Развалины Москвы.
Urbs antiqua ruit, multos, dominata per anhos,
Plurima perque vias sternuntur inertia passim
Corpora, perque domos, et religion deorum
Limina…..
irg. Ameis, Lib. 11.
В. И.
‘Встникъ Европы’. Часть LXIX, No 9—10, 1813
Развалины Москвы, Измайлов Владимир Васильевич, Год: 1813
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Краснорчивыя развалины, когда безсмертный геній вковъ присутствуетъ на груд нмыхъ камней, и когда внимательный наблюдатель бесдуетъ съ великими памятниками народовъ. Въ моихъ глазахъ быстро текутъ времена и царства, а мысли мои останавливаются на жребіи народовъ, на успхахъ разума, на измненіяхъ гражданскаго порядка, на возвышеніи и на паденіи Имперіи, на быстромъ полет дней человческихъ, и на вчной игр таинственнаго рока, непостижимаго для смертныхъ. Сколько предметовъ для размышленія! какимъ обильнымъ источникомъ приливаютъ во мн чувства и мысли, воспоминанія и надежды! Отберемъ изъ нихъ нкоторыя относительныя въ ныншней епох и представимъ ихъ въ связи и въ порядк.
Въ исторій земныхъ поколній примчаю два рода чрезвычайныхъ мужей, которые стоятъ выше толпы обыкновенной, и руководствуютъ народами. Одни имютъ гибельное право на жизнь себ подобныхъ, другіе благоразумное вліяніе на ихъ умы и нравы, одни повелваютъ силою меча, а другіе даромъ краснорчія, т предстаютъ на судъ потомства съ именемъ грозныхъ побдителей міра, а ети украшаются въ народныхъ лтописяхъ славою мудрецовъ благодтельныхъ. Если бы эти великія силы, об на земл царствующія, были по крайней мръ въ равновсіи, то зло войны не восторжествовало бы никогда надъ выгодами благодатнаго мира: но къ несчастію рода человческаго, одна сила дйствительне другой, и всы склоняются въ пользу сильныхъ, а не мудрыхъ. На одного Платона, мирно бесдующаго съ учениками въ Цвтущихъ садахъ Академіи, на одного Діогена, спокойно укрытаго въ бочк отъ золъ человческихъ, есть нсколько Македонскихъ Александровъ, затемняющихъ солнце грозою опустошительной войны и тучами исполинскаго воинства. Благополученъ мудрый, когда можетъ еще повелть завоевателю міра отступить отъ прага его жилища, и не заслонять передъ нимъ чистаго въ небесахъ свтила!
Въ семъ неравномъ бореніи двухъ великихъ силъ были однакожь епохи, въ которыя власть примирялася съ мудростію, и одна подавала руку другой для совершенія блага народовъ. Философія царствовала въ лиц Маркъ-Авреліевъ, сихъ державныхъ но кроткихъ пастырей человчества. Мало по малу черезъ мятежъ бурныхъ страстей, черезъ многія преграды къ общему благу, науки текли къ совершенству, умы къ просвщенію, народы къ спокойствію, ходъ разума имлъ чувствительныя постепенности, и послдній истекшій вкъ былъ, казалось, зрлымъ его возрастомъ, которому надлежало увнчать труды мудрыхъ. Вдругъ вмсто царствій добродтели увидли мы царство ужаса, и Франція, бгущая отъ ига рабства, изнемогла отъ усилій свободы, поверглась въ цпи тирановъ. Отчаянный народъ ея отдалъ самовластіе новому честолюбцу, въ ндрахъ обманчиваго порядка спокоилось утомленное человчество, посл кровавыхъ бурь, волною революціи принесенныхъ, настала мертвая тишина для умовъ, подобно той которая на мор приводитъ въ бездйствіе силы гребцовъ и движенія парусовъ. Симъ нравственнымъ расположеніемъ воспользовался хитрый властелинъ Франціи для порабощенія всхъ европейскихъ народовъ, съ каждымъ шагомъ покоряя новое царство, съ каждымъ словомъ приближаясь къ цли всемірнаго владычества, и наконецъ двинулся къ предламъ послдней Державы, которая стояла на Свер незыблемымъ еще колоссомъ, и простирала величественную тнь на остатокъ Европы.
Какая отчаянная смлость привела героя вка къ стнамъ Русской Столицы! Храбрый, сильный и великій народъ Россійскій покоился на лаврахъ и подъ скипетромъ Добрйшаго ЦАРЯ въ свт, не взирая на случайныя потери, неизбжныя въ теченіи времени, наше народное достоинство имло опорою память славы, приобртенной не только побдами, но и успхами въ гражданскомъ просвщеніи, а особливо въ политической гіерархіи державъ, и если Россія не занимала перваго между ими мста отъ смшенія общихъ длъ въ Европ, за то ни одинъ народъ {На твердой земл сей части свта. Соч.} не могъ славиться на то время лучшею участію гражданскою. Жизнію, достоинствомъ, свободою человка наслаждались мы въ полной мр, дозволенной свойствомъ вещей и порядкомъ общества. Свобода говорить, свобода писать, обезпеченіе собственности и правъ гражданина, залогъ общей безопасности, въ основаніяхъ древней Монархіи освященной любовію народа, терпимость мнній касательныхъ до вры {Въ примръ приведемъ только старообрядцовъ или раскольниковъ. Соч.} и независимость во всхъ родахъ жизни {Состояніе нашихъ земледльцовъ не противорчитъ сему мннію. Справедливый наблюдатель скажетъ, что у насъ господа защитники и отцы своимъ подданнымъ. Нкоторыя, и къ слав Россіи очень немногія, исключенія не составляютъ правила общаго. Соч.} приносили намъ благосостояніе неоспоримое {Сравните съ нашею судьбою судьбу другихъ народовъ въ Европ: Нмцовъ, принужденныхъ отплачиваться жизнію за одно слово въ пользу своей чести и свободы, Гишпанцовъ, доведенныхъ до конечнаго истощенія за благородную смлость противостоять насилію чуждой власти, самыхъ французовъ, безмолвныхъ, раболпныхъ, безпрекословныхъ передъ властію новаго Кесаря, и проч. и проч.: и тогда увидите, что Русскому надлежало гордиться своимъ бытіемъ народнымъ. Соч.}. Ктожъ могъ желать перемны? Какой-нибудь мечтатель, врющій Морцовой Утопій, мятежный безумецъ, довольный всякою перемною, можетъ быть втренный галломанъ, готовый принять съ улыбкою учтивыхъ враговъ своего отечества, а не патріотъ, не отецъ семейства: но человкъ наученный лтами и опытами любитъ свой народъ и своего Государя. Положимъ, что у насъ существовали и существуютъ злоупотребленія, но пока не перемнится сердце человческое, или пока воспитаніе не обратитъ людей къ благороднйшей нравственности, многія зло употребленія неразлучны будутъ съ ныншними обыкновеніями. И не извстны ли намъ злоупотребленія власти, богатства, правосудія подъ военнымъ правленіемъ того сластолюбца, который хотлъ вроятно принести къ намъ свои уставы, свое беззаконное правленіе? Ктожъ могъ врить безъ ослпленія, что иноземные чиновники, чуждые любви къ народу, и самовольно пожалованные въ намстники наши, соблюдутъ законы правосудія врне Русскихъ начальниковъ, которые безъ сомннія дорожатъ благомъ своихъ соотечественниковъ и милостію своего законнаго Государя? Кто могъ врить, что кодексъ, написанньій оскорбителемъ правъ человческихъ, иметъ преимущество передъ Проектомъ законовъ, начертаннымъ Екатериною II по вдохновенію истинной философіи? Всякой видитъ, что масса народа и просвщеннйшая часть націи не желала, и не могла желать правителя Франціи. Но какимъ же образомъ обманывалъ себя завистникъ нашего величія и счастія? Отвтъ на сей вопросъ есть тотъ, что завоеватели не уважаютъ народовъ, и что слава побдъ для нихъ первое дло, а право людей послднее.
Приближеніе неприятеля къ Столиц показало общее негодованіе — и тогда представилось зрлище, котораго не льзя вспомнишь безъ слезъ и умиленія! За стнами города покрылись поля бгущимъ народомъ и скачущими екипажами, дряхлые и бдные старцы уносили на рукахъ скудное свое имущество, богатые оставляли сокровища, спасаясь только съ народною честію, отчаянныя матери теряли на пути безпомощныхъ мдаденцовъ: всякой могъ остаться на мст, беречь свою собственность и молить побдителей о пощад, никто не хотлъ преклонить головы передъ Корсиканцемъ и положить Русскую гордость къ ногамъ неправаго разорителя Отечества.
На высотахъ, Москву окружающихъ долго стоялъ обманутый полководецъ въ напрасномъ ожиданій торжественной встрчи, ключей и паденія столицы къ ногамъ его: Столица обратилась въ пустыню, и его встртили на стогнахъ не восклицанія обрадованнаго народа, не толпы невольниковъ прикованныхъ къ его колесниц, но малочисленный остатокъ жителей, негодованіе на лицахъ написанное, и мертвое молчаніе зданій необитаемыхъ. Какъ радуется мое патріотическое сердце! Пуска опустошитель царствуетъ на развалинахъ селъ и городовъ обращенныхъ въ пепелъ! Но да славятся Русскіе крпостію ихъ духа, несмиряющагося подъ рукою сильнаго! Смло повторимъ передъ Европою, что неприятель занялъ семь Губерній въ Россіи, но въ нихъ не покорилъ ни одного сердца, истинно Русскаго.
Сія великая епоха была торжествомъ Русскихъ добродтелей, и если заблужденія легкомысленнаго мннія измнило на часъ подлинный характеръ націи, то усыпленная любовь къ народной чести пробудилась съ новымъ блескомъ и новою славою. Что бы судить о дух нашего патріотизма, надлежало видть общую горесть о потер Москвы, и о другой — грозящей потер Отечества, надлежало видть окрестныхъ жителей Москвы, непреклонныхъ подъ мечемъ вознесеннымъ надъ ихъ главою, надлежало видть внутренность семействъ, изгнанныхъ войною съ мста домашнихъ жилищъ, и въ другихъ предлахъ Россіи укрывающихся. Я видлъ, какъ горестныя семейства соединялись въ своихъ уединенныхъ бесдахъ, говорили о бурныхъ дняхъ отечества, и желали блага Россіи отъ истиннаго сердца, какъ глубокая ненависть народа призывала проклятіе небеснаго мщенія на главу губителя, какъ Русскіе, врные сыны церкви, приносили въ храмахъ молитвы за ЦАРЯ, за народъ, за Государство съ лицемъ окропленнымъ слезами, съ духомъ умиленнымъ врою, какъ наконецъ свтскіе Сибариты, молодые втренники, легкомысленныя до того женщины — вс сдлались, не по наружности, но по чувству сердца, истинными дтьми Россіи, готовыми скоре погибнуть въ нищет и въ изгнаніи, нежели принять иго чуждаго повелителя. Гд тотъ недостойный Россіянинъ, который не сожаллъ тогда о судьб своего Отечества? Смю сказать, что его не было. Нтъ! мок сердце меня не обманываетъ: ни одинъ Русской не могъ возносить и тайныхъ обтовъ къ похитителю общаго спокойствія.
Дивитеся, если угодно, страстямъ героическимъ! Гордый, изъ любви къ насильственной слав и въ удовольствіе своему ненасытному честолюбію, посщаетъ чужое Государство, и столица предана грабежу и пламени. Добычею безвинныхъ жертвъ насыщается солдатская ярость, цною человческой крови оплачивается служба достойныхъ товарищей кровожаждущаго героя. Здсь безродныя сироты, безчадные старцы, безутшныя семейства скитаются по міру, не имя ни крова, ни пропитанія. Тамъ добродтельныя двы оплакиваютъ честь и невинность, у нихъ отнятыя. Дале вину мудраго, который въ пристани укрываясь отъ бурь свта и превратностей фортуны, спокойно наслаждался благами наукъ, природы и добродтели, но и тотъ не устоялъ на мст: рука варварская разрушила мирную его хижину и похитила послдній плодъ его трудовъ, сей драгоцнный залогъ, обезпечивающій независимость мудраго. Чего стоитъ народамъ одинъ шагъ завоевателя! Сколько просвщенныхъ умовъ возставало противъ безчеловчной страсти къ завоеваніямъ, и мы въ девятомъ-надесять вкъ были еще свидтелями новыхъ золъ войны, и новыхъ титлъ славы, присвоенныхъ счастливому губителю человчества!
Но паденіе народныхъ угнтателей есть торжество общей свободы, и когда сокрушается во прахъ грозное воинство на порабощеніе дальняго народа устремленное, самъ другъ человчества позволяетъ себ радоваться. Полмилліона подобныхъ намъ погибло насильственною смертію, но за смерть ихъ отвчаетъ тотъ, кто поднялъ мечъ прошивъ праваго народа. А я радуюсь, что и кровавый лавръ побды сорванъ съ главы полководца упоеннаго славою, что слава и счастіе измнили своему недостойному любимцу, что таинственная воля Небесъ уничтожила предприятія несправедливости, и увнчала подвиги великодушнаго народа.
Если быстрые шаги разума приближаютъ насъ къ цли нравственнаго порядка, если опыты вковъ и перемны царствъ обращаются къ польз просвщенія и народовъ, если конечная причина творенія есть благо существъ въ физическомъ мір и усовершеніе бытія въ нравственномъ: то врю, что съ теченіемъ времени сокроются завоеватели съ лица земнаго, что народы оградятъ свое внутреннее спокойствіе, что для человчества предстоитъ надежда быть… Но что говорить о надеждахъ, сокрытыхъ въ неизвстности грядущихъ дней? Не передъ сими развалинами, не передъ симъ живымъ образомъ всхъ земныхъ превратностей возноситься мыслями къ твердому зданію народнаго благоденствія, на однхъ вроятностяхъ человческихъ основаннаго.
Полною довренностію къ Провиднію и пламенною молитвою о благ народовъ заключимъ сіи строки, написанныя въ тхъ мстахъ, которыя засвидтельствуютъ передъ цлымъ свтомъ чудесное дйствіе Промысла въ пользу праваго дла и ко вреду счастливйшаго прежде злодя.