ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
Э. ВЕРНЕРЪ
Томъ второй.
Изданіе А. А. Каспари.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Издательство А. А. Каспари, Литовская ул., собственн. домъ, No 114.
ГЕРМАНЪ.
Повсть.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
Герман, Вернер Элизабет, Год: 1879
Время на прочтение: 84 минут(ы)
— Скажите ради Бога, докторъ, въ чемъ дло?
— Весь городъ уже говоритъ объ этомъ, а намъ ничего неизвстно!
— Докторъ, мы это не можемъ допуститъ, это совершенно невозможно!
Вс эти фразы были обращены къ пожилому господину, стоявшему посредин большой комнаты.
— Можете ли вы это допустить или не можете, а фактъ остается фактомъ,— сухо отвтилъ онъ,— Въ касс нехватаетъ двадцати тысячъ талеровъ, а казначей Брандъ застрлился сегодня утромъ. Несомннно между двумя этими событіями существуетъ какая-то связь.
Служащіе государственнаго казначейства не могли работать отъ волненія и, окруживъ доктора, смотрли на него съ тревогой и испугомъ.
— Неужели это — правда?— воскликнулъ одинъ изъ наиболе крупныхъ служащихъ.— Говорятъ, что Брандъ застрлился въ квартир графа Арнау.
— Да, въ его кабинет!— подтвердилъ докторъ,— Графъ уже давно подозрвалъ Бранда и потому вызвалъ его къ себ сегодня утромъ. Онъ прямо бросилъ ему въ лицо обвиненіе. Брандъ сначала отпирался, но въ конц концовъ принужденъ былъ сознаться въ своей вин и началъ просить графа не губить его. Его сіятельство конечно отказался скрыть это преступленіе, тогда казначей выхватилъ приготовленный заране револьверъ и застрлился на глазахъ графа.
— Вы слышали это отъ самого графа?— спросилъ начальникъ одного изъ отдленій.
— Да, изъ его собственныхъ устъ!
— Вотъ какъ!— какимъ-то особеннымъ тономъ воскликнулъ начальникъ отдленія.
— Что вы хотите этимъ оказать?— опросилъ докторъ.
— Ничего особеннаго, я только не могу себ представить, чтобы нашъ казначей оказался мошенникомъ. Брандъ былъ самымъ аккуратнымъ, самымъ добросовстнымъ служащимъ, онъ не допускалъ ни малйшей неточности въ денежныхъ отчетахъ.
— Поэтому можете судить, какъ наружность бываетъ обманчива. Подъ личиной неподкупной честности скрывались мошенническія продлки.
— Нтъ, этого не можетъ быть,— настаивалъ старый служащій, — я готовъ скоре заподозрть кого угодно, только не Бранда. Разв доказано, что именно онъ…
— Я вдь не судебный слдователь, любезнйшій Вейсъ,— нетерпливо прервалъ его докторъ.— Слдствіе выяснитъ потомъ это дло, а пока бумаги покойнаго опечатаны и переданы графу Арнау на храненіе. Однако мн пора идти къ графин.
— Бдная женщина!— вмшался въ разговоръ пожилой чиновникъ.— Какъ ея здоровье?
— Плохо, какъ и слдовало ожидать,— отвтилъ докторъ,— А теперь еще и этотъ случай! Такой ужасъ въ состояніи разстроитъ самаго здороваго человка, а на чахоточнаго, да еще въ послдней степени болзни, можетъ оказать гибельное дйствіе. До свиданья, господа!..
Докторъ взялъ шляпу и, слегка поклонившись, вышелъ изъ зданія казначейства.
Роскошная квартира графа Арнау находилась недалеко отъ казначейства. Въ большой гостиной сидли дв дамы: графиня Арнау и ея мать, генеральша фонъ Штернфельдъ, пріхавшая изъ своего имнія погостить къ дочери. Никто бы не принялъ этихъ двухъ женщинъ за мать и дочь — такъ мало сходства было между ними. Генеральш на видъ было около пятидесяти лтъ, это была величественная, хотя и не очень высокая, дама съ энергичными, крупными чертами лица и гордыми, властными манерами. Въ ней было очень мало женственности, видно было, что она привыкла повелвать въ томъ кругу, въ которомъ вращалась. Графиня наоборотъ была очень нжная, хрупкая женщина съ кроткимъ лицомъ и мягкимъ, тихимъ голосомъ.
Дамы говорили объ ужасномъ событіи, происшедшемъ утромъ. Генеральша пріхала лишь четверть часа тому назадъ, и теперь ея дочь взволнованно разсказывала ей о самоубійств казначея. На глазахъ графини сверкали слезы, а на щекахъ горли два яркихъ, красныхъ пятна. Генеральша обладала повидимому боле крпкими нервами, чмъ ея дочь, разсказъ графини произвелъ на почтенную даму мало впечатлнія, ее больше всего задло то обстоятельство, что вся эта страшная драма произошла въ квартир графа.
— Надюсь, что теб сообщили не сразу эту пріятную новость, а исподволь подготовили тебя?— спросила она графиню.
— Нтъ, мама, это было невозможно,— тихо отвтила малодая женщина, покачавъ головой,— я услышала выстрлъ въ кабинет мужа и бросилась туда. Когда я подошла къ двери, Адальбертъ какъ разъ выходилъ изъ комнаты, чтобы позвать людей на помощь…
— И прошелъ мимо, предоставивъ теб возможность видть самоубійцу,— прервала генеральша,— Нельзя сказать, чтобы это было очень осторожно со стороны твоего мужа. Такая картина врядъ ли могла подйствовать благотворно на твои больные нервы.
— Ахъ, мама, Адальбертъ и самъ былъ очень разстроенъ,— возразила графиня,— я его еще никогда не видала въ такомъ состояніи. Онъ совершенно не владлъ собою. И я вполн понимаю мужа. Вдь онъ былъ невольной причиной, заставившей несчастнаго Бранда наложитъ на себя руки.
— Твой мужъ лишь исполнилъ свою обязанность, — ршительнымъ тономъ заявила генеральша,— а мошенникъ потерплъ заслуженное наказаніе. Онъ по крайней мр избавилъ себя отъ позора, который навлекъ своимъ поведеніемъ.
— Но онъ оставилъ семью,— замтила графиня,— жену и ребенка нсколькихъ мсяцевъ, кажется, двочку.
— Конечно это очень грустно для нихъ, но во всякомъ случа лучше, чмъ сознавать, что мужъ или отецъ сидитъ въ тюрьм за мошенничество. Не принимай такъ близко къ сердцу этого случая, Оттилія, увряю тебя, что онъ далеко не единственный, очень часто растрата чужихъ денегъ ведетъ къ самоубійству. Если у человка имется хоть малйшій характеръ, онъ всегда предпочтетъ смерть позору, разъ его преступленіе перестало быть тайной.
Графиня глубоко вздохнула. Она не умла такъ здраво смотрть на вещи, какъ ея матъ, и не могла забыть страшную драму, разыгравшуюся почти на ея глазахъ.
— Гд же Адальбертъ?— спросила вдругъ генеральша.
— Я его не видла. Онъ присутствуетъ при опечатаніи бумагъ покойнаго вмст со слдственными властями.
— А Германъ? Почему онъ сегодня не встртилъ меня, какъ длаетъ обыкновенно?
Прежде чмъ графиня успла отвтить, складки портьеры зашевелились и у дверей показался мальчикъ лтъ восьми. Maленькаго графа Арнау нельзя было назвать красивымъ ребенкомъ, онъ мало походилъ на матъ, но своимъ крпкимъ тлосложеніемъ, острыми свтлыми глазами и высокимъ умнымъ лбомъ очень напоминалъ свою бабушку. Мальчикъ былъ блденъ и необычайно серьезенъ. Онъ не бросился по обыкновенію стремглавъ къ генеральш, а медленно прошелъ по комнат и молча, подойдя къ бабушк, обнялъ ее.
— Какъ, Германъ, ты былъ въ сосдней комнат и не показывался до сихъ поръ?— удивленно спросила генеральша..— Что это означаетъ? Съ какого это времени ты прячешься за занавсы и подслушиваешь чужіе разговоры?
Замчаніе, сдланное бабушкой, произвело необыкновенное впечатлніе на мальчика. Онъ вздрогнулъ при послднемъ вопрос, и яркая краска залила его блдное личико. Онъ посмотрлъ на генеральшу такими встревоженными глазами, что та невольно смягчилась.
— Что съ тобою сегодня, дитя мое?— воскликнула она.— Ты какъ будто боишься чего-то?
— Онъ, бдный, тоже испугался,— отвтила за сына графиня.— Онъ вдругъ очутился въ кабинет рядомъ со мною и тоже видлъ эту ужасную картину. Ты врно услышалъ выстрлъ изъ своей комнаты, Германъ, и поспшилъ пойти вслдъ за мною въ папинъ кабинетъ, не правда ли?
Мальчикъ ничего не отвтилъ. Онъ спряталъ лицо на плечо бабушки, и генеральша чувствовала, какъ все его маленькое тло дрожитъ въ ея объятьяхъ. Бабушк не понравилась чрезмрная чувствительность внука. Она приподняла его голову и строго сказала:
— Вотъ ужъ этого я не ожидала отъ тебя, Германъ! Вполн естественно, что твоя слабая больная мама такъ сильно разстроена этой печальной исторіей, но я не понимаю, какъ можешь ты, крпкій, здоровый мальчикъ, будущій мужчина, дрожать отъ того, что услышалъ выстрлъ и увидлъ трупъ! Я никакъ не ожидала, что ты — такой слабый трусишка!
Упрекъ генеральши повидимому сильно задлъ самолюбіе мальчика.. Въ его глазахъ исчезло выраженіе испуга, онъ гордо поднялъ голову и собрался возразить бабушк, но, взглянувъ на мать, вдругъ остановился. Губы его маленькаго рта крпко сжались, какъ бы показывая, что не вымолвитъ ни одного слова, на лиц появилось ршительное, замкнутое выраженіе, сдлавшее Германа еще боле похожимъ на генеральшу, онъ снова опустилъ голову и ршилъ молча слушать выговоръ.
Бабушка неодобрительно посмотрла на внука, она собиралась выразить дальнйшее удивленіе по поводу загадочнаго поведенія мальчика, но вошедшій лакей доложилъ о приход доктора. Графиня, стараясь казаться предъ матерью совершенно здоровой, со спокойнымъ, добрымъ видомъ поднялась со своего мста и вышла въ сосднюю комнату. Визитъ доктора продолжался не боле десяти минутъ, посл чего молодая женщина снова вернулась въ гостиную.
Генеральша сидла на томъ же диван и низко склонила голову къ Герману, который стоялъ на колнахъ возл нея, охвативъ руками ея шею. При вход графини бабушка и внукъ вздрогнули. Генеральша прикрыла рукою ротъ мальчика и, поднявъ голову, медленно повернулась въ сторону дочери.
— Ради Бога, мама, что съ тобою?— испуганно спросила Оттилія.
Лицо генеральши было смертельно блдно, она хотла успокоитъ дочь, но дрожащія губы но могли вымолвитъ ни слова, вмсто всякаго отвта она молча махнула рукой.
Графиня подошла къ звонку и тревожно проговорила:
— Я сейчасъ позову горничную, она…
— Не надо, не надо никого,— остановила генеральша свою дочь, съ трудомъ овладвая голосомъ,— это пройдетъ, у меня вдругъ закружилась голова, теперь мн гораздо лучше!— прибавила она все еще дрожащими губами.
Оттилія знала, какимъ крпкимъ здоровьемъ обладаетъ ея мать, поэтому внезапный припадокъ головокруженія особенно испугалъ ее.
— Можетъ быть, ты хочешь пройти въ свою комнату?— озабоченно спросила она.— Долгое путешествіе повидимому утомило тебя. Останься здсь, Германъ, ты видишь, что бабушка больна.
Генеральша какимъ-то судорожнымъ движеніемъ прижала мальчика къ себ и быстро проговорила:
— Нтъ, нтъ, Германъ пойдетъ со мною. Я хочу, чтобы онъ не оставлялъ меня. Успокойся, Оттилія!.. увряю тебя, мое головокруженіе уже прошло. Во всякомъ случа ты сама больше нуждаешъся въ отдых, чмъ я. Германъ своей болтовней утомитъ тебя.
Заявленіе матери было такъ ршительно, что графиня не ршилась протестовать, вообще она не привыкла противорчьи, ей, и на этотъ разъ молча подчинилась, хотя и не могла отдлаться отъ какой-то смутной тревоги.
Въ теченіе этого злополучнаго дня произошло много загадочнаго, непонятнаго для молодой графини. Генеральша, ссылаясь на нездоровье, не вышла къ обду, но наотрзъ отказалась принять врача. Сейчасъ же посл обда она пригласила къ себ зятя на нсколько минутъ. Графъ, очень разстроенный всмъ происшедшимъ въ этотъ день, съ видимымъ неудовольствіемъ отнесся къ приглашенію тещи, но тмъ не мене пошелъ къ ней и, къ величайшему удивленію Оттиліи, просидлъ тамъ боле, часа. Онъ не сообщилъ жен, ни слова изъ происходившей между ними бесды, графиня видла лишь, что не только двери изъ комнаты матери были заперты на ключъ, но даже и двери прилегающаго къ ней будуара. Результатомъ этого таинственнаго разговора было то, что генеральша объявила дочери, что на другой же день узжаетъ къ себ домой и беретъ съ собою внука, котораго ни на шагъ не отпускала отъ себя.
— Теб нужно хорошенько отдохнуть отъ пережитыхъ волненій,— сказала она Оттиліи,— а Германъ — слишкомъ живой ребенокъ и будетъ утомлять тебя.
Графъ всецло присоединился къ мннію своей тещи, но молодая женщина горячо протестовала противъ этого. Мать и мужъ хотли отнять у нея единственнаго горячо любимаго сына, служившаго для нея утшеніемъ въ тяжелые дни болзни. Однако на этотъ разъ и генеральша, и графъ, обыкновенно старавшіеся ничмъ не огорчатъ больной, оказались неуступчивыми и съ непонятной для Оттиліи жестокостью не обращали вниманія на ея просьбу оставить Германа дома. Въ конц концовъ графин пришлось подчиниться ихъ желанію.
На слдующее утро дорожная карета стояла у подъзда. Оттилія никакъ не могла разстаться съ мальчикомъ. Заливаясь слезами, она душила его въ своихъ объятьяхъ, но Германъ проявлялъ необычайное присутствіе духа. Онъ съ трудомъ подавлялъ рыданія, отъ котораго по временамъ судорожно вздрагивало его тло, но не проронилъ ни одной слезы, онъ молча отвчалъ на ласки матери, стараясь не выдавать внутренняго волненія, только его лицо поражало своей блдностью. Наконецъ графъ почти насильно вырвалъ сына изъ рукъ жены. Онъ отвелъ мальчика къ бабушк и наклонился къ нему, чтобы поцловать его на прощанье. Германъ съ ужасомъ отшатнулся отъ отца. Въ этомъ движеніи было столько непріязненнаго чувства къ графу, что тотъ не могъ не замтить того отвращенія, которое онъ внушалъ своему сыну. Густая краска залила лицо Адальберта, не говоря ни слова, онъ схватилъ об руки сына и подъ видомъ ласки насильно притянулъ его къ себ. Германъ не сопротивлялся, онъ чувствовалъ сильную боль въ рукахъ отъ сердитаго пожатія графа, но ни однимъ звукомъ не выразилъ своего страданія. Онъ крпко стиснулъ зубы и съ выраженіемъ такой глубокой ненависти взглянулъ на отца, что тотъ внезапно выпустилъ руки мальчика и оттолкнулъ отъ себя, причемъ съ нескрываемой злобой посмотрлъ на Германа.
Генеральша охватила рукой плечи мальчика, какъ бы защищая его, и укоризненно воскликнула:
— Адальбертъ!
Графъ быстро отвернулся. Вся эта сцена длилась лишь нсколько секундъ и никмъ не была замчена. Графиня лежала на кушетк, горько рыдая.
— Успокойся, Оттилія, — обратился къ ней графъ съ вынужденной улыбкой,— мы передаемъ Германа въ надежныя руки: бабушка суметъ уберечь его отъ всякаго зла.
Эти слова были произнесены такимъ тономъ, что генеральша вспыхнула, какъ бы отъ внезапнаго оскорбленія.
— Да не тревожьтесь ни о чемъ, Адальбертъ,— холодно замтила рпа,— я сумю постоять за того, кого беру подъ свое покровительство.
Черезъ нсколько минутъ бабушка и Германъ сидли въ карет. Графъ, провожавшій тещу до экипажа, закрылъ дверцу кареты и отошелъ. Въ окн показалось заплаканное лицо Оттиліи, махавшей платкомъ въ вид прощальнаго привтствія. Когда карета выхала изъ ворогъ, генеральша вздохнула съ облегченіемъ и прижала къ себ Германа съ такимъ чувствомъ, точно вырвала его изъ большой опасности. Мальчикъ опустилъ голову на плечо бабушки и горько заплакалъ.
Преступленіе и самоубійство казначея взволновали весь маленькій городокъ, тмъ боле что вс, знавшіе Бранда, никакъ не могли допустить, что онъ способенъ на такую вещь. Кого угодно можно было скоре заподозрить, чмъ педантично аккуратнаго, необыкновенно добросовстнаго казначея. Его требовательность къ себ и своимъ сослуживцамъ была такъ велика, что у него явились враги среди его подчиненныхъ, тмъ не мене даже эти враги не могли не уважать его и никто изъ нихъ не поврилъ бы, что Брандъ можетъ быть мошенникомъ. Однако сомнній на этотъ счетъ не могло быть. Онъ самъ сознался графу Арнау въ своемъ преступленіи, и наконецъ его самоубійство было убдительне всякихъ словъ. Одно казалось непонятнымъ — куда двались исчезнувшія деньги? Ихъ сумма, была такъ значительна., что казначей не могъ истратить ее, не возбудивъ подозрнія среди окружающихъ. Слдствіе тоже не могло добыть ничего новаго. Графъ Арнау показалъ слдующее: казначей выдавалъ ему ежемсячно крупную сумму денегъ для нуждъ великогерцогскаго двора. Деньги доставлялись съ необыкновенной точностью, въ разъ навсегда установленные сроки. Въ послдній мсяцъ Брандъ задержалъ платежъ подъ какимъ-то благовиднымъ предлогомъ. Графъ Арнау прождалъ цлую недлю спокойно, а затмъ въ его душу закралось подозрніе, которое еще боле усилилось, когда онъ узналъ случайно, что казначей получилъ отпускъ и собирается ухать вслдствіе какихъ-то семейныхъ обстоятельствъ.
Не долго думая, графъ пригласилъ Бранда къ себ на квартиру для частнаго разговора. Убдившись въ виновности казначея, онъ пригрозилъ ему, что назначитъ немедленно тщательную ревизію кассы, чмъ и заставилъ Бранда сознаться въ своемъ преступленіи. Увидвъ, что онъ не можетъ расчитывать на снисхожденіе своего начальника, казначей досталъ изъ кармана приготовленный заране револьверъ и застрлился тутъ же на его глазахъ, въ его собственномъ кабинет.
Графъ Арнау ревностно помогалъ слдственнымъ властямъ. Онъ лично просматривалъ каждую бумагу покойнаго казначея, хотя это и не входило въ кругъ его обязанностей. Вс объясняли этотъ исключительный интересъ графа къ длу Бранда тмъ, что онъ чувствуетъ себя нсколько виноватымъ. Если бы онъ раньше потребовалъ отчета у казначея, то, можетъ быть, Брандъ не усплъ бы скрыть деньги. Однако ни усердіе графа, ни добросовстность слдствія, ни ревностные труды полиціи не привели ни къ какимъ результатамъ. Деньги исчезли безслдно — очевидно казначей препроводилъ ихъ въ надежное мсто. Самъ онъ, несомннно, собирался ухать раньше, чмъ обнаружится растрата, и съ этой цлью взялъ отпускъ. Въ его квартир стояли уже дорожные сундуки, все было готово къ отъзду, но судьба ршила иначе.
Графъ Арнау подтвердилъ присягой свои показанія, занесенныя въ протоколъ, и темъ дло и окончилось. Самоубійцу похоронили, а его вдова съ маленькой дочерью навсегда покинули тотъ городъ, гд ихъ имя было заклеймено печатью позора. Маленькое состояніе, которое Брандъ внесъ въ казначейство ввид залога, было удержано на покрытіе растраты, хотя оно равнялось лишь незначительной части исчезнувшихъ денегъ. Вся эта драма интересовала еще нкоторое время маленькую столицу герцогства, но вскор о ней позабыли.
— Пожалуйста, Евгеній, прими наконецъ какое нибудь ршеніе. Твои вчныя сомннія и колебанія доведутъ тебя до гибели.
Молодой человкъ, къ которому были обращены эти слова, медленно поднялъ голову.
— Я хотлъ бы, чтобы ты самъ очутился въ моемъ положеніи,— съ горечью отвтилъ онъ, — тогда ты видлъ бы, какъ трудно выдти изъ него.
— Я ни минуты не сталъ бы колебаться. Подумай — съ одной стороны — вся твоя будущность, а съ другой — давно остывшее юношеское увлеченіе. Неужели же изъ-за этого бывшаго увлеченія жертвовать всей своей жизнью? По-моему, это — полнйшій абсурдъ.
— Если даже мой отказъ разобьетъ сердце двушки?
— Господи, не смотри ты такъ трагически на вещи! ‘Разбитыя сердца’, ‘жертвы несчастной любви’ фигурируютъ только въ романахъ, въ жизни же ихъ нтъ. Такая простая двушка, какъ твоя невста, никоимъ образомъ не подходитъ къ типу несчастной героини романа. Она конечно поплачетъ немного, а затмъ скоро утшится и выйдетъ замужъ за какого нибудь мстнаго обывателя, съ которымъ будетъ наврно счастливе, чмъ съ тобою.
— Замолчи, Германъ, — недовольнымъ тономъ воскликнулъ Евгеній,— ты не знаешь Гертруды и потому говоришь такъ.
— Возможно,— согласился Германъ,— хотя я прекрасно представляю себ ту среду, въ которой она вращается. Мн крайне антипатично это узкое, мелкое мщанство и, если какой нибудь представитель этого мщанства стремится втянуть въ свое болото человка другого круга, я прямо ненавижу его.
Евгеній ничего не возразилъ на слова друга. Онъ вскочилъ со своего мста и, подойдя къ окну, взглянулъ на роскошную зелень парка, разстилавшагося предъ нимъ во всей своей іюньской крас. На солнц сверкали, какъ брилліанты, капли росы въ трав, которая въ такой ранній часъ не успла еще высохнуть. Лучи солнца пробрались и въ этотъ старинный полуразрушенный павильонъ, украшенный картинами и позолоченной мебелью, покрытой тяжелой матеріей съ крупными поблекшими цвтами, которая была въ мод въ давно прошедшія времена.
Стоявшій у окна Евгеній былъ высокій, стройный молодой человкъ. Черты его лица не отличались правильностью, но были такъ привлекательны, что невольно обращали на себя вниманіе каждаго. Большіе темные глаза съ мечтательнымъ выраженіемъ производили чарующее впечатлніе, а густые черные волосы, падавшіе локонами на его тонкій лобъ, придавали еще боле интереса всей его вншности.
Далеко не такъ привлекателенъ былъ товарищъ Евгенія, Германъ. Онъ былъ меньше ростомъ и шире въ плечахъ. Если бы не его прекрасный высокій лобъ и умные срые, проницательные глаза, холодно смотрвшіе изъ-подъ длинныхъ черныхъ рсницъ, его можно было бы назвалъ даже некрасивымъ. Эти холодные, строгіе глаза и ироническая улыбка на губахъ длали Германа гораздо старше его двадцати пяти лтъ. Молодой человкъ, сидя въ кресл, говорилъ очень спокойнымъ, почти равнодушнымъ тономъ съ нервно-возбужденнымъ Евгеніемъ. Несмотря на небрежныя манеры, въ осанк Германа чувствовалось высокое происхожденіе — въ каждомъ его жест, въ тон голоса ярко выражались его аристократическая кровь, привычка вращаться въ лучшихъ слояхъ общества, чего совершенно недоставало Евгенію.
Въ павильон нкоторое время царила полнйшая тишина.
— А какъ обстоятъ твои дла съ Антониной?— вдругъ нарушилъ эту тишину Германъ.
Евгеній вмсто отвта глубоко вздохнулъ и съ видомъ отчаянія махнулъ рукой.
— Ты вдь любишь мою кузину?— снова спросилъ Германъ.
— Я боготворю ее!— страстно воскликнулъ Евгеній.
— А она, кажется, очень благосклонно принимаетъ твое поклоненіе. Однако что же будетъ дальше? Неужели ты думаешь, что гордая Тони потерпитъ соперницу въ лиц какой-то мщанской двицы? Берегись, если она, рано или поздно, узнаетъ о твоемъ роман съ Гертрудой. Тогда конецъ всмъ твоимъ надеждамъ.
— Надеждамъ!— мрачно повторилъ Евгеній.— Разв я могу на что нибудь надяться? Разв графиня Арнау согласится отдать свою руку человку безъ титула, безъ состоянія, простому художнику, не имющему даже имени?
— Ну, если ты самъ этого не знаешь, то конечно и я не могу сказать теб ничего опредленнаго, — съ насмшливой улыбкой отвтилъ Германъ,— Мн только кажется, что теб хорошо извстно, каковы твои шансы у моей кузины, и теб не грозитъ опасность отказа. Во всякомъ случа ты долженъ на что нибудь ршиться. Что ты предполагаешь длать?
— Не мучь меня своими вопросами, Германъ!— съ отчаяніемъ воскликнулъ Евгеній, бросаясь въ кресло.— Ты видишь, я безпомощенъ. Укажи мн, какъ мн выбраться изъ этого лабиринта.
— Единственный выходъ лежитъ прямо предъ тобою. Будь мужчиной и дйствуй энергично, разорви цпи, сковывающія тебя! ты обязанъ сдлать это ради своей будущности, ради Антонины, иначе твоя любовь является для нея оскорбленіемъ. Когда ты освободишься отъ своихъ узъ, позжай со мною въ Италію. Это путешествіе необходимо для твоего усовершенствованія въ живописи. Если у тебя не хватитъ на путешествіе средствъ, мои деньги къ твоимъ услугамъ. Ршай скоре!
Германъ говорилъ повелительнымъ тономъ, не допускающимъ возраженій, но его слова не оказали должнаго дйствія на художника.
— Ты совершенно правъ,— съ тоской сказалъ Евгеній, сжимая руки,— все это я сознаю, но не могу принятъ предлагаемый тобою выходъ. Брани меня, называй трусомъ, длай со мною, что хочешь, но я не могу причинить горе Гертруд, не могу допустить, чтобы она страдала по моей милости.
Германъ съ видомъ нетерпнія вскочилъ съ. кресла и, оттолкнувъ его ногой, воскликнулъ:
— Хорошо же! если ты самъ не въ состояніи дйствовать, то я беру это дло на себя. Кстати и Антонина идетъ какъ разъ въ павильонъ.
— Что ты хочешь длать?— испуганно воскликнулъ Евгеній.
— Разршить задачу, которая теб не по силамъ! Здравствуй, милая Тони, какъ ты себя чувствуешь?
Евгеній хотлъ проситъ друга отказаться отъ задуманнаго плана, который онъ почти предугадывалъ, но было уже поздно: на порог стояла молодая графиня Арнау.
При первомъ взгляд на Антонину, легко было понятъ, что ею можно было увлечься до безумія. Въ ея тонкой, стройной фигур была какая-то поэтическая прелесть. На блдно-матовомъ лиц горли, точно звзды, темные блестящіе глаза. Черные локоны, причесанные искусной рукой, живописно спускались на воротникъ благо вышитаго платья. Въ граціозныхъ манерахъ графини сквозило нчто такое, что ясно указывало, въ какой степени она сознаетъ и свою красоту, и то положеніе, какое занимаетъ въ свт.
Молодая двушка дружески протянула руку кузену и съ улыбкой наклонила голову въ отвтъ на поклонъ Евгенія.
— Я думала, что первая выйду сегодня въ паркъ,— сказала она,— а оказывается, что вы предупредили меня и по-видимому совщаетесь здсь, въ павильон, о чемъ-то очень важномъ.
— Да, совщаемся о важномъ, но безрезультатно, — отвтилъ Германъ, пожимая плечами,— Я бьюсь цлый часъ, убждая Евгенія хать съ мною въ Италію, но все напрасно.
— Какъ, господинъ Рейнертъ, вы не ршаетесь хать?— спросила Тони, взглянувъ съ упрекомъ на художника.— Я думала, что ваша поздка въ Италію — дло ршенное и что я встрчусь съ вами и Германомъ зимою въ Рим.
Евгеній молча посмотрлъ на друга полуумоляющимъ, полупредостерегающимъ взглядомъ, но тотъ повидимому не замтилъ этого, такъ какъ спокойно возразилъ своей кузин:
— Ты ошибаешься, Тони: у Евгенія теперь другой планъ, онъ отказывается отъ путешествія въ Италію потому, что предпочитаетъ обзавестись собственнымъ домашнимъ очагомъ. Его невста…
— Германъ!— грозно прервалъ Евгеній рчь своего друга.
— Его невста, скромная мстная обывательница, ждетъ его прізда, чтобы отправиться съ нимъ подъ внецъ.
Послднія слова ошеломляющимъ образомъ подйствовали на графиню. Въ первый моментъ ея лицо смертельно поблднло и она оперлась на спинку кресла, чтобы не упасть, но въ слдующее мгновеніе густая краска залила ея щеки и глаза гнвно сверкнули. Она бросила на молчаливо стоявшаго Евгенія уничтожающій взглядъ, а затмъ отвернулась къ окну, чтобы избжать наблюдательныхъ глазъ своего кузена.
Германъ видлъ, что онъ здсь лишній, такъ какъ объясненіе между влюбленными не могло произойти въ его присутствіи. Кузина въ достаточной степени выдала себя, и Германъ былъ доволенъ результатомъ своихъ словъ. Взявъ со стола шляпу, онъ объявилъ, что забылъ отдать какое-то необходимое приказаніе своему слуг и сейчасъ вернется.
Герману не нужно было придумывать никакого предлога, такъ какъ ни Антонина, ни Евгеній не слышали того, что онъ сказалъ. Оба были настолько погружены въ свои мысли, что даже не замтили, какъ онъ вышелъ.
Нкоторое время въ павильон царило гробовое молчаніе. Молодая двушка старалась овладть собою, а Евгеній не находилъ словъ для неизбжнаго объясненія. Онъ негодовалъ въ душ на Германа, поставившаго его въ такое неловкое, унизительное положеніе.
— Я очень жалю, господинъ Рейнертъ, что только теперь узнала отъ своего кузена о вашей помолвк,— первая заговорила Антонина.— Мн слдовало давно поздравить васъ и пожелать вамъ счастья.
Ледяной взглядъ и холодный тонъ молодой двушки вывели Евгенія изъ неподвижнаго состоянія, въ которомъ онъ находился до тхъ поръ. Онъ приблизился къ Антонин и умоляющимъ голосомъ произнесъ:
— Ради Бога, Тони, не говорите со мною такимъ тономъ!
Молодая двушка отшатнулась отъ него съ надменно-презрительнымъ видомъ.
— Вы, кажется, забываете, милостивый государь, что предъ вами графиня Арнау,— строго оказала она.
Ничего боле оскорбительнаго нельзя было придумать. Евгеній поблднлъ, чувство собственнаго достоинства проснулось въ немъ и придало ему мужество. Онъ отступилъ на нсколько шаговъ, глубоко поклонился и проговорилъ:
— Простите, ваше сіятельство. Вы въ первый разъ напомнили мн, что насъ раздляетъ пропасть, и даю вамъ слово, что больше вамъ не придется возвращаться къ этому предмету.
Онъ вторично поклонился и направился къ двери.
Антонина съ разстроеннымъ видомъ слдила за нимъ, она чувствовала, что зашла слишкомъ далеко. Раскаяніе такъ же быстро овладло ею теперь, какъ раньше гнвъ, и она невольно воскликнула:
— Рейнертъ!
— Что прикажете, ваше сіятельство?— холодно спросилъ Евгеній.
Гордость и самообладаніе покинули влюбленную двушку. Привыкнувъ подчиняться лишь настроенію минуты, Антонина опустилась на кушетку и горько заплакала.
Услышавъ этотъ плачъ, Евгеній бросился къ любимой двушк.
— Вы плачете, графиня? Можно мн говорить съ вами откровенно, Тони? Неужели вы осудите меня, не выслушавъ даже моего оправданія?— умоляющимъ тономъ опросилъ онъ.
Молодая двушка молча взглянула на художника, въ ея сердц боролись два чувства къ нему: гнвъ и любовь. Евгеній ясно сознавалъ, что долженъ во что бы то ни стало оправдаться, и поспшилъ сдлать это.
— Да, я связанъ общаніемъ, — взволнованно проговорилъ онъ,— и оно заставляетъ меня проклинать тотъ моментъ, когда я далъ его. Въ прошломъ году я здилъ къ себ на родину и встртился тамъ съ подругой своего дтства, съ которой когда-то игралъ вмст. Она была сирота, почти ребенокъ. Мн показалось, что я люблю ее, я сдлалъ ей предложеніе, получилъ согласіе и общалъ быть ей врнымъ на вою жизнь. Все это было сдлано слишкомъ поспшно. Я сейчасъ же почувствовалъ, что у меня нтъ настоящей любви, къ моей невст, но терпливо несъ свои узы и вроятно такъ же несъ бы ихъ и дальше, если бы ты не встртилась на моемъ пути. Я пріхалъ сюда, Тони, увидлъ тебя — и съ этого момента у меня началась сильнйшая борьба между чувствомъ долга и безумной страстью къ теб. Чтобы исполнитъ свой долгъ, я долженъ уйти отъ тебя и никогда не слышать даже твоего имени. Я знаю, что бракъ съ нелюбимой двушкой погубитъ мой талантъ, всю мою будущность, но это не важно! Къ чему мн талантъ, къ чему искусство, къ чему сама жизнь, если я долженъ отказаться отъ тебя?
Евгеній говорилъ съ все возрастающей страстью.
Антонина перестала плакать. Гнвъ смнился жалостью, а затмъ вс чувства стушевались предъ страхомъ потерять любимаго человка. Графиня Арнау никогда не уступала другимъ того, что желала сама имть.
— Отказаться отъ меня!— тихо повторила она, опуская глаза,— Зачмъ?
— Ты еще спрашиваешь ‘зачмъ’?— съ горькой улыбкой проговорилъ Евгеній.— Разв я смю надяться на твою любовь? Я бденъ — ты знаешь, что у меня нтъ ничего, крем моего искусства, а ты занимаешь такое высокое, блестящее положеніе въ свт…
— Ты забываешь, что я свободна, Евгеній, совершенно свободна въ своемъ выбор!— тихо прервала Антонина рчь молодого человка.
— Тони,— не помня себя отъ радости, воскликнулъ художникъ и въ страстномъ порыв упалъ къ ногамъ графини.— Тони, дай мн надежду, дай мн увренность, что я могу современемъ назвать тебя своей женой, что ты выйдешь за меня, несмотря на твое имя, на твою семью, и я разорву свои цпи, чего бы мн это ни стоило. Я разрушу вс преграды и завоюю свое счастье хотя бы силой.
Антонина склонилась къ лицу стоявшаго предъ нею на колнахъ художника. Ея глаза сіяли любовью — она была чудно хороша въ эту минуту.
— Я не боюсь никакихъ преградъ, Евгеній, — отвтила она,— ихъ не можетъ быть на моемъ пути. Я знаю, что значитъ бракъ по принужденію, блестящее положеніе и деньги не даютъ счастья. Мн нужна только искренняя, безкорыстная любовь. Освободись отъ своихъ узъ, иди туда, куда зоветъ тебя твой талантъ, а когда появится въ свтъ твое первое произведеніе — приходи ко мн, и я съ гордостью назовусь твоей женой.
Утренняя прохлада исчезла. Іюньское полуденное солнце накаливало дома и улицы небольшого села, находившагося въ получасовомъ разстояніи отъ замка, въ которомъ гостили графъ Германъ Арнау и Евгеній Рейнертъ. Только что мимо села прохалъ почтовый дилижансъ, изъ него у почтовой станціи вышли два пассажира: пожилой господинъ и молоденькая двушка. Обоимъ стало душно въ низкой, тсной комнат почтовой станціи, и они вышли на воздухъ. Старикъ слъ на скамью въ садик, а его спутница стояла на крыльц и задумчивыми глазами смотрла вокругъ.
Все село точно вымерло, крестьяне были заняты полевыми работами, и дома остались лишь дти, которыя теперь столпились посредин широкой деревенской улицы, занимаясь какой-то игрой. Вдругъ издали донесся стукъ хавшаго экипажа, и изъ-за лса показалась элегантная коляска. Кучеръ сидлъ сзади своего барина, который самъ правилъ молодыми, горячими лошадьми. Онъ видлъ дтей и былъ увренъ, что и дти видятъ его и что они во-время успютъ уйти. Такъ это было и въ дйствительности. Замтивъ приближавшійся экипажъ, вся толпа разбжалась въ разныя стороны, за исключеніемъ двухлтняго мальчугана, стоявшаго посреди улицы и беззаботно смотрвшаго на лошадей. Услышавъ испуганные крики дтей, звавшихъ его, малютка хотлъ побжать, но споткнулся и упалъ. Сидящіе въ экипаж только теперь замтили ребенка, графъ Арнау, самъ правившій лошадьми, натянулъ вожжи, чтобы моментально остановить лошадей, но он не могли сразу прекратить быстрый бгъ и сдлали еще нсколько шаговъ впередъ но инерціи. Казалось, что мальчикъ неизбжно попадетъ подъ колеса экипажа. Вдругъ молодая двушка, стоявшая на крыльц, подбжала къ ребенку и, съ быстротой молніи схвативъ его, отбросила въ сторону. Въ ту же минуту копыта лошадей застучали по тому мсту, гд только что лежалъ мальчикъ. Ребенокъ инстинктивно чувствовалъ грозящую ему гибель и не могъ даже вскрикнуть отъ страха, зато теперь, находясь въ безопасности, онъ далъ волю своимъ чувствамъ и началъ громко плакать.
Германъ отдалъ кучеру вожжи, быстро соскочилъ съ козелъ и подошелъ къ молодой двушк.
— Надюсь, вы не пострадали?— озабоченно спросилъ онъ.
— Я нтъ, но дитя…
Не слушая дальше, Германъ взялъ ребенка изъ рукъ молодой двушки, осмотрлъ и ощупалъ его со всхъ сторонъ, причемъ убдился, что мальчикъ невредимъ.
— Онъ ничуть не пострадалъ, только испугался,— спокойно проговорилъ графъ.— Перестань плакатъ, будь доволенъ, крикунъ, что счастливо отдлался.
Германъ поставилъ на траву мальчика, который не смлъ кричать посл строгаго приказа чужого господина и лишь робко смотрлъ на него большими, полными слезъ глазами.
— Вы выказали очень много мужества, сударыня,— вжливо обратился Арнау къ молодой двушк,— я никакъ не могъ остановить лошадей, и безъ васъ мальчуганъ наврно былъ бы раздавленъ.
Говоря это, Германъ окинулъ бглымъ взглядомъ незнакомку. Она была еще очень молода — ей нельзя было дать боле шестнадцати или семнадцати лтъ. Скромное платье не скрывало стройности ея нжной, гибкой фигурки. Круглая соломенная шляпа свалилась отъ быстраго движенія на спину, и горячіе лучи солнца обливали прелестное личико двушки и ея золотистые волосы, заплетенные въ толстыя косы. Незнакомку нельзя было назвать красавицей, по крайней мр въ данное время, такъ какъ черты ея лица еще носили отпечатокъ дтской припухлости, еще не вполн опредлились. Безусловно были прекрасны лишь большіе, глубокіе синіе глаза съ какимъ-то загадочнымъ выраженіемъ. Они смотрли слишкомъ серьезно для шестнадцатилтняго возраста, въ нихъ залегла грусть многострадавшаго существа, что совершенно не соотвтствовало ея дтскимъ чертамъ.
— Кажется, человческая жизнь не представляетъ для васъ большой цнности,— оказала она,— вы очень легко относитесь къ тому, что произошло!
Графъ Арнау очень удивленно выслушалъ эту нотацію и посмотрлъ на юную гувернантку долгимъ вопросительнымъ взглядомъ.
— Почему вы это думаете?— возразилъ онъ,— Вдь мальчишка цлъ и невредимъ, онъ кричитъ лишь для собственнаго удовольствія.
— Еще минута — и онъ былъ бы раздавленъ лошадьми.
— ‘Былъ бы’,— съ легкой насмшкой повторилъ Германъ.— Мало ли, что могло бы быть! Каждый день бываютъ несчастные случаи, нельзя же казниться изъ-за того, что могло бы быть и чего къ счастью нтъ. Вашъ храбрый поступокъ избавилъ меня отъ большой отвтственности, я вамъ очень благодаренъ и глубоко сожалю, что испугалъ васъ.
— Я не испугалась!— холодно отвтила молодая двушка, такъ какъ ей не нравилось отношеніе этого господина къ только что происшедшему случаю.
Опустившись на колна, она начала вытирать платкомъ грязь съ лица и ручекъ ребенка.
Германъ молча слдилъ взглядомъ за движеніями незнакомки. До сихъ поръ онъ былъ увренъ, что вс женщины, за исключеніемъ его энергичной бабушки, характеромъ походившей. на мужчину, при малйшей опасности падаютъ въ обморокъ или плачутъ отъ страха, а между тмъ эта молоденькая двушка, сама почти ребенокъ, сохранила полное присутствіе духа. ‘Я не испугалась’,— сказала она, и это была не фраза. Ея лицо не поблднло, руки нисколько не дрожали, она ловко и ласково длала свое дло, не теряя спокойствія.
Дверь одного изъ домиковъ вдругъ широко распахнулась, и изъ нея вышла бдно и довольно неряшливо одтая работница. Ея волосы были растрепаны, а тупое лицо лишено всякаго, выраженія, она подбжала къ мальчику и схватила его на руки. Германъ догадался, что это — мать ребенка.
— Вашъ мальчикъ чуть не попалъ подъ колеса моего экипажа,— сказалъ онъ, доставая изъ кармана кошелекъ,— на будущее время смотрите за нимъ лучше, а вотъ это возьмите за то, что я напугалъ его, да вроятно и васъ.
При вид блестящей монеты плоскія черты лица женщины оживились. Она низко поклонилась и униженно начала благодарить ‘сіятельнаго графа’ за его щедрость.
Молодая двушка поднялась съ колнъ и медленно переводила свой взглядъ отъ матери къ ребенку и къ блестящему талеру, который лежалъ на ладони работницы. Затмъ она молча повернулась и пошла къ почтовой станціи.
Германъ быстро догналъ ее.
— Какъ видите, несчастье оказалось легко поправимымъ,— сказалъ онъ.— Я увренъ, что мать мальчишки благословляетъ этотъ печальный случай: вдь онъ далъ ей сразу цлый недльный заработокъ.
Въ тон графа слышалась не то насмшка, не то оправданіе въ своемъ поступк.
— Я никакъ не ожидала,— холодно возразила молодая двушка,— что у матери можетъ быть такъ мало собственнаго достоинства. Неужели такой цной можно заплатитъ за безпокойство о сын?
— Собственное достоинство!— насмшливо повторилъ Германъ.— Разв оно можетъ быть у простой поденщицы? Вы повидимому живете въ город и не имете представленія о чувствахъ простыхъ, невжественныхъ крестьянъ.
— Можно и въ город познакомиться съ простымъ бднымъ людомъ, тому конечно, кто не отдленъ отъ него такой непроходимой пропастью, какъ вы, графъ.
Германъ закусилъ губы.
— Ну, я думаю, что образованіе, которое вы получили, тоже отдляетъ васъ отъ народа такой же ‘непроходимой пропастью’, — сухо возразилъ онъ.— Неужели вы искренне чувствуете симпатію къ этимъ неразвитымъ, тупымъ людямъ?
— Я чувствую симпатію ко всмъ несчастнымъ и угнетеннымъ.
— Неужели?— насмшливо спросилъ графъ.
Они подошли къ почтовой станціи. Молодая двушка слегка поклонилась и взялась за ручку двери, но Германъ предупредительно открылъ ее, пропустилъ свою спутницу впередъ и послдовалъ самъ за нею.
Молодая двушка остановилась и съ удивленіемъ взглянула на графа. Она повидимому не имла ни малйшаго желанія продолжатъ съ нимъ разговоръ, но Германъ не обратилъ на это вниманія.
— Неужели вы чувствуете симпатію къ угнетеннымъ!— нсколько раздраженно переспросилъ онъ.— Кажется, вы причисляете и меня къ числу угнетателей? Надюсь, вы все-таки не думаете, что я видлъ на дорог ребенка и умышленно нахалъ на него.
— Этого я не думаю, но вы не могли не замтить цлой толпы ребятишекъ, почему вы не свернули?
— По-вашему, я долженъ былъ уступить дорогу крестьянскимъ дтямъ?— съ такимъ неподдльнымъ изумленіемъ воскликнулъ Арнау, что ясно было, что онъ не допускаетъ даже возможности подобнаго случая.
Молодая двушка только собралась было рзко отвтить графу, какъ вдругъ остановилась и начала прислушиваться. Въ сняхъ послышались чьи-то голоса. Незнакомка съ радостнымъ восклицаніемъ подняла руки и повернулась къ дверямъ, но вдругъ, вспомнивъ о присутствіи графа, смутилась и опустила руки. Германъ посмотрлъ въ ту же сторону, Дверь быстро открылась, и въ комнату вошелъ Евгеній Рейнертъ.
— Гертруда, какими судьбами ты здсь?— воскликнулъ онъ.
Молодая двушка, сіяя радостной улыбкой, протянула ему об руки и прошептала, что въ комнат находится посторонній.
Евгеній обернулся и увидлъ пріятеля. Онъ невольно вздрогнулъ и смущенно пробормоталъ:
— Ахъ, это — ты, Германъ!
Нсколько минутъ длилось тягостное молчаніе. Гертруда съ недоумвающимъ видомъ смотрла на Евгенія, который поблднлъ и сконфуженно держалъ ея руку въ своей. Графъ облокотился на спинку кресла и, сложивъ руки на груди, не опускалъ взора съ молодой пары.
— Прости, Гертруда,— наконецъ проговорилъ Евгеній сдавленнымъ голосомъ,— я думалъ найти тебя одну. Ты знакома…
— Нтъ, нтъ,— быстро перебила Гертруда, — я случайно встртилась съ этимъ господиномъ.
Съ видимымъ усиліемъ надъ собою Евгеній взялъ за руку молодую двушку и подвелъ ее къ своему другу.
— Моя… моя невста, Германъ, — смущенно проговорилъ онъ.— Гертруда, это — мой ближайшій, лучшій другъ, графъ Арнау.
Гертруда собиралась такъ же холодно-вжливо отвтить на поклонъ Германа, какъ это сдлалъ онъ, но, услышавъ его фамилію, вздрогнула. Смертельная блдность внезапно покрыла ея недавно сіявшее радостью лицо. Ея широко открытые глаза съ такимъ неподвижнымъ ужасомъ смотрли на графа, что Евгеній испугался, не понимая, въ чемъ дло.
— Что съ тобою, Гертруда?— озабоченно спросилъ онъ.
— Ничего, ничего!— отвтила она, стараясь овладть собою, но ея взглядъ выражалъ все тотъ же ужасъ и она невольно пятилась назадъ, увлекая за собою Евгенія.
— Не хочу мшать твоему первому свиданію съ невстой,— проговорилъ вдругъ Германъ, длая насмшливое удареніе на послднемъ слов.— Я узжаю домой, въ замокъ. До свиданья.
Онъ слегка поклонился и вышелъ изъ комнаты.
Такъ вотъ кто была эта особа — Гертруда Вальтеръ, невста Евгенія, ‘маленькая мщаночка’! Да, конечно, она была совершенно не такой, какой онъ себ представлялъ ее. Какой контрастъ между ея дтскимъ личикомъ и вовсе не дтскими отвтами. Герману было досадно, что эта ‘мщаночка’ импонируетъ ему.
‘Какой у нея странный взглядъ!— думалъ графъ, направляясь къ своему экипажу.— Въ немъ ясно выражалась ненависть ко мн, не страхъ, не смущеніе, а именно ненависть. Еще ни одна женщина не смотрла, на меня съ такой ненавистью. Впрочемъ что эта Гертруда можетъ имть противъ меня? Ахъ, вотъ вроятно въ чемъ дло. Евгеній несомннно написалъ ей, что я всми силами возстаю противъ ихъ брака, и фрейлейнъ Вальтеръ видитъ во мн врага, желающаго помшать ея счастью. Теперь все ясно!’.
Съ презрительной улыбкой на губахъ и въ самомъ мрачномъ настроеніи духа Германъ слъ въ коляску и взялъ въ руки вожжи. Онъ погналъ лошадей во всю прыть. На самомъ краю села стояли посреди улицы дв крестьянки и оживленію бесдовали между собою. Завидвъ приближающійся господскій экипажъ, он посторонились, чтобы уступить ему дорогу, но, къ ихъ величайшему удивленію, графъ самъ повернулъ нсколько въ сторону и прохалъ мимо нихъ на значительномъ разстояніи, чтобы не потревожитъ ихъ.
Наступалъ вечеръ, но жара не спадала и воздухъ былъ душенъ. На запад поблескивала молнія, близилась гроза, крестьяне торопились закончить полевыя работы, чтобы заблаговременно добраться домой. По тропинк густого лса, ведшей къ замку, шла Гертруда. Блескъ молніи не достигалъ еще до чащи лса, и молодая двушка не подозрвала, что собирается гроза. Ея лицо было еще боле озабочено и серьезно, чмъ утромъ. Она думала о Евгеніи, который показался ей какимъ-то другимъ, не такимъ, какъ раньше. Онъ не могъ побороть свое смущеніе и безпокойство. Сказавъ, что ему необходимо бытъ въ замк, онъ вскор простился со своей невстой, и такимъ образомъ ихъ свиданіе длилось не боле четверти часа. Гертруда была удивлена поведеніемъ жениха, но и тни сомннія не было въ ея душ. Она вполн удовлетворилась объясненіемъ Евгенія, сославшагося на какія-то дловыя непріятности. Молодая двушка съ нетерпніемъ ожидала вечера, она условилась съ женихомъ встртиться въ лсу, и онъ долженъ былъ разсказать ей все, что огорчало его. Гертруд хотлось раздлить съ нимъ вс непріятности, утшить его, ободрить,— словомъ сдлать все, что было въ ея силахъ, лишь бы Евгенію было легче.
Сейчасъ онъ долженъ былъ придти, молодая двушка прошла какъ разъ половину пути между селомъ и замкомъ. Дальше она не ршалась продолжать свой путь, такъ какъ отсюда сквозь проску виднлся уже замокъ, гд жилъ Евгеній, приглашенный сюда для исполненія какого-то художественнаго заказа. Гертруда сла на стволъ срубленнаго дерева и опустила руки на колна. Въ этой поз она имла совсмъ видъ двочки, ея темно-синіе глаза ясно и доврчиво смотрли вдоль дорожки, по которой долженъ былъ пройти Евгеній. Вдругъ по лицу молодой двушки пробжала тнь, она увидла крышу замка, блвшую сквозь зелень сосенъ, и на нее точно нахлынуло какое-то непріятное воспоминаніе. Она поспшно провела рукой по лбу, какъ бы прогоняя назойливую мысль, нарушающую ея покой.
Вдали послышались чьи-то шаги. Гертруда быстро вскочила и хотла побжать навстрчу Евгенію, но вдругъ остановилась: ея женихъ былъ не одинъ.
Молодая двушка не знала, идти ли ей впередъ, или ждать здсь, но отчетливый, увренный голосъ, достигшій ея ушей, положилъ конецъ ея колебанію. Лицо Гертруды поблднло: Евгеній былъ опятъ въ обществ ‘его’. Нтъ, нтъ, видть графа она ни за что не хотла, ни теперь, ни когда либо въ жизни. Недолго думая, она спряталась за густой кустарникъ.
— Я весь день не могъ найти ни одной минуты, чтобы повидаться съ тобой наедин,— произнесъ въ это время Евгеній,— ты, кажется, умышленно избгалъ меня, а Тони не отпускала ни на шагъ. Ты долженъ теперь выслушать меня, Германъ, мн нужны твой совтъ и содйствіе.
— Къ чему?— холодно спросилъ Германъ.
Молодые люди подошли къ кустарнику, за которымъ спряталась Гертруда, и остановились…
Евгеній былъ нсколько смущенъ этимъ холоднымъ тономъ.
— Какъ къ чему?— удивленно произнесъ онъ.— Ты вдь знаешь, что Гертруда здсь и что ея присутствіе ставитъ меня съ ужасное положеніе.
— Прежде всего сообщи мн пожалуйста, какимъ образомъ твоя бывшая невста очутилась здсь?
— По самому несчастному для меня стеченію обстоятельствъ. Ея опекунъ пожелалъ навститъ своихъ родственниковъ, живущихъ въ Л., и взялъ Гертруду съ собою. Они должны были прозжать черезъ наше село, Гертруда конечно знала о томъ, что я здсь, и упросила своего дядю остановиться на день въ сел, въ гостиниц, при почтовой станціи, чтобы сдлать мн сюрпризъ. Я думалъ, что провалюсь сквозь землю, когда ко мн явился отъ нея посланный съ извстіемъ, что она здсь.
— Вотъ оно что!.. Дйствительно непріятный случай,— съ холодной насмшкой согласился Германъ.— Что же. ты думаешь длать дальше?
— Самъ не знаю!— съ отчаяніемъ воскликнулъ Евгеній, — Я провелъ съ нею лишь нсколько минутъ, сказалъ, что мн необходимо быть въ замк, и объяснилъ ей свою озабоченность, которой она не могла, не замтитъ, дловыми непріятностями, однако не могу же я этимъ ограничиться! Мы условились встртиться сегодня вечеромъ, она начнетъ меня разспрашивать объ этихъ непріятностяхъ, говоритъ о нашемъ будущемъ. Что я отвчу ей? Посовтуй мн, Германъ, какъ мн поступить?
Графъ слъ на тотъ же стволъ дерева, на которомъ сидла Гертруда, спиной къ кустарнику.
— Я могу посовтовать теб лишь то, что для тебя всего трудне,— все тмъ же холоднымъ тономъ отвтилъ онъ, — то есть сказать вою правду своей бывшей невст.
— Невозможно!.. этого я не могу,— возбужденно повторялъ Евгеній,— я не могу сказать ей прямо въ глаза всю правду.
— Ты, кажется, очень боишься ея глазъ? Однако какъ же ты думаешь поступить въ такомъ случа?
— Я хотлъ… я хотлъ пока скрытъ отъ нея истину,— нершительно отвтилъ Евгеній, опустивъ глаза.— Она сегодня вечеромъ удетъ, а черезъ недлю мы отправимся съ тобой въ Италію. Оттуда я буду писать ей и постепенно подготовлять…
— Постепенно подготовлять!— иронически повторилъ Германъ,— Ну, а дальше что? Мн интересенъ конецъ.
Молодому художнику становилось повидимому все. боле и боле неловко подъ пронизывающимъ, холоднымъ взглядомъ друга.
— Я вообще не хочу, чтобы Гертруда знала о моихъ отношеніяхъ къ Тони, — смущенно пробормоталъ онъ.— Пусть она думаетъ, что какая нибудь другая причина заставляетъ меня нарушить свое слово. Я могу сослаться на какой нибудь финансовый крахъ, на какой либо несчастный случай, длающій нашъ бракъ невозможнымъ. Я уже намекнулъ Гертруд о крупныхъ непріятностяхъ, письменно легче будетъ объяснить нашъ разрывъ какимъ нибудь благовиднымъ предлогомъ. Ты понимаешь, что я обязанъ щадить Гертруду.
— Это ты называешь ‘щадить’?— возразилъ Германъ.— Ты хочешь мучить двушку цлыя недли, можетъ быть, даже мсяцы неизвстностью, хочешь заставить ее думать, что ты несчастенъ, заставитъ ее болть сердцемъ за тебя, и называешь это пощадой! Въ то время какъ она будетъ проливать слезы. считая тебя несчастнымъ, ты будешь утопать въ блаженств, какъ мужъ богатой красивой графини Арнау. Представляешь ли ты себ, до какой степени твоя Гертруда будетъ оскорблена, когда какъ нибудь случайно узнаетъ, что ты обманывалъ ее все время? Это дйствительно — крайне странная манера щадить любящаго человка.
Евгеній съ удивленіемъ смотрлъ на своего друга.
— Что съ тобой сегодня, Германъ?— воскликнулъ онъ,— я тебя совершенно не узнаю.
— Дло теперь не во мн,— сухо отвтилъ Германъ,— а въ томъ, дйствительно ли ты поступишь такъ, какъ только что говорилъ?
Художникъ молчалъ.
— Значитъ, это серьезно?.. Этого я отъ тебя не ожидалъ!— негодующимъ тономъ воскликнулъ Германъ.
— Я не понимаю, — раздраженно замтилъ Евгеній,— какъ именно ты можешь осуждать меня? Ты вдь первый началъ отговаривать меня отъ женитьбы. Ты насильно заставилъ меня объясниться съ твоей кузиной. Я боролся по крайней мр самъ съ собою, я учился и страдалъ, такъ какъ не принадлежу къ числу тхъ желзныхъ, безчувственныхъ людей, какъ ты, которые шагаютъ къ своей цли, не замчая другихъ, для которыхъ совершенно безразлично, разобьютъ ли они чью нибудь жизнь, или нтъ! Ты раньше ставилъ себ въ заслугу такой принципъ, а теперь вдругъ настолько измнился, что осуждаешь меня за то, что я собираюсь послдовать твоему примру.
Германъ нсколько минутъ молчалъ. Въ упрек художника было много правды, но графъ не привыкъ, чтобы послднее слово оставалось за другимъ, а не за нимъ.
— Ты ошибаешься, — равнодушно возразилъ онъ.— Я былъ противъ твоего брака съ фрейлейнъ Вальтеръ, потому что не думалъ и не думаю, чтобы онъ принесъ теб счастье въ будущемъ. Разъ ты не любишь своей невсты, ты, само собой разумется, долженъ порвать съ нею, въ этомъ я съ тобой вполн согласенъ, весь вопросъ, значитъ, въ томъ, какъ это сдлать, и тутъ-то мы совершенно расходимся во взглядахъ. Да, ты правъ: я иду напроломъ для достиженія своей цли, и въ данномъ случа, если бы былъ на твоемъ мст, скоре сразу разбилъ бы сердце двушки, чмъ сталъ бы придумывать разные предлоги, чтобы скрыть отъ нея то, что она все равно узнаетъ. Я не сталъ бы прикидываться предъ нею жертвой несправедливой судьбы и въ то же время срывать цвты любви съ другой, я не окружилъ бы ея ложью, какъ ты. Говоря откровенно, я нахожу, что ты собираешься поступить, какъ жалкій трусъ.
— Германъ!— возмущенно воскликнулъ Евгеній.
— Брось пожалуйста излишнюю чувствительность, она здсь неумстна,— холодно замтилъ графъ.— Ты желалъ узнать, мое мнніе, я откровенно высказалъ его. Теперь поступай, какъ знаешь. Однако гроза, приближается, я вернусь обратно въ замокъ, а ты наврно пойдешь въ село? До свиданья!
Евгеній ничего не отвтилъ и, сердито отвернувшись, направился въ село. Германъ молча пожалъ плечами. Онъ зналъ, что пріятель дуется, но скоро его настроеніе пройдетъ. Между ними уже не разъ происходили подобнаго рода сцены. Рейнертъ всегда игралъ роль обиженнаго, но въ конц концовъ соглашался, что его пріятель былъ правъ.
Небо все сильне и сильне покрывалось тучами. Поднялся втеръ, зашумли верхушки деревьевъ. Германъ взглянулъ на небо, озабоченно покачалъ головой и ршилъ быстрымъ шагомъ отправиться обратно. Вдругъ сильный порывъ втра, наклонилъ втви кустарника, и изъ-за, зелени мелькнула свтлая ткань женскаго платья. Смутная догадка мелькнула въ голов графа, чтобы убдиться въ ней, онъ сдлалъ нсколько шаговъ въ сторону и въ слдующій моментъ уже стоялъ предъ Гертрудой.
Молодая двушка, опустившись на колна, положила голову на пень и закрыла обими руками лицо. Она не проронила ни звука, но внезапное открытіе сразило ее.
Герману достаточно было взглянуть на позу Гертруды, чтобы понять, что бдная двушка все слышала. Онъ почувствовалъ, что ей будетъ тяжело видть его въ данный моментъ,’ поспшилъ такъ же быстро и тихо уйти, какъ и пришелъ. Сдлавъ нсколько шаговъ, онъ остановился и оглянулся назадъ. Молодая двушка продолжала лежатъ неподвижно, какъ мертвая.
‘Можетъ бытъ, она, лишилась чувствъ!’ — подумалъ графъ и снова поспшно направился къ ней.
— Фрейлейнъ Вальтеръ!— тихо позвалъ онъ.
Никакого отвта не послдовало, молодая двушка не пошевельнулась.
Германъ нагнулся и поднялъ ее. Она безвольно подчинилась ему, машинально выпрямилась, поддерживаемая имъ, и какъ бы безсознательно смотрла на него.
— Вамъ дурно? Вы позволите мн проводить васъ въ село?
Германъ напрасно заговорилъ. Звукъ его голоса вернулъ Гертруд сознаніе и вмст съ тмъ ненависть къ нему. Графъ увидлъ, что молодая двушка, вздрогнула, и прежній враждебный взглядъ остановился на немъ. Повидимому антипатія Гертруды къ нему была такъ велика, что изъ-за нея она забыла даже то, что услышала четверть часа тому назадъ.
— Я не нуждаюсь ни въ чьей помощи,— воскликнула она,— я чувствую себя хорошо, вполн хорошо!
Однако, пройдя нсколько шаговъ, она зашаталась и должна была прислониться къ дереву для того, чтобы не упасть. Втеръ наклонилъ верхушку дерева, и цлый дождь листьевъ осыпалъ молодую двушку. Ярко блеснула молнія, и вслдъ за нею раздался громкій раскатъ грома. Германъ, оскорбленный отношеніемъ къ нему Гертруды, забылъ въ этотъ моментъ свою обиду и опять подошелъ къ ней.
— Очень жалю, что долженъ причинить вамъ непріятность своимъ присутствіемъ,— съ нкоторой горечью, но ршительно, проговорилъ онъ,— однако другого выхода нтъ. Вы больны, никого здсь не знаете, село находится въ получасовомъ разстояніи отсюда, и вы видите, какая начинается страшная гроза. Я не могу оставить васъ одну въ такомъ положеніи. Волей-неволей вамъ придется позволить мн проводить васъ. Даю вамъ слово, что не буду безпокоить васъ своимъ обществомъ ни одной лишней минуты, я уйду въ тотъ же моментъ, какъ только увижу, что въ моемъ присутствіи нтъ крайней необходимости.
Спокойно, какъ бы не допуская никакого возраженія, онъ взялъ молодую двушку, какъ ребенка, за руку, чтобы повести ее въ село. Прикосновеніе его руки произвело на Гертруду ужасное, совершенно неожиданное впечатлніе. Она вскрикнула такъ, точно ее ужалила ядовитая змя, съ силой вырвала свою руку и отшатнулась. Теперь въ Гертруд не было ничего дтскаго. Она гордо выпрямилась и, несмотря на то, что ея лицо было блдно, а губы дрожали, производила, впечатлніе существа сильнаго, властнаго, непоколебимаго. Ея глаза съ такимъ уничтожающимъ презрніемъ взглянули на Германа, что всякій другой на его мст не вынесъ бы этого взгляда,
— Не прикасайтесь ко мн, графъ Арнау, — высокомрноповелительно произнесла она,— я не желаю, чтобы вы провожали меня.
Она повернулась, быстрой походкой пошла по направленію къ селу и вскор скрылась за деревьями.
Германъ стоялъ, какъ прикованный къ своему мсту, и смотрлъ вслдъ молодой двушк. Его изумленіе постепенно перешло въ гнвъ. Еще никогда никто не обращался съ нимъ такъ, какъ Гертруда Вальтеръ. Въ первый разъ въ своей жизни онъ выказалъ такое сердечное участіе мапознакомой особ, въ перый разъ измнилъ своему холодному, безучастному отношенію къ людямъ, и вотъ каковъ результатъ! Какъ смла эта двушка такъ оскорбить его? и почему у нея явилось желаніе нанести ему обиду?
‘Да, теперь я понимаю, почему Евгеній боится показаться ей на глаза со своимъ признаніемъ,— съ горькой улыбкой подумалъ Германъ: — она могла бы совершенно уничтожить его даже однимъ такимъ взглядомъ, какой бросила, на меня. Трудно поврить, что такъ держала себя молодая особа, только что перенесшая ударъ, потерпвшая такое униженіе!’.
А громъ гремлъ все сильне и сильне, все чаще и продолжительне сверкала молнія, графу Арнау пришлось наконецъ тронуться со своего мста и поспшить въ замокъ. Не усплъ онъ войти въ подъздъ, какъ посыпались крупныя, тяжелыя капли дождя.
Черезъ часъ, когда гроза прекратилась, но дождь еще шелъ, Евгеній вернулся изъ села домой блдный, взволнованный, промокшій до костей. Въ замк кончались приготовленія къ предстоявшему въ этотъ вечеръ блестящему балу. Не успвъ переодться, не говоря ни съ кмъ ни слова, Евгеній отправился въ комнату Германа, и тамъ между ними повидимому произошелъ крупный разговоръ. По крайней мр лакеи, сновавшіе взадъ и впередъ, ввиду предстоявшаго бала, слышали громкіе, возбужденные голоса и видли, что Рейнертъ вышелъ изъ комнаты съ мрачнымъ, сердитымъ лицомъ. Весь вечеръ они избгали другъ друга, впрочемъ, если бы они и хотли, имъ не удалось бы обмняться ни словомъ. Къ подъзду подъзжали экипажъ за экипажемъ, и гости наполняли залы, освщенные яркимъ свтомъ.
Царицей бала и центромъ общества была конечно прекрасная графиня Арнау. Она въ этотъ вечеръ казалась еще боле обворожительной, чмъ когда бы то ни было, и Евгеній не отходилъ отъ нея, онъ въ первый разъ позволилъ себ открыто ухаживать за Антониной, а она такъ благосклонно принимала его ухаживанія, что вс ршили, что они уже помолвлены.
Гости не спускали взоровъ съ молодой пары и шептались между собою. Всхъ интересовалъ вопросъ — неужели молодая графиня согласится промнять свой титулъ на скромное мщанское имя какого-то неизвстнаго художника?
— Какой ужасъ, какой скандалъ для семьи!— негодовали дамы.