29-го іюня 1894 года исполнилось пятидесятилтіе со дня смерти Е. А. Баратынскаго, занимающаго, по компетентному отзыву Блинскаго, одно изъ первыхъ мстъ въ знаменитой Пушкинской плеяд поэтовъ.
Евгеній Абрамовичъ родился 19’го февраля 1800 г., въ сел Вяжл, Тамбовской губерніи. Лишившись еще въ дтств отца, онъ получилъ первоначальное воспитаніе подъ надзоромъ матери, женщины для своего времени очень образованной. Повидимому, воспитаніе, полученное Баратынскимъ, была иностранное, такъ какъ его наставникомъ былъ итальянецъ Боргези, подъ руководствомъ котораго онъ и изучилъ французскій языкъ въ совершенств, что видно, напр., по французскимъ письмамъ къ матери, писаннымъ имъ еще въ дтств. Джіачинто Боргези, судя по его краткой характеристик, сдланной Баратынскимъ въ посланіи ‘къ дядьк-итальянцу’, былъ человкъ добрый, очень привязчивый и неглупый. Онъ своими разсказами о далекой родин внушилъ своему воспитаннику страстное желаніе увидть эту чудную страну. На тринадцатомъ году Баратынскій, по сообщеніямъ біографовъ, былъ отвезенъ въ Петербургъ и помщенъ въ частный пансіонъ, изъ котораго вскор перешелъ въ Пажескій корпусъ. Впрочемъ, можетъ быть, время перезда Баратынскаго въ Петербургъ должно быть перенесено года на два, на три раньше, такъ какъ сохранились его письма къ матери, писанныя имъ на французскомъ язык при поступленіи въ пансіонъ въ 1808 и въ 1811 г. Эти письма любопытны и въ томъ отношеніи, что въ нихъ ясно проглядываютъ зачатки того пессимизма, который впослдствіи былъ однимъ изъ основныхъ мотивовъ поэзіи Баратынскаго. Такъ, въ письм отъ 1808 г., онъ, между прочимъ, пишетъ: ‘Я думалъ найти дружбу, но нашелъ лишь холодную и притворную учтивость,— разсчетливую дружбу, когда у меня было яблоко или что другое, вс были моими друзьями, но потомъ все было какъ потеряно’, а въ 1811 г.: ‘не лучше ли было бы остаться счастливымъ невждой, чмъ быть ученымъ и несчастливымъ? все, что науки содержатъ въ себ хорошаго, осталось бы для меня сокрытымъ, но я бы не зналъ и ухищреній порока’. Итакъ, вотъ къ какимъ выводамъ пришелъ Баратынскій въ итог своей одиннадцатилтней жизни! онъ уже усомнился въ возможности истинной дружбы и польз и необходимости знанія. Несчастная случайность пособствовала еще большему развитію такого пессимизма. Переведенный въ Пажескій корпусъ, онъ попалъ въ кругъ товарищей, бывшихъ на очень плохомъ счету въ заведеніи. Вовлеченный въ какую-то шалость, онъ былъ вмст съ другимъ пажемъ Х…мъ исключенъ изъ Пажескаго корпуса около 1815 г., съ запрещеніемъ быть опредленными въ службу, разв по желанію въ военную — рядовыми. Нечего говорить о томъ впечатлніи, какое произвело это исключеніе на нжную душу юноши. ‘Я сто разъ готовъ былъ лишить себя жизни’, пишетъ онъ къ Жуковскому. Но глубокая привязанность его къ матери, кротость и любовь ея къ нему, врожденныя теплота и благородство чувствъ, проявляющіяся столько же въ его жизни, сколько въ произведеніяхъ поэзіи, возвратили бодрость души его. Три года посл этого несчастнаго случая прожилъ онъ то у своей матери въ деревн, то у дяди, а въ 1818 г. вновь прізжаетъ въ Петербургъ и опредляется на службу рядовымъ въ Егерскій полкъ. Къ этому времени относится его знакомство съ Пушкинымъ, Плетневымъ, Жуковскимъ и Дельвигомъ. Особенно онъ подружился съ послднимъ, который первый оцнилъ поэтическій талантъ ‘своего брата по музамъ и по лни’ и отпечаталъ нкоторыя изъ его стихотвореній въ ‘Благонамренномъ’ и ‘Сын Отечества’ безъ вдома ихъ автора. Въ 1820 году, по ходатайству Жуковскаго, Баратынскій былъ произведенъ въ унтеръ-офицеры съ переводомъ въ Нейшлотскій пхотный полкъ, стоявшій тогда въ Кюмени. Въ Финляндіи провелъ онъ около шести лтъ до 1825 г., когда былъ произведенъ въ офицеры, вскор затмъ вышелъ въ отставку и перехалъ въ Москву, гд черезъ годъ женился на дочери генерала Энгельгардта. Съ этого времени начинается самый счастливый періодъ въ жизни Баратынскаго. Въ жен онъ нашелъ умнаго, нжнаго друга, одареннаго утонченнымъ вкусомъ въ литературныхъ произведеніяхъ. Поэтъ часто удивлялся ея тонкимъ замчаніямъ и вообще врности ея критическаго взгляда. Онъ находилъ въ ней ободряющее сочувствіе его вдохновенію и спшилъ прочитывать только что вышедшія изъ подъ пера произведенія. Такими нжными друзьями оставались супруги до самой смерти, живя частью въ Москв, частью въ деревн. Баратынскій любилъ деревню и предпочиталъ деревенскій бытъ городскому. Отдаваясь по очереди то поэзіи, то хозяйству, онъ издалъ въ 1827 г. первое -собраніе своихъ стихотвореній, въ 1835 году второе и въ 1842 г. добавленія къ нимъ подъ заглавіемъ ‘Сумерки’. Въ 1843 г. Евгеній Абрамовичъ, ршившись, наконецъ, осуществить свое давнишнее желаніе ознакомиться съ Европой, предпринялъ путешествіе за границу. Проживъ всю зиму въ Париж, юнъ весною 1844 г. отправился черезъ Марсель въ Неаполь, но по прибытія туда умеръ скоропостижно 29-го іюня. Тло покойнаго было перевезено въ Петербургъ и погребено въ Александро-Невскомъ монастыр близъ гробницы Гндича и Крылова. На памятник вырзана надпись:
Въ смиреньи сердца надо врить
И терпливо ждать конца.
Не велико по количеству литературное наслдство, оставшееся посл Баратынскаго. Изданное семьей покойнаго поэта полное собраніе его произведеній (Москва, 1869) составило всего одинъ небольшой томъ, раздленный на три части: часть I — лирическія стихотворенія, II — поэмы, III — проза и письма. Но зато поэтическое дарованіе, сказавшееся въ нихъ, было настолько ярко и велико, что Пушкинъ не усомнился поставить Баратынскаго наравн съ Жуковскимъ и выше Батюшкова. ‘Баратынскій’, говорить Пушкинъ.— ‘принадлежитъ къ числу отличныхъ нашихъ поэтовъ. Онъ у насъ оригиналенъ, ибо онъ мыслитъ. Онъ былъ бы оригиналенъ и везд, ибо мыслитъ по своему, правильно и независимо, тогда какъ чувствуетъ сильно и глубоко’ Въ другихъ своихъ произведеніяхъ Пушкинъ повторяетъ свой восторженный отзывъ о Баратынскомъ и иногда даже готовъ отдать ему преимущество передъ собою. Такъ, въ третьей глав ‘Онгина’, написанной въ 1823 г., онъ сожалетъ о томъ, что Баратынскій въ Финляндіи, и онъ не можетъ попросить его ‘перевести’ письмо Татьяны. Въ пятой глав поэтъ отказывается отъ описанія зимы, не желая соперничать съ пвцомъ ‘Эды’, гд такъ прекрасна картина финляндской зимы. Въ письмахъ на каждомъ шагу попадаются такія выраженія: Баратынскій — чудо, его стихи прелестны и т. п. Подобные отзывы о Баратынскомъ давали и кн. Вяземскій и Плетневъ. Послдній еще въ 1822 г. присуждалъ ему два внка — Анакреона и Петрарки. Но ни тмъ, ни другимъ Баратынскій не сдлался, онъ былъ поэтъ элегическій: грусть была его вдохновеніемъ, на все онъ смотрлъ съ пессимистической точки зрнія, и элегія сдлалась главною формою его поэзіи. Какую бы тему онъ ни бралъ, хотя бы самую обыденную, всегда развиваетъ онъ ее правдиво, содержательно и врно, разбираетъ ее съ совершенно новой, самобытной точки зрнія. Стихотворенія Баратынскаго не были популярны среди читателей. Онъ самъ это хорошо понималъ и въ стихотвореніи ‘Осень’ говоритъ, что толпу можетъ вывести изъ усыпленія какой-нибудь ‘пошлый гласъ’.
‘Но не найдетъ отзыва тотъ глаголъ.
Что страстное земное перешелъ’,
а Баратынскій постоянно порывался ‘перейти страстное земное’, и его муза говоритъ только о глубокой скорби, какомъ-то необртаемомъ идеал. Невозможность найти идеалъ, убжденіе въ преходижости всего земного, постоянный разладъ разума и чувства и наводили Баратынскаго на грустныя размышленія. Мысль, анализъ, сомнніе постоянно преслдуютъ его. Онъ приходитъ къ убжденію, что только не мыслящій, необразованный человкъ ожегъ быть счастливымъ, человкъ мыслящій ничмъ не удовлетворяется и во всемъ видитъ слабую сторону. Прогрессъ, наука, успхи цивилизаціи, вотъ, по мннію Баратынскаго,— причины раздала душевнаго, потеря вры и надежды, несчастіе въ жізни. Такъ, въ стихотвореніи ‘Примты’ онъ упрекаетъ человка за то, что тотъ разошелся съ природой и сталъ пытать ее’горниломъ, всами и мрою’. Въ замчательно красивой фантазіи, ‘Послдняя смерть’ выставляются: жизнь — какъ добыча смерти, разумъ — какъ врагъ чувства, истина — какъ губитель счастія. Саму истину поэтъ отсылаетъ отъ себя (стих. ‘Истина’), разршая ей придти къ нему только тогда,
‘когда мое свтило
Во звздной вышин
Начнетъ блднть, и все, что сердцу мило,
Забыть придется мн,
Явись тогда! раскрой тогда мн очи,
Мой разумъ просвти:
Чтобъ жизнь презрвъ, я могъ въ обитель ночи
Безропотно сойти’.
Въ стихотвореніи ‘Послдній поэтъ’ прямо говорится, что наука пуста и суетна, и что ‘лучше смертный въ дни незнанья’. Одна изъ строфъ этого превосходнаго по форм стихотворенія:
Вкъ шествуетъ путемъ своимъ желзнымъ,
Въ сердцахъ корысть, и общая мечта
Часъ отъ часу насущнымъ и полезнымъ
Отчетливй, безстыднй занята.
Исчезнули при свт просвщенья
Поэзіи ребяческіе сны,
И не о ней хлопочутъ поколнья, Промышленнымъ заботамъ преданы какъ бы предсказываетъ сушь, тяготу и безвріе нашихъ дней, словомъ нашъ пессимизмъ. Такимъ образомъ на Баратынскаго можно смотрть, какъ, на перваго у насъ поэта пессимиста. Пессимизмъ его доходитъ до того, что самую смерть онъ желаетъ представить себ не съ традиціонною косою, а съ оливою мира. Подобное пессимистическое настроеніе также ярко выражено въ стихотвореніяхъ: ‘Черепъ’, ‘На что вы, дни?’ ‘Осень’ и другихъ.
По временамъ поэтъ какъ бы ищетъ примиренья съ разными диссонансами жизни. При этомъ обращается для успокоенія чаще къ природ, чмъ къ жизни человческой. И вотъ являются элегіи: ‘Весна’, ‘Родина’, ‘Запустніе’, ‘Весна, весна! какъ воздухъ чистъ’, ‘На посвъ лса’ и ‘Мадонна’
Но не найдя полнаго успокоенія на земл, поэтъ начинаетъ жаждать вры и съ страстною молитвою объ успокоеніи духа обращается къ Царю небесъ. Только врою можетъ спастись человкъ — стоитъ ему ахиллесовою пятою утвердиться на вр, и онъ спасенъ (Ахиллъ). Баратынскій приходитъ къ убжденію въ необходимости безсмертія и загробной жизни. Не надо пр томъ изслдовать и мрить премудрость Творца, а въ смиреньи сердца врить и терпливо ждать конца (Отрывокъ).
Но и вра не даетъ ему полнаго и прочнаго успокоенія. Мысль у него все еще въ разлад съ чувствомъ. ‘Все мысль, да мысль!.. О жрецъ ея, Теб забвенья нтъ’, восклицаетъ непримиренный поэтъ и остается таковымъ, до Конца своихъ дней. Этотъ душевный разладъ ясно выражается и въ послднихъ стихотвореніяхъ Баратынскаго, собранныхъ въ сборник подъ заглавіемъ ‘Сумерки’. Посвящая ихъ кн. П. А. Вяземскому, Баратынскій: и млъ полное право сказать въ своемъ прекрасномъ посвященія:
‘Вамъ приношу я пснопнья,
Гд отразилась жизнь моя:
Исполнена тоски глубокой,
Противорчій, слпоты
И между тмъ любви высокой,
Любви добра и красоты.
Въ своемъ, боле раннемъ по времени, посланіи къ Богдановичу Баратынскій такъ опредляетъ свою роль въ поэзіи:
Я правды красоту даю стихамъ моимъ,
Желаю доказать людскихъ суетъ ничтожность,
И хладной мудрости высокую возможность.
Талантъ Баратынскаго былъ чисто лирическій, и его попытки писать эпическія произведенія нельзя назвать удачными. Три его поэмы: ‘Эда’, ‘Балъ’ и ‘Цыганка’, переводъ изъ Вольтера ‘Телема и Макаръ’, сказка ‘Переселеніе душъ’ и длинное стихотвореніе ‘Пиры’ не прибавляютъ ничего къ его слав, написаны он прекраснымъ стихомъ, встрчающіяся въ нихъ описанія природы и выраженіе лирическихъ чувствъ очень хорошо, но зато фабула ихъ крайне несложна, характеры только намчены, дйствія очень мало и его направляетъ какой-то рокъ.
Въ настоящее время Баратынскій забытъ. Помнятъ только его превосходную элегію ‘на смерть Гете’, ‘Финляндію’, ‘Не искушай меня безъ нужды’ да отрывки изъ Эды. Вотъ и все, что осталось отъ поэзіи Баратынскаго. Теперь, съ наступленіемъ пятидесятилтія со дня смерти Баратынскаго и съ появленіемъ новыхъ доступныхъ изданій его произведеній, можно разсчитывать, что он заинтересуютъ читающую публику и, можетъ быть, исполнится надежда покойнаго поэта: