Я, конечно, не вижу ничего удивительнаго въ томъ, что необыкновенное дло Мистера Вальдемара возбудило толки. Было бы удивительнымъ обратное — въ особенности если принять во вниманіе вс обстоятельства. Благодаря желанію заинтересованныхъ сторонъ держать дло вн вднія публики, по крайней мр въ настоящее время, или до того времени, пока не представится новый случай для изслдованія — благодаря нашимъ тщательнымъ попыткамъ въ этомъ смысл — въ обществ возникли искаженные и преувеличенные разсказы, сдлавшіеся источникомъ крайне непріятныхъ ложныхъ представленій, а отсюда, естественно, источникомъ недоврія.
Теперь положительно необходимо, чтобы я изложилъ факты — покрайней мр такъ, какъ я понимаю ихъ самъ. Въ сжатомъ вид они таковы:
Вниманіе мое за послдніе три года было нсколько разъ привлекаемо къ вопросамъ о месмеризм, около девяти мсяцевъ тому назадъ, совершенно внезапно, мн пришла въ голову мысль, что въ цломъ ряд опытовъ, произведенныхъ до сихъ поръ, сдлано было весьма достопримчательное и въ высшей степени необъяснимое ощущеніе: никто еще не былъ подвергнутъ месмерическому току in articulo mortis. Слдовало выяснить, во-первыхъ, cyществуетъ ли, при такихъ условіяхъ, у паціента какая-нибудь впечатлительность къ магнетическому вліянію, во-вторыхъ, если существуетъ, ослабляется-ли она или усиливается даннымъ обстоятельствомъ, въ-третьихъ, въ какомъ размр, или на какой промежутокъ времени, захватъ властительной Смерти можетъ быть задержанъ даннымъ процессомъ. Были еще и другіе пункты, нуждавшіеся въ удостовреніи, но вопросы, мною отмченные, наиболе возбуждали мое любопытство — въ особенности послдній, благодаря громадной важности егопослдствій.
Отыскивая вокругъ себя какого нибудь субъекта, съ помощью котораго ямогъ бы изслдовать эти вопросы, я невольно подумалъ о Мистер Эрнест Вальдемар, весьма извстномъ компилятор, сотрудник ‘Bibliotheca Forensica’, и автор польскихъ переводовъ ‘Валленштейна’ и‘Гаргантюа’ (изданныхъ подъ псевдонимомъ Иссэхара Маркса). Мистеръ Вальдемаръ, жившій съ 1839 года преимущественно въ Гарлем, Нью-Йоркъ, особенно достопримчатетеленъ (или былъ достопримчателенъ) своей необыкновенной худобой — нижняя часть его тла имла большое сходство съ тломъ Джона Рандольфа, онъ выдавался также своими блыми бакенбардами, которыя были такимъ рзкимъ контрастомъ по отношенію къ его чернымъ волосамъ, что эти послдніе почти вс принимали за парикъ. Его темпераментъ отличался крайней нервозностью, и длалъ его субъектомъ очень удобнымъ для месмерическихъ опытовъ. Два или три раза, при случа, я заставилъ его заснуть безъ большихъ затрудненій, но былъ разочарованъ относительно другихъ результатовъ, достиженіе которыхъ представлялось мн вроятнымъ въ силу особенностей его тлосложенія. Его воля никогда не подчинялась моему контролю положительно или всецло, а что касается ясновиднія, я не могъ достичь въ опытахъ съ нимъ ничего, на что можно было разсчитывать. Я всегда приписывалъ такія неудачи разстроенному состоянію его здоровья. За нсколько мсяцевъ, передъ тмъ какъ я съ нимъ познакомился, его врачи констатировали вполн опредлившуюся чахотку. Нужно замтить, что онъ имль привычку говорить совершенно спокойно о своей приближающейся смерти, какъ о вещи, которой нельзя избжать и о которой не слдуетъ сожалть.
Когда мн пришла въ голову вышеуказанная мысль, я, весьма понятно, долженъ былъ тотчасъ же подумать о Мистер Вальдемар. Я слишкомъ хорошо зналъ твердыя философскія убжденія этого человка, чтобы ожидать какихъ-нибудь колебаній съ егостороны, кром того, въ Америк у него не было никакихъ родственниковъ, которые могли бы вмшаться. Я откровенно высказался передъ нимъ по этому вопросу, и къ моему удивленію онъ выразилъ самый живой интересъ. Я говорю, къ моему удивленію, потому что, хотя Мистеръ Вальдемаръ всегда любезно предоставлялъ себя въ мое распоряженіе для месмерическихъ опытовъ, онъ никогда раньше не выказывалъ по отношенію къ этимъ послднимъ никакихъ признаковъ сочувствія. Характеръ его болзни давалъ возможность точно опредлить время смерти, и между нами было въ конц концовъ условлено, что онъ пошлетъ за мной приблизительно за двадцать четыре часа до того времени, которое его доктора опредлятъ, какъ срокъ смерти.
Вотъ уже слишкомъ семь мсяцевъ, какъ я получилъ отъ самого мистера Вальдемара слдующую записку:
‘Мой милый П—,
‘Теперь приходите.
Д— и Ф— оба говорятъ, что, самое большее, я дотяну до завтрашней полночи, я полагаю, что они вполн правы.
‘Вальдемаръ’.
Я получилъ эту записку черезъ полчаса посл того, какъ она была написана, и не дале какъ черезъ четверть часа былъ въ комнат умирающаго. Я не видалъ его десятъ дней, и ужаснулся при вид страшной перемны, происшедшей въ немъ за этотъ краткій промежутокъ времени, лицо его было свинцоваго цвта: глаза совершенно потускнли, исхуданіе было до такой степени велико, что кожа лопнула на скулахъ. Отдленіе мокроты было необыкновенно сильно. Пульсъ былъ едва замтенъ. И тмъ не мене онъ замчательно владлъ еще какъ своими умственными способностями, такъ, до извстной степени, и физической силой. Онъ говорилъ отчетливо — принималъ безъ посторонней помощи разныя лкарства — и, когда я вошелъ въ комнату, былъ занятъ занесеніемъ какихъ то замтокъ въ памятную книжку. Онъ весь былъ обложенъ подушками. Около больного находились Доктора Д— и Ф—. Поздоровавшись съ Вальдемаромъ, я отвелъ этихъ джентльмэновъ въ сторону, и получилъ отъ нихъ точный отчетъ о состояніи больного. Лвое легкое уже восемнадцать мсяцевъ было въ состояніи полуокостенломъ или хрящеватомъ, и, конечно, было совершенно негодно для какихъ-либо жизненныхъ цлей. Правое, въ своей верхней часги, также мстами, если не всецло, окостенло, въ то время какъ нижняя часть представляла изъ себя массу гнойныхъ бугорковъ, которые переходили одинъ въ другой. Существовало нсколько глубокихъ прободеній, и въ одномъ мст наступило прочное приращеніе къ ребрамъ. Эти явленія въ правой лопасти были сравнительно недавняго происхожденія. Процессъ окостеннія развивался съ необыкновенной быстротой, еще мсяцъ тому назадъ не было ни одного симптома, а приращеніе было замчено только въ теченіи трехъ послднихъ дней. Независимо отъ чахотки, доктора подозрвали аневризмъ аорты, но касательно даннаго обстоятельства симптомы окостеннія длали невозможнымъ какой-либо точный діагнозъ. Оба врача полагали, что Мистеръ Вальдемаръ долженъ умереть около полуночи на слдующій день (Воскресенье). Тогда была Суббота, семь часовъ пополудни.
Отходя отъ постели больного для бесды со мной, Доктора Д— и Ф— простились съ нимъ окончательно. Они больше уже не имли намречнія возвращаться, но по моей просьб согласились взглянуть на паціента около десяти часовъ въ слдующую ночь.
Когда они ушли, я сталъ свободно говорить съ Мистеромъ Вальдемаромъ относительно приближающойся смерти и, съ большей подробностью, о предноложенномъ опыт. Онъ попрежнему высказалъ полное согласіе., и даже выразилъ настойчивое желаніе, торопилъ меня начать опытъ тотчасъ-же. Въ комнат было двое слугъ-сидлокъ, мужчина и женщина, но я не ршался предпринимать такую важную задачу безъ другихъ боле надежныхъ свидтелей, имя въ виду возможность какого-нибудь внезапнаго осложненія. Я отложилъ поэтому опытъ до восьми часовъ слдующей ночи, когда приходъ студента-медика, съ которымъ я былъ немного знакомъ (Мистеръ Теодоръ Л — ль), долженъ былъ освободить меня отъ дальнйшихъ затрудненій. Сперва я намревался подождать врачей, но я долженъ былъ начать немедленно, во-первыхъ, благодаря настойчивымъ просьбамъ Мистера Вальдемара, во-вторыхъ — благодаря и моему собственному убжденію, что нельзя было терять ни минуты, такъ какъ онъ, очевидно, быстро угасалъ.
Мистеръ Л — ль былъ настолько добръ, что согласился исполнить мое желаніе заносить замтки обо всемъ, что должно было происходить: именно изъ его замтокъ я теперь и составляю, главнымъ образомъ, данный разсказъ, преддагая ихъ въ боле сжатомъ вид, мстами же, переписывая дословно.
Было приблизительно безъ пяти минутъ восемь, когда, взявъ паціента за руку, я попросилъ его подтвердить мистеру Л — лю возможно отчетливе, что онъ (Мистеръ Вальдемаръ), находясь въ данныхъ обстоятельствахъ, иметъ собственное желаніе подвергнуться съ моей стороны месмерическому опыту.
Онъ отвчалъ слабымъ, но совершенно внятнымъ голосомъ:‘Да, я хочу подвергнуться месмерическому опыту’ — и тотчасъ же прибавилъ: ‘я боюсь только, что вы слишкомъ долго медлит’.
Въто время какъ онъ говорилъ, я началъ пассы въ дйствіи которыхъ на него я уже имлъ случай убдиться. Первое же косвенное движеніе моей руки, прошедшее вдоль его лба, оказало видимое вліяніе, но, хотя я напрягалъ вс силы, я не могъ получить никакого другого видимаго эффекта до начала одиннатцатаго, когда, согласно уговору, пришли Доктора Д— и Ф—. Въ немногихъ словахъ я объяснилъ имъ мои намренія, и, такъ какъ они не длали никакихъ возраженій, говоря, что паціентъ уже находится въ предсмертной агоніи, я продолжалъ безъ колебаній — перемнивъ, однако, боковые пассы на продольные, и устремляя мой взглядъ всецло на правый глазъ умирающаго.
Въ это время его пульсъ былъ совсмъ неощутимъ, а дыханіе сопровождалось хрипомъ, и перерывалсь паузами въ полминуты.
Въ такомъ положеніи онъ находился почти безъ всякихъ измненій въ теченій четверти часа. По истеченіи этого пррмежутка времени изъ груди его вырвался вздохъ, правда естественный, но чрезвычайно глубокій, и звуки хрипа прекратились — точне говоря, хрипъ не былъ боле слышенъ, паузы не уменьшались. Конечности тла были холодны какъ ледъ.
Безъ пяти минутъ въ одиннадцать я замтилъ несомннные признаки месмерическаго воздйствія. Вращеніе стекловиднаго глаза смнилось выраженіемъ того мучительнаго взгляда внутрь, который бываетъ только при усыпленномъ бодрствованіи, и ошибиться въ которомъ совершенно невозможно. Нсколькими быстрыми боковыми пассами я заставилъ вки задрожать, какъ будто они испытывали предчувствіе сна, нсколькими новыми пассами я заставилъ ихъ совершинно закрыться. Однако, я этимъ не удовольствовался, а съ силой продолжалъ свои манипуляціи, при самомъ полномъ напряженіи воли, пока наконецъ мн не удалось заставить вс члены спящаго совершенно окоченть, предварительно придавъ имъ, повидимому, удобное положеніе. Ноги были вытянуты во всю длину, руки были въ такомъ же положеніи и лежали на постели въ нкоторомъ разстояніи отъ поясницы. Голова была чуть-чуть приподнята.
Когда яокончилъ все это, была уже полночь, и я обратился въ присутствующимъ джентльмэнамъ съ покорнйшей просьбой изслдовать состояніе Мистера Вальдемара. Посл нсколькихъ опытовъ они подтвердили, что онъ находится въ необыкновенно-ярко выраженномъ состояніи месмерическаго транса. Любоинтство обоихъ врачей было возбуждено до крайности. Докторъ Д— тотчасъ же ршилъ остаться около паціента на всю ночь, а Докторъ Ф— простился, сказавъ, что вернется на разсвт. Мистеръ Лл — ль, сидлка и больничный служитель остались.
Мы не тревожили мистера Вальдемара до трехъ часовъ пополуночи, тутъ я къ нему приблизился, и увидалъ, что онъ находится совершенно въ томь же самомъ состояніи, какъ прежде, когда Докторъ Ф— уходилъ, т.е. онъ соблюдалъ ту же самую позу, пульсъ былъ неощутимъ, дыханіе было слабо (его едва можно было замтять и то только приложивъ зеркало къ губамъ), глаза были закрыты естественнымъ образомъ, вс члены были тверды и холодны, какъ мраморъ. И, однако же, общій видъ отнюдь не указывалъ на смерть.
Приблизившись къ Мистеру Вальдемару, я сдлалъ нкоторое усиліе подвергнуть его правую руку месмерическому вліянію такимъ образомъ, чтобы она слдовала за моей, причемъ я длалъ легкіе пассы надъ его тломъ. При такихъ опытахъ съ нимъ я никогда раньше не приходилъ къ успшнымъ результатамъ и, конечно, не помышлялъ о нихъ теперь, но къ моему изумленію его правая рука съ большой готовностью, хотя и слабо, послдовала за каждымъ движеніемъ, которое я предназначалъ ей своей рукой. Я рискнулъ обратиться къ нему съ нсколькими словами.
‘Мистеръ Вальдемаръ’, сказалъ я, ‘вы спите?’ Отвта не послдовало, но я замтилъ трепетъ вокругъ его губъ, и ршился повторить вопросъ еще и еще разъ. При третьемъ повтореніи вопроса все его тло слегка затрепетало: вки раскрылись сами собою настолько, что обнажили блую линію глазного яблока, губы лниво зашевелились, и изъ нихъ, едва слышнымъ шопотомъ, проскользнули слова:
‘Да,— теперь сплю. Не будите меня! — дайте мн такъ умереть!’
Я пощупалъ его руки и ноги, они были тверды по-прежнему. Правая рука, какъ раньше, повиновалась мн, слдуя направленію моей руки. Я опять спросилъ усыпленнаго:
‘Вы все еще чувствуете боль въ груди, Мистеръ Вальдемаръ?’
Отвтъ послдовалъ теперь тотчасъ же, но онъ былъ еще мене внятенъ, чмъ прежде:
‘Боли нтъ — я умираю’.
Я не счелъ удобнымъ безпокоить его тогда еще, и ничего не было ни сказано, ни сдлано до прибытія Доктора Ф—, который пришелъ незадолго до разсвта, и выразилъ безграничное удивленіе по поводу того, что паціентъ еще живъ. Пощупавъ пульсъ, и приложивъ зеркало къ его губамъ, онъ попросилъ меня опять обратиться съ вопросомъ къ усыпленному. Я спросилъ:
‘Мистеръ Вальдемаръ, вы еще спите?’
Опять прошло нсколько минутъ, прежде чмъ послдовалъ отвть, и во время этой паузы умирающій, казалось, собиралъ вс свои силы, чтобы заговорить. Когда я въ четвертый разъ повторилъ свой вопросъ, онъ проговорилъ очень слабымъ, почти неслышнымъ голосомъ:
‘Да, еще сплю — умираю’.
Въ это время врачи выиказали мнніе или, скоре, желаніе, чтобы Мистера Вальдемара больше не тревожили въ его теперешнемъ, повидимому спокойномъ, состояніи, и чтобы такимъ образомъ онъ безъ помхи умеръ: вс высказали убжденіе, что смерть должна послдовать черезъ нсколько минутъ. Я, однако, ршился заговорить съ нимъ еще разъ и повторилъ предъидущій вопросъ.
Пока я говорилъ, въ лиц спящаго произошла ршительная перемна. Глаза медленно открылись, зрачки закатились, кожа праняла трупную окраску, походя не столько на пергаментъ, сколько на блую бумагу: и круглыя чахоточныя пятна, до сихъ поръ ярко виднвшіяся въ середин обихъ щекъ, игновенно погасли. Я употребляю именно это выраженіе, потому что внезапность ихъ исчезновенія напомнила мн потухающую свчу, когда на нее быстро дунешь. Въ то же самое время верхняя губа искривилась, и обнажились зубы, которые она до тхъ поръ совершенно закрывала, между тмъ какъ нижняя челюсть, издавъ явственный звукъ, отвалилась на нкоторое разстояніе, и такимъ образомъ въ полости широко открытаго рта передъ нами обрисовался вспухшій и почернвшій языкъ. Я думаю, что вс свидтели этой сцены были отлично знакомы съ ужасами смерти, но видъ Мистера Вальдемара въ это мгновеніе былъ такъ непостижимо мерзостенъ, что вс невольно отшатнулись отъ постели.
Чувствую, что я достигъ теперь критическаго пункта въ своемъ повствованіи: каждый изъ читателей будетъ возмущенъ, ршительно никто мн не повритъ. Однако, мой долгъ требуетъ, чтобы я продолжалъ безъ всякихъ оговорокъ.
Ни малйшаго признака жизни нельзя было больше усмотрть, и, заключивъ, что Мистеръ Вальдемаръ умеръ, мы ршили предоставить его попеченію прислуги, какъ вдругъ мы замтили, что его языкъ охваченъ сильнымъ движеніемъ вибраціи. Это продолжалось, быть можетъ, въ теченіи минуты, затмъ, изъ подвижныхъ и вытянутыхъ челюстей раздался голосъ — такой голосъ, что было бы сумасшествіемъ пытаться описать его. На самомъ дл, есть два или три эпитета, которые могутъ быть отчасти примнены къ нему, я могъ бы, напримръ, сказать, что звукъ былъ грубый, и прерывистый, и глухой, но отвратительность его цлаго неописуема по той простой причин, что никогда подобные звуки не оскорбляли человческаго слуха. Были, однако, дв особенности, которыя, какъ я подумалъ тогда, и какъ продолжаю думать теперь, могутъ считаться краснорчивыми при опредленіи этой интонаціи — могутъ дать нкоторое представленіе объ ея нечеловческихъ свойствахъ. Во-первыхъ, голосъ, повидимому, достигалъ нашего слуха — но крайней мр моего — на отдаленномъ разстояніи, или исходилъ изъ какой то глубокой подземной пещеры. Во-вторыхъ, голосъ (я боюсь, однако, что не въ силахъ буду сдлать мои слова понятными) производилъ на меня такое впечатлніе, какое желатиновая или клейкая масса производитъ на чувство осязанія.
Я говорилъ о ‘звук’ и о ‘голос’. Яхочу сказать, что звукъ былъ отчетливъ до удивительности — отчетливъ до ужаса. Мистеръ Вальдемаръ говорилъ — очевидно, онъ отвчалъ на вопросъ, который я предложилъ ему нсколько минуть тому назадъ. Какъ читатель можетъ припомнить. я спросилъ его, продолжаетъ ли онъ спать. Онъ говорилъ теперь:
‘Да,— нтъ, я прежде спалъ — а теперь — теперь — я мертвъ’.
Никто изъ присутствовавшихъ не старался скрыть, и непопытался подавить чувство невыразимаго захватывающаго ужаса, вызваннаго этими немногими словами. Мистеръ Л — ль (студентъ) лишился чувствъ. Сидлка и служитель немедленію обратились въ бгство, и никакимъ образомъ ихъ нельзя было вернуть въ комнату. Собственныя свои впечатлнія я и не пытаюсь описывать. Чуть не цлый часъ мы безмолвно хлопотали около мистера Л — ля, стараясь возвратить его къ сознанію — и у насъ не вырвалось ни звука. Когда онъ пришелъ въ себя, мы опять стали изслдовать состояніе Мистера Вальдемара.
Во всхъ отношеніяхъ оно оставалось неизмннымъ, съ тмъ только исключеніемъ, что зеркало, будучи приложено къ губамъ, не являло больше никакихъ признаковъ дыханія. Попытка пустить кровь изъ руки оказалось неудачной. Я долженъ, кром того, упомянуть, что рука Мистера Вальдемара больше не подчинялась чоей вол. Я тщетно пытался заставить ее слдовать за движеніями моей руки. Единственнымъ несомнннымъ указаніемъ на месмерическое вліяніе было теперь только дрожаніе языка, приходившаго въ движеніе, когда я обращался къ Мистеру Вальдомару съ вопросомъ. Этотъ послдній, повидимому, длалъ усилія отвтить, но у него больше не хватало на это доста точной воли. Къ вопросамъ, предложеннымъ ему не мной, а кмъ-нибудь другимъ, онъ, повидимому, оставался совершенно нечувствительнымъ — хотя я пытался приводить каждаго изъ членовъ общества въ месмерическое соотношеніе съ нимъ. Я, кажется, разсказалъ теперь все, что необходимо для поннманія того состоянія, въ которомъ находился въ это время усыпленный. Мы пригласили другихъ сидлокъ, и въ десять часовъ я вышелъ изъ дому въ обществ обоихъ врачей и Мистера Л — ля.
Посл полудня мы вс опять сошлись посмотрть на паціента. Онъ находился совершенно въ томъ же самомъ состояніи. Мы подвергли обсужденію вопросъ, удобно ли и возможно ли будить его, но безъ большихъ затрудненій вс согласились, что это не могло бы привести ни къ какимъ благимъ результатамъ. Было очевидно, что до сихъ поръ смерть (или то, что обыкновенно называется смертью) была задержана месмерическимъ процессомъ. Всмъ намъ казалось несомнннымъ, что будить Мистера Вальдемара — это просто-напросто значило бы упрочить моментъ смерти, или, по крайней мр, обусловить быстрое умираніе.
Съ этого времени до конца прошлой недли — промежутокъ времени почти въ семь мсяцевъ — мы продолжали ежедневно собираться въ дом Мистера Вальдемара, причемъ время отъ времени сюда сходились также нкоторые другіе врачи и кое-кто изъ близкихъ. Все это время усыпленный оставался совершенно въ томъ же состояніи, какъ я его описалъ. Надзоръ со стороны сидлокъ не прекращался.
Наконецъ, въ послднюю Пятницу мы ршили сдлать опытъ пробужденія, врне — ршили попытаться разбудить его, и (быть-можетъ) несчастный результатъ этого опыта именно и послужилъ источникомъ для столькихъ разнообразныхъ толковъ въ частныхъ кружкахъ — толковъ, которые я не могу не отнести на счетъ легковрія публики.
Съ цлью вывести Мистора Вальдемара изъ состоянія месмерическаго транса, я примнилъ обычные пассы. Нкоторое время они не сопровождались никакими результатами. Первымъ указаніемъ на возвращеніе къ жизни было то, что радужная оболочка нсколько опустилась внизъ. Весьма достопримчательно, что это передвиженіе зрачковъ сопровождалось обильнымъ отдленіемъ желтоватой сукровицы (изъ-подъ вкъ), распространявшей острый и въ высшей степени непріятный запахъ.
Тогда присутствовавшіе внушили мн мысль подчинить месмерическому вліянію руку паціента, какъ я это длалъ раньше. Попытка оказалась неудачной. Докторъ Ф— выразилъ желаніе, чтобы я обратился къ усыпленному съ вопросомъ. Я спросилъ:
,,Мистеръ Вальдемаръ, можете-ли вы объяснить намъ, что вы теперь чувствуете, или чего хотите?’
Чахоточныя пятна мгновенно выступили опять на щекахъ, языкъ затрепеталъ или, врне началъ яростно вращаться во рту (хотя челюсти и губы были по-прежнему неподвижны), и, наконецъ, тотъ же самый мерзостный голосъ. который былъ уже мною описанъ, съ силой прорвался:
‘Ради Бога! — скоре! — скоре! — заставьте меня спать — или нтъ, скоре! — разбудите меня! — скоре! — Я говорю вамъ, что я мертвъ!’
Я былъ совершенно вн себя, и мгновенье оставался въ нершительности, не зная, что мн длать. Сперва я сдлалъ попытку успокоить паціента, но посл того, какъ мн это не удалось, благодаря полному отсутствію воли, я сталъ длать обратные пассы, и приложилъ вс усилія, чтобы разбудить его. Я вскор увидалъ, что эта попытка мн удается — или, по крайней мр, мн представилось, что мой успхъ будетъ полнымъ, и я увренъ, что вс находившіеея въ комнат приготовились увидть паціента проснувшимся.
Но что произошло въ дйствительности, этого не могъ бы ожидать никто на земл.
Пока я быстро длалъ месмерическіе пассы, среди бшеныхъ возгласовъ: ‘Мертвъ! мертвъ!’ которые буквально срывались — не съ губъ, а съ языка паціента — все тло его внезапно — въ теченіи одной минуты, или даже скоре — ослось — распалось на мелкіе куски — совершенно сгнило у меня подъ руками. На кровати, передъ глазами цлаго общества, лежала почти жидкая масса — густой омерзительной гнилости.