Г. А. Бекеръ
Г. А. Бекеръ
Гномъ.
(El Gnomo).
Гномъ.
(El Gnomo).
I.
I.
II.
II.
III.
III.
МАРТА.
МАГДАЛЕНА.
МАРТА.
МАГДАЛЕНА.
IV.
IV.
Гном, Беккер Густаво Адольфо, Год: 1861
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Г. А. Бекеръ. Избранные легенды
(G. А. Becquer. Leyenchs escogidas)
Переводъ съ испанскаго Ек. Бекетовой.
С.-Петербургъ. Изданіе А. С. Суворина, 1895
OCR Бычков М. Н.
Деревенскія двушки возвращались отъ источника со своими кувшинами на головахъ. Он пли, смялись и шумли такъ звонко и весело, какъ щебечетъ стая ласточекъ, снующихъ въ вышин, подъ высокой колокольней.
На церковной паперти, подъ снью развсистаго дерева, сидлъ ддушка Грегоріо.
Ддушка былъ самый старый старикъ во всемъ сел: онъ прожилъ на свт около девяноста лтъ, и у него были блые, какъ снгъ, волосы, смющійся беззубый ротъ, веселые-превеселые, прищуренные глазки и дрожащія отъ дряхлости руки. Въ дтств былъ онъ пастухомъ, въ молодости солдатомъ, а потомъ обработывалъ землю, доставшуюся ему по наслдству отъ родителей, и занимался своимъ маленькимъ хозяйствомъ до тхъ поръ, пока силъ хватало, посл чего онъ пересталъ работать, и началъ спокойно доживать свой вкъ, ожидая смерти, которой не желалъ, но и не боялся. Никто лучше его не умлъ разсказать забавную исторію, никто не зналъ такихъ интересныхъ сказокъ, всегда онъ умлъ припомнить кстати какую нибудь поговорку или прибаутку, загадать загадку или прибрать куплетъ.
Завидвъ его, двушки пошли скоре, собираясь поболтать со старикомъ. Он подошли къ паперти и стали просить его разсказать имъ сказку, благо еще оставалось время до вечера, хотя и немного, потому что заходящее солнце бросало на землю косые лучи, и огромныя тни отдаленныхъ горъ уже ложились вдоль по равнин.
Ддушка съ улыбкой выслушалъ просьбу двушекъ, и он услись вокругъ него, поставивши свои кувшины на церковныя ступени.
— Сказки я вамъ теперь разсказывать не стану,— сказалъ имъ старичекъ. — Хотя мн и теперь не мало ихъ пришло на память, но во всхъ нихъ рчь идетъ о такихъ серьезныхъ вещахъ, что ни вы, дурочки, не станете внимательно слушать, ни мн, старику, не достанетъ времени до вечера, чтобы какъ слдуетъ разсказать ихъ. Вмсто того, я дамъ вамъ хорошій совтъ.
— Совтъ! — закричали двушки съ очевиднымъ неудовольствіемъ.— Мы вовсе не для того къ теб пришли, чтобы просить совта. Когда намъ попадобится совтъ, мы пойдемъ за нимъ къ батюшк священнику!
— Дло въ томъ,— продолжалъ старикъ своимъ дребезжащимъ, дрожащимъ голосомъ, улыбалсь своей обычной усмшкой,— дло въ томъ, что батюшка священникъ навряд-ли можетътакъ кстати прійтись со своимъ совтомъ, какъ старый ддушка, ибо онъ постоянно занятъ своею службой и молитвами и не могъ замтить, какъ замтилъ я, что вы каждый день очень рано отправляетесь за водой къ ручью, а возвращаетесь очень поздно.
Двушки переглянулись съ насмшливой улыбкой, а нкоторыя — т, что сидли за ддушкиной спиной, даже не постыдились ткнуть себя пальцемъ въ лобъ, показывая, что дескать у ддушки въ голов что-то не ладно.
— Такъ чтожь тутъ по твоему дурного, если мы другой разъ замшкаемся у ручья, заболтавшись съ подругами и сосдками? сказала одна изъ нихъ. — Можетъ быть, на сел уже сплетничаютъ про насъ, оттого что парни приходятъ иной разъ закидывать насъ цвтами, и провожаютъ домой, помогая намъ нести кувшины?
— Конечно, не безъ того, сказалъ старикъ. — Наши старухи не мало ворчатъ на то, что нынче двушки взяли привычку хохотать и дурачиться въ такомъ мст, куда он бывало торопились сбгать за водой со страхомъ и трепетомъ, только потому, что больше неоткуда воды достать. Да и по мн тоже не хорошо, что вы понемножку совсмъ отвыкли бояться того мста, откуда бьетъ нашъ ключъ, такъ что, того и гляди, когда-нибудь заболтаетесь тамъ до самой ночи.
Старикъ такъ таинственно произнесъ эти послднія слова, что двушій вытаращили глаза отъ удивленія, и начали приставать къ нему, не то съ любопытствомъ, не то съ насмшкой:
— Такъ чтожь такое? Чтожь тамъ происходитъ ночью такого особеннаго, что ты насъ такъ запугиваешь? Волки что-ли насъ тамъ съдятъ?
— Когда Монкайская гора покрывается снгомъ, волки выходятъ изъ своихъ логовищъ и цлыми стадами спускаются къ намъ въ долину, и вс мы не разъ слыхали ихъ страшное завыванье не только у ручья, но даже въ самомъ сел. Но волки далеко не самые страшные изъ Монкайскихъ обитателей. Въ ндрахъ огромныхъ горъ, на ихъ неприступныхъ, скалистыхъ вершинахъ, въ самомъ сердц каменной громады, живутъ злые, вредные духи, которые по ночамъ цлыми роями спускаются по горнымъ склонамъ, наполняютъ воздушное пространство, кишатъ въ долин, прыгаютъ съ утеса на утесъ, играютъ въ вод и качаются на обнаженныхъ втвяхъ деревьевъ. Это они завываютъ no ночамъ въ расщелинахъ утесовъ, они мастерятъ и сталкиваютъ внизъ огромныя снговыя лавины, что скатываются съ недосягаемыхъ горныхъ вершинъ, уничтожая и разрушая все, что попадется на пути, они стучатся къ намъ въ окна вмст съ градомъ въ дождливыя ночи, и бгаютъ по болотамъ синими огоньками. Святыя заклинанія и молитвы церкви давно прогнали этихъ духовъ изъ долинъ и равнинъ, и они нашли себ убжище на неприступныхъ горныхъ вершинахъ. Духи эти бываютъ разные, и являются намъ тоже подъ разными видами. Самые опасные изъ всхъ, безъ всякаго исключенія, это гномы, которые ухищряются овладвать сердцемъ молодыхъ двушекъ, очаровывая и соблазняя ихъ общаніями невиданныхъ великолпій. Гномы живутъ въ ндрахъ горъ знаютъ вс подземные ходы и переходы, и вчно стерегутъ подземныя сокровища, охраняя день и ночь жилы драгоцнныхъ металловъ и драгоцнные камни. Глядите! — продолжалъ старикъ, указывая своей палкой на Монкайскую вершину, которая виднлась направо, рисуясь колоссальной темной массой на туманномъ, фіолетовомъ фон сумеречнаго неба. Вы видите эту огромную вершину, до сихъ поръ увнчанную снгомъ? Вотъ въ ея-то ндрахъ и ютятся эти зловредные духи. Дворецъ, въ которомъ они обитаютъ, и великолренъ и ужасенъ вмст. Много лтъ тому назадъ, одинъ пастухъ, отправившійся искать овцу, отбившуюся отъ стада, случайно попалъ въ отверстіе одной изъ такихъ пещеръ, спрятанное подъ частыми кустарниками. Когда онъ вернулся въ село, то былъ на себя не похожъ: ему удалось проникнуть тайны гномовъ, онъ подышалъ однимъ воздухомъ съ ними и поплатился жизнью за свою дерзость. Но передъ смертью онъ усплъ разсказать поразительныя, дивныя вещи. Углубляясь все дальше и дальше въ эту пещеру, онъ наконецъ пришелъ въ огромную подземную галлерею, озаренную страннымъ фантастическимъ свтомъ, исходившимъ изъ свтившихся утесовъ, похожихъ на горный хрусталь, изъ котораго точно кто-то вырзалъ и выкроилъ чудныя, невиданныя фигуры и узоры. И полъ, и потолокъ, и стны обширныхъ залъ, черезъ которыя онъ проходиъ, пестрли разноцвтными жилками, какъ самый дорогой мраморъ, но только эти жилки вс были изъ золота и серебра, а между ними сверкали всевозможные драгоцнные камни, всхъ цвтовъ и размровъ, точно вдланные въ каменную поверхность утесовъ. Тутъ была цлая пропасть пацинтовъ и изумрудовъ, брилліантовъ, рубиновъ и сапфировъ — однимъ словомъ всякихъ чудныхъ камней, которыхъ онъ не умлъ даже назвать, но все такихъ огромныхъ и прекрасныхъ, что они просто его ослпили. Никакіе звуки не доносились извн въ эту пещеру, только и слышно было, какъ жалобно и протяжно завывалъ втеръ, носившійся по этому очарованному лабиринту, да слышалось шипніе подземнаго огня, заточеннаго въ каменныхъ ндрахъ, да журчанье быстро текущей воды, протекавшей невдомо гд. Совершенно одинокій и затерянный въ этихъ пустынныхъ мстахъ, пастухъ долго-долго блуждалъ, не находя никакого выхода, пока не наткнулся совершенно случайно на источникъ того ручейка, что журчалъ все время невидимо для него. Ручей этотъ билъ ключемъ изъ земли, какъ какой-нибудь волшебный фонтанъ, и подымался высоко-высоко могучей струей, увнчанной пной, низвергаясь потомъ со страшной вышины на подобіе чуднаго водопада, и затмъ пробирался среди обломковъ скалъ, теряясь въ отдаленіи съ звучнымъ, нжнымъ журчаньемъ. Около этого ручья росли разныя невиданныя травы, одн съ мелкой и жирной, сочной зеленью, другія съ длинными, тонкими листьями, извивающимися какъ широкія ленты. Среди этой сырой, влажной зелени, копошились странныя существа, не то люди, не то гады, а, можетъ быть, и то и другое вмст,— и безпрестанно мняли свой видъ и форму. То казались они крошечными, безобразными человческими фигурками, то превращались въ блестящихъ саламандръ или въ синіе блуждающіе огоньки, которые прыгали и плясали на верхушк водяной струи. Тамъ сновали по всмъ направленіямъ властелины подземнаго царства — гномы. Они бгали и карабкались по стнамъ, подъ видомъ отвратительныхъ, безобразныхъ карликовъ, ползали и извивались въ вид пресмыкающихся и плясали синими огоньками по вод, считая и охраняя свои безчисленныя сокровища. Они знаютъ, гд прячутъ скупцы свои драгоцнные клады, которыхъ потомъ никакъ не могутъ найти ихъ наслдники, имъ извстно, гд зарыты драгоцнности мавровъ, спасавшихся бгствомъ изъ Испаніи. Вс дорогія вещи и цнныя монеты, что пропадаютъ и теряются у людей, переходятъ къ гномамъ, которые всюду выискиваютъ и крадутъ ихъ, и прячутъ у себя, такъ какъ они могутъ обходить подъ землей весь свтъ по таинственнымъ, невдомымъ подземнымъ ходамъ. Такъ что въ этихъ пещерахъ у нихъ хранятся цлыя груды рдкихъ и драгоцнныхъ сокровищъ. Пастухъ видлъ тамъ неоцненные камни, браслеты и ожерелья изъ чудныхъ жемчуговъ и алмазовъ, древнія золотыя вазы, до верху наполненныя рубинами, драгоцнные кубки, невдомыя монеты, съ дивными, непонятными изображеніями и надписями, словомъ сказатъ, такія удивительныя, неописанныя сокровища, что представить себ невозможно. И все это вмст такъ сверкало и блестло, такъ искрилось разноцвтными искрами и какъ жаръ горло разноцвтными огнямр, что казалось, будто все это, въ самомъ дл, и пылаетъ, и дрожитъ, и движется. Такъ, по крайней мр, разсказывалъ пастухъ.
Тутъ старикъ остановился на минуту. Двушки, которыя начали слушать его повствованіе съ насмшливой улыбкой, теперь хранили глубокое молчаніе и ждали продолженія разсказа съ раскрытымъ ртомъ и вытаращенными глазами, сгорая отъ нетерпнія и любопытства..
Наконецъ, одна изъ нихъ прервала молчаніе, восхищенная описаніемъ несмтныхъ богатствъ, виднныхъ пастухомъ, она не выдержала и воскликнула:
— Неужели онъ ничего себ не взялъ?
— Ничего, отвчалъ ддушка.
— Экій дуракъ! закричали двушки хоромъ.
— Господь помотъ ему въ этомъ испытаніи, продолжаль старичекъ,— и какъ-разъ въ ту минуту, когда все превозмогающая алчность чуть было не побдила его страха, и ослпленный видомъ всхъ этихъ драгоцнныхъ каыней, изъ которыхъ одного было бы довольно, чтобы сдлать его могущественнымъ человкомъ, пастухъ уже собирался взять себ одну изъ драгоцнностей,— онъ явственно услышалъ звонъ колокола, того самаго, что находится въ обители Монкайской Богоматери. Ну, не чудо ли это? Въ этой подземной глубин, несмотря на хохотъ и крики гномовъ, несмотря на шипнье подземнаго огня, на журчанье текущей воды и завыванье втра, онъ ясно, отчетливо услыхалъ этотъ колоколъ, точно былъ у подножія той горы, гд стоитъ монастырь! Когда онъ услыхалъ, что звонятъ Ave Maria, онъ припалъ къ земл, призывая Матерь Божію,и самъ не зная какъ, очутился на дорог, что ведетъ въ село, въ какомъ-то оцпенніи,точно очнулся отъ глубокаго сна. Съ тхъ поръ всмъ стало ясно, почему въ нашемъ ручь находятъ мелкій, какъ будто золотой порошокъ, а когда наступитъ ночь, въ его журчаньи явственно слышны шопотъ и рчи — обманчиныя рчи, которыми злые гномы, вселившіеся въ ручей съ самаго истока, стараются прельстить неосторожныхъ людей, общая имъ сокровища и богатства, долженствующія служить имъ на погибель.
Когда ддушка произносилъ эти слова, ночь уже наступила, и церковный колоколъ началъ звонить, призывая къ молитв. Двушки набожно перекрестились, тихо прошептали молитву Богородиц и, простившись съ ддушкой, который еще разъ посовтовалъ имъ не терять времени у источника, взяли свои кувшины и спустились всей гурьбой къ церковной паперти, молчаливыя и озабоченныя. Только далеко отъ того мста, гд он встртились со старикомъ, на той площади, гд он обыкновенно расходились въ разныя стороны, самая бойкая и ршительная изъ нихъ вдругъ спросила:
— Разв вы врите тмъ глупостямъ, про которыя намъ разсказывалъ ддушка?
— Я не врю! объявила одна.
— И я тоже! подхватила другая.
— Я тоже! Я тоже! закричали остальныя и начали смяться сами надъ собой и надъ своей доврчивостью.
Двушки разстались и каждая пошла своей дорогой. Повернувши за уголъ одной изъ улицъ, выходившихъ на илощадь, дв двушки, единственныя, которыя ни разу не усомнились въ достоврности слышаннаго разсказа и не посмялись надъ старикомъ, пошли вмст. Раздумывая объ этомъ чудномъ разсказ, глубоко погруженныя въ свои размышленія, он разсянно и лниво поднимались вверхъ по узкой, мрачной, бдной улиц. Старшая изъ нихъ, которой было около двадцати лтъ, звалась Мартой, младшая, которой еще не минуло и шестнадцати,— Магдаленой.
Во всю дорогу об хранили глубокое молчаніе, но когда пришли довюй и поставили свои кувшины у порога, Марта спросила Магдалену:
— Ты вришь въ чудеса Монкайской горы и въ злыхъ духовъ, обитающихъ въ источник?
— Я врю всему ршительно, откровенно призналасьМагдалена.— А ты разв соынваешься?..
— О, нтъ! поспшно сказала Марта:— я также врю всему… Всему, чему мн хочется врить…
Марта и Магдалена были сестры. Осиротвши съ ранняго дтства, он вели самую несчастную жизнь у одной дальней родственницы своей матери, которая взяла ихъ изъ милости и постоянно давала имъ чувствовать самымъ унизительнымъ образомъ всю тяжесть своего благодянія. Казалось, все способствовало къ тому, чтобы закрпить дружескую связь между двумя сестрами, соединенными не только узами кровнаго родства, но также нуждой и страданіями, которыя он терпли вмст.
А между тмъ, между Мартой и Магдаленой существовала вражда и антипатія, которая становилась понятной только при изученіи ихъ характеровъ, столь-же противоположныхъ, какъ и вншность той и другой двушки.
Марта была высокомрна, необузданна въ своихъ наклонностяхъ, и выражала свои чувства рзко и грубо. Она не умла ни смяться, ни плакать, и потому никогда не смялась и не плакала. Магдалена, напротивъ того, была смирна и кротка, съ любящимъ, добрымъ сердцемъ, и не разъ видали, какъ она смется и плачетъ вмст, точно маленькій ребенокъ.
