чортъ…

— Да ты разсказывай по порядку…

— И то по порядку-то какъ будто лучше… Однимъ словомъ, такъ скажемъ, что Устинья вырвала свое жалованье у голаго барина прямо изъ пасти и еще сама же похваляется. Вотъ-де какая я есть подобная женщина… Хорошо. Живетъ она такимъ манеромъ у голаго барина, а голый баринъ возьми да этакъ по весн лошадей пару и купи у нашего хозяина. Вотъ мн съ чего надо было разсказывать-то!.. Ну, купилъ голый баринъ лошадей, а хозяинъ, значитъ, огрлъ его порядочно: одна съ запаломъ лошадь была, потому какъ лворушной пристяжной бгала подъ исправникомъ и загорла, а другая съ норовомъ. Тутъ у попа тоже лошадь была… Нтъ, это ужъ другое. Ахъ, ты, хрнъ теб въ голову… Ну, купилъ голый баринъ лошадей, а снасти у его никакой нтъ: ни экипажа ни сбруи. Мы ждемъ, что онъ будетъ длать съ животами. Одна узда — все обзаведенье. Мудреный баринъ, однимъ словомъ… Хорошо. Докормилъ баринъ своихъ лошадей до свжей травы у себя въ конюшн, а потомъ каждое утро, какъ сходитъ нагишомъ покупаться, сейчасъ своихъ лошадей за поводья и въ поле. Книжку возьметъ съ собой, ляжетъ на траву и въ книжку, напримрно, читаетъ, а лошади около него пасутся. Все честно и благородно… Охотку тшить не бда платить. А мы все ждемъ, какую штуку уколетъ голый баринъ съ лошадьми, а безъ этого ему у насъ нельзя быть, потому какъ карактеръ онъ свой уважалъ… Ладно. Этакъ съ мсяцъ водилъ онъ лошадей въ поле, ну, т отдохнули и начали поигрывать… Особенно та другая-то лошадь, которая съ норовомъ была — сейчасъ, напримрно, хвостъ трубой, фыркаетъ, на дыбы и разныя колна оказываетъ. Только голый баринъ и удумалъ штуку… Какъ-то Устинья возьми да и посмйся надъ нимъ, что онъ въ поводьяхъ лошадей водитъ, а верхомъ ссть боится. ‘Ну,— говорятъ голый баринъ,— ты бойка: позжай верхомъ сама’.— ‘И поду…’ Это, значитъ, Устинья. Извстно, глупость ея бабья: на глупомъ слов и поймалась. Голый баринъ посулилъ ей кумачный платокъ и полштофъ наливки, ежели она продетъ на норовистой лошади верхомъ по нашей улиц. Устинью и укололо согласиться… Опять-таки она вся баба и вышла, значитъ, Устинья. Когда снарядилась, голый баринъ впередъ и платокъ купилъ и наливки — однимъ словомъ, честь честью. Вотъ, значитъ, отворилъ голый баринъ ворота, залзла Устинья на лошадь, а онъ какъ ухнетъ да какъ огретъ лошадь нагайкой… Вынесла лошадь Устинью на улицу и пошла трепать, а въ конц концовъ Устинья съ лошади рдькой и полетла. И ушиблась она таки-порядочно — лвую скулу повредила. Замертво подняли, а народъ хохочетъ. Въ лазарет недли съ дв вылежала Устинья-то, а потомъ вышла изъ лазарета да жалобу мировому судь и закатила. ‘Такъ и такъ, у насъ не было въ уговор, чтобы, напримрно, лошадь ухнуть али нагайкой’…

едотка перевелъ духъ, раскурилъ дорожную трубочку и тряхнулъ головой — очевидно, теперь наступила самая интересная часть разсказа.

— Теперь я долженъ теб обсказать, каковъ есть человкъ нашъ мировой,— продолжалъ едотка.— Почище голаго-то барина оказалъ себя… Первое дло онъ съ насъ, ямщиковъ, началъ. Спроситъ тройку, подетъ въ городъ, да ямщика дорогой и раздлаетъ. Могутный баринъ и на руку дерзокъ… Одного онъ такъ ямщика побилъ, другого, третьяго, а потомъ ужъ ямщики не стали и здить съ нимъ. Хозяину горе: никто не детъ. А мировой законъ твердо помнитъ и все безъ свидтелей лупитъ ямщиковъ. Ну, вс его боятся, хозяинъ ко мн: что хошь возьми — выручи, едотъ Маркычъ. Ладно. Вотъ спросилъ мировой тропку. Я подаю. Онъ выглянулъ въ окошко и манитъ къ себ въ комнату. Онъ приперъ дверь на крючокъ и прямо ко мн: ‘Не боишься меня, каналья?’ — ‘Чего, говорю, бояться’… Только я это сказалъ, ка-акъ онъ размахнется и прямо меня въ скулу. Ловконько ударилъ… Ну, а я сейчасъ сдачи да за воротъ, да подъ себя, да и давай утюжить. Молчитъ мой баринъ, а я на немъ верхомъ по комнат… Такъ молча и вышелъ, а онъ мн стаканъ водки выслалъ. Вотъ какой человкъ нашъ мировой… Ни съ кмъ больше не здитъ, окромя меня, и всегда на водку — первое дло. Отличный баринъ, окромя этой поганой заразы… Ладно. Только, какъ Устинья нажалилась, мировой и подтянулъ голаго барина. Вызвалъ этто его въ камеру, свидтелей — все по закону. Разобралъ дло и оправдалъ голаго барина, а потомъ и зазвалъ къ себ на чашку чаю. Для перваго, значитъ, знакомства… Что у нихъ тамъ было — неизвстно, только мировой сразу утихомирилъ нашего голаго барина. Недли съ три и на улицу не выходилъ: Устинья сказывала, что весь въ томъ род, какъ чугунный былъ.

— Что же, мировой избилъ голаго барина?

— А это ужъ ихъ, господское дло: мы неизвстны. А главная причина та, что достигла голаго барина Устинья… Баба, дура, а достигла.

— Ну, и что же, голый баринъ жаловался?.

— Вотъ тутъ главная причина и вышла: куда жаловаться — и виду не подалъ. А пригласилъ къ себ мирового и тоже, напримрно, чаемъ давай угощать. Мужики бы опять драться, али по начальству съ жалобами пошли, а господа, видно, поумне: нашелъ — молчи, потерялъ — молчи.

Пауза. Новая трубочка. едотка оборачиваетъ ко мн свое бородатое лицо и говоритъ:

— А я такъ полагаю, ваше благородіе, что дичилъ-то нашъ голый баринъ прямо отъ скуки. Не было ему настоящей компаніи… А теперь вотъ мировой ему прямо подъ шерсть выискался: ну, и живутъ душа въ душу: водой не разольешь.

1891.

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

Голый баринъ.Изъ путевого альбома.

Читайте также:

Голый баринъ.
Изъ путевого альбома.