‘Современникъ’, кн. I, 1911
Ф. Н. Плевако. Речи. Под редакцией И. К. Муравьева. T. I и II. М. 1910, Плевако Федор Никифорович, Год: 1911
Время на прочтение: 6 минут(ы)
. Н. Плевако. Рчи. Подъ редакціей И. К. Муравьева. T. I и II. М. 1910. Изданіе М. А. Плевако.
Роскошпое изданіе, воздвигнутое, какъ надгробный монументъ, любимому мужу признательною вдовою, при содйствіи бывшихъ товарищей-помощниковъ знаменитаго витіи. Недюжинный, замчательный человкъ покоится подъ этимъ памятникомъ дружбы и любви. Необыкновеннымъ не ршаемся его назвать потому, что, наоборотъ, . Н. Плевако представляетъ жизнію своею какъ разъ самое обыкновенное явленіе на Руси: стихійный талантъ, размыканный почта что непроизводительно — едва ли не потому только, что было его какъ-то ужъ слишкомъ много и ни въ какую-то культурную дисциплину онъ не укладывался, а бурлилъ себ, скиъ скиомъ и самоваръ самоваромъ, ‘по вдохновенію’ и ‘отъ себя’. Въ конц концовъ, прошумвъ добрые полвка блестящими общаніями и радужными ожиданіями, Плевако погасъ и — къ одинаковому удивленію и враговъ своихъ и поклонниковъ — замтной пустоты въ обществ на убыломъ мст не оставилъ. Ушелъ изъ міра, быть можетъ, и, въ самомъ дл, ‘геній слова’, какъ зоветъ своего бывшаго патрона г. Муравьевъ, и даже нельзя сказать, чтобы ‘непризнанный геній’: кто избалованъ былъ любовью, вниманіемъ и потворствомъ широкой русской публики больше, чмъ . Б. Плевако? Разв вотъ теперь тезка его, . И. Шаляпинъ! Но ‘геній слова’ прошелъ въ мір какъ-то безъ прикладныхъ результатовъ — ‘министромъ безъ портфеля’. И, такъ какъ онъ ушелъ, а портфели жизни вс остались цлы, то скоро насущная забота о нихъ безжалостно затерла память о немъ — и стала она увядать, нужная лишь тсному кружку любящихъ родныхъ и благодарныхъ личныхъ друзей. Усиліе, сдланное кружкомъ этимъ къ увковченію дорогой для нихъ памяти, благородно, по врядъ ли поведетъ къ желаннымъ результатамъ. Рчи . Н. Плевако, печатными буквами на бумаг, похожи на его изустную рчь не боле, чмъ скелетъ рахитика на стремительный торсъ и огненный ликъ Аполлона Бельведерскаго.
Почти сорокъ лтъ повторялся о Плевако одинъ и тотъ же судъ общества: какой могучій народный трибунъ пропадаетъ въ этомъ талантливйшемъ адвокат! Актъ 17 октября 1905-го года удовлетворилъ желанію общества: талантливый адвокатъ получилъ возможность и, вскор, призваніе явиться трибуномъ. Но — что же? Какъ только Плевако одлся въ эту новую роль, тотъ же общественный судъ немедленно завздыхалъ — и, надо сознаться, вполн основательно:
— Какой великолпный адвокатъ напрасно угасъ въ этомъ плохомъ трибун!
Почти годъ стоялъ Плевако на посту народнаго представителя — и не осталась отъ ‘генія слова’, за этотъ періодъ его жизни, ни одного понятнаго слова. Напротивъ,— словно на смхъ,— остались, увковченные газетными отчетами, жесты: ‘стучалъ по пюпитру’, ‘грозилъ кулакомъ’… Что же это за насмшливая судьба такая? что за жизнь и дятельность, вывернутыя ‘Шиворотъ на выворотъ?’.
Существуетъ мнніе, что слабость Плевако на государственной трибун была механическимъ результатомъ его возраста и утомленія жизнью, что трибуна досталась . И, какъ въ басн Крылова — старой блк наградные орхи:
Вс на отборъ, орхъ къ орху — чудо!
Одно лишь только худо:
Давно зубовъ у блки нтъ!
Мнніе это находитъ подтвержденіе въ томъ, что годъ государственной дятельности Плевако — его предсмертный годъ (ум. 23 декабря 1908 г.). Но этому мннію противорчатъ почти одновременныя блестящія судебныя выступленія, являвшія Плевако тмъ же пламеннымъ силачемъ-ораторомъ, какъ и четверть вка тому назадъ. Кто, въ ноябр 1904 года, не прислушивался съ одобреніемъ къ громовому голосу частнаго обвинителя по ‘Длу’ князя В. П. Мещерскаго, обв. М. А. Стаховичемъ въ клевет’:
Осужденіе князя Мещерскаго нужно какъ символъ, какъ оправданіе нашей вры въ правосудіе, чтобы дышалось свободно честнымъ сердцамъ и задыхалось отъ собственнаго яда клевет недобросовстное, живое слово, на какой бы бумаг оно ни было написало, на срой ли, изъ обихода мужика, или на глянцевой, съ княжескимъ гербомъ, какъ это сдлалъ князь Мещерскій.
Оцните же поступокъ князя, и къ его древнему имени пусть добавятъ и имя клеветника!
И никто никогда не смоетъ этого указанія на его подвигъ…
Это то голосъ старика?
Другіе думаютъ, и мы, до нкоторой степени, раздляемъ этотъ взглядъ, что — на извстнаго сорта орхи — блка и въ молодости Оказалась бы не зубасте, чмъ показала ея старость. Пріемы убдительности у Плевако всегда господствовали надъ существомъ убжденія. Ораторское ‘какъ’ было въ талант Плевако всегда сильне гражданскаго ‘что’. Страшная сила темперамента и блестящій даръ слова успшно помогали . Н. выдавать свое ‘какъ’ за ‘что’ на трибун частной защиты и частнаго обвиненія. Трибуна же защиты общественной и общественнаго обвиненія потребовала выдвинуть впередъ и, прежде всего, ‘что’, отвтственное, ясное, насущно житейское…
Брось свои иносказанья
И гипотезы пустыя!
На проклятые вопросы
Дай отвты намъ прямые!
Очень можетъ быть, что Плевако, до своихъ политическихъ выступленій, и самъ искренно врилъ, будто есть въ немъ для нихъ какое-то ‘что’. Иначе онъ врядъ ли и принялъ бы званіе народнаго предъявителя. Въ этомъ человк, наряду съ хаосомъ ‘широкой натуры’, жила пытливая самосознательная совсть и не было ни капли шарлатанства. Когда онъ разобралъ, что на проклятые вопросы ему отвтить ршительно нечмъ, кром привычнаго краснословія, онъ самъ покинулъ Государственную Думу. И — далеко не только до болзни, но и по честному инстинкту порядочнаго человка, понявшаго, что онъ попалъ совсмъ не туда, куда разсчитывалъ, длаетъ не то, что надо, и поетъ не въ томъ хору, гд ему пть ‘вмсто’. Партія, ожидавшая, что популярность и талантъ Плевако будутъ главными козырями ея игры, потерпла горькое разочарованіе. Да еще и у могилы Плевако пришлось октябристамъ провести недобрую четверть часа,
— Это вы уморили его!— бросила имъ упрекъ вдова.
Но ‘самочувствіе’ пришло позже. Въ начал же, обманутый въ самомъ себ громадною пестротою своей, вчно движущейся діалектической мысли и ораторскою привычкою быстро переводятъ мысль въ цвтные образы и звучную красоту мткихъ фразъ, Плевако несомннно надялся, что есть въ немъ какой-то матеріалъ для политическаго пророка. Такъ обманываются многіе, блестящіе съ поверхности, таланты, покуда ‘проклятые вопросы’ не притиснутъ ихъ въ уголъ и не взглянутъ прямо въ глаза. Когда очередь рокового экзамена дошла до Плевако, онъ растерялся и не сумлъ сказать ничего дльне, какъ будто въ немъ ‘никогда не умирала надежда на введеніе въ Россіи такого порядка жизни, которымъ была когда-то (?!) красна наша царская старина’! (Рчь на предвыборномъ собраніи въ Москв 14 января 1907 года). Вмсто политической программы, такимъ образомъ, была пропта арія Неизвстнаго изъ ‘Аскольдовой Могилы’, что ‘въ старину живали дды веселй своихъ внучатъ’. На ‘проклятые вопросы’ XX вка отвчалъ сказочный лепетъ о вк XVI и XVII-мъ!… Краснорчіемъ политическія рчи Плевако (ихъ дв въ первомъ том) нисколько не уступаютъ его судебнымъ рчамъ. Оя плохи даже не тмъ, что въ нихъ ‘нтъ убжденія’, темпераментъ убжденія Плевако умлъ профессіонально вызывать въ себ, когда хотлъ, даже и для мнній, которымъ онъ гораздо меньше врилъ, и которыя гораздо меньше были ему нужны. Он плохи безразличною пустотою, вокругъ которой крутится словоизвитіе. Плевако было просто ‘нечего сказать’. И, въ усиліяхъ спрятать пустоту подъ маску многозначительности, разражался онъ адвокатскими заключеніями, громкими и эффектными въ ух, но поразительно ничтожными на бумаг, точно въ ‘сценической’ пьес уходъ актера ‘на хлопки’:
Драгоцннйшій краеугольный камень нашей гражданственности и предметъ любви безмрной, нашъ манифестъ 17 октября, могучій камень: стучитесь! Милліардами искръ отвтилъ онъ вамъ, искръ, свтящихся, грющихъ и уничтожающихъ то, что худо, веселящихъ и радующихъ тхъ, кто любитъ его, вритъ въ него и вмст съ тмъ вритъ въ свое будущее.
