Гамлет, принц Датский. Сц. I, II, III, IV, Шекспир Вильям, Год: 1901 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 22 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ГАМЛЕТЪ

Принцъ Датскій.

Сц. I, II, II, IV.

Переводъ Н. А. Толстого.

Дозволено цензурою. Москва, 10 іюля 1901 г.

МОСКВА. Типо-лит. Товарищества И. Н. КУШНЕРЕВЪ и Кo, Пименовская ул., соб. д.

1902.

Крылатое время уноситъ насъ все дальше и дальше отъ той блестящей эпохи, когда, спустя полторы тысячи лтъ посл Рождества Христова, могучія силы человческаго творчества уже на христіанскомъ міровоззрніи развили такой пышный ростъ, что достигли вновь лучшаго расцвта, какой когда-либо замченъ въ сумрак отдаленнйшихъ временъ.

Одно только непобдимое греческое искусство не было превзойдено. Лучшія скульптуры, какъ Микелъ-Анджеловскій ‘Моисей’, хотя по сил не уступаютъ классическимъ статуямъ, но далеко не имютъ той удивительной гармоніи, которую мы невольно ощущаемъ въ каждой жил, въ каждой мышц хотя бы бельведерскаго знаменитаго торса. Тмъ не мене для всего послдующаго эпоха возрожденія такъ же недостижима, какъ и эпоха расцвта греческаго искусства, и Шекспиръ, несмотря на отдляющія насъ отъ него полтысячи лтъ, представляется намъ чмъ-то до того исчерпывающимъ человческое существованіе, даже со всею современною наукою, что теперешнее знаніе и мышленіе кажутся только частями его міровоззрнія, которыя, не достигая его обобщающей мощи, легко укладываются въ безконечныхъ перспективахъ построеннаго имъ лабиринта человческаго созерцанія. Этими преимуществами объясняется то неугасимое стремленіе къ передач его драмъ всми народами на свой родной языкъ и громадный авторитетъ, которымъ онъ везд заслуженно пользуется. Кто бы ни началъ серьезно изучатъ литературу, неминуемо, повышая свои вкусы и силу глубины мышленія, въ конц-концовъ наткнется на Шекспира и признаетъ въ немъ генія недосягаемой величины. Не въ этихъ краткихъ словахъ, предпосылаемыхъ моему переводу 4-^хъ сценъ Гамлета, надлежитъ мн касаться того счастливаго соединенія личныхъ дарованій и возвышеннаго уровня среды вка королевы Елизаветы, которые, только дйствуя въ совокупности, могли произвести и воспитать такого ‘гиганта-мастера’,— нтъ, я хочу сказать всего нсколько словъ въ защиту моего скромнаго опыта, дабы мое желаніе, отъ котораго я не въ силахъ былъ воздержаться, показалось читателю понятною и простительною дерзостью. Мой опытъ не есть систематическій переводъ,— я этимъ не задавался, я не искалъ краткости, не совмстной съ русскимъ языкомъ, пвучимъ и любящимъ повторенія, я не боялся неточностей тамъ, гд точность не важна, я хотлъ только звучно передать красоты нкоторыхъ мстъ, въ которыхъ поэтическая образность и глубина мысли нераздлимы, даже до звукоподражанія, я хотлъ выразитъ самое для меня дорогое, не заботясь о томъ, что скажутъ.

Я знаю, что всякій, кто вздумалъ бы критиковать мою работу, найдетъ многое для своего сарказма, начиная съ римъ, въ которыя по тмъ или другимъ причинамъ вылились мои строки, но добросовстный критикъ не откажетъ мн въ томъ, что есть мста, переведенныя ново, оригинально и близко къ подлиннику, а если онъ благосклонно еще отмтитъ и особенность общаго колорита, который обыкновенно отсутствуетъ въ переводахъ, то я буду боле чмъ доволенъ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Клавдій, король Даніи.

Гамлетъ, сынъ покойнаго и племянникъ настоящаго короля.

Полоній, лордъ-камергеръ.

Горацій, другъ Гамлета.

Лаэртъ, сынъ Полонія.

Вольтимандъ.

Корнелій.

Розенкранцъ.

Гиндельштернъ.

Озрикъ.

Придворный.

Священникъ.

Марцелло, офицеръ.

Бернардо, офицеръ.

Франциско, солдатъ.

Рейнальдо, слуга.

Полковникъ.

Посолъ.

Духъ отца Гамлета.

Фортинбрасъ — принцъ Норвежскій.

Гертруда, королева Датская и мать Гамлета.

Офелія, дочь Полонія.

Придворные, дамы, офицеры, солдаты, актеры, могильщики, встники, матросы, слуги и другіе.

Дйствіе происходитъ въ Эльзинор.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Эльзиноръ. Терраса передъ замкомъ.

Франциско на часахъ. Входитъ Бернардо.

Бернардо.

Кто тутъ есть?

Франциско.

Нтъ. Мн отвтъ дай. Стой

И назови себя.

Бернардо.

Да здравствуетъ король и вся земля!

Франциско.

Бернардо?

Бернардо.

Я.

Франциско.

Заботливо въ свой часъ находитесь вы близко.

Бернардо.

Какъ разъ двнадцать бьетъ, ступайте спать, Франциско.

Франциско.

Спасибо за приходъ. Въ некрытомъ шалаш

Чертовски холодно и скверно на душ.

Бернардо.

Спокойно все у васъ?

Франциско.

И мышь не поскребется.

Бернардо.

Такъ. Хорошо, прощай!

Да если попадется

Гораціо теб съ Марцелло, то моихъ

Ночныхъ безсонныхъ грезъ соперниковъ двоихъ

Проси спшить скорй…

Франциско.

Я будто слышу ихъ.

Эй, смирно!.. кто тутъ? Стой!..

Гораціо.

Друзья родной земли…

Марцелло.

И Датчанина строй.

Франциско.

Покойной ночи вамъ.

Марцелло.

Прощай, боецъ достойный,

Пусть оснитъ тебя часъ отдыха спокойный.

А кто тебя смнилъ?

Франциско.

Бернардо занялъ постъ.

Всмъ доброй ночи вамъ.

Марцелло.

Э-э! Бернардо.

Бернардо.

Ну.

Что, здсь Гораціо?

Гораціо.

Вотъ часть его предъ вами.

Бернардо.

Добро пожаловать, Гораціо! И съ нами

Марцелло, добрый другъ.

Марцелло.

Что ‘это самое’ являлось нынче ночью?

Бернардо.

Не видлъ ничего.

Марцелло.

Гораціо зоветъ

Все это ложною фантазіи игрою.

Онъ говоритъ, что намъ мерещится съ тобою,

И даже ужасъ тотъ не хочетъ допустить,

Который дважды намъ случилось ощутить.

Вотъ почему его просилъ я сторожить

Здсь такъ же, какъ и мы, мгновенья этой ночи.

И если насъ оно захочетъ постить,

То пусть онъ подтвердитъ, что видятъ наши очи,

А съ ‘появленіемъ’ заговоритъ быть можетъ…

Гораціо.

Но!..

Брось, брось… все это вздоръ, — не явится оно.

Бернардо.

Не ссть ли намъ пока, чтобъ обсудить немного,

Какъ все произошло, съ терпніемъ и строго.

Вы разршите намъ еще васъ убждать

И ваши уши тмъ вторично утруждать,

Что дважды мы вдвоемъ здсь видли недавно.

Гораціо.

Вотъ, въ самомъ дл, славно!

Присядемте сперва, какъ слдуетъ, потомъ

Бернардо самъ раскажетъ намъ о томъ.

(Садятся.)

Бернардо.

Изъ всхъ ночей та ночь, что мы здсь были оба,

Поистинн была темнй и тише гроба_,

На столько жъ, какъ теперь, отъ полюса туда

На западъ медленно склонялася звзда…

Она тамъ и сейчасъ въ огн горитъ мерцая.

Ударилъ колоколъ, мы слышимъ, часъ ужъ бьетъ…

Марцелло.

Т-съ… смирно! замолчи! Все тамъ же выступая,

Опять ‘оно’ идетъ…

Тнь (входитъ).

Бернардо.

Въ томъ самомъ образ, какъ нашъ король покойный.

Марцелло.

Ты школы ученикъ, такъ говори ему, Гораціо.

Бернардо.

Смотри, какъ есть король, тому…

Клянусь, Гораціо, не можетъ быть сомннья.

Гораціо.

Ужасно схоже… но

Гнететъ меня оно

Боязни трепетомъ и страхомъ изумленья.

Бернардо.

Не хочетъ ли, смотри, чтобъ говорили съ нимъ?

Марцелло.

Спроси, Гораціо!

Гораціо.

Чмъ былъ ты,

Присвоившій себ минуты темноты,

Часы полуночи и образъ этотъ ясный,

Похороненнаго отнын навсегда

Величья Даніи, воинственно прекрасной,

Въ которомъ здсь оно ходило иногда,

Пока не наступилъ день горести несчастный? —

Я небомъ заклинаю, говори!

Марцелло.

Обидлось оно…

Бернардо.

Уходитъ, посмотри!

Гораціо.

Стой! говори, отвть! Я заклинаю, стой!

(Тнь исчезаетъ.)

Марцелло.

Пропало все изъ глазъ, скрывая образъ свой,

И не отвтило… не говоритъ съ тобой.

Бернардо.

Что, какъ, Гораціо? дрожишь ты и блднешь,

Иль нчто больше здсь фантазій разумешь!

Какъ думаешь о томъ?

Гораціо.

Какъ передъ Господомъ, я врить бы не сталъ

Тому, когда бы самъ, такъ непреложно врно,

Своими все сейчасъ глазами не видалъ.

Марцелло.

Король, живой король. Какъ сходенъ! Совершенно.

Гораціо.

Какъ ты съ самимъ собой. Въ такихъ же латахъ онъ,

Въ какихъ былъ Гамлетъ нашъ, когда былъ имъ сраженъ

Норвежецъ гордый. Такъ сурово потемнло

Чело высокое, когда онъ поляка

Объ ледъ ударивъ, сбросилъ свысока,

Рукою мощною, врага повергнувъ смло.

Какъ странно…

Марцелло.

Предъ нашей стражею такъ два раза нежданно

И въ этотъ самый часъ оно во тьм глухой

Прошло торжественно, воинственной стопой.

Гораціо.

Въ которомъ именно намъ думать направленьи

И что скрывается въ таинственномъ явленьи,

Отвта мысль моя пока мн не даетъ,

Но Даніи грозитъ большой переворотъ.

Марцелло (садясь).

Ну, хорошо! теперь пусть объяснитъ, кто можетъ,

Зачмъ такой везд надежный караулъ,

Лишая ночью сна, всхъ подданныхъ тревожитъ?

Зачмъ повсюду спхъ? зачмъ несется гулъ

Заготовляемыхъ лекалъ для пушекъ мдныхъ?

Снарядовъ почему привозъ изъ чуждыхъ странъ?

На верфяхъ мастеровъ зачмъ торопятъ блдныхъ,

Зачмъ какъ будній день и праздникъ у нихъ бдныхъ?

Всей этой суеты зачмъ кругомъ туманъ?

Кто можетъ мн сказать?

Гораціо.

Я это вамъ могу, друзья, растолковать,

Какъ намъ передаетъ молвы стоустой шопотъ,

Который разнесла народная волна:

Покойный нашъ король, котораго видна

Была здсь тнь сейчасъ, самолюбивый ропотъ

Норвежца возбудилъ. И старый Фортинбрасъ

Съ покойнымъ Гамлетомъ сразился о ту пору.

Нашъ доблестный Гамлетъ, какимъ онъ о сю пору

Въ семъ бренномъ мір чтимъ, тогда его убилъ

И, какъ вы знаете, согласно договору,

Норвежца гордаго владнья получилъ.

Когда бы палъ Гамлетъ, вс земли Фортинбрасу

Достаться бы должны. Смыслъ актовъ и бумагъ

Печать и подписи установляли такъ.

Но Фортинбрасъ младой, наслдникъ злобы гордой,

Законныхъ нашихъ странъ, границъ опоры твердой

Насильемъ и мечомъ желая насъ лишить,

Весь договора смыслъ задумалъ заглушить.

Клокочущимъ огнемъ, неудержимой лавой

Стремится онъ на насъ съ голодною оравой,

Которую кой-гд въ Норвегіи собралъ,

Ршительныхъ на все бродягъ онъ подобралъ,

Готовыхъ съ голоду сломить уставъ закона,

Въ угоду прихотямъ, желаньямъ и мамону.

Но въ этомъ кроется, конечно, лишь одно

Стремленье алчное лишить насъ вновь владній,

Норвежцемъ-старикомъ утраченныхъ давно.

И оградить страну отъ этихъ вожделній

Я нашего двора заботу чую. Стонъ,

Движенье флота, войскъ и спхъ приготовленій

Мы видимъ потому теперь со всхъ сторонъ.

Бернардо.

Пожалуй, что и такъ. Величьемъ окруженный,

Насъ призракъ убдить въ томъ могъ вооруженный,

Столь схожій съ королемъ. Въ немъ вижу я намекъ

На брань, которой онъ давно себя обрекъ.

Гораціо.

То атомъ, чтобъ смутить намъ разумнья очи.

Великій Римъ, предъ тмъ какъ мощный Юлій палъ,

На опуствшіе гробы дрожа взиралъ.

По улицамъ его, стеная дни и ночи,

Носился бшено, кружился и мелькалъ

Хоръ страшныхъ мертвецовъ со скрежетомъ зубовнымъ,

Одтый саваномъ, какъ облакомъ огромнымъ?

Звзда хвостатая горла свтомъ злобнымъ,

Пылая заревомъ, сошла росою кровь…

По солнцу тнь плыла и возникала вновь,

И будто міру часъ кончины возвщая,

Владнья влажныя во власти совмщая,

Въ затменьи недуга, казалось, навсегда

Померкла свтлая Нептунова звзда.

Такіе же теперь предвстники злыхъ бдствій

Грозятъ намъ ужасомъ таинственныхъ послдствій,

И такъ же, какъ тогда, земля и небеса

Прейдутъ, сольются вдругъ, повдавъ чудеса.

(Входитъ тнь.)

Но тише! погляди, — вотъ гд опять оно!

Пускай меня сразитъ, какъ серпъ срзаетъ колосъ,

Ему я заступлю дорогу. Все равно!

— Стой, Иллюзія!.. когда теб дано

Живое слово, звукъ, способность рчи, голосъ,

То говори!..

Свершая подвигъ свой,

Несешь ли ты судебъ грядущихъ откровенье,

Иль дла добраго такое завершенье,

Которое теб сулитъ покой,

А мн спасенье,

То говори со мной!..

Страну ли ты свою, любовью охраняя,

О будущемъ спшишь предостеречь собой,

Пока теб помочь могу, ее спасая,

О, говори со мной!

Или, присвоивъ кладъ и совсть отягчая,

Въ былые дни твои случилось, можетъ быть,

Сокровище теб въ земной утроб скрыть,

За что во тьм глухой вы, духи, изнывая,

(Какъ говорятъ) томитесь до зари,

То говори мн!.. Стой и говори,

А, говори о томъ… пока не отлетло,

Останови его, останови, Марцелло!

Марцелло.

Мн не ударить ли

Въ него моимъ мечомъ?

Гораціо.

Когда уходитъ, бей и все равно по чемъ.

Бернардо.

Здсь.

Гораціо.

Вотъ оно.

(Духъ исчезаетъ.)

Марцелло.

Ушло.

Угрозу силы мы противополагая

Величью, Духа оскорбить лишь можемъ, забывая,

Что образъ воздуху подобенъ, тутъ сноровки

Другія надобны, и онъ неуязвимъ.

Вс наши происки лишь жалкія уловки.

Бернардо.

Оно заговорить готовилось, когда

Крикъ птуха донесся вдругъ сюда.

Гораціо.

И прочь рванулось вдругъ, — замтилъ ли ты это? —

Какъ виноватое отъ окрика. Звеня

Всмъ горломъ, какъ труба въ часъ утренній разсвта,

Я слышалъ, что птухъ, благовститель свта,

Взываетъ пніемъ ко власти Бога дня,

И всякій духъ втровъ, земли, воды, огня

Уходитъ тотъ же часъ обратно въ заключенье.

Такому правилу мы видимъ примненье.

Марцелло.

Оно разсялось при крик птуха.

Я слышалъ, что во дни свободы отъ грха,

Когда мы празднуемъ Рожденіе Христово,

То встникомъ зари благословенно новой

Птухъ поетъ всю ночь.

Вс духи, какъ туманъ, съ земли сбгаютъ прочь,

И вдьма льстивая, и злая чаровница

Ни грезы юноши, ни сонъ отроковицы

Не можетъ чарами красы земной смутить.

Планеты бережно свое проносятъ бремя_,

И ночь здоровая свой мракъ боится лить.

Такъ тихо въ чистот и свято это время.

Гораціо.

Да! То же слышалъ я, и только потому

Отчасти признаю и врую тому.

Но посмотри! сюда, сіяя счастьемъ власти,

Росою шествуетъ съ восточныхъ тхъ высотъ

Въ одежд пурпура къ намъ утро золотое!

Снимайте караулъ въ виду его красотъ,

Идемте передать Гамлету случай тотъ.

Я жизнію клянусь, виднье неземное

Съ нимъ будетъ говорить, хотя для насъ нмое.

Согласны ли ему вы все пересказать,

Какъ намъ любовь и долгъ должны повелвать?

Марцелло.

Да, сдлаемте такъ, прошу я васъ объ этомъ,

Я знаю въ этотъ часъ, гд встртиться съ Гамлетомъ.

СЦЕНА II.

Торжественный залъ въ замк.

Входятъ: Король, Королева, Гамлетъ, Полоній, Лаэртъ, Вольтимандъ, Корнелій, придворные и свита.

Король.

Хотя смерть Гамлета, любезнаго намъ брата,

Не перестанетъ въ насъ печалью расцвтать,

А всю страну тяжелая утрата

Должна бы въ пасмурной личин удержать

И врныя сердца рыданьемъ наполнять,

Хоть наша сдержанность въ бореніи съ природой

Намъ мысли грустныя навяла о немъ,

Но, свтлымъ помысломъ проникнувъ тьму невзгоды,

Мы въ гор думаемъ о счастіи своемъ.

Затмъ-то мы сестру, теперь царицу нашу,

Которая страну наслдовала вашу,

Съ разбитой радостью супругой нарекли.

Съ слезой въ одномъ глазу — въ другомъ мы обрли

Надежду свтлую. Веселье въ погребеньи,

Въ внчаньи токи слезъ и смерти пснопнье

Мы можемъ совмстить, умя поровну въ всахъ души длить

И горесть разума, и сердца восхищенье.

Поступкомъ мы своимъ не оскорбили думъ,

Которыми вы насъ свободно поддержали.

За все благодаримъ.

Теперь: несется шумъ,

Что Фортинбрасъ младой, которому сказали,

Что посл Гамлета почившаго страна

Расшатана, о насъ весьма плохого мннья.

Онъ нашей доблести не вритъ, безъ сомннья,

И думаетъ, что власть ему дана

Мечтать о выгодахъ!

Лишая насъ почтенья,

Онъ докучаетъ намъ посланьемъ о земляхъ,

Которыя давно въ поконченныхъ бояхъ

По смерти ихъ отца остались за Гамлетомъ.

Но кончимте объ этомъ. Мы шлемъ пословъ сейчасъ

Въ Норвегію тайкомъ, гд этотъ Фортинбрасъ

Иметъ дядюшку больного, — и склоняемъ

Настойчиво его мы дло прекратить,

Которое его племянникъ, какъ мы знаемъ,

Затялъ. Я могу здсь присовокупить,

Что старику походъ легко остановить

За тмъ, что и людей и золото добыть

Племянникъ Фортинбрасъ, какъ мы и намекаемъ,

Въ вассальствахъ дядюшки лишь только могъ.

Къ нимъ плыть,

Корнелій добрый, васъ мы съ миромъ обрекаемъ

И васъ, нашъ Вольтимандъ, туда же посылаемъ.

Норвежцу старому свезите нашъ поклонъ —

Пусть счастливъ будетъ онъ.

Не превышая смыслъ и силу полномочій

Противъ того, какъ съ васъ потребуютъ дла,

Пусть будетъ ваша рчь любезна и смла.

Вы дете къ нему, не ожидая ночи.

Прощайте! Пусть вашъ спхъ всмъ будетъ намъ служить.

Вольтимандъ и Корнелій.

Въ немъ, какъ и въ остальномъ, мы рады услужить.

Король.

Мы вримъ этому. Прощайте! путь счастливый.

(Корнелій и Волътимандъ уходятъ.)

Теперь, Лаэртъ, мой другъ, въ чемъ дло? Терпливый

Готовъ разумное охотно слушать я

И дать согласіе. О чемъ же рчь твоя?

Какъ голова близка ея родному сердцу,

Иль какъ рука уста способна разумть,

Отцу Лаэртову готовъ служить по сердцу

Тронъ Даніи. Что хочешь ты имть?

Лаэртъ.

Прошу дозволить мн во Францію вернуться.

Здсь добровольно я съ охотой нахожусь,

Чтобъ долгъ исполнить мой, которымъ я горжусь, —

И въ вашемъ торжеств участвовать. Но рвутся

Вс помыслы мои, винюсь открыто я,

Опять ко Франціи. Вотъ просьба въ чемъ моя:

Разъ мною долгъ исполненъ,

Прошу я милости, которой преисполненъ

Всегда былъ мой король.

Король.

Вполн ли убжденъ

Отецъ вашъ и его имете ль согласье?

Полоній скажетъ что?

Полоній.

Воспользовался онъ

Молчаніемъ моимъ, какъ временнымъ участьемъ

Къ мольбамъ настойчивымъ, и, наконецъ, досталъ

Согласье трудное, которое я далъ.

И я, король, молю на это позволенье

И на отъздъ его законное ршенье.

Король.

Лови счастливый часъ, Лаэртъ. Теб тамъ время

Пусть служитъ весело! желаніе твое

Дополнитъ смлостью согласіе мое.

Но вотъ на васъ, Гамлетъ, какой заботы бремя

Кладетъ свое ярмо, мой родственникъ и сынъ…

Гамлетъ (тихо).

И боле родной, но вн всего родного.

(Садится).

Король.

Какая туча свтъ вамъ закрываетъ снова,

Какая ночи тьма туманитъ этотъ взоръ?

Гамлетъ.

Не такъ оно, король: мн слишкомъ много свта.

Королева.

Гамлетъ мой добрый, сбрось ночныхъ тней просторъ,

На Данію свой взглядъ съ улыбкою привта

Скоре обрати! Не вчно, съ этихъ поръ

Рсницы опустивъ и въ прахъ склоняя взоръ,

Искать теб отца. Къ чему судьб укоръ:

Живыхъ во прах нтъ, въ быломъ струится Лета

И все живущее одинъ мгновенья соръ.

Такъ просто вдь оно: все въ мір помираетъ,

Природа вчности все смертью возвращаетъ.

Гамлетъ.

Да это очень просто…

Королева

Когда Гамлетъ какъ прочіе вс знаетъ,

Что это такъ и есть, и такъ коль суждено,

Столь страннымъ кажется зачмъ ему оно?

Гамлетъ.

Что? кажется? — нтъ, есть!

Я ‘кажется’ не знаю,

Я слово ‘кажется’ за слово не считаю,

Я знаю то, что есть!

Нтъ, матушка, ни то, что надваю

Я этотъ черный плащъ, ни траурный нарядъ,

Ни бурный этотъ вздохъ стсненнаго дыханья,

Ни эти рки слезъ, туманящія взглядъ,

Ни худоба лица, ни стонъ глухой стенанья —

Вс признаки скорбей ни горя своего

Не могутъ передать, ни чувства моего.

Все то, что видимо, то кажется, конечно.

Но здсь на сердц то, что превышаетъ вчно

Все, чмъ печаль души насъ можетъ украшать.

Король.

Прекрасно, Гамлетъ, такъ оно и достохвально

Душею вашею отца покой почтить.

Усопшему воздай дань скорби погребальной,

Но твой отецъ, какъ ты, въ тоск души печальной

Вдь тоже хоронилъ отца? Такъ должно быть.

И ддъ вдь прадда сумлъ похоронить…

Пусть пережившій долгъ любви воздастъ сыновный

Въ предлахъ горести, въ срокъ времени условный,

Но растравлять въ себ упорную печаль…

Грха надменнаго упрямство — склонность эта

И неприличная мужчин скорбь. Какъ сталь

Мужчина долженъ быть. Нтъ, не достоинъ свта

И неба этотъ плачъ! Строптиваго ума,

То сердца слабаго безумье! — Это тьма!

Тьма невоспитанной и неупругой мысли,

Вдь все, что знаемъ мы, безспорно въ нашемъ смысл!

Къ чему же прихотью противиться тому

И сердце раздражать?.. Такъ измнять уму —

Гршить противъ небесъ. Приказъ небесъ природ

Не соблюдать! Сознанье обмануть,

Которое всегда и въ цломъ смертномъ род

Лишь только смерть отцовъ и можетъ помянуть

Отъ праха перваго до нашего стенанья…

Чье жъ, если не его, отъ вка восклицанье:

‘Такъ должно быть всегда.’

Мы просимъ объ одномъ:

Покинь, Гамлетъ, и сбрось тоску печали томной!

Подумайте о насъ, какъ объ отц родномъ,

И пусть узнаетъ міръ, что вы въ любви укромной

У сердца нашего, у трона — ближе всхъ!

Что сладости любви, что нжныхъ чувствъ утхъ

Мы не лишаемъ васъ, какъ намъ родного сына,

А что до вашего стремленья въ Виттенбергъ,

Чтобъ школу посщать, въ насъ нтъ на то желанья.

Въ лучахъ любви и радости сіянья

Намъ взгляды радуя и дворъ чаруя весь,

Мы просимъ очень васъ остаться съ нами здсь,

Какъ сына добраго и перваго вельможу.

Королева.

Пусть матери слова не пропадаютъ тоже.

Забудь свой Виттенбергъ и оставайся здсь,

Прошу тебя, мой сынъ, раздумать и остаться.

Гамлетъ (королев).

Какъ можно лучше вамъ готовъ повиноваться.

Король.

Вотъ это радостный, привтливый отвтъ!

Будь съ нами въ Даніи, на родин, Гамлетъ!

Сударыня, идемъ. Любезно рчь Гамлета

Цвтетъ улыбкою въ душ. И радость эта

Наполнитъ Даніи бокалы до краевъ,

Пусть пушекъ громъ, взлетвъ до неба облаковъ,

Исторгнетъ въ нашу честь у тучъ небесныхъ громы

Въ знакъ, что веселіемъ полны дворцы и домы.

Пусть небо говоритъ, когда мы славу пьемъ,

И шумно повторитъ земной нашъ пиръ.

Идемъ.

(Уходятъ вс, кром Гамлета).

Гамлетъ (одинъ).

О, если бы вся кровь, вс кости, это тло,

Растая въ воздух, разсыпались росой!

Иль голосъ Божества не запретилъ намъ смло

Покончить жребій свой…

О, Боже!.. Боже мой!..

Какъ скучны и смшны, какъ стары и ничтожны

Здсь міра этого значенье и права!

Фу, смрадъ презрнья — міръ.

Ты, копоть правды ложной,

Ты садъ неполотый, гд сорная трава

Уходитъ въ смена, плодя свое отродье!

Вонючей пошлости полно бытье въ природ!

И къ этому придти…

Жизнь въ мір смерти гаже!

Два мсяца пути!.. Да что я, меньше даже

Со дня его кончинъ! Такого короля!

А… то былъ Геліосъ въ сравненьи съ тмъ сатиромъ.

Ты правилъ Даніей, какъ солнце правитъ міромъ,

Тобой дышала мать, твой свтъ пила земля…

Какъ ты любилъ ее! Небесный втеръ смлъ ли

Все время, какъ ты жилъ, достичь ея ланитъ?

О, небо и земля! Припомнить я хотлъ ли,

Что бережно душа упрямая хранитъ.

Да вдь бывало какъ она имъ дорожитъ!

Бывало льнетъ къ нему и ласкою даритъ…

Казалось, что любовь была ея питанье, —

И черезъ мсяцъ вотъ… Умри воспоминанье,

Ничтожность, женщина, одно теб названье!..

Не больше мсяца, — скоре чмъ башмакъ

Успла износить, въ которомъ шла за тломъ

Несчастнаго отца, заплаканная такъ,

Какъ Ніобея мать, подъ покрываломъ блымъ,

Достойнйшая всхъ, быть можетъ, въ мір цломъ.

Что жъ? Даже и она!

О, небо свтлое! Животнымъ не дана

Душа и мысль, но т и то грустили бъ дольше,

А ты! Ты нагршила больше!..

Внчаться съ дядею! Мой дядя, братъ отца!

Похожій столько же на бднаго отца,

Какъ я, Гамлетъ, теперь похожъ на Геркулеса…

Чрезъ мсяцъ?.. А?.. не высохла завса

Ея притворныхъ слезъ, которыхъ соль видна

Въ румянц этихъ щекъ, — другого ужъ жена!

О, гнусный пылъ страстей, толкнувшій — и кого же! —

Въ безчестіе грха, въ кровосмшенья ложе!

…Оно не дастъ добра, не можетъ счастья дать,

Лишая насъ того, что намъ всего дороже…

Разбейся эта грудь, уста должны молчать!

Входятъ Гораціо, Бернардо и Марцелло.

Гораціо.

Желаю здравствовать я вашей чести, принцъ!

Гамлетъ.

Я очень радъ здоровымъ васъ увидть.

Гораціо?! коль не смутился я…

Гораціо.

Онъ самый, государь, всегда слуга вашъ бдный.

Гамлетъ.

Другъ… Добрый другъ… обмнимъ имена.

Что длаете вы, сбжавъ изъ Виттенберга?

Марцелло…

Марцелло.

Государь…

Гамлетъ.

Я очень радъ васъ видть. Добрый вечеръ!

Но въ самомъ дл, что изъ Виттенберга къ намъ

Васъ привело сюда?

Гораціо.

Порывъ неприлежанья,

Мой добрый государь.

Гамлетъ.

Самимъ врагамъ твоимъ я бъ не далъ такъ сказать,

Тмъ бол ты мой слухъ не долженъ оскорблять

Такою клеветой, желая колебать

Мою въ слова твои и донесенья вру.

Непостоянствъ твоихъ я разумю мру:

Ты не лнивъ. Но что вамъ длать здсь?

Мы въ Эльзинор васъ научимъ до отъзда

Свой кубокъ выпивать за разъ, до дна и весь.

Гораціо.

Я прибылъ, государь, сюда на погребенье

Отца вашего, принцъ.

Гамлетъ.

Товарищъ школьный мой,

Не повергай меня насчетъ себя въ сомннье,

Не насмхайся такъ безплодно надо мной.

На свадьбу матери какъ разъ попалъ ты впору,

Ты значитъ, поспшилъ ко свадебному сбору.

Гораціо.

Гробъ и внецъ ведутъ другъ друга за собой.

Дйствительно, оно послдовало скоро.

Гамлетъ.

Скопъ, скопъ, Гораціо, остатковъ отъ поминокъ

На свадебныхъ столахъ холоднымъ подаютъ.

Пусть встртилъ раньше бъ я всхъ злыхъ враговъ на неб,

Чмъ эти злые дни, какіе настаютъ.

Отецъ!.. мн чудится, что все отца я вижу!

Гораціо.

Но гд же, государь?

Гамлетъ.

Въ очахъ души, Гораціо.

Гораціо.

Онъ славный былъ король. Когда-то я видалъ

Его величество.

Гамлетъ.

Да, былъ онъ человкъ

Во всемъ, везд, всегда! Но рокъ его отнялъ,

И не найти ему подобнаго вовкъ!

Гораціо.

Сдается, государь, его вчера я видлъ.

Гамлетъ.

Ты?.. Видлъ? Какъ! Кого??

Гораціо.

Да государя, принцъ, и вашего отца.

Гамлетъ.

Отца и государя?!..

Гораціо.

Умрьте вашъ порывъ, мгновеніе одно

Вниманья, добрый лордъ, вниманья и терпнья,

И я вамъ передамъ въ присутствіи друзей

Исторію чудесъ по памяти моей.

Гамлетъ.

Любовью неба, дай услышать мн скорй!

Гораціо.

Дв ночи на посту Бернардо и Марцелло,

Когда кругомъ ихъ тьма полночная чернла

И сномъ покоилась въ безмолвіи земля,

Вдругъ были встрчены тмъ, что предъ вами смло,

Признать ршаемся видньемъ короля.

Воинственная бронь его во тьм блестла,

Во всеоружіи отъ ногъ до головы.

Отъ нихъ не дале, чмъ какъ стоите вы,

Являлося оно и трижды передъ ними

Прошло торжественно не спшною стопой,

Едва въ ихъ сторону склоняясь головой

И долго, пристально слдя какъ бы за ними.

Но взглядъ ихъ и глаза застыли, какъ во сн,

Рчей отъ трепета лишенные, они

Какъ студень онмевъ, не вымолвили слова,

И тайну дивную передавая мн,

Просили въ случа проврить это снова.

На третью ночь я былъ на караул ихъ.

Все было точно такъ, и вотъ уже троихъ

Какъ разъ въ тотъ самый часъ и въ томъ же положеньи

Вновь постила насъ таинственность явленья.

Едва я превозмогъ порывъ моей тоски!

Отца вашего, принцъ, вдь я видалъ, и что же?!

Взгляните вотъ сюда: вотъ дв мои руки —

Он не боле между собой похожи.

Гамлетъ.

Но гд жъ случилось все? — Скажите мн о томъ!

Гораціо.

Тамъ, гд дежурили, на парапет томъ.

Гамлетъ.

Вы говорили съ нимъ?

Гораціо.

Да, говорилъ, — притомъ

И спрашивалъ, — оно не отвчаетъ.

Мн чудилось, оно чуть-чуть приподнимаетъ

Какъ будто голову, готовясь говорить…

Но только вздумало оно пошевелить

Концомъ бровей своихъ, какъ, утро возвщая,

Заплъ птухъ какъ разъ, и тотчасъ исчезая,

Какъ дымъ разсявшись въ мгновеніе изъ глазъ,

Пропало все…

Гамлетъ.

Да это очень странно!

Гораціо.

Все это истина, мой предостойный лордъ,

Такая же, какъ то, что я живу на свт,

И мы за долгъ почли вамъ тотчасъ же, милордъ,

Подробно доложить, что знаемъ о предмет.

Гамлетъ.

Такъ, такъ, друзья мои. Меня оно смущаетъ…

Вамъ въ караулъ идти опять сегодня ночь?

Вс.

Такъ точно, государь.

Гамлетъ.

Вооруженное, вы говорите?

Вс.

Да,

Вооруженное.

Гамлетъ.

Отъ головы до пятъ?

Вс.

Да, съ ногъ до головы.

Гамлетъ.

Лица его не видно?

Гораціо.

О, видли, милордъ: онъ съ поднятымъ забраломъ.

Гамлетъ.

И сумрачно суровъ былъ взглядъ его притомъ?

Гораціо.

Нтъ, былъ онъ удрученъ скоре, чмъ разсерженъ.

Гамлетъ.

Что жъ блденъ иль багровъ?

Гораціо.

Нтъ, блденъ, очень блденъ.

Гамлетъ.

И свой оно на васъ приковывало взглядъ?

Гораціо.

Все время, непрестанно.

Гамлетъ.

Хотлъ бы я тамъ быть!

Гораціо.

Оно бъ васъ изумило.

Гамлетъ.

Да, очень можетъ быть…

И долго оно было?

Гораціо.

Пока до сотни разъ сочтете не спша.

Марцелло и Бернардо.

О, дольше, много дольше!

Гораціо.

Не въ разъ, когда я былъ.

Гамлетъ.

А борода его была сдая? Такъ ли?

Гораціо.

Она была какъ разъ, какой была при жизни:

Какъ соболь съ просдью.

Гамлетъ.

Я съ вами эту ночь. Быть можетъ, вновь придетъ.

Гораціо.

Увренъ въ этомъ я.

Гамлетъ.

О, если ты придешь, достойнаго отца

Видніе, ко мн, то я цною жизни

И что бы ни было заговорю съ тобой!

Пусть самый адъ реветъ всмъ звомъ о молчаньи,

Я съ нимъ заговорю!

Я всхъ прошу, друзья:

Коль въ тайн это все

Хранилось до сихъ поръ,

Хранится пусть оно въ тиши какъ можно дольше.

И что бы въ эту ночь ни постило насъ,

Поймите все безъ словъ, и я за ваши чувства

Сумю вамъ воздать. Желаю счастья вамъ!

Въ двнадцатомъ часу я съ вами на площадк.

Вс.

Почтенье вашей чести.

Гамлетъ.

Не меньше вашей — къ вамъ моя любовь, друзья!

Прощайте!

(Уходятъ.)

Отца,

Вооруженный духъ. — Не все благополучно,—

Нтъ, нтъ, не все. Подозрваю я

И козни злобныя, и горькія обиды.

Скорй бы ночь,

А до тхъ поръ спокойна

И въ мир будь душа.

Всплывутъ неправыхъ длъ насилья и обманы, —

Плоды погибели, вскрывая сердца раны,

Хотя бъ обрушилась на нихъ земля сама,

Закрывъ собою ихъ отъ взгляда и ума.

СЦЕНА III.

Комната въ дом Полонія.

Офелія и Лаэртъ.

Лаэртъ.

Все то, что понужнй, погружено. Прощай!

Однакоже, сестра, коль будетъ втеръ вскор

Отъ васъ попутный дуть, неся волною въ мор

Корабль ко Франціи, — не спи и не звай

И чаще о себ меня оповщай.

Офелія.

Ты сомнваешься?

Лаэртъ.

А что же до Гамлета

И всхъ его съ тобой любовныхъ пустяковъ…

Смотри, пожалуйста, съ улыбкою на это,

Какъ на игру крови у свтскихъ остряковъ,

Какъ на фіалки цвтъ. Весною молодою

Свой чудный ароматъ она такъ нжно льетъ!

Онъ крпокъ, но его непостояненъ медъ,

Хоть сладокъ, можетъ быть, но нжитъ насъ собою

Минуту, вотъ и все, покуда лишь цвтетъ.

Такъ нжатъ чары сна: мгновеніе — не дольше.

Офелія.

Не дольше? Только?

Лаэртъ.

Да. Считай того не больше

За тмъ, что смыслъ вещей съ ихъ вншностью растетъ:

Чмъ выше созданъ храмъ, тмъ, больше въ немъ влеченій,

Тмъ громче и полнй дыханье пснопній,

Торжественне жизнь. Пусть любитъ онъ тебя

(Согласенъ допустить), хотя бы не шутя,

И воля, честный пылъ души его покуда

Лукавствомъ грязныхъ думъ еще не запятнавъ,

Желанье въ чистот хранитъ. Но ты повсюду

Опасливо страшись его чрезмрныхъ правъ:

Его стремленія не въ полной его власти, —

Такъ можно ли ему и отвчать за нихъ?

Онъ весь, лишенный чувствъ своихъ,

Принадлежитъ не самъ себ къ несчастью,

Но сану высшему, имъ неизмнно онъ

Отъ самыхъ малыхъ лтъ до смерти надленъ.

Не такъ онъ поступать обязанъ отъ рожденья,

Какъ вольный человкъ безъ сана и значенья.

Залогъ въ немъ скрытыхъ силъ и золотые сны,

Здоровье и покой народа и страны.

Поэтому его и выборъ ограниченъ

Той тла цлаго подачей голосовъ,

Котораго главой онъ въ жизни возвеличенъ.

Такъ что, когда теб потокомъ нжныхъ словъ

Откроетъ онъ любовь своей души, ты только,

Въ предлахъ силъ его, поврь ему настолько,

Насколько слова смыслъ поступкомъ закрпить

И съ цлой Даніей свой выборъ согласить

Онъ можетъ. Взвшивай, умомъ соображая,

Что честь твоя теб дозволитъ выносить:

Не то доврчивъ слухъ и пснь любви впивая,

Ты, сердце потерявъ, сокровища твои

Утратишь, чистоту и радости свои

Его безумію безвластному ввряя.

О, бойся этого, сестра моя! скорй

Смыкай поуже кругъ любви святой твоей

Вн натиска страстей, опасности желанья:

Чистйшая изъ двъ распутна ужъ тогда,

Когда въ ней вспыхнуло красы ея сознанье,

Когда часть прелестей открыта иногда

Нескромностямъ луны въ полночный часъ бываетъ.

Поврь мн, страхъ грха отъ многаго спасаетъ!

И добродтели касалась клевета.

Какъ часто видимъ мы, что даже почка та,

Которая весной еще не расцвтаетъ,

Червемъ подточена, внезапно пропадаетъ,

Когда въ природ жизнь такъ щедро разлита.

Ахъ, въ росахъ вешнихъ дней коварнй дуновенье

Скрываетъ иногда злыхъ ядовъ испаренье,

Спасай себя отъ нихъ, въ душ храни покой,

А въ мысляхъ чистоту. Боязнь — ограда бдствій,

Непоправимыхъ золъ и пагубныхъ послдствій.

А юность насъ сгубить готова и тогда,

Въ грх сообщника и вовсе нтъ когда.

Офелія.

Я удержу, урокъ и наставленье,

Какъ врный стражъ души, не дремлющій въ ршеньи.

Но, братъ мой дорогой, не будь передо мной

Въ своихъ проповдяхъ, какъ пасторъ тотъ надменный,

Который къ небу путь тернистый и побдный

Указывая намъ,

Смясь надъ сказаннымъ, шагаетъ смло самъ

Въ цвтущихъ пажитяхъ любви и сладострастья.

Лаэртъ.

Не бойся…

Мн пора однако же! — Не ждетъ

Насъ время быстрое: отъзда срокъ пройдетъ…

Чу, вотъ и батюшка, мн кажется, идетъ!

(Входитъ Полоній.)

Вдвойн благословить — двойная благодать.

Улыбка случая мн шлетъ вторичный отпускъ.

Полоній.

Еще все здсь, Лаэртъ. На бортъ, на бортъ! Отдать

Пора ужъ якоря, смотри, вдь скоро вечеръ.

Стыдись! Ужъ паруса надулъ попутный втеръ,

Вс ждутъ тебя. Чего ты медлишь здсь?

Благословенье? Вотъ. (Кладетъ руки на голову Лаэрту.)

Съ напутственнымъ моленьемъ

Прими его, мой сынъ, — я съ нимъ душою весь.

Внемли же нсколькимъ при этомъ наставленьямъ,

Совты отчіи всегда барышъ дадутъ,

Они, коль вспомнишь ихъ, разсудокъ къ заключеньямъ

Разумнымъ приведутъ,

Особенно когда ихъ примняемъ впору.

Не отдавай устамъ свой здравый смыслъ и умъ,

А дйствіямъ своимъ несообразныхъ думъ

Не довряй тотчасъ безъ строгаго разбору,

Будь фамильярно простъ, но грубымъ — никогда,

Друзей, какіе есть, испытывай всегда

И вслдъ затмъ спши, какъ области къ корон,

Ты къ сердцу приковать ихъ обручемъ стальнымъ,

Ко всмъ же остальнымъ

Ты относись слегка, не утруждай ладони

Со всякимъ выскочкой, безперымъ сорванцомъ

Иль необсохнувшимъ на солнышк птенцомъ

И недосиженнымъ на мудромъ жизни лон,

Но выпущеннымъ въ свтъ безсмысленнымъ отцомъ.

Старайся избгать безпутной глупой ссоры,

А если впутался средь шумнаго раздора,

Пусть опасаются противники тебя,

Дай ухо всякому, языкъ же — про себя,

Выслушивая всхъ, удерживай сужденье:

Сокрытое въ себ дороже наше мннье.

Пусть выборомъ одеждъ займется кошелекъ,

Соображаясь, чтобъ не слишкомъ тяжко легъ

Расходъ на выручку. Пусть платье будетъ пышно,

Но и не вычурно. Цнно и не пестро.

А дворъ и высшій кругъ во Франціи, какъ слышно,

Нарядомъ славятся и говорятъ остро.

Тамъ платье главное, къ тому жъ въ понятьяхъ вка

Одежда говоритъ безъ словъ за человка.

Не одолжай въ заемъ и самъ не занимай:

Какъ часто видимъ мы, самъ это замчай,

Заемъ и съ дружбою безслдно пропадаютъ,

Они утратятся средь мелочной борьбы

И въ холод души другъ друга потеряютъ,

Заемъ расчетовъ зло и ядъ мужской судьбы.

Но вотъ что главное. Коль самъ себ ты вренъ,

То въ этомъ, какъ и въ томъ, что ночь спшитъ за днемъ,

Ты можешь быть всегда и съ твердостью увренъ,

Что передъ прочими въ понятіи твоемъ

Не будешь ты фальшивъ. Прощай! Твое сужденье

Да укрпитъ въ теб мое благословенье!

Лаэртъ.

Прощайте, батюшка! Запомню все, какъ есть,

Порукой въ томъ моя пускай вамъ служитъ честь.

Съ любовью искренней склоняюсь къ вашей груди.

Полоній.

Ну, время насъ не ждетъ, ступай, тебя ждутъ люди.

Лаэртъ.

Прощай, Офелія, и помни мой совтъ.

Офелія.

Въ ларц души моей смыкая твой завтъ,

Теб я ключъ даю того, что сохраняю.

Лаэртъ.

Прощай. (Уходитъ.)

Полоній.

О чемъ съ тобой онъ говорилъ, скажи.

Офелія.

О принц Гамлет, не въ гнвъ вамъ…

Полоній.

Разскажи,

Что это. Впрочемъ, я, насколько понимаю

Все то, что вкругъ меня частенько говорятъ,

Усплъ уже узнать, что онъ съ тобой проводитъ

Часы наедин, и если происходитъ

Все это такъ, какъ вс мн дать понять хотятъ,

И ты сама на тхъ свиданіяхъ укромныхъ

Была добра въ словахъ, и щедрыхъ и свободныхъ,

Теб замчу я, душой тебя любя:

Не въ силахъ разумть ты ни сама себя,

Ни то, какъ надлежитъ на этомъ видномъ мст

Быть дочери моей въ достоинств и чести.

Что между вами есть? — скажи мн правду всю.

Офелія.

Онъ, батюшка, почтилъ меня своей любовью.

Полоній.

Любовью… пфе! почтилъ онъ этимъ дочь мою

И подалъ тмъ предлогъ къ насмшкамъ и злословью.

Ты судишь о судьб твоихъ грядущихъ дней,

Какъ двочка въ чаду наивности своей.

А много ль вришь ты, скажи, его почтенью,

Какъ склонность ты его сейчасъ мн назвала?

Офелія.

Не знаю, батюшка, объ этомъ къ заключенью

Моя о немъ мечта меня не привела.

Полоній.

Такъ я васъ приведу. Почти себя ребенкомъ,

Когда почла его почтенье столь же звонкимъ,

Какъ золото, а грошъ ему цна.

Ты почитай себя дороже, дочь, порою

И честь твою въ себ, — безцнна въ насъ она.

Не чтя мои слова съ ихъ жалкою игрою,

Почтеніемъ глупца меня ты наградишь.

Офелія.

Онъ мн въ любви своей почтительно признался

И скромно говорилъ, когда мн объяснялся.

Полоній.

Ты ‘скромностью’ зовешь. ‘Почтенье’ говоришь.

Поди, разсказывай: меня не удивишь.

Офелія.

Признаніе свое онъ клятвою скрпляетъ,

Ручательствомъ въ словахъ любовь онъ призываетъ

И небо свтлое въ свидтели беретъ.

Полоній.

Да, знаемъ, знаемъ мы! Силки для перепелокъ,

Когда намъ крови жаръ вс чувства обойметъ,

Куда щедра душа и какъ легко даетъ

Вс клятвы языку, а онъ куда какъ ловокъ!

Нтъ, пламя это, дочь, предъ нами ярко льетъ

Лишь свтъ, но не тепло: оно горитъ для взора.

Нтъ, дочь моя, огнемъ его не называй.

Оно въ длахъ своихъ, какъ въ общаньяхъ, скоро

Угаснетъ какъ ничто. — Ты это такъ и знай!

Отнын будешь ты значительно скупе:

Своимъ присутствіемъ любовь не награждай.

Забава двичья пусть будетъ поцнне,

Чмъ милаго приказъ придти на разговоръ.

Гамлета же ты такъ цни отъ этихъ поръ,

Коль цну истины и жизни ты узнала.

Онъ молодъ и здоровъ

И вовсе на себ не носитъ тхъ оковъ,

Которыми тебя сама судьба связала.

Короче, клятвамъ тмъ, смотри, не врь никакъ:

Способныя купить совсмъ не то, что такъ

Невинный тшитъ взоръ, он — одно старанье

Собою выманить преступное желанье,

И дышатъ святостью, чтобъ легче обольстить.

Однажды навсегда прошу я затвердить,

И, въ мысляхъ у себя не допуская смуту,

Коль будешь ты имть свободную минуту,

То не теряй ее съ Гамлетомъ въ болтовн.

Смотри, запомни все и будь послушна мн.

Ступай и поступай не слишкомъ простодушно.

Офелія.

Всегда вамъ и во всемъ, отецъ мой, я послушна.

СЦЕНА IV.

Площадка.

Входятъ Гамлетъ, Гораціо и Марцелло.

Гамлетъ.

Кусается морозъ. Ужасно холодно!

Гораціо.

Какъ рзокъ воздухъ здсь, такъ вотъ и щиплетъ стужа.

Гамлетъ.

Который часъ?

Гораціо.

Къ полуночи давно.

Марцелло.

Ужъ пробило.

Гораціо.

Вотъ какъ! Я не слыхалъ.

Мы къ часу подошли тому же,

Въ который духъ

Привычку взялъ…

Что это? (Слышны барабаны и трубы.)

Гамлетъ.

Король нашъ до разсвта

Пируетъ, бсится, стъ, пьетъ, кутитъ за двухъ

И буйнымъ оргіямъ безумно предается.

А рейнскимъ какъ виномъ достаточно упьется,

Велитъ тотчасъ трубить въ честь каждой чаши онъ.

А за трубою вслдъ кимваловъ слышенъ звонъ,

И барабанный гулъ далеко раздается,

Побды пснь творя надъ выпитымъ виномъ.

Гораціо.

Обычай это здсь?

Гамлетъ.

Къ несчастію, нашъ домъ

Того держаться сталъ. Хоть я и пріучился,

Но лучше бы, по мн, обычай тотъ забылся,

А между тмъ вдь шлетъ безславный пиръ

На западъ и востокъ намъ бранное названье,

Насъ свинскимъ именемъ зоветъ крещеный міръ,

Скотами пьяными, пятная наше званье.

Такія росказни способны погубить

Всю жизненность ума, все лучшее влеченье

Тхъ подвиговъ благихъ, что намъ дано свершить,

Хотя бъ свтило въ нихъ ихъ высшее значенье.

Такъ, съ грустью видимъ мы крушеніе всего:

Устоевъ, разума и чести всей порою.

У смертнаго, когда въ природ ль у него,

Иль случаемъ судьбы, привычки ли виною

(Вдь даже кругъ среды вліяетъ на него)

Ошибка малая его казнитъ собою.

Чмъ выше онъ душой, тмъ строже злобный вкъ

Надъ нимъ свой приговоръ немилосердный ставитъ,

Къ такимъ спшитъ позоръ, ихъ счастіе оставитъ:

Хотя не виноватъ въ рожденьи человкъ,

Малйшее пятно семейства и породы

Вмняется ему, марая его честь.

Онъ рабски подчиненъ случайностямъ природы

И за одну черту онъ кару долженъ несть.

Вдругъ все противъ него, что только въ жизни есть,

Все: робость разума и воли пылъ мятежный,

Правдивый, искренній, отвтъ его прямой,

Молчанье скромности иль честности порой

И совсти порывъ чувствительный и нжный,

И все усиліе боренья противъ зла,

И нершительность, которую взяла

Любовь въ проводники, и тотъ поступокъ смлый,

Который перескъ нить Гордія узла:

Отравленное, все погибнетъ въ опьянлой

Отъ зла душ. Такъ малой искры жаръ

Всепожирающій вздымаетъ вдругъ пожаръ…

(Входитъ) ТНЬ.

Гораціо.

Глядите, государь, оно идетъ! — Смотрите!

Гамлетъ.

Архангелы небесъ, святые, защитите!

Духъ живота ли ты, иль демонъ проклятой,

Дыханье ли небесъ, иль ада дуновенье,

Сулишь ли ты любовь, иль злобы дерзновенье,—

Твой видъ соблазна полонъ, я говорю съ тобой!

Послушай, я тебя зову Гамлетомъ,

Царемъ, отцомъ, и ты еще при этомъ,

Датчанинъ царственный, отвть душ моей,

Не дай въ невдньи пропасть напрасно ей:

Покой святыхъ костей въ ихъ тсномъ заключеньи

Что возмутило вдругъ? — Въ безмолвномъ заточеньи

Ты гроба пелены зачмъ сорвалъ съ себя?

Зачмъ могилы пасть, куда тебя рыдая

Мы съ миромъ погребли, звъ мраморный вскрывая,

Извергнула тебя?

Что можетъ означать, что ты, мертвецъ безгласный,

Во всеоружьи всталъ, закованный въ брон,

И, отвращеніе вселяя въ ночь, ужасный

Обзоръ свершаешь свой при трепетной лун,

Въ серебряныхъ лучахъ путь жизни провряя?

А мы — глупцы земли, слпые въ нашемъ сн —

Стоимъ потрясены въ отчаяніи, не зная,

Каковъ предлъ души въ пространств. Молви мн,

Откуда ты пришелъ, духъ неба или рая,

Отвтъ дай, что это? Зачмъ? Что длать намъ?

(Тнь манитъ Гамлета.)

Гораціо.

Онъ за собой идти приказываетъ вамъ,

Какъ будто дале отсюда увлекая

И что-то вамъ однимъ сказать какъ бы желая.

Марцелло.

Онъ хочетъ, можетъ быть, такое разсказать,

Что вамъ лишь надлежитъ услышать и узнать.

Глядите, какъ добро лишь васъ онъ приглашаетъ

Подале отъ насъ, чтобъ съ вами быть однимъ,

Съ какою ласкою онъ взоры обращаетъ! —

Но, не ходите съ нимъ…

Гораціо.

Нтъ, нтъ.

Гамлетъ.

Не говоритъ, — такъ я пойду за нимъ.

Гораціо.

Не длайте того!

Гамлетъ.

Къ чему боязнь — не знаю.

Булавки жизнь мою ничтожне считаю,

А для души… что сдлаетъ онъ ей,

Безсмертной, какъ онъ самъ, душ моей?

Меня онъ манитъ вновь: ему вослдъ иду я.

Гораціо.

А что какъ въ омутъ васъ съ собою за одно

Онъ завлечетъ? Иль, пропасти минуя,

Взнесетъ наверхъ скалы, которой моря дно

Основою, а верхъ надъ бездною ужасной

Повисъ. Тамъ приметъ онъ для смертнаго опасный

Такой ужасный видъ,

Что разумъ царственный въ безумье обратитъ.

Подумайте: того, кто лишь туда восходитъ,

Видъ самой мстности въ отчаянье приводитъ.

Тамъ слышно, какъ внизу кипя пучинъ приливъ

Ревстъ, волну свою на берегъ устремивъ,

А въ мор тьмы тней встрчаешь предъ собою…

Гамлетъ.

Онъ все меня зоветъ. Иди, я за тобою!

Марцелло.

Нейдите, государь!

Гамлетъ.

Возьмите руки прочь!

Гораціо.

Ни шагу въ эту ночь!

Послушайтесь друзей въ такомъ опасномъ дл.

Гамлетъ.

Зоветъ меня судьба, нервъ каждый въ этомъ тл.

Почуя силу льва, впередъ меня влечетъ.

Пустите, господа! Виднье вновь зоветъ,

(Вырывается.)

Всякъ тотчасъ, какъ Богъ святъ, самъ въ призракъ обратится,

Кто помшаетъ мн за призракомъ стремиться.

Прочь, говорю я вамъ! Приказано судьбой. —

Иди!… я слдомъ за тобой!

(Гамлетъ и призракъ уходятъ.)

Гораціо.

Въ отчаянье его повергнуло мечтанье.

Марцелло.

Послдуемъ за нимъ. Не къ мсту послушанье.

Гораціо.

Держите же его! Чмъ кончится все это?!

Марцелло.

Да, что-то подгнило здсь въ Даніи у насъ.

Гораціо.

Судьба устроитъ всё!

Марцелло.

Я умоляю васъ,

Идемъ вослдъ Гамлету.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Франциско на часахъ. Входитъ Бернардо.

СЦЕНА II.

Входятъ Гораціо, Бернардо и Марцелло.

СЦЕНА III.

Офелія и Лаэртъ.

СЦЕНА IV.

Читайте также: