Г. А. Бекеръ
Общаніе.
(La promesa).
I.
II.
III.
IV.
V.
Обещание, Беккер Густаво Адольфо, Год: 1861
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Г. А. Бекеръ. Избранные легенды
(G. А. Becquer. Leyenchs escogidas)
Переводъ съ испанскаго Ек. Бекетовой.
С.-Петербургъ. Изданіе А. С. Суворина, 1895
OCR Бычков М. Н.
Маргарита плакала, закрывши лицо руками, плакала безмолвно, и слезы тихо катились сквозь пальцы по ея щекамъ и надали на землю, надъ которой она низко склонилась головой.
Рядомъ съ Маргаритой стоялъ Педро, по временамъ онъ поднималъ на нее глаза, но при вид ея слезъ снова опускалъ ихъ и, такъ-же какъ и она, хранилъ глубокое молчаніе.
И все молчало вокругъ, какъ бы изъ уваженія къ ея скорби.
Сельскіе звуки стихали, вечерній втеръ спалъ, и тни начинали окутывать густыя деревья рощи.
Такъ прошло нсколько минутъ. Между тмъ исчезъ послдній слдъ яркаго свта, который оставило солнце, умирая на горизонт, луна начала смутно обрисовываться на фіолетовомъ фон сумеречнаго неба, и одна за другой стали появляться главнйшія звзды.
Наконецъ, Педро прервалъ это тяжелое молчаніе и воскликнулъ глухимъ и прерывающимся голосомъ, обращаясь какъ бы къ самому себ:
— Это невозможно, невозможно!
Потомъ онъ приблизился къ неутшной двушк, взялъ ее за руку и промолвилъ нжнымъ и ласковымъ голосомъ:
— Маргарита, для тебя любовь составляетъ все, и ты ничего не видишь за предлами любви. Между тмъ, кром нашей любви, существуетъ еще нчто другое, столь-же важное — мой долгъ. Нашъ господинъ, графъ Гомарскій, завтра выступаетъ изъ замка, чтобы присоединить свое войско къ войскамъ короля донъ Фернандо, который идетъ выручать Севилью изъ рукъ неврныхъ. Я долженъ сопровождать графа. Я темный сирота: у меня нтъ ни имени, ни родныхъ, ему я обязанъ всмъ. Я служилъ ему въ мирныя времена, спалъ подъ его кровлей, грлся у его очага, лъ его хлбъ. Если я покину его сегодня, то завтра его люди замтятъ мое отсутствіе и спросятъ съ удивленіемъ, выступая тсной толпой изъ воротъ замка:
— Гд же любимый оруженосецъ графа Гомарскаго?— И мой господинъ отвтитъ смущеннымъ молчаніемъ, а его пажи и шуты скажутъ съ насмшкой: — Графскій оруженосецъ воинъ только для виду, парадный боецъ!
Тутъ Маргарита взглянула на своего возлюбленнаго глазами, полными слезъ, ея губы зашевелились, какъ будто хотли что-то сказать, но рыданія заглушили ея голосъ. Педро продолжалъ еще нжне и убдительне:
— Ради Бога, не плачь, Маргарита, не плачь твои слезы меня приводятъ въ отчаяніе. Я узжаю отъ тебя, но вдь я возвращусь, когда хоть немножко прославлю свое бдное имя… Господь поможетъ намъ въ нашемъ святомъ дл. Завоюемъ Севилью, и король наградитъ завоевателей вотчинами на берегахъ Гвадалквивира. Тогда я вернусь за тобою, и мы поселимся вмст въ этомъ арабскомъ раю, гд, какъ говорятъ, даже небо лазурне и чище, чмъ въ Кастиліи. Я возвращусь — клянусь теб, возвращусь, чтобы сдержать слово, торжественно данное теб въ тотъ день, когда я вручилъ это колечко, залогъ моего общанія.
— Педро! — воскликнула Маргарита, подавляя свое волненіе и обращаясь къ нему твердымъ и ршительнымъ голосомъ: — Ступай, ступай, поддержи свою честь! — Съ этими словами она бросилась въ послдній разъ въ объятія своего возлюбленнаго и прибавила тихо и взволнованно:— ступай, поддержи свою честь… но возвратись и возврати мн мою!!
Педро поцловалъ ее въ лобъ, отвязалъ отъ дерева свою лошадь, и удалился вскачь по алле, обсаженной тополями.
Маргарита слдила за нимъ глазами, пока его фигура не пропала въ ночныхъ тняхъ, и когда онъ совершенно исчезъ изъ виду, она вернулась въ деревню, гд ждали ее братья.
— Нарядись въ свою праздничную одежду,— сказалъ ей одинъ изъ нихъ, когда она вошла: завтра утромъ мы пойдемъ вмст со всми сосдями въ Гомару, чтобы посмотрть, какъ графъ отправляется въ Андалузію.
— Мн не только не весело, но даже грустно смотрть на отъздъ людей, которые, можетъ быть, не вернутся,— отвчала Маргарита, вздыхая.
— Ты непремнно должна идти съ нами,— настаивалъ другой братъ, — и притомъ будь какъ можно спокойне и веселе: по крайней мр, тогда не станутъ болтать люди, что у тебя есть возлюбленный въ замк, и что онъ уходитъ на войну.
Только что занялась заря на неб, какъ по всему Гомарскому селенію прогремли звонкія трубы графскаго отряда, и крестьяне, собиравшіеся большими толпами изъ окрестныхъ деревень, увидали разввающееся знаыя своего господина на самой высокой изъ крпостныхъ башень. Любопытные ожидали зрлища уже около часу, нкоторые услись по берегамъ крпостныхъ рвовъ, другіе взлзли на вершины деревьевъ, толпились по равнин, тснились на вершинахъ холмовъ, самые отдаленные зрители составляли цлую цпь вдоль большой дороги. Среди ожидающихъ начинало уже замчаться нетерпніе, когда трубы снова зазвучали, загремли цпи подъемнаго моста, тяжело опустившагося черезъ ровъ, поднялись желзныя ршетки, и тяжелыя крпостныя ворота заскрипли на своихъ петляхъ, растворившись настежь.
Народъ поспшилъ столпиться по сторонамъ дороги, чтобы увидать поближе блестящее вооруженіе и роскошное убранство свиты графа, знаменнтаго во всемъ округ своей пышностью и богатствами.
Шествіе открывали глашатаи. Время отъ времени они останавливались, трубили въ трубы и громко объявляли королевскій указъ, въ силу котораго вассалы короля призывались на войну съ маврами, а города и свободныя селенія приглашались пропускать войска и оказывать имъ содйствіе.
За нный слдовали величавые герольды въ своихъ шелковыхъ одяніяхъ, съ гербами, расшитыми золотомъ и цвтными шелками, въ беретахъ, украшенныхъ яркими перьями.
Затмъ халъ на гндомъ жеребц первый оруженосецъ графскаго дома, вооруженный съ головы до ногъ, и держалъ въ рукахъ знамя своего властелина, съ его девизами и гербомъ. У его лваго стремени шелъ исполнитель правосудія — въ красномъ съ чернымъ.
Оруженосцу предшествовало около двадцати тхъ знаменитыхъ трубачей, которыхъ такъ превозносятъ наши королевскія хроники за невроятную силу легкихъ.
Когда оглушительный и рзкій звукъ трубъ пересталъ спорить съ втромъ, послышался глухой, мрный и однообразный гулъ. То двигалась нхота, вооруженная длинными пиками и снабженная крпкими кожаными щитами. За нею вскор появились двигатели военныхъ машинъ, со своими желзными орудіями и деревянными башнями, дале — мелкая прислуга, состоящая при вьючныхъ лошадяхъ.
Потомъ пронеслись большими отрядами латники крпостного гарнизона въ облак пыли, которую подымали копыта ихъ лошадей. Ихъ желзныя латы бросали яркія искры, ихъ копья составляли цлый лсъ.
Наконецъ, предшествуемый литаврщиками на великолпныхъ мулахъ, убранныхъ чепраками и кистями, окруженный своими пажами, разодтыми въ богатыя шелковыя одежды, и сопровождаемый оруженосцами своей свиты, показался графъ.
При вид его толпа разразилась громкими привтственными криками. Эти возгласы заглушили крикъ женщины, которая упала, точно сраженная молніей, на руки людей, поспшившихъ къ ней на помощь. То была Маргарита, узнавшая своего таинственнаго возлюбленнаго въ неприступномъ и великолпномъ граф Гомарскомъ, одномъ изъ самыхъ знатныхъ и могущественныхъ вассаловъ кастильской короны.
Покинувъ Кордову, войско донъ Фернандо достигло мало по малу Севильи, хотя не безъ борьбы. Ему пришлось выдержать нсколько битвъ по дорог, и только овладвши знаменитымъ Гуадаирскимъ замкомъ, королевскія войска очутились въ виду неврнаго города.
Неподвижный, блдный и ужасный графъ Гомарскій сидлъ въ своей палатк, опираясь на рукоять своего меча и устремивши глаза въ пространство съ тмъ неопредленнымъ выраженіемъ, которое замчается у людей, смотрящихъ въ одну точку и не видящихъ ничего, что ихъ окружаетъ.
Около него стоялъ старйшій изъ его оруженосцевъ, единственный человкъ, который осмливался подступиться къ нему во время припадковъ его черной хандры, не навлекая гнва на свою голову.
— Что съ вами, сеньоръ? — говорилъ онъ. Какая скорбь васъ томитъ и сндаетъ? Печальный идете вы на битву и печальный возвращаетесь назадъ, даже посл побды. Когда вс воины спятъ, утомленные дневными трудами, я слышу, какъ вы тоскливо вздыхаете, а если подойду къ вашей постели, то вижу, какъ вы стараетесь побороть что-то невидимое, что мучаетъ васъ. Вы просыпаетесь, открываете глаза, но вашъ ужасъ не разсевается. Что съ вами, сеньоръ? скажите мн. Если это секретъ, я съумю хранить его въ моей памяти, какъ въ могил.
Казалось, что графъ не слушалъ оруженосца, тмъ не мене, когда прошло нсколько времени, онъ мало по малу вышелъ изъ своей неподвижности, какъ будто слова. только теперь дошли отъ его слуха къ сознанію, и, ласково приближая къ себ оруженосца, сказалъ серьезнымъ и медленнымъ голосомъ:
— Я страшно мучился, но молчалъ. Я думалъ, что страдаю по милости пустой фантазіи, и до сихъ поръ стыдился говорить объ этомъ, но нтъ — то, что со мной происходитъ, не есть фантазія. Должно быть, я нахожусь подъ вліяніемъ какого-нибудь страганаго проклятія. Или небо или адъ хотятъ чего-то отъ меня и добиваются этого сверхъестественными средствами. Помнишь тотъ день, когда мы встртились съ маврами въ Тріанскомъ Альхараф? Насъ было немного, схватка была ужасна, и я чуть не погибъ. Ты видлъ, какъ въ самый разгаръ битвы ранили моего коня, и, ослпленный яростью, онъ бросился прямо къ сильнйшему отряду мавританскаго воиска. Я напрасно старался его удержать, поводъ выскользнулъ у меня изъ рукъ, и взбшенное животное несло меня на врную сыерть. Мавры уже сомкнули свои ряды и приготовились встртить меня пиками, цлая туча стрлъ свистла вокругъ меня, конь былъ уже въ нсколькихъ шагахъ отъ желзной стны, о которую мы оба должны были разбиться, какъ вдругъ… поврь — мн это не почудилось — я увидлъ руку, которая схватила узду, остановила коня съ сверхъестественной силой, повернула его къ рядамъ моихъ солдатъ и точно чудомъ спасла меня.
Напрасно я искалъ своего спасителя: никто его не видлъ и не зналъ. ‘Когда вы неслись на встрчу пикамъ, отвчали на мои разспросы — вы были совершенно одни, мы даже немало дивились, когда увидли, что вы повернули назадъ, потому что знали, что конь ужь не слушался всадника’. Въ этотъ вечеръ я вернулся въ палатку сильно озабоченный и тщетно пытался вырвать изъ своей памяти воспоминаніе объ этомъ странномъ приключеніи. Когда же я подошелъ къ постели, то вдругъ опять увидлъ ту же руку, прекрасную, блдную руку, которая распахнула мой пологъ и затмъ скрылась. Съ тхъ поръ всюду и во всякое время вижу я эту таинственную руку, которая предупреждаетъ мои желанія и направляетъ мои дйствія. Я видлъ во время осады Тріанскаго замка, какъ она схватила на лету и отвела въ сторону стрлу, которая готова была поразить меня, я видлъ во время пировъ, гд я пробовалъ заглушить свое горе среди шума и ликованія, какъ она наполняла виномъ мой кубокъ, и вчно она у меня передъ глазный и слдуетъ за мной всюду, куда я ни пойду: въ палатк и въ бою.. .днемъ и ночью… въ эту самую минуту, теперь, смотри, смотри — вотъ она нжно оперлась на мое плечо…
Съ этими славный графъ вскочилъ и началъ ходить, какъ безумный, взадъ и впередъ, подавленный глубокимъ ужасомъ.
Оруженосецъ прослезился. Онъ думалъ, что его господинъ сошелъ съума, и, конечно, не противорчилъ ему, а только сказалъ огорченнымъ голосомъ:
— Пойдемте… выйдемъ на минуту изъ палатки, можетъ быть, вечерняя прохлада освжитъ вашу голову и успокоитъ эту непонятную скорбь, для которой я не нахожу утшенія.
Христіанскій лагерь занималъ все Гуадаирское поле — вплоть до лваго берега Гвадалквивира. Противъ лагеря возвышались севильскія стны, рисуясь на фон свтлаго неба своими крпкими зубчатыми башнями. Зубчатыя окраины стнъ увнчивала роскошная зелень безчисленныхъ садовъ мавританскаго города, и въ темныхъ кущахъ листвы сверкали блоснжные бельведеры, минареты мечетей и гигантская сторожевая башня, на ея воздушныхъ перилахъ сверкали на солнц четыре огромныхъ золотыхъ шара, которые казались четырьмя огнями изъ христіанскаго лагеря.
Предпріятіе донъ Фернандо, одно изъ самыхъ героическихъ и смлыхъ предпріятій этой эпохи, собрало вокругъ него самыхъ знаменитыхъ войновъ изъ различныхъ королевствъ полуострова, а были и такіе, которые являлись привлеченные молвой, изъ самыхъ чуждыхъ и отдаленныхъ странъ и присоединялись къ святому королю.
Поэтому на равнин можно было видть множество походныхъ палатокъ, всевозможныхъ формъ и цвтовъ, и надъ палатками разввались по втру самые разнообразные флаги и знамена, съ гербами, раздленными на части, со звздами, грифами, львами, цпями, полосами и прочими тому подобными геральдическими фигурами и знаками, свидтельствовавшими объ имени и знатности своихъ владльцевъ. По улицамъ этого импровизованнаго города сновали во всхъ направленіяхъ толпы солдатъ, объясняясь на самыхъ разнообразныхъ нарчіяхъ, сохраняя свои національныя одежды и вооруженія, они составляли живописные и странные контрасты между собою.
Здсь отдыхали посл битвы нсколько рыцарей, усвшись на скамьяхъ у дверей своихъ палатокъ, и занимались игрою въ кости, между тмъ какъ пажи наполняли виномъ ихъ металлическіе кубки, тамъ собралось нсколько пхотинцевъ, и, пользуясь свободной минутой, они чинили и выправляли свое оружіе, пострадавшее въ послдней схватк. Дале самые ловкіе стрлки уиражнялись въ стрльб въ цль и усаживали ее стрлами среди радостныхъ криковъ толпы, восхищенной ихъ искусствомъ. Бой барабановъ, звукъ трубъ, крики странствующихъ торговцевъ, звонъ оружія, голоса фокусниковъ и пвцовъ, развлекавшихъ слушателей разсказами о чудесныхъ подвигахъ, воззванія герольдовъ, объявлявшихъ во всеуслышаніе военные приказы,— все это наполняло воздухъ безчисленными, нестройными звуками и придавало этой картин военнаго быта и жизнь и оживленіе, невыразимое никакими словами.
Графъ Гомарскій очутился со своимъ врнымъ оруженосцемъ среди этой оживленной толпы и шелъ, не поднтмая глазъ, молчаливый и печальный, ничего не видя и не слыша. Онъ двигался машинально, какъ лунатикъ, живущій въ мір сновидній, дйствующій безсознательно, какъ-бы увлекаемый посторонней силой.
У самой королевской палатки стоялъ какой-то странный человкъ, окруженный-толпой солдатъ, пажей и всякаго мелкаго народа, внимавшаго ему съ раскрытымъ ртомъ и спшившаго накупить у него разныхъ бездлушекъ, которыя онъ высокопарно расхваливалъ громкимъ голосомъ, это былъ не то пилигримъ, не то фокусникъ. То онъ бормоталъ литанію, коверкая латинскій языкъ, то разражался шутками и прибаутками, и въ его непрерывной рчи остроты, способныя вызвать краску на лиц самаго беззастнчиваго молодца, путались съ молитвами, исторіи плутовскихъ любовныхъ похожденій — съ житіями святыхъ. Въ огромныхъ сумахъ, висвшихъ у него за плечами, было натолкано и наложено множество разнообразныхъ предметовъ: тутъ были ленты съ гробницы Саитьяго, ярлыки будто-бы съ еврейскими надписями, гласившими то самое, что произнесъ царь Соломонъ, когда заложилъ храмъ,— что удивительно помогало отъ всхъ заразительныхъ болзней,— чудотворные бальзамы для починки разрубленныхъ пополамъ людей, евангелія, зашитыя въ парчевыя сумочки, талисманы, доставляющіе любовь всхъ женщинъ, мощи всхъ святыхъ патроновъ всевозможныхъ испанскихъ городовъ, украшенія, цпочки, пояса, медали и множество другихъ лкарственныхъ, стеклянныхъ и свинцовыхъ бездлушекъ.
Когда графъ подошелъ къ групп, собравшейся около пилигрима, тотъ началъ настроивать нчто врод мандолины или арабскихъ гуслей, на которыхъ акомпанировалъ своему пнію. Пока его спутникъ обходилъ толпу, выманивая послднія монеты изъ тощихъ кошельковъ слушателей, онъ хорошенько натянулъ струны, спокойно закрпилъ ихъ, одну за другой, и заплъ гнусливымъ голосомъ жалобную и однообразную псню, которая постоянно прерывалась однимъ и тмъ-же припвомъ.
Графъ подошелъ къ групп и прислушался. По странному совпаденію, названіе этой псни какъ разъ соотвтствовало мрачнымъ мыслямъ, удручавшимъ его душу. Передъ тмъ, какъ запть, пилигримъ возвстилъ, что начинаетъ ‘Псню о мертвой рук’.
Услыхавши такое странное заглавіе, оруженосецъ попробовалъ увести своего господина, но графъ не двинулся съ мста и, не спуская глазъ съ пвца, сталъ слушать слдующую псню:
I.
Былъ у двушки любезный,
Онъ простымъ солдатомъ слылъ.
Сталъ онъ съ ней прощаться слезно:
На войну идти спшилъ.
— Ты удешь, не вернешься! —
‘Жди меня — клянусь, дождешься!’
Другъ божится цлымъ свтомъ.
Втеръ напваетъ:
Горе, кто мужскимъ обтамъ
Вритъ — довряетъ!..
II.
Графъ свой замокъ покидаетъ:
Вдаль зоветъ его война.
Вотъ онъ съ войскомъ выступаетъ —
Узнаетъ его она!
— Честь мою онъ взялъ съ собою!..
Ахъ, что станется со мною!
Слезы были ей отвтомъ…
Втеръ напваетъ:
Горе, кто мужскимъ обтамъ
Вритъ — довряетъ!..
III.
Братъ услышалъ, прогнвился:
— Опозорила ты насъ! —
‘Онъ мн клялся и божился,
‘Что вернется въ добрый часъ’.
— Воротиться-то — вернется,
Да къ теб не соберется…
Умерла бдняжка лтомъ…
Втеръ повторяетъ:
Горе, кто мужскимъ обтамъ
Вритъ — довряетъ!..
IV.
Понесли ее въ могилу,
Въ рощ стали хоронить,
Но пришлось имъ не подъ силу
Руку блую зарыть,
А на ней кольцо изъ злата,
Что ей графъ надлъ когда-то…
Ночью тамъ, на мст этомъ,
Втеръ повторяетъ:
Горе, кто мужскимъ обтамъ
Вритъ — довряетъ!..
Только что кончилъ пвецъ послднюю строфу, графъ быстро протснился къ нему сквозь густую толпу любопытныхъ, почтительно разступившихся при его появленіи, схватилъ пилигрима за руку и спросилъ тихимъ взволнованнинъ голосомъ:
— Откуда ты?
— Изъ Соріи,— отвчалъ тотъ, не смущаясь.
— А гд ты выучился этой псн? Къ кому относится твой разсказъ? — продолжалъ графъ, все боле и боле волнуясь.
— Сеньоръ,— отвчалъ незнакомецъ, устремляя на графа невозмутимый и пристальный взглядъ:— эту псню поютъ промежь себя жители Гомарскаго селенія и сложили ее про одну несчастную, смертельно оскорбленную могущественнымъ человкомъ. Врно такъ ужь судило праведное небо, что посл погребенія на поверхности могилы такъ и осталась ея рука, на которую ея возлюбленный надлъ кольцо — въ залогъ даннаго общанія. Можетъ быть, вы знаете, кому слдуетъ его исполнить.
Недавно въ жалкомъ мстечк, близь Гомарской дороги, видлъ я то мсто, гд, какъ увряютъ, произошла странная церемонія графскаго бракосочетанія.
Разсказываютъ, что графъ преклонилъ колна на смиренной могил, положилъ свою руку въ руку Маргариты, и священнослужитель, спеціально уполномоченный папой, благословилъ этотъ мрачный союзъ, тогда чудо прекратилось, и мертвая рука скрылась на вки подъ землей.
У подножія нсколькихъ старыхъ могучихъ деревьевъ зеленетъ кусочекъ дерна, каждой весной онъ мгновенно покрывается цвтами. Окрестные жители говорятъ, что тамъ похоронена Маргарита.