Въ судебныхъ рчахъ . Н. Плевако этотъ недостатокъ никогда не слышенъ. Повренный частныхъ интересовъ — защитникъ или обвинитель, онъ опирался, какъ на каменную стну, на конкретный матеріалъ, которымъ распоряжался, поистин, съ волшебнымъ мастерствомъ, какъ юристъ, какъ поэтъ, какъ психологъ. И вырастали изъ. этой тройственности: ораторъ-гигантъ, рчь-пламя, слово-молнія, которое уничтожало противную сторону и потрясало и разбивало силою своею, не только слушателей, по и, прежде всхъ, самого вдохновеннаго ритора. ‘Самъ плачетъ, а мы вс рыдаемъ’ — этотъ ироническій стихъ могъ бы послужить совсмъ не ироническимъ эпиграфомъ къ собранію рчей Плевако. И плакалъ онъ тогда не по-актсрски, не притворно, не показной чувствительности ради, не ‘для присяжныхъ’, но совершенно — въ этотъ моментъ — искреннею, изъ буйнаго сердца вылившеюся, слезою… Рчи по длу игуменьи Митрофаніи (1873, съ нея, какъ извстно, началась всероссійская слава Плевако), рчь по длу Булахъ (1881, обвинялась въ ‘причиненіи съ корыстной цлью разстройства умственныхъ способностей’ богатой купчих Мазуриной), рчи по дламъ о тяжкихъ семейныхъ и любовныхъ драмахъ (Лукашевича, Прасковьи Качки, Лебедева, Ильяшенко, князя Грузинскаго и пр.) сохранились, какъ свидтельства мощной способности Плевако ‘бить по сердцамъ съ невдомою силою’. Первыя дв изъ названныхъ трудно читать безъ волненія даже теперь — въ обезцвченной печатной передач и тридцать лтъ спустя!
Человкъ мистическаго міровоззрнія, Плевако умлъ вліять на судъ и присяжныхъ мистическими же средствами. Иногда онъ на нихъ сильно срывался (въ Петербург, напр.,), по, попадая въ подходящую среду, творилъ ими чудеса. Никто искусне Плевако не ‘фехтовалъ текстами’. Съ годами, мистическое настроеніе захватывало знаменитаго адвоката все глубже и глубже, стало для него искреннею потребностью. Это отозвалось и на его краснорчіи. Если слдить за хронологіей рчей Плевако, легко замтить одну особенность: чмъ позже по годамъ рчь, тмъ рже Плевако ‘защищаетъ’,— все чаще проситъ извинить и простить, все слабе опирается на право, все крпче нажимаетъ струны милосердія и состраданія. Его кліенты начинаютъ почти сплошь сходитъ со скамьи подсудимыхъ не столько оправданные, сколько помилованные. Присяжные отпускаютъ ихъ не потому, что убдились въ ихъ невинности, по потому, что пожалли: выплакалъ имъ пощаду защитникъ. Ихъ не облили, по отверзли имъ милосердія двери — къ покаянію. Кліентамъ Плевако,— въ это время, все больше директорамъ банковъ и разнымъ крупнымъ предпринимателямъ,— эти аппеляціи изъ области права въ область религіознаго отпущенія грховъ ‘по душамъ’ весьма помогали. Но оратору, которые по длу о скандал на засданіи уполномоченныхъ московскаго Кредитнаго Общества (1896, дло Семенковича) предпочиталъ, вмсто рчи по существу, цитировать апостола Павла, конечно, было уже поздно помышлять о гражданской роли и метаморфоз въ трибуна. И, дйствительно, роль не удалась, и метаморфоза не свершилась.
Съ вншней стороны изданіе рчей . Н. Плевако не оставляетъ желать лучшаго. Томы красивы, внушительны, декоративны. Приложенные портреты . Н. Плевако и выразительны, и похожи.