Естественная наука въ ея нравственномъ отношеніи, или пріятность и польза Ботаники.
В. И.
‘Встникъ Европы’, No 11, 1814
Естественная наука в ее нравственном отношении, или приятность и польза ботаники, Измайлов Владимир Васильевич, Год: 1814
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Начиная говорить объ удовольствіяхъ и выгодахъ сей науки, я былъ бы неблагодаренъ, естьли бы умолчалъ о тхъ утшеніяхъ, которыми ей былъ обязанъ въ ныншнее время. По славномъ освобожденіи нашего Отечества {Въ 1812.} возвратился я подъ сельскій и домашній кровъ мой. Тамъ рука человческая, столь сильная для зла, безъ пощады разорила убжище мирнаго любителя Природы. Садъ и цвтникъ мои были опустошены. Растительныя дти мои, золотыя жонкилли, лазоревые дельфины, блоснжные флоксы, нжные нарциссы, голубыя кампанулы, величавыя лилеи, красавицы розы засохли на корняхъ своихъ безъ старанія заботливой руки отеческой. Спаржа, артишоки, цвтная капуста, яблочной корень Американскаго пасленя и другія произрастнія, покрывавшія нкогда столъ мой богатыми плодами земными, на сей разъ не общали уже ничего для убогой трапезы пустынника. Дорожки мирныхъ прогулокъ не были вычищены, не были пескомъ усыпаны. Вокругъ дома, какъ въ древнихъ пустыняхъ, лежали отломки статуй, колоннъ и бюстовъ Сократа, Катона, Цицерона, Жанъ-Жака Руссо и другихъ Мудрецовъ, которымъ любилъ я подражать издали, по мр силъ и знаній моихъ, какъ слабый младенецъ разводитъ несовершенный садъ и обсивать тсный уголокъ земли по примру людей взрослыхъ. Но нигд не видно было и остатковъ моего богатаго травника, сего памятника пріятнйшихъ дней жизни, посвященной Природ и наук, сего единственнаго богатства, которымъ пользовался въ моемъ скромномъ жребіи, не имя у себя сокровищъ золота, но за то владя истинными благами и роскошными дарами Природы. Наконецъ, на мсто сельскихъ хижин, которыя такъ весело стояли передъ моими окнами, и оттуда провожалъ я нкогда глазами идущихъ на работу земледльцевъ, безпечныхъ, щастливыхъ и подобно мн довольныхъ немногимъ, представились мн одни черные отрубки, осыпанные пепломъ и поселяне, оплакивающіе отеческіе домы своя. Не когда съ одной стороны лежали въ развалинахъ тлнныя жилища человческія, съ другой величалась сельская природа во всемъ блеск ея безсмертныхъ твореній. Снова радостная зеленъ обновляла землю, на лугахъ разкатывался нечувствительно зеленый коверъ ея, деревья разкидывали лиственныя почки, сіи питательные сосцы младенческаго растенія, ласточки, жаворонки и другія прилетныя птицы возвращались къ пустынному селенію, котораго разрушеніе не пугало сихъ веселыхъ гостей Природы и не мшало ихъ кроткимъ пснямъ, словомъ, все, кром человка, блаженствовало подъ солнцемъ въ неизмримыхъ предлахъ творенія. Конечно не благое Провидніе бываетъ виною золъ человческихъ. Человкъ свирпствуетъ и опустошаетъ, но Природа благотворитъ ему и всмъ тварямъ, вопреки ихъ усилія перемнять порядокъ вещей и предвчные законы мудрости, и нтъ, можетъ быть, ни одного зла человческаго, которое бы не имло своего вознагражденія въ неистощимыхъ благахъ, пролитыхъ изъ ея чистаго источника. Театръ опустошенія огорчалъ сердце, разумъ и взоры, но зацвтающія поля манили къ пріятнымъ прогулкамъ, къ ботаническимъ странствіямъ, къ забвенію, среди мирнаго царства растительнаго, кровавой брани народовъ. Уже поднимались изъ тайныхъ ндръ земли, какъ изъ колыбели, со всхъ сторонъ укрытой рукою матери, первыя фіалки, орнитогалы, ландыши Майскіе, кукушкины слёзы, извлеченныя, казалось, изъ глазъ птицы, обстоятельствами времени, аврикулы, утшающіе насъ первымъ весеннимъ цвтомъ {Primulа veris? ojficinаlis. Lin.}, молодые стебли: повиличныхъ колокольчиковъ, стелющихся по земл отеческой и перевязывающихся между собою легкими цпями, съ листьями, подобными стрламъ и сердцу {Которыя по тому называются у ботаниковъ стрлистыя и сердечныя, fol. cordatum, fol. sаgittаtuni.}, какъ будто бы въ знакъ того, что пріятнйшая жизнь украшается привязанностію къ Природ и любовію къ себ подобнымъ, выходили многіе другіе цвты и травы, которыя привтствовали меня, а я ихъ, какъ привтствуются знакомцы и друзья. Блаженъ, думалъ я, блаженъ тотъ, кто идетъ по врнымъ стезямъ Природы, держится святыхъ законовъ ея, а не развратныхъ мнній человка, не простираетъ своихъ намреній дале отеческаго крова и мирныхъ добродтелей семейственныхъ. Сердце его не въ рукахъ завоевателей. Онъ полагаетъ свое щастіе не въ жалкихъ добычахъ, купленныхъ кровію, ни въ безплодныхъ почестяхъ, приносящихъ боле сожалнія, нежели удовольствія, но въ жизни ощастливленной чистою совстію и добрыми длами, но въ твореніяхъ разума, достойныхъ награды вковъ. Вдвое блаженне тотъ, кто въ смиренной долинъ своей бережливою рукою срываетъ цвты и травы, и перебираетъ ихъ на берегу свтлаго ручья, не заботясь въ щастливой безвстности о мирской гордости и слав. Такъ размышлялъ я, смотря на красоты, цвтущія подъ моими ногами, и принялся за любимую науку мою, и забылъ горести и потери, вначал меня востревожившія. Тотъ мудрецъ, который начерталъ надпись славной Египетской библіотеки: Цлительное для души лекарство, изрекъ вчную истину, достойную быть посвященною въ честь и память науки.
Отъ сего утшенія обратился я къ размышленію, какая изъ наукъ иметъ преимущество перед всми другими для совершеннаго пустынника, но чтобы вывесть слдствіе чувствительнымъ образомъ, вообразилъ я на часъ просвщеннаго Европейца занесеннымъ бурею на уединенный островъ Южнаго Океана, на пр. на берега Австраліи. Сей новый Робинсонъ, среди пустынь Новой Голландіи, возвращается къ состоянію природы. Нтъ уже для него удовольствія и общежитія, нтъ забавъ роскоши, нтъ орудій, изобртенныхъ искусствомъ, и твореній, произведенныхъ дарованіемъ: вся его сила въ собственныхъ рукахъ, все просвщеніе въ его разум и знаніи, препровожденіе времени въ его мысли и трудолюбіи. Посл горестной дани сожалнія, принесенной въ память любезному Отечеству, гд проткали дни его въ кругу врныхъ друзей и пріятной ихъ бесды, онъ стоитъ въ безмолвной задумчивости на берегу шумнаго океана, и горестно мечтаетъ о род жизни, на которую осудила его жестокая игра случая. Нкогда безчисленныя забавы стекались вокругъ щастливаго Европейца, открывали ему пути къ наслажденію, украшали бытіе его всми выгодами гражданскаго состоянія, теперь бдный пустынникъ обязанъ самъ изобртать способы своихъ удовольствій, почерпать ихъ въ Природгіі, ограничивать жизнь свою предлами обширнаго океана, положенными между имъ и остаткомъ рода человческаго. Къ какимъ предметамъ и существамъ прибгнетъ онъ, чтобы населить сію пустыню обширнаго міра и прервать единообразіе дней, быстро и медленно текущихъ? какою Наукою занять душу и разумъ въ ндрахъ вчнаго уединенія? Богословіемъ ли? Но Богъ, Котораго славу возвщаютъ и земля и небо, изчезаетъ для разума и открывается только сердцу. Пустынникъ желаетъ не постигать, но поклоняться Ему со всми тварями въ теченіи велелпнаго утра, въ тишин безмолвнаго вечера. Заняться ли ему наблюденіемъ лучезарныхъ міровъ, возженныхъ въ неизмримой отъ него отдаленности? Но сія наука требуетъ помощи искуственныхъ орудій. И гд возможность трудиться надъ ршеніемъ важныхъ задачъ Астрономіи безъ источниковъ и безъ содйствія книгъ? Гд побудительныя причины къ симъ трудамъ безъ надежды передать ихъ себ подобнымъ и прибавитъ ихъ въ суммъ общихъ познаній? Обратиться ли ему къ линіямъ сухой Геометріи, къ отвлеченіямъ тонкой Метафизики, къ начертанію плана законодательства для народовъ земнаго круга? Онъ не могутъ его занять безъ отношенья къ польз гражданскихъ обществъ, и он требуютъ, какъ и другія науки, безчисленныхъ доказательствъ и многихъ книгъ, которыми не можетъ пользоваться человкъ, отдаленный морями отъ людей и свта. Наконецъ, читать ли ему на память стихи изъ Поэтовъ, или, естьли онъ иметъ самъ прекрасный даръ творить умственныя картины, живописать ихъ передъ бездушными свидтелями и говорить языкомъ боговъ перед нмою Природою, его окружающею? Нтъ, искусства и науки, возрожденньія страстями общежитія, замираютъ въ душ вчнаго пустынника. Нтъ для него великихъ побужденій, проистекающихъ изъ отношеній человка къ человку, одна неугасимая чувствительность переживаетъ разрушеніе мірскихъ склонностей, и она, требуя себ пищи, заставляетъ пустынника больше обращаться на природу и на Творца ея. Ахъ! въ ндрахъ уединенія, среди вчныхъ пустынь, съ одинокою и полумертвою душею, человкъ утшается только Природою, симъ таинственнымъ покровомъ невидимаго Божества. Онъ иметъ сладкое утшеніе чувствовать, что сердце его не совсмъ осиротло, то есть въ мір Существо, Которое любитъ его, о немъ печется, тайно съ нимъ бесдуетъ, что молитва и обты его не исчезаютъ въ пустыняхъ. И такъ, чтобы положить тснйшую связь, естьли можно такъ сказать, между собою и Творцемъ, всего естественне для него разсматривать творенія своего Бога!…. Три богатыя царства представляются къ его изслдованію. Но зври, птицы, рыбы, наскомыя, пресмыкающіяся, сіи твари, между которыми человкъ занимаетъ первое мсто, такъ близки въ нему по чувству и такъ далеки по ихъ независимости, что не льзя подвергнуть ихъ раздробленію безъ крайняго сожалнія, ни привесть въ повиновеніе безъ великаго затрудненія. Можетъ быть разсыпанныя на дн и по берегу моря раковины, рукою вковъ слпляемые камни, сокрытые въ ндрахъ земли металлы, могли бы привлечь его любопытство, но первыя, представляя одни скелеты, не говорятъ ничего уму и сердцу, а послдніе, напоминая объ одномъ изъ главныхъ источниковъ гражданскихъ золъ, огорчаютъ разумъ и душу. Выборъ его конечно обратится на растительное царство. Тамъ видитъ онъ слды Божества, напечатлннаго на каждомъ листочк простйшей травы, разсматриваетъ чудесное строеніе сихъ живыхъ произведеній, любопытнымъ окомъ слдуетъ за обращеніемъ соковъ во внутренности сосудовъ, гораздо тончайшихъ волоса, примчаетъ любовныя таинства растительныхъ существъ, съ изумленіемъ открываетъ движенія чувствительности въ орудіяхъ пола {Сія раздражительность доказана прекрасными опытами Кельрейтера, Гмелина, Смита, Линнея и въ послднія времена де Фонтеномъ.}, наконецъ, вритъ боле и боле, что растнія, какъ мыслилъ одинъ великій испытатель Природы {Бонншетъ.}, имютъ даръ чувства. Такъ часы, дни и мсяцы протекая нечувствительно въ сихъ трудахъ и любопытныхъ изслдованіяхъ, доказываютъ 6ыть, что для всякой нещастной доли, вынутой человкомъ изъ урны жребія, есть соотвтственныя утшенія и радости. Теперь, чтобы сдлать предположеніе нсколько правдоподобнымъ, представимъ себ вмсто новаго Робинсона старца, волнами жизненнаго океана прибитаго къ пустынному и послднему берегу, къ глубокой старости, представимъ его утомленнаго днями долгаго вка, чуждаго заботъ общежитія, уединеннаго на земл между себ подобными, но еще пріятно бесдующаго съ цвтами и полями, или вообразимъ себ нещастнаго мизантропа, ожесточеннаго людьми и фортуною, заключеннаго въ темниц свта, какъ на дикомъ остров океана, но съ рокомъ примиреннаго наукою Линнеемъ, Гадлеровъ и Палласовъ. Добрый Руссо! какимъ утшеніемъ были для тебя кроткія убжища лсовъ и богатыя жатвы растній, когда несправедливыя оскорбленія изгнали тебя изъ общества человческаго, и принудили подъ старость обитать въ пустын съ послдними и единственными въ мір существами, которыхъ нравы не огорчаютъ чувствительныхъ?
Достойно замчанія, что два крайніе предла земнаго творенія являютъ два величайшія зрлища для человка: небо, усянное звздамъ, и земля, усянная произрастніями. Таинственныя небеса повдаютъ славу непостижимаго Бога, а полезныя цвты и травы любовь Отца благотворительнаго. Т сотворены, кажется, для пораженія гордыхъ, послднія для наслажденія простыхъ и добрыхъ. Возносясь умомъ къ тмъ небеснымъ пространствахъ, куда не достигаютъ чувства наши, мы испытываемъ только слабость разума въ системахъ, основанныхъ на догадкахъ, но среди цвтовъ, неразлучныхъ съ нами отъ колыбели до гроба, можемъ безъ дерзости проникать въ тайны ихъ свойства, и образовать науку, для сердца пріятную, для разума полезную. Нкоторыя даже удачныя открытія въ наук небесныхъ движеній утшаютъ одну ничтожную гордость, но самыя легкія познанія о сил, дйствіи и характер растній обращаются въ пользу общую. Къ тому же, одни преимущественные умы могутъ съ Невтонами парить за предлы міровъ и солнцевъ, но самые обыкновенные люди могутъ гулять на цвтущей земл и замчать игру произрастнія.
Ботаника есть ближайшая къ человку наука: она согласне кажется съ его опредленіемъ. Въ изящной словесности к въ точныхъ наукахъ не льзя почти ограничить себя такъ, чтобы цль и предметъ ихъ не простирались дале предловъ истиннаго удовольствія, чтобы любовь къ уединеннымъ трудамъ не выводила изъ круга домашней жизни, чтобы честолюбіе не вмшивалось въ ученостъ. Физика, Геометрія, Астрономія такъ важны и обширны въ ихъ предметъ, пріобртенія ихъ стоютъ такъ дорого, что по дйствію человческой слабости сіи труды не имли бы для насъ прелести, естьли бы похвала и слава не вознаграждали за нихъ. Самыя пріятныя искусства и прекрасныя дарованія не укрываютъ отъ самолюбія: любовь къ нимъ есть не рдко одно побужденіе тщеславія. Поэтъ скучаетъ бесдовать съ Музами, естьли слава не передаетъ его псней вкамъ и народамъ, и не приноситъ ему лавровъ безсмертія. Древняя басня Пигмаліона открываетъ намъ подъ завсою аллегоріи мру самолюбія въ артистахъ всхъ родовъ. Художникъ, восхищенный произведеніемъ своего искусства, не стыдился молить боговъ, даровать жизнь истукану и вложить душу въ кусокъ мрамора, отработаннаго его рукою. У насъ пріятное искусство Орфеевъ и веселыя пляски Терпсихоръ перестаютъ занимать мущинъ и женщинъ, когда нтъ для нихъ случая выставлять ихъ искусства и блестть перед толпою удивляющихся свидтелей? Изъ великаго числа искусствъ и наукъ, одн распаляютъ воображеніе и страсти, другія склоняютъ къ порокамъ, многія приходятъ разумъ въ отчаяніе, или душу въ мертвое ничтожество. Ботаника смягчаетъ нравы человка, удаляетъ бури страстей, занимаетъ разумъ пріятнымъ образомъ, достойнымъ нравственнаго существа. Нтъ науки, которая бы подавала мене случая разпространяться за границы бытія и назначенія, опредленнаго человку. Испытатель Природы, уединясь на минуту въ уголк сада или рощи, возвращается чрезъ полчаса времени къ свиданію съ нетерпливымъ семействомъ, ничего не отнявъ у своихъ домашнихъ обязанностей, и он не иметъ нужды проводить дни и ночи, за кабинетными трудами, лишая дтей своихъ наставника, а супруги товарища и совтника. Ему, смиренному любителю Природы, не придетъ на мысль питаться гордостію ученаго и обращать науку въ предметъ тщеславія и самохвальства, но въ Ботаник такъ мало пользы, для самолюбія, что свтскія дамы, столь свдущія въ тайн сей страсти, совсмъ чужды знаній Ботаническихъ. Он не подозрваютъ даже ихъ прелестей. Обогащенныя корзинами Флоры, окруженныя цвтущими вазами, украшенныя дарами богини, неблагодарныя наши Граціи не знаютъ ничего о подобныхъ имъ въ красот и участи цвтахъ, кром Латинскаго или Греческаго (часто изуродованнаго) имени, принятаго изъ устъ продавца цвточныхъ луковицъ. Но это доказываетъ, что довольно простыхъ глазъ, не вооруженныхъ стекломъ ученыхъ, и простаго сердца, чувствительнаго къ Природ, чтобы наслаждаться прекраснйшимъ ея царствомъ. Безъ сомннія Провиднію угодно было, чтобы ученый Ботаникъ, какъ и простый земледлецъ равно любовались, равно пользовались роскошными украшеніями полей, и чтобы въ сихъ вещахъ не было, по крайней мр исключительныхъ правъ и несправедливаго самовластія.
Важнйшая польза Ботаники, въ ныншнемъ неврующемъ вк, есть та, что она опровергаетъ самымъ явнымъ образомъ предположеніе слпаго случая и механическихъ дйствій въ твореніи. Конечныя причины, видимыя въ образованіи растній, являютъ печать Творческой премудрости. Замтимъ, что Божественная воля хотла безъ сомннія напечатлть могущую Десницу Свою не столько на осяхъ движущихся міровъ, куда возносятся только великіе умы избранныхъ мудрецовъ, сколько на растительныхъ стебляхъ, листьяхъ и цвтахъ, между которыми обитаютъ простые сыны земли. На крыльяхъ мысли едва дерзаютъ смертные возпарять къ Богу и съ трепетомъ Ему покланяться, но въ растительномъ царств самъ Богъ низходитъ, кажется, къ смертному. Единственный изъ Писателей осьмагонадесять вка, котораго молодые люди могутъ читать безъ вреда для ума и нравственности {Бернарденъ де Сен Пьеръ.}, принялъ на себя прекрасный труд извлечь изъ трехъ царствъ Природы, и особливо изъ растительнаго, богатыя примчанія и неоспоримыя доказательства того Божественнаго промысла, который предустроилъ вс части цвта и плода для одного общаго намренія, и чудеснымъ образомъ опредлилъ ихъ отношеніе къ перемнамъ годовыхъ временъ, къ грунту земли, къ потребностямъ животныхъ и въ польз человка. Достойно удивленія, что въ семъ царств Природы заключается прекраснйшій образъ безсмертія, изъ котораго одинъ великій Мудрецъ {Боннетъ.} почерпнулъ лучшую философическую истину, Человкъ посянъ въ тлніи, говоритъ Апостолъ, возстанетъ въ безтлніи, и слав. Творецъ Палингенезіи, приводя Апостольскія изрченія, прибавляетъ: такъ покровъ смени погибаетъ, но смя сохраняется и приноситъ человку безсмертіе. И такъ великое откровеніе глубокаго таинства написано на цвтахъ и травахъ}, къ убжденію смиренныхъ, къ изумленію гордыхъ, къ общему утшенію всхъ добрыхъ. Растнія, говоритъ одинъ Писатель {См. Etudes de lа nature.}, имъ отъ свою богословію.
Достойно сожалнія, что между безчисленными науками, которыми отягчаютъ слабый и незрлый умъ дтскій, нтъ только той, которая можетъ занять сей возрастъ безъ скуки и надсады {Здсь говорится только о домашнемъ ученіи.}. По неизъяснимому противорчію, науки тягостныя и сухія, какъ Грамматика, Хронологія, Геральдика и подобныя, входятъ въ планъ перваго ученія, тогда какъ пріятная и легкая наука натуральной Исторіи, а особливо Ботаники, изключены почти изъ дтскихъ классовъ. А нтъ сомннія, что младенецъ, даже молодой человкъ, не испорченный еще нашими городскими нравами, полюбитъ невинное удовольствіе разбирать цвты, опредлять роды и виды, знакомиться съ фамиліями, или породами всхъ растній, разсянныхъ на земной поверхности, и скоро онъ почерпнетъ въ нихъ опытныя истинны, спасительныя для ума и сердца, предохранительныя отъ заблужденій ложной философіи. Мы изъявимъ здсь желаніе, чтобы въ сельскихъ школахъ, заводимыхъ нын благодтельнымъ Правительствомъ, Ботаника заняла мсто между преподаваемыми науками, и естьли она отведетъ только добрыхъ, на легковрныхъ поселянъ отъ употребленія всякаго рода эмпирическихъ лекарств, сообщивъ имъ просвщеннйшее понятіе о свойствахъ растнія, то принесенная ею польза будетъ довольно велика.
Мы могли бы показать пріятность науки для всхъ возрастовъ, естьли бы представили невиннаго отрока, который выучась первымъ началамъ ея, подаетъ просвщенному отцу, или матери, одни цвты за другими, и съ важностію маленькаго Турнфорта, или Гертнера, указываетъ на блестки и гвоздики, на чашечки и коронки, на соки и сосуды ихъ, естьлибъ представили молодую двушку, которая по неизвстному ей влеченію сердца избираетъ въ предметъ такой склонности т розы и лилеи, надъ которыми учится наук растній, но съ ботаническою книгою въ рук не распаляетъ по крайней мр страстей своихъ, какъ другія за чтеніемъ романовъ, не тревожитъ матери, внимательной къ первымъ движеніямъ ея чувствительности, естьли бы представили наконецъ пріятнйшее зрлище въ мір — ветхаго мужа, украшающаго сею наукою свой послдній путь на земл, и съ ея цвтами приближающагося къ пристани мирной вчности… Но мы не хотимъ истощать своего предмета, столь обильнаго великими истинами и нравоучительными слдствіями.
Въ доказательство добраго сердца, не разлучаю съ любовію къ Природ и ея наукъ, мы приведемъ только одинъ примръ, достойный быть боле извстнымъ. Славный Галлеръ страстно любилъ Ботанику, и на Альпахъ, гд Природа такъ величава, такъ живописна, собиралъ съ другомъ своимъ Геснеромъ рдкія сокровища Алпійской Флоры. По истощеніи силъ въ трудномъ ботаническомъ странствіи. Геснеръ летъ отъ усталости на траву и заснулъ подъ ледовитою атмосферою. Съ безпокойствомъ смотрлъ Галлеръ на своего друга, склонившагося ко сну, который на жестокомъ холод могъ быть для него вреднымъ. Онъ думалъ, какимъ бы способомъ укрыть его отъ опасности, скоро способ представился его мыслямъ, или справедливе ето сердцу: онъ снялъ съ себя одежду, одлъ его Геснера и съ удовольствіемъ смотря на друга, наслаждался симъ зрлищемъ, не позволяя себ никакого движенія, чтобы не перервать его спокойствія. Кто испыталъ прелесть дружбы, пускай тотъ представитъ себ пробужденіе Геснера, его удивленіе, ихъ взаимную чувствительность, пускай представятъ себ другіе среди необитаемой пустыни сію трогательную картину, столь достойную имть свидтелей {См. Похвальное Слово Галлеру, сочиненное Бикъ д’Азиромъ.}!
Можетъ быть изъ строгихъ людей одни найдутъ наши замчанія слишкомъ легкими, или поверхностными, другіе слишкомъ благопріятными для науки. Передъ первыми оправдаемся тмъ, что мы желали только обратить вниманіе на пріятнйшую науку въ свт, и безъ учености говорить о благородной къ ней страсти, но послдніе простятъ что нибудь энтузіазму, которой иметъ въ предметъ красоты земнаго творенія. Впрочемъ мы не удалились отъ истины, когда показали неразрывную связь между наблюденіями Природы и добродтелями сердца, а въ трудахъ науки, какъ въ длахъ жизни, нравственность есть и должна быть наша главная цль. Добродтель, говоритъ Сенека, полагаетъ связь любви между Богомъ и человкомъ {Сенека въ Трактат Провиднія.}.