У Марты глаза были черные, какъ ночь, и часто они метали искры изъ-подъ темныхъ рсницъ, сверкая точно раскаленные угли. Голубыя очи Магдалены свтились кроткимъ свтомъ въ сіяніи золотыхъ рсницъ, и вся остальная вншность обихъ сестеръ соотвтствовала различному цвту и выраженію ихъ глазъ. Худощавая, блдная, стройная, съ рзкими, строгими движеніями и черными, волнистыми волосамы, которые безпорядочно вились надо лбомъ и спадали роскошной мантіей на ея плечи, Марта составляла странный, поразительный контрастъ съ маленькой, бло-розовой Магдаленой, съ ея дтскимъ личикомъ и младенческой округлостью формъ, съ ея длннными золотистыми косами, которыя обвивали ея головку, точно сіяющій внецъ чело блокураго ангела. Несмотря на то непонятное, непреодолимое отвращеніе, которое сестры питали другъ къ другу, до сихъ поръ он жили совершенно мирно: имъ нечего было длить между собой, не въ чемъ завидовать другъ другу. Об одинаково несчастныя и заброшенныя, он только разно переносили свою горькую долю: Марта замкнулась въ самой себ и страдала, сохраняя высокомрное, недоброе молчаніе, а Магдалена, не находя никакого сочувствія въ сердц своей сестры, плакала втихомолку одна одинешенька, когда не могла удержаться отъ слезъ.
Между ними не было ничего общаго, никогда не повряли он другъ другу ни горя, ни радостей, а между тмъ каждая изъ нихъ, съ чутьемъ, свойственнымъ влюбленной и ревнивой женщин, угадала безъ словъ и объясненій сокровенную тайну, которую каждая хотла бы скрыть на дн своей души: Марта и Магдалена полюбили об одного и того же человка.
Одна любила страстно и необузданно, со всмъ пыломъ своей неукротимой натуры, другая привязалась къ любимому человку съ той непосредственной, наивной нжностью, которая просыпается въ ранней юности и такъ стремится найти себ примненіе, что двушка привязывается къ первому встрчному. Об скрывали свою любовь, потому что об боялись, что человкъ, внушившій ее, можетъ насмяться надъ ихъ чувствомъ, и объяснить его безумнымъ честолюбіемъ бдныхъ, темныхъ двушекъ. И об, несмотря на ту пропасть, которая отдляла ихъ отъ любимаго человка, втайн надялись обладать имъ.
Недалеко отъ села, на высокомъ холм, возвышавшемся надъ всей окрестностью, стоялъ древній замокъ, покинутый своими владльцами. Старухи разсказывали по вечерамъ удивительныя вещи про основателей этого замка. Разсказывали он, какъ когда-то въ давно прошедшія времена, воюя со своими недругами, нкій Аррагонскій король, истощившій свои средства и оставленный всми своими союзниками, чуть было не лишился трона, если бы къ нему не явилась маленькая пастушка, уроженка здшнихъ мстъ. Она научила его, какъ пройти подземными ходами подъ Монкайской горой и принесла ему драгоцнный кладъ, состоявшій изъ жемчуга, драгоцнныхъ камней и золотыхъ и серебряныхъ слитковъ, съ помощью которыхъ король заплатилъ своимъ дружинамъ и набралъ множество новыхъ могущественныхъ войскъ. Онъ спустился съ ними въ подземелье, цлую ночь велъ ихъ подземными ходами, и рано утромъ вышелъ на свтъ Божій, напалъ врасплохъ на своихъ враговъ, разбилъ ихъ и тмъ упрочилъ за собой корону. Одержавши такую блестящую побду, король сказалъ пастушк:— Проси у меня, чего хочешь, и будь это половина моего царства, я съ радостью подарю ее теб сію минуту!
— Я прошу только одного,— чтобы вы отпустили меня домой, гд я буду какъ прежде любить и стеречь мое стадо! — отвчала маленькая пастушиа.
— Береги лучше границы моего государства, сказалъ король, и отдалъ ей вс свои пограничныя владнія. Онъ веллъ построить для нея укрпленный замокъ близь Кастильской границы, и въ этомъ замк поселилась пастушка, которую король выдалъ замужъ за одного изъ своихъ любимцевъ, благороднаго, прекраснаго и доблестнаго рыцаря, властелина многочисленныхъ и богатыхъ земель и замковъ.
Удивительный разсказъ стараго ддушки про Монкайскихъ гномовъ, вселившихся въ ручей, снова пробудилъ безумныя мечты влюбленныхъ сестеръ, дополняя чудную исторію клада, найденнаго пастушкой въ сказк, клада, который не разъ смущалъ ихъ обихъ въ мучительныя, безсонныя ночи, мелькая въ ихъ воображеніи, точно слабый лучъ надежды.
На другой вечеръ вс двушки разговаривали у себя дома про чудеса, разсказанныя старичкомъ. Только Марта и Магдалена хранили молчаніе, и ни въ этотъ вечеръ, ни во весь слдующій день, не ророншій ни одного слова на эту тему, сдлавшуюся предметомъ оживленныхъ. разговоровъ всхъ деревенскихъ кумушекъ.
Когда пришло время идти за водой, Магдалена взяла кувшинъ и сказала сестр:
— Пойдемъ что-ли къ ручью? — Марта ничего не отвчала, и Магдалена спросила во второй разъ:— Что же, пойдемъ за водой? Вдь если мы не поспшимъ, солнце зайдетъ прежде, чмъ мы успемъ вернуться.
— Я сегодня не пойду! воскликнула Марта рзко и нетерпливо.
— Ну, такъ и я не пойду, проговорила Магдалена, помолчавъ, и пристально посмотрла сестр прямо въ глаза, точно желая прочитать въ ея взгляд причину такого ршенія.
Деревенскія двушки вернулись съ ручъя часъ тому назадъ. Послдній отблескъ заката погасъ на горизонт, и ночь становилась все темне и темне, когда Марта и Магдалена, прячась одна отъ другой, вышли изъ деревни, и двумя разными дорогами направились къ таинственному ручью. Ручей протекалъ между мшистыми камнями, въ глубокой лощин, заросшей большими тополями. Когда замолкли вс дневные звуки и затихли мало-по-малу псни пахарей, возвращавшихся съ поля, бубенчики стада, крики пастуховъ и лай собакъ, и колоколъ на церковной башн прозвонилъ въ послдній разъ, цризывая къ молитв,— воцарилось величавое безмолвіе ночи, безмолвіе, исполненное странныхъ и неуловимыхъ звуковъ.
Сестры тихо прокрались между деревьями и вышли къ ручью незамтно другъ для друга, скрытыя темнымъ покровомъ ночи. Марта не знала, что такое страхъ, и шла твердой ршительной поступью. Магдалена вздрагивала отъ малйшаго шума, даже отъ звука своихъ собственныхъ шаговъ по земл, усянной сухими листьями. Когда сестры подошли къ ручью, ночной втеръ началъ шевелить вершины высокихъ тополей, и казалось, что на шопотъ втра въ густой листв, отвчаетъ однообразный лепетъ водяныхъ струй.
Марта и Магдалена начали прислушиваться къ этимъ звукамъ, что раздавались у нихъ подъ ногами, точно смутный говоръ, и носились надъ ихъ головами, какъ тихія жалобы, то возростая, то затихая въ лсной чащ. И пока проходили часы за часами, шопотъ втра и ропотъ воды приводили ихъ все больше и больше въ какое-то странное, восторженное состояніе, и об он, точно въ бреду, чувствовали, какъ кружится у нихъ голова, какъ туманится зрніе и звонъ раздается въ ушахъ, точно он перерождаются въ какія-то чуждыя, невдомыя существа. И мало по малу, какъ слышатся во сн непонятные, далекіе отголоски, такъ стали имъ слышаться среди этихъ дивныхъ звуковъ другіе, смутные, неясные звуки,— сначала раздался точно лепетъ младенца, призывающаго мать неумлымъ дтскимъ языкомъ: потомъ зазвучали безсвязныя слова, полились цлыя смутныя, тихія рчи, и наконецъ… заговорилъ ночной втеръ, блуждая межь деревьями, и заговорилъ быстротечный ручей, пробгая по камешкамъ… И шептали они:
РУЧЕЙ.
Красавица, ближе! Приблизься ко мн,
Послушай, что я разскажу…
Тебя отражая въ моей глубин,
Я весь трепещу и дрожу…
Красавица! Лепетъ блестящей струи —
То говоръ, то шопотъ, то ласки мои…
ВТЕРЪ.
Подними головку нжную,
Двушка — дитя…
Ночью тихой, безмятежною,
Вя и шутя,
Я чело твое невинное
Буду цловать,
И лаская, кудри длинныя
Нжно разввать…
О говори, говори, таинственный ручей! Я пойму тебя… Голова у меня кружится, смутны мои мысли, какъ смутны твои неясныя рчи. О, говори!..
Мн страшно… Втеръ небесный, втеръ душистый! повй на меня прохладнымъ дыханьемъ, оживи мою бодрость: смущенъ мой слабый умъ…
РУЧЕЙ.
Я крадусь во тьм, я таюсь въ глубин,
Во мрак свершаю теченье,
Открыты вс тайны подземныя мн
И силъ сокровенныхъ движенья…
Несу я отраду изъ сердца земли:
Рчамъ моимъ дивнымъ въ молчаньи внемли!
ВТЕРЪ.
Блыми крылами воздухъ возмущаютъ
Ангелы святые въ горней вышин
И полетомъ быстрымъ втеръ порождаютъ:
Я родился въ неб, въ свтлой глубин…
На закат солнцу я приготовляю
Ложе изъ пурпурныхъ, яркихъ облаковъ,
Я росой жемчужной щедро окропляю
Съ утренней зарею чашечки цвтовъ.
Какъ бальзамъ цлебный, пей мое дыханье…
О! открой мн сердце, душу мн открой:
Ты тогда узнаешь счастье безъ названья,
Духъ твой просвтлетъ радостью святой…
Не даромъ я любила наклоняться къ земл и прислушиваться къ журчанью подземныхъ водъ… Сердце мое чувствовало, что въ немъ таится что-то невдомое, что мн суждено уразумть…
Нжные вздохи втра! я васъ давно знаю. Вы ласкали меня во сн, когда я засыпала въ дтств, посл долгихъ слезъ… Я спала, убаюканная вами, и мн казалось во сн, что то звучитъ голосъ моей матери, качающей свое дитя.
Ручей умолкъ, и струился съ тихимъ журчаньемъ, разбиваясь о края утесовъ. Замолчалъ и втеръ — только слышался его шелестъ въ дрожащей листв.
Такъ летло время. И снова заговорилъ звонкій ручей и ночной втеръ.
И шептали они:
РУЧЕЙ.
Изъ серебряныхъ ндръ, изъ руды золотой
Я по капл тихонько сочился,
Золотые пески увлекалъ за собой,
По камнямъ самоцвтнымъ катился,
И таинственный гномъ подружился со мной,
Подъ землей въ мои воды вселился…
И теперь я могучъ, я силенъ волшебствомъ.
Мн дано сокровенное знанье…
Въ моихъ ндрахъ не даромъ скрывается гномъ:
Я силенъ, какъ само заклинанье.
Все могу, что хочу, все мн дать нипочемъ,
Вс твои я исполню желанья…
ВТЕРЪ.
Я свободно въ пространств блуждаю,
Я ношусь на воздушныхъ крылахъ,
И везд на земл собираю,
Какъ пчела сладкій медъ на цвтахъ,
Вздохи женъ удрученныхъ и нжныхъ,
И молитвы младенцевъ и двъ,
Ароматы лилей блоснжныхъ,
Тихій шопотъ и сладкій напвъ…
Дамъ теб я сокровищъ небесных,
Я развю и горе, и страхъ —
И въ восторгахъ, земл неизвстныхъ,
Ты утонешь, какъ въ дивныхъ волнахъ…
Пока сестра ея склонялась, точно очарованная, надъ быстрымъ ручъемъ, прислушиваясь къ его журчанью, Магдалена безсознательно удалялась отъ утесовъ, среди которыхъ онъ протекалъ.
Об пристально устремили свои взоры, одна въ темную пучину водъ, другая — въ глубину небеснаго свода.
И думала Магдалена, созерцая звзды, сіявшія въ вышин:
— То блещутъ свтлые внцы невидимыхъ ангеловъ, хранителей нашихъ!..
А Марта, наблюдая, какъ дрожитъ на поверхности воды отраженье звздъ небесныхъ, шептала про себя:
— То мелькаютъ золотыя песчинки, что несетъ съ собой таинственный ручей изъ подземнаго царства!
И снова зажурчалъ умолкнувшій ручей, снова зашепталъ втеръ.
РУЧЕЙ.
Я бгу, я стремлюсь все быстрй и быстрй…
Побди-же свой страхъ и послдуй скорй
За моимъ сладкозвучнымъ теченьемъ!
Я давно угадалъ, безъ признанья и словъ,
Что близка ты душой сонму чудныхъ духовъ,
Ихъ свободнымъ, могучимъ стремленьямъ…
Сокровенныя тайны дано мн читать —
На чел твоемъ вижу безсмертья печать,
Дивный пламень въ очахъ искрометныхъ…
О, приди! Научу я волшебнымъ словамъ,
И могучую силу красавиц дамъ —
Власть надъ царствомъ сокровищъ несмтныхъ…
Повинуясь значенью таинственныхъ словъ,
Заклинаньямъ завтнымъ могучихъ духовъ,
Вдругъ разверзнутся ндра земныя,—
Драгоцнныхъ камней искрометный узоръ
Заблеститъ въ глубин, ослпляя твой взоръ,
Засверкаютъ пески золотые…
Вс богатства земли я прекрасной отдамъ,
Вс теб принесу и повергну къ ногамъ,
Чтобъ создать теб счастье земное…
А когда ты разстанешься съ жизнью земной,
Ты свободной душою сольешься со мной
И узнаешь блажеиство иное…
ВТЕРЪ.
Крадутся воды въ земной глубин,
Я-же свободно ношусь въ вышин,
Вю въ пространств эирномъ…
Слушай, что сердце теб говоритъ…
Духъ твой невинный пускай воспаритъ
Къ небу въ спокойствіи мирномъ…
Горе тому, кто небесный удлъ
Для наслажденья земного презрлъ
И для сокровищъ презрнныхъ!..
Горе! богатствомъ земнымъ ослпленъ,
Онъ навсегда отъ небесъ удаленъ
И отъ сокровищъ нетлнныхъ…
Скромной фіалкой, малютка, цвти —
Всюду тебя я съумю найти,
Нжнымъ утшу лобзаньемъ.
Тучи я буду съ небесъ разгонять,
Будетъ теб неррестанно сіять
Солнце веселымъ сіяньемъ.
Скромно дыши и цвти въ тишин,
Ласковый взоръ обращая ко мн,
Полный любви и моленья.
Въ часъ разставанья съ землею я самъ
Чистый твой духъ вознесу къ небесамъ,
Въ свтлыя рая селенья…
Умолкли втеръ и ручей, и явился гномъ.
То былъ маленькій прозрачный человчекъ, свтящійся карликъ, подобный синему блуждающему огоньку… Онъ смялся тихо и беззвучно, прыгалъ съ камня на камень, вертлся со стремительной, чудной быстротой. То погружался онъ въ воду и продолжалъ двигаться и свтиться въ глубин, сверкая всми цвтами радуги, какъ прозрачный драгоцнный алмазъ, то снова появлялся на поверхности, кивалъ блестящей головкой, махалъ прозрачными ручками, кривлялся и прыгалъ такъ, что въ глазахъ рябило.
Марта увидла гнома и, глазъ не спуская, слдила за всми его дикими движеніями. И наконецъ, когда злой и лукавый духъ побжалъ вверхъ по скалистому склону Монкайской горы, потрясая своими искрометными волосами, она, какъ безумная, бросилась вслдъ за нимъ, повинуясь непреодолимому влеченію…
— Магдалена! — призывалъ втеръ въ вышин.
И шагъ за шагомъ, точно во сн, удалялась Магдалена, слдуя за втромъ, который вздыхалъ въ отдаленіи, замирая въ пространств. И она шла все дальше и дальше, точно повинуясь дружескому голосу…
И все замолкло въ темномъ лсу, и зажурчалъ ручей, зашелестилъ втеръ, какъ въ обычное время.
Блдная, какъ смерть, въ глубокомъ ужас, пришла домой Магдалена. А Марту напрасно прождали всю ночь.
На другой вечеръ, двушки нашли разбитый кувшинъ на берегу ручья, подъ снью тополей. Это былъ кувшинъ Марты, которая пропала безслдно. Съ тхъ поръ деревенскія двушки стали такъ рано ходить за водой, что встаютъ для этого вмст съ солнцемъ. Он увряютъ, будто по ночамъ слышатся тамъ рыданья Марты, потому что духъ ея живетъ въ ручь, заточенный злыми духами. Но достоврно объ этомъ ничего неизвстно, потому что вс боятся этого мста, и посл заката никто не отваживается сходить къ ручью, чтобы послушать, какъ жалуется душа несчастной двушки.