А. Горнфельд. 8.
Гоголь, Николай Васильевич, Горнфельд Аркадий Георгиевич, Год: 1910
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Гоголь, Николай Васильевич — знаменитый русский писатель (1809—1852). Упоминание О евреях и еврейские образы, встречающиеся в его произведениях — главным образом, в ‘Тарасе Бульбе’ и так назыв. ‘Отрывках из неоконченной повести’ — запечатлены заурядным юдофобством эпохи. Это — не реальное изображение, а карикатуры, появляющиеся по преимуществу затем, чтобы посмешить читателя, мелкие воришки, предатели и безжалостные вымогатели, евреи Гоголя лишены всяких человеческих чувств. Андрей, сын Тараса Бульбы, изменил родине — родной отец присуждает его за эту гнусность к смерти, но еврей Янкель не понимает самого ужаса измены: ‘Там ему лучше, туда и перешел’, — спокойно говорит он. Увидев Бульбу, некогда спасшего его от неминуемой гибели, еврей прежде всего подумал О том, что голова его спасителя оценена, он постыдился было своей корысти и ‘силился подавить в себе вечную мысль О золоте, которая, как червь, обвивает душу жида’, однако автор оставляет читателя в сомнении: быть может, Янкель и предал бы своего спасителя, если бы Бульба не поспешил дать ему две тысячи червонных, обещанных за его голову поляками. Сомнительные сообщения О еврейской аренде православных церквей переложены Г-м в беллетристические картины дважды с подробностями, каких нет, конечно, ни в каких исторических документах: еврей кладет ‘нечистою рукою’ мелом знак на святой пасхе, еврейки шьют себе юбки из поповских ряс, евреи-откупщики отнимают у столетнего старика его неоплаченную пасху и т. п. Редко те кровавые расплаты, которым подвергались евреи на Украине за свои мнимые вины, вызывают человеческое отношение в Гоголе: бесконечное презрение, которым запечатлено каждое слово его О еврее, заставляет Г. изображать юмористически самые мрачные трагедии их существования. Когда разбушевавшиеся самодуры-запорожцы топят евреев без всякой вины, лишь за то, что в чем-то провинились где-то их единоверцы, автор видит только ‘жалкие рожи, исковерканные страхом’ и уродливых людей, ‘запалзывающих под юбки своих жидовок’. Г., однако, знает, как платили при казацких возмущениях украинские евреи за свое естественное положение торговых посредников. ‘Дыбом стал бы ныне волос от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые принесли всюду запорожцы’. Избитые младенцы, обрезанные груди у женщин, содранная с ног по колени кожа у выпущенных на свободу, словом, ‘крупною монетою отплачивали казаки прежние долги’. Правда, Г. устами подвыпившего Пудька как будто подтрунивает над вульгарным юдофобством: ‘как же, добродию, это не обидно? каково было снесть всякому христианину, что горелка находится у врагов христианства?’, правда, устами Янкеля он сам напоминает О некоторых истинах попранной справедливости: ‘потому что все, что ни есть доброго, все валится на жида, потому что… думают, уж и не человек, коли жид?’. Но сам писатель вложил так мало человеческого в еврейские образы, что упрек Янкеля мог быть направлен и против него самого. Конечно, при оценке отношения Гоголя к евреям не следует преувеличивать его значение. Антисемитизм Гоголя не имеет ничего индивидуального, конкретного, не исходит из знакомства с современной действительностью: это — естественный отголосок традиционного теологического представления О неведомом мире еврейства, это старый шаблон, по которому создавались типы евреев в русск. и евр. литературе.
Источник текста: Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона, том 6: Гадассий — Данте (1910), стлб. 613—615.