Г. А. Бекеръ
Чортовъ крестъ.
(La eruz ciel diablo).
Врь — не врь, мн все равно. Ддъ мой разсказывалъ это монаху отцу, отецъ разсказывалъ мн, а я передаю теперь теб, такъ, чтобы провести время.
І.
II.
Чертов крест, Беккер Густаво Адольфо, Год: 1861
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Г. А. Бекеръ. Избранные легенды
(G. А. Becquer. Leyenchs escogidas)
Переводъ съ испанскаго Ек. Бекетовой.
С.-Петербургъ. Изданіе А. С. Суворина, 1895
OCR Бычков М. Н.
Сумерки уже начинали простирать свои легкія, туманныя крылья надъ живописными берегами Сегры, когда мы достигли цли нашего путешествія, мстечка Бельверъ, проведя въ пути цлый утомительный день.
Бельверъ не что иное, какъ маленькій городокъ, пріютившійся на склон холма, за которымъ высятся величественныя, туманныя вершины Пиринеевъ, подобныя ступенямъ колоссальнаго гранитнаго амфитеатра.
Группы окружающихъ городокъ блыхъ домиковъ, разбросанныхъ тамъ и сямъ среди зелени, похожи издали на стаю блыхъ голубей, остановившихъ свой полетъ, чтобы утолить свою жажду въ водахъ рки. Обнаженная скала, омываемая ея быстрымъ теченіемъ, указываетъ древнюю границу между графствомъ Ургельскимъ и самымъ значительнымъ изъ принадлежавшихъ ему ленныхъ владній. На вершин скалы еще замтны слды старинныхъ сооруженій.
Направо отъ крутой тропинки, ведущей къ этому мсту и извивающейся вдоль лсистаго берега рки, стоитъ крестъ. Крестъ этотъ весь желзный, его круглый пьедесталъ вытесанъ изъ мрамора, а ведущая къ нему лстница состоитъ изъ почернвшихъ и кое какъ сплоченныхъ деревянныхъ обломковъ..
Разрушительное дйствіе времени покрыло ржавчиной металлъ, разъло и раздробило каменное основаніе памятника, въ трещинахъ его выросли вьющіяся растенія, которыя взобрались до самой вершины креста, обвили и увнчали его зеленью. Старый развсистый дубъ склонился надъ нимъ и оснилъ его на подобіе балдахина.
Я опередилъ своихъ спутниковъ на нсколько минутъ и остановивши лошадь, безмолвно созерцалъ этотъ крестъ — нмое и трогательное выраженіе набожныхъ врованій прошедшихъ вковъ. Цлый рой мыслей тснился въ моемъ воображеніи въ эту минуту. То были все самыя неуловимыя, неопредленныя мысли, связавшія между собою будто невидимой нитью и полное уединеніе этихъ мстъ, и глубокую тшиину нарождающейся ночи и смутную печаль моей души.
Движимый внезапнымъ и неизъяснимымъ религіознымъ порывомъ, я сошелъ съ лошади, обнажилъ голову и сталъ искать въ глубпн своей памяти одну изъ тхъ молитвъ, которымъ учился, будучи ребенкомъ, одну изъ тхъ молитвъ, которыя впослдствіи невольно приходятъ на уста и точно облегчаютъ стсненную грудь, смягчая горе, какъ пролитыя слезы, въ которыя превращается оно, чтобы испариться. Я уже начиналъ было шептать молитву, какъ вдругъ меня кто-то сильно встряхнулъ за плечи.
Я обернулся: за мной стоялъ человкъ.
Это былъ одинъ изъ нашихъ проводниковъ, мстный уроженецъ.
Съ выраженіемъ неописаннаго ужаса на лиц, онъ тащилъ меня прочь и старался надть на меня шляпу, которую я еще держалъ въ рук.
Мой полуудивленный, полугнвный взглядъ выразилъ энергическій, хотя и нмой вопросъ.
Упорствуя въ своемъ намреніи увести меня отъ этого мста, бднякъ отвчалъ мн хотя и непонятными словамы, но такимъ правдивымъ, прочувствованнымъ тономъ, что совсмъ меня изумилъ:
— Ради памяти вашей матери, ради всего, что только есть для васъ на свт священнаго, накройтесь и уходите, какъ можно скоре отъ этого креста. Неужели вы настолько отчаялись, что вамъ мало Божьей помощи, и вы прибгаете къ чорту?
Съ минуту я смотрлъ на него, не говоря ни слова. Признаюсь откровенно, я думалъ, что онъ сошелъ съ ума. Но онъ продолжалъ все съ той-же горячностью:
— Вы ищете границу, но если у подножья этого креста станете вы просить Божьей помощи, чтобы отыскать ее, вершины сосднихъ горъ подниутся въ одну ночь до невидимыхъ звздъ, чтобы мы во всю жизнь не могли сыскать пограничную линію.
Я не могъ не улыбнуться.
— Вамъ смшно? Да вы, можетъ быть, думаете, что этотъ крестъ такой же святой, какъ и тотъ, что на нашей церкви?
— Какъ же я могу въ этомъ сомнваться?
— Ну, такъ вы совершенно ошибаетесь, потому что этотъ крестъ, несмотря на то, что въ немъ есть божественное, проклятый крестъ…. Онъ принадлежитъ нечистой сил, а потому и называется ‘чортовъ крестъ’.
— Чортовъ крестъ! — повторилъ я, невольно устурая его настояніямъ, хотя и не отдавая себ отчета въ чувств нкоторой робости, которое овладло мною и влекло меня точно какой невдомой силой отъ этого мста,— чортовъ крестъ! Никогда еще не приходилось мн встрчать боле страннаго и нелпаго сочетанія столь враждебныхъ понятій. Крестъ, и при этомъ — чортовъ! — что за дичь! Когда мы прідемъ въ городъ, ты непремнно долженъ мн объяснить эту чудовищную нелпость.
Пока мы разговаривали, товарищи догнали насъ и собрались у подножья креста. Я объяснилъ имъ въ краткихъ словахъ, что случилось, и мы похали дальше.
Приходскіе колокола медленно призывали къ вечерней молитв, когда мы слзали съ лошадей у самаго уединеннаго и скромнаго изъ постоялыхъ дворовъ Бельвера.
Красные и голубые языки пламени сыпали искры и вились вокругъ толстаго дубоваго отрубка, который пылалъ на тсномъ очаг, наши подвижныя тни, отражавшіяся на почернвшихъ стнахъ, то уменьшались, то прынимали гигантскіе размры, смотря потому, ярче или тускле вспыхивалъ огонь. Вс мы услись въ кружокъ передъ очагомъ и съ нетерпніемъ ожидали разсказа про чортовъ крестъ, общаннаго намъ на закуску посл скуднаго ужина, который мы только что истребили. Проводникъ нашъ кашлянулъ, отправилъ въ горло послдній глотокъ вина, утерся рукой и началъ такимъ образомъ:
— Много лтъ тому назадъ, такъ много, что и не знаю, сколько именно, случилось то, что я разскажу вамъ. Тогда еще мавры занимали большую часть Испаніи, короли наши звались графами, а города и деревни были подвластны разнымъ господамъ, которые, въ свою очередь, подчинялись боле могущественнымъ властелинамъ.
Вслдъ за этимъ краткимъ историческимъ предисловіемъ, герой вечера помолчалъ, какъ бы желая собраться съ мыслями, и продолжалъ такъ:
— Какъ бы то ни было, въ т отдаленныя времена нашъ городокъ составлялъ, вмст съ нсколькими другими, владніе одного знатнаго барона, и его замокъ стоялъ много вковъ на вершин скалы, омываемой водами Сегры, отъ которой онъ получилъ свое названіе.
О справедливости моего разсказа до сихъ поръ свидтельствуютъ поррсшія мхомъ развалины, которыя высятся на утес и видны съ дороги, ведущей въ городъ.
Вассалы ненавидли барона за его жестокость, а за его злыя дла ни король не принималъ его ко двору, ни сосди не пускали къ себ. Къ худу-ли, къ добру-ли, но случилось такъ, что онъ, наконецъ, соскучился жить со своимъ злымъ нравомъ и лихими сподвижниками на вершин утеса, на которомъ его предки укрпили свое каменное гнздо.
Денъ и ночь онъ ломалъ себ голову, придумывая какое нибудь развлеченіе себ по вкусу, что было довольно трудно, если сообразить, что онъ усталъ воевать съ сосдями, колотить своихъ слугъ и вшать своихъ вассаловъ.
Хроника гласитъ, что тутъ пришла на умъ ему счастливая мысль, чему до тхъ поръ не бывало примровъ.
Провдалъ онъ, что христіанскіе рыцари многихъ могущественныхъ народовъ собирались отправляться огромнымъ войскомъ въ чудесную страну, чтобы отвоевать гробъ Господень, находившійся во власти мавровъ, и ршился присоединиться къ нимъ.
Для того ли онъ сдлалъ это, чтобы очиститься отъ своихъ грховъ,— а ихъ было не мало,— проливая свою кровь за такое праведное дло, или для того, чтобы переселиться въ такое мсто, гд никто не зналъ о его позорныхъ дяніяхъ — неизвстно.
Какъ бы то ни было, онъ собралъ какъ могъ больше денегъ, отпустилъ своихъ вассаловъ на волю, взявши съ нихъ громадный выкулъ, оставилъ себ изъ всхъ владній только утесъ Сегры, да четыре башни своего наслдственнаго замка и исчезъ въ одно прекрасное утро, къ великому удовольствію старыхъ и малыхъ, равныхъ и подчиненныхъ.
Весь край вздохнулъ свободно на нкоторое время, точно проснувшись отъ страшнаго сна.
Перестали качаться на деревьяхъ въ лсу трупы повшенныхъ ліодей, деревенскія двушки стали безъ помхи ходить за водой съ кувшинами на головахъ, пастухи не водили больше своихъ стадъ на водопой потайными горными тропинками, опасаясь при каждомъ поворот ущелья встртиться съ сподвижниками своего возлюбленнаго господина.
Такъ прошло три года. Разсказы про лихого барона, которому другого и названія не было, сдлались исключительнымъ достояніемъ старухъ, которыя повствовали о немъ присмирвшимъ дтямъ въ безконечные зимніе вечера. Матери усмиряли расшалившихся не въ мру или расплакавшихся малютокъ, восклицая: ‘Постой, вотъ ужо придетъ сегрскій баронъ! ‘. Какъ вдругъ не знаю ужъ, днемъ ли, ночью, съ неба свалился или изъ ада возвратился,— только страшный баронъ дйствительно появился самъ, своей особой, среди своихъ прежнихъ вассаловъ.
Я отказываюсь изобразить вамъ весь эффектъ этого пріятнаго сюрприза. Вы и такъ можете себ его представить, особенно когда я скажу вамъ, что, вернувшись, баронъ сталъ требовать, чтобы ему отдали то, что онъ продалъ, что возвратился онъ еще хуже, чмъ былъ, и если передъ отъздомъ на войну уже былъ бдемъ и опозоренъ, то теперь боле, чмъ когда либо, могъ разсчитывать только на свое безстыдство, на копье да на полдюжину разбойниковъ, такихъ же безсердечныхъ негодяевъ, какъ и онъ самъ.
Какъ и слдовало ожидать, мстные жители отказались платить дань, отъ которой откупились такой дорогой цной, за это баронъ поджетъ ихъ дома, фермы и жатву.
Тогда они обратились за правосудіемъ къ королю, но баронъ посмялся надъ указами владтельнаго графа, приказалъ ихъ прибить надъ воротами своихъ башенъ и повсилъ герольдовъ на дубу.
Не находя другого средства къ спасенію, жители согласились между собою, поручили себя Божьему милосердію и взялись за оружіе, а баронъ собралъ своихъ людей, призвалъ чорта на помощь, взгромоздился на скалу и приготовился къ борьб.
Началась она, страшная и кровавая. Бились всякимъ оружіемъ, всюду и во всякое время: мечемъ и огнемъ, на горахъ и равнинахъ, и днемъ и ночью.
Тутъ ужъ не то что дрались, чтобы жить, а жили, чтобы драться.
Наконецъ правое дло одержало верхъ. Послушайте, какъ это случилось.
Въ одну темную-претемную ночь, когда на земл не слышно было ни одного звука, и на неб не видно ни единой звзды, гарнизонъ замка, возгордившись посл недавней побды, занимался длежомъ награбленной добычи. Опьяненные винными парами, въ полномъ разгар шумной и безобразной оргіи, разбойники затянули богохульную пснь въ честь своего адскаго предводителя.
Вокругъ замка только и раздавались отголоски ихъ нечестиваго пнія, которые носились подъ покровомъ темной ночи, какъ носятся души проклятыхъ гршниковъ, подхваченныя адскимъ ураганомъ.
Безпечная стража нсколько разъ оглядла съ высоты городъ, который мирно отдыхалъ, насколько можно было различить въ темнот. Затмъ часовые спокойно заснули, опираясь на толстыя древки копій и не опасалсь никакой засады. Тогда нсколько человкъ, ршившихся умереть за правое дло, начали взбираться на утесъ и, скрытые ночной темнотой, въ полночь достигли вершины.
На остальное понадобилось немного времени: часовые перескочили въ одинъ прыжокъ ту изгородь, что отдляетъ сонъ отъ смерти, огонь смоляныхъ факеловъ, подложенныхъ подъ ворота и подъемные мосты, сообщился стнамъ замка съ быстротою молніи, пользуясь всеобщимъ замшательствомъ, нападавшіе проложили себ путь среди пламени и мигомъ покончили со всми обитателями этого звринаго логовища.
Вс они погибли.
Когда приближающійся день озолотилъ вершины кедровъ, обуглившіяся развалины башенъ еще дымились, и сквозь узкія бойницы легко можно было разсмотрть вооруженіе страшнаго барона, висвшее у одной изъ почернвшихъ колоннъ пиршественной залы. Яркій лучъ солнца задлъ его, и оно засверкало, между тмъ какъ трупъ его владльца, покрытый кровью и прахомъ, валялся среди горячаго пепла вмст съ тлами его темныхъ сподвижниковъ.
Время шло. Пустынныя залы заросли терніемъ, завился плющъ вокругъ массивныхъ колоннъ, закачались голубые колокольчики, свсившись съ каменныхъ зубцовъ. Только неровное дыханіе втра, крики ночныхъ птицъ да шорохъ пресмыкающихся, которыя пробирались въ высокой трав, нарушали иногда мертвую тишину этого проклятаго мста. Непогребенныя кости его прежнихъ обитателей блли при лунномъ свт, и но прежнему видплось вооруженіе сегрскаго барона, висвшее подъ чернымъ сводомъ пиршественной залы. Никто не осмливался взять его, но множество небылицъ разсказывалось про это вооруженіе, источникъ безконечныхъ сплетенъ и страховъ для всхъ, кто видлъ, какъ сверкало оно подъ солнечнымъ лучомъ, или воображалъ себ въ часы глухой ночи,что слышитъ металлическій звонъ его составныхъ частей, которыя ударялись одна о другую, колеблемыя втромъ, и издавали протяжные и печальные звуки. Несмотря на все, что болтали насчетъ этого вооруженія, и что втихомолку повторяли окрестные жители, пока все оставалось пустой болтовней.
Если бы тмъ оно и кончилось, все было бы прекрасно. Но, повидимому, нечистый не удовольствовался дломъ рукъ своихъ и снова вмшался въ дло, конечно, не безъ соизволенія Бога, которому угодно было снова покарать жителей и заставить ихъ еще пострадать во искупленіе нкоторыхъ грховъ.
Небылицы, которыя сначала такъ и оставались небылицами, начали принимать осязательную форму и со дня на день становились боле вроятными.
Дло въ томъ, что за послднее время уже нсколько ночей сряду весь городъ наблюдалъ странное явленіе.
Вдали, среди ночныхъ тней, стали появляться какіе-то таинственные и фантастическіе огни, и никто не могъ объяснить, откуда они происходили. То подымаясь вверхъ по обрывистымъ склонамъ сегрской скалы, то блуждая среди развалинъ замка, то колеблясь въ пространств, они скользили, скрещивались, исчезали и снова появлялись, чтобы разсыпаться въ разныя стороны.
Атеченіе одного мсяца это повторялось три или четыре раза, все по ночамъ. Смущенные жители съ безпокойствомъ ожидали результата этихъ страшныхъ сборищъ, и, разумется, онъ не заставилъ себя долго ждать: три-четыре поджога, похищеніе скота и нсколько обезображенныхъ труповъ пшеходовъ, сброшенныхъ со скалъ въ пропасть скоро повергли въ ужасъ весь край на десять миль въ окружности.
Уже не оставалось никакого сомннія въ томъ, что шайка разбойниковъ поселилась въ подземельяхъ разрушеннаго замка.
Сначала они появлялись только поздней ночью и въ опредленныхъ мстахъ того лса, который и до сихъ поръ растетъ вдоль берега рки, но кончили тмъ, что заняли почти вс горныя ущелья, устроили засаду близъ дороги, стали грабить всіо долину и спустились неукротимымъ потокомъ на равнину.
Убійства все умножались, двушекъ похищали, младенцевъ вырывали изъ колыбелей, несмотря на крики матерей, и, по всеобщему поврію, разбойники утаскивали ихъ для чудовищныхъ пировъ, гд въ тоже время употребляли вмсто кубковъ священные сосуды, украденные изъ оскверненныхъ церквей.
Ужасъ до такой степени овладлъ всми, что посл вечерней молитвы никто не ршался выыти изъ дома, да и дома не считали себя вполн безопасными отъ разбойниковъ.
Но кто-же они были и откуда пришли? Какъ звали ихъ таинственнаго атамана? Это было загадкой, которую всмъ хотлось разршить и которая такъ и осталась неразгаданной, хотя съ этого времени вс замтили, что вооруженіе убитаго барона исчезло съ своего мста, а впослдствіи многіе поселяне утверждали, что предводитель чудовищной шайки шелъ впереди всхъ, покрытый вооруженіемъ, которое если и было не то самое, то, во всякомъ случа, походило на него какъ дв капли воды.
Вс эти разсказы, если отдлить отъ нихъ то, чмъ страхъ неминуемо одваетъ и украшаетъ произведенія своей фантазіи, не заключали въ себ ничего необыкновеннаго и сверхъестественнаго.
Что можетъ быть обыкновенне всхъ этихъ жестокостей въ разбойникахъ? что можетъ быть естественне того, что ихъ атаманъ присвоилъ себ вооруженіе убитаго барона?
Однако, нкоторыя разоблаченія, сдланныя передъ смертью однимъ изъ разбойниковъ, взятыхъ въ плнъ въ послднихъ стычкахъ, превзошли всякую мру и заставили призадуматься самыхъ неврующихъ. Исповдь его заключалась, приблизительно, въ слдующемъ:
— Я,— сказалъ онъ,— принадлежу къ знатному семейству. Заблужденія моей молодости, моя безумная расточительность, а подъ конецъ и мои преступленія навлекли на меня гнвъ моихъ родственниковъ и проклятіе отца, который, умирая, лишилъ меня наслдства. Очутившись совершенно покинутымъ и безъ всякихъ средствъ, я послушался чертовскаго наущенія и ршилъ собрать нсколько молодцовъ, находившихся въ такомъ же положеніи, какъ и я, которые безъ колебаній согласились исполнить вс мои предначертанія, соблазнившись общанной имъ привольной, веселой и беззаботной жизнью.
Мои же намренія заключались въ томъ, чтобы набрать шайку молодыхъ и веселыхъ людей, безпечныхъ и не робющихъ передъ опасностью и жить да поживать съ ними хорошенько насчетъ страны, употребляя въ дло свою храбрость, до тхъ поръ, пока Богу угодно будетъ распорядиться каждымъ изъ насъ по своему усмотрнію, что и случилось теперь со мной.
Имя это въ виду, мы назначили здшнюю мстность театромъ нашихъ будущихъ экспедицій и выбрали для своихъ сборищъ развалины сегрскаго замка, считая его самымъ подходящимъ и врнымъ пунктомъ не только по его выгодному и укрпленному положенію, но еще и потому, что суеврный страхъ оберегалъ его отъ народа.
Однажды ночью, когда мы собрались подъ разрушенными сводами замка вокругъ пылающаго костра, который освщалъ красноватымъ свтомъ пустынныя галлереи, у насъ завязался горячій и гнвный споръ о томъ, кому быть выбраннымъ въ атаманы.
Всякій ссылался на свои заслуги: я предъявилъ свои права, одни начали роптать, обмниваясь угрожающими взглядами, другіе разражались ругательствами, возвысивъ охрипшіе отъ вина голоса, и хватались за рукоять кинжала, желая разршить имъ вопросъ. Какъ вдругъ мы услыхали странный звонъ оружія и вслдъ затмъ раздались глухіе, тяжелые шаги, которые все приближались. Мы вс тревожно оглянулись, вскочили и обнажили мечи, ршившись постоять за себя, но вс замерли неподвижно на своихъ мстахъ, когда увидали, что къ намъ приближался ровной и мрной поступью человкъ высокаго роста, вооруженный съ ногъ до головы, и съ забраломъ опущеннымъ на лицо.
Онъ обнажилъ мечъ, который едва могли бы поднять два обыкновенныхъ человка, положилъ его на одинъ изъ обломковъ упавшаго свода и воскликнулъ глухимъ и могучимъ голосомъ, подобнымъ шуму подземнаго водопада:
— Если кто нибудь изъ васъ отважится первенствовать, пока я обитаю въ сегрскомъ заыку пусть онъ возьметъ этотъ мечъ, символъ власти.
Мы вс молчали, но когда прошли первыя минуты изумленія, мы съ громкими криками провозгласили его нашимъ атаманомъ и предложили ему кубокъ вина, отъ котораго онъ отказался знаками, можетъ быть, оттого, что не хотлъ открывать свое лицо, которое мы тщетно старались разсмотрть сквозь желзную ршетку. Несмотря на это, мы въ туже ночь произнесли самую ужсную клятву, а на слдующую начались наши ночныя похожденія.
Нашъ таинственный атаманъ всегда находится впереди всхъ. Огонь его не беретъ, опасности его не устрашаютъ, и слезы его не трогаютъ. Онъ никогда не говоритъ ни слова, только когда кровь дымится на нашихъ рукахъ, когда рушатся храмы, пожираемые пламенемъ, когда обезумвшія женщины бгутъ среди развалинъ, а дти испускаютъ отчаянные крики, когда старшія гибнутъ подъ нашими ударами,— только тогда отвчаетъ онъ зловщимъ и страшнымъ смхомъ на стоны, проклятія и жалобы. Никогда, даже посл побды, онъ не снимаетъ своего оружія и не подымаетъ забрала своего шлема, не принимаетъ участія въ нашихъ пиршествахъ, и не предается сну. Мечи, направленные противъ него, вонзаются въ его латы и не только не ранятъ его, но даже не окрашиваются его кровью. Когда огонь накаляетъ до красна его наплечники и кольчугу, онъ безстрашно идетъ среди пламени, разыскивая новыя жертвы. Онъ презираетъ золото, ненавидитъ красоту и не заботится о честолюбіи.
Нкоторые изъ насъ считаютъ его сумасбродомъ, другіе думаютъ, что это какой нибудь разорившійся вельможа, скрывающій свое лицо изъ чувства нкотораго стыда, а есть и такіе, которые убждены, что это самъ чортъ.
Разсказчикъ умеръ съ насмшливой улыбкой на устахъ, не раскаявшись въ своихъ грхахъ. Многіе изъ его товарищей послдовали за нимъ на плаху въ разное время, но страшный атаманъ, къ которому присоединялись все новые и новые разбойники, продолжалъ свои разрушительные подвиги..
Несчастные жители все боле и боле отчаявались и не знали, на что имъ ршиться, чтобы разомъ прекратить такой порядокъ вещей, который съ каждымъ днемъ становился все невыносиме и прискорбне. Какъ разъ около селенія, въ глубин густого лса, жилъ въ это время святой мужъ, онъ поселился въ маленькой обители, посвященной св. Вароломею, и отличался благочестивой и добродтельной жизнью. Народъ считалъ его святымъ, благодаря его спасительнымъ совтамъ и предсказаніямъ.
Полагаясь на осторожность и на прославлевную мудрость этого почтеннаго отшельника, жители Бельвера предложили ему на разршеніе свою трудную задачу. Испросивши милосердія у своего святого патрона, который, какъ вамъ извстно, знаетъ чорта очень близко и не разъ его порядочно прижималъ,— старецъ посовтывалъ имъ спрятаться ночью въ засаду у подножья каменистой тропинки, вьющейся по утесу, на вершин котораго стоялъ замокъ, и въ тоже время наказалъ имъ, чтобы они не употребляли въ дло никакого оружія, кром одной чудотворной молитвы, которую онъ заставилъ ихъ выучить наизусть. По преданію, съ помощью этоы самой молитвы св. Вароломей завладлъ чортомъ.
Все это было въ точности исполнено, и результатъ превзошелъ всеобщія ожиданія: не успло солнце слдующаго дня озолотить высокую бельверскую башвю, какъ жители уже собрались на главной площади тсными кучками и разсказывали другъ другу съ таинственнымъ видомъ, какъ въ прошедшую ночь привезли въ городъ знаменитаго атамана сегрскихъ разбойниковъ, крпко связаннаго по рукамъ и по ногамъ.
Едва эта новость успла перейти изъ устъ въ уста и разнестись по домамъ, народъ бросился на улицы съ громкимъ ликованіемъ и посашилъ собраться у воротъ тюрьмы. Приходскій колоколъ зазвонилъ, созывая жителей на совщаніе, городскіе старйшины собрались на совтъ, и вс стали съ нетерпніемъ ожидать той минуты, когда преступникъ предстанетъ предъ лицомъ своихъ импровизованныхъ судей.
Судьи, которыхъ графы Ургельскіе уполномочили совершить быструю и строгую расправу съ разбойниками, посл минутнаго совщанія, приказали привесть злодя, чтобы сообщить ему приговоръ.
Какъ я уже сказалъ, на главной площади, такъ же какъ и на всхъ улицахъ, черезъ которыя долженъ былъ слдовать узникъ, нетерпливый народъ кишлъ и волновался, какъ густой пчелиный рой. Особенно у воротъ тюрьмы народная толпа все прибывала, пылкіе возгласы, глухой ропотъ и громкія угрозы уже заставили стражу стать въ оборонительное положеніе, когда, наконецъ, дано было приказаніе вести преступника на судъ.
Когда онъ показался подъ массивнымъ сводомъ тюремныхъ воротъ, вооруженный съ ногъ до головы и съ опущеннымъ забраломъ, глухой и продолжительный ропотъ удивленія поднялся въ тсной толп народа, который съ трудомъ разступился, чтобы дать ему дорогу. Вс сейчасъ же узнали вооруженіе убитаго барона, то самое вооруженіе, про которое сложилось столько мрачныхъ легендъ, пока оно висло въ разрушенныхъ стнахъ проклятаго замка.
Вс видли, какъ разввались черныя перья его шлема въ то время, какъ вели войну съ своимъ господиномъ, вс видли, какъ колебались эти самыя перья отъ вечерняго втра, подобно плющу, обвившему обуглившуюся колонну, у которой висло вооруженіе посл смерти своего владльца.
Наконецъ таинственный разбойникъ вступилъ въ залу совта, и глубочайшее молчаніе смнило шумный говоръ среди всхъ присутствующихъ, когда подъ высокими сводами прозвучалъ звонъ золотыхъ его шпоръ. Тогда одинъ изъ судей спросилъ у него дрожащимъ и взволнованнымъ голосомъ, какъ его имя. Тутъ вс съ волненіемъ насторожили уши, чтобы не проронить ни одного слова изъ его отвта, но незнакомецъ только слегка пожалъ плечами въ знакъ полнйшаго презрнія, что не могло не раздражить судей, обмнявшихся недоумвающими взглядами.
Три раза повторили ему вопросъ, и три раза онъ отвчалъ все въ томъ же дух.
— Пусть онъ подыметъ забрало! Пусть онъ откроетъ лицо! начали кричать горожане.— Пусть онъ сниметъ шлемъ! Увидимъ, осмлится ли онъ тогда оскорблять насъ своимъ презрніемъ, какъ въ эту минуту, когда его не видно!
— Снимите шлемъ,— повторилъ тотъ, кто обращался къ нему прежде.
Незнакомецъ даже и не шевельнулся.
— Повелваю именемъ нашей власти.
Послдовалъ тотъ же отвтъ.
— Именемъ владтельныхъ графовъ нашихъ приказываю вамъ снять шлемъ.
И это не помогло.
Негодованіе выросло до крайняго предла, такъ что одинъ изъ солдатъ стражи бросился на преступника, который своимъ упрямымъ молчаніемъ могъ хотъ святого вывести изъ терннія, и грубо поднялъ его забрало. Общій крикъ изумленія вырвался у присутствующихъ, которые на минуту замерли въ необъяснимомъ ужас.
И было отъ чего.
Шлемъ, забрало котораго было на половину приподнято, на половину опущено на блестящій стальной нашейникъ, оказался совершенно пустымъ…
Когда прошла первая минута ужаса, и его хотли схватитъ, все вооруженіе тихонько задрожало, распалось на свои составныя части и грохнуло на полъ съ глухимъ и страныымъ звукомъ.
При вид этого новаго чуда большая часть зрителей вышла толпою изъ залы и со страхомъ бросилась на площадь.
Всть объ этомъ разнеслась съ быстротою мысли въ народ, нетерпливо ожидавшемъ окоичанія суда. Тутъ поднялся такой шумъ и гвалтъ, такое волненіе, что описать трудно.
Общій голосъ былъ въ пользу того мннія, что посл смерти барона дель-Сегра, самъ чортъ унаслдовалъ его бельверскія владнія. Наконецъ волненіе успокоилось, и ршено было заключить таинственное вооруженіе въ темницу.
Когда это было сдлано, послали четырехъ человкъ, уполномоченныхъ городомъ, повдать о случившемся графу Ургельскому и архіепископу. Посланные не замедлили возвратиться съ ршеніемъ властей, которое было въ высшей степени коротко и ясно.
— Пусть они повсятъ вооруженіе на главной площади,— ршили графъ и архіепископъ.— Если чортъ точно вселился въ него, то ему поневол придется или уйти или повситься выст съ нимъ.
Восхищенные такимъ остроумнымъ разршеніемъ вопроса, бельверскіе старышины снова собрались на совщаніе, приказали воздвигнуть на площади высокую вислицу, и когда толпа народа окружила ее, они отправились въ тюрьму за вооруженіемъ въ полномъ своемъ состав и со всей торжественностью, которая подобала такому важному случаю.
Когда почетное собраніе достигло массивнаго свода, оснявшаго входъ тюремнаго зданія, какой то блдный и взволнованный человкъ бросился передъ нимъ на колни, къ немалому изумленію всхъ зрителей,и вскричалъ со слезами на глазахъ.
— Простите! Простите!
— Простить? Еого простить? Чорта, что-ли, который вселился въ латы сегрскаго барона?
— Меня простите,— отвчалъ дрожащимъ голосомъ несчастный, въ которомъ вс узнали главнаго тюремщика. — Простите меня, потому что вооруженіе… исчезло!
При этихъ словахъ ужасъ изобразился на лицахъ всхъ, стоявшихъ въ воротахъ, они замерли на своихъ мстахъ, и Богъ знаетъ сколько времени простояли бы, если бы разсказъ испуганнаго стража не заставилъ ихъ столпиться вокругъ него, съ жадностью слушая каждое его слово.
— Простите меня, господа,— повторялъ несчастный тюремщикъ: — я не скрою отъ васъ ничего, хотя бы что и говорило противъ меня. Я не могу объяснить почему, но только мн все казалось, что эта исторія съ пустымъ вооруженіемъ не что иное, какъ басня, придуманная для того, чтобы выгородить какого нибудь знатнаго барина, котораго какія-нибудь высшія государственныя соображенія не позволяютъ ни вывести на чистую воду, ни наказать.
При этомъ убжденіи я и остался, въ чемъ меня поддерживала еще неподвижность вооруженія, посл того какъ собраніе вторично принесло его въ тюрьму. Тщетно я тихонько вставалъ по ночамъ и старался подстеречь тайну, если только она существуетъ, прикладываясь ухомъ къ замочной скважин, продланной въ желзной двери его темницы,— не было слышно ни единаго звука. Тщетно разсматривалъ я его сквозь маленькую дырку, просверленную въ стн, оно лежало на солом въ одномъ изъ самыхъ темныхъ угловъ и день ото днноставалось все въ томъ же вид.
Наконецъ, однажды ночью, подстрекаемый любопытствомъ и ршившись убдиться лично въ томъ, что этотъ предметъ всеобщаго ужаса не заключалъ въ себ ничего таинственнаго,— я зажегъ фонарь, спустился въ тюрьму, отодвинулъ ея двойные засовы и вошелъ до такой стенени увренный въ томъ, что вс разсказы про вооруженіе были пустымт сказками, что даже, можетъ быть, не особенно крпко заперъ двери за собою, иначе я бы никогда этого не сдлалъ. Едва я прошелъ нсколько шаговъ, какъ мой фонарь погасъ самъ собою, зубы у меня застучали и волосы стали дыбомъ на голов. Среди глубокой тишины, окружавшей меня, я вдругъ услышамъ звонъ желзныхъ латъ, которыя двигались и стучали въ темнот, собираясь вмст.
Первымъ моимъ движеніемъ было броситься къ выходу, чтобы загородить дорогу, но едва взялся я за дверь, какъ почувствовалъ на плеч прикосновеніе огромной руки, закованной въ желзную перчатку, она потрясла меня со страшной силой и опрокинула на порог. Тамъ пролежалъ я до слдующаго утра, тамъ и нашли меня мои слуги, лежащимъ безъ чувствъ.
Придя въ себя, я вспомнилъ, что вслдъ за моимъ паденіемъ до меня смутно доносился гулъ тяжелыхъ шаговъ, сопровождаемый звономъ шпоръ, и что, мало по малу, они удалились и затихли.
Когда тюремщикъ кончилъ свой разсказъ, воцарилось глубокое молчаніе, за которымъ сейчасъ же послдовалъ цлый адскій концертъ жалобъ, криковъ и угрозъ.
Миролюбивымъ гражданамъ стоило большого труда уговорить народъ, который выходилъ изъ себя и требовалъ смерти того, кто былъ причиной новаго бдствія.
Наконецъ удалось усмирить волненіе, и стали приготовляться къ новому преслдованію. Оно увнчалось успхомъ.
Черезъ нсколько времени вооруженіе снова очутилось во власти своихъ преслдователей. Чудотворная молитва была уже всмъ извстна, и, съ помощью св. Вароломея, дло было уже не такъ трудно. Но это было еще не все: оставалось удержать пойманное вооруженіе. Наирасно пробовали вшать его на вислицу, напрасно прилагались самыя неусыпныя старанія и надзоръ для того, чтобы ему помшать разгуливать по блому свту. Даже, когда вооруженіе было разобрано по частямъ, стоило ему хоть капельку свта, и оно мигомъ силачивалось и потихоньку, полегоньку пускалось въ путь и начинало свои странствія по горамъ и по доламъ.
Это грозило никогда не кончиться.
При такихъ ужасныхъ обстоятельствахъ жители раздлили между собою отдльныя части вооруженія, которое уже чуть-ли не въ сотый разъ попало къ нимъ въ руки, и обратились еще разъ къ благочестивому отшельнику, уже просвтившему ихъ однажды своими совтами, и умоляли его ршить, что имъ длать.
Святой мужъ наложилъ на жителей всеобщее покаяніе, а самъ удалился на три дня въ глубину пещеры, служившей ему убжищемъ. По прошествіи этихъ трехъ дней онъ объявилъ, что дьявольское оружіе слдуетъ расплавить и съ помощій его и нкоторой утвари сегрскаго замка воздвигнуть крестъ. Это ршеніе и было приведено въ исполненіе.
Когда куски вооруженія бросили въ огонъ, и они начали накаляться до красна, изъ отверстія печи раздались громкіе раздирательные стоны, какъ будто желзо было живое и ощущало дйствіе огня. Цлый снопъ разноцвтныхъ искръ кружился на остріяхъ огненныхъ языковъ, которые трещали и изгибались, точно цлый легіонъ дьяволовъ мчался на нихъ верхомъ, чтобы освободить своего властелина отъ страшной пытки.
И странно, и страшно было смотрть, пока раскаленное вооруженіе таяло, утрачивало, мало-по-малу, свою форму и превращалось въ крестъ. Молоты ударялись со страшнымъ грохотомъ о наковальню, на которой двадцать сильныхъ рабочихъ ковали расплавленный металлъ, содрогавшійся и стонавшій подъ ихъ ударами.
Готовы были об перекладины, и уже начинали выковывать древо креста, какъ вдругъ раскаленная демоническая масса скорчилась, точно въ чудовищной судорог, обвилась вокругъ несчастныхъ, которые тщетно старались освободиться изъ ея смертоносныхъ объятій, и стиснула ихъ, то извиваясь, какъ змя, то образуя зигзагъ, подобно молніи.
Упорный трудъ, молитвы и твердая вра побдили, наконецъ, нечистую силу, и вооруженіе превратилось въ крестъ.
Этотъ самый крестъ, который вы видли сегодня, крестъ, съ которымъ связанъ чортъ, давшій ему свое имя. Никогда двушки не украшаютъ его лиліями въ весеннее время, ни пастухи не снимаютъ своихъ шапокъ, проходя мимо, ни старики не преклоняютъ передъ нимъ колнъ. Духовенство едва могло удержать деревенскихъ парней, собиравшихся побить этотъ крестъ каменьями.
Господь глухъ къ тмъ молитвамъ, которыя возсылаются къ Нему близъ этого креста. Зимой стаи волковъ собираются подъ деревомъ, осняющимъ его, и отсюда нападаютъ на стадо, подъ снью его разбойники поджидаютъ путниковъ, которыхъ хоронятъ у его подножья, когда убьютъ. А когда разражается гроза, молнія измняетъ свой путь, чтобы ударить въ вершину этого креста, и со свистомъ громитъ его пьедесталъ.