Гайдар против Хайдара: история двух капитанов, Гвелесиани Наталья, Год: 2014

Критика
Время на прочтение: 57 минут(ы)
Скачать в PDF

Гайдар против Хайдара: история двух капитанов

(Собственное независимое расследование)

Оригинал здесь: http://samlib.ru/g/gwelesiani_n/gaydar-1.shtml

‘Самое трудное знаешь, что? Когда ты считаешь, что надо делать одно,
а тебе говорят: ‘Делай другое’, И говорят хором, говорят самые
справедливые слова, и ты сам уже начинаешь думать: а ведь, наверно,
они и в самом деле правы. Может случиться, что правы. Но если будет
в тебе хоть капелька сомнения, если в самой-самой глубине души
осталась крошка уверенности, что прав ты, а не они, делай по-своему.
Не оправдывай себя чужими правильными словами ‘.
В. Крапивин — ‘Журавленок и молнии‘

Мог ли автор ‘Голубой Чашки’ А. Гайдар — быть убийцей женщин и детей? Как то утверждается в сомнительных в плане документальной достоверности публикациях двух последних десятилетий, апофеозом которых стала книга В. Солоухина ‘Cоленое озеро’?
Некоторые лихо орудующие пером мастера обличительного красноречия и безропотно следующие за ними читатели полагают, что у Гайдара было два лика. Или что — он страдал раздвоением личности.
На самом деле — как следует из проведенного мною анализа, — было два Гайдара. Буквально — два или более разных человека, которых обманутые крестьяне-хакасы принимали за одного.
Точнее, у будущего писателя — был двойник или даже несколько двойников. Так молодого красного командира подставляло за его спиной его же собственное начальство, роя ему яму путем издевательства над местным населением, дабы свалить за это вину на посланца Москвы.
Одним из самых любимых писателей моего детства был Аркадий Гайдар.
После окончания школы — интерес к его творчеству как-то выпал у меня из сферы внимания, что было, как мне казалось, естественным, закономерным — появлялись новые интересы, новые книги, новые авторы. А Гайдар, как мне представлялось, мною уже понят, усвоен. (Теперь понимаю — что еще далеко не усвоен, более того: не открыт — масштаб его личности приоткрывается передо мной только сейчас).
И я была не в курсе той крайне неприятной возни, полемики, клеветы, домыслов, неразберихи — словом, мути, которая поднялась вокруг имени писателя уже после.
Буквально на днях я с изумлением увидела в интернете слова ‘садист’ и ‘фашист’ в качестве эпитетов к имени своего любимого детского писателя.
Отодвинув все, я провела собственное блиц-расследование.
Я нарочно отодвинула на первых порах все-все документальные свидетельства как одной, так и другой стороны. То есть я их просто бегло просмотрела — и только.
Меня интересовал вопрос — мог ли писатель Аркадий Петрович Гайдар совмещать в себе как личность два столь разных, кардинально противоположных облика в духовно-психологическом смысле, что бы там не говорили факты?
Даже если бы все-все факты в пользу слов ‘садист’ и ‘фашист’, что называется, были представлены читателям в документально зафиксированном виде — кому и чему можно бы было верить вопреки тому, что видят собственные глаза?
Дело в том, что факты, одни только факты в нашем переменчивом мире — в мире идеологических войн — вещи крайне не надежные. Сент-Экзюпери предупреждал, что зорко — только Сердце. Поэтому факты — это факты, и только. Не более того. Каждый — делает свой выбор. Из любой комбинации фактов — свой внутреннее созвучный ему собственный выбор.
Выкладываю ниже результаты своих размышлений, основанные на художественно-интуитивном вглядывании в психологию писателя.
В первой части — содержится то, что было передумано и записано мной еще до знакомства с книгами двух непримиримых оппонентов — В. Солоухина и Б. Камова.
Один из них написал ‘Соленое озеро’, изобразив Гайдара сущим дьяволом.
Другой — высветил совсем другой облик человека, воина и писателя — А. П. Гайдара.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Первое общее знакомство с обвинениями в адрес А. П. Гайдара

Мог ли автор ‘Голубой чашки’ детский советский писатель Аркадий Гайдар — уничтожить в 1922 г в Хакасии в качестве командира отряда ЧОН, боровшегося с отрядом белого атамана Ивана Соловьева — десятки и даже сотни крестьян-хакасов, топя людей в озере, бросая в колодцы детей и женщин, добивая свои многочисленные жертвы в затылок?.. Как то утверждается в похожей на непрерывную пулеметную очередь серии публикаций, направленных против писателя после вышедшей книги В. Солоухина ‘Соленое озеро’, посвященной переворачиванию с ног на голову образа красного командира Аркадия Голикова во время его службы на Дальнем Востоке?
‘Хозяин тайги’ бандит Соловьев был действительно врагом сильным и расчетливым. И — немилосердным. Он даже умертвил 16-летнюю хакасскую девушку-разведчицу Настю Кукарцеву, с которой Голикова связывала нежная и трогательная дружба. Причем, жестоко замучив ее, поочередно отрубая ей саблей — каждый палец. От таких вещей — у кого хочешь мог бы помутиться рассудок.
На этот счет существуют две основные версии — по одной из них писатель был просто больной на голову человек, который одной рукой писал детские книги, а другой — убивал женщин и детей, вследствие чего потом не раз лечился от расстройства нервной системы. Аргумент, на первый взгляд, весомый — потомки уцелевших очевидцев утверждают, что у этого черного командира была кличка Хайда, так как он кричал на лошадей, погоняя их: ‘Хай-да!’. Да и другие сослуживцы-командиры из его отряда написали на Гайдара жалобу в органы власти и тот был отстранен от должности и судим по линии ГПУ и ЧОН за экстраординарное превышение полномочий, хоть и вину свою не признал. (Его даже чуть было не расстреляли).
По другой версии — Гайдар, которому тогда было всего 18 лет — стал жертвой клеветы. Это на него спихнули свои прошлые черные дела реальные черные командиры. Но при этом — в этих черных делах, которые ему инкриминировались, отнюдь не значилось зверств такого размаха, какие вырисовываются под пером пылких на ложь и сенсации журналистов.
Во время следствия от внезапно открывшихся фактов, стоявших за клеветой, Аркадий Голиков получил психотравму. Что, наложившись на травматический невроз, затаившийся в его организме после контузии, и сломало его армейскую карьеру. Больше он служить в Армии не смог.
Когда же Аркадий Голиков был отстранен от командования, он долго пытался восстановить здоровье и вновь возобновить военную карьеру. Но этого не удалось — здоровье было подорвано основательно.
И тогда он вернулся в ряды Бойцов иной, не менее плодотворной, опасной и полной драматизма дорогой — принялся писать книги, взяв псевдоним Гайдар.
Вот какой материал существует на сегодняшний день относительно происхождения псевдонима Гайдар:
‘Когда в давние времена шли в поход воины-конники, они посылали вперед всадника. Этот всадник, скачущий впереди всех, всматривающийся в неизведанную даль, куда держал путь отряд, назывался Гайдаром.
Таким впередсмотрящим, ясноглазым дозорным был и сам Гайдар — Аркадий Петрович Голиков. Не случайно, должно быть, он взял себе этот звучный и много говорящий псевдоним. Псевдоним — вымышленное имя.
Гайдар — впередсмотрящий, всадник, скачущий впереди. Сын Гайдара Тимур предположил, что псевдоним его означает: Голиков Аркадий — друг армии.
Из других источников следует, что литературный псевдоним ‘Гайдар’ расшифровывается как ‘Голиков АркадиЙ Д’АРзамас’ (по подражанию имени Д’Артаньяна из ‘Трёх мушкетёров’ Дюма). Автор третьей версии — школьный товарищ Гайдара Адольф Голдин. В школьные годы Аркадий Голиков был большим выдумщиком, романтиком, любил военные игры. Вот и зашифровал своё имя следующим образом. Г — первая буква фамилии ‘Голиков’. А и Й — первая и последняя буквы имени ‘Аркадий’. Д — по-французски означает ‘из’. АР — начальные буквы названия города Арзамаса’.
Также я можно встретить и такие версии-легенды: гайдар — это в украинском языке — пастух овец, среди которых маленький Аркадий проводил свое счастливое, полное романтики ранее детство. Про происхождение фамилии Гайдар эксперты-генеологи также пишут: ‘Фамилия Гайдар восходит к аналогичному прозвищу, которое, вероятно, образовано от украинского слова ‘гайдарь’, что на русский язык переводится как ‘овцевод’. Менее вероятно, что фамилия Гайдар образована от просторечной русифицированной формы арабского имени Хайдар — Гайдар, которе в переводе означает ‘лев’.
Помимо этого, в одном из диалектов хакасского языка cлово ‘хайдар’ означает:’Куда?.. Где?..’. Отметим во всех случаях тонкий и глубокий символизм, пронизывающий все эти значения. Последний смысл особенно любопытен, ведь он иносказательно означает: ‘Где Гайдар?.. Куда идет его дорога?’
А еще существует воспоминания о том, как Гайдар сам рассказывал, что однажды к нему подошла незнакомая хакасская женщина и, всмотревшись в всадника, ласково гладя его коня, сказала: ‘Гайдар!’. И это — Аркадию понравилось…
Не исключено, что многоплановый псевдоним включал в себя все эти значения. Но, по моему мнению, он ими не исчерпывается — в качестве ЯДРА окутанного всеми этими значениями-символами своего писательского Имени — Аркадий Голиков выбрал переделанное и переосмысленное, развернутое на другой лад прозвище своего врага — прозвище ‘Хайда’. И выбрал его — по очень понятным причинам: он очень хотел разоблачить организаторов кровавой резни над хакасами, но другой, ‘черные’ командиры упредили его, повесив вину за убийства — на самого Голикова…. А может, он и узнал-то всю правду — да и то, еще не до конца раскрывшуюся, только на судебном разбирательстве, представ на нем уже в качестве обвиняемого. Голиков не смог как следует оправдаться, хоть и вина его не была доказана, но — дал себе слово всю жизнь бороться с подобными подонками. Он решил показать в своих книгах — образ светлого рыцарства. Его красные командиры — полностью противоположны тому ненастоящему, быть может, собирательному ‘Хайдару’ (таких лихо машущих шашками ‘хайдаров’ было в отряде немало), который, борясь с бандой Соловьева, не останавливался перед жестоким шантажом, пытками, унижениями, а иногда и массовыми расстрелами мирных жителей, включая стариков и несовершеннолетних. Так несправедливо уволенный из Армии красный командир Аркадий Голиков стал вместо отвратительного преступника Хайды — благородным Гайдаром.
Итак — Аркадий Голиков взял в качестве псевдонима прозвище своего идейного, духовного и личного врага — и показал в своих книгах образы другого командира, других героев, другой страны, другого духовного начала… То, другое — подлинное, освободительное начало — начало Гайдара-защитника, воина-защитника — в противовес Хайдару-преступнику, и увидела в всаднике Голикове прозорливая хакасская крестьянка. И — погладила его боевого коня, как бы по-матерински благословив…. Это воспоминание могло послужить в дальнейшем впечатлительному Голикову мощным стимулом для переворачивания прозвища Хайдар — в его противоположность. Но, как это часто бывает с подобными людьми, — люди не поняли подобного благородства… Потомки выживших в Хакасии жертв тех кровавых событий, прочитав позже в книгах писателя А. Гайдара про то, что он служил в юности в Хакасии, решили (фото за давностью лет никто не видел), что это и есть тот самый убийца-Хайда.
Так Хакасский народ стал считать писателя Аркадия Гайдара — злым гением своего народа…
Вот он — это только один из устных, пусть и мифологизированных, портретов — потомки хакасских крестьян оставили в передаваемых из уст в уста путанных воспоминаниях его образ и характер — другой человек, другой командир (помощник, комиссар?) вверенного Голикову подразделения, которого, по-видимому, тоже звали Аркадием (хотя и не обязательно — память выживших крестьян могла потом невольно соединить Хайдара с именем Голикова):
‘Гайдар’ — слово чисто хакасское. Только правильно оно звучит не ‘Гайдар’, а ‘Хайдар’, и означает оно не ‘вперед идущий’ и не ‘вперед-смотрящий’, а просто ‘куда’. — Ну и почему же Голиков взял себе в псевдонимы хакасское слово ‘куда’? — А его так хакасы называли. Кричали: ‘Прячьтесь! Бегите! Хайдар-Голик едет! Хайдар-Голик едет!’
А прилепилось это словечко к нему потому, что он у всех спрашивал: ‘Хайдар?’ То есть куда ехать? Он ведь других хакасских слов не знал. А искал он банду Соловьева. И самого Соловьева ему хотелось поймать. Его из Москвы специально прислали Соловьева ловить, а никто ему не говорил, где Соловьев прячется. Он подозревал, что хакасы знают, где Соловьев, знают, а не говорят. Вот он и спрашивал у каждого встречного и поперечного. ‘Хайдар?’ Куда ехать? Где искать? А ему не говорили.
Один раз в бане запер шестнадцать человек хакасов. ‘Если к утру не скажете, где Соловьев, всех расстреляю’. Не сказали. А может, и не знали, где Соловьев, тайга ведь большая. Утром он из бани по одному выпускал и каждого стрелял в затылок. Всех шестнадцать человек перестрелял. Своей рукой.
А то еще, собрал население целого аила, ну, то есть целой деревни… Семьдесят шесть человек там было. Старухи и дети, все подряд. Выстроил их в одну шеренгу, поставил перед ними пулемет. ‘Не скажете, всех перекошу’. Не Не сказали. Сел за пулемет и… всех… А то еще в Соленом озере, да в Божьем озере топил. В прорубь под лед запихивал. Тоже — многих. Тебе и сейчас эти озера покажут. Старожилы помнят…Это у нас в Хакасии происходило…’. (В. Солоухин ‘Соленое озеро’).
Образ этого ‘героя’, масштаб его злых деяний — доведен до гиперболы вселенского Зла. Не факт, конечно, что в реальности он был настолько уж ужасен. Соленое озеро с его окрашенными в цвет человеческой крови водами — в данном случае лишь метафора.
Вероятно, этот человек по прозвищу Хайдар служил в Хакассии еще до того, как туда прибыл с новым назначением новый командир — Аркадий Голиков, и, по-видимому, продолжил служить под его началом. А так как юный Голиков отличался большой прямотой и доверчивостью, его легко можно было ‘обвести вокруг пальца’, верша за его спиной дела, которые совершил тот, другой.
Ведь в то время — он еще не был Аркадием Гайдаром.
Гайдаром (Хайдаром) был — другой!
Известно, что в окружении нового командира очень хотели избавиться от неудобного свидетеля царивших в отряде безнаказанности и разнузданности, следов былых похождений, разгоряченной жажды славы. И писали на него доносы и жалобы. Поэтому необходима была подстава, клевета.
Такой подставой, западней для Голикова — стали совершенные за его спиной преступления над хакасами. За такое командира бы уж точно сместили, а то и вовсе могли б — расстрелять.
Поэтому, я думаю, хакасы — очевидцы тех событий, отнюдь не стремились исказить, очернить облик будущего писателя, оклеветать его. Они пересказывали то, что видели и слышали.
Но что они видели?..
Можно ли было в данном случае ВЕРИТЬ СВОИМ ГЛАЗАМ?.. Верить только ФАКТАМ?
Вся эта ситуация просматривается в ‘Школе’, ‘Судьбе барабанщика’, в ‘Военной Тайне’, ‘Графских развалинах’, ‘Тимуре и его команде’ и других повестях, рассказах и фельетонах писателя: его лучшими героями — как взрослыми, так и мальчишками — нередко прикрываются, как щитом, — причем, расчетливо выверяя каждый шаг, подлинные преступники. Иногда у такого героя есть товарищ — антипод, или противник из другой дворовой команды, с которыми они связаны детскими — еще пока детскими — играми. Эта потенциально опасная для героев ситуация — опасная в плане возможных преткновений у одной стороны и падений у другой — пребывает у детей еще в зародыше, она может развиться — или не развиться, вылившись, напротив, во что-то светлое. Поэтому писатель предостерегает в ‘Голубой чашке’ одного из мальчишек, обозвавшего товарища фашистом за какую-то не столько жестокую, сколько неумную проделку: ‘Засмеялась Светлана, и что-то жалко ей стало этого несчастного Саньку, которого все хотят выдрать.
— Папа, — сказала она мне. — А может быть, он вовсе не такой уж фашист? Может быть, он просто дурак? Ведь правда, Санька, что ты просто дурак? — спросила Светлана и ласково заглянула ему в лицо’.
Тот же мотив прослеживается и, например, в ‘Графских развалинах’. Про появившегося в деревне пришлого, никого не подпускающего к себе, а стало быть — таинственного, тайно ютящегося среди голода и холода на графских развалинах мальчика-беспризорника жители от мала до велика распускают невероятные слухи — о его невероятной жестокости, желая прикрыть собственные страхи, комплексы, непорядочность или просто проделки. Изображая его способным съесть живьем козла, а может — и человека… И только такие же чистые душой другие мальчишки, увидев этого черного, как трубочист, внешне похожего на чертика, несчастного и доброго ребенка, смогли разглядеть его подлинный внутренний облик. Поэтому ставший для всех грозным пугалом мальчик не стал, встретившись с ними, притворно грозить им, а просто от души рассмеялся над рассказом о себе:
‘ Яшка сел. Беспризорный засунул руку в карман и, к величайшему изумлению Яшки, вынул оттуда маленького живого воробья и поднёс его ко рту.
— Сожрёшь? — негодуя, воскликнул Яшка.
Беспризорный вопросительно поднял на Яшку маленькие ярко-зелёные глаза, подышал теплом на воробьёнка и ответил:
— Разве ж воробьев жрут? Воробьёв не жрут и галок тоже не жрут. Голубь — тут другой разговор. Голубя ежели в угольях спечь — вку-усно! Я их из рогатки бью.
Он сунул воробья за пазуху рваной бабьей кацавейки и, протягивая Яшке недокуренную цигарку, предложил:
— На, докури.
Машинально Яшка взял окурок и, не зная, куда его девать, спросил несмело:
— А козла ты зачем съел?
— Кого?
— Козла… Сычинного. У нас ребята говорят, что ты его упёр на жратву.
Беспризорный хлопнул себя руками по бокам и звонко расхохотался. И пока он хохотал, оцепенение начало сходить с Яшки, и беспризорный представился ему в совершенно другом свете. Яшка рассмеялся и сам, потом подскочил и затряс кистью руки, потому что догоревший окурок больно ожёг ему пальцы.’
Сегодня, когда Россия и другие бывшие республики СССР подвергаются ‘промывке’ мозгов со стороны западных ‘друзей и партнеров’ — особенно важно тщательно разобраться с нашей исторической памятью, понять, кто есть кто и что есть что. Это необходимо в первую очередь нам — для выбора правильной дороги. Ведь иначе мы рискуем выпасть из своей собственной жизненной судьбы, — уничтожить собственную, не вмещающую столь два кардинально противоположных разных образа своего исторического прошлого, национальную память. Сталкивая черное и былое и меняя их местами, подменяя одно другим — клеветники целенаправленно разрушают наши потенциальные возможности, сбивая нас с предначертанного нам пути Света, а не лжи, крови и насилия.
Все это писатель А. П. Гайдар описал в своей лучшей повести ‘Военная Тайна’, куда входит и прекрасная Сказка о Мальчише-Кибальчише и предавшем его и его Дело — Мальчише-Плохише. Эта сказка — КЛЮЧ к событиях в Хакасии. Писатель написал ее в тяжелый период жизни, мучаясь так хорошо видимой для других, но непонятной им виной, которая заключалась в том, что благое дело, за которое он боролся в юности, оказалось — делом сомнительным, полным неизвестных сторон, которые открылись ему, как и большинству простых людей из народа, лишь в последствии. Эта невидимая другим внутренняя сторона его больной, а на самом деле — просто очень чуткой совести и приводила его всякий на больничную койку, превратив его существование, фактически, в жизнь инвалида. Честный человек режет в первую очередь по живому СЕБЯ. И реально, и фигурально — известно, что в особенно трудные дни он иногда хватался за бритву и полосовал сам себя. Писатель страдал после контузии посттравматическим неврозом и ужасными головными болями. В течение жизни он 8 — 9 раз госпитализировался в психиатрические лечебницы — причем, ведь еще не известно почему Гайдар столько лечился: может его, как и Есенина, специально’залечили’ — времена были жуткие, подлые, известные люди все были под прицелом — особенно такие, которые могли молчать с трудом сжав зубы. Но погиб Гайдар при этом не на больничной койке, а в бою, в годы Великой Отечественной войны — с автоматом в руках, в партизанском отряде, куда ушел добровольцем. Было ему — 37 лет. Возраст уходящих до срока российских поэтов.
Но несомненно и то, что все тайное — когда-нибудь становится явным. Не приходится сомневаться, что придет время, когда Имя и Дело Аркадия Петровича Гайдара снова вернутся. Светлый образ духовного рыцарства — не может навсегда стереться из глубин нашей человеческой Памяти. Не приходится удивляться, что наиболее ожесточенным нападкам очернителей подвергся в русской литературе именно такой человек. Ведь его книги, дела и личность — можно приравнять к оружию против массового поражения человеческой души ржавчиной и плесенью. И в первую очередь — детской души.
Попробуем представить и прояснить для себя, как действуют на человека внезапно открывшиеся неизвестные стороны людей, дел и событий, в которые он верит и считает кровно ‘своими’. Пока он верит и не замечает подвоха — он способен к полноте бытия и ничем не сковывающую волю действию. Слово и дело такого человека — абсолютно едины.
Но вот он вдруг внезапно узнает о предательстве.
Включившись мгновенно, без паузы, две взаимоисключающие установки разной направленности и одинаковой силы (разной вертности, как сказали бы в науке соционике) — вызывают внезапное торможение и погашение, сбой витального (сознание) и ментального (бессознательное) колец (я схематично изображаю это в терминах Модели А в не всеми признанной пока молодой науки соционики, пограничной между психологией и всеми остальными науками о человеке — не углубляясь сейчас в детали. Модель отражает разноуравневую психическую структуру в ее высшем арехетипическом смысле)… В результате — ‘точка’ сборки, находящаяся где-то между сознанием и подсознанием — становится неустойчивой, вибрирующей, сбивчивой. Она как бы все время находится в свободном парении. Между двумя полушариями — возникает диссоциация, степень которой зависит от того, как скоро индивидуум сможет вновь развести по разные стороны дихотомии — две наложившиеся друг на друга взаимоисключающие противоположности. В худшем случае — Модель может выключиться, погаснуть на всю оставшуюся жизнь. В этом случае индивидуальность словно замрет, превратившись, говоря образно, в соляной столб. А душа — отправиться в свободное скольжениям по льдам дворца Снежного королевства.
Да, некий человек (эта идея, сообщество людей и т. д.) — оказался предателем.
Но это не значит, что — неверна в корне та жизненная стратегия, которой следовал до этого столкновения с ее отрицанием герой.
Нежизненно как раз обратное — наложенное с чужой подачи соединение в одной символической фигуре двух взаимоисключающих начал. Правда и Ложь, Друг и Враг, Мать и Снежная королева, Любовь и Ненависть и, в конечном итоге — Бог и Дьявол — взаимоисключающие сферы как на понятийном, так и на бытийно-экзистенциальном уровне. Нет, Свет — это не обратная сторона Тьмы, а Тьма — не обратная сторона Света. Эти две дихотомии могут потом опять сойтись вместе, перестав сталкиваться и бороться между собой, только разойдясь по разным полюсам. Там, на Полюсах — негативная сторона (Тьма) должна сначала преобразиться, очиститься от груза отягощенной энергии и энтропии и — только потом вновь интегрироваться с Полюсом Света — уже как чистая, непротиворечивая, включенная в него позитивная энергия.
В нашей же культуре принято соединять в одно, сталкивая их, несводимые друг к другу противоположные, а часто еще и разноуровневые сферы бытия, не дифференцируя понятия, называя порой одними и теми же словами — совершенно разные вещи. Что порождает путаницу в сознании цельного, честного, искреннего человека, слово и дело которого еще едины. Особенно — если этот человек еще незрелый ребенок с неоформившимся понятийным аппаратом. Так возникает конфликт между Законом и Благодатью, Буквой и Духом, Справедливостью и Милосердием, Лицом и Маской. Эта ситуация превосходно описана апостолом Павлом в Послании к Римлянам:
‘Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю… Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе, потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех.
Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе, потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу.
Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю.
Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех.
Итак я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое.
Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих.
Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?
Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим. Итак, тот же самый я умом моим служу закону Божию, а плотию закону греха. ( Римлянам 7:14-25)’.
Для освобождения от этой путаницы — надо всего лишь поверить Иисусу Христу, который делает именно То, что Хочет — делает Доброе, так как это и есть его истинное сокровенное желание, его подлинная, Богом созданная природа. Внутренний Кристалл Иисуса Христа и его учеников (таким учеником может стать любой искренний, бескомпромиссный в отношениях с самим собой, голосом своей совести, искатель Истины) способен снова ‘включить’ погашенную в той или иной степени Модель (Структуру) психики человека, сняв с него даже узы одержимости. Снова наполнившись исходящей Свыше Любовью — внутренний Кристалл личности вспыхивает и расцвечивается всеми красками истинного Бытия. Человек начинает видеть подлинную природу Добра и понимать зло как искусственно внесенную путаницу, умаление Добра, непопадание в цель (грехопадение). Зло рождается — в результате разъятия первоначальной Цельности из-за какого-то искусственного столкновения с действительностью. На мой взгляд, в кристаллической Модели психики нет деления на выделившиеся уже в падшем состоянии жесткие противоположности, которые потом уже приходится всякий раз опознавать (познавать), дифференцировать и разводить по разные стороны. А это уже — лишняя, тормозящая, убивающая, замедляющая время работа, которая была бы вовсе не обязательна, сохрани мы Цельность (Самость). Главный ее минус в том, что она мешает жить Здесь и Сейчас и затуманивает реальность. То же, что известно в соционике (науке, положившей в свою основу психологию К. Г. Юнга) как Модель А, описывает психику и поведение человека через выделившиеся позднее, уже в этом разъятом состоянии — для его компенсации, четыре дихотомии — пары противоположностей. Большинство людей и живут в секторе этих дихотомий:
рациональность-иррациональность,
экстраверсия-интроверсия,
логика-этика,
сенсорика-интуиция.
В этом случае неизбежно формируется механизм вытеснения негативных сторон восприятия, не совпадающих с удобной (взамен истинной) картиной мира — и формируются Маска (Персона) и противоположная ей Тень. Так выделяется ложное Эго — взамен разрушившегося высшего Я…
Но Великое Возвращение возможно — реинтеграция возможна!
Вновь включить кристаллическую Модель психики, наполнив ее живой субстанцией Любви, могут великие Учителя Человечества — они были всегда и всюду, во все времена. Главное — честно и искренне настроиться на эту волну и — что называется — поймать ее.
Сложность жизненной судьбы попавшего в общую воронку Судьбы своей страны в столь непростые, драматичные времена Гайдара — и это тоже знамение времени — усугублялась тем, что он был неверующим человеком. Писатель вырос в семье педагогов-идеалистов, романтиков, горячо принявших революцию. Существует легенда, что мать сама благословила несовершеннолетнего сына на уход в Красную Армию. Соответственно, выходить за рамки сугубо материалистических представлений о реальности он не мог. И — испытывал жесточайшие кризисы от попыток совместить несовместимое, втиснуть все не укладывающееся и разрозненное, в прокрустово ложе идеологических схем. Его духовному собрату, современному детскому писателю Владиславу Крапивину, считающему Гайдара одним из своих главных, наряду с А. Грином и К. Паустовским — нравственных и литературных учителей — повезло в этом смысле больше. Он тоже вырос в семье педагогов, но — верующих педагогов, научивших его уважать Евангелие. Поэтому Крапивин с самого начала понимал свои идеалы как духовое рыцарство, не привязанное к идеологии. Соответственно, он был свободен от схем и ему не приходилось длительно разбираться с ними. Крапивин даже пионерские галстуки понимал как символ Алых Парусов, то есть Мечты, кровно связанной с реальностью, хотя эта реальность далеко выходит у него за рамки исторического материализма. Он не был ограничен идеологиями, и Мечты его — не разрушались от грубого столкновения с действительностью. Что придало ему силы деятельно жить и плодотворно трудиться в соответствии со своими идеалами во все времена, как советские, так и — постсоветские.
По свидетельству близко знавшего Гайдара Б. Закса, тот в период обострения болезни выглядел и вел себя как человек, пребывающий во хмелю. Хоть писатель и не был трезвенником, но некая спутанность в сознании могла с некоторых пор одолевать его и до приема первой рюмки. С такой спутанностью он и оказывался в психиатрических лечебницах. Плюс — портилось без видимых для других причин настроение, возникали тревожность, тоскливость, временами — отчаяние, злость.
На мой взгляд, спазмы сосудов на почве посттравматического невроза, безусловно, усугубляли эту симптоматику. Но причина была не в травматическом неврозе.
Психофизиологическая причина заключалась в неустойчивости связей между двумя полушариями. Шаткость же психофизиологии — вытекала из подорванности некогда цельной картины мира, в которую верил с детства Аркадий Голиков как в безусловное Добро. Невероятный гайдаровский жизненный путь — органично вытекал из свойственной ему с детства невероятно цельности натуры, ориентированной на высочайшие нравственные идеалы. Аркадий вступил в Красную Армию необычайно цельным человеком с целостным самосознанием. Даже потом, уже будучи болен, он сохранял прекрасную фотографическую память — помнил в деталях карты, географическую местность, запоминал с первого прочтения стихи и прозу, мог цитировать по памяти свои произведения. Мог — воспринимать и обдумывать большие массивы информации. Это свойство — целостного самосознания.
Но вот идеалы грубо попраны людьми, которых он считал абсолютно своими. И — теряются, размываются грани между ‘своими’ и ‘чужими’. Картина спутывается. Человек же чувствует себя словно идущим по волнам к лодке с стоящим в ней Христом апостолом Петром. Он проваливается в воду, так как вера его — с некоторых пор нетверда, размыта. Но и опереться при этом не на кого — в лодке в данном случае он не видит Христа.
Волны сомнений в такие периоды способны пустить на дно даже такой необычайно целостный корабль, как Аркадий Гайдар.
Но как раз такие корабли — и подвержены столь сильным бурям. Они и созданы для того, чтобы их преодолевать. Хоть сталинская эпоха с ее закручиванием гаек и непрерывно набирает обороты…
А ведь модель правильного понимания того, что есть что и кто есть кто — прекрасно прописана в Новом Завете. Это истины — годные на все времена. Перед нашим внутренним взором разворачивается грандиозная картина подмены — когда ценности людей с искаженным, разъятым, суженным видением так умозрительно искажены — что они не узнают Человека (Сына Бога, Богочеловека), представляющего пославшего его Бога, с которым Он суть Одно. По их мнению, Спаситель должен быть совершенно другим — напыщенным, обманывающим сам себя, справедливым до жестокости. Не справившись с этим противоречием двух образов — фарисеи очерняют Иисуса и в конечном итоге распинают его как разбойника. Воистину трагическая, повторяющаяся — не раз повторяющаяся в нашем мире картина! Спаситель становится жертвой, а его вечный враг-оппонент — черным Мессией.
Нет, Бог не двуликий Янус. Враг — это не оборотная сторона друга, а друг — не обратная сторона врага. Но все так запутано, что порой и друзья могут показаться или даже оказаться врагами, а враги — вдруг стать друзьями. И, тем не менее, пока враги — все еще враги, а друзья — еще не друзья, необходимо ясно осознавать и разграничивать, временно разводить их, как и свои представления о них — по разным полюсам. Как писал один из известных социоников А. Букалов, ‘Не бывают неправильных отношений. Бывают — неправильные дистанции’. Даже враг — может стать для тебя косвенно приносящим пользу Черным учителем, но это не означает, что нужно безропотно идти ему навстречу так, как идет, например, кролик к Удаву.
Необходимо, однако, при этом помнить: Зло — это не неизбежный спутник Жизни. Оно — лишь умаление Добра. А это значит, что бытие Зла — не субстанционально. Нет такой субстанции — Зло. Энергия Зла — это искаженная, спрессованная, заблокированная энергия не реализуемого нормальным, естественным, законным образом Добра, естественной потребности в Любви, Красоте, Правде, Справедливости, Благородстве.
Повторюсь — не так опасно разведение Добра и Зла, Света и Тьмы — по противоположным полюсам (но не фанатичное, то есть искусственное, а мудрое, полное со стороны Света и Добра — понимания обманчивости природы тьмы и зла, глубинных причин его деструктивности), чем — смешение их, превращение в серый сумрак.
Увы, большинство людей — живет в этом сумеречном свете: на обыденном уровне существования, что означает — неразличение: жизни и смерти, бытия и не-бытия. На этом уровне — жизнь только снится.
Пробудившись же, человек начинает тянуться к подобному и отталкиваться — от противоположного. Его внутренние потенциальные начала — дифференцируются.
Если в индивидууме накопилось слишком много инерции, энтропии, невежества, то есть Тьмы, то — не получая удовлетворенности, он начинает искать выход из НЕ — бытия. И — бессознательно тянутся к противоположному Полюсу, полюсу Света, объявляя тому войну (ведь он не знает другой формы взаимодействия). Эта агрессия является на самом деле деструктивной, замаскированной просьбой о помощи, основанной на жажде подлинности и Любви.
В связи с этим — данную ситуацию можно проследить по жизнеописаниям святых — в предельной разведенности Полюсов грешники и святые тянуться друг к другу.
Первые — чтобы вырвать для себя свою долю жизненности (убив другого), а вторые — чтобы вырвать своих потенциальных убийц из тисков Небытия. В этой ситуации — или грешник может стать, обратившись, святым. Или святой — стать грешником (не устояв, пойдя по пути соблазнов). Именно поэтому при воплощении Иисуса Христа — вокруг него группируются, стягиваясь кольцами — как голуби, так и вороны, как агнцы, так и хищники. Но ни тем, ни другим — до срока не видна, не понятна Цельность Иисуса.
Но эта Цельность — может перейти в наследство к любому, кто сумеет честно и беспристрастно взглянуть на себя и свое существование — взглянуть широко открытыми глазами. Взглянуть — и захотеть вернуться к Себе, когда-то утраченному. Поэтому Иисус и говорит, что идущие за ним — могут делать то же, что может делать и он, и даже, быть может, и больше, чем Он.
Языком юноговской психологии можно сказать, что Христос — это носитель (воплощение) Самости, языком соционики — что он воплощает Социон (Модель А), а на языке прозы В. Крапивина — можно сказать, что он — Тот, кто связан с Великим Кристаллом, то есть тот, кто, раскрыв свой внутренний Кристалл, абсолютно гармоничен и снаружи, и внутри и связан с любой гранью Мироздания, нити которого тянутся к пребывающему в Центре Мироздания — Великому Кристаллу (Одной из Форм Абсолюта, Бога). Кристалл у личности — находится в его духовном Сердце. Раскрыв его — человек становится Сердцем. Сердца Бога и Человека — невидимо связаны…
В специальной литературе по психологии можно прочитать про изменчивость природы архетипов коллективного бессознательного. Такие архетипы, как Мать, Герой, Мудрец и т.д. — подобно древнегреческим богам и героям, на которых развивающийся человек западного типа проецировал некогда свое бессознательное — действительно содержат в себе в качестве потенциала свою противоположность, так как человек наделен свободой. Человек свободен устремиться к противоположному Полюсу. В зависимости от того, какие им движут мотивы, он может даже дойти до водораздела, за которым начинается точка невозврата и — скачок в свою полную противоположность. Вот тогда-то Герой превращается в Анти-Героя, Мать — с Снежную Королеву, Мудрец — в Глупца и т.д. и т.п. Тогда-то — и возникают перевертыши.
Но это никак не означает, что это — норма жизни. Сие — норма ‘падшей’ жизни ‘падшего’ человека. Безразличие к добру и злу, недеффиренцированность, переходы часто беспринципных древнегреческих богов в свою противоположность — это, так сказать, детство человечества. То, что принято называть язычеством.
Пантеон греческих богов, как и многочисленные боги в индуизме отражают состояние дел внутри и снаружи — уже ‘падшего’, то есть утратившего цельность, человека. Но они могут использоваться верховной Личностью Бога как инструменты для выведения такого человека из его плена.
Это не то Высокое Золотое Детство, где некогда пребывала наша основанная на Цельности Самость. В некогда цельной Природе Человека, соединенной с Богом — отсутствовало деление на Свет и Тьму и другие пары противоположностей, воспринимаемые в юнговской психологии как дихотомии (рациональность- иррациональность, экстраверсия-интроверсия, разум-чувства, интуиция-ощущения).
‘Нельзя Человеку жить по нормам язычества!’ — вот главный посыл вестника этого Высокого Детства — еще не понятого, не открытого во всей своей глубине детского (только ли детского?) писателя Аркадия Гайдара. Хоть он часто и сам не понимал, что происходит — ведь в духовно-мировоззренческом смысле в доставшуюся ему историческую эпоху было совершенно не на что опереться. Духовная литература и духовные учителя были изгнаны из страны Советов. И человеку приходилось проходить тяжкий путь познания и самопознания, уходов от Себя и возвращения к Себе — исключительно на собственном опыте. Но зато этот опыт — становился поистине непреходящей ценностью. Это — живой опыт.
У А. П. Гайдара была своя Нить Ариадны, держась за которую он мог выбираться из любых ям, куда периодически заносили его периоды разбалансированности правого и левого полушарий (на самом деле полушария разбалансированы у всех — кроме вернувшихся в Детство или никогда из него не уходивших). Этой Нитью было высокое, чистое горнее горение его огненного духа. В нем сгорали все наносные, искусственные барьеры и искажения, правильно разрешаясь в Творчестве. Благодаря этому горению, ценой нечеловеческого напряжение сил и воли — Гайдар не только не утратил своих подлинно-человеческих идеалов, но и сумел создать для наших читателей образцы, годные на все времена, если только суметь вчитаться в гайдаровское слово. Даже разбиваясь вдребезги, души таких людей — не умирают. Осколки их большой души становятся невидимыми мерцающими звездами, хранящие мирное небо над головой. Мы плохо осознаем, как много сделали для нас книги Гайдара. По мнению В. Крапивина, если бы предвоенные поколения молодых людей не выросли на книгах Гайдара, среди которых значилась и ‘Тимур его команда’, а также на книгах других детских советских писателей предвоенной поры — они, быть может, и не выиграли бы войну. Таких людей как Гайдар метят ‘черной меткой’ враги и предатели — реальные предатели и враги, такие как Сталин, Троцкий, Каменев, Зиновьев и многие другие, опиравшиеся на предателей более мелкого калибра. Это те самые ‘совсем сумасшедшие’, которые, по меткому выражению Л. Толстого, правят миром, в то время как более разумные, честные, благородные люди — не могут вписаться в эти сомнительные ценности и по большей части воздерживаются.
Но воздержаться — не удастся.
Пока мы воздерживаемся — реальные, а не объявленные таковыми и отправленные в сталинские лагеря — враги не дремлют. Они всегда могут возвести напраслину и вывести из строя наиболее деятельных и жизнеспособных борцов с Системой, каковым, несомненно, и был Гайдар. ‘Сын за отца не отвечает’ — ерничал Сталин. Но Гайдар — отвечал перед своей совестью за поворот вспять, внесенный Отцом народов в первоначальную светлую идею социализма. Река развития страны — потекла вспять, и все получилось — как получилось… Гайдар чувствовал ответственность и за пролитую кровь своих обманутых соотечественников, которых судьба страны развела временно по разные полюса в годы гражданской войны — хоть он и проливал его в честном бою, по всем законам военного времени. Но разве кровь когда-нибудь проливалась на Земле законно?.. Но самым большим кошмаром Гайдара были сны о душах десятков и сотен убитых хакасов — душах, к гибели которых он не имел никакого отношения, но масштаб злодеяниями над которыми его ужаснул и потряс. Нет, он не вытеснил в тень подсознания эти жуткие воспоминания, он жил и мучился вместе с ними. Прикасаясь горячим, чутким сердцем ко всему на свете — он навсегда сохранил вечную молодость. Но такие-то люди — и сгорают до срока.
Воистину — кто сохранит свою душу, тот — потеряет ее, а кто потеряет — сохранит.
В 1938 среди репрессированных оказалась и бывшая жена Гайдара Лия Соломянская. Гайдар не побоялся позвонить самому Ежову и потребовать освободить ни в чем не повинную женщину. Никто никого не освободил. Однако Гайдара при этом не тронули. Вероятно, с точки зрения властей срок для ‘идиота’ еще не пришел. Но он все время жил в тревожном ожидании ареста. Нервы он успокаивал в Мещерском краю — в доме своего друга К. Паустовского.
Гайдар столкнулся с невозможностью реализоваться в таком государстве иначе, чем через литературную деятельность. Но деятельная, кипучая его натура не умещалась только в литературу и энергия, не находя выхода, обращалась против себя. Словно лев, ходил он по вольеру отведенного ему скудного жизненного пространства накинутой на всех ‘железной’ рукой Вождя и Учителя- железной клетки, тогда как его домом и воздухом была вся Родина — свободная, широкая, поднебесная, не знающая пределов за горизонтом, движущаяся журавлиный клином к своему небесному Отечеству. Он видел эту Родину, что называется, в Уме… И видел — как ее сбивают, словно огромную слепую птицу… Что не могло не сказываться на здоровье.
Однако он не ушел от действительности в царство грез, испугавшись за вдруг проглянувшей за лицом старшего Друга и Учителя — маской Снежного Короля. Не выбрал в гамлетовском вопросе пункт ‘Не быть’. Мечты и фантазии его ничуть не утратили былого горения, внутренней наполненности, красоты, не стали холодными и отвлеченными.
Свидетельство этому — один из последних творческих успехов писателя — лирический шедевр ‘Голубая чашка’.
Голубая чашка — и есть символ чистой, но хрупкой человеческой души, которую можно и спасти, и убить — просто словом. Внешняя ее оболочка — только сосуд для внутреннего содержания. Отец, — лирический герой самого Гайдара — и его шестилетняя дочь Светлана (у писателя не было дочери — был сын Тимур, который жил с ушедшей от писателя женой) — не придают слишком большого значения этой внешней форме. Для них — суть важнее формы. Чего нельзя сказать о Марусе, которая сердится на них за слишком, по ее мнению, несерьезные, излишне непрактичные занятия — такие, к примеру, как установка вертушки на крыше. Только что Маруся проводила на вокзал своего старого товарища — полярного летчика… Чувствуется, что между мужем и женой — наметилось какое-то недопонимание. Эта напряженность снимается Марусей — через упреки, пик которых достигает к следующему утру, когда она замечает разбившуюся в погребе голубую чашку и просит сознаться, кто ее разбил. Но не отец, ни дочь — не разбивали голубой чашки. Обидившись на недоверие не поверившей им Маруси и ее придирчивое настроение, они уходят втихаря из дома и целый день идут и идут вдаль, впуская в себя мир за пределами дома. Постепенно теплое родственное чувство расширяется, распространяется у них на родство со всем добрым и хорошим, что ни встречается им на пути. Навстречу им струит свои ласковые лучи счастливое, лучезарное солнце. Вся природа — пронизана этой тонкой, светлой лучезарностью, прозрачным, горячим, нежным воздухом, струится, переливается, сверкает, пробегают речки, прыгают по дороге, купаясь в дорожной пыли, воробьи, пробегают кошки и собаки… Но главное — это встреченные люди — дети, старики, женщины, ведущие боевые учения на полях солдаты и офицеры… Каждый из встреченных людей старается рассказать отцу и дочери о своей маленькой, скопившейся на сердце обиде, из которой может когда-нибудь в будущем родиться большое недоверие. Отец и дочь подбадривают, утешают, мирят людей, объясняют им, что — не стоит придавать слишком большого значения внешнему выражению дружеских чувств людей. Отец мудр, терпелив, немногословен и в то же время предельно искренен. Он раскрывает перед дочерью — собственную душу, не столько словом, сколько личным примером, показывает ей, как надо понимать скрытые мотивы людей. Он показывает ей то светлое, чем жив человек — в самом себе, в природе, в других людях, во всей окружающей неизбывной действительности, постепенно расширяющейся все больше, уходящей за горизонт в голубоватой дымке ясного чистого воздуха под безмятежным небом среди ослепительно белых облаков, хоть безмятежность и нарушается звуками военных учений, напоминающими о том, что мир — не без войн.
И в конце этого долгого, удивительного дня-праздника дочь становится настолько чутка в этой прозрачной, физически ощутимой открытости, распахнутости к бытию, что может теперь так тонко прикоснуться изнутри к проступившей навстречу душе отца, что находит нужные слова для того, чтобы развеять его опасения насчет призрачного равнодушия Маруси. Светлана просит отца вернуться к Марусе и они с радостью устремляются в обратный путь, так как успели соскучиться по ней.
Вернувшись, они обнаруживают, что Маруся давно ждет их и даже сама взобралась на крышу и опять установила вертушку. А про чашку она сказала, что ее, наверное, разбила в погребе серая мышь. И — все отодвигают в сторону эти старые, уже никому не нужные осколки.
Рассказ оканчивается просто и мудро:
‘Мы вышли на горку.
Оранжевые лучи вечернего солнца озарили крыльцо. И на нём, в красном платье, без платка и в сандалиях на босу ногу, стояла и улыбалась наша Маруся.
— Смейся, смейся! — разрешила ей подбежавшая Светлана. — Мы тебя всё равно уже простили.
Подошёл и я, посмотрел Марусе в лицо.
Глаза Маруси были карие, и смотрели они ласково. Видно было, что ждала она нас долго, наконец-то дождалась и теперь крепко рада.
‘Нет, — твёрдо решил я, отбрасывая носком сапога валявшиеся черепки голубой чашки. — Это всё только серые злые мыши. И мы не разбивали. И Маруся ничего не разбивала тоже.
…А потом был вечер. И луна и звёзды.
Долго втроём сидели мы в саду, под спелой вишней, и Маруся нам рассказывала, где была, что делала и что видела.
А уж Светланкин рассказ затянулся бы, вероятно, до полуночи, если бы Маруся не спохватилась и не погнала её спать.
— Ну что?! — забирая с собой сонного котёнка, спросила меня хитрая Светланка. — А разве теперь у нас жизнь плохая?
Поднялись и мы.
Золотая луна сияла над нашим садом.
Прогремел на север далёкий поезд.
Прогудел и скрылся в тучах полуночный лётчик.
— А жизнь, товарищи… была совсем хорошая!’
Похоже, что пресловутые зеркальные нейроны, на функциональную неразвитость которых у детей с аутизмом взрослые люди привыкли сваливать свои огрехи в жизни и воспитании, играют роль каналов для людей с голубой кровью — каковыми можно назвать всех истинно любящих. Наверное, зеркальные нейроны служат идеальными индикаторами искренности и чутко реагируют на любую фальшь. А будучи таковыми, они просто закрываются, как бутоны, от слишком ненадежного, не вдумчивого, не разборчивого взгляда. И могут — закрыться надолго, если не навсегда. Это случается, когда взрослые люди играют в свои по-своему жестокие взрослые игры, забывая играть с детьми — в их, еще светлые, немного наивные, но такие безоблачные игры.
Забывая о том, что должны быть в первую очередь сами примером для детей — примером во всем, образцами не ложной силы и заносчивой скрытости и придирчивости, а доброты, щедрости и великодушия, мы создаем почву для взращивания их антипода — Черного человека.
Этого растущего Черного человека можно еще остановить, попытавшись подать ему руку. А осколки разбившейся старой чашки — он сможет потом и сам небрежно отбросить в сторону с большой и не ближней, практически бесконечной Дороги. Ведь природа Тени, природа зла — иллюзорна.
‘Нет, — твёрдо решил я, отбрасывая носком сапога валявшиеся черепки голубой чашки. — Это всё только серые злые мыши. И мы не разбивали. И Маруся ничего не разбивала тоже’.
Но к такому внутреннему мудрому пониманию ситуации изнутри — к пониманию, что все защищаются друг от друга хрупкими стенами своих отгороженных от счастья душ — надо еще прийти, вновь возродив из небытия свой внутренний Великий Кристалл.
‘На мраморной доске стояли горшки с кактусами. Кактусы цвели белыми и красными звездами и колокольчиками. Среди них поднимался из горшочка с землей странный кристалл: синеватый, полупрозрачный, с искорками. Он был похож на толстый граненый карандаш, закрученный на пол-оборота по спирали.
— Мадам Валентина, а что это? — спросил Галька, когда хозяйка вернулась из кухни. — Раньше здесь этого не было. — А! Это я выращиваю модель Мироздания. Довольно скучный опыт, потому что бесконечный… Прошу за стол, господа. Я рада вам, вы меня развлекли. А то эта ду… эта неразумная особа, мадам Анна-Элизабет, выбила меня из колеи… Галиен Тукк, за стол. — Иду… А разве Мироздание… оно такое? — Боже! Это ведь модель… Мироздание — разное, сударь мой. И проявлений у него, как и вариантов у судеб человеческих, — множество. Как и граней у Вечного Кристалла.’ ( В. Крапивин ‘Выстрел с монитора’ — Цикл в глубине Великого Кристалла’).
А теперь попробуем взглянуть беспристрастно на то, как представляют в СМИ образ Гайдара. В одной из статей в Сети можно прочитать:
‘В годы Советской власти Г. — человек-легенда. Романтическому мифу о Г., однако, противоречит его реальный облик — нервного, ранимого человека, мучимого комплексом вины (ср. дневниковую запись ‘Снились люди, убитые мною в детстве’) и крайне болезненно реагирующего на критику своих произведений. Стиль Г. в разное время характеризовали то как реалистич., то как романтич. Светлый и прекрасный, но крайне хрупкий мир в произв. Г. требует от героев жертвенного порыва, подвига’.
Разве Гайдар говорит в дневнике о собственной жестокости?
Нет, дневниковая запись всего лишь свидетельствует именно о комплексе вины: cклонности значительно преувеличивать свою роль в братоубийственной войне, на которой он оказался еще ребенком.
А как же можно не реагировать крайне болезненно и раздраженно на такую, полностью искажающую вложенную в его литературное Дело часть души — ‘критику’? —
‘Много общаясь с детьми, Г. держался с ними на равных, он искренне полагал, что не может быть тем, недоступных для детей, — неслучайно педагоги подвергли критике рассказ ‘Голубая чашка’, в центре которого — семейный разлад. На протяжении всей жизни Г. сохранял в себе ‘детские’ черты — любовь к розыгрышам и веселым проделкам. Романтическая утопия Г. плохо выдерживала соприкосновение с жизнью. Сюжет повести ‘Тимур и его команда’, где дети бескорыстно помогают всем нуждающимся в поддержке, превращая эту помощь в увлекательную игру, в реальной жизни был превращен в пародию: ‘тимуровское движение’ постепенно выродилось в формальное мероприятие’.
Надо полагать, Гайдару очень хотелось предотвратить это вырождение в формализм, и вообще — всяческое вырождение. Но суровые законы двусмысленной сталинской эпохи не позволяли выражать скопившийся гнев прямо. И Гайдар — срывался на людях…
На вопрос же современников — оппонентов о якобы утопичности слишком идеальных людей в книгах некоторых детских писателей, можно, я думаю, отвечать сегодня по-крапивински — цитатами из его произведений и интервью. Я всерьез считаю, что в качестве лекарства всем нашим современникам — в нашу эпоху раздрая и скепсиса, прагматики и прочих прелестей все убыстряющегося ритма научно-технического прогресса — можно предлагать ‘детскую’ прозу Владислава Крапивина. Там на смысловом и энергетическом уровнях изображен естественный гармоничный мир — такой, каким он мог бы быть, такой, каким его задумал Бог. Показано — как быть, как жить, выживать и радоваться жизни, даже если вокруг много совсем другого, плохого. Некоторые критики не понимают этого момента и пишут, ставя писателю в упрек, будто Крапивин изображает людей такими, какими они не бывают — слишком идеальными. На что он отвечает, что он все это понимает… Да, таких людей, как его лучшие герои, очень мало. Но — люди могут такими быть, мало того — он немало ТАКИХ встречал на своем веку. Он показывает, как можно счастливо жить на Земле, если раскрыться по полной и быть Человеком. Он дает идеальные, ‘золотые’ пропорции в подходе ко всему на свете, эталон… Это идеальный камертон не только для литературы, но и для повседневной жизни.
Диалог cидящей в золотой клетке Кошки Беатриски и Кота Оськи из повести В. Крапивина ‘Дигги-Тац’:
—Ах, как получилось все чудесно.
Я была худой и беспризорной,
А теперь я стала всем известной,
Сделалась особой благородной.
На меня глядит толпа народа,
На обед дают деликатесы.
Про меня восторженные оды
Пишут Городские поэтессы.
Подо мной тюфяк из мягкой ваты,
Здесь не отлежу свои бока я …
… Только почему-то скучновато,
Ну да к скуке быстро привыкают …
Только вдруг припомню На минутку
мусор. И бидоны у киоска …
Странно, что уже вторые сутки
Почему-то не приходит Оська …
Но зато есть сливки и сметанка,
Много мяса и медаль в награду,
И теперь я кошка-дипломантка …
Но совсем мне этого не на-адо-о! …
—Беатриска, ты совсем рехнулась?
Хорошо, что я тебя услышал! …
Хорошо, что cолнышко проснулось —
Красит в рыжий цвет котов и крыши!
Удирай отсюда, Беатриска!
Надо вольно жить на Белом Свете.
Счастье Жизни вовсе не в сосисках
— Это знают все коты и дети!
( В. Крапивин — ‘Дигги-Тиц’)
… А еще Гайдар писал фельетоны. Приведем полностью его фельетон ‘Ярлык’, опубликованный в 1927г в Екатеринбурге, где писатель какое-то время жил и работал корреспондентом в газете ‘Уральский рабочий’. В нем говорится о положении дел в одной школе Уктусского района города. Как говорится — без комментариев…
‘Ярлык’. 17.04.27 г. , N 88
Объявить здорового человека сумасшедшим в сущности не так трудно. Стоит только обратить внимание окружающих на ту или иную привычку человека, на его походку, на странную манеру как-то особенно громко сморкаться или на подозрительный способ зажигания спичек о подошву. Ну мало ли еще на что? И тотчас же найдется масса людей, которые не только согласятся с самым абсурдным заявлением, но больше того, — тотчас же будут утверждать, что они сами уже давно замечали, подозревали и т.д.
И стоит тогда подозреваемому человеку потянуться рукой за зажигалкой, как найдутся очевидцы, которые будут утверждать на всех перекрестках: что зажигалка вовсе не зажигалка, а финский нож, и что глаза у человека горели в тот момент безумным и явно злодейским блеском.
Пропадает тогда человек ни за что, ибо чем больше он будет злиться, спорить, доказывать, тем меньше ему будет веры.
Однажды некая уктусская комсомолка зашла в местный магазин и, энергично проталкиваясь к кассе, заметила, что впереди ее очутилась маленькая худенькая девчурка лет 11-12. комсомолка попробовала было вытеснить девчонку, но та, будучи уже дважды отталкиваема взрослыми от кассы, продолжала настойчиво пробираться к кассе, с упорством зажимая в руке пятак. Тогда комсомолка оттолкнула маленькую покупательницу и, назвав ее сумасшедшею, стала на ее место.
Вероятно, дело этим и ограничилось бы, если бы эта комсомолка, встретившись с заведующей уктусской школой, гр. Кузнецовой, по пути, для красного словца, не приврала ей, что видела сейчас в лавке девчонку Екатерину Никитину, которая ‘так нахально толкалась, что, вероятно, сошла с ума’.
По странному стечению обстоятельств, Никитина оказалась ученицей школы Кузнецовой и не просто ученицей, а дочерью той самой ‘негодной матери’, которая недавно имела смелость публично бросить обвинение преподавателям школы в том, что подготовка учеников хромает и преподавание ведется крайне небрежно.
Воспользовавшись полученным заявлением о ненормальности девочки, зав. школой Кузнецова приступила к действию.
Через некоторое непродолжительное время девочку посадили на заднюю парту, а все учащиеся ребятишки были информированы о том, что среди них есть сумасшедшая.
‘Сумасшедшую’ начали травить, за ней ходили ватагами, улюлюкали, дергали ее за руки, щипали и били, а когда однажды, выведенная из себя, она попробовала было сопротивляться, то учительница Кузнецова взяла ее за руку, провела через весь класс и, бросив ее на пол, приказала ей лежать, а сама, усевшись среди ребятишек, прочитала им короткую популярную лекцию: ‘О вреде сумасшествия и об опасности совместного с ним пребывания’.
В продолжение всего этого девчурка лежала на полу, не смея подняться, и плакала, но… слезы — это еще не аргумент, а особенно слезы маленькой девчонки, к тому же еще объявленной ненормальной.
Не помогли и справки докторов-специалистов, категорически отрицающих всякую ненормальность девочки. Не помог приезжавший из РайОНО специально присланный товарищ, приказавший прекратить эту травлю. Было созвано совещание школьного совета, на котором матери Никитиной объявили, что ее ребенок исключается из школы за ненормальностью.
Причем, воспользовавшись удобным случаем, матери Никитиной громогласно заявили, что девочке, конечно, нечего делать в той самой школе, на порядки которой с возмутительной дерзостью нападала мать!..
То есть: расчет был произведен полностью на все сто процентов, ибо, как это говорится, каждому воздастся по его заслугам, а мораль отсюда — держи язык за зубами!..
Девочке этой сейчас лет одиннадцать-двенадцать и, вероятно, с этого времени на ней навсегда останется ярлык ‘сумасшедшей’, крепко приклеенный тяжелой рукой Кузнецовой. Впрочем, в будущем, возможно, ярлык этот будет вполне соответствовать содержимому, ибо, если самого здорового человека — хотя бы вас, читатель — упорно и настойчиво изо дня в день объявлять сумасшедшим, то рано или поздно, а все-таки человек надолго, всерьез и по-настоящему сойдет с ума.

ГАЙДАР

А теперь рассмотрим как через расступившийся туман, сняв с глаз белену — ту вышедшею за края обыденной реальности, проступившую в ‘Голубой чашке’ внутреннюю сущность писателя Гайдара — некомфортного, не укладывающегося в привычные стандарты человека.
В ‘Голубой чашке’ есть эпизод, где зашифрован внутренний портрет самого Гайдара — вспыльчивого, но необычайно чистого, справедливого и в чем-то очень наивного, простодушного человека, часто не видящего того плохого, что происходит у него под носом в отношении него cамого.
Выйдя в свое путешествие с открытым сердцем ‘за порог’ дома, по-видимому, символизирующее выход за пределы Эго, одними из первых отец и дочь встречают детей, которые преследуют некого соседского Саньку.
Как говорится — опять без комментариев… На том мы наше духовно-психологическое расследование и завершим.
‘Выбрались мы через огороды на жёлтую от куриной слепоты поляну, сняли сандалии и по тёплой тропинке пошли босиком через луг прямо на мельницу.
Идём мы, идём и вот видим, что от мельницы во весь дух мчится нам навстречу какой-то человек. Пригнулся он, а из-за ракитовых кустов летят ему в спину комья земли. Странно нам это показалось. Что такое? У Светланы глаза зоркие, остановилась она и говорит: — А я знаю, кто это бежит. Это мальчишка, Санька Карякин, который живёт возле того дома, где чьи-то свиньи в сад на помидорные грядки залезли. Он вчера ещё против нашей дачи на чужой козе верхом катался. Помнишь?
Добежал до нас Санька, остановился и слёзы ситцевым кульком вытирает. А мы спрашиваем у него:
— Почему это, Санька, ты во весь дух мчался и почему это за тобой из-за кустов комья летели?
Отвернулся Санька и говорит:
— Меня бабка в колхозную лавку за солью послала. А на мельнице сидит пионер Пашка Букамашкин, и он меня драть хочет.
Посмотрела на него Светлана. Вот так дело!
Разве же есть в Советской стране такой закон, чтобы бежал человек в колхозную лавку за солью, никого не трогал, не задирал и вдруг бы его ни с того ни с сего драть стали?
— Идём с нами, Санька, — говорит Светлана. — Не бойся. Нам по дороге, и мы за тебя заступимся.
Пошли мы втроём сквозь густой ракитник.
— Вот он, Пашка Букамашкин, — сказал Санька и попятился.
Видим мы — стоит мельница. Возле мельницы телега. Под телегой лежит кудластая, вся в репейниках, собачонка и, приоткрыв один глаз, смотрит, как шустрые воробьи клюют рассыпанные по песку зёрна. А на кучке песка сидит без рубахи Пашка Букамашкин и грызёт свежий огурец.
Увидал нас Пашка, но не испугался, а бросил огрызок в собачонку и сказал, ни на кого не глядя:
— Тю!.. Шарик… Тю!.. Вон идёт сюда известный фашист, белогвардеец Санька. Погоди, несчастный фашист! Мы с тобою ещё разделаемся.
Тут Пашка плюнул далеко в песок. Кудластая собачонка зарычала. Испуганные воробьи с шумом взлетели на дерево. А мы со Светланой, услышав такие слова, подошли к Пашке поближе.
— Постой, Пашка, — сказал я. — Может быть, ты ошибся? Какой же это фашист, белогвардеец? Ведь это просто-напросто Санька Карякин, который живёт возле того дома, где чьи-то свиньи в чужой сад на помидорные грядки залезли.
— Всё равно белогвардеец, — упрямо повторил Пашка. — А если не верите, то хотите, я расскажу вам всю его историю?
Тут нам со Светланой очень захотелось узнать всю Санькину историю. Мы сели на брёвна, Пашка напротив. Кудластая собачонка у наших ног, на траву. Только Санька не сел, а, уйдя за телегу, закричал оттуда сердито:
— Ты тогда уже всё рассказывай! И как мне по затылку попало, тоже рассказывай. Думаешь, по затылку не больно? Возьми-ка себе да стукни.
— Есть в Германии город Дрезден, — спокойно сказал Пашка, — и вот из этого города убежал от фашистов один рабочий, еврей. Убежал и приехал к нам. А с ним девчонка приехала, Берта. Сам он теперь на этой мельнице работает, а Берта с нами играет. Только сейчас она в деревню за молоком побежала. Так вот, играем мы позавчера в чижа: я, Берта, этот человек, Санька, и ещё один из посёлка. Берта бьёт палкой в чижа и попадает нечаянно этому самому Саньке по затылку, что ли…
— Прямо по макушке стукнула, — сказал Санька из-за телеги. — У меня голова загудела, а она ещё смеётся.
— Ну вот, — продолжал Пашка, — стукнула она этого Саньку чижом по макушке. Он сначала на неё с кулаками, а потом ничего. Приложил лопух к голове — и опять с нами играет. Только стал он после этого невозможно жулить. Возьмёт нашагнет лишний шаг, да и метит чижом прямо на кон.
— Врёшь, врёшь! — выскочил из-за телеги Санька. — Это твоя собака мордой ткнула, вот он, чиж, и подкатился.
— А ты не с собакой играешь, а с нами. Взял бы да и положил чижа на место. Ну вот. Метнул он чижа, а Берта как хватит палкой, так этот чиж прямо на другой конец поля, в крапиву, перелетел. Нам смешно, а Санька злится. Понятно, бежать ему за чижом в крапиву неохота… Перелез через забор и орёт оттуда: ‘Дура, жидовка! Чтоб ты в свою Германию обратно провалилась!’ А Берта дуру по-русски уже хорошо понимает, а жидовку ещё не понимает никак. Подходит она ко мне и спрашивает: ‘Это что такое жидовка?’ А мне и сказать совестно. Я кричу: ‘Замолчи, Санька!’ А он нарочно всё громче и громче кричит. Я — за ним через забор. Он — в кусты. Так и скрылся. Вернулся я — гляжу: палка валяется на траве, а Берта сидит в углу на брёвнах. Я зову: ‘Берта!’ Она не отвечает. Подошёл я — вижу: на глазах у неё слёзы. Значит, сама догадалась. Поднял я тогда с земли камень, сунул в карман и думаю: ‘Ну, погоди, проклятый Санька! Это тебе не Германия. С твоим-то фашизмом мы и сами справимся!’.
Посмотрели мы на Саньку и подумали: ‘Ну, брат, плохая у тебя история. Даже слушать противно. А мы-то ещё собирались за тебя заступиться’.
И только хотел я это сказать, как вдруг дрогнула и зашумела мельница, закрутилось по воде отдохнувшее колесо. Выскочила из мельничного окна обсыпанная мукой, ошалелая от испуга кошка. Спросонок промахнулась и свалилась прямо на спину задремавшему Шарику. Шарик взвизгнул и подпрыгнул. Кошка метнулась на дерево, воробьи с дерева — на крышу. Лошадь вскинула морду и дёрнула телегу. А из сарая выглянул какой-то лохматый, серый от муки дядька и, не разобравшись, погрозил длинным кнутом отскочившему от телеги Саньке:
— Но, но… смотри, не балуй, а то сейчас живо выдеру!
Засмеялась Светлана, и что-то жалко ей стало этого несчастного Саньку, которого все хотят выдрать.
— Папа, — сказала она мне. — А может быть, он вовсе не такой уж фашист? Может быть, он просто дурак? Ведь правда, Санька, что ты просто дурак? — спросила Светлана и ласково заглянула ему в лицо.
………………………………………..
— Неправда! — шмыгнув носом, завопил оскорблённый Санька. — Я не фашист, а весь советский. А девчонка Берта давно уже не сердится и вчера откусила от моего яблока больше половины. А этот Пашка всех мальчишек на меня натравливает. Сам ругается, а у меня пружину зажулил. Раз я фашист, значит, и пружина фашистская. А он из неё для своей собаки какую-то качалку сделал. Я ему говорю: ‘Давай, Пашка, помиримся’, — а он говорит: ‘Сначала отдеру, а потом помиримся’.
— Надо без дранья мириться, — убеждённо сказала Светлана. — Надо сцепиться мизинцами, поплювать на землю и сказать: ‘Ссор, ссор никогда, а мир, мир навсегда’. Ну, сцепляйтесь! А ты, главный сторож, крикни на свою страшную собаку, и пусть она нашего маленького Шарика не пугает.
— Назад, Полкан! — крикнул сторож. — Ляжь на землю и своих не трогай!
— Ах, вот это кто! Вот он, Полкан-великан, лохматый и зубатый.
Постояла Светлана, покрутилась, подошла поближе и погрозила пальцем:
— И я своя, а своих не трогай!
Поглядел Полкан: глаза у Светланы ясные, руки пахнут травой и цветами. Улыбнулся и вильнул хвостом.
Завидно тогда стало Саньке с Пашкой, подвинулись они и тоже просят:
— И мы свои, а своих не трогай!’.
P. S. А теперь — пора мне приняться за чтение книги Б. Камова о писателе ‘Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров’.
http://e-libra.ru/read/336835-arkadij-gajdar-mishen-dlya-gazetnih-killerov.html
Я нарочно не заглядывала в книги известного биографа Гайдара Б.Камова — чтобы провести свое собственное психологическое расследование. Когда передо мной предстала картина грандиозной подмены в отношении жизни и творчества Гайдара, высветившаяся по первым попавшимся мне на глаза материалам, я видела, конечно же, и ссылки на эту главную, опровергающую ложь против Гайдара, книгу. Но я хотела подумать над этим сама, чтобы не заручившись раньше времени авторитетным мнением специалиста — не проскользнуть мимо каких-то деталей, которые, быть может, смогут дополнить картину или высветить ее под другим углом. То есть меня интересовала максимальная объективность с опорой на психологическую достоверность.
И теперь — можно приняться за монументальный труд Б. Камова.
Возможно, кому-то может показаться, что я занимаюсь непродуктивным ‘изобретательством велосипеда, который уже открыт’. Казалось бы, ведь если уже есть такое исследование, то — зачем проводить свое?
Однако есть такие ключевые узлы в нашей исторической памяти, в осмыслении и переосмыслении исторического прошлого, которые каждый человек должен пропустить сквозь себя.
Этот момент пропуска через себя, через свой субъективный мир объективных фактов и представлений необходим для того, чтобы они стали опорой для собственных убеждений.
Убеждения же, которые человек вырабатывает сам, пули киллеров могут лишь оцарпать, но не пробить.
Книга Б. Камова предуведомляется от издателя следующим вступлением:
‘Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров’ — книга в защиту чести и достоинства выдающегося писателя, педагога, военного деятеля, героя Великой Отечественной войны, в защиту его литературно-педагогического наследия.
Автор книги, Борис Николаевич Камов, родился в 1932 году в Ленинграде. Блокадник. Тимуровец военных лет. В 1970-е годы — заместитель начальника Всесоюзного штаба Тимура при журнале ‘Пионер’. Член Московской организации Союза писателей и Союза журналистов России. Дипломированный народный целитель.
Б. Н. Камов — самый крупный знаток жизни и творчества А. П. Гайдара. Ему принадлежат книги: А. П. Гайдар. Биография (Л.: Учпедгиз, 1963), Партизанской тропой Гайдара. Рассказ-поиск (М.: Детская литература, 1965), А. П. Гайдар. Грани личности. Принципы творчества (М.: Советская Россия, 1979), Сумка Гайдара (М.: Детская литература, 1982), Гайдар. Обыкновенная биография. Серия ЖЗЛ (М.: Молодая гвардия, 1972), Мальчишка-командир (М.: Детская литература, 1989), Рывок в неведомое (М.: Детская литература, 1991) и др.
Б. Н. Камов был составителем и комментатором последнего, наиболее полного Собрания сочинений А. П. Гайдара в четырех томах (М.: Детская литература, 1979-1982).
Он — автор документального телефильма ‘Партизанской тропой Гайдара’ и (совместно с Л. Павловым) художественного фильма ‘Конец императора тайги’ (Центральная киностудия детских и юношеских фильмов им. М. Горького, 1978 г.).
Статьи Б. Н. Камова в защиту А. П. Гайдара (1991-2004) печатались в газетах ‘Совершенно секретно’, ‘Мегаполис-экспресс’, в журналах ‘Журналист’, ‘Шпион’ и в периферийных изданиях.
В этой книге Б. Н. Камов на громадном фактическом материале доказывает, что обвинения В. А. Солоухина и других журналистов в том, что А. П. Голиков (будущий писатель А. П. Гайдар) в годы Гражданской войны совершил множество преступлений и занимался ‘геноцидом русского и хакасского народов’, были четко спланированной провокационной акцией. Она преследовала политические цели, которые не имели никакого отношения к автору ‘Школы’ и ‘Голубой чашки’. Существовала и другая задача, коммерческая, — вытеснить самого читаемого детского писателя с книжного рынка.
Главное, в чем убеждает расследование, проведенное Б. Н. Камовым: все обвинения, выдвинутые против А. П. Голикова-Гайдара, оказались ложью. Ни одно не подтвердилось.
Кампания по дискредитации А. П. Гайдара и его творчества нанесла колоссальный урон культуре, воспитанию молодежи и ‘внутренней безопасности’ новой России.
‘Пока книги Гайдара стояли на полке в каждой семье, — сказал Б. Н. Камов в телевизионном интервью, — пока миллионы школьников занимались тимуровской работой, у наших детей были точные нравственные ориентиры: Честь, Достоинство, Самоотверженность, Мужество, Доброта, Верность близким и своей Родине. Среди бывших тимуровцев оступившийся человек был большой редкостью’.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Знакомство с книгами В. Солоухина и Б. Камова состоялось

Информирую читателей: книга Б. Камова ‘А. Гайдар: Мишень для газетных киллеров’ мною прочитана и сопоставлена с ‘Соленым озером’ В. Солоухина.
Совершенно согласна с Б. Камовым — его описание жизненного пути А. Гайдара психологически достоверно и опирается на документально доказанные факты.
Чего никак не скажешь о книге ‘Соленое озеро’ — она носит в основном фольклорный характер.
В ходе тщательно проведенной исследовательской работы Б. Камов не нашел никаких доказательств причастности Голикова к преступлениям чоновцев в Хакасии. Рухнули домыслы и о других приписываемым ему армейских преступлении, в частности, при подавлении Антоновского мятежа в Тамбовской губернии, где, наоборот, именно по плану Голикова, поданному на имя командующего армией Тухаческого, удалось завершить восстание бескровно — остатки антоновцев сдавались в плен под твердое слово о помиловании. И действительно — были после добровольной сдачи оружия — просто отправлены по домам.
Голиков выделялся проницательным, стратегическим умом, умел смотреть далеко вперед и при этом тщательно вникать в детали. Кроме того, он отличался, помимо личного мужества — интеллигентностью и абсолютной честностью. Именно эти качества и выделяли командиры, продвигая юношу по службе. Поэтому начальство и послало Голикова в Хакасию для борьбы с отрядом И. Соловьева — одного Голикова — вместо отряда в 1500 человек, который просил штаб ЧОН Енисейской губернии. Отозвав его от учебы в Академии генштаба. Они догадывались, что в Енисейской губернии не хватает вместо сабель и пулеметов — одной умной головы.
Местные власти были шокированы, увидев молодого посланца Москвы. И — тут же невзлюбили его, приняв за ревизора.
Они полагали — и не без оснований — что до странности честный молодой человек сделает все как надо: разберется-таки с неуловимым Соловьевым и награбленным им золотом, про размеры которого ходили легенды. Причем, золото станет достоянием молодой Советской республики минуя чьи-то карманы.
Словом — Голикову с самого начала ставили препоны ‘свои’.
И он это — прекрасно понимал и старался как мог — отбиваться при помощи ума от ‘своих’ и упрямо преследовать ‘чужих’.
В ходе преследования ‘чужих’ — банды Соловьева — дошло уж было до того, что Соловьев выдохся. И должен был под честное слово Голикова, заверенное Москвой — сдаться. В этом случае его бойцы освобождались от ответственности и распускались по домам, а Соловьев — сдав золото — отправлялся в места заключения на максимально короткий срок.
То есть все шло к тому, что, как и в Тамбовской компании — умение Голикова мыслить и переговариваться — разрубит большой кровавый узел — мирным путем.
Но это-то и не устраивало ‘своих’.
Во-первых, такое простое и славное — всего за 3 месяца — завершение многолетней соловьевской войны маленьким отрядом посланца Москвы — обнаружило бы их собственную военно-профессиональную несостоятельность. Так как с Соловьевым не могли справиться в Ачинско-Минуссинском районе не один год. И — могли полететь их собственные карьеры — как у военных, так и у руководства района и губернии.
А во-вторых — все надеялись как-нибудь переполовинить золото Соловьева, про которое ходили легенды. (Этот миф был сильно преувеличен).
В третьих же, за отрядом Соловьева, возможно, стояли третьи силы — по предположению Б. Камова, Соловьева могли выдвинуть и снабдить планом по отделению Хакасии от России — страны Атланты. Соответственно, его могли прикрывать внедренные в ряды красных агенты западных спецслужб.
Таким образом — Голиков оказался ‘один против всех’.
И пал жертвой этого явно не равного противостояния.
План по мирной сдаче Соловьева был свернут, точнее, отодвинут — еще на два года (позже Соловьев все-таки сдался другому красному командиру, но был в силу непродуманности операции, случайно либо, напротив, отнюдь не случайно застрелен, а золото же при этом, конфискованное лишь частично, по мелочам — так и осталось не найденным).
Итак, 19 марта 1922г Голиков получил назначение на должность начальника Второго боевого участка Ачинско-минуссинского боевого района.
А уже через неполные 3 месяца — отряд Соловьева готовился сдаться при посредничестве этого новоявленного, как снежный ком свалившегося на голову — ‘мальчишки’ Голикова!
Власти Ачинско-Минуссинского района были столь шокированы, что завели 2 июня того же года на Голикова ставшее теперь знаменитым делоN 274. Они наконец пустили в ход придерживаемые до того доносы, которые с первых дней регулярно писали на нового командира с чьей-то легкой руки его сослуживцы — как командиры, так и подчиненные.
Но и доносы — не содержали компромата, который бы всерьез дискредитировал Голикова как личность и командира. Да, он допустил однажды в очень сложных условиях три не санкционированных расстрела, но на фоне того, как вели себя чоновцы в крае и до, и после появления тут Голикова — это в условиях военного времени было сущим пустяком. Как раз по доносам — Голиков оправдался.
И — тем не менее — от командования его отстранили и временно исключили из партии, хотя кто-то требовал и расстрел.
Однако санкции на расстрел — Москва не дала.
Гайдар просто был отстранен, а после — уже в сентябре — подал рапорт о том, что желает продолжить свою прерванную учебу в московской Академии Генштаба.
Но учебу продолжить не удалось — на медкомиссии выявился невроз.
Вот и все, что было — согласно исследованиям биографа А. Гайдара — Бориса Николаевича Камова.
Остальное — остается на совести людей, целенаправленно разрушающих память русского народа о своих лучших сынах, среди которых Аркадий Гайдар был личностью далеко не последней, ведь выросшие на его книгах тимуровцы — сражались с фашистами всех толков — как внешними, так и внутренними. С настоящими, а не носящими ярлык ‘фашист’, — играющими в жестокое взрослые игры фашистами, которые истребляют в человеке все самое лучшее, доброе, романтичное. Это им — противопоставляли тимуровцы свои добрые, честные и открытые игры Детей.
Возможно, что это действительно — все, что было…
Но меня зацепил один любопытный факт, на который Б. Камов, осветив его, не обратил должного внимания.
Оказывается, Голиков раскрыл один из секретов взнуздания мистической веры местного неграмотного населения, выросшего среди культуры шаманов — в якобы святость миссии Соловьева. Тот просто напросто дурачил хакасцев при помощи своих двойников. Четыре отряда во главе с человеком, внешне одетым, как Соловьев, похожего на него и внешностью, иногда появлялись при налетах одновременно в четырех разных концах раскинувшейся на 10 000 квадратных километров тайги.
Вот и распространялась среди хакасов со скоростью звука молва — Соловой вездесущ!
Б. Камов рассказывает о первом большом рапорте начальству в Красноярске Аркадия Голикова так:

‘ЧТО НАПИСАЛ А. П. ГОЛИКОВ:

О населении: Советскую власть не любит. Многие жители, особенно хакасы, по преимуществу поддерживают Соловьева.
О противнике: Соловьев — талантлив. Население темное. Такое сочетание позволило атаману создать великолепную разведку. На него работают старики, калеки и даже дети.
Соловьев, особо отмечал Голиков, применяет (в 1922 году!) методы психологической войны. ‘…То, что среди населения создаются чуть ли не легендарные представления о неуловимости банды (Соловьева. — Б. К.) и ее вожаков, имеет серьезное основание’, — подчеркивал Голиков.
Методов было много. Главным среди них стал такой: атаман завел двойников.
Реально это означало вот что: в один и тот же день и час сразу в четырех селениях появлялись четыре отряда Соловьева во главе с ‘самим’. Это наводило мистический ужас на местных жителей и делало Соловьева неуловимым для чоновских отрядов: его никто не выдавал. Население, напуганное сверхъестественным могуществом атамана, помогало Соловьеву чем только могло…
Малограмотный казачий урядник Иван Соловьев, этакий Ползунов военной стратегии, самоучкой изобрел один из перспективнейших приемов психологической войны и большой политики — игру в двойников. А восемнадцатилетний начальник- боевого района этот сверхсекретный прием разгадал, что сильно упростило для комбата его нелегкую командирскую жизнь.
Для Аркадия Петровича, как для интеллектуала и военного специалиста, это была большая победа. Тем более, что Иван Николаевич пользовался двойниками уже года полтора, наводя ужас на неграмотных хакасов и порождая тупую озабоченность у местного начальства, которое не могло понять, как это у Соловьева все так ловко и победоносно получается.
Любопытно, что после Соловьева ту же игру продолжили Адольф Гитлер, Бенито Муссолини, Бен Ладен и только недавно пойманный (проданный за 25 000 000 долларов своими же) и вскоре казненный Саддам Хусейн…
…Сообщив о своем главном открытии, Аркадий Голиков нанес товарищам по работе еще несколько сокрушительных ударов.
Коллегам-командирам он разъяснил: ‘Оперативные приемы, пахнущие стратегическим духом, не приведут ни к чему’.
Это был первый удар.
Второй оказался еще сокрушительнее.
Голиков объяснил коллегам-командирам одну из главных причин их поражений в войне с Соловьевым: командиры-чоновцы не потрудились за два года ‘обзавестись собственной агентурной разведкой’. (Б. Камов ‘Аркадий Гайдар: мишень для газетных киллеров’).
Странно, подумала я — опять двойник. И на сей раз — двойник, и, причем, не один — Соловьева.
А ведь я в самом начале своего литературно-психологического расследования (анализа нравственного облика А. Гайдара и его творчества, а также тайны его псевдонима) предположила, что двойник был у Голикова — некий красный командир по прозвищу Хайдар, который и запомнился хакасам как ‘Архашка Хайдар’. И что именно этот архаровец и вершил вместе со своим отрядом преступления над крестьянами, которые народная молва приписала Голикову.
Это мое предположение мне и самой казалось подвисшим в воздухе, бездоказательным. Оно просто вырисовалось перед моим внутренним взором при анализе материалов — как интуитивная догадка.
Теперь же догадка — получила материальную основу: на той войне с отрядом И. Соловьева в качестве отвода глаз, военной хитрости — применялись двойники! И не просто двойники командира, но и двойники отрядов во главе с командиром, появлявшиеся одновременно сразу в нескольких местах. Это было — орудием ведения психологической войны — главного орудия Соловьева, который, в отличие от красных ‘отцов-командиров’, был личностью неординарной.
Таким образом, у Голикова, который тогда еще не был Гайдаром, и его отряда — тоже мог появиться отряд-двойник (или несколько отрядов-двойников), который и грабил, безбожно истязал местное хакасское население.
С какой целью?..
Ответ очевиден: с целью беспроигрышной, окончательной дискредитации Голикова.
Эту операцию-подлог, скорей всего, и осуществили, как следует из внимательного анализа сложившейся картины, ‘свои’ — объединившиеся в единой порыве с властями Ачинско-Минуссинского района Енисеевского Края красные ‘отцы-командиры’ — всадив нож в спину посланцу генштаба Москвы.
Причем, этот нож — Голиков вложил им в руки сам, подав в свое время вскоре после вступления в должность рапорт о том, что Соловьев пользуется системой двойников. Вот ‘отцы-командиры’, не долго думая, и создали двойника-Аркашку Голика-Хайдара, помять о кровавых расправах которого, отразившаяся даже в фольклоре, народная молва до сих пор приписывает Гайдару.
На глазах неграмотных хакасских крестьян — просто развернулась чья-то подлая и жестокая игра. И то, что всякая война — зло! — не вызывает возражений. Но на этой злой войне — оказываются все настоящие мужчины. Так как если не воюешь ты, то — воюют против тебя. И — все оказываются от мала до велика в этой войне, в этой мясорубке… Вот идет по дороге в родное село чудом оставшийся в живых, вопреки вести о гибели, вернувшийся с фронта солдат Бумбараш из повести Гайдара ‘Бумбараш’ — а кругом красные, белые, зеленые, махновцы и т.д.. И — все воюют со всеми. А ему — не хочется уже воевать. Хочется отсидеться в стороне… Но пока он отсиживается, гибнут его близкие, соседи, односельчане… И правыми оказываются мальчишки, которые идут воевать в надежде прекратить эту войну и построить мир без войн. Да, была такая вот наивная мечта у Гайдара — война за то, чтоб — не было больше войны. Да, мальчишеская и святая мечта.
Вот таких мальчиков и подставляют те, кто греют на войне руки. Такие, как его командиры в Хакасии.
Ничего не подозревавшему о такой подставе юному интеллигенту эта внезапно открывшаяся картина ужасного предательства своих, а главное — невинно пролитой ими крови ни в чем не повинных людей — стоила здоровья. Это в дни следствия — началась его болезнь. Она стала следствием внезапно раскрывшихся перед его мысленным взором фактов. А не наоборот, как пытались это представить ‘отцы-командиры’. Не болезнь стала причиной жестокой, разнузданной деятельности ‘мальчишки Голикова’. ‘Мальчишкой Голиковым’ — был другой человек.
Почему же эта история с двойником не попала в документы?
Мне думается, что именно ввиду экстраординарности совершенных злодеяний — экстраординарности даже для военного времени — ведь дело являлось, по сути, геноцидом хакасского народа (осуществленной кучкой службистов в своекорыстных целях) — этот материал скрыли, взяв с А. Голикова и других в него посвященных — подписку о неразглашении.
Но даже если бы такой материал, содержащий свидетельства разных лиц против А. Голикова и был бы найден в архивах, то Голиков-то своей вины не признал (за исключением трех случаев расстрела заложников, когда кто-то был застрелен при попытке к бегству, как то показывает Б. Камов).
Как же в таком случае Голикову удалось избежать расстрела?
Cкорее всего, за него действительно заступился знавший его лично Тухачевский (с помощью плана Голикова на Тамбовщине был бескровно завершен последний этап подавления Антоновского мятежа)и все было списано — на действительно начинавшуюся болезнь.
Стало принято объяснять болезнь Гайдара и его больную совесть — якобы совершенными им в бытность в армии военными преступлениями.
Но — подумайте — разве мог бы человек, которого мучает совесть за армейские преступления, так любить армию до конца жизни? Так всю жизнь стремиться к ней — стремиться вернуться в строй? Так красиво и поэтично писать о ней — о Красной Армии?
Почему через все его книги — проходит светлый образ Красной Армии — и ее лучшие командиры смелы, чисты, благородны?
Да с таким грехом-грузом на душе у человека бы перо не поднялось идеализировать армию и все армейское!… А Гайдар — поет Красной Армии Гимн!
И везде — везде прослеживается одна и та же ситуация в его книгах — честного, благородного человека, часто еще мальчишку — подставляют волки в овечьих шкурах. Те, которые рядятся в своих. В ‘Военной Тайне’ — начальник стройки , которого Сергей принимает за своего, оказывается предателем — который и убивает его сына Альку. В ‘Судьбе барабанщика’ — мальчишку водить за нос бандит, притворившийся его родным дядей…. В ‘Графских развалинах’ мальчика-беспризорника подставляет якобы благодетель- отпрыск князя, бандит. Мальчиша- Кибальчиша — Мальчиш-Плохиш. Тимура — может подставить Квакин, но, слава Богу, перевоспитывается…
ВОТ ЧТО МУЧАЛО ГАЙДАРА помимо всего прочего (другие, более глубинные его страхи и тревоги я попыталась реконструировать в первой части этой статьи): страх обознаться в очередной раз и опять столкнуться с оборотнями в погонах.
Некий человек, наводящий на всех ужас, назвался Хайдаром-Голиковым. Его все ненавидят как Шайтана. Он оговорил Голикова.
А Голиков его переиграл — он стал ХОРОШИМ ГАЙДАРОМ. С Большой буквы. И показал образ светлой Красной Армии — в которую верил и лелеял в мечтах и будущих солдат и офицеров которых — он растил, пестовал своими книгами.
Кроме того, его книги призваны научить мальчишек выживать среди мира горя, крови, грязи, подлости и оставаться чистыми.
На мой взгляд, версия о наличии за спиной ничего не подозревающего А. Голикова его двойников или системы двойников — разрешает противоречие между документально доказанной Б. Камовым непричастностью будущего писателя к инкриминируемым ему преступлениям и — народной молвой, отразившейся как в хакасской фольклоре, так и рассказах очевидцев, Эти семейные рассказы в годы Советской власти тихо передавались из уст в уста потомкам и всплыли уже после перестройки, когда замалчивание могло было быть безбоязненно нарушено.
Кроме того — и это не менее важно — образ прекрасного человека и писателя Аркадия Гайдара — вновь обретает — при таком прочтении событий его жизни — прежнюю цельность.
Ибо от него отделяется несправедливо наложенный на него — его черный двойник.
Нет, как и в случае С. Есенина — Черным человеком больших русских писателей были отнюдь не химеры их якобы расстроенного, заливаемого алкоголем порочного воображения. С помощью Черного человека Система во все времена — боролась с своими лучшими противниками, объявляя их — именно их — сподвижниками темных сил. Их даже иногда называли — попросту безумцами:
‘Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай’.
Черный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой.
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
………………………
‘Черный человек!
Ты прескверный гость!
Это слава давно
Про тебя разносится’.
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу…
(С. Есенин ‘Черный человек’)
‘Очень хочется крикнуть: ‘Идите к чертовой матери!’ Но сдерживаешься. А то переведут еще вниз в третье отделение, а там у меня за одну ночь украли папиросы и разорвали на раскурку спрятанную под матрац тетрадку.
За свою жизнь я был в лечебницах раз, вероятно, 8 или 10 — и все-таки это единственный раз, когда — эту Хабаровскую, сквернейшую из больниц, — я вспомню без озлобления, потому что здесь будет неожиданно написана повесть о Мальчише-Кибальчише.
Вообще в лечебнице до черта всякой сволочи. Главврач, завхоз и др. — это банда паразитов, самоснабжающаяся за счет больных. Выйду из больницы — шарахну по ним хорошенькую статью поядовитей’. (Из дневника А. Гайдара, Хабаровск, 20 августа 1931г).
А. П. Гайдар — так ярко шарахнул своей Сказкой о Мальчише-Кибальчише и его Военной Тайне, что голос его Мальчиша — прорвал сквозь громаду лет заслон из всех врагов — как ‘чужих’, так и ‘своих’. Назло всем Плохишам, готовым продать за тридцать серебренников — за банку варенья и килограмм печенья (так и хочется сказать — мифическое соловьевское золото) не только Мальчиша, но собственную душу, не говоря уже о Родине.
Его твердое Слово, не отличающееся в чем-то главном, насущном от его земных дел — оказалось сильней.
Итак, на основе одних и тех же фактов можно занять как адвокатскую, так и прокурорскую позицию. Все зависит от контекста — личности, эпохи, обстоятельств и т.д. — сквозь призму которых и рассматривают обычно документально подтвержденные факты.
Несмотря на то, что биограф Гайдара Б.Камов доказал, что в документах отсутствуют указания на совершенные А. Голиковым военные преступления в месяцы его службы в Хакасии, а также доказал — то, что эта тема нарочно муссируется определенными кругами для того, чтобы очернить, оклеветать писателя, открытым остается вопрос о том, почему в памяти хакасов запечатлелся крайне негативный образ командира Голикова?
Да, эти свидетели могли быть подсадные, обманутые и обманывающие — со стороны хакасов.
Но откуда все-таки идет такая молва и откуда взялся такой фольклор у хакасского народа? Нет доказательств, что Солоухин сам сочинил этот фольклорный отрывок про убийцу-Голикова, который приведен у него в книге.
Да, Солоухин выполнял чей-то заказ. Он, может быть, был очень дрянным человеком, как предполагает официальный биограф Гайдара Б. Камов.
Но при этом — он мог искренне верить в то, что Гайдар соответствовал тому отрицательному образу командира Голикова, который запечатлелся в хакасском фольклоре. И эта вера и служила для него основой и оправданием. То есть ему было плевать на факты, так как он считал, что чоновцы не оставляли следов, а фольклор и память народная — вещь упрямая, против нее не пойдешь.
Это противоречие — между документально достоверной биографией А. П. Гайдара как необычайно честного, благородного, чистого, умного, талантливого, интеллигентного человека и его образом красного бандита-карателя, оставшимся в народной памяти хакасов — и снимает, на мой взгляд, найденная интуитивным путем версия о наличии у Голикова и его отряда двойника или системы двойников (подобно тому, как были двойники у Соловьева).
Что же касается истории о двух капитанах, которая образно прослеживается как сквозная тема во многих произведениях А. П. Гайдара, то, на мой взгляд, если первым — настоящим — капитаном был Гайдар, то вторым — черным, поддельным — был его двойник.
В широком смысле — черным капитаном, черным двойником, Черным человеком А. П. Гайдара — была Система, с которой писатель боролся с детских лет. (Под Системой я имею ввиду все мелкое, больное, лишенное любви и свободы, — все падшее — мешающее человеку развернуться и жить как Человеку с большой буквы).
Если смотреть вне контекста, исходя из чистой нравственности, то — расстрел пленных в бытность воинской службы в Хакасии — трех-четырех человек — это все равно убийство. И Гайдар — эти убийства совершил.
Кроме того, то, что у него были пленные, то, что он охотился за вражескими агентами и переманивал их на свою сторону — подразумевает и то, что он был ничем не лучше других красных командиров — действовавших аналогично как до, так и после его службы в Хакасии. То есть как и они — он, получается, видел в хакасских крестьянах врагов, поскольку они поддерживали Соловьева. И — применял избиения, пытки и т.д. Это закономерно следует из документально описанной историком А. Шекелевым картины красного бандитизма в Хакасии. Так что несмотря на то, что Гайдар не совершал тех мифологизированных преступлений, которые приписал ему в своей книге В.Солоухин, к бездушно-жестокому обращению с бесправными хакасами он все равно — если исходить из строго аналитичекого подхода к фактам, имел непосредственное отношение — в силу того, что был членом местного ЧОН.
Поэтому у хакасов нет оснований симпатизировать Гайдару — это можно понять.
… Однако — с трудно можно поверить в то, что такой замечательный, талантливый, человечный человек, как юный красный командир Аркадий Голиков, которого начальство послало в Хакасию в качестве ‘умной головы’ — вместо запрошенного огромного войска (наверное, такое войско и запрашивали-то в надежде, что его не дадут) — мог действительно избивать, пытать и т.д. Мог пользоваться типичными средствами из арсенала негласных действий местного ЧОН.
И вот тут-то и вступает в свои права интуиция — в данном случае моральная интуиция.
Ну не мог Аркадий Голиков ТАК обращаться с людьми! Даже с врагами — не мог!… Расстрелы же, в отличие от бесчинствующих других командиров, совершил в действительно не человечески сложных условиях, когда не было ни времени, ни сил на раздумья.
И ВОТ-ЭТО ТО ЕМУ И НЕ ПРОСТИЛО ЕГО ОКРУЖЕНИЕ — ЕГО БЛИЖНИЕ И ДАЛЬНЫЕ НАЧАЛЬНИКИ И СОСЛУЖИВЦЫ.
Они все привыкли жить и воевать по-другому.
Они были бандитами — красными бандитами.
А он — настоящим красным командиром — таким, каким и должен был быть красный командир-коммунист. А Голиков — и был таким. Как в своих написанных после книгах.
И Голиков сразу стал для них чужаком.
Вот они и взяли его сходу в оборот — задумали операцию с двойниками для его планомерной и бесповоротной дискредитации. И это они — совершили какие-то военные преступления, отложившиеся — опять-таки мифологизировано — в народной памяти и образно отразившиеся в хакасском фольклоре.
… Да, может и не Тухачевский отвел от него смерть в тот раз. Скорее это была рука Божественного промысла.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
Гайдар без ретуши — в ореоле клеветнических мифов

Удивительно, но он сам изобразил то кривое зеркало мифов и клеветы, через которое порой видели его люди, включая самых близких.
‘Всадники неприступных гор’ — маленькая малоизвестная повесть Гайдара (1926- 1927), в основу которой легли впечатления от предпринятого им в 1926г вдвоем с Н. Кондратьевым путешествия по Средней Азии.
Повесть, скорее всего, больше художественная, а чем документальная, но ее психологическая канва так близка автору, что он оставляет за своим лирическим героем собственную фамилию.
Тут изображена история путешествия героя-повествователя Гайдара втроем с любимой девушкой и другом сначала в Среднюю Азию, а потом в Грузию. Хотя, как знать? — Может в путешествии и в самом деле была женщина и история взаимоотношений героев документальна? Этот период жизни Гайдара, который был тогда женат на мало понимавшей его Л. Соломянской, как и многое в его жизни, покрыт тайной и биографы на комментарии скупы.
Для меня осталось загадкой, добрались ли друзья, которые жили практически как бомжи после того как быстро истратились в Средней Азии, — до Грузии? По официальной версии биографов — Гайдар и Николай Кондратьев, рассорившись, вернулись домой в Пермь по одиночке. Гайдар, чтобы собрать деньги на возвращение, добравшись до Астрахани, работал какое-то время грузчиком в порту Астрахани, а ночевал на улице — под эстрадным помостом.
Оставим в стороне социальную сторону повести. Выделим из этого многопланового произведения сугубо лично-психологическую основу, рассмотрим личную драму героя-повествователя.
Гайдар и его друг Николай влюблены в свою спутницу — девушку Риту.
Между Николаем и Гайдаром идет подспудная, не честная со стороны Николая, борьба за сердце Риты.
Выразителен эпизод, когда в среднеазатской пустынной лощине им встречается змея. Тут-то и появляются со стороны спутников обвинения в жестокости в адрес Гайдара, хотя на самом деле жестоки они, а не он:
‘ — Смотри! — крик-ну-ла Ри-та, от-с-ка-ки-вая. — Смот-ри, змея! Мы ос-та-но-ви-лись. По-пе-рек до-ро-ги, из-ви-ва-ясь чер-ной лентой, пол-з-ла по-лу-то-ра-ар-шин-ная га-дю-ка. Ни-ко-лай под-нял боль-шой ка-мень и швыр-нул в нее, но про-мах-нул-ся, и змея, зас-вер-кав сталь-ной че-шу-ей-, шмыг-ну-ла впе-ред. Но Ни-ко-лай и Ри-та приш-ли в не-опи-су-емый азарт: на бе-ре-гу, под-ни-мая кам-ни, они нес-лись за ус-коль-за-ющей зме-ей до тех пор, по-ка в го-ло-ву ей не по-пал тя-же-лый бу-лыж-ник, она ос-та-но-ви-лась, за-кор-чи-лась и за-ши-пе-ла. Дол-го еще они швы-ря-ли в нее кам-ни, и, толь-ко ког-да она сов-сем пе-рес-та-ла ше-ве-лить-ся, по-дош-ли поб-ли-же.
— Я возь-му ее в ру-ки, — ска-за-ла Ри-та.
— Гадость вся-кую! -воз-му-тил-ся Ни-ко-лай.
— Ничего не га-дость. Смот-ри, мы, ка-жет-ся, всю ее раз-би-ли ог-ром-ны-ми кир-пи-чи-на-ми, а на ней ни од-ной кро-вин-ки, ни ца-ра-пи-ны! Она вся -как из ста-ли.-Ри-та пот-ро-га-ла змею трос-точ-кой-, по-том хо-те-ла при-кос-нуть-ся паль-цем, но не ре-ши-лась.
— Смотри-ка, а ведь она еще жи-ва!
— Не мо-жет быть! -воз-ра-зил Ни-ко-лай. -Я на-пос-ле-док бро-сил ей на баш-ку де-ся-ти-фун-то-вую глы-бу.
Но змея бы-ла жи-ва. Мы се-ли на ус-туп и за-ку-ри-ли. Змея по-ше-ве-ли-лась, по-том мед-лен-но, точ-но про-сы-па-ясь от глу-бо-ко-го сна, изог-ну-лась и ти-хонь-ко, как боль-ной-, ша-та-ющий-ся от сла-бос-ти, по-пол-з-ла даль-ше.
Николай и Ри-та пос-мот-ре-ли друг на дру-га, но ни од-но-го кам-ня, ни од-но-го кус-ка гли-ны вдо-гон-ку ей не бро-си-ли. Тог-да я встал и од-ним рыв-ком ос-т-ро-го охот-ничь-его но-жа от-сек га-дю-ке го-ло-ву.
Крик не-го-до-ва-ния и бе-шен-с-т-ва сор-вал-ся с уст Ри-ты.
— Как ты смел! — крик-ну-ла она мне. — Кто те-бе поз-во-лил?…
— Мы здесь бу-дем от-ды-хать на лу-жай-ке, и я не хо-чу, что-бы ря-дом с на-ми пол-за-ла змея, обоз-лен-ная тем, что ее не до-би-ли до смер-ти. И по-том… че-го это вы с Ни-ко-ла-ем не ки-пя-ти-лись, ког-да са-ми три ми-ну-ты на-зад до-би-ва-ли ее кам-ня-ми?
— Да, но она вы-жи-ла все-та-ки! Она страш-но цеп-ля-лась за жизнь, и мож-но бы-ло бы ос-та-вить, — чуть-чуть сму-щен-но зас-ту-пил-ся за Ри-ту Ни-ко-лай. — Ты зна-ешь, су-щес-т-во-вал обы-чай-, что прес-туп-ни-ку, сор-вав-ше-му-ся с пет-ли, да-ро-ва-ли жизнь.
— Глупый обы-чай-, -отве-тил я. -Или не на-до на-чи-нать, или, ес-ли уж есть за что, то пусть он сор-вет-ся де-сять раз, а на один-над-ца-тый все-та-ки дол-жен быть по-ве-шен. При чем здесь слу-чай и при чем здесь ро-ман-ти-ка?’.
После многочисленных злоключений, таящих, однако немало светлого, романтичного, герои добираются до Грузии и просто бесцельно странствуют по ее горным безлюдным просторам.
Но однажды ночью появляются бандиты. И Гайдар, который был по случайности у ручья, а не там, где спали его друзья, замечает их первыми:
‘Ночью мне не спа-лось. Все вре-мя чу-дил-ся шо-рох вни-зу, чей—то ше-пот и ло-ша-ди-ное фыр-канье. Я спус-тил-ся вниз к ручью и, ос-то-рож-но раз-д-ви-нув кус-ты, уви-дел при лун-ном све-те пя-те-рых всад-ни-ков.
Встревоженный, я быс-т-ро по-лез об-рат-но пре-дуп-ре-дить спя-щих то-ва-ри-щей и за-ту-шить уг-ли кос-т-ра. На бе-гу я на-ле-тел на ка-ко-го-то че-ло-ве-ка, ко-то-рый со все-го раз-ма-ха уда-рил ме-ня в пле-чо. В тем-но-те мы схва-ти-лись мер-т-вой-, цеп-кой хват-кой. Я был, оче-вид-но, силь-ней-, по-то-му что по-ва-лил че-ло-ве-ка и ду-шил его за гор-ло, нас-ту-пив ко-ле-ном на от-ки-ну-тую ру-ку, сжи-мав-шую кин-жал.
Человек не мог раз-мах-нуть-ся и, нап-ра-вив кли-нок к мо-ему пра-во-му бед-ру, мед-лен-но вдав-ли-вал мне ос-т-рие в те-ло. И кли-нок вхо-дил все глуб-же и глуб-же. Ока-ме-нев, стис-нув зу-бы, я про-дол-жал за-жи-мать ему гор-ло, по-ка он не зах-ри-пел. На-ко-нец он под-су-нул под мою грудь свою ле-вую ру-ку и поп-ро-бо-вал пе-рех-ва-тить в нее кли-нок. Ес-ли бы ему это уда-лось, я по-гиб бы на-вер-ня-ка.
Я от-пус-тил гор-ло и скру-тил ему ру-ку, кли-нок, звяк-нув, упал ку-да-то на кам-ни, а мы, сжи-мая друг дру-га, на-ча-ли пе-ре-ка-ты-вать-ся по зем-ле. Я ви-дел, что он пы-та-ет-ся вы-та-щить из ко-бу-ры ре-воль-вер. ‘Хо-ро-шо, -мель-к-ну-ла у ме-ня счас-т-ли-вая мыс-ль, -пусть вы-тас-ки-ва-ет’. Я быс-т-ро от-пус-тил его ру-ки. По-ка он рас-сте-ги-вал кноп-ку ко-бу-ры, я под-нял тя-же-лый ка-мень и со все-го раз-ма-ха уда-рил его по го-ло-ве. Он вскрик-нул, рва-нул-ся: хряс-т-ну-ли сло-ман-ные кус-ты, и, не вы-пус-кая друг дру-га, мы оба по-ле-те-ли вниз.
Когда я оч-нул-ся, нез-на-ко-мец ле-жал по-до мной и не ды-шал. Он раз-бил-ся о кам-ни. Я раз-жал паль-цы. Ско-рее на-верх, ско-рей к Ри-те. Встал, шаг-нул, но тот-час же за-ша-тал-ся и сел.
‘Хорошо,- подумал я, -хо-ро-шо, а все-та-ки я по-ды-му тре-во-гу, и они ус-пе-ют скрыть-ся’. Вы-нув из-за по-яса уби-то-го на-ган, я на-жал со-бач-ку и дваж-ды ба-бах-нул в воз-дух.
Горное эхо заг-ро-хо-та-ло по ущелью гро-мо-вы-ми пе-ре-ка-та-ми. И не ус-пе-ли еще утих-нуть за-пу-тав-ши-еся в ус-ту-пах скал от-го-лос-ки выс-т-ре-лов, как да-ле-ко спра-ва пос-лы-ша-лись тре-вож-ные кри-ки.
Они бро-сят-ся сей-час сю-да, вся ва-та-га, дол-ж-но быть. А я не мо-гу бе-жать! У ме-ня кру-жит-ся от уда-ра го-ло-ва.
Но тот-час же я вспом-нил Ри-ту. Ри-ту, ко-то-рую нуж-но бы-ло спас-ти во что бы то ни ста-ло! Усев-шись на кам-ни, я ус-мех-нул-ся и, под-няв чер-ный го-ря-чий на-ган, на-чал са-дить в звез-ды выс-т-рел за выс-т-ре-лом.
Минут че-рез пять раз-дал-ся ло-ша-ди-ный то-пот. Я от-полз на два ша-га к бе-ре-гу, под ко-то-рым кло-ко-та-ли вол-ны су-мас-шед-шей Араг-вы. Всад-ни-ки пе-ре-го-ва-ри-ва-лись о чем-то по-гру-зин-с-ки, но я по-нял толь-ко два, са-мые нуж-ные мне сло-ва: ‘Они убе-жа-ли!’
Больше ни-че-го мне и не на-до бы-ло. В сле-ду-ющую же се-кун-ду конь од-но-го из всад-ни-ков зах-ра-пел, спот-к-нув-шись о труп мо-его про-тив-ни-ка. Ос-та-но-ви-лись, сос-ко-чи-ли с се-дел. По-сы-па-лись кри-ки и ру-га-тель-с-т-ва. По-том заж-г-лась спич-ка. И яр-ко вспых-ну-ла заж-жен-ная кем-то бу-ма-га.
Но преж-де чем гла-за бан-ди-тов ус-пе-ли раз-г-ля-деть что-ли-бо, я, зак-рыв гла-за, бро-сил-ся вниз, в чер-ные вол-ны бе-ше-ной Араг-вы.
Выбрался на бе-рег, хо-тел сесть, но, ис-пу-гав-шись, как бы на-ле-тев-ший с раз-бе-га пар-ти-зан-с-кий от-ряд волн не смыл ме-ня сно-ва, сде-лал еще нес-коль-ко ша-гов и упал.
Так прош-ла ночь. Ут-ром под-нял-ся раз-би-тый-, из-му-чен-ный-, го-ло-ва бы-ла тя-же-ла, а в вис-ки сту-ча-ли мо-ло-точ-ки мер-но и ров-но: тук-тук, тук-тук.
Я вздрог-нул. Я не люб-лю и бо-юсь это-го сту-ка — это сту-чит тем-но-та. Час-то пос-ле та-ко-го пос-ту-ки-ва-ния в го-ло-ву вры-ва-лись су-мер-ки, и тог-да пред-ме-ты те-ря-ли свои очер-та-ния, а крас-ки и от-тен-ки сли-ва-лись в од-но, и но-га сту-па-ла на-угад.
Тогда док-тор I Мос-ков-с-кой пси-хи-ат-ри-чес-кой Мо-исей Аб-ра-мо-вич уко-риз-нен-но по-ка-чи-вал го-ло-вой над кой-кой рас-п-ре-де-ли-тель-ной па-ла-ты и го-во-рил лас-ко-во:
— Ай-ай, ба-тень-ка, опять к нам. Ну, ни-че-го. Два-три дня, и все поп-ра-вит-ся.
Потом, ког-да вы-пи-сы-ва-ли, жал мне ру-ку и пре-дуп-реж-дал: — Ну, по-жа-луй-ста… об-раз жиз-ни са-мый ре-гу-ляр-ный. Трав-ма, ис-те-роп-си-хо… и т. д. По-жа-луй-ста, что-бы боль-ше не по-па-дать.
И на ру-ки вы-да-ва-лась справ-ка о том, что ‘во столь-ко-то ча-сов был дос-тав-лен в ле-чеб-ни-цу в су-ме-реч-ном сос-то-янии’.
И поч-ти всег-да пе-ред этим за-га-доч-ным сос-то-яни-ем мо-ло-точ-ки в вис-ки: тук-тук…
‘Рита! — вспомнил я и улыб-нул-ся. -Ско-рей-! Где она? Ко-неч-но, ожи-да-ет ме-ня в том се-ле-нии, ко-то-рое бы-ло впе-ре-ди по на-шей до-ро-ге’.
Сразу взя-лись от-ку-да-то си-лы, пе-рес-та-ло сжи-мать вис-ки, и я за-ша-гал впе-ред.
Шел весь день. Ус-та-вая, са-дил-ся пе-ре-дох-нуть, прик-ла-ды-вал к го-ло-ве вы-мо-чен-ный в хо-лод-ной клю-че-вой во-де пла-ток… Вста-вал и шел опять.
Поздним ве-че-ром доб-рал-ся до по-сел-ка’.
Но когда Гайдар приходит в поселок, надеясь найти там своих друзей — приходит раненый — то ему передают такое письмо:
‘Я рас-пе-ча-тал. Пись-мо — пол-ное не-на-вис-ти и през-ре-ния.
‘Ты эго-ист. Ты черств и сух, как ник-то, и ду-ма-ешь толь-ко о се-бе. Вмес-то то-го, что-бы ос-тать-ся с на-ми, ты при пер-вых же выс-т-ре-лах пред-по-чел бро-сить нас, что-бы са-мо-му, не свя-зан-но-му ни-чем, пря-тать-ся и скры-вать-ся. В се-год-няш-нюю ночь я раз-га-да-ла те-бя. Ни-ко-лай ра-нен в ру-ку, но все-та-ки не ос-та-вил ме-ня. Твоя до-ро-га от-ня-ла у ме-ня мно-го здо-ровья и нер-вов. Стран-с-т-вуй луч-ше один. Счас-т-ли-во-го пу-ти.

Рита’.

Внизу при-пис-ка Ни-ко-лая.
‘Я ни-как не ожи-дал от те-бя это-го. Это не-чес-т-но!’
— Нечестно, -пересохшими гу-ба-ми про-шеп-тал я.- А это чес-т-но — умыш-лен-но под-та-со-вы-вать все? Да-же ес-ли бы Рита, ко-то-рая зна-ет ме-ня мень-ше, мог-ла до-пус-тить, раз-ве ты… не дол-жен был до-ка-зать, что это ложь, что это-го не мо-жет быть? Это чес-т-но?
Молоточки зас-ту-ча-ли с уд-во-ен-ной си-лой. Хо-зя-ин то-роп-ли-во на-лил в гли-ня-ную чаш-ку во-ды и по-дал мне. Я про-тя-нул ру-ку, ту са-мую, ко-то-рой ду-шил ночью бан-ди-та,- ру-ка бы-ла блед-на и дро-жа-ла.
— Смотри, кровь! — испу-ган-но ска-зал маль-чик от-цу.
Я си-дел мол-ча. Зу-бы на-чи-на-ли вы-би-вать дробь. Ста-но-ви-лось хо-лод-но.
Белым лос-ку-том мне пе-ре-вя-за-ли ра-не-ное бед-ро’.
После этого Гайдару становится совсем плохо и у него начинается приступ психического расстройства и он впадает в забытье… И вот что ему видится в забытьи:
‘Тук- тук-тук.
‘Травма,- мелькнула у ме-ня мыс-ль. -Опять Мо-исей Аб-ра-мо-вич’.
Я дол-го смот-рел на хо-зя-ина, по-том ска-зал ему:
— Это прой-дет. Поз-во-ни-те по те-ле-фо-ну 1-43-62 и пе-ре-дай-те, что я опять бо-лен.
Дальше об-рыв-ки.
Помню: про-хо-дил день, нас-ту-па-ла ночь, по-том как буд-то на-обо-рот.
Помню, у из-го-ловья по-дол-гу си-дел ста-рик, ус-по-ка-ивал ме-ня и рас-ска-зы-вал. Рас-ска-зы-вал он что-то стран-ное: о ка-кой—то гор-ной-, ди-кой стра-не, зам-к-ну-той и неп-рис-туп-ной.
— Откуда это?
— Это? Это из стра-ны ры-ца-рей.
— Разве и сей-час есть ры-ца-ри?
— Да, и сей-час.
— А где?
— Там,-он мот-нул го-ло-вой по нап-рав-ле-нию к ущелью. -На-до ид-ти мно-го-мно-го дней в го-ры. Но с этой сто-ро-ны ту-да ник-то не хо-дит. Ник-то да-же нас-то-ящих троп от-сю-да не зна-ет. Кро-ме то-го, эти лю-ди не лю-бят, ког-да к ним при-хо-дят чу-жие.
— Кто они?
— Они… хев-су-ры.
Доставали ка-кие-то бу-ма-ги у ме-ня из кар-ма-нов. Пи-са-ли ку-да-то пись-ма.
Однажды под ве-чер я прос-нул-ся. То есть я и не спал вов-се, но впе-чат-ле-ние бы-ло та-кое, буд-то прос-нул-ся.
‘Рита! — вспомнил я с ужа-сом. -Ри-та! Что ты де-ла-ешь?’
В до-ме бы-ло пус-то. По-ры-вис-то встал, схва-тил ка-кой—то ме-шок, су-нул в не-го нес-коль-ко чу-ре-ков. Снял со сте-ны свой охот-ни-чий нож.
‘Надо то-ро-пить-ся! -по-ду-мал я. — На-до ско-рей спе-шить, ско-рей объ-яс-нить все!’
Я выс-ко-чил из до-ма и не-за-мет-но вы-шел из се-ле-ния. В су-мер-ках быс-т-ро за-ша-гал по до-ро-ге. Про-шел с вер-с-ту и вдруг опом-нил-ся.
‘А ку-да я, соб-с-т-вен-но, иду? К Ри-те? Объ-яс-нять? А за-чем? Сто-ит ли? Да и поз-д-но уже, по-жа-луй-, объ-яс-нять. Не сто-ит. Но ку-да же тог-да? Ес-ли ид-ти впе-ред не-ку-да, то об-рат-но нель-зя. Но не сто-ять же пос-ре-ди до-ро-ги!’
Я ог-ля-нул-ся.
В су-ме-реч-ной тор-жес-т-вен-ной ти-ши-не под за-об-лач-ной вы-ши-ной тор-чал хищ-ный ко-готь снеж-ной пти-цы — вер-ши-на да-ле-кой мрач-ной го-ры. Вни-зу -чер-ное ущелье, вни-зу ле-са.
‘Там — та гор-ная стра-на, -по-ду-мал я. -Впро-чем, все рав-но!’
Не раз-ду-мы-вая, не рас-суж-дая, я свер-нул с до-ро-ги и быс-т-ро за-ша-гал в от-к-ры-тую пасть за-га-доч-но-го ущелья.
Мне труд-но сей-час ска-зать, сколь-ко дней — че-ты-ре или шесть — я шел впе-ред.
Кажется, ла-зал, как лу-на-тик, по го-ло-вок-ру-жи-тель-ным кар-ни-зам, на-ты-кал-ся на пе-ре-ре-за-ющие путь ска-лы, воз-в-ра-щал-ся об-рат-но, за-ги-бал впра-во, за-вер-ты-вал вле-во, кру-жил и, на-ко-нец, по-те-рял вся-кое пред-с-тав-ле-ние о том, ку-да иду и от-ку-да на-чал путь.
Кажется, но-чи бы-ли прох-лад-ные. Но-ча-ми свис-те-ли раз-бой-ные вет-ры, ре-ве-ли по-то-ки, и вы-ли по но-чам не то вол-ки, не то со-вы, да шу-ме-ли лис-тья ди-ко-го зве-ри-но-го ле-са.
Скоро нас-ту-пил го-лод. Я ла-зал по де-ревь-ям. Дос-та-вал яй-ца ка-ких-то чер-но-си-них птиц. Пой-мал од-наж-ды в но-ре зверь-ка, по-хо-же-го на сус-ли-ка, за-жа-рил и съел.
И чем даль-ше за-би-рал-ся я, тем глу-ше, мол-ча-ли-вей и враж-деб-ней смы-ка-лось коль-цо гор, тем бес-по-щад-нее да-ви-ли го-ло-ву ка-мен-ные гро-ма-ды урод-ли-вых скал. Не бы-ло ни ма-лей-ше-го приз-на-ка че-ло-ве-чес-ко-го жилья, ди-кой ка-за-ла-сь са-ма мысль, что здесь мо-жет жить че-ло-век.
Только один раз бы-ла встре-ча. В тре-вож-ном шо-ро-хе дро-жа-ще-го кус-тар-ни-ка я стол-к-нул-ся ли-цом к ли-цу со ста-рым об-лез-лым мед-ве-дем. Он под-нял-ся из ло-го-ва, прис-таль-но пос-мот-рел на ме-ня, по-мо-тал го-ло-вой и, ле-ни-во по-вер-нув-шись, спо-кой-но по-шел прочь.
Эти дни го-ло-ва у ме-ня бы-ла го-ря-ча, ибо в ней, как в гли-ня-ном со-су-де, в ко-то-ром бро-дит ви-ног-рад-ное ви-но, бро-дит ли без тол-ку, би-лись о сте-ны че-реп-ной ко-роб-ки не-ок-реп-шие еще и нес-ло-жив-ши-еся мыс-ли. По-том все пе-реб-ро-ди-ло, улег-лось, страш-ная ус-та-лость на-ча-ла ско-вы-вать те-ло. И од-наж-ды, взоб-рав-шись на по-рос-ший мхом ка-ме-нис-тый холм, я ус-нул тя-же-лым, креп-ким сном. Тем са-мым сном, ко-то-рым за-кан-чи-ва-ет-ся при-па-док, сном, во вре-мя ко-то-ро-го про-хо-дят су-мер-ки и нас-та-ет се-рый-, но нас-то-ящий день.
Проснулся я от уко-ла в спи-ну. По-вер-нул-ся, от-к-рыл гла-за:
— Что это? На-яву или опять гал-лю-ци-на-ция?
Прямо на-до мною, воз-ле двух ко-ней-, сто-яли два спе-шив-ших-ся всад-ни-ка -два сред-не-ве-ко-вых ры-ца-ря. Один из них, с тон-ким яс-т-ре-би-ным ли-цом, пе-ре-се-чен-ным шра-ма-ми, тро-гал ме-ня кон-чи-ком ос-т-ро-го копья.
Лица обо-их нез-на-ком-цев вы-ра-жа-ли изум-ле-ние и лю-бо-пыт-с-т-во.
Я хо-тел под-нять-ся, но ос-т-рие копья не поз-во-ли-ло мне. Че-ло-век ска-зал что-то сво-ему то-ва-ри-щу, по-том под-нял на-до мной это уз-кое ме-тал-ли-чес-кое ос-т-рие.
Меня по-ра-зи-ло вы-ра-же-ние ли-ца это-го че-ло-ве-ка. С та-ким вы-ра-же-ни-ем маль-чиш-ка сто-ит в ле-су над при-кор-нув-шей яще-ри-цей и ду-ма-ет: раз-бить ей го-ло-ву кам-нем или не сто-ит? Соб-с-т-вен-но, не к че-му раз-би-вать, а мож-но все-та-ки и раз-бить!…
Но дру-гой от-ве-тил ему что-то и по-ка-чал го-ло-вой.
— Камарджоба! Ам-ха-на-ко! — по-гру-зин-с-ки ска-зал я из-под копья’.
Опускаю многочисленные трудные приключения героя.
‘На этом мес-те тро-пин-ка бы-ла нас-толь-ко уз-ка, что дво-им нель-зя бы-ло ид-ти ря-дом. Я по-шел впе-ред и, пог-ля-дев на не-бо, усы-пан-ное звез-да-ми, вспом-нил Ру-ма с его меч-той иметь ‘же-лез-ную пти-цу’, что-бы знать и ви-деть все, что толь-ко мож-но уз-нать в этом ми-ре. И я по-ду-мал, улыб-нув-шись: ‘Рум! Не толь-ко те-бе, но и мне нуж-на пти-ца, ко-то-рая на-учи-ла бы ме-ня ви-деть и по-ни-мать все. Но еще до сих пор я не встре-тил ее ни в го-лу-бом не-бе, ни в зе-ле-ных лу-гах. И ес-ли да-же я и встре-тил ее слу-чай-но, то еще не уз-нал ее…’
‘Я вздрог-нул от шо-ро-ха осы-па-ющих-ся кам-ней. Я обер-нул-ся и уви-дел, что на узень-кой тро-пин-ке над про-пас-тью не бы-ло ни-ко-го, кро-ме ме-ня. Но-ра, тос-ку-ющая о Ру-ме, ис-чез-ла в тем-ной пус-то-те про-пас-ти…
Далекий сон — стра-на уми-ра-ющих ры-ца-рей-, стра-на же-лез-ных коль-чуг и ка-мен-ных зам-ков — этот сон уп-лыл прочь…
И док-тор Вла-ди-кав-каз-с-кой нервной кли-ни-ки, не Мо-исей Аб-ра-мо-вич по-жи-мал мне ру-ку и го-во-рил:
— Ну, смот-ри-те, боль-ше ни-ка-ких пот-ря-се-ний. Трав-ма. Ис-те-роп-си-хо… Об-раз жиз-ни — са-мый ре-гу-ляр-ный. Боль-ше пей-те мо-ло-ка, и что-бы ни-ка-ких Хев-су-ре-тий.
Я вы-шел на ули-цу. Лег-кое сол-н-це… Мяг-кой улыб-кой рас-п-лы-ва-лась зо-ло-тис-тая осень. Я жад-но хлеб-нул гло-ток све-же-го воз-ду-ха и улыб-нул-ся сам.
— Хорошо жить!
‘Рита…’- вспомнил опять. Но на этот раз это имя выз-ва-ло толь-ко смут-ные очер-та-ния, тень, не-яс-ную и приз-рач-ную. Я по-за-был ли-цо Ри-ты…
Девять су-ток плыл па-ро-ход по Вол-ге от Ста-лин-г-ра-да вверх.
Девять су-ток я выз-до-рав-ли-вал час за ча-сом. И ког-да на де-ся-тые за-ре-ве-ла си-ре-на у прис-та-ни, где кон-чал-ся мой путь, ког-да за-мель-ка-ли зна-ко-мые до-ма, приб-реж-ные буль-ва-ры и ули-цы, я сме-шал-ся с ве-се-лой-, бод-рой тол-пой и со-шел на дав-но по-ки-ну-тый мною бе-рег…
И вот я, вер-нув-ший-ся из оче-ред-но-го пу-те-шес-т-вия по обык-но-ве-нию обод-ран-ным и ус-та-лым, ва-ля-юсь те-перь, не сни-мая са-пог, по кро-ва-тям, по ди-ва-нам и, оку-тав-шись го-лу-бым, как ла-дан, ды-мом тру-боч-но-го та-ба-ка, ду-маю о том, что по-ра от-дох-нуть, при-вес-ти все в сис-те-му.
Рита за-му-жем за Ни-ко-ла-ем. Они офи-ци-аль-но за-ре-гис-т-ри-ро-ва-лись в заг-се, и она но-сит его фа-ми-лию.
Вчера, ког-да за-кан-чи-вал один из очер-ков для оче-ред-но-го но-ме-ра мо-ей га-зе-ты, Ри-та не-ожи-дан-но вош-ла в ком-на-ту.
— Гайдар! — крик-ну-ла она, под-хо-дя ко мне и про-тя-ги-вая ру-ку. -Ты вер-нул-ся?
— К ко-му, Ри-та?
— Сюда… К се-бе, -отве-ти-ла она, чуть зап-нув-шись. -Гай-дар! Ты не сер-дишь-ся на нас? Я те-перь знаю все… Нам пи-са-ли из гру-зин-с-ко-го по-сел-ка, как бы-ло де-ло. Но мы же не зна-ли. Мы бы-ли сер-ди-ты на те-бя за ту ночь! Ты прос-ти нас.
— Прощаю охот-но, тем бо-лее что это мне ни-че-го не сто-ит. Как жи-вешь, Ри-та?
— Ничего, -ответила она, чуть опус-кая го-ло-ву. -Жи-ву… Во-об-ще…
Она по-мол-ча-ла, хо-те-ла что-то ска-зать, но не ска-за-ла. Под-ня-ла ма-то-вые гла-за и, пос-мот-рев мне в ли-цо, спро-си-ла:
— А ты?
Я не знаю, что это у нее за ма-не-ра заг-ля-ды-вать в чу-жие ок-на… Но на этот раз што-ры мо-их окон бы-ли наг-лу-хо спу-ще-ны, и я от-ве-тил ей:
— Я жа-ден, Ри-та, и хва-таю все, что мо-гу и сколь-ко мо-гу. Чем боль-ше, тем луч-ше. И на этот раз я вер-нул-ся с бо-га-той и до-ро-гой до-бы-чей.
— С ка-кой-?
— С опы-том, за-кал-кой и об-ра-за-ми встреч-ных лю-дей.
Я пом-ню их всех: быв-ше-го кня-зя, быв-ше-го ар-тис-та, быв-ше-го кур-сан-та. И каж-дый из них уми-рал по-сво-ему. Пом-ню быв-ше-го бас-ма-ча, быв-ше-го ры-ца-ря Ру-ма, быв-шую ди-кар-ку-узбеч-ку, ко-то-рая зна-ла ‘Лель-ни-на’. И каж-дый из них рож-дал-ся по-сво-ему…’.
Март-июнь 2014 г.
Гвелесиани Наталья
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Г. В. Вернадский — историк русской исторической науки, Корзун Валентина Павловна, Год: 1996
  2. Время, когда улыбается лотос, Фурсов А., Год: 1991
  3. Карло Гоцци, Томашевский Николай Борисович, Год: 1971
  4. В. М. Ремезова: краткая справка, Ремезова Вера Митрофановна, Год: 2000
  5. Н. П. Чехов: краткая справка, Чехов Николай Павлович, Год: 1905
  6. А. И. Соболевский: краткая справка, Соболевский Алексей Иванович, Год: 1900
  7. Николай Олигер: биографическая справка, Олигер Николай Фридрихович, Год: 1968
  8. Е. Н. Астальцева: краткая справка, Астальцева Елизавета Николаевна, Год: 2010
Электронная библиотека
© 2024 Электронная библиотека