ЕСЛИ БЫ ЗНАЛ ОН
ЕСЛИ БЫ ЗНАЛ ОН
Николай АСЕЕВ,
Семен КИРСАНОВ.
А. РОДЧЕНКО.
Варвара СТЕПАНОВА.
‘Литературная газета’, экстренный выпуск, 1930
Если бы знал он, Маяковский Владимир Владимирович, Год: 1930
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Владимир Владимирович никогда не знал, как мы его любили.
Чтобы иметь мерку этой, помноженной на десятки, а может и на сотни тысяч, любви к нему людей, проходящих рядом с его гробом, чтобы понять эту любовь — мы обращаемся к нам самим, стоявшим к нему вплотную.
Большое счастье жить, ежедневно, ежеминутно зажигаясь об него.
Но привыкая к огромной литературной и человеческой величине, мы переставали ощущать его грани и меры. Мы верили этой громадности, не имея точного представления о ее размерах. Мы ощущали ее, как ощущаешь круглоту земного шара.
Мы верили, как верим тому, что земля кругла, тому, что Маяковский огромен, ни разу не испробовав своего права, на опыт об ехать землю.
И нужна была такая новая тяжкая реальность, чтобы земля ощутимо повернулась под нами. Чтоб Маяковского не стало.
Сквозь слезы, увидев по-новому новых людей, проходивших около гроба громадины-поэта пролетариев, мы поняли, что ни он, ни мы не знали насколько мы его любили. Еще никогда так не хоронили поэта.
Среди людской очереди, среди тысяч прошедших за день, редко-редко одного на сотню можно было не определить как пролетария. Шофер случайно попавшейся машины, везший Кирсанова, после того, как тот сказал, что ему нужно спешно к Маяковскому, что Маяковский умер,— отвез его наотрез отказавшись взять плату.
Он потом был узнан в очереди.
Шел юноша на костылях с встревоженными до темна глазами.
Шел почтальон с сумкой, полной писем.
Шли красноармейцы,— должно быть в их частях выступал Владимир Владимирович.
Люди с серьезными лицами в сапогах и долгоношенной одежде поднимали на руки детишек.
Пионеры проходили салютуя ему.
Комсомольцы стали в караул.
Рабочая, вузовская, служилая Москва шла к своему поэту.
Если бы знал он, как его любили. Может быть.
Ничего не может быть. Есть то, что случилось.
Ни минуты уныния и сдавания!
Выше салют, пионер!
Ты идешь, ты вступаешь в ряды нашей борьбы. Запомни те резкие черты лица поэта, не дождавшегося себе смены.
А мы крепче сожмем в цепи свои руки, и пусть останется с нами тот жар у та сила, которые двигали им,— им, кого мы любили больше чем могли себе представить.
Как ты стоишь, кузнец и ткач седой,
твои глаза
Не слезы ль пропитали?
Нет он умер бы,
увидя над собой
Одну твою слезинку,
пролетарий.