‘Восточное Обозрніе’, No 38, 1885
Федор Михайлович Достоевский: его отправка в Сибирь и пребывание в Омске, 1850-1854 гг, Достоевский Федор Михайлович, Год: 1885
Время на прочтение: 3 минут(ы)
едоръ Михайловичъ Достоевскій: его отправка въ Сибирь и пребываніе въ Омск, 1850—1854 гг.
Въ сентябрьской книг ‘Русской Старины’ подъ этимъ заглавіемъ помщено письмо . М. Достоевскаго къ его брату Мих. Мих. Достоевскому отъ 22-го февраля 1854 года, съ содержаніемъ котораго мы считаемъ нелишнимъ познакомить нашихъ читателей. Большая часть этого письма посвящена разспросамъ и заботамъ о родныхъ и знакомыхъ, укоризнамъ за молчаніе и очевидное забвеніе его и воспоминаніямъ о вызд изъ Петербурга. Одновременно съ нимъ были высланы друзья его: Дуровъ и Ястржембскій. Дорога была чрезвычайно утомительна и морозы ужасные. ‘Грустная была минута перезда черезъ Уралъ. Лошади и кибитки завязли въ сугробахъ. Была мятель. Мы вышли изъ повозокъ, это было ночью, и стоя ожидали, покамстъ вытащатъ повозки. Кругомъ снгъ, мятель, граница Европы, впереди Сибирь и таинственная судьба въ ней, назади все прошедшее — грустно было и меня прошибли слезы’.
11-го января 1850 года, они пріхали въ Тобольскъ, по поводу Тобольска Достоевскій говоритъ: ‘Участіе и живйшая симпатія почти цлымъ счастіемъ наградили насъ. Ссыльные стараго времени (т. е. не они, а жены ихъ) заботились о насъ, какъ о родн. Что за чудныя души, испытанныя 25-тплтпимъ горемъ и самоотверженіемъ! Мы видли ихъ мелькомъ, ибо васъ держали строго. Но они прислали намъ пищу, одежду, утшали и ободряли насъ’. Посл шестидневнаго пребыванія въ Тобольск, отправились они въ Омскъ. Вотъ какія свднія даетъ Достоевскій о своемъ начальник: ‘Еще въ Тобольск я узналъ о будущемъ непосредственномъ начальник нашемъ. Комендантъ былъ человкъ очень порядочный, но плацъ-маіоръ Кривцовъ — каналья, какихъ мало, мелкій варваръ, сутяга, пьяница, все, что только можно представить отвратительнаго. Началось съ того, что онъ насъ обоихъ, меня и Дурова, обругалъ дураками за наше дло и общался при первомъ проступк наказывать насъ тлесно. Онъ уже два года былъ плацъ-маіоромъ и длалъ ужаснйшія несправедливости. Чрезъ два года онъ попалъ подъ суда’. Меня богъ отъ него избавилъ. Онъ назжалъ всегда пьяный (трезвымъ я его не видлъ), придирался къ трезвому арестанту и дралъ его подъ предлогомъ, что тотъ пьянъ какъ стелька. Другой разъ, при посщеніи ночью, за то, что человкъ спитъ не на правомъ боку, за то, что вскрикиваетъ или бредитъ ночью, за все, что только влзетъ въ его пьяную голову. Вотъ съ такимъ-то человкомъ надо было безвредно прожить, и этотъ-то человкъ писалъ рапорты и подавалъ аттестаціи о насъ каждый мсяцъ въ Петербургъ’.
‘Съ каторжнымъ народомъ я познакомился еще въ Тобольск и здсь въ Омск расположился прожить съ нимъ четыре года. Это народъ грубый, раздраженный и озлобленный. Ненависть къ дворянамъ превосходитъ вс предлы, и потому насъ, дворянъ, встртили они враждебно и съ злобной радостью о нашемъ гор. Они бы насъ съли, соли бы имъ дали’.
Четыре года прожилъ онъ въ обществ подобныхъ людей, всми силами преслдовавшихъ его и его товарищей, въ омскомъ острог, откуда выходилъ только на работу. Условія жизни, помщеніе, одежда, пища, обстановка описываются имъ въ самыхъ ужасныхъ краскахъ. Безъ своихъ денегъ почти невозможно было существовать, о мучительномъ нравственномъ состояніи нечего и говорить. ‘Прибавь ко всмъ этимъ пріятностямъ почти невозможность имть книгу, что достанешь, то читать украдкой, вчную вражду и ссору кругомъ себя, брань, крикъ, шумъ, гамъ, всегда подъ конвоемъ, никогда одинъ, и эти четыре года безъ перемны — право можно простить, если скажешь, что было худо. Кром того, всегда висящая на носу отвтственность, кандалы и полное стсненіе духа — и вотъ образъ моего житья-бытья’.
По поводу самаго города, въ которомъ онъ жилъ, онъ сообщаетъ свое заключеніе: ‘Омскъ гадкій городишка. Деревьевъ почти нтъ. Лтомъ зной и втеръ съ пескомъ, зимой буранъ. Природы я не видалъ. Городишка грязный, военный и развратный въ высшей степени. Я говорю про черный народъ. Еслибъ не нашелъ здсь людей, я бы погибъ совершенно’.
Письмо это было писано Достоевскимъ въ то время, когда срокъ его каторги былъ оконченъ, онъ былъ зачисленъ въ рядовые и долженъ былъ отправиться на мсто командировки въ Семипалатинскъ, почему онъ и прилагалъ брату свой новый адресъ: въ Семипалатинскъ, сибирскаго линейнаго No 7-го баталіона рядовому. Онъ просилъ брата присылать ему денегъ, книгъ, увряя его, что ‘небезплодно пройдутъ эти годы’. ‘Что истратишь на меня — не пропадетъ. Ты не ограбишь своихъ дтей, если дашь мн. Если только буду живъ, то имъ съ лихвой возвращу. Вдь позволятъ же мн печатать лтъ черезъ шесть, а можетъ быть и раньше. Вдь многое можетъ перемниться, а я теперь вздору не напишу. Услышишь обо мн’.
Въ свое скорое возвращеніе онъ вполн врилъ, предвидлъ свою будущность и боялся только ‘людей и произвола’. Впрочемъ, мрачныя его умозаключенія видимо мняются, такъ какъ утшеніемъ и успокоеніемъ ему начинаетъ служить размышленіе о томъ, что ‘люди везд люди. И въ каторг между разбойниками я въ 4 года отличилъ, наконецъ, людей. Повришь ли, есть характеры глубокіе, сильные, прекрасные, и какъ весело было подъ грубой корой отыскать золото. Иныхъ нельзя не уважать, другіе ршительно прекрасны’. Воспоминанія свои о жизни съ этими людьми онъ заключаетъ слдующими строками: ‘Вообще время для меня не потеряно. Если я узналъ не Россію, такъ народъ русскій хорошо, и такъ хорошо, какъ можетъ быть немногіе знаютъ его. Ну, это мое маленькое самолюбіе! Надюсь простительно’.
Не смотря на интересъ, представляемый этимъ письмомъ, мы бы не желали ограничиваться такими краткими свдніями, а желали бы имть возможность собрать боле подробностей относительно пребыванія этого знаменитаго писателя въ Сибири. Предполагая, что найдется много старожиловъ, хорошо помнящихъ его, мы усердно просимъ ихъ подлиться съ нами своими свдніями, такъ какъ воспоминанія о такихъ людяхъ, какъ Достоевскій, представляютъ громадный интересъ и должны составлять общее достояніе.