В. И. Коровин
Гнедич Н. И.: биобиблиографическая справка, Гнедич Николай Иванович, Год: 1990
Время на прочтение: 6 минут(ы)
ГНЕДИЧ, Николай Иванович [2(13).II.1784, Полтава — 3(15).II.1833, Петербург] — поэт, переводчик, общественный и театральный деятель. Происходил из казачьего дворянского рода. Его отец был небогатым помещиком. Мать умерла при рождении сына. Образование он получил в Полтавской ‘словенской семинарии’, где заметили его способности и отправили для дальнейшего обучения в Харьковский коллегиум, который он окончил в 1800 г. После этого Г. приехал в Москву и поступил в университетский Благородный пансион. Здесь проявилось его театральное дарование и любовь к античности. Г. прекрасно декламировал и недурно играл в студенческих спектаклях. Он отличался необыкновенным прилежанием и проводил много времени за изучением древнегреческого языка и чтением греческих авторов. Тогда же Г. испытал живой интерес к просветительской философии.
В конце 1802 г., не кончив университетского курса, Г. уехал в Петербург. Там он нашел более чем скромное место писца в департаменте народного просвещения, подружился с К. Н. Батюшковым и вошел в литературный круг северной столицы. К этому времени он уже приобрел некоторую известность: в 1802—1803 гг. появились его переводы пьес французского драматурга Дюсиса ‘Абюфар, или Арабская семья’ и ‘Заговор Фиеско в Генуе’ Шиллера и вышел его роман ‘Дон Коррадо де Геррера, или Дух мщения и варварства испанцев’. В 1804 и 1805 гг. Г. приносят славу перевод философской оды французского поэта Тома ‘Общежитие’ и оригинальное стихотворение ‘Перуанец к испанцу’. В стихотворениях Г. современников привлекал гражданский пафос и пылкая декларация общественного назначения человека. В стихотворении ‘Перуанец к испанцу’ содержалось энергичное негодование против рабства, и призыв к мести угнетателям. Все это придало стихотворению злободневный характер и сделало его одним из значительных произведений ранней русской гражданской лирики.
В 1807 г. Г. сблизился с Державиным и группирующимися около него литераторами. Его приветливо встретили и поэты-радищевцы в Вольном обществе любителей наук и художеств. Батюшков ввел Г. в дома М. Н. Муравьева и А. Н. Оленина, привязанность к которому вырастает на почве интересов к античности и театру. Тогда же Г. познакомился и подружился с Крыловым. Из его переводов особенно примечательны ‘Танкред’ Вольтера (1810), ‘Последняя песнь Оссиана’ (1804), ‘Красоты Оссиана’. Г. привлекли в Оссиане народные героические мотивы. Своими переводами Г. расширил репертуар русского театра.
В 1811 г. Г. получил, наконец, место в открывшейся императорской Публичной библиотеке, и его материальное положение упрочилось. Он поселился при библиотеке над квартирой Крылова.
С 1807 г. Г. приступил к переводу ‘Илиады’. Интерес к высокой гражданской и героической поэзии соединился с интересом к народному искусству. Поставленная поэтом колоссальная задача была продиктована национальными потребностями развития литературы, литературного языка и стиха. Перевод ‘Илиады’ выдвинул перед Г. массу практических и теоретических проблем, без разрешения которых он не смог бы успешно исполнить свой труд.
Начав перевод ‘Илиады’ вослед Ермилу Кострову (как продолжатель его дела, Г. был тепло принят в кругу Державина), поэт вскоре убедился, что традиционный александрийский стих не передаст стих Гомера. Неудовлетворенный, Г. пересмотрел свои переводческие принципы. В результате напряженных творческих исканий он понял Гомера как народного поэта Древней Греции, как поэта общественно-национальной темы. Это убеждение укрепилось в нем во время и после Отечественной войны 1812 г., когда чувства и понятия народности, идеи патриотизма, гражданского долга, воспитания юношества в духе национальных традиций, самобытности литературы выдвинулись на первый план и приобрели политическое звучание. Восприятие античности в духе революционного вольнолюбия и борьбы республиканцев с тиранами, предложенное декабристами, оказалось созвучно Г. Для создания перевода Г. потребовалось изыскать внутренние возможности русского языка и стиха, которые с наибольшей выразительностью отвечали бы смыслу и духу античных образцов. На протяжении 20 лет, в течение которых поэт трудился над переводом, он не раз включался в теоретические споры о передаче античного гекзаметра русским стихом и не однажды предлагал практическое их решение.
В 1813 г. после письма С. С. Уварова о русском метрическом эквиваленте для переводов ‘древних поэтов’ Г. пишет ответное письмо, в котором доказывает, что только русский гекзаметр способен передать стих Гомера. Отвергнув александрийский стих, Г. воспользовался мыслью Радищева и основал русский гекзаметр не на скандовке стоп, а на их декламационной выразительности, единственно пригодной, чтобы сообщить стиху широкое, плавное и величавое движение. Одновременно он задумывается и о стилевом эквиваленте (‘Рассуждение о причинах, замедляющих развитие нашей словесности’, 1814), сочетая архаичность языка с народными и даже простонародными речевыми средствами.
Если, переводя первоначально эпос Гомера александрийским стихом, Г. следовал традиции, сложившейся во французском классицизме (Удар Де ла Мотт), то затем он решительно полемизировал с классической концепцией. Для Г. совершенно ясно, как это следует из его предисловия к переводу (1829), что каждый век имеет свои особенности и что нравственность древних греков иная, чем нравственность русских XIX столетия. Различие заключено не только в национальности, но и в истории. Г. отверг идею подражания Гомеру и понял, что повторить в новое время его эпос нельзя. Но Гомер доставляет художественное наслаждение вследствие того, что его Произведения ‘совершеннейшие’ для своего времени. Следовательно, чтобы понять и почувствовать Гомера, не надо ориентироваться на современный изящный вкус (‘Переводчику Гомера должно отречься от раболепства перед вкусом гостиных, перед сей прихотливой утонченностью и изнеженностью обществ…’). Наконец, переводчик Гомера должен порвать с принципом ‘украшающего перевода’, т. е. пренебречь попыткой сделать Гомера лучше или хуже, чем он есть на самом деле. Тем самым Г. держался при переводе ‘Илиады’ исторической точки зрения и стремился передать особенность античного миропонимания и его выражения, сливая высокий стиль с низким. В отличие от декабристов он не отождествлял героику античности с героикой современности. Присвоив русской поэзии гекзаметр и освободив этот стих от штампов классицизма и сентиментализма, Г. открыл простор для интонационной и стилевой выразительности.
В процессе перевода у Г. накопилось много исторического материала, который он предполагал поместить в качестве обширного комментария. Словом, он подошел к переводу ‘Илиады’ как поэт-ученый. Однако болезнь помешала Г. закончить научное дополнение к своему труду. Перевод же ‘Илиады’ вышел в 1829 г. и сразу же стал крупнейшим событием литературной жизни. А. С. Пушкин в ‘Литературной газете’ откликнулся на него в следующих словах: ‘…с чувством глубоким уважения и благодарности взираем на поэта, посвятившего гордо лучшие годы жизни исключительному труду, бескорыстным вдохновениям и совершению единого, высокого подвига. Русская Илиада перед нами’ (Полн. собр. соч.— Т. II.— С. 88). Это восторженное впечатление, вызванное подвижничеством Гнедича и блестящими достоинствами перевода, отразилось и в пушкинских стихах ‘На перевод Илиады’: ‘Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи, / Старца великого тень чую смущенной душой’.
Перевод ‘Илиады’ соответствовал нуждам отечественной словесности, что сознавал и сам поэт и о чем он сказал в поэме ‘Рождение Гомера’ (1816).
Работа над ‘Илиадой’ углубила интерес Г. к народной культуре, свидетельством чему служили оригинальные произведения и переводы (‘Сетование Фетиды на гробе Ахиллеса’, идиллии ‘Сиракузянки’ и ‘Рыбаки’, ‘Простонародные песни нынешних греков’), созданные в начале 20 гг. Жанр идиллии, напр., Г. осмыслил как ‘народный’ и в ‘Рыбаках’ обратился к народному характеру и быту. Он включил в идиллию национальные элементы, решительно отказавшись от атрибутов ‘греческой мифологии’, которые, по его мнению, принадлежали к ушедшему и невозвратимому миру. Источник русского современного характера, утверждал Г.,— обряды, поверья, домашний быт и нравы простолюдинов. Русская идиллия, считал он, может быть воссоздана стихом Феокрита (безрифменный пятистопный амфибрахий). Вместе с тем Г. соотнес русский быт с гомеровским. А. М. Кукулевич показал, что ‘Рыбаки’ построены на основе гомеровской топики. Русский народный быт оказался сближенным с античным, а русская речь выражала образ мыслей и чувств простых русских людей, современников Г., по аналогии с понятиями и представлениями древних. В этом состояла ограниченность метода Г.: он искал общих примет в античном и русском быте, а не специфически национальных, возникших в разных исторических культурах, что станет характерным для Пушкина. Поэтому ‘понятия и созерцания чисто древние’ оказались, по словам Белинского, только ‘прикрытыми’ ‘русской речью’ (Поли. собр. соч.— Т. VII.— С. 256).
В идиллии ‘Рыбаки’ явственно проявилась и связь литературных взглядов Г. с эстетикой декабристов. Так, он заметно героизировал образ молодого рыбака, сообщив ему черты романтического поэта. Подобная трактовка национального характера отвечала и собственным убеждениям Г., о чем свидетельствует ‘Речь <о назначении поэта>‘ (1821), в которой он утверждал: ‘Пробудить, вдохнуть, воспламенить страсти благородные, чувства высокие, любовь к вере и отечеству, к истине и добродетели — вот что нужно в такое время, когда благороднейшими свойствами души жертвуют эгоизму, или так называемому свету ума, когда холодный ум сей опустошает сердце, а низость духа подавляет в нем все, что возвышает бытие человека’ (Соревнователь просвещения и благотворения.— 1821.— Ч. XV.— С. 146). Члены Вольного общества любителей российской словесности, где была произнесена эта речь, избрали Г. своим вице-президентом.
После опубликования ‘Илиады’ Г. выпустил подготовленный им сборник стихотворений (1832). В него вошли 77 произведений, написанных в последние годы жизни. В это время поэт был уже тяжело болен. Вскоре его не стало.
Г. вошел в историю русской культуры своей гражданской лирикой и переводом ‘Илиады’. ‘Перевод ‘Илиады’,— писал Белинский,— эпоха в нашей литературе, и придет время, когда ‘Илиада’ Гнедича будет настольною книгою всякого образованного человека’ (Полн. собр. соч.— Т. V.— С. 553).
Соч.: Стихотворения.— Спб., 1832, ‘Илиада’ Гомера, переведенная Н. Гнедичем: В 2 т.— Спб., 1829. Илиада.— М., Л., 1935, Стихотворения. Вступ. ст. И. Н. Медведевой.— Л., 1956.
Лит.: Белинский В. Г. Соч. А. С. Пушкина. Статья третья. Гнедич, его переводы и оригинальные сочинения // Полн. собр. соч.— М., 1955.— Т. VII.— С. 254—260, Кукулевич А. М. Русская идиллия Н. И. Гнедича ‘Рыбаки’ // Уч. зап. ЛГУ.— Ленинград.— 1939.— No 46.— Филология.— Вып. 3.— С. 284—320, Медведева И. Н. Н. И. Гнедич и декабристы // Декабристы и их время. Материалы и сообщения.— М., Л., 1951.— С. 101—154, Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII—XIX веков.— М., Л., 1964, Вацуро В. Э. Русская идиллия в эпоху романтизма // Русский романтизм.— Л., 1978.— С. 118—138.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 1. А—Